ГЛАВА 8. ЯРОСЛАВ.
А зачем мне руки? Что-нибудь в них брать. А зачем мне ноги? Хаки чтоб носить. Голова нужна мне - чтоб мысли выдавать, а позвоночник нужен - чтобы голову носить! Я настоящий человек, я настоящий человек, я настоящий человек, я настоящий человек!
В бомбоубежище было сумрачно, сыро и душно, - видимо, схалтурили строители пару лет назад, ведь должно быть сухо, светло и свежо, черт подери!
Какой-то обильно потеющий здоровенный детина с косичкой заорал своим зычным голосом, размахивая "ТТ":
- Так! Всем сесть! Туалет прямо и направо по коридору, запасы продовольствия и воды - вон в том отсеке, - детина неопределенно махнул куда-то в сторону изломанного коридора, скупо освещаемого парой-другой барахлящих неоновых ламп. - Противогазы и защитные костюмы у вас с собой в сумках должны быть! И всем сохранять спокойствие, еб вашу мать! Ясно, бля?
Спасибо, успокоили, - подумал я, стараясь унять дрожь в руках и коленях. Ко мне сбоку прижалась Алена.
- Вот, бля, пиндосы, чтоб их, - уныло выругалась она сквозь зубы и поковыряла носом мое плечо. - В концлагерь их надо было, - ее голос прозвучал не так уверенно, как прозвучал бы еще некоторое время назад, и я с радостью это отметил. Меняется девочка...
Лица людей были восковыми масками в этом полумраке - такими же зловещими и блестящими - но от пота, а не от воска. Никто не ждал таких гостей и даже не мог догадываться, зачем, с какими целями они к нам так бесцеремонно "постучались". По радио объявили военную тревогу - воздушный налет. Кто-то из стражи по моделям самолетов определил пиндосов, и понеслась весть по городу. Главное, никто не знал, что теперь будет.
И я тоже.
Я устало беру большой нож с широким лезвием, на котором блестит съеживающаяся в островки пурпурная пленка крови, и замахиваюсь. Свинья, зажатая между моими ногами, только жалобно хрюкнула - и лезвие с хрястом вошло ей под сердце. Поросюшка пронзительно взвизгнула и обмякла. Я поднял тушу за ляжки и бросил в жерло приемника, отозвавшегося сытым ровным гулом. Свинья уехала в свой рай, в разделочный цех.
А ко мне на ленте конвейера в пломбах подъехала следующая.
Я глубоко вдохнул воздух, пахнущий кровью и поросячьим дерьмом, и отер набежавшие на лоб струйки пота.
Механизированный процесс умерщвления плоти господней, конвейер смерти!
Я работал здесь уже - не помню сколько. Вроде бы не так мало, но и не так много. И мне успела зверски осточертеть эта тупая примитивная работа.
Я поражался оригинальности мышления старейшины: мол, имел прямой контакт с природой? Был близок к ней? Вот и иди, забивай свинину или говядину, раз охотиться из современного оружия не умеешь.
Но пришлось задвинуть гордость куда подальше и подчиниться - старейшина, все-таки. Да и в самом деле, что я еще умел делать?
Вдруг в моем кармане завибрировал мобильник.
Я вытер руки о фартук и достал телефон.
- Ярослав? - спросили на том конце провода бухающим голосом.
- Да, Павел Александрович, - ответил я.
- Подойди в мой кабинет в ближайшие пятнадцать минут, разговор есть.
И начальник производства положил трубку.
Я спустил рычаг, торчащий из стены рядом с лентой конвейера, и тот остановился, прекратился ровный гул. Положил нож и вышел в неприметную дверь, выкрашенную серенькой краской, и оказался в подсобном помещении, где снял и повесил на крючок фартук и в раковине вымыл руки с мылом.
Выйдя в другую дверь с каким-то плакатом на ней, изображающем Че Гевару в ушанке с красной звездой, я подошел к лифту, но тот, как и ожидалось, не работал.
Тогда я стал подниматься по бесконечной металлической лестнице на пятый этаж, в кабинет начальника.
Когда я вошел в приемную и через нее попал в кабинет, Павел Александрович помешивал чайной ложечкой в кружке с кофе. По помещению разносился чудный аромат, и я непроизвольно сглотнул слюну.
Павел Александрович по селектору связался с секретаршей и попросил еще одну чашку кофе.
Когда я отпил из маленькой фарфоровой чашечки, начальник начал говорить.
- До меня дошли сведения, что ты отлично справляешься со своими обязанностями.
- Рад работать хорошо, - буднично отозвался я.
