Я стоял в толпе людей, и почти ощутимая волна паники и слепой ненависти давила меня. Мне казалось, что я задыхаюсь.
Вот на трибуну вышли три генерала, переводчики, и все смолкли.
Началась речь, не речь, а диалог, диалог трех культур, не больше, ни меньше.
Я выехал на нужную трассу и дорожный указатель сообщил мне, что вскоре я доберусь до Саратова. Дорога была так себе, вдоль нее то и дело попадались валяющиеся канистры с горючим или следы недавних остановок, а в небе изредка, но довольно регулярно проплывали тяжелые тени.
Из магнитолы негромко играл незамысловатый калифорнийский поп-серф-панк, на заднем сиденье лежала сумка "Адидас" с вещами и сертификатами экзамена, очень важной для меня бумагой. Я ехал на своем "Жигуленке" "шестерке" поступать в Саратовский Государственный Университет, на специальность "филология".
Это было уже третье мое образование - если оно, конечно, удастся. До этого я закончил "физмат" и "химфак".
Меня не пугало эхо далеких уже на сегодня революций 2012 года, прокатившихся по всему постсоветскому пространству и на территории России. Такое приключилось разом со всем миром - так что теперь - носу из родной деревни не высовывать?
Впрочем, было даже интересно посмотреть на результаты революции в русской глубинке, какую ветвь анархизма там выбрали?
Например, в моем родном Казахстане выбрали анархо-ислам. Только не спрашивайте меня, что это такое. Я сам толком не разбираюсь. Я не любитель копаться в религиозной литературе, и знаю только, что "Аллах мудр и милосерд", что всякий бог основных на сегодня религий есть любовь.
Так уж меня воспитали - не набожные у меня родители люди были. Да, почему "были"? Они и сейчас есть. Буду навещать их на летних каникулах.
Я опустил "козырек", чтобы солнце не слепило в глаза, и продолжал следить за дорогой, белый пунктир на которой все уходил и уходил под капот моих "Жигулей".
Один мой друг по университету говорил, что Бог - это прообраз президента, если народ - паства попа, то народ станет и паствой президента. Бред, по-моему.
Выпивая, я и сказал это другу. Мы тогда из-за этого чуть не поссорились.
А выпить я любил, да и сейчас люблю. Ох, какой любитель! Это мне частичка русской ментальности от русской диаспоры в Казахстане передалась, наверное.
Будет новая учеба - будут новые движухи! Побоку, что все учащиеся младше меня на десять лет - я парень хипповый, со всеми сдружусь.
Но по мере приближения к Саратову я стал все больше напрягаться. Какая-то поразительная пустота дороги показалась мне довольно странной. Что они там, вымерли что ли, все?
Тут же я вспомнил мощный скученный поток машин, движущийся мне навстречу, который я видел еще утром.
Настроение мое подпортилось.
Но окончательно я упал духом, когда увидел прогоревшие фургоны с надписями "хлеб" и прочими, что стояли на обочине.
Не значило ли это, что здесь шла война? Да нет, вряд ли. Может, серия терактов?
Я подъехал к городу и увидел КПП. По обе стороны от него были намотаны витки колючей проволоки.
Из домика КПП вышел человек в форме хаки и постучал по стеклу моей машины. Я опустил стекло.
- Who are you? - спросил он.
- Азамат Айтматов.
- С какой целью в городе? - перешел военный на русский язык.
- Я отправился на учебу. Поступать.
Военный как-то невесело усмехнулся:
- Учиться, говоришь? А ты в курсе, что идет война?
- М-м...кое-какие признаки я заметил на подъезде к городу, но не думал, что все так...глобально.
- Уезжай отсюда.
- Но я не могу! - начал несмело протестовать я. - У меня элементарно не хватит бензина. Мне нужно заправиться в городе. Я брал с собой канистры...
- Сейчас весь бензин идет на нужды войны, вы не найдете ни единой заправки. А за свой счет отправлять вас отсюда никто не будет.
