Представительская палата решила отправить возрожденную народную дружину из Аткарска на восточный фронт.
Американцы пришли с запада, а мусульмане пошли и на запад и на восток. Мы летели в важный стратегический пункт, в ворота Сибири, в Тюмень. Мы уже подлетали.
Я сидел на лавке, что были поставлены вдоль стен салона, рядом с Лехой.
***
- А я утверждаю, - говорил Леха, - что вся наша анархия держится сейчас на основе человеческих принципов.
- Каких принципов? - спросил я.
- Таких, как порядочность, честность, уважение и любовь к ближнему, совесть, наконец.
- Еще Тургенев писал, что совесть - дело вкуса. Пристрастие, ощущение.
- Ты хочешь, чтобы наша сегодняшняя реальность напоминала песни группы "Монгол Шуудан"?
- Да, если на то пошло, "дезертиры, анархисты, уркаганы, матросня". Да и чем сегодняшний день так уж сильно от этого отличается?
- Ты путаешь анархизм с нигилизмом, дружище, - улыбнулся Леха. - К тому же всех уркаганов мы планомерно уничтожаем.
- В христианской традиции человек грешен изначально и всегда, никто сломя голову толпами не побежит исполнять заповеди Христовы.
- Человек всегда стремится к чему-то лучшему, самосовершенствуется.
- Лучше сказать: стремится к недостижимому.
- Ты хочешь сказать, что заповеди христовы невыполнимы? - иронично вздернул бровь Леха.
- Получается так, что не для всех. Ведь и до Христа знали, что нельзя воровать и убивать? Почему он заострил на этом свое внимание? И чем он кончил? Толпы, которым он проповедовал, не спасли его от креста. Сейчас у нас тоже толпа, а человек без власти - человек, а толпа без власти - толпа. Мы получили охлократию и ничего выше этого уровня уже не достигнем.
- Ты не веришь в анархию, - подвел черту Леха спокойным тоном.
- В том понимании, в котором толкуешь ее ты, да - не верю.
А ведь он циник, подумал я. Все те истории про панков, которые я рассказывал внучке старейшины, были про него. Я, в своем роде, стал его учеником, этаким Аркадием Кирсановым при Базарове. Он жил слишком ярко, запоминался всем, кому встречался на жизненном пути, и я с ужасом предчувствовал, что он рано или поздно разобьется. Он в моем понимании и был настоящим панком - он был нигилистом больше чем я, хотя утверждал обратное. Он доказывал свои слова на деле. Тургенев про это тоже говорил. Он бы выразился, что у меня - смелость и задор, а у Лехи - дерзость и злоба.
Как писал Тойнби, все представители не-западного мира назвали бы запад архиагрессором его, Тойнби, современности. Происходила вестернизация целых государств, куда пропаганда запада дотягивалась своими щупальцами. Но в других, не западных странах, она приводила к самым разнообразным последствиям, разрушению вековых устоев. Какой-нибудь Египет или Индия сегодня тоже становятся "новыми Америками". Например, в середине 20 века египетский правитель решил создать флот, а для этого нужны были западные специалисты, чтобы обучить египетских. Специалисты переселялись в Египет с семьями, и требовали, чтобы медицинское обслуживание было на европейском уровне. Пришлось призвать и западных врачей. В результате, бывшие ранее неприкосновенными другими мужчинами мусульманские женщины, скромно подающие руку из-под паранжи только пощупать пульс (большего докторам не разрешалось!), стали пациентками родильного дома по европейскому образцу. Институт неприкосновенности женщины - один из главнейших в исламе! - был разрушен! Позже Египет стал интернациональным туристским раем, о мусульманских временах никто и не вспоминал - капитализм подмял под себя государство.
Раньше у той же Турции был выбор - погибнуть в столкновении с западом или вестернезироваться. Она предпочла второе. Видимо, по мысли американцев, мы должны были сделать то же самое. Они уже и раньше сжирали нас экспортной демократией, кока-колой, макдональдсами, памперсами и долларами, и дело глобализации шло к логическому завершению, но тут мы свергли власть и объявили анархию, законсервировались, изолировались от внешнего мира.
