|
|
||
12. Настоящая "губа"
...Как водится у нас, времени на сборы нам дали минуты две. Время было лет-нее, но несмотря на жару, в каптёрке нам выдали по шинельке и быстренько спровадили в кузов бортовой машины, которая тут же и тронулась. В кабине сидел какой-то незнакомый молчаливый прапор, приехавший с полковником Гликом...
...Дорогу не помню совершенно, голова была забита всякими тревожными мыслями. Если бы тогда хотя бы знать причину событий, произошедших с нами, нам было бы гораздо легче. Хотя бы было известно, кого стоит проклинать и винить в нашем горе. Знаете, наверное, как большинство людей, особенно русских, любит искать "виноватого"? Извечный русский вопрос "кто виноват?" всегда ставится первым, а уж потом - "что делать?". Вот и мы в этом отношении были не оригинальны...
Время в пути пролетело довольно быстро. В памяти почти ничего не сохранилось. Прапор, сопровождавший нас в этом пути, куда-то бесследно исчез прямо по прибытии машины к месту назначения. Сгрузили нас на площадке перед зданием гауптвахты примерно в шесть часов вечера. Пока мы стояли перед крыльцом, площадка быстро заполнилась солдатами, по виду которых мы определили, что это и есть арестованные. Все они были без ремней, на лицах была написана конечная степень изнеможения, ресницы и брови были покрыты каким-то серо-зелёным налётом, а о форме надо сказать, что она была похожа на декорации к театрализованной постановке песни "Бухенвальдский набат"...
...Название пришло на память из школьных лет, просто в нашей школе к какому-то празднику мы всем классом хором исполняли одноимённую песню, создавая образ узников Бухенвальда в вывернутой наизнанку школьной форме. И в ажиотаже, охватившем нас, мы, ученики шестого класса, разорвали подкладки наших школьных пиджаков, чтобы они выглядели, как лохмотья...
Примерно так и выглядели бедные солдатики, стоящие на плацу у крыльца гауптвахты. Как только собрались все, то есть примерно человек сто, перед строем появился огромный, как бегемот, жирный-прежирный прапор. Лицо его было совершенно ординарным, точно такое же лицо имеют все его жирнющщие собратья по всему белому свету. Курносый нос, красные щёки и свиные, скорее, даже поросячьи глазки.
Странным образом почти каждый человек имеет своего дублёра в животном мире. Наверное, Вы тоже замечали неуловимое сходство некоторых людей с известными животными или птицами, ну а некоторых - и с рыбами,
земноводными или рептилиями. Так вот, этот прапор был родом из свиней, причём не диких (кабанов), а именно из домашних, из тех, которых потом на колбасу пускают.
У него в руках была амбарная книга, по которой прапор проводил вечернюю
поверку. Не могу сказать, что этот прапор имел "в себе" что-то демоническое, скорее, он просто отрабатывал "номер". Со стороны казалось, что ему так "обрыдло" это занятие, так надоели эти оборванцы в сапогах, что ему не терпелось поскорей закончить эту дурацкую процедуру и скорей улечься рылом в кормушку и подремать, тихонько похрюкивая.
Позже мы узнали, что нравы на этой "губе" - о-о-очень суровые! Только за малейшее подозрение в неповиновении, начальник гауптвахты, а это был именно он, этот жирный прапор, запросто давал трое суток ареста. Причём он мог это делать бесконечное число раз, то есть практически можно было просто сгноить арестованного, и всё было в пределах его, прапора, компетентности, всё по уставу.
Все команды на гауптвахте принято было выполнять только бегом. При любом замешательстве, солдат, который почему-то "затормозился", получал столько тычков и затрещин от остальных, что потом мог до конца своей жизни жалеть о своей нерасторопности. Всё было устроено таким образом, что каждый отвечал за всех, а все отвечали за каждого. То есть, если набедокурил кто-то из твоей камеры, то вся камера ночью будет переворачиваться на деревянных нарах каждые пятнадцать минут.
Для непонятливых поясню. В камере вдоль одной стены стояли нары, вернее вся левая стена представляла собой деревянные нары без никаких постельных принадлежностей, как-то: одеяла, матрацы, подушки и прочее. Просто голые неструганные доски, скрипящие при малейшем движении.
Спать ложились по команде, прыгая головой в сторону стены и сразу же замирая, потому что, пошевелившись без команды, ты навлечёшь на себя гнев всей камеры, которую потом заставят переворачиваться каждые пятнадцать минут в течение часа. А каждая минута сна в армии - на вес золота. Переворачивались с боку на бок все так же, по команде, даже не просыпаясь. Ко всему этому почему-то очень быстро привыкаешь, это далеко не самое страшное на "губе". На страшную вонь в камере тоже совершенно не обращали внимания, да и вообще, оказывается, привычка к цивилизации - это такой тонюсенький налёт на теле каждого человека, что он исчезает моментально и практически бесследно...Тем более в стране с таким-то опытом!