- А с кем идет война?
- Мы, русские и арабы.
- Вы?
Только сейчас я заметил черно-желтый квадратик на груди военного.
- Да. Мы. И теперь у тебя есть нехитрый выбор: сражаться на нашей стороне или быть расстрелянным.
- Тогда я выбираю вашу сторону, - нервно сглотнул я.
- Вот и хорошо. Вот вам карта, - военный протянул мне сложенную вчетверо карту.- Езжайте на нашу базу, в центре города.
- Но все дело в том, что я - пацифист. Я могу выполнять только мирные миссии.
- Там разберутся, езжайте, - отмахнулся военный и зашел обратно в будку.
Генерал Джексон продолжал говорить. Все его внимательно слушали.
- Видите ли, у нас есть сеть, вроде запрещенного из-за наводнивших его экстремистских лозунгов, Интернета. Мы связались с остальными фронтами, и выяснилось, что всюду в России победу одержали Штаты. Но только в европейской части страны. За Уралом теперь прочно обосновались иракцы. Вы, господин Берестин, вынуждены объявить капитуляцию. А вам, господин Али, я предлагаю раздел страны по линии Уральского хребта.
- Стоит вам напомнить историю, - заговорил Берестин. - Мы триста лет находились под чужеземным татаро-монгольским игом, и, в конце концов, свергли его. Сейчас, как и в те времена, Россия разделена на автономные области, где введены различные режимы анархии. Конечно, это качественно иной и высший уровень, чем в феодальном государстве, но консолидация нам теперь необходима.
- Но согласитесь с реально существующим положением дел - Россия проиграла.
- Я сказал все, - мрачно ответил Берестин.
- Позвольте не согласиться с вашим планом, - сказал Али. - По этому проекту, нам отходят земли с вечной мерзлотой, чего мы не желаем. Поэтому мы претендуем на часть европейской России.
Я стоял в толпе и думал: это предсказывали еще до революции 2012 года, раздел России на куски, словно праздничного пирога. Но никто не думал, что это будет происходить так цинично и нагло, в открытую. Безусловно, в стране найдутся силы, чтобы изгнать завоевателей, не сегодня, так завтра. Но теперь для России наступили мрачные и тяжелые времена.
Более того, я догадывался, что с завоеванием России Америка не успокоится, и полезет в юго-восточную Азию, где мы - первые претенденты на завоевание.
Генерал Берестин вдруг сказал:
- Может быть, кто-то из народа хочет выйти на трибуну и высказаться?
Я поднял руку.
- Пожалуйста, - сказал Берестин и отошел в сторону от своего микрофона, уступая мне место.
Я вышел к микрофону и начал речь.
- Послушайте, люди, почему вы воюете друг с другом? Зачем в России реанимирована армия? Не приведет ли это к милитаризму?
- Давайте по существу, - вклинился Джексон.
- Хорошо. Я совсем недавно узнал, что в городах-замках, распространенных по всей территории России, принято анархо-христианство. Ирак всецело подпал под эту, назовем так, "социальную, социалистическую религию". Почему тогда ваши две страны воюют? Они должны заключить перемирие! А США пусть откроют здесь зоны свободной торговли, как у себя в стране. И также заключить перемирие.
Опять заговорил Джексон:
- Послушайте, молодой человек, вы совершенно не вникаете в реалии. Если христиано- и исламо- анархисты заключат мир, то они объединятся против обычных анархических городов. Мы получим гражданскую войну. Нам же это совершенно невыгодно. Мы не приветствуем разрушения, страна не должна отстраиваться после войны, а должна просто дальше существовать. Поэтому даже бомбежки мы сократили до минимума. Повторяю, не в наших интересах иметь в наличие обилие трупов и руин. На их устранение уйдет много финансов, которыми мы на данный момент вовсе не располагаем. И мы не можем ограничиться открытием здесь свободных экономических зон.