- Да не просто хорошо, а отлично, превосходно, мясник ты мой! - воскликнул начальник и потер руки.
- Мне повысят зарплату? - спросил я.
Шеф засветился только что приобретенным самодовольством.
- Да не просто повысят, а переведут на другую должность! Ты в курсе, что ты повысил забиваемость скота на тридцать два процента, производительность возросла на двадцать свиных голов!
- Рад работать хорошо, - повторил я.
- Так вот - тебя переводят в разделочный цех!
Видимо, мое лицо, по мнению начальника, должно было выражать бурный восторг по этому поводу, но на моем лице не отобразилось ничего даже отдаленно похожего на восторг.
А начальник продолжал:
- К тому же, к тебе, в ученицы, так скажем, определяется одна бабенка, ну да ты ее вроде знаешь - Алена Самойлова.
Вот те на - пронеслась в голове мысль - только этого чуда в перьях мне не хватает!
- Переводишься на новое место работы прямо сегодня, прямо сейчас. Необходимые бумаги будут готовы к вечеру.
- И сейчас же мне присылается эта Самойлова, - уныло отозвался я.
- Именно! Допил кофе? Теперь можешь идти. Твое новое место работы - на втором этаже, вход в цех ты там сразу увидишь.
В столовой было чисто и опрятно, ничто не напоминало гнусную вонь разделочного цеха или скотобойни.
- Прикинь, - болтала Алена с набитым ртом (ее аппетиту можно было только позавидовать, она уминала уже вторую порцию, хотя остывшее рагу - то еще блюдо), - я у этого старейшины почувствовала себя как обосранный кусок говна!
- Обосранный кусок говна? - со смеха поперхнулся я чаем.
- Да! А он знай себе балаболит про то, что я моральная уродка и закомплексованная мямля.
- Ну, в принципе, качества подходящие для бывшего работника концлагеря.
- Да что ты говоришь! Просто концлагерь для ублюдков - это конкуренция вашему христианскому анархизму!
- Но мы ведь живем не в средних веках? К чему конкуренция?
- Каков поп - таков и приход, - неизвестно по какому поводу веско рубанула Алена. - Окстись, Ярик! Сейчас те же средние века! К тому же стычка на стычке.
Алена уже освоилась и теперь производила впечатление разбитной, этакий Ноздрев в юбке, который начал тыкать мне и называть Яриком с первых минут более близкого знакомства (шапочное знакомство мы свели еще на квартире старейшины). По идее, все меня в ней должно было отталкивать, начиная от внешнего вида и кончая убеждениями, но что-то мне в ней и понравилось - непосредственность, что ли?
А как она разделывала туши! Сколько счастья было выражено в такие моменты на ее крысином личике! Она дала бы фору всем Жиль де Ретцам и Маркизам де Садам.
Я тоже не отставал от нее на новом поприще, и вскоре нас обоих можно было перевести еще куда-нибудь.
- А ты не думаешь, что тебе нужна работа...кхм...погуманнее?
- Это старейшина решает. Может быть, переведет меня на какую-нибудь работку почище и погуманнее, - пожала плечами Алена, берясь за компот с булочкой.
- Насилие - доминанта твоего существования. Ее надо сменить.
- Твоего тоже. Кто отстреливал городских? А? Че молчишь? - поддела меня Алена с довольной ухмылкой.
- Мы делали это, чтобы выжить, а вы взяли на себя функцию Господа Бога - решать, кому жить, а кому - нет.
- Только не зачесывай мне про Господа, - поморщилась Алена. - Мне уже все уши прожужжал старейшина. Вы все здесь фанатики.
- Но тебе придется поверить в Господа, не зря ведь тебя оставили в живых, жить здесь, в Аткарске? Правда, Бог - это всего лишь вывеска, но неважно.
- Я уже маленько отошла от своих позиций, от анархо-фашизма, - призналась Алена.
- Вот и хорошо.
- Но мир - это война, не так ли?
- Это написал старый фантаст, а не политик, - парировал я.
- Такие фантасты, которые пишут антиутопии, тоже в своем роде политики.
Ответить мне было нечего, поэтому заканчивали трапезу мы в молчании.
Оруэлл писал, точнее его герой писал, что с самых древних времен существует три слоя общества - низший, средний и высший. Низшему ничего не надо, а средний при государственном перевороте занимает место высшего и сам становится высшим слоем. Но почему низшему слою ничего не надо? Может быть, грузчику хочется пробить голову своему начальнику, за то, что тот оскорбляет его и всех его родственников до пятого колена? А кто не хочет поменяться ролями со своим мудаком-шефом? Все хотят? Правильно, и низший класс тоже хочет. Но низший класс слабо осведомлен о политической ситуации, скажете вы, он пассивен и инертен. Но ведь по новостям все доступно излагают, разве нет? Кто не строит из себя заядлого политикана на задымленной кухне?
