Аннотация: Страшна гидра анархии. Но государевы слуги бдят, и крамола не пройдёт.
--
Глава 2. Жандармские будни
Уфимское губернское жандармское управление размещалось на тихой Вавиловской улице в двухэтажном неказистом, похожем на барак, доме Бусова. Канцелярия занимала большую часть первого этажа окнами на улицу. День клонился к вечеру, но работа ещё кипела. Пожилые унтер-офицеры подшивали дела. За угловым столом штатский писарь стучал на ундервуде. В другом углу адъютант, молодой поручик, щёлкал костяшками счетов, склонясь над разграфленным листом табеля.
Дверь из канцелярии в соседнее помещение была открыта. Там, в небольшом кабинете окном во двор и заросший сиренью сад, сидел помощник начальника управления - ротмистр Константин Фомич Титов. Над ним нависал поясной портрет императора - единственное украшение стен, крашеных казённой зелёной краской. По левую руку громоздилась картотека выше человеческого роста во всю ширину стены, по правую - застеклённый шкаф с папками дел, томами законов, подшивками инструкций и циркуляров. Папки загромождали и подоконник в глубоком проёме окна, и рабочий стол, оставляя лишь небольшое свободное место для пепельницы, чернильницы и стакана бледного чаю.
- Тореадор... смеле-э-э-е в бой, - промурлыкал Титов и макнул перо в чернильницу. - Тореадор... тореадор...
Константин Фомич, коренастый мужчина лет тридцати пяти с коротко стриженой круглой головой и тонкими кошачьими усиками, в синем кителе с одиноким крестиком Станислава, сидел, расстегнув воротничок, и переписывал агентурные сведения с черновых листков в разноцветные формуляры отчётности Департамента полиции. Форточка была открыта. Пахло сиренью.
В канцелярии на стене рядом со столом адъютанта задребезжал телефон. Не вставая из-за стола, адъютант вытянул руку за трубкой.
- Губернское жандармское управление, поручик Голиков у аппарата, - проговорил он в рожок. - Так точно, записываю телефонограмму... - Прижимая трубку плечом, он подтянул к себе чистый лист, застрочил пером. - Принял, повторяю: Джебедия Гупер, подданный Американских Штатов, инженер, совладелец фабрики лесопильных машин "Квонтрилл и Гупер" в штате Миссури, прибыл для сбыта лесопильной машины "Бушвэкер" с мотором Дизеля, один, говорит по-русски, заказал номер в "Большой Сибирской"...
- Что там, поручик? - громко спросил сквозь открытую дверь Титов. - Кто телефонировал?
- Жандармское управление железных дорог, господин ротмистр. Московским скорым прибыл фигурант циркуляра районного охранного.
- Шпион?
- Нет, просто встречался за границей с политическими эмигрантами.
- Охраннички наши... - Титов покачал головой. - Да кто же не встречался с политическими эмигрантами? Прикажете половину иностранцев брать в разработку? А филёров где взять по два человека на каждого? Поручик, будьте любезны, составьте рапорт для охранки, что американец приехал, а там пусть Самара присылает своих людей, если им неймётся.
Канцелярия отозвалась одобрительным бормотанием. Никто не любил самарское начальство по линии Департамента полиции в лице Поволжского районного охранного отделения. Из вестибюля просунулся в дверь дежурный унтер-офицер.
- Их превосходительство подъезжают! - объявил он.
Канцелярия замолкла, подтянулась, заработала энергичнее, а Титов застегнул воротничок и пробормотал под нос: "Явление Христа народу". С улицы послышалось "тпру" и стук колёс пролётки. Дежурный унтер-офицер распахнул дверь.
Генерал-майор Засецкий, начальник Уфимского Г. Ж. У., пузатый румяный старик с холёными седыми гусарскими усами, вошёл и довольно холодно козырнул канцелярии. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего.
- Работайте, господа. - Он жестом приказал всем садиться. - Господин ротмистр! Прошу ко мне в кабинет на пару слов. - Засецкий развернулся и вышел из канцелярии.
Титов догнал его уже на лестнице.
- Ваше превосходительство!...
- Будьте любезны объяснить, ротмистр, что за дела творятся у вас в городе, - заговорил генерал-майор, поднимаясь по ступеням. - Не вы ли рапортовали о полном искоренении террористической организации социалистов-революционеров?
