Аннотация: философия кровавой мясной бойни, психология анархо-фашизма
Я вылезаю на поверхность земли и щурюсь в ночное небо. Брр - даже иголки звезд бьют в мои глаза невыносимым колючим светом. Я оглядываюсь на темный провал разрытой могилы за моей спиной - где остальные? Слышу глухое пыхтенье - вылезают.
Я со скучающим выражением смотрю на разбитые какими-нибудь наци-скинхедами надгробья, гнущиеся на ветру деревья, далекую ленточку ограды...
Сатана выкинул нас из своих владений, оно и правильно. Нет больше извечного противостояния. Теперь можно устраивать изысканные балы для великих грешников. Господин Маркиз Де Сад, какой изысканный пируэт!
А эти...свалили из своего родного дома. Теперь у нас много места. Воздух теперь наполнится таким родным и сладким запахом тухлятины.
Наш отряд идет под кодом 456-J. Сейчас мы должны построится в колонну по два и отмахать двадцать километров, там находится русская община, поселение. Там нас расквартируют, и мы заснем сладким сном мертвецов, до первой тревоги. Мертвым тоже надо спать.
- Да здравствует Франция! Да здравствует анархия! - это шутник Вася. Я даже не оглядываюсь, чтобы заткнуть его - дохлый номер. Конечно, генералы могут сказать, что надо строго поддерживать дисциплину в армии, но что это даст? Ну поддержим мы эту, ети ее, дисциплину, а кто нашьет нам новую кожу?! Кто оденет нас не в лохмотья, а в настоящую военную форму? Хотя чего это я? Сам ведь знаю - только мы прочно обоснуемся на поверхности, тут же запустят заводы, тяжелую, легкую промышленность, текстиль всякий...Совсем соображение теряешь с этими переменами.
- Сейчас не 1798 год, придурок, и мы русские! - хрипло перебивает Васю Гена.
- Русская диаспора во Франции должна быть в авангарде анархо-революции! - дурашливо гыгыкает Вася.
- Кретин, у нас тут - анархо-фашизм!
- Но Франция же все-таки!
- А ты что хотел? Россию? Там до сих пор, наверное, Иван Грозный да Иосиф Виссарионыч спорят, кому теперь править.
Тем временем остальные вылезают из могилы. Один за одним. Вот ухватилась за пучок пожухлой травы корявая пятерня - ногти все черные, расслоенные, все пальцы в маленьких язвочках, кожа облазит, в открывающемся мясе кишат черви, - это кто-то относительно свежий. А, ну да, это Антон. Он, я слышал, умер месяц назад, нелепая смерть - с букетом цветов бежал на свидание, перебегал дорогу в неположенном месте и его сбил грузовик.
Над поверхностью земли появляется его довольная полуразложившаяся физиономия.
- О, свежий воздух! - орет он так, что у всех уши закладывает, ну, у тех, у кого они есть.
Антон последний. Я смотрю на свой отряд и только вздыхаю. Все разряжены, как клоуны. Вот Рома - на ногах у него почему-то женские гетры - полосатые, черно-желтые. На ногах - длинноносые туфли. На заднице - маленькие, не по размеру, шорты цвета хаки, а его рубашка пошла бы скорее какому-нибудь клубному гламурному мальчику.
Вот Федор Михалыч - мы его так назвали за сходство его черепушки с рожей Достоевского. На нем какой-то нелепый красный комбинезон, ковбойская шляпа и "Гриндерсы" на босу ногу. Он умер от старости в своей кровати где-то в Смоленщине. Просто его предки были французы и непременно понадобилось перевезти его тело сюда, на кладбище Иннокенс, или как там его. Хм, конечно, забавно. Он всю жизнь пил, как черт, лупил почем зря жену и детей, дебоширил и не имел ни одного друга, только собутыльников. И его похоронили на кладбище невинных!
