|
|
||
1. Немного о своём детстве
Итак, немного о себе. Зовут меня Игорь, а фамилия моя - простая, на кото-рой, как говорится, пол-России держится - Павлов. Родился я 6-го ноября 1952 года в городе-герое Москве, чем, кстати, очень горжусь. Родители мои, как мне всегда казалось, были самыми что ни на есть простыми людьми. Мать моя русская родом из деревни Щеколдино Вяземского уезда Смоленской губернии, а отец, по национальности еврей, из местечка Бешенковичи Витебской губернии Белоруссии. Правда, не уверен, существовало ли в царское время географичес-кое понятие "Белоруссия"? Отец мой родился в 1903 году, так что, где именно, то есть в каком именно государстве он родился, утверждать не берусь. По-мо-ему, раньше вся наша огромная страна называлась Российской Империей.
Из-за своего смешанного происхождения особых проблем в жизни, честно признаться, я не имел, как впрочем, и многие мои соплеменники, которым роди-тели дали русские фамилии. Просто этот "дефект происхождения" особо никто никогда не афишировал, даже такие известные у нас в стране люди, как Влади-мир Высоцкий или Андрей Миронов.
Конечно, в детстве меня дразнили, но обычно это делали "трохi дефективнi хлопцi". Вспоминается только один соседский паренёк по фамилии Сахно, живший в нашем доме, но по-моему, он делал это исключительно из зависти. Просто я всегда был довольно рослым пареньком, а тот Сахно был типичным "пришлёпком", а маленькие почти всегда комплексуют по поводу своего роста, хотя при чём тут я, непонятно. Ну и доставалось ему от меня, не скрою. По сопатке, правда, я его не бил, а просто придушивал немного. Вообще говоря, мне всегда было трудно ударить человека по лицу, каким "козлом" он бы ни был. С высоты сегодняшнего возраста могу сказать, что я был больше приверженцем самбо, чем бокса.
Несмотря на то, что рос я в пролетарском районе, драться по-взрослому, с мордобоем, в детстве мне не приходилось. Стычки, естественно, периодически случались, но обычно всё заканчивалось вознёй, и побеждал тот, кто применял болевой или удушающий приём, как в дзюдо или в самбо. А любимым и хорошо отработанным приёмом была "гильотина". Практически всех, с кем мне приходилось драться, я убирал именно этим приёмом. В школьном возрасте особой физической силой я не отличался, просто был как все. Настоящая физическая сила пришла ко мне только после пятидесяти. И видно это неспроста...
...Пусть это не покажется Вам каким-то бахвальством, но только с возрастом я почувствовал какую-то организованность нашей жизни, то есть только по прошествии многих лет я понял - всё что с нами происходило, было неспроста. И поговорка "Что Бог ни делает - всё к лучшему" обрела, наконец, для меня свой сакральный смысл. Просто с Его точки зрения лучшее - это совсем не значит лучшее именно для Вас конкретно. Ведь Ему приходится заботиться обо всех нас, понятно? И только с возрастом я стал понимать, что та физическая
немощь, с которой я прожил свою молодость, уберегла меня от тяжелейших последствий, которые запросто могли бы наступить, имей я недюжинную силу, как допустим, теперь. Просто сейчас я очень осторожен в подходе к различным конфликтам, возникающим в жизни, а по молодости лет мог бы и не задуматься перед тем как употребить свою силу по прямому, как многим кажется, назначению...
Итак, начну с того, как я представлял себе службу в Советской армии. Ну, естественно, как и большинство моих ровесников - по фильмам. Таким, как "Максим Перепелица" или "Иван Бровкин". То есть, в моём тогдашнем пред-ставлении армия - это что-то вроде пионерского лагеря, только значительно ин-тересней. Всякие учения, стрельбы, прыжки с парашютом.
Правда родная мать всё время причитала: - Как же ты будешь в армии служить, ты же такой набалованный и совсем не-приспособленный. - Хотя, в чём заключалась эта набалованность, она никогда не уточняла.
Работали мои родители на разных заводах. Отец на "Станкоагрегате", мать на "Компрессоре", хорошо хоть в одну смену. Отец, слава Богу, не пил, а мать не гуляла. В общем, нормальная здоровая советская семья. Я соответственно, прошёл весь "курс молодого бойца". Ясли и детский сад, школа и летний ин-тернат, пионерский лагерь и прочая, прочая, прочая...