- О практически полном, ваше превосходительство, - уточнил Титов. - Незадолго до вашего вступления в должность мы ликвидировали боевую дружину, но пока оставили на свободе комитет, чтобы не провалить нашу агентуру.
- Я вам сейчас покажу... что творит ваша ликвидированная дружина... ротмистр! - Поднявшись по лестнице, генерал-майор заговорил с одышкой. - Хорошо, что я... не успел подписать... доклад директору Департамента... о практически полном искоренении! - Засецкий отпер дверь казённой квартиры и жестом пригласил Титова.
Стены просторного кабинета были выкрашены в голубой цвет, потолок расписан цветами. Стену против двери украшал ростовой портрет царя, красный угол - икона святого Георгия. По мягкому, глушившему шаги ковру генерал-майор прошёл через кабинет. С шумным выдохом плюхнулся в кресло, указал Титову на стул и вынул из кармана мятую записку.
- Это сегодня подбросили в мой экипаж, - проговорил генерал-майор, - соблаговолите ознакомиться и объясниться!
Константин Фомич бережно развернул бумажку. От руки, корявым почерком, синим химическим карандашом было написано:
В борьбе обретешь ты право свое!
ПРИГОВОР
Царскому Сатрапу и Палачу Засецкому
Партия Социалистов-Революционеров осудила Н. М. Засецкого на смертную казнь за неисчислимые преступления против трудового народаи его революционных бойцов.
Г-н Засецкий! Вам дано время, чтобы привести в порядок семейные дела и, может быть, покаяться в злодеяниях, хотя последнее все равно не изменит Вашей участи.
Уфимская БоеваяДружина Партии С.-Р.
- Итак? - спросил генерал-майор. - Почему от разгромленных, по вашим словам, эсеров я получаю вот этот плевок в лицо? - Он хлопнул по столу пухлой ладонью.
Константин Фомич был красен, но хранил выдержку.
- Это послание, ваше превосходительство, не то, чем кажется. Его цель...
Засецкий снова хватил по столу так, что подпрыгнула чернильница.
- Не то, чем кажется? И чем же оно является? Записочкой о здравии? - Он перевёл дыхание, понизил тон: - Послушайте, Константин Фомич. Я не за свою шкуру дрожу. Вы знаете, я не из табуретной кавалерии. Я старый гусар-ахтырец. В Рущукском отряде турецким пулям не кланялся. Мне жизнь отдать за государя - высшее счастье. Я не о себе, а о чести нашего управления забочусь, и прежде всего о вашей чести, Константин Фомич! Я-то здесь без году неделя и скоро уйду на покой, а у вас вся карьера этой записочкой на волосок подвешена!
- Всё-таки полагаю, ваше превосходительство, - сказал Титов, - что послание имеет цель, отличную от заявленной. Что никакого покушения не планируется, никакой боевой дружины взамен нами ликвидированной не появилось, и записку, скорее всего, писали вообще не эсеры.
Засецкий пошевелил седыми бровями.
- Объясните.
- Извольте, ваше превосходительство. Во-первых, террористы обычно не объявляют приговоров заранее. В девятьсот пятом году, случалось, объявляли, но с тех пор несколько поумнели. Во-вторых... - Константин Фомич помедлил, подбирая правильные выражения. - Во-вторых, против вашего превосходительства не велась подготовительная клеветническая кампания ни в революционной, ни в либеральной печати. Покушение на вас вызвало бы в этой среде... э-э... недоумение...
- "Этого-то старого хрыча за что?" - прокомментировал Засецкий. - Вы ведь это хотели сказать, ротмистр? Всё понимаю. Давайте без экивоков. Продолжайте.
- В-третьих, - продолжал несколько смущённый Титов, - эсеры здесь действительно разгромлены. После убийства Богдановича, покушений на Соколовского и Келеповского мы взялись за них очень круто. Боёвка ликвидирована, а от губернского комитета остались полдюжины болтунов. Деньги от экспроприаций больше не поступают. У комитета нет средств ни на печать литературы, ни на съём явочных квартир, ни на поддержку нелегалов. Кроме того, комитет прекрасно освещён агентурно. Если бы он создал новую боевую организацию, мы узнали бы о ней немедля. Правда, её могли бы организовать отдельные члены комитета на свой страх и риск, втайне от остальных. Но тогда бы они и конспирировались сурово, а не разбрасывались детскими записочками... Да здесь и печати комитета нет!