Или вот я. Вообще жил в Америке. Поскользнулся на разлитом сынишкой по полу варенье и вывалился в окно. На мне еще боле или менее приличная одежда. Брюки, ботинки и пиджак. Рубашка истлела.
А теперь в сторону все размышления! Пора становиться куском бесчувственного пушечного мяса! Я оборачиваюсь к своему маленькому отряду и ору:
- Отряд 456-J стройсь! В колонну по два! Вперед шагом ма-арш!
Когда горизонт окрасился багрянцем, мы входили в поселение "Калинка-Малинка". Я шел и смотрел по сторонам. Да, довольно убогая деревушка. Кое-как сварганенный забор отнюдь не давал гарантии прочной защиты от врага, а мы тут все-таки воевать собирались! Но это еще полбеды. Видимо, эти тупорылые решили сделать все по-легкому, не отстроить деревню, а занять покинутую человеческую. К тому же покинутую за пару десятков лет до Исхода.
Половина изб стояла с заколоченными дверями и окнами, с прогнившей полуразвалившейся крышей. Только пара домиков выглядели как-то по-жилому. Но их уже, разумеется, заняли. Придется нам размещаться в этих хибарах, подумалось мне. А, впрочем, какая разница? Конечно, приятно жить в комфорте, но все-таки до этого мы жили в гробах. Конечно, не только в них, мы все время бодрствования проводили в Больших Залах Сатаны, а в гробы возвращались только чтобы поспать. Выкидывали в подмогильные переходы муляжи трупов (вдруг какие-нибудь готы будут чудить? Или кому-нибудь срочно потребуется эксгумация?) и ложились на свое место.
- Так, Вертухаев, берешь двух бойцов и отковыриваешь доски во-он от того домика, - я вытянул руку и пошевелил двумя пальцами. - Ты, Воронцов, то же самое но с дома чуть подальше. Ты, Шило...
- Так-так-так! - что здесь происходит? - это к нашему отряду подошел местный старейшина. Я машинально осмотрел его одежду. Казацкий кафтан, штаны, сапоги, папаха.
- Сатана сказал брать инициативу на себя! - ответил я.
- Кхм. Здесь Я командую. Заметьте это. И Я вам скажу, что эти домики для тех, кто придет сюда в полдень, а именно для отрядов 789- A и 345- T. А для вас мы уже приготовили жилье.
- А, вот как, - я сразу подобрел и улыбнулся. - Ну, замечательно. Вертухаев! Вертухаев, мать твою итить! - этот полудурок Вася Вертухаев уже отдирал от двери на крыльце домика одну из досок. - Отставить и быстро в строй!
- Меня кстати, Никифор Петрович зовут. Добро пожаловать. Расквартировывайтесь, и милости прошу на собрание профсоюза. А потом, когда все вопросы решим, и на боковую.
Мы сидели в местном Дворце Культуры. Конечно, несколько неосмотрительно называть такое архитектурное убожество Дворцом Культуры, но что поделаешь.
В зал набилось порядочно народа, все заняли места в зрительном зале и вполголоса переговаривались.
На сцену, в которой не хватало доброй половины досок, вышел Никифор Петрович, и, осмотрев всех присутствующих своим единственным глазом, откашлялся и начал торжественную речь.
Я сидел и слушал его вполуха, оглядывая собравшихся. Здесь будто бы сидел мертвый коллектив цирка откуда-нибудь из провинции. Труппа трупов - хе-хе. Все были разряжены в какие-то идиотские наряды и явно гордились своим "щегольством". Или может быть прошлая жизнь так дает о себе знать? Я всегда осматриваю одежду. Живым я работал известным модельером.
-...и вставшие перед нами насущные проблемы, - закончил свою речь Никифор Петрович и покрутил свой седой длинный ус.
- Простите, - встал с места и робко начал говорить какой-то очкарик, - а можно узнать, почему мы должны быть именно анархо-фашистами? Почему не анархистами? Я, конечно, понимаю, что, утратив такого харизматичного лидера, как Сатана, мы не найдем другого подобного и вынуждены отказаться от всякой централизованной власти, но зачем быть фашистами?