Низший класс - это нестабильное экономическое положение. Например, с работы могут выгнать за пьянство - а чем еще заниматься низшему классу, как не пить?
У среднего класса всегда была стабильность, зачем ему стремится еще к чему-то?
Я в свое время прочитал роман "1984", что завалялся в маленькой библиотеке Склянки, поэтому мог рассуждать.
Что тут у нас?
Я взял тесак и распорол брюхо заколотой свинье, сломал грудную клетку и начал орудовать ножом. Красный скользкий шарик сердца, коричневая пирамидка печени, мешочки легких...все в мусор. Но не в простой мусор, а в перерабатываемый. Может, из этой требухи сделают что-нибудь полезное. Вот, например, кишки, которые я начал вытягивать из туши и обрезать - из них сделают пленку для колбасы.
Когда я, подобно сотне работающих тут людей, засовывал склизские зелено-серые ленты кишок в ведро для утилизации, в первый раз в цех вошла Алена.
Рядом с моим рабочим местом как раз пустовало еще одно, и она встала за него.
Тотчас из трубы, выгибающейся под потолком и смотрящей обрезком в стол, выпала свиная туша и с глухим шмяком плюхнулась на стол перед Аленой.
- Привет, концлагерная, - поздоровался я и подмигнул этому страшилищу.
- Здорово, - сказала та хриплым голосом.
- Чего хрипишь? Пива холодного попила?
Алена усмехнулась и принялась за работу.
Я был крепкий желудком парень, меня не могли смутить кишки и требуха, но когда я посмотрел, с каким садистским наслаждением те же самые, что и я операции выполняет Алена, меня чуть не стошнило.
- Этим ты и занималась в концлагере? - иронично осведомился я у новой коллеги.
- Примерно, - пыхтела та, разрезая какое-то сухожилие. Опять кровь попала ей на лицо. Фу, она ее слизнула!
Видимо, у девочки не все в порядке с головой. Нужно бы к психиатру наведаться.
- И наверное, делала переплеты книг из кожи заключенных?
- У меня в Воронеже дома остался плащ из кожи гопника.
- Наверное, заворачиваясь в него, ты мастурбировала.
Сшить плащ из кожи - это тоже искусство. А из кожи мертвого заключенного - тем более. Драка и секс, следствия - убийство и зачатие новой жизни. Сублимация идет в искусство, которое связано по духу с самими сублимируемыми желаниями. Драка и секс зачастую неразрывно следуют друг за другом. Но плащ из человеческой кожи - это все равно, что зачатие ребенка женой и убийство мужем этой самой жены.
- Не думай, что ходячих дилдо у меня в жизни было мало, - смеется Алена. - Но ты почти угадал - я ебалась в этом плаще.
Меня аж передернуло.
А потом как-то само собой вышло, что я проводил ее до ее общежития, что находилось в одном мини-городке-микрорайоне с моим, и при прощании мы поцеловались.
А потом Павел Александрович выбросился из окна.
Мы услышали об этом на следующий день, прямо с утра, как пришли на работу. Точнее, сперва мы увидели труп директора предприятия.
Он лежал навзничь, нелепо раскинув руки и ноги, неестественно вывернув голову с выпученными глазами. Его живот лопнул, и из-под трупа в багровых стрелах брызг вытекала лужа крови и выползали кишки. Как свинья.
Труп лежал на стоянке автомобилей персонала, а далеко наверху, на пятом этаже ветер выдувал натянутые парусом занавески из разбитого окна кабинета шефа.
Вокруг суетилась народная дружина, скорая помощь и стояли зеваки.
- Почему это произошло? - обратился я к рыжему коренастому дружиннику в спецодежде.
- Не знаем. Эксперты сейчас обыскивают кабинет, в общем, не мешайте, - скороговоркой буркнул дружинник и повернулся к нам спиной.
Мы зашли в здание, на пороге нас встретил глава разделочного цеха и отправил домой.
На следующий день мы услышали по телевизору причину самоубийства начальника.
Оказывается, некие злоумышленники проникли на загородную ферму, и вкололи свиньям штамм вируса свиного гриппа. Эти животные пошли в производство, и готовой продукцией отравилось, и умерло несколько сотен человек. У нас в Аткарске был один мясокомбинат на весь город.