- Кто же написал записку, если не эсеры? - спросил Засецкий, разглаживая усы.
- Возможно, эсдеки, ваше превосходительство.
- Зачем?
- Чтобы пустить нас по ложному следу. Отвлечь от какого-то другого, действительно готовящегося преступления.
Генерал-майор чиркнул спичкой и закурил.
- Всё это вилами по воде писано. Что вы можете сказать о местных эсдеках?
- Они тоже ослаблены, ваше превосходительство, но более опасны в террористическом отношении. Боевая организация Кадомцевых также ликвидирована, сами братья кто в Сибири, кто в эмиграции, но остались хвосты. Много рядовых боевиков ещё гуляют на свободе. По-прежнему функционирует подпольная типография, стало быть, есть и источник средств.
- Получается, что эсеры у нас вот здесь, - Засецкий сжал кулак, - а эсдеки примерно здесь, - он помахал растопыренной пятернёй. - Почему?
- Тому есть три причины, ваше превосходительство. - Титов заговорил гладкими заготовленными фразами: - Во-первых, основная группа поддержки социал-демократов в Уфе - железнодорожные рабочие. Они вне нашей юрисдикции. По ним работают железнодорожные жандармы, а это публика особая. По психологии ближе к инженерам, чем к нам, губернским жандармам. К агентурной и вообще розыскной работе относятся с интеллигентским чистоплюйством...
Засецкий махнул рукой.
- Знаю, не продолжайте. Это во всех губерниях так. Всё железнодорожное для нас terra incognita. Но вы сказали, есть три причины?
- Так точно, ваше превосходительство. Перехожу ко второй. Ещё одно гнездо марксистов в нашей губернии - горные заводы Златоустовского уезда. Это уже наша епархия, но работать там очень сложно. Рабочие-горняки - сплочённый народ, привычный к организации и борьбе за свои интересы. Завербовать среди них кого-то или внедрить сотрудника нелегко. Таких сотрудников быстро находят мёртвыми, а то и вообще не находят. Штольни глубокие, печи жаркие. Ну а причина номер три - эсдеки имеют высоких покровителей. Видный их деятель Брюханов - свояк члена городской управы Верниковского. Другой деятель Цюрупа - близкий друг князя Кугушева, брат его любовницы и управляющий его имениями. Сам же князь - член Государственного совета от уфимского земства, родной брат губернского предводителя дворянства, и в изобилии снабжает марксистов деньгами. О железнодорожном начальстве и говорить нечего...
Засецкий раздавил в пепельнице недокуренную сигарету и тут же закурил новую. Тянулась пауза. Титов почтительно ждал.
- Я, Константин Фомич, вы знаете, жандарм старой школы, - заговорил наконец генерал-майор. - Как работали в мои молодые годы, да ещё и недавно, в девятьсот пятом году? Арестовать человек сотню интеллигентов, жидов и прочей шушеры. Подержать денёк-другой, допросить с острасткой. Допустим, девяносто ни в чём не повинны, но знакомые крамольники найдутся у всех. Вот так широкой сетью рыбёшку и выловили бы. Но... - Царский опричник развёл руками. - Нонеча, говорят, не то что давеча. Нонеча, говорят, такие меры только возбуждают недовольство. В моде агентура, филёры, картотеки... Бертильонаж, графология... Шерлок Холмс, Нат Пинкертон... Знаете, Константин Фомич? Вы всё-таки проработайте эсеровскую версию, раз имеете там агентуру. Вы человек молодой, новыми методами владеющий - вам и карты в руки.
Ротмистр наклонил голову.
- Вас понял, ваше превосходительство.
- А я... - Засецкий замер с дымящейся сигаретой между пальцами. - А я возьмусь за версию эсдеков. Только уж по-своему возьмусь, по-стариковски, не обессудьте. - (Титов попытался что-то сказать, но Засецкий жестом прервал его): - Да Бог с вами, не буду я устраивать облав. Просто сделаю визит этому князю Кугушеву и побеседую немного. По-человечески побеседую, без чинов. Всё-таки одного круга люди... Ступайте, Константин Фомич. Да, записочку-то возьмите! Бумагу там проанализируете... этак, знаете, через лупу, по-пинкертоновски...