- Это чистое гегельянство, - усмехнулся Никифор Петрович. - Дуализм - в курсе что это такое? Так и здесь - две части составляют единое целое, отражаясь друг в друге. И догадайтесь, пожалуйста, сами, зачем нам он нужен? Вы ведь из интеллигентов, если я не ошибаюсь?
- Да-да, умер заведующим лабораторией, несчастный случай при опыте, - торопливо промямлил очкарик. - Я полагаю, что христианская религия, хоть и увековечила нашего бывшего хозяина, Сатану, оказалась неправа по части загробной жизни?
- Так.
- И египетская и древнегреческая мифология тут ближе к истине. Я имею в виду, то, что человек после смерти по этим религиям, конечно, попадает в одно место, вне зависимости от его дел на земле - плохих или хороших. И значит, рая нет. И ангелов, и Господа Бога. Есть только Сатана. И это означает, что ангелы и черти - суть одно и то же?
- Именно! - рявкнул Никифор Петрович. - Дальше.
- Это и есть дуализм. И это должно отразиться на нашей политической доктрине. Менталитет...
- Дальше!
- Не знаю...
- Тогда я вам поясню. Мы сражаемся каждый за свой народ, раз у нас национальные деревни. И каждый считает себя ангелом, борющимся за правое дело, а всех остальных - чертями, жаждущими несправедливости. Ясно?
- Ясно, спасибо.
- Еще вопросы?
Все молчали.
- Ну что ж, тогда перейдем к обсуждению практической стороны дела. Пока что у нас нет оружия. Нам подвезут его только через неделю. Но фанатично настроенные общины уже организовали Немецкий Фронт Наступления. Это объединенные немецкие поселения. Он двигается на бывшую территорию Франции, которую мы должны защищать. Пока, конечно, нет ничего страшного. По данным разведки вражеские солдаты роют траншеи руками. У них еще нет техники. Но уже сейчас мы должны выставить дозоры и укрепить деревню. Мы не можем воевать сами за себя, нас, русских, слишком мало здесь, в бывшей Франции. Мы должны быть заодно с французским народом.
- А что насчет городов? Почему не закрепиться в них? - спросил Гена.
- Вы разве не знаете, что анархо-фашизм отрицает город и признает только деревню?
- Спасибо.
- А как вы думаете, это будет затяжная война? - полюбопытствовал Вася.
- Это будет третья мировая, - серьезно ответил Никифор Петрович. - Мертвая третья мировая.
В зале воцарилось молчание.
Я мягко улыбался в лицо этому ублюдку. Надо же, стать анархистом в такое время!
- Но почему вы меня не понимаете?! - ныл Резниченко, солдат из другого отряда. Он тоже был русским, поэтому его перевели ко мне.
- То есть ты хочешь быть для нас чертом? - спросил я.
- Да почему же?! Я готов создать просветительский профсоюз и предотвратить войну! Мы установим анархию! Я такой же, как и вы, ангел!
- Нет, ты черт. Просто тебе нравится им быть, и ты считаешь это правильным. Я отдам тебя в "Наш Маленький Аушвейц".
Резниченко побледнел, если можно так сказать о роже цвета сырой отбивной.
- Н-не надо! Только не туда! Я буду полезен обществу! Я не отброс! - его жалкий голос сорвался на визг.
Но я уже достал из кармана Печать Сатаны и с размаху залепил ей по лбу этому ничтожеству. Он зарыдал и уткнул лицо в истлевшие ладони.
Наблюдая, как корчится это дерьмо, я внезапно просветлел. На меня снизошло озарение. Вот что хотел на самом деле Сатана, когда выгнал нас из Ада! Он хотел, чтобы мы устроили на планете хаос и анархию, а затем он уже сделает "Явление Сатаны народу", как князь тьмы, которой мы укутаем Землю. Если бы он сам повел нас в бой, мы бы непременно взбунтовались! И эти Печати Сатаны есть ничто иное, как рычаги управления нами. Мы сами нажмем на нужные кнопки. Анархия, мать вашу! От фашизма тут только то, что отбросы общества устраняются тоталитарными методами.