Запад всегда брал превосходством вооружений. А что мы могли противопоставить сейчас? Закрытые на замок армейские части? Утилизированное оружие? Или оставшиеся пистолеты-пукалки и узи?
Запад знает, что если он победит, Россия станет плясать под его дудку. Нельзя идти на компромисс, брать какую-то деталь западного образа жизни. Если один лучик этой культуры при политической дифракции проникнет дальше остальных сквозь призму русского самосознания, и останется один, он перевернет и расшатает все устои нашей русской цивилизации. Запад, по правде говоря, уже пустил свои корни в нашу почву - национализм, в форме национал-анархизма. А перевернув все устои, он протащит за собой и другие лучики, и мы станем Русской Америкой.
Эту заразу внес Петр Первый. Конечно, благодаря ему мы победили в войнах с захватчиками, потому что взяли на вооружение западное оружие, но после него как говорил Ключевский, немцы на Русь посыпались как горох из дырявого мешка. Императорская кровь испортилась - она стала западной. Страной, набитой европейцами, правили европейцы. Мы стали Европой. В 1917 году мы переняли от Европы то, что в ней считалось ересью - коммунизм, и сделались альтернативой Западу. Но стали еще более прозападными по своей сущности. Теперь американцы хотят, чтобы мы переняли ересь от анархии - анархо-капитализм.
А в сущности - ведь анархия - это тоже западная идея? Оставим в покое Древний Китай и возьмем сразу Прудона. Всем ясно? Правда, Прудона могут взять в пример и фашисты - он восхищался войной и недоумевал, отчего черный рабский Юг Соединенных Штатов должен непременно победить эксплуататорский белый Север? Да и Бакунин писал пассажи против евреев, мол, где централизованное управление - там центральный банк, а где центральный банк - там, как пиявки, плодятся евреи. Но мы не используем данные перегибы.
А может быть, стоило бы? Нет, не с евреями, конечно, трагедию еврейского народа мельком описал еще Пастернак в "Докторе Живаго", а Бакунин не может понять простую мысль, что в каждом народе есть свое дерьмецо, а например, с войной? Может быть, анархия должна быть анархией во всех смыслах, то есть и хаосом в том числе? Еще группа "Азъ" пела: "Хаос миру необходим!". Может быть, война отсеет всех трусливых, лживых и гнилых выродков, оставив только достойных?
Или нужно действовать по-кропоткински? То есть начинать с воспитания детей? Тогда вспомним "Антидюринг" - закрывать детей в школы-интернаты, чтобы в них не проросли дурные семена предшествующих поколений, родителей, рожденных при старом мире. Но чем это лучше детдомов, из которых могут выйти как законопослушные порядочные граждане, так и закоренелые преступники? Видимо, метод Кропоткина не действует. Не будет же кто-нибудь как ветхозаветный Моисей водить народ по пустыне сорок лет, чтобы поколение рабов, вышедших из Египта, сменилось поколением их уже свободных детей?
Только война, очистительная война проложит человечеству дорогу к счастью, а не христианская добродетель, скрещенная с анархизмом.
- Отныне представительская палата постановила, - вдруг ожило радио,- что каждый гражданин, достигший 18-тилетия, обязан жениться. Брак - это ячейка нашего нового общества, пусть же их будет больше!
Бред, подумал я. Если гражданин хочет, гражданка обязана дать. Приехали. Задачка: как перекрыть рвение к власти у гражданина из низшего класса? (Среднему это нафиг не нужно). Ответ: дать ему много денег или интересную работу, пусть даже прикладное искусство - пусть его сублимация протекает в этом русле. Ответ неверный. Нужно дать ему жену. Тогда сублимации вовсе не будет. А мое убийство Леры как Оруэлл, назвали бы "актом против партии".