- Есть, ваше превосходительство. - Титов с непроницаемым лицом козырнул, развернулся на каблуках и вышел из кабинета. - А побрал бы тебя леший, старая перечница, - пробормотал под нос, едва захлопнулась дверь, придал лицу бодрое деловое выражение и поспешил к себе.
- Почерк, почерк, - бормотал он, устраиваясь за столом и вглядываясь в записку. - М-да... знакомо... неужели моя чертовка играет? - Титов потянулся к двери шкафа, принялся не глядя перебирать корешки папок. - Прямо к сегодняшней встрече подгадала... Если так, то всё, шабаш, пора списывать...
Он нащупал, выдернул, плюхнул на стол папку, и она сама распахнулась, открыв анкету с фотографией молодой девушки. Волосы, разделённые прямым пробором, высокий лоб, тонкий нос, большие глаза в тёмных кругах, мрачновато-отрешённый взгляд. Титов перелистнул несколько страниц. Остановился на той, где под строчками машинной печати стояло рукописное: "Показания с моих слов записаны верно. - Фаина Штальберг". Приложил записку, вгляделся и криво улыбнулся.
- Она. - Стукнул по столу. - Вот же дрянь! И прямо к сегодняшней встрече! - Привстал, перегнулся через подоконник, крикнул в форточку: - Андреич!
- Слушаю, ваш-бродие! - отозвался голос из глубины двора, со стороны каретного сарая.
- Закладывай экипаж!
Титов вышел из управления, пересёк пыльную улицу и поднялся на крыльцо одноэтажного мещанского дома, зелёного с белыми ставнями, где квартировал сам. Через переднюю прошёл в коридор с полосатыми обоями и фотографиями на стенах. Принюхался к кухонному запаху жарящихся котлет. Завернул в спальню с напольным зеркалом и гардеробом.
- Тореадор, смеле-э-э-е в бой... - Титов открыл гардероб, где висело несколько штатских костюмов, простонародная поддёвка с шароварами и даже татарский казакин с тюбетейкой. - Тореадор... - Кто-то осторожно постучал в дверь, он повернулся голову. - Лизонька, ты? Входи, входи!
В спальню скользнула маленькая круглолицая женщина в домашнем платье палевого цвета с янтарной брошкой на груди. Она застенчиво улыбалась так, будто собиралась сознаться в каком-то мелком грехе, о котором и так все знают, и только из вежливости помалкивают. Лицо Константина Фомича при взгляде на жену осветилось нежностью. Елизавета Ильинична заулыбалась шире, на щеках заиграли ямочки.
- Котенька, ты уже всё закончил?
- Нет, душечка, надо переодеться и съездить в одно место. - Константин Фомич повесил китель в гардероб.
- А, секретная операция, - понимающе кивнула Титова. - А я только что из Гостиного двора. Не хмурься, Котя, много не потратила. Так, рублей десять... двенадцать.
По лицу Титова пробежала тень, но он не стал развивать тему.
- Семён уже вернулся? - спросил он.
- Нет. Наверное, где-то бегает с друзьями, этими семинаристами. - Елизавета Ильинична пождала губы. - Всё-таки поповичи - не подходящая компания нашему сыну.
Константин Фомич хмыкнул.
- Что за предрассудки, душечка? Мы сами не из столбовых дворян. - Он принялся натягивать полосатые брюки поверх подштанников.
- Я не об этом. Семинарские, Котенька, ты же знаешь. Боюсь, как бы они не научили его атеизму. Или чему похуже. Этот младший, Телятников, какой-то effИminИ. Я чувствую, что Сенечка начал что-то скрывать от нас...
- Да перестань. Семён честнейший человек в мире. - Титов пристегнул воротничок, жена помогла ему застегнуть сзади на шее пряжку галстука-регата. - Жаль, конечно, что ему не удалось сдружиться ни с кем в гимназии, но тут уж моя вина. Его тянет к интеллигенции, а в этой среде быть сыном жандарма - сама понимаешь... Что касается опасностей по части пола... Твоя комбинация с Лушей удалась? Соблазнила она его?