К тому же, как оказалось, Павел Александрович был потомственным главой комбината, его отец и дед тоже управляли подобными предприятиями в Самаре, еще до революции 2012 года. Он должен был держать высокий стандарт, но не справился со своей работой, и получилось так, что по его вине в больницах умерло несколько сотен человек.
Видимо, фамильная честь была дороже всего на свете Павлу Александровичу. Ведь в нашем городке за любую провинность ты всего лишь переговоришь со старейшиной.
Но кто вколол животным вирус? Это оставалось открытым вопросом.
Кто-то грешил на Саратов, другие склонялись к версии диверсии анархо-фашистов, третьи вспоминали анархо-примитивистов.
Но факт оставался фактом - все терялись в догадках.
Между тем в тот же день назначили нового главу предприятия - неприметного серого Школова, и снова все пошло своим чередом.
- Жалко мужика, - вздыхал я.
- Да уж, - поддержала Алена, разделывая очередную тушу.
Тут у меня зазвонил мобильный телефон.
Это был Школов, он вызывал меня к себе, и я отправился в кабинет к новому начальству.
Я поехал вдоль брошенного железнодорожного полотна и не прогадал. На третий день я нагнал своих.
Они устроили привал между заржавевших сваленных с путей железнодорожных вагонов в редком березовом подлеске, темневшем междуствольными провалами под синим летним небом.
Меня первым увидел Михей, стоящий на страже, пока весь лагерь обедал.
- Уже уходите на восток? - спросил я, когда моя машина поравнялась с Михеем, сжимающим двуствольное ружье и покуривающим самокрутку.
- Ярик, ты ли это?! - весело воскликнул Михей. - А кто это там с тобой? - и Михей заглянул в машину.
- Знакомься, это Алена, моя девушка, - ответил я.
- Рад приветствовать, - осклабился Михей.
- Здорово, здорово, - проговорила Алена.
- А ты там, я смотрю, надолго устроился? В городе-крепости-то?
- Пришлось, - вздохнул я.
- Ну не переживай, вот и вернулся.
- Да дело в том, что я не вернулся, а приехал кое-чего выяснить, - смущенно пробормотал я.
- Что же это? - настороженно спросил Михей и наклонил одно ухо ближе ко мне, будто бы чтобы лучше слышать.
- В Аткарске произошла диверсия. Кто-то заразил наших свиней свиным гриппом, и в результате погибли люди.
- Это уж ты можешь не переживать! Мы тут не при чем!
- Придется это установить, так сказать, с помощью дедукции! Дедуктивным методом!
- Ишь ты, начитанный, не зря в детстве в библиотеку Склянки лазил! Ну разнюхивай, милости просим.
Я уловил интонацию голоса Михея.
- Да ты не обижайся, Михей! Вы мне все свои, не чужие, но так вышло, что более стабильная ситуация - в Аткарске. Может, кстати говоря, еще кто-нибудь в Аткарск переберется? Там рабочих рук много надо.
- Да ты что, рехнулся? Променять природу на цивилизацию? Разведывать-то разведывай, расследуй, но на свою сторону нас переманивать даже думать не моги!
- И на том спасибо. Мне нужен вождь Владимир.
Вождь Владимир как всегда сидел в своем шатре с зелено-черным флагом и знаком Гидроцефала. Я зашел внутрь, оставив Алену снаружи.
- Рад приветствовать тебя, охотник Ярослав! - раскинул он руки для приветствия, оторвавшись от трапезы.
- Уже не охотник, - невесело усмехнулся я. - Рад приветствовать и тебя, вождь Владимир!
- Неужели ты вернулся?
- Да нет, просто мне необходимо выяснить, причастны ли вы все к проникновению в Аткарск штамма вируса свиного гриппа четыре дня назад.
Вождь Владимир ненадолго замолчал, обиженно сверля меня взглядом.
Наконец он сказал:
- Мы люди простые. Во всем. И в общении тоже. Тем более со своими.
- Бывшими своими, - поправил я. - Вот и скажи мне, есть ли тут ваша вина, или нет?
- Мы уже неделю уходим на восток, хочешь, посмотри мой дневник. Нам не с руки гадить Аткарску.
- Пожалуй, дневники можно посмотреть, - задумчиво протянул я. - А еще лучше - взять на экспертизу. В лаборатории проверят, когда паста (или карандаш) была нанесена на бумагу.
- Вот, бери, - вождь Владимир нагнулся к сундучку и вытащил из него на свет божий тоненькую зеленую тетрадку производства завода "Восход".
Вождь Владимир как-то странно посмотрел на меня. Он некоторое время чесал подбородок указательным пальцем с недешевым перстнем и наконец сказал:
- Мы дадим тебе посмотреть дневники. Ты все-таки бывшая правая рука вождя. Но на экспертизу мы ничего не отдадим.