Кропоткин писал, что война связана с государством. У нас война - а следовательно, есть и государство? А для чего нужно государство? А) Пенсия, зарплата, жилье. Б) Бесплатность некоторых услуг. В) Охрана от внутреннего и внешнего врага. Так и получается. Представительская палата за всем этим следит. Замените только пенсию и зарплату на соцпакет. Следовательно, анархия в чистом виде, как отсутствие государства, недостижима.
А анархо-капитализм? Отсутствие власти и свободные конкурентноспособные рыночные отношения?
А искусство при анархии?
Но ведь войны начинаются из-за денег? Скажем так: из экономических интересов. Это говорил и Кропоткин. Но в данном случае - из-за ресурсов.
Кропоткин говорит, что не нужно делать новых открытий, это ухудшает условия жизни рабочих, плодит безработицу, нужно усовершенствовать тот уровень производства, который есть на данный момент.
Кропоткин говорит, что единицы заняты наукой, и эти ученые делают открытия только ради удовольствия, как пьяницы пьют ради опьянения. Что-то подобное говорили и великие просветители 18го столетия.
Слишком много вопросов, все запутано...
Искусство вырождается без революционных идей. Если в вас нет идеи, говорил Кропоткин, то вы должны довести искусство до уровня декоратора. Идея анархии уже стала обыденностью и опошлилась, она больше не вдохновляет, скажем, художников на живописные полотна.
Вдруг опять ожил телевизор, подвешенный под потолком в конце салона. На экране появиось изображение какой-то радиостанции.
Ди-джейка весело щебетала:
- А сейчас, дорогие радиослушатели, подбодрим наши доблестные народные вооруженные силы старенькой, но бодрой песенкой группы "Бригадир", пусть они слушают ее и вдохновляются на подвиги во славу нашей Родины. Слышите, народная дружина, никакие мусульмане или американцы нас не завоюют, пока вы подставляете против их пуль свою мужскую широкую грудь. Итак, поехали.
Споемте же песню под громы ударов
Под взрывы и пули, под пламя пожаров,
Под знаменем черным гигантской борьбы,
Под звуки набата призывной трубы!
Разрушимте, братья, дворцы и кумиры,
Сбивайте оковы, срывайте порфиры!
Довольно покорной и рабской любви!
Мы горе народа затопим в крови!
Довольно покорной и рабской любви!
Мы горе народа затопим в крови!
Проснулась, стенает, народная воля
Под стоны коммуны, под зов Равашоля,
Под крики о мести погибших людей,
Под гнетом буржуя, в петле палачей!
Их много, без счета, судьбою разбитых,
Погибших в остроге, на плахе убитых,
Их много, о, Правда, служивших тебе
И павших в геройской неравной борьбе!
Их много, о, Правда, служивших тебе
И павших в в геройской неравной войне!
Их стоны витают под небом России,
Их стоны, призывы, как ропот стихии,
Звучат над Парижем, Кайеной глухой
И нас призывают на доблестный бой!
Споемте же песню под громы ударов,
Под взрывы и пули, под пламя пожаров,
Под знаменем черным гигантской борьбы,
Под звуки набата призывной трубы!
Под знаменем черным гигантской борьбы,
Под звуки набата призывной трубы!
Под знаменем черным гигантской борьбы,
Под звуки набата призывной трубы!
Пока играла песня, на экране крутился интересный клип, изображающий кадры хроники революции 2012 года.
Вот сначала снятые на камеру мобильного телефона незначительные стычки с полицией, когда спешащую к месту беспорядков машину мусоров забрасывают "молотовым коктейлем". Машина загорается, менты выпрыгивают из нее и катятся по земле под ноги разъяренной толпы.
Вот уже на съемке любительской видеокамеры какой-то внушительного вида юнец в футболке с красно-черной звездой громит кувалдой витрину "Макдональдса", в который врываются другие анархисты и переворачивают столы с мусорной хавкой, выгоняют на улицу посетителей.
Вот кадры штурма Кремля. Здесь уже работает профессиональная аппаратура, здесь изображение не рябит квадратиками, а очень четкое. Огромная народная масса подтекает к стенам и начинается...