- Нет! - Титова развела руками. - Le bon garГon ignore toutes ses avances. За что только платим ей рубль с полтиной надбавки...
- Может, она просто не в его вкусе?
- Бог с тобой, Котенька. - Елизавета Ильинична достала из гардероба сливочного цвета жилет и пиджак, помогла мужу надеть. - В твои пятнадцать лет хоть одна женщина была не в твоём вкусе?
- Конечно! - Титов повернулся к жене, приобнял за плечи. - Я всегда был очень разборчивым. Мой единственный тип - миниатюрные синеглазые шатенки по имени Елизавета.
- Мошенник, врёт и не краснеет!... Ты сегодня допоздна?
- Надо будет ещё посидеть с документами. - Титов взял с полки шляпу-канотье. - Какой-то сумасшедший дом - восемь дознаний в производстве, не считая розыскной работы, да в Самару про каждый чих рапортуй... К ужину, наверное, не приду.
- Я тогда скажу Луше принести ужин тебе в кабинет.
Со шляпой в руке, с тросточкой под мышкой, Титов нахмурился.
- Душечка, я сколько раз тебе говорил - в кабинете совершенно секретные документы. Туда посторонним на пушечный выстрел подходить запрещается, а прислуге вообще нельзя!
- Хорошо-хорошо, Котя, не злись. - Титова успокаивающе погладила мужа. - Сама принесу или Сеню попрошу. Но ты... - Елизавета Ильинична прильнула к нему и загадочно понизила голос. - До поздней ночи постарайся не засиживаться. Купила я одну интересную французскую штучку в магазине Израилевич. Не терпится узнать твоё мнение. Ты знаешь, что сейчас парижанки отказываются от корсета?
- Что же они носят вместо корсета? - заинтересовался Титов.
- А я тебе покажу, - пообещалаЕлизавета Ильинична ещё более загадочно. - Ты, главное, не засиживайся... - Она приподнялась на цыпочки и чмокнула мужа в губы.
С мечтательным выражением лица Константин Фомич вышел на улицу. Пролётка уже была подана к подъезду, кучер с бляхой извозчика N45 дожидался на облучке.
- К Анисиму Лукичу на конспиративную, - распорядился Титов, забираясь на сиденье.
- Есть, ваш-бродие... Н-но! - Кучер стегнул вожжами. - Напрямки или покружить?
Титов глянул на карманные часы.
- Верхне-Торговую обогни, Андреич, но особо не кружи, времени мало. - Он надел круглые синие очки.
Лошадь рысью покатила пролётку по Вавиловской. Миновали женскую гимназию и мектебе, и от Вознесенской церкви в строительных лесах свернули направо на широкую Уфимскую улицу. По сторонам тонули в цветущей сирени и яблонях узорчатые краснокирпичные и оштукатуренные с лепниной деревянные особнячки. Эта была тихая, полуокраинная, но господская часть города, где доживали свой век разоряющиеся староуфимские дворянские семьи. Солнце клонилось к закату, было почти безлюдно. Дворник, лузгавший семечки в воротах, при виде Титова слегка подтянулся, но сделал вид, что не узнал. Его высокоблагородие был в штатском и в тёмных очках, а значит, ехал инкогнито по секретному делу.
- Тореадор... тореадор... - замурлыкал Константин Фомич. - Знай, что испанок жгучие глаза... Вот леший, пристало!
После перекрёстка с Аксаковской стало поживее, между особняками появились вывески лавок. Проезжали экипажи, сновали рассыльные в красных фуражках и мальчишки-разносчики из булочных с хлебными поддонами на головах. На углу Гоголевской миновали почтамт с двумя чешуйчатыми куполами, оставили позади гильзовую фабрику Рискина. В воротах усадьбы Кугушевых покупал у мальчишки газету хорошо одетый господин с пышными заострёнными усами и аккуратной бородой клинышком - тот самый князь Кугушев, член Государственного совета и покровитель эсдеков. При виде ротмистра он с улыбкой приподнял шляпу. Титов холодно приложил пальцы к шляпе и отвернулся.