- Тогда вы столкнетесь лицом к лицу с русским бунтом, бессмысленным и беспощадным. У меня все, - сказал я и спустился вниз, в толпу.
Я подъехал к координационному центру, развернутому американцами на каком-то проспекте и остановился. Показатель говорил, что бензина в баке почти не осталось. Значит, это конечная цель моего путешествия.
Я вылез из машины, закрыл ее и направился к шатру.
Навстречу мне вышел какой-то молодой лейтенант. Я служил в армии и мог определить по погонам, кто есть кто.
- Добрый день, - начал я по-русски, чтобы сразу обозначить язык беседы.
- Кто вы такой? Что вы делаете здесь?
- Я приехал из Казахстана на учебу, и получилось так, что теперь я буду участвовать в военных действиях на вашей стороне. Но я все же рассчитываю, что получу задание мирного характера, видите ли, я - пацифист. Убежденный.
Лейтенант почесал щетину на щеке (видимо, военные действия велись напряженно, если офицерскому составу некогда было проследить за собой) и сказал:
- Так. Значит, пацифист? Значит, будешь наблюдателем от народа на мирных переговорах. Формы тебе не полагается, а если хочешь поесть, то тут же, вон там - жарится мясо. Мы будем дислоцироваться здесь до конца военных действий, он уже не за горами - город взят. Поэтому никуда тащиться с остальными на марш-броске тебе не придется.
Я удовлетворенно кивнул.
Как все-таки странно. Возродилась армия, может, еще и власть возродиться? И частная собственность? Откуда в человеке это стремление, жадность до власти, а следовательно, денег или их эквивалента?
Откуда у человека такая тяга к власти? Вожаки стад были еще у питекантропов, которые даже не являлись видом homo. Но ведь только по Фрейду человек - это охотник и собиратель, то есть животное? Зачем тогда человеку дана воля? Волю можно поставить над инстинктами.
А разум? Лишь это аргумент в пользу существования Бога - откуда у животного мог взяться разум? - он позволил оперировать волей.
После окончания переговоров, когда толпа рассосалась, а генералы удалились, ко мне подошел американский переводчик.
- Здорово! Я - Уайт, Джон Уайт.
- Меня зовут Азамат, - ответил я.
- Мне кажется, неплохую ты идею высказал, такого перемирия.
- Спасибо. Но я и впрямь мало смыслю в происходящем вокруг. Зря я полез.
- Есть, конечно, и всякие подонки, но в большинстве своем солдаты всех трех сторон - за перемирие. У тебя была не такая уж и плохая мысль. Давай соберем подписи солдат - за мир, и предоставим генералам? Как идейка?
- Ваша армия не позволит играть в демократию.
- Ты смеешься?! До анархо-капитализма у нас и была демократия! А анархо-капитализм отрицает государство и его производную - армию. У нас в штате только добровольцы!
- Но все же военная иерархия у вас есть, и...
- Да забей! Просто генералы прожужжали нам все уши и прокомпостировали мозги с национальной идеей! Но мы здесь по доброй воле!
- Ну, тогда правда можно попробовать.
- Ты, конечно, власти не имеешь, а я могу припахать рядовых, но ты в то же время ближе к мусульманам, да ты и сам, скорее всего, мусульманин,- я кивнул.- Мы вдвоем поговорим с военными иракцами. Думаю, взаимопонимание на почве веры в вашего Аллаха будет достигнуто.
И мы приступили к сбору подписей.
ЛЮДИ
ЕРОФЕЕВ АНДРЕЙ ПАВЛОВИЧ
Еще раз приходиться напоминать себе - в смерти моей обожаемой жены виноват не это наглый юнец, Иван, а наше общество, которое явилось почвой для его деяния. Так мне внушил Старейшина. Поэтому я должен посильным трудом изменить это общество, то есть внести вклад в его изменение.
Но мне приходиться прятаться в разрушенном жилом доме от американских патрулей, и ничего с этим обществом я поделать сейчас не могу.