- Вы должны в течение двадцати четырех часов явиться к печи "Наш Маленький Аушвейц" и пройти процедуру ликвидации. В случае неявки любой гражданин общины должен уничтожить вас любым из известных методов, - отчеканил я и развернулся, чтобы уйти прочь, поспать.
Но вдруг всхлипывания за моей спиной затихли, и отвердевший голос произнес:
- Я не знаю, где это находится. Отведите меня.
Что ж - подумал я - у этого Резниченко есть сознательность.
- Пошли, - сказал я.
Я отвел его к печи. Она располагалась на отшибе поселения.
Мы подошли к кирпичному вытянутому зданию, довольно приземистому, с огромной трубой, исторгающей из своих недр черный как смоль дым.
Я открыл железную двустворчатую дверь с круглым иллюминатором и пропустил уныло опустившего плечи Резниченко вперед. Он пошаркал по длинному серому коридору к следующей двери. У нее уже стоял служитель.
- Гореть тебе в Аду, дерьмо! - злорадно крикнул я содрогающемуся от тупого ужаса Резниченко. - Ты увидишь Сатану раньше нас! Только в Аду и из котла!
- Ты сам, поди, варился в котле! - подколол меня служащий.
- Я вскоре стал чертом, - сказал я и вышел на улицу.
Идя по гравиевой дорожке по направлению к поселению, я представлял себе, как лишенный своей убогой ветхой одежды, грязный худой Резниченко, превозмогая боязнь ожидания адской мучительной боли, робко шагает (как и все, что он делал) в дверь, за которой полыхает оранжевый огонь. Я представлял, как он визжит, когда языки пламени обнимают его со всех сторон и радостно смеется, брызжа табачной коричневой слюной, служитель.
Он сам был виноват. Он выбрал анархию.
Где-то в изорванных оранжевым закатом свинцовых тучах неба над нашими головами промчался пузатый "Мессершмидт", оглушая нас реактивным ревом.
- Плохо дело! - крикнул, перебивая шум разрывающихся вблизи снарядов, Вася. - Нашей убогой авиации - хана!
- Лучше стреляй по этим немецким мразям! - ору я, крепко ухватив пулемет. - В небе и без тебя разберутся!
Эти придурки немцы идут на нас сплошным строем, даже не стреляя. Хотя почему придурки? Они же мертвые. Им, пожалуй, и колени раскроши - они приползут на руках и забьют прикладами.
Мы же лежим по уши в грязи в своей осыпающейся траншее и из последних сил обороняем ее нашим немногочисленным отрядом. Если бы тут был кто-нибудь живой, он бы упал в обморок. Извалянный в грязи разлагающийся мертвец с горящими синим светом глазами и автоматом - то еще зрелище.
Вот ровный строй наступающих полег как один - это Гена, молодец, кинул осколочную гранату. Всех немцев разорвало на куски. В воздухе разразились бордово-желтые взрывы - куски тухлого мяса и склизские ленты кишок полетели во все стороны. Мне этой мясной блевотиной обрызгало шлем и лицо. Ошметки попали в рот. Я ощутил лучший в мире вкус - вкус мертвого дважды врага. Мертвого дважды - как патетично!
Мы тут попали впросак. Точнее не мы, а наши французские друзья. Немцы провели массированную атаку в самом неукрепленном районе, и наш отряд единственный остался цел и невредим. Все остальные уже пошли на удобрение почвы, которая так никогда и не будет вспахана. Ее вспахивает только борона осколков снарядов.
Все торопливо вылезли из траншеи и побежали вперед - эта странная война была совсем не похожа на человеческую. Мы не ползли по-пластунски, мы радостно и даже с азартом подставляли свои тела под шальные пули, которые сейчас даже не были таковыми.