Подковы громко цокали по булыжникам. Константин Фомич достал зеркальный портсигар, привычно проверил, нет ли слежки, вынул сигарету и закурил. На перекрёстке Александровской улицы пролётка остановилась, пропуская извозчика со стороны вокзала. Багажная полка была завалена чемоданами с наклейками, а на сиденье располагался пожилой господин весьма иностранного вида - смуглый, горбоносый, с длинными седыми волосами, в старомодной сюртучной паре и совсем антикварном цилиндре. Титов проводил его рассеянным взглядом.
За Александровской начался настоящий центр - лавки, доходные дома, номера, трактиры. Частенько проезжали навстречу частные экипажи и извозчики, а то приходилось обгонять телегу или бочку водовоза. Справа остались минареты-близнецы мечети "Хакимия", потом полквартала тянулась чайная фабрика Вогау, и за Центральной улицей опять пошла тихая усадебная полуокраина. Свернули на кривую, грязную Телеграфную улицу, потом на Большую Казанскую. Проехали полицейское управление с пожарной частью и каланчой, и наконец остановились перед Спасской церковью с классической дугообразной колоннадой.
- Жди здесь, Андреич. - Ротмистр сошёл с коляски, выкинул окурок и направился вниз по Спасской улице.
На скамейках перед заборами и в палисадниках отдыхали обыватели, провожая любопытными взглядами фигуру Титова. Деревянный домик, крашеный облупленной сизой краской, стоял в глубине двора. Когда Титов толкнул калитку, собака в конуре зашлась лаем. На крыльцо вышел пожилой мужчина, одетый как мещанин, но с воинской выправкой, и поклонился.
- Барышня уже ждут-с, - проговорил он вполголоса.
- Хорошо, - Титов вошёл за ним в сени, снял синие очки и повесил шляпу на крючок рядом с другой шляпой - чёрным током с кружевной вуалеткой. - Послушай, Лукич... э-э... ты ничего необычного не заметил?
- Никак нет-с.
- Хорошо, - повторил Константин Фомич, - ступай.
Хозяин конспиративной квартиры исчез. Титов прошёл в гостиную в выцветших полосатых обоях. На овальном одноногом столе под красной скатертью курился самовар. Окна открывали вид на теснящиеся в овраге крыши, дворы и дальше - зелень крон Видинеевского сада.
Фаина Штальберг сидела за столом, одетая в узкое чёрное платье с подолом минимально допустимой приличиями длины - несколько выше щиколоток, очень бледная, с ярко-лиловым бантом на горле. Глаза были подведены, крашеные в чёрный цвет волосы расчёсаны на прямой пробор и сколоты на затылке серебряной заколкой в форме черепа. Кисти рук затянуты в чёрные кружевные перчатки без пальцев.
- Здравствуйте, Константин Фомич. - Голос был низким и хрипловатым, она старалась говорить вкрадчиво.
- Добрый вечер, Фаина Евграфовна. - Титов поцеловал протянутые холодные пальцы и сел за стол. - Вы, как всегда, неотразимы. Экзотический цветок в нашем сером захолустье. - Он подставил чашку под краник самовара. - У вас всё хорошо? Как родители, слышно ли что о супруге?
- Вы ещё про виды на урожай забыли спросить, - заметила Штальберг. - Спасибо, конечно, за комплимент, столь редкий в ваших устах, но может, сразу к делу?
Титов покачал головой.
- Дерзкая, остроумная... Экзотический цветок с колючими шипами! Хорошо, к делу так к делу. - Он достал из кармана блокнот и карандаш. - Что нового в комитете?
Штальберг наклонилась над столом, понизила голос:
- Чукалин затеял какую-то большую акцию. Он организует новую боевую дружину из совершенно свежих, незапятнанных людей. Подозревает, что в комитете есть ваш агент, и делает всё сам, конспирируется от всех. Нестор доверяет мне одной, но не настолько, чтобы поделиться всеми подробностями. - (Титов строчил). - Боёвка существует, к чему-то готовится, ведутся упражнения в стрельбе и метании бомб - но это пока всё, что я знаю. И ещё: должен приехать от Ц. К. крупный специалист для постановки боевой работы. Чукалин дал дружине мою явку на случай, если сам провалится, но запретил делиться с остальными комитетчиками.
- Любопытно. - Титов глотнул чаю и снова взялся за карандаш. - Продолжайте.