Жили мы сначала в бараке общежития при заводе. Это было на шоссе Энту-зиастов, в самом, наверно, "пролетарском" районе Москвы. Там вдоль всего этого шоссе стояли одни заводы и "почтовые ящики", начиная с "Серпа и молота", и кончая заводом "Прожектор". Перед тем, как мне идти в школу, мы переехали в новый дом, где нам дали комнату в коммунальной квартире. Серая кирпичная пятиэтажка стояла на 8-й Владимирской улице, которую потом переименовали в улицу Металлургов. Располагалась эта улица в конце шоссе Энтузиастов, напротив Измайловского лесопарка.
Шпана, пьянки, уличные драки - вот удел человека, если его угораздило ро-диться в таком районе. Меня миновала чаша сия только благодаря музыке. В детстве родители меня не отдали в музыкальную школу, хотя музработник в детском саду убеждала их сделать это обязательно. Их логика - пианино не на что покупать и тем более некуда ставить. А аккордеон приведёт к приглаше-ниям на свадьбы и в конце концов к циррозу печени по известной причине. В общем, выхода никакого не было, и мне суждено было окончить фабрично-заводское училище или ПТУ и пойти на завод "Компрессор" токарем или фрезеровщиком точить снаряды для установок залпового огня, называемых "Катюша", ну или детали для холодильных установок в мирное время. Но всё вышло иначе. Музыка, захлестнувшая "девятым валом" всё моё, и не только моё поколение, сделала своё дело. Я стал музыкантом, сначала "дворовым", ну а потом и профессиональным, несмотря на все преграды.
Пара слов о моих бытовых условиях. В школу с первого класса я ходил само-стоятельно, так как родителям надо было ходить на завод работать. Из школы, естественно, мы, буквально все ученики возвращались тоже вполне самосто-ятельно, хотя и в наши годы наверняка были всякие "чикатилы", просто мы о них меньше знали.
Хотя, был в наше время, например, неслабый такой "Мосгаз". Небольшого роста армянин, какой-то актёр из "погорелого театра", вроде бы Саратовского, который ходил по Москве, звонил по квартирам, и представляясь работником Мосгаза, грабил и убивал. Не жалел при этом ни женщин, ни детей. По правде говоря, в те времена хватало всякого сброда в городе-герое Москве. Помню, частенько кто-то звонил в двери нашей коммуналки. Я не спрашивая, открывал дверь, а там стояли какие-нибудь погорельцы из прилегающих к Москве областей России. Правда, когда я предлагал им кусок хлеба или колбасы, они уходили спокойно, без криков и скандала. Теперь я понимаю, что такие же "побирушки" и сейчас также наводняют все города России, просто сейчас труд-нее попасть в квартиры - появились всякие домофоны, консьержи, телекамеры, кодовые замки и т.д. Вот они и переселились под землю: в метро, переходы и в электрички...
Придя из школы домой, я доставал из завёрнутой полотенцем маленькой алюминиевой кастрюльки гречневую кашу, сыпал туда сахарный песок и ел. Иногда вместо каши были сырники-творожники или что-нибудь ещё, а иногда не было ничего. Хотя, если быть честным, надо признать, что иногда мама срывалась с работы в обеденный перерыв, и купив сто грамм копчёной севрюги, варила мне рыбный суп, который мне ужасно нравился. А так, она давала мне каждый день 10 копеек на обед, состоящий из двух жареных пирожков с повидлом. Пирожки были тёмно-коричневыми, почти чёрными и давным-давно остывшими и ещё как будто пережёванными кем-то, но тьфу-тьфу, никакой язвы или гастрита у меня до сих пор нет.
По воскресеньям я иногда ходил в ближайший кинотеатр "Слава" на утрен-ний сеанс за 10 копеек. Частенько некоторые девочки из моего класса ждали меня под окном. Я никогда не был "модным парнем", и когда почти все ребята в классе уже носили модные ботинки за 18 рублей, мне покупали за семь. В школьные мои годы вошли в моду нейлоновые рубашки, и каждый мальчик в нашем классе гордился своей. Но мне гордиться было нечем. Первую нейлоновую рубашку я купил себе сам только перед уходом в армию.
Традиция эта не менялась до восьмого класса, когда мне надоела нищета, не позволяющая даже пригласить девочку в кино, и я после восьмого класса, пошёл поступать в Московский химико-технологический техникум, где платили стипендию целых 20 рублей. Поступление прошло очень просто, и я стал студентом или вернее учащимся техникума. Надеюсь понятно, что о каком-то специальном "баловании" меня речь вообще не идёт.