Наконец самолет сел на взлетно-посадочную полосу и его брюхо разверзлось, чтобы выпустить нас, десант из Аткарска.
- Разгруппироваться по взводам! - скомандовал в мегафон еще не видимый из темноты лейтенант.
Мы все разбились на группы по сорок пять человек.
- Моя фамилия Потапов, - гаркнул лейтенант и, наконец, вышел из тени самолета под вечернее синее небо. - Вы все идете под мое командование, - сказал он нашему взводу.
Неподалеку с другими взводами знакомились остальные лейтенанты.
- Сейчас мы проведем перекличку, - сказал Потапов.
Когда дело дошло до нас с Лехой, мы привычно крикнули "я" и продолжили стоять по струнке, покуда нас не посадили в крытые брезентом грузовики и не отвезли в казармы.
Казармы располагались в бывшем частном секторе города, где еще недавно стояли, покосившись, деревянные одноэтажные домики впритык друг к другу. Сейчас их снесли и на их месте отстроили казармы.
Сержантом в мое отделение назначили Леху, как заслуженного в прошлом народного дружинника - это выяснили, копаясь в грудах папок с нашими личными делами, что завалили стол лейтенанта. Это, несомненно, было удобно.
Нас всех выгнали на плац и построили в шеренги.
Перед нашими рядами начал прохаживаться подполковник и читать нам нотации.
- Здравствуйте, товарищи!
- Зда-же-то-под! - рявкнули в сто глоток новоиспеченные солдаты.
- Моя фамилия Кисленко, я командую вашим батальоном. Итак, вас прислали на восточный фронт, дабы отразить удар неприятеля, выбить его с занятых позиций и изгнать за пределы страны. Многие из вас никогда не бывали в настоящем пекле. А я был в Чечне, и доложу вам, воевать с мусульманами - не сахар. Да что там! Многие даже не держали в руках хоть мало-мальски приличного оружия! Так, пукалки для распугивания гопоты. С наибольшей долей вероятности могу сказать, что подавляющее большинство из вас поляжет на поле боя, и пусть начальство не трындит мне про занижение морального духа. Такова жизнь! Все мы сдохнем! Так сдохните как герои! Вы должны расчистить всю улицу Республики от аллаховых отбросов, поэтому прямо сейчас отправляетесь туда. У меня все. Нале-ву!!!
И мы отправились на вилы к черту, вглубь города, даже не представляя толком, с чем нам придется столкнуться.
АЛЕКСЕЙ.
Из всех бед мы всегда выбирали свободу и поставили к стенке любовь!
Лейтенант Потапов бежал по улице впереди нас, а мы сзади его догоняли.
По бокам улицы мелькали то оборванный мост, свесившийся нал рекой, то разбомбленное здание.
Эта часть города будто вымерла. Ни звука не раздавалось вокруг, только слышен был наш топот и пыхтение, да неразборчивые команды. Хорошо бы, если бы в небе никто еще не пролетел.
Было темно, хоть глаз выколи, тусклые фонарики на наших касках не очень-то помогали.
Ногу в ногу за мной бежали десять человек, Ванька среди них.
Вот я перепрыгиваю через распростертое на асфальте дороги тело, попадаю ботинком прямо в середину лужи крови и блевотины, с хрустальным хрустом топчу осколки бутылки - видимо, кто-то прикончил пьяницу.
Остальные матерятся - их забрызгало из лужи.
Тяжелый АК-47 оттягивает руки.
Но надо бежать вперед несмотря ни на что, пусть уже колет в боку, пусть дыхалка не к черту - надо двигаться только вперед.
Я присел на корточки и привалился к стене одного из помещений сквота. Вспомнилась Катюха. Стало грустно.
Хотя отчего? Я получил то, что хотел - опасную и престижную профессию, то есть сейчас - призвание, но потом страна увидит необходимость народной полиции и это станет профессией.
Здесь нет никаких милитаристских настроений, как у Вани, который говорил о "прелестях войны", здесь было чувство долга перед Отчизной.