Фаина наклонилась так, что почти коснулась грудью стола, подалась вперёд:
- Арестуйте Нестора. Придумайте, как это сделать, не раскрыв меня. Арестуете его - боёвка выйдет на связь со мной, и я буду знать всё!
- А если арестуем, а Чукалин не подтвердит ваших показаний? - спросил Титов. - Если убедительно покажет, что нет никакой дружины? Тут в вашем хитром плане очевидный изъян. - Он вынул записку с приговором Засецкому и хлопнул об стол. - Зачем вы написали эту галиматью?
Фаина отшатнулась.
- Я написала? Вы в своём уме?
- Разумеется, вы постарались изменить почерк, но есть детали, которые сохраняются всегда. Рука проводит эти черты бессознательно. Нас учат распознавать такие вещи, так что не пытайтесь отпираться. Совет на будущее - пишите печатными буквами. И кстати, вы сейчас даже не стали её читать - забыли притвориться, что видите в первый раз, и этим выдали себя окончательно. Зачем вы затеяли эту провокацию? - (Штальберг оскорблённо молчала). - Ладно, молчите, я сам расскажу. Ваша организация впала в ничтожество. Ценность ваших сообщений всё ниже, и вы это понимаете. Вы пришли к выводу, что скоро мы ликвидируем комитет, а вам дадим отставку. Вы придумали эту дурацкую боевую дружину...
Агентесса вскочила. Её лицо пошло красными пятнами.
- Дружина существует! Существует! - зашипела она. - Да, я сочинила эту записку, но только для того, чтобы привлечь ваше внимание, заставить шевелиться, потому что никаких достоверных сведений у меня нет! Я же говорю, это личная задумка Чукалина, он страшно конспирируется даже от других комитетских, и это всё, что я знаю - но это опасность! Страшная опасность! Завтра будет поздно, приедет специалист из центра, и начнётся такое, что вам уже будет не по зубам! Господи, вы что, до сих пор не верите мне?
- Даже если вы говорите правду, - Титов постучал по записке, - так дела не делаются. Вы должны были честно и без утайки рассказать всё, что вам известно. А мы бы уж сами решили, верить ли вашим показаниям. Вместо этого вы решили подстраховаться и сфабриковали доказательство - кстати, крайне неуклюже. - Он снова постучал по бумажке. - И главное, подобное не впервые! В прошлый раз я предупредил: ещё одна "комбинация" - и нашему сотрудничеству конец. - Титов встал, вынул бумажник и принялся отсчитывать пятирублёвки. - Мы не терпим сотрудников, которые пытаются нами играть. Даже если прежде были они полезны. Извольте получить расчёт. Уезжайте из города и уходите из революционной деятельности. Надзор с вас мы снимем, но больше не рассчитывайте ни на что.
Фаина ударила по его протянутой руке, рассыпав банкноты по полу.
- В-вы что себе думаете, господин ротмистр?... - Её губы дрожали. - Что я в-всё это делала ради денег?
- Нет, - сказал Титов, - думаю, что на первых местах стояли авантюризм, тщеславие и желание играть видную роль, да ещё вся эта ваша декадентская дурь о святости порока и героике предательства. Это было терпимо, пока вы не решили сделать нас орудием своих интриг...
- В-вы... вы идиот! Слепой, глухой идиот! В-вы ничего не видите, ничего не чувствуете... в-вообще ничего!
- Ошибаетесь. - Константин Фомич повернулся к двери. - Я наблюдателен. Просто предпочитаю обходить молчанием некоторые вещи.
- Из-за меня мужчины получше вас стрелялись насмерть, кончали самоубийством!
- Моя мелкая натура неспособна на такую высоту чувств. Прощайте.
За спиной что-то металлически щёлкнуло. Титов молниеносно развернулся. Трость описала полукруг и со всего размаху ударила по запястью Штальберг. Она взвизгнула, согнулась, схватилась за руку. Крошечный револьверчик "велодог" отлетел, стукнулся в стену и упал, не выстрелив.
- Будем считать, что ничего не произошло. - Титов поднял велодог и спрятал в карман. - Истеричка. Не понимаю, как я вообще мог с вами работать.
Роковая женщина уткнула лицо в колени и плакала навзрыд. Константин Фомич вышел, не оглянувшись.