- Лера...,- прошептал я, проведя кромкой ногтя по ее фотографии.
В глазах встали слезы. Ничего не могу с собой поделать. Остается только тихо ненавидеть это общество. Для этого, для смерти моей жены, в 2012-ом молодые парни подставляли головы и тела под пули полиции и армии?
Не-на-ви-жу, ненавижу, ненавижу этот строй!
А того самого Ивана...я теперь просто жалею. Есть Бог на свете (так сказал Старейшина), и на Страшном Суде этот юнец Иван ответит за свои злодеяния, пусть даже они перекроются всеми его благими деяниями, геройством. Его поднимут из адских котлов на вилах черти и поднесут вареную тушку к лику Господню. И Бог скажет: оставайся там навеки! И никакого "Хождения Богородицы по мукам"!
Глупец! Слепец! Лера же была уже беременна - от меня, или от него - не суть. Он загубил две жизни.
Сраная система. Эти панки выступали против системы, и получили ее в десятикратном размере!
Больше всего мне сейчас хочется поговорить с этим Иваном, попросить у него прощения, заглянуть в его глубокие глаза, пожалеть его, в конце-концов. Я бы даже воевал против захватчиков плечом к плечу с ним!
Аткарск.
Город умер. Мои шаги отдаются эхом, перемешивающимся с шелестом старых газет или скрежетом пустой жестянки, влекомой ветром.
Вот я тайком, чтобы никто не заметил, пробираюсь к разбитому ларьку, пополнить провиант. Крадусь вдоль обшарпанной, исписанной граффити, стены.
Вдруг слышу шорох шин - и ныряю в подворотню.
Слушаю удаляющийся звук работающего мотора. Теперь можно выходить.
Вот и ларек. Захожу в дверной проем без двери.
Я беру пару батонов, палку копченой колбасы, минеральную воду и иду обратно в свое убежище.
На два дня я обеспечен едой.
СТАРЕЙШИНА
М-да. Старость - не радость, а тут еще и война нагрянула. Теперь я - как Сергий Радонежский, благословивший Дмитрия Донского на битву с Мамаем.
Много кто приходит исповедаться и помолиться, даже из горожан-саратовцев, что меня поначалу удивило.
А у меня все кости ломит, слава богу, склероза нет, а они все идут и идут. Но это моя вторая обязанность (помимо первой,- как они выражаются, промывки мозгов), благословлять на битву.
Правда, кое-кто перебег на сторону американцев, или мусульман, бог их знает. Таким я шлю свое проклятье.
Что за лицемерие - сначала честно посмотреть мне в глаза, сказать, что за Отчизну будет стоять до последней капли крови - и тут же перебежать на чужую сторону!
Меня перевезли в бронированном джипе в Саратов, от захватчиков подальше, но и Саратов умудрились уступить чужеземцам!
Еще чуть-чуть - и меня найдут в этой квартирке в Заводском районе, я попаду в плен.
Меня и впрямь легко вычислить - отсюда отправлялись на бой целые подразделения.
Да. Через меня проходит много людей, война ли, мир ли. Всем нужен мой совет. Я никогда не гордился этим, а тем, кто говорил, что я - символ христианского анархизма, я в ответ лишь улыбался. Ни к чему задаваться.
Я волнуюсь не за себя, я волнуюсь за молодое поколение. Я-то уже жизнь прожил, застрелят враги - невелика беда. А вот регион лишится одного из Старейшин. На Аткарск их было всего три. Где сейчас остальные два - ума не приложу.
Да и за дочку свою волнуюсь, Янку. Где она сейчас? Я попросил всех, кого мог, чтобы если что-нибудь услышат о ней или увидят ее, чтобы непременно мне передали.
ЯНА
Опять: промыть, бинт, размотать, обмотать раненую ногу, дать обезболивающее, шепнуть несколько успокаивающих слов. Другой раненый.