Во вражеской траншее сидели точно такие же солдаты, как мы, и так же отстреливались от нас, наступающих. Только они были немцами. "Кровь - великое это дело" - сказал когда-то давно какой-то тупой никчемный человек. У нас тут получился полный нацизм - нации, обособленные друг от друга, шли войной на нации.
Внезапно в меня попал тугой металлический горячий комок. В уши мне оглушительным звуком ударила взрывная волна. Я ошпарился об высвободившийся из металлического футляра огненный шар и почувствовал мучительную боль, будто меня привязали к двум наклоненным деревьям и отпустили их верхушки...мое гнилое мясо разрывало изнутри...и я сам не заметил, как обгорелые, чадящие части моего тела полетели в разные стороны. Моя голова ударилась о коричневую землю с вкраплениями металлических осколков, лужами пахучей крови и усеянную частями других тел, и передо мной замелькало: небо-земля, запеченная земля и опаленное небо.
Я увидел перед собой потрескавшиеся кеды Васи Вертухаева. Он поднял мою голову и кинул в невесть откуда взявшийся у него мешок. Туда же полетели моя рука, нога, другая, мозги, кишки, легкие, почки, сердце, третья рука...эй, Вася! Не увлекайся!
- Чо, Петр Алексаныч?! - откликается Вася.
- Убери на х... третью руку! - ору я.
- Вас понял! - откликнулся Вася и выкинул лишнюю конечность из мешка.
На меня все еще сыпались мои окровавленные кости в лоскутьях холодной липкой плоти, а я уже думал о дальнейшем течении боя.
- Вертухаев! Остаешься со мной и комментируешь! Подзови Гену, он будет отдавать приказы!
- Он подох! - орет Вася.
- Твою мать! Зови кого-нибудь уже!
- Есть! Воскобое-ев!!!
- Ой, простите, товарищ командир! - солдат явно лопухнулся. Я посмотрел на себя в зеркало и заржал: вместо члена у меня висела оттопыренная задница, а вместо задницы, видимо, висел член.
В комнату зашла какая-то француженка. Я оценил ее походку и изящное тело. В просветах плоти даже виднелись хрупкие белые кости. От нее пахло не тухлятиной, а французскими духами. Я даже поморщился. Где только достала?
Она окинула меня мимолетным взглядом и тоже заржала.
- Что такое? - недовольно спросил я незнакомку.
- Извините, - закрывая беззубый рот рукой, произнесла она, - у вас вместо задницы - нос, а вместо носа - член.
Я ударил наотмашь пьяного солдата. Тот не обиделся и тоже заржал, упав на пол.
Француженка взяла меня за член, то есть, простите, нос, или как там, и, оторвав его, оторвала и нос, и поменяла их местами, намазав составные части меня клеем.
- Так еще смешнее, - заметил все еще валяющийся пьяный солдат. - Из задницы торчит пиписька! Гы-гы-гы!
- Это всего лишь первый этап, - заметила француженка.
Я посмотрел на ее густо покрытые слоем грязи волосы. Она была блондинка. Потом она поменяла местами перед и зад.
- Вот так-то лучше! - и она улыбнулась мне самой очаровательной улыбкой, какую я только видел с начала этой заварухи. Ч-черт, чего это я? Отставить, товарищ Петр Александрович Свечкин. Еще влюбиться не хватало на линии фронта. Подохнет баба - потом в депрессухе валяться тухлым мясом, как говно последнее.
- С вами все в порядке? - она пощелкала у моего лица голыми костяшками пальцев.
- Да-да, - пробормотал я. И тут же пришел в себя. - Вы какого хрена делаете на русском участке фронта?!
- Если вы не заметили, я говорю по-русски. А это что-то да значит. Вы бы потрудились выяснить, что именно.
- Ну и?
- Я мертва не в полном смысле этого слова. Точнее, не так. Я - не совсем человек. Я - живое оружие Сатаны.
