Тихо пересыпающийся песок. С мягким шуршанием. И отвратительным скрежетом, спрятанным в глубине, сути звука.
Их было много, они выползали из щелей, выползали на звук, садились и слушали. Они любили собираться здесь, среди песка. И слушать ветер. Слушать, как кровь струится в жилах. Слушать, как за миллионы километров отсюда, просыпался большой город. Как сотни, тысячи, еще какие-то невообразимые числа людей встают, принимают душ, едят завтрак, а все затем, чтобы не сегодня, так завтра, попасть под машину, разбиться на самолете, умереть от алкогольного отравления, по неосторожности, просто потому что в этом был смысл бешеного темпа жизни.
Потом выходил он - и играл на ветреной трубе. Протяжными, гулкими, скулящими звуками. Они слушали, слушали внимательно, напрягая глаза, напрягая слух. Но в этом не было смысла - он не слышал того, что слышали они, не знал, про то как умирают люди, не видел слез, не мог представить белую нитку боли. А потому быстро умолкал.
И снова только песок шелестел между скрещенными пальцами.