...Первая ночь пролетела мгновенно, подъём был в пять утра. Бегом в умывалку, бегом в туалет, бегом в столовую. Завтрак тоже "бегом". Масло, двадцать солдатских граммов, тот запас энергии, так необходимый человеку в
девятнадцатилетнем возрасте, на "губе" не положены. Только два кусочка колотого сахара, который все прятали в карман. Кашу жрали все и всю. Ничего не оставалось в котелках. Даже перловку с алюминиевой тарелки вылизывали до блеска.
Первый развод на работы. Помните кадры из фильма "Операция "Ы" и другие приключения Шурика"? Развод "пятнадцатисуточников" на работы?
Примерно то же самое, только в отличие от кино, тут никто ничего ни у кого не спрашивал. Просто зачитывался список нарядов, и тут же караульные направляли ряды арестантов в разные направления. Только и всего. В основном, были наряды на разгрузочно-погрузочные работы на бетонном заводе. Я, например, в первый же свой день на "губе", угодил именно туда. Представляете, какая экономия народных денег? Всё на халяву. Под страхом усиления наказания - дармовая солдатская рабочая сила!
...Когда нас привели на бетонный завод, первое, что я там увидел, была огромная насыпь, которая шла вдоль обычной дороги, возвышаясь над ней, и на которой стоял железнодорожный состав. Нас построили в шеренгу, раздали огромные совковые лопаты и распределили по вагонам. На каждый вагон пришлось по два человека.
Мы с моим напарником, которого я видел первый раз в жизни, взобрались по стенкам своего вагона внутрь и обнаружили, что он полностью загружен щебнем. Я поначалу решил, что нам вдвоём придётся перекидать весь щебень из вагона вручную. Слава Богу, я ошибся! Внезапно, безо всякого предупреждения раздался глухой "металлический" удар, и гравий вдруг стал быстро-быстро уходить из-под ног. Я едва успел отскочить к противоположной стенке вагона, как примерно третья часть щебня высыпалась вниз прямо по насыпи в противоположную сторону. Оказалось, что у этих вагонов открывающееся дно.
Никто ничего предварительно мне не объяснил, но мой напарник, видимо, работал тут не первый день и показал мне, что надо делать. Он влез на самый верх, и оттуда стал сталкивать невысыпавшийся из вагона гравий вниз в открытую половину днища. Звук при этом был точно такой, как тогда, когда скребут стеклом по железу. Но это ещё цветочки! Главное - это не то, что работа тяжела физически. Когда ты сталкиваешь вниз лопату гравия, снизу, навстречу тебе, прямо в лицо летело облако цементной пыли, от которой невозможно было никак защититься. Через пять минут работы ты становился серо-зелёного цвета. Сняв шинель и расстегнув гимнастёрку, мы работали, не покладая рук, до самого обеда.
Казалось бы, такой, по сути своей небольшой вагон, всего-то шестьдесят тонн гравия, да и то, треть которого сама по себе высыпалась, когда открыли дно, но нам он казался бесконечным. Останавливались мы только тогда, когда
требовалось прочистить нос, потому что воздух уже не проходил через наросты
грязи. Через буквально несколько минут, эта едкая пыль так цементировалась с выделениями носа, что превращалась в бетон и не поддавалась пальцам. Сморкание, обычно помогающее при прочистке носа, тут не действовало никак. С волосами на голове происходило неописуемое. Пилотка закрывала только какую-то часть волосяного покрова головы, остальная часть с жадностью захватывала пылевые облака, которые поднимались снизу и обволакивали весь объём вагона. Видок у нас был соответствующий. Когда, наконец, раздался свисток, означающий перерыв на обед, руки дрожали, как у эпилептиков, а ноги подкашивались.
Едва переставляя ноги, мы выдвинулись в направлении ставшей уже родной гауптвахты, по мере приближения к которой понимали, что здесь и сейчас не будут учитываться наши трудовые достижения, а все команды вновь придётся выполнять бегом. Так и произошло.
...Обеда не помню, ни что подавали, ни как это съедалось. Помню только состояние эйфории первые минут пять после того, как сели за столы. Если до отсидки на "губе", самым главным в моей солдатской жизни было - выспаться, то сейчас - просто посидеть и отдышаться. После обеда возвращаться к недовыгруженным вагонам - было смерти подобно, но деваться было некуда. Пришлось опять лезть по стенке, чтобы забраться внутрь. Как тяжело приходилось работать после обеда, не надо, наверное, и говорить. И так понятно...
...Короче говоря, закончили мы выгрузку только к закату. Раньше никак не получилось. Внизу нас уже ждали. Оказалось, что и здесь есть свои "стахановцы". К нашему счастью, мы оказались и не в первых рядах, и не в последних. Поэтому тем, кто оказался последним, досталось "на орехи" от караульных, а первым - досталось уже от нас. Хотя, кому-то всё равно пришлось бы стать первыми, а кому-то последними. Это ведь неизбежно.