- Говорящее на всех языках? - машинально усмехнулся я, любуясь рыхлой линией ее шеи.
- Да. Тут нечему удивляться. Сатана способен еще и не на такие чудеса.
- Магию. Примитивную доисторическую магию.
- Да. Я и сама знаю, что пещерные люди были во власти Сатаны. Он и поселил в разуме питекантропов сознание.
- К чему вы мне это рассказываете? Лучше скажите, что вы умеете?
- Я испепеляю все и вся в радиусе двух километров.
- Ух, вы прямо как водородная бомба!
- Я думаю, вам теперь ясно, что всем нужно уйти отсюда назад, вглубь бывшей Франции.
- А вы погибаете, когда вы исполните свою миссию? - меня почему-то взволновал этот вопрос.
- Нет.
Я зачем-то с облегчением выдохнул.
- Что вы вздыхаете? Хотите заняться со мной сексом?
Я впал в ступор. Уж никак не думал, что оружие Сатаны окажется шлюхой.
- Может быть...
Мы легли на кровать, стоящую в углу домика...
...и когда я изверг в нее свое стухшее желтое семя, мир вокруг наших слитых воедино тел завертелся в бешеном водовороте...
Я почему-то подумал, что даже не знаю ее имени.
- Что ты сделала?! - заорал я.
- Я сдетонировала, - захохотала она.
Меня будто выбросило куда-то ВНЕ. Всем своим существом я все еще ощущал тепло ее тела, но сам был уже где-то на поле битвы. Опя-ять.
Я стоял посреди равнины, иссеченной длинными полосами колей, запятнанной углублениями в земле от снарядов, заполненными водой. Вокруг меня полыхали костры. Где-то на фоне оранжевого пламени метались черные фигурки, откуда-то доносился стрекот пулемета, кто-то громко и неистово матерился, кто-то падал замертво.
- Петр Алексаныч! - заорал взявшийся как будто из ниоткуда Вася. - Зачем мы пошли на прорыв, когда нас остался последний отряд на линии фронта?! Мы же всех потеряли!!! Что делать?!! Куда бежать?!!!
- Отстави-ить, солдат! - в свою очередь заорал я. - Кто вам сказал, что можно ослушаться приказа командира?!
- Какой в ж...пу приказ?!! Какая у нас-то дисциплина?!!
- Ну и убегай, тряпка!!! - заревел я, перебивая царивший вокруг шум. - Я остаюсь до конца!!!
- Вы же не были живым офицером?!! Вы были МОДЕЛЬЕРОМ?!!
Я сам не знал, что я молол. Видимо, не знал этого о себе и спятивший от страха боец.
Тем временем поганые фрицы вылезли из своих окопов и опять бежали на нас, но в этот раз мы были далеко от укрытия и почему-то без оружия. У нас не было ни шанса.
Я развернулся лицом к нападавшим, чтобы встретить вторую смерть лицом к лицу. Бравый Вася Вертухаев сиганул куда-то мне за спину.
- Стоять, русский свиния! - вдруг к моему изумлению заверещал один из бежавших на меня солдат.
Опять Сатана что ли пошутил - устало пронеслось в моем мозгу.
Но пленных не берут на мертвой войне?
И вдруг все хаотичное движение вокруг замерло. Замерло перед огромной волной грязно-бордового цвета, поднявшейся где-то на горизонте и вмиг приблизившейся к нам этой титанической стеной, и, наконец обрушившейся на нас с жутким грохотом и ревом.
Я вмиг захлебнулся грязью, хлынувшей мне в глотку, жидкая грязь накрыла меня по горло, залепила глаза, сомкнулась над головой. И тут же эта волна отхлынула.
Я не удержался на ногах от этого течения и упал лицом в кроваво-говняное месиво. Подняв голову из этой омерзительной жижи, я увидел вторую волну, лазурного цвета, что шла на смену первой.
Я, конечно, ничем не мог помочь ему. Помочь бы тут себе...