У нас пытаются отобрать утопию - и я никому не позволю это сделать. Не зря я мелким пацаном подносил снаряды солдатам анархии.
Вообще в голову лезли разные мысли - все эта война, будь она неладна. Да, кстати, война. Война на картинах и война на самом деле отличаются. Или нет? Где-то я слышал, что искусство - это любовь к изображаемому. Значит, получается так, что тот, кто рисует батальные сцены, любит войну? Он милитарист? Нет, скорее это любовь к долгу - отстоять свой родной дом от неприятеля. Исключение составляют лишь картины Третьего Рейха. Там всем вдолбили любовь к войне.
А война сама по себе? Ведь война - тоже искусство? Или ремесло? Была же в 2000-е такая игра- "War Kraft" - "ремесло войны".
Россия никогда не вела захватнических войн, русскому человеку неведомо удовольствие от завоеваний.
В темноте смутно белели противотанковые надолбы, а за ними - ч-черт! Бруствер!
Я приготовился упасть на землю, но выстрелов все не было. Приблизившись к брустверу, я увидел, что стрелок с пулеметом повернут к нам спиной.
Впрочем, мы бежали бесшумно, может, и не заметил нашего приближения.
Лейтенант остановился. Все остановились следом.
Я понимал, что нашему отряду не нужно привлекать к себе излишнего внимания, поэтому понятливо кивнул, когда Потапов подозвал меня и шепнул: "Режь".
Я отдал близстоящему солдату автомат и, достав нож, вскарабкался наверх по мешкам с песком.
Стрелок все не оборачивался.
Я уж было занес нож для удара, как увидел, что в груди мусульманина торчит приклад его пулемета, а из-под лопатки торчит еще какая-то металлическая деталь орудия.
Я спрыгнул с бруствера и подошел к лейтенанту.
- Он мертв.
- Молодцы, тюменцы! Не оплошали! - улыбнулся лейтенант.
Мне отдали оружие и мы возобновили бег.
- По левую руку будет корпус ТГУ, нам туда! - через плечо бросил лейтенант.
Но там, как выяснилось, нас уже ждали.
Со свистом взмыла вверх сигнальная ракета и расцвела малиновым взрывом в иссиня-черной ночи.
Наши лица тут же осветились неверным заревом.
Мы были как на тарелке.
- В рассыпную, блядь! - матюгнулся лейтенант.
Строй мгновенно распался.
Я укрылся за каким-то памятником, краем глаза я заметил, как Ванька прыгнул в разбитую витрину какого-то музея на другой стороне улицы.
Послышалась автоматная очередь. Но пули лишь слепо вонзились в асфальт, никого не задев и не ранив.
Я выглянул из-за памятника. Каждое окно корпуса ощерилось оружием.
- На штурм ма-арш! - услышал я глухой голос лейтенанта Потапова издали, и бросился бежать ко входу в здание.
Вокруг меня свистели пули, один раз я даже перекувыркнулся в сторону, потому что прямо в меня из окна второго этажа летела граната.
Раздался взрыв, один осколок пролетел в миллиметре от моей головы, порезав ухо.
Я вскочил на ноги, отдал короткую команду моей десятке человек и понесся к крыльцу корпуса, исписанному какими-то лозунгами, как и стены.
Наконец я укрылся от града пуль под козырьком крыльца и облегченно вздохнул.
Ко мне подбежали остальные.
Вскоре все четыре отделения были на крыльце. Взвод в сборе.
Мы расстреляли входную дверь, наглухо запертую. Она разлетелась на пластиковые чадящие ядовитым дымом щепки, и мы ворвались внутрь.
Ураган пуль смел двух стоящих здесь с автоматами наперевес арабов, мы поднялись по четырехступенчатой лесенке к пропускным вертушкам и осмотрели вывешенный здесь план здания.
- Два взвода - по одной лестнице, два - по другой! - распорядился лейтенант, и мы пошли внутрь здания.
