Аннотация: Порой ловлю себя на мысли, что хотела бы жить в маленьком отеле на 5-6 номеров где-нибудь в самом сердце Европы и по вечерам беседовать с хозяином отельчика за чашечкой вкусного кофе...
Порой ловлю себя на мысли, что хотела бы жить в маленьком отеле на 5-6 номеров где-нибудь в самом сердце Европы и по вечерам беседовать с хозяином отельчика за чашечкой вкусного кофе...
Наверное, это будет Франция. Где-нибудь на полдороге между Гавром и Дьеппом. И раз уж Франция, то вместо кофе будет бокал вина. Или сидра, потому что это все-таки Нормандия. А раз это Нормандия, значит, сидя вечером на веранде в старых плетеных креслах мы будем вдыхать аромат моря. Чувство моря...
Ближе к ночи похолодает, потому что еще весна, а весной в Нормандии бывает прохладно. Хозяйка гостиницы (а здесь непременно должна быть хозяйка, а не хозяин) предложит перебраться в дом. Там - комната, заменяющая холл. Я называю ее Сиреневой. Здесь все этого неоднозначного цвета. Обои в мелкий цветочек, обивка некогда величественных, но уже слегка обшарпанных кресел, занавески, легко качающиеся на ветру и даже цветы фиалки в горшке на подоконнике.
В комнате, как и во всей гостинице, нет телевизора. Хозяйка предпочитает книги. Они здесь повсюду. У дальней стены стоят два массивных настоящих шкафа, сплошь заставленные книгами. В них нет порядка. Такое ощущение, словно книги вытащили откуда-то и запихнули как попало в шкафы. Однажды я мельком видела её комнату. И поняла, откуда все эти книги. Еще в сиреневой комнате есть стол. Стол. Заслуженный, старинный, отполированный локтями детей и постояльцев. За этим столом сервируется завтрак. Нет, не правильно. За этим столом мы завтракаем. И ужинаем, впрочем, тоже. Сейчас из постояльцев я одна. Поэтому и получается так запросто, почти по-семейному.
Здесь все, как в больших гостиницах. Кроме того, конечно, что это не большая гостиница. В холле есть даже стойка регистрации из темного дерева, которая древнее, чем сам дом. Есть полочки для ключей и медный звоночек. Каждый раз, принимая постояльцев, хозяйка обязательно заходит за стойку и записывает их в огромный журнал. Это традиция, ритуал, посвящение...
Рядом со стойкой - лестница на второй этаж. Там всего 4 номера, в одном из которых живу я. Лестница эта старая, как и весь дом, но какая-то живая. Каждый раз, поднимаясь наверх, я слышу, чувствую, как скрипят ступеньки, укрытые темно-синим ковром. Они рассказывают свою неказистую, но вдумчивую историю.
Направо от лестницы - неприметная дверь. Она ведет в самое, наверное, главное место в доме. На кухню. Сама я была там всего пару раз, ведь я - постоялец. Для хозяйки это важная черта, за которую она не может перейти. Я надеюсь, что только пока. Вся кухня пронизана светом. Он льется из окон, не обремененных занавесками, выплескивается из ламп, выпрыгивает из-под крышек кастрюль и сковородок. На кухне царит вдохновенный беспорядок. Такой, который полностью устраивает саму хозяйку. Здесь всегда пахнет специями и даже, кажется мне, снадобьями, с помощью которых она творит свои обыкновенные кухонные чудеса. Даже ежеутренний кофе каждый раз имеет неповторимый оттенок. Я знаю, что она добавляет в него разные специи, но никогда не говорит мне, какие. Это такая игра. Каждое утро я делаю одно предположение. Но пока ни разу не угадала.
Я живу здесь уже пять дней. Хотя сначала хотела остановиться всего лишь на ночь. В этом городке, который точнее было бы назвать деревней, нет ничего интересного. Церквушка, городской рынок, да пляж в паре километров. И, конечно, люди. Время здесь не то, чтобы остановилось. Его просто нет. Потому что нет нужды мерить часами неизмеримое. Здесь легко пишется, дышится, думается, чувствуется... Поэтому, наверное, я здесь задержалась.
И еще из-за хозяйки, конечно. Пока она открывает новую бутылку сидра, я, затонув в одном из сиреневых кресел, незаметно разглядываю хозяйку. Ее зовут Франсуаза. Здесь многих так зовут. В молодости она была невероятно красива, да и сейчас глаз не оторвать. Ей около шестидесяти, но седина лишь чуть-чуть тронула темные волосы. Роскошные волосы, которые она зачем-то собирает в узел на затылке. Так удобнее, говорит, и смеется, когда я утверждаю, что распущенные лучше. Стройный стан, прямая спина, длинная шея и необыкновенно выразительные руки, которые не загрубели от тяжелого труда.
Франсуаза протягивает бокал с сидром, а сама забирается в кресло напротив.
- Прошлогодний сидр - лучший за последние пять лет, попробуй, моя девочка.
Она зовет меня ma fille, говорит, что я похожа на ее младшую дочь. Она вообще много рассказывает о своих детях, которые давно разъехались кто куда.
- Наверное, я была сними слишком строга, - вздыхает Франсуаза, - но как иначе держать их в узде, ведь они росли без отца?
Я пытаюсь ответить, что у них просто нет возможности приехать, наверное, много дел. Но, честно говоря, сама не очень в это верю. Дети порой бывают неосознанно жестоки. Даже очень взрослые дети.
Должно быть, нелепо выглядит наш разговор со стороны. Я не очень хорошо понимаю ее акцент, ее разговорный французский, а она почти не помнит английских слов. Я прошу говорить помедленнее, но иногда Франсуаза забывается и переходит на настоящий французский, состоящий, кажется, из одного длинного-длинного слова. Тогда я протягиваю ей блокнот. Хозяйка останавливает свою тираду и со смехом записывает ее. Написанное я легко понимаю. Она начинает говорить медленнее, но не надолго. И тогда я снова протягиваю блокнот.
Быть может, кому-то это покажется странным, но нас все устраивает. Темы для разговоров никогда не иссякнут. У Франсуазы очень интересная судьба и абсолютно обо всем на свете есть свое мнение. Но дело не только в этом. Просто два человека существуют на одной волне. И нет больше разных языков, возрастов или километров. Действительно нет.
Завтра мне уезжать. Я обещаю приехать еще. И я не просто верю в свое обещание, я знаю, что так будет. Потому что.