Солнце садилось за пожарную каланчу, колокола Спасской церкви звонили к вечерне. Всю обратную дорогу ротмистр был задумчив и мрачен. Когда он подъехал, окна жандармского управления уже светились уютным светом зелёных абажуров. В канцелярии сидели только адъютант и дежурный унтер-офицер, кабинет Титова был открыт, как обычно.
- Его превосходительство уехали? - спросил Константин Фомич адъютанта.
- Так точно, в клуб. - Адъютант кивнул на дверь кабинета. - Ваш сынок пришёл, господин ротмистр. Это ничего, что мы его впустили?
Титов кивнул и прошёл в кабинет. Полноватый гимназист в очках прохаживался по тесному пространству между столом и шкафами.
- ПапА! Матушка сказала принести тебе ужин. - Семён показал на узкий кожаный диванчик, где разместил поднос, не осмелившись воспользоваться столом.
- А, спасибо. - Константин Фомич бросил быстрый взгляд на стол: все папки на своих местах, досье Фаины Штальберг раскрыто на той же странице с подписью под протоколом допроса. - Надеюсь, ты не заглядывал в мои секретные бумаги? - Он уселся за стол. - Иначе придётся тебя арестовать.
- Ну что ты! - серьёзно ответил гимназист. - Разве я стал бы злоупотреблять твоим доверием? Это низко. К тому же меня видят, - он кивнул на открытую дверь в канцелярию.
- Ладно, показывай браунинг! - Константин Фомич захлопнул дело и зажёг керосиновую лампу под зелёным абажуром. - Знаю, тебе не терпится похвастать.
Семён виновато опустил глаза.
- Ты знаешь, папА, тут такая неприятная история... Я пошёл в Ушаковский парк, в ту часть около семинарии, где мало кто бывает. Хотел поупражняться, но тут появилась компания пьяных архирейцев. Привязались, один достал нож, я выстрелил в воздух, но они не испугались, и... Короче, у меня не хватило духу выстрелить в человека.
- И тебя ограбили. - Отец сидел, сложив пальцы домиком, и смотрел на него исподлобья.
Сын тяжело вздохнул.
- Да.
- У тебя, трезвого и вооружённого пистолетом, пьяный вахлак с ножом отобрал пистолет.
- Да, это позор. Я знаю. - Красный Семён не отрывал глаз от носков своих ботинок.
- В полицию обращался?
- Нет. Было слишком стыдно. Никому не рассказывал, кроме тебя.
- Время происшествия запомнил? Приметы описать можешь?
Гимназист молитвенно сложил руки.
- Пожалуйста, папА, не надо! Не заводи дело! Если мне придётся говорить в суде... если все узнают, как я... честное слово, я этого позора не вынесу!
- Понимаю... - Константин Фомич отвернулся к окну и стал крутить перо между пальцами. - Хорошо. Но ты сам-то осознаёшь, что вручил оружие преступнику? Что он теперь может кого-нибудь ограбить, убить по твоей вине?
- Э-э... Вообще-то нет.
Титов-отец повернулся к сыну всем корпусом.
- Почему?
- Когда они уходили - говорили между собой, что пистолет надо продать. Один спросил: кто же купит краденый? А другой назвал фамилию. Я плохо расслышал, не запомнил... Какая-то еврейская... кажется...
- Израилевич? - небрежно спросил Константин Фомич.
Сын кинул на него подозрительный взгляд.
- Нет, непохоже...
Ротмистр удовлетворённо кивнул.
- Тогда и не Гершелевич. Наверное, Нахимсон. Знаю этого жулика. Если так, то не страшно, браунинг вернём. Но теперь я вижу, что носить оружие ты пока не готов. Это была моя ошибка, конечно. Ладно. Поговорим об этом завтра. Матери ни слова, сам понимаешь.
- Конечно, конечно! Ни слова никому!
- Ступай. Я приду часа через два.
Сын выбежал и захлопнул дверь. Отец ещё раз внимательно осмотрел папки "К докладу" на столе, а потом убрал в шкаф дело Штальберг и переставил поднос на стол.
- Эсеровский комитет будем ликвидировать, - громко сказал он. - Поручик! Подготовьте на подпись ордера по списку.
- Есть, ваше высокоблагородие, - устало отозвался адъютант.