Я работаю медсестрой два дня, и уже навидалась всякого. Впрочем, я никогда не падала в обморок при виде крови, поэтому-то меня с легкостью взяли на эту работу.
Думать о других, что с ними стало и тем более о себе, некогда. Конечно, меня не оставляет мысль о том, что с моим отцом, не попал ли он в плен? Он может стать разменной монетой на переговорах о мире. Этого бы мне хотелось меньше всего.
Что с тем милым парнем, с выразительными глазами, что смешил меня в кафе, с Иваном? Я что-то краем уха слышала, что его вместе с другом Лехой отправили на сибирский фронт. Увидеть бы его.
Ну вот - сама себе сказала, что думать о других некогда и все равно думаю. В принципе, я делаю работу автоматически, на автомате шепчу успокоительные слова:
- Ну, потерпи, мой хороший, потерпи.
Передо мной араб. Машина хватала всех раненых без разбора.
Он заглянул мне в глаза и улыбнулся вымученной улыбкой. Я взглянула на его именной медальон. На нем по-английски было выгравировано: "Абдулла Али".
Потерпи, Абдулла, потерпи.
- Сестра! Срочно сюда! Ранение в голову, осколочное! - орут хриплым сорванным голосом с улицы в шатер.
Я оставляю раненого и иду к солдатам, на руках втаскивающим бойца ко мне. Сестер не хватает, катастрофически.
ФЕДОР, АНАТОЛИЙ, САВЕЛИЙ, ВАСЯ
Я прижался к обгоревшему остову "девятки". Рядом со мной затаились Толя, Федя и Савелий.
- Пошли, - неуловимый взмах руки и голос полушепотом.
Мы ухватили наш "Ящик Пандоры" за металлические ушки и поволокли к зданию, занятому пиндосами.
- Стой! - выдохнул я.
Мимо невдалеке прошагал патруль. Солдаты о чем-то беззаботно болтали и на ходу попивали пиво из банок.
Совсем янкели оборзели, освоились. Армейский регламент нарушают.
- Пошли.
Мы затащили бомбу в открытую дверь подвала - вход в подвал находился на улице.
- Вася! - вдруг закричал Толя.
Я обернулся к нему. Тот стоял с широко раскрытыми глазами и искаженным ртом, указывая пальцем куда-то в темноту. Я проследил за его пальцем и увидел солдата, ковыряющегося в каком-то хламе.
Он нас не слышал! Но почему?
Я вытащил свой нож и ударил солдата в спину. Тот как-то странно хрюкнул и повалился с корточек лицом в пол. С головы его слетели наушники. Все понятно, замечтался парень. Это все я увидел в свете фонарика, включенного Федей.
Савелий подошел к распростертому телу и деловито обыскал все карманы трупа. Добычей стал пакетик насвая, пистолет американского образца и жвачка.
- Негусто, - сказал Савелий.
- Мы здесь не за этим.
Мы торопливо установили ящик с бомбой на пол и запустили часовой механизм.
Осторожно и не торопясь начали пробираться к выходу.
Выходить из подвала труднее - обзор ограничен дверным косяком. Поэтому я прислушиваюсь, и, ничего не услышав, даю короткую команду:
- За мной.
Мы выбираемся из подвала и бежим что есть мочи за угол. Я молюсь, чтобы за ним не было американцев.
Нам везет. Никого в пределах видимости.
Мы идем к своему убежищу - еще два квартала.
И спустя некоторое время слышим грохот взрыва. Над крышами домов встает серо-желтый столб пыли, подсвечиваемый всполохами огня от начавшегося пожара. Дело сделано.
- Так их, пидарасов! - говорю я удовлетворенно.
Пусть Аткарск сдали, но просто так хозяйничать в нем мы не позволим. Мы теперь - партизаны, и всеми силами отстаиваем свою вторую малую Родину.
АНТОН ЛАГУТЕНКО
Х-ха, неплохо я устроился. Даже форму выдали, с иголочки. Доверяют, доверяют мне. А как все просто! Выйти с поднятыми руками из укрытия и с улыбочкой продефилировать американцам в стан.