Например, Чёрное море я впервые увидел, когда поехал на свои первые в жизни гастроли, а мне тогда уже было полных восемнадцать лет. Кстати, мать
моя впервые побывала на Чёрном море только тогда, когда я ушёл в армию и то - это была заработанная тяжёлым трудом путёвка, и не в какой-нибудь санаторий, а в обычный туристический лагерь. Представляете себе почти пятидесятилетнюю женщину, прошедшую всю войну, в советском туристическом лагере, где все маршруты проходят только пешком. Но моя мать, сама будучи страшно закомплексованной и "затурканной" жизнью женщиной, попыталась и из меня сделать такого же "затурканного" человека, что ей, слава Богу, не совсем удалось. С детских лет я только и слышал от неё - это некрасиво, это неудобно и так далее. То есть, этого знаменитого еврейского напора в достижении собственной цели у меня не было и в помине.
Кстати, в армию я пошёл с опозданием на полгода, а эти самые полгода я провёл в гастрольной поездке, и в принципе, мог бы и дальше "косить" и "косить". Но тут мама "постаралась", прислав мне на гастроли телеграмму пугающего содержания, и мне ничего не оставалось делать, как тупо идти в военкомат, иначе с ней случился бы инфаркт или инсульт, хрен редьки не слаще.
Такую паникёршу, как моя "маман", ещё нужно было поискать. Она пани-чески боялась властей, причём безразлично каких, и была просто персонажем из серии "одобрямс", причём всё что угодно и оправдывала любую государствен-ную глупость.Видно сразу, что властьпредержащие тут даже перестарались. Ко-нечно, тюремная отсидка в несколько лет в тридцатые, оставила неизгладимый след в её душе, но всё равно, как мне кажется, в ней должно было бы остаться здоровое чувство обиды или ненависти в конце концов, а тут...
...У меня, например, устойчивое и непоколебимое чувство постоянной подо-зрительности к любому правительству в нашей стране, будь то коммунисты, демократы, государственники или либералы, да кто угодно. Просто никакой нормальный в моём понимании человек никогда не станет чиновником по определению. Я убеждён, что эти люди просто не умеют ничего делать, а получать от жизни хотят всё, и потому идут в чиновники, и очень ещё этим гордятся. Нас же, простых людей, они считают недоумками, неудачниками по сравнению с ними, "белой костью"...
...Кстати, я уверен на сто процентов, что со мной согласится большинство гра-ждан этой страны. Поэтому и процветает у нас коррупция и неуплата налогов, все же понимают, что налоги эти платятся, как дань оккупантам, не более то-го... Почему-то в западных странах народу хорошо известно, куда идут налого-вые поступления, и что граждане получат, если окажутся вдруг в беде, но у нас всё не так, ребята. Опять же, я в данном случае имею в виду только мою страну. Потому что, по моему глубочайшему убеждению, быть чиновником у нас - это значит, в первую очередь быть просто "захребетником" и точка...
Много лет спустя, когда мама бывала у меня в гостях, мы всегда о чём-то
говорили, и естественно, касались запретных тогда тем, ну к примеру, злобо-дневной темы очередей и отсутствия необходимых продуктов питания в совет-
ских магазинах. Я по этому поводу приводил в пример капиталистический мир,
в котором к слову сам никогда и не был. На что моя мама всегда возражала:
- У нас столько врагов, и все хотят у нас отнять нашу мирную жизнь, и все постоянно только и думают, что бы такое ещё натворить погнуснее против на-шей миролюбивой страны. -
Какая-то паранойя случилась у нашего народа. Все почему-то считают, что окружающий нас мир только и думает, как бы напасть на нашу родину, и поработить народы России, не понимая, что давно уже завоёваны и порабощены. Ведь так, как ведут себя облечённые властью люди у нас в стране, могут вести себя только оккупанты.
Но мама моя считала, что колбасы в магазине нет, потому что надо просто больше работать, и всё будет тогда. А все мои доводы, что чехи или венгры работают ну никак не больше русских, что однако не мешает им просто обжи-раться этой самой колбасой, оставались проигнорированными. В конце концов, мама потихоньку и незаметно собирала свои пожитки и поджав свои тонкие гу-бы, с достоинством уезжала к себе в однокомнатную квартиру в Гольяново, где по её же словам жила, как Екатерина Вторая...
...Но вот наступила перестройка. На экране телевизора замелькали новые лица,
в газетах стали появляться новые слова. И когда те же слова, которые ей гово-рил родной единственный сын, стали печатать бывшие советские издания "Из-вестия", "Правда" или "Огонёк", вот только тогда она этому поверила. Вот та-кие это были люди. "Гвозди бы делать из этих людей - крепче бы не было в мире гвоздей". Банда Ленина - Сталина своего добилась, явив миру понятие "советский человек".