- Это почему? - спросил я.
- Лучше посмотри сюда, - бросил вождь и открыл какой-то сундучок, что стоял у его ног.
В сундучке я увидел белую металлическую штуковину непонятного назначения и рядом, как смутно вспомнилось из технической книжки, читаной у Склянки, генератор поля.
- Понимаешь, что это? - зада вопрос вождь Владимир и внимательно посмотрел на меня. - Тебе двадцать два вот в июле стукнуло, большой уже, должен понимать.
- Нет, не понимаю. Вот это - генератор поля, техника восьмидесятых годов прошлого века...
- А эта штука - часть станции, считывающей информацию со спутника.
- Но...откуда это у вас?!
- Это и есть святая святых, в которые должно быть посвящено руководство племени. Ты все-таки наш.
Я хотел сказать, что оторвался от корней, и не прижился в Аткарске, но вождь Владимир продолжил:
- В тебе есть чип. Его вшили при появлении на свет, как и всем высокорожденным. Он может по команде остановить твое сердце. Если ты только ВЗДУМАЕШЬ проболтаться. Такое устройство тоже лежит по деталям в разных сусеках и заколоточках. И почему я тебе все это показал?
- Не знаю, честно ответил я.
- А вот почему: со спутников заметили формирование пиндосов на западной границе, под Смоленском! Можешь сообщить это своему городку, но вряд ли тебе кто-нибудь поверит. Скажешь, встретился на пути с машиной из Саратова.
- Ладно. Мне нужны дневники, - все еще пребывая в потрясении, собрал волю в кулак я.
- Пожалуйста, - хмыкнул вождь Владимир и протянул мне тетрадку.
В тетрадке ничего особенного не оказалось. Вождь сетовал, что где-нужно набирать теплую одежду для похода на восток, упоминал о секретных технологиях - как их везти так далеко и скрыть их от посторонних глаз, и прочая, прочая.
В общем, алиби у анархо-примитивистов было. Они вышли в поход пять дней назад, то есть за день до проникновения вируса свиного гриппа в город.
Я с разрешения вождя сфотографировал исписанные тетрадные листы в клеточку и распрощался с товарищами.
Теперь у меня все мысли были только о сытной, горячей еде. За эти три дня мы с Аленой питались исключительно неразмоченными "бичпакетами".
Я опять поймал себя на мысли, что думаю про Оруэлла. Даже в свободный духом лагерь анархо-примитивизма проник червь власти, появилась эта гнилая червоточина.
Зачем народу предоставлять все блага? Если материальное положение рядового обывателя улучшится, он уже не пойдет отстреливать городских, не будет подчиняться власти вождя. Чтобы держать свой народ в ежовых рукавицах (по Оруэллу) тоталитаризма, нужно обеспечить нужду. Тогда голодный человек будет видеть врага в первом встречном и будет кидаться на него, когда ему скажут "фас".
Господи, которого нет, как все фальшиво! Какую идею угробили! Ездить на повозках, запряженных волами, мулами и лошадьми, и возить с собой систему приема информации со спутника.
А я правда верил в анархо-примитивизм, как и все остальные рядовые члены племени, которым, в отличие от меня, никогда не откроется горькая правда.
Тут уж Алена позлорадствовала, мол "маска, символ, флаг, призывающий к действию". Я сам был профаном до недавнего времени.
Все основано на лжи.
Мы вернулись в город, отдали фотоснимки дневника Владимира народным дружинникам, а после поели в комбинатной столовке, отработали полсмены и отправились ко мне домой, где стали одним целым.
- Я люблю делать это при свете, - сказала еще тогда Алена.
Я лежал, истомленный негой и гладил волосы Алены.
- Надо хоть радио включить, послушать погоду, - сказала Алена и подошла к магнитофону.
В тот же миг в воздухе над городом повис надсадный рев сирены, угугукающий на заунывной бесконечной ноте.
"Внимание всем жителям города! Объявлена военная тревога. На нас напал враг! Всем немедленно покинуть жилища и укрыться в убежище! Находится по адресу..."- заверещало радио.
- Вот те раз, - удивился я.
- Час от часу не легче, - вздохнула Алена. - Не понос - так золотуха!
Мы собрали все самые ценные вещи, что были у меня дома, в объемистую спортивную сумку и отправились в укрытие.
Но долго в укрытии мы не просидели.
Алена аж подпрыгнула на месте, да и я тоже, когда послышался взрыв и в убежище ворвались молодчики в хаки и с автоматами наперевес. У каждого на груди был значок из двух треугольников - желто-черный.