Я пригляделся. Новая волна выжигала все на своем пути ослепительным белым пламенем. На ней поднимались мертвые трупы из разбитых куч тел, танки и даже самолет.
Я приготовился к полному концу, приготовился низринуться в небытие, но вдруг почувствовал, как я рассеиваюсь легким течением ветерка, зефирами, превращаюсь во что-то эфирное и воспаряю над всей апокалипсической картиной гибнущего поля боя.
Я видел черную изборожденную равнину с тянущимся от сваленной в кучу техники дымком, грязные траншеи, до отказа забитые мертвым мясом в разной одежде, горящие вышки, шатры военных госпиталей...вот падает подбитой стрекозой вертолет, я вижу взрыв и черный дым...
Все это один из уголков грязной, искалеченной планеты, брошенной ее живыми хозяевами, я вижу Землю, на которой сталкиваются моря дохлых воинов. Это происходит везде, везде злая все испепеляющая ненависть и слепое чувство псевдоправоты, там, где слепцы не видят истины и вцепляются в глотку мертвому ближнему. Отчаяние и ликование, злость и опьяняющая радость от вида льющейся рекой нечеловеческой стухшей крови, жажда оружия и похоти...
Омертвевшие города, где дома с обрушившимися внутренностями, распотрошенными, словно дохлая собака, что смотрят на мир пустыми квадратиками окон, дома, что стоят памятниками исчезнувшей капиталистической цивилизации...брошенные живыми деревни, что под завязку набиты воинственными мертвецами, ни одного животного, всех забрали в космическое путешествие к далекой Альфе Центавра. Только подвижное тухлое мясо, что нашло оружие из музеев - все остальное утилизировали. Мы поднимем заводы, и конвееры будут выпускать продукцию во славу такой прекрасной войны - прекрасная война - вот что мы еще взяли от фашизма.
Война везде - на юге, на севере, на западе и на востоке. Во Франции, в Великобритании, в России и на Цейлоне, в США и в Африке. Везде. Никому не спрятаться и не укрыться. Если завтра война, если завтра в поход, то мы спрячемся так, что никто не найдет - говорит присказка. Да чушь собачья. Мы не спрячемся.
А что происходит на нижнем этаже? Нет, конечно, не в недрах планеты, а в другом измерении, там, где Ад? Там идут бесконечные балы-маскарады, где пары изысканных великих мертвецов кружат по роскошному отделанному позолотой залу при свете многочисленных свечей. Там Джордано Бруно уверено ведет Жанну д Арк, там Цицерон тискает свою мать, там Гитлер обожает Еву Браун. Там красное и белое вина льются рекой, бьют фонтанами, там идут бесконечные оргии, где потоки спермы заливают глаза знаменитых грешниц. В общем, там кайф. А нам не до этого. Мы простые граждане мертвого отечества. Нам - только грязь и боль. Так уж заведено от начала времен.
Я сижу с моей прекрасной спутницей плечом к плечу на развалинах какого-то военного барака. Она положила голову мне на плечо и я вдыхаю запах ее волос, засаленных и извалянных в грязи. Я по-прежнему не знаю, как ее зовут. Или, может быть, не помню - мы будто бы знакомы уже тысячу лет.
Мы смотрим в звездное небо. Мы ни о чем не думаем.
Сатана не имел ни малейшего понятия об анархии, поэтому вносил еще большую неразбериху в этот хаос войны. Печати, девушки-детонаторы, разделение тела, смешение языков...
Но я точно знаю, что мы отыграемся. Сатана знает, что больше в космосе нет ни жизни, ни пригодных к обитанию планет. Они вернутся назад, на разбитую планету, где их встретим мы. Уже нет ни ресурсов, ни вооружения, планета пуста. У них нет ни шанса. Хотя...они ведь тоже умрут, разве нет? И пополнят наши ряды, и опять начнется война всех против всех. Нет уж, мы будем их кремировать.