Естественно, я не такой дурак, чтобы лететь в далекую Сибирь к черту на рога, воевать с арабами. Сказаться больным, мол, желудочно-кишечный тракт расстроился (съел упаковку пургена), дристать каждые пять минут конечно, не сахар, но оставить меня в Саратове оставили.
Как крикнул тот командир? "Зря тебе, гнида, в спину пулю не пустили"? Да, кажется, так. Ну, ничего, может, с собой в США возьмут. Правда, я слышал, что пиндосы любят делать из пленных домашних рабов. Но во всяком случае, мне уготована другая участь. Я ведь теперь солдат анархо-капитализма, имею равные со всеми права. А всего-то и надо было сдать пару опорных пунктов стратегической важности да продемонстрировать свои навыки владения оружием.
Жалко, Котова отправили в Тюмень, а то пристрелил бы. Теперь если Катеньку в плен возьмут, нужно подсуетиться - и она станет моей персональной вещью. Сделаю ее наложницей. У янкелей и это принято.
Конечно, военные действия закончились, начались переговоры, но это даже к лучшему. Меньше на жопу приключений найду.
Вот я, Сид и Стэн, сидим сейчас в покинутом кафе, где не успели убрать даже зонтики над столами, и чешем языками.
- Как думаешь, чем этот мозготрах закончится? - спрашивает Стэн, жуя жвачку.
- Да попердят-попердят и разделят страну, - зевнул я.
- Ну ты и тип, - ржет Сид. - Россию-матушку предал во имя нас!
- Ага, - я подмигнул приятелю. - Из анархо-синдикализма к анархо-капитализму!
- Ладно, хорош чушь всякую молоть, вызывают на построение. Уже закончили обмозговывать ситуацию, - спохватился вдруг Стэн, послушав наушник.
Мы быстро поднялись с мест и отправились слушать, чего там решили по поводу России.
ДЕНИС, ВАДИМ, САН САНЫЧ
Я бросил гранату и последовал взрыв. Больше боеприпасов у меня не было. Но и врагов, к счастью, тоже не было. Усе, кончились враги. Мы выглянули из разбитого окна второго этажа здания ИБЦ и к своему удовлетворению, увидели только трупы мусульман.
- Сан Саныч, пошли чтоль к остальным. Мы че-то далеко забрались, - сказал Денис.
- Кого там далеко, дорогу перейти, - буркнул Вадим.
- Владислав Михайлович, наверное, с ума сходит.
Нашему начальнику временно присвоили чин лейтенанта, и он отвечал за нас, временных сержантов, головой.
Мы вышли из здания Информационно-Библиотечного центра и гуськом направились к корпусу университета через пустую дорогу, заваленную трупами.
Там, в здании через дорогу, сидел Леха. А Ваня, его друг, с которым мы познакомились во время перелета, отправился куда-то один с оружием наперевес. Мы видели из окна.
- Стой, кто идет?! - это у дверей корпуса выставили караул.
- Свои, салям алейкум, - хохотнул Денис.
- Смотри, как бы алярма не случилось, - ответил в тон часовой.
В ночной темноте тускло заблестела улыбка.
Мы прошли внутрь здания и поднялись наверх, куда нам показали, туда, где сидел Леха.
- Куда это Ваня отправился? - спросил я вместо приветствия - виделись уже сегодня.
Меня перевезли обратно в Саратов, и я начала отбывать срок в камере. Мне сказали, что меня арестовали. Чертовы пиндосы и арабы.
Я сижу на нижних нарах и смотрю в перечерканное решеткой окно. Там занимается рассвет, розовое встает над неровной угловатой линией горизонта, образованной крышами зданий.
Может быть, меня расстреляют. А может быть - освободят. Эти страшные по сути мысли приходят вяло-автоматически, без участия мозга. Я стала как сомнамбула в тупом ожидании своей участи.