Все стены были изрисованы стилизованными рисунками и граффити, везде валялись пустые пивные тары, и окурки толстым ковром кое-где покрывали пол.
Мы ворвались в кабинет, на котором висела табличка "кабинет информатики". Здесь мы нашли мертвого паренька с ирокезом, распластавшегося по подоконнику - видимо, хотел выпрыгнуть в окно, так эти с-суки успели.
В углу ревел динамиками старенький музыкальный центр.
Было ясно, что мы в захваченном арабами анархистском сквоте.
Мы двинулись дальше.
Вот кто-то не заметил на лестнице растяжку и теперь, громко воя, катался по полу без передних конечностей.
Мы пошли наверх.
Сверху отвесно засвистели пули - кто-то палил в пролет.
Я задрал свой автомат и ответил очередью.
Тотчас на меня сверху со вскриком свалилось тело. Я выбрался из-под него и скомандовал застывшему в бездействии отделению: "За мной".
Мы поднялись на второй этаж
Мы планомерно очистили от мусульман весь корпус и водрузили на его крыше красно-черный флаг.
Мое отделение оставили в корпусе.
Мы выставили стрелков в окнах над входом и решили передохнуть.
Я сидел на полу в одной из бывших аудиторий и любовался лозунгами, написанных баллончиком на стенах. "Они отобрали твое счастье - укради его!".
- Все-таки панки молодцы. Подняли народ на такое великое дело, как революция. А гребаные арабы и америкосы пытаются все засрать.
- Ты не совсем прав, - откликнулся Ваня. - Я тут нарыл одну самиздатовскую книжонку времен революции 2012-го. Хочешь ознакомиться на предмет причастности различных слоев общества к революции?
- Давай, - ответил я.
- Ваня достал из нагрудного кармана ветхую тоненькую брошюрку.
Я аккуратно взял ее в руки и раскрыл наугад.
И начал читать: "Сегодня много кто хочет отождествлять себя со шпаной.
Модная молодежная тенденция - быть против милиции, a.c.a.b.- орут как с левого края политического спектра, так и с правого. Боны и панки, наци-гопники и RASHи. Панк-рок и рэп, и разумеется, шансон. Все не любят милицию. Даже трады ее не любят, хотя почему "даже"? Футбольное хулиганство и ментовские каски - две вещи несовместимые.
Но когда наконец обрушится эта стена молчания, когда прекратится запихивание в жопу недовольства этим миром?
Встаньте, жители гетто, дети подворотен, рудбои, working class kids.
Умные панки не выдержат одни такого напора со стороны государства. Им нужны вы, быдло. Крепкий рабочий кулак, сила, смерть врага и победа.
Население нашей планеты - это толпа, идущая от колыбели до могилы ровным размеренным шагом и выкрашенная в два цвета: коричневый и красный. Нет "нейтралов", все в той или иной степени замазаны одной из этих двух красок. Нет равнодушных, ведь богатые суки капиталисты крадут наше счастье ежедневно и нагло ухмыляются нам в лицо с голубых экранов телевизоров.
Нож, кастет, бита, просто кулак - вот наше оружие. Словопрениями ничего не добъешься, нужно действовать радикально.
Эй, все "ублюдки", "кокни"! Вы изначально не были подонками! Таковыми вас сделало государство и эта ебаная система! Дома рабочего класса - не вольер для размножения антисоциальных личностей, это такие же дома, как и у среднего и у высшего классов, где рождаетесь вы".
- Впечатляет, - сказал я, закрыв брошюрку. - Если не возражаешь, возьму, почитаю на досуге.
- Бери-бери. Я уже прочитал. Хотя тупее ты фразы не мог выдумать - какой досуг на войне?
- И то правда, - усмехнулся я.
- Слушай, ты меня прикроешь, если я сгоняю к своим старикам? - вдруг спросил Иван.
- Ну давай. А почем знать, может, они в бомбоубежище?
- Вот и выясню заодно.
- Хорошо, беги, - ответил я.
Иван поднялся на ноги, взял автомат, к нему пару обойм с патронами и вышел в коридор.