Сердце вымерзло. Только где-то глубоко-глубоко под коркой льда, сковавшей сердце, теплится еле заметный огонек надежды - вдруг Леха...да что Леха? Он сейчас воюет на восточном фронте, ему не до меня, его рассудительной подруги.
Меня в реанимированную армию не взяли - женщины в России раньше не служили.
И где ты сейчас, мой в душе маленький пацан, которого всегда тянет на приключения? Нашел ты себе игрушку - войнушку, и окунулся в нее с головой, и забыл меня, твою Катюху
Мне до сих пор стыдно перед Лехой. Как я могла затуманить свою голову и попасть в лапы к Лагутенко? Вероятно, для моего милого Лехи это был удар.
Но я готова осыпать моего друга тысячей поцелуев, тысячей "прости", прильнуть к нему всем телом и не дышать в сладостном забытье.
Леха, Леха.
Для любящих сердец нет расстояний, так может, он услышит душой мой призыв и придет, освободит меня?
Я даю себе пощечину.
Девочка, соберись, сейчас идет война, и так получилось, что каждый здесь сам за себя.
Сам за себя...а хочется преодолеть все препятствия на пути к любви, свободе, мирному небу над головой, а не осыпающему тебя бомбами.
Леха, Леха.
МИХЕЙ, ДЯДЯ ВАНЯ, ВОЖДЬ ВЛАДИМИР.
- Подъем! - весело проорал я в повозку под брезентовым навесом.
Михей зашевелился, засопел, матюкнулся сквозь зубы и открыл глаза.
- Чего в такую рань будишь? - недовольно буркнул он.
- Сейчас в путь тронемся, вождь объявил.
- Какой путь? Со спутников же видно, что мы идем прямо в лапы иракцам!
- Туда перебросили народную дружину, с тех же спутников видно. Они там шороху наведут.
Недавно всему племени открыли, что с собой наш лагерь возит высокотехничное оборудование, и вождь считывает информацию со спутников. Такого шока племя не испытывало давно. Начались брожения, часть нашего стана откололась и ушла в "свободное плавание", а часть осталась. Мы с Михеем остались верны вождю.
Понять поступок Владимира можно - глядя на всеобщее уныние по поводу отсталости в технике от врага-захватчика, он не мог не обрадовать людей.
Конечно, власть вождя потеряла свое сакральное свойство, но это было даже к лучшему. Вождь моментально стал ближе к народу.
- Твоя правда, - почесал я в затылке.
- Знаешь, у меня вчера созрела мысль, надо бы поделиться ею с вождем.
Мы решили втянуться в войну за нашу страну и теперь держали путь на Тюмень.
И мы направились к уже сложенному для путешествия шатру Владимира.
- Здравия тебе, вождь, - сказал я.
- И вам того же, - отозвался вождь.
Михей начал с ходу:
- У меня идея, вождь. Мусульмане в Тюмени ждут нас с запада, у них силы прорежены теперь, из-за десанта народной дружины, и всю оборону они направят на запад. А с тылов город останется открыт. Так не лучше ли нам войти в него с севера или востока, сделав крюк?
Вождь кивнул.
- Стоящая мысль, - спокойно сказал он. - Пожалуй, так и сделаем.
СВИН И КРЕСТ
Да-а, теперь у нас разнообразие. Отправляем в печку пиндосов и арабов. Мне, в принципе, по боку, кого жарить, разрывать давлением, душить газом. А вот Крест нос воротит, засранец. Мол, пиндосов не по делу в расход пускаем. У них же свой концлагерь тут тоже есть! Одному делу типа служим.
Сейчас мы пошли в столовку поесть и пропустить по маленькой - для бодрости духа позволяется сто грамм.
Я наматывал макароны на вилку, когда Крест спросил меня:
- Как думаешь, чего там с нашей сестрицей Аленушкой?
Я приостановил процесс наматывания макарон на вилку. Этот вопрос меня тоже волновал.