Так продолжалось ещё несколько дней. Мы почти привыкли к подобному режиму, как вдруг... Как вдруг на "губу" привезли новую партию арестованных. Среди них оказался один грузин с десятой площадки, который успел побывать и у нас, в нашей "комнате задержанных". Учитывая то, что к грузинам мы никогда не испытывали особо тёплых чувств, просто потому, что мы совершенно разные люди, этому рыжему, почему-то, грузину как раз видимо крепко досталось от кого-то из наших.
...Естественно, он очень обрадовался, когда увидел нас среди таких же, как он, арестованных. Тут же были оповещены буквально все присутствующие о том, что мы являемся такими же "рексами", что и местные караульные. Только в отличие от них, мы находились в пределах досягаемости. И на нас можно было выместить все чувства, накопившиеся за эти дни нечеловеческого унижения и все мучения, выпавшие на их долю, которые испытывали буквально все
присутствующие.
Мы моментально почувствовали сквозящее во взглядах в нашу сторону напряжение. Какие-то косые взгляды, недомолвки и прочее. Решили держаться вместе спина к спине. Это нелегко, когда ты не властен над своим поведением, когда любой окрик, любой приказ охранника может изменить твою судьбу. Хотя местные "рексы" наверняка знали, откуда нас привезли, и кто мы такие, внешне это абсолютно никак не проявлялось.
Ни малейшего участия или хоть какого-то сочувствия с их стороны не было проявлено. Итак, во время работы надо было постоянно следить за окружающи-ми, а во время всяких построений, перестроений и походов, надо было очень внимательно следить за воинами, следующими позади, да и впереди тоже. И уж совсем тяжело было в камере, когда объявлялся "отбой".
Хотя в камере постоянно горел свет, заточку можно было очень легко получить под рёбра и просто истечь кровью. Честно говоря, в стройбате это иногда случалось. Обычно, эти случаи списывались на нарушения правил техники безопасности. А уж изготовить такую заточку можно было хоть из вилки. Стройбатовцы на такие "феньки" были большие мастера. То, чего так долго ждали и чего больше всего опасались, всё-таки случилось. Уже при нас совершенно открыто окружающие стали говорить о мести, не скрывая свои планы, и как бы, не обращая внимания на наше при этом присутствие.
То же самое могут почувствовать "менты", которых арестовали и подсадили в камеру к уголовникам, что, кстати, частенько практикуется у нас в стране. Недаром считается, что самым слабым звеном в любой банде уголовников является как раз "сотрудник", при этом неважно, действующий или бывший. Все они при аресте выкладывают всё, что знают и не знают обо всех, потому что им прекрасно известно, что у настоящих "ментов" есть для них специальный метод воздействия - подсадка в камеру. Эта история стара, как мир.
И хотя существуют специальные "красные" зоны, где содержатся только представители правоохранительной системы, то бишь: судьи, "прокурорские", "мусора", "фээсбэшники" и прочая, прочая..., на стадии предварительного следствия с ними можно делать что угодно, так как это никем и ничем не регламентируется.
Представьте, что настоящие "менты" взяли банду "оборотней в погонах", а погоны вдруг оказались настоящими. Что делает дознаватель? А дознаватель разъясняет задержанному "сотруднику", что если он (сотрудник) не будет сразу, прямо не сходя с места, "сотрудничать", то он (дознаватель) переведёт его из собственного кабинета в чужую камеру, где возможно окажутся лица, неприязненно относящиеся ко всем без исключения работникам "органов", тем более вставшим на опасный путь нарушения закона...
Примерно так же чувствовали себя и мы, хотя я, например, большую часть своей службы провёл, дежуря по штабу, и вообще, я - отличник боевой и политической подготовки и даже секретарь комсомольской организации своей части. "Это право, просто смешно!", так и хотелось бы воскликнуть.
В реалии же произошло следующее: примерно на седьмой день нашего пребывания, на "губе", после очередного рабочего дня нас развели, как обычно по камерам. Мы стояли в два ряда, готовясь к команде "отбой", как вдруг моему
другу Косте Казакову сосед сзади засветил кулаком прямо в ухо. Я стоял тоже сзади, немного левее от него, и увидел всё, только когда кулак уже просвистел.
Машинально пригнувшись, я ощутил удар по затылку чем-то твёрдым и, как мне показалось, металлическим. Я тут же ответил, не поднимая глаз, и в кого-то, конечно, попал. Началась свалка...
...Костя отмахивался, как ветряная мельница, а надо сказать, что "Казак", хотя
у нас и считался толстым, обладал на самом деле огромной физической силой, а тут видно включились ещё все его внутренние резервы, до поры до времени дремавшие внутри его могучего организма. Кстати, в организме "Казака" в качестве полового органа например была такая "розочка", как он сам её называл. Это что-то такое, какое-то всё сморщенное, и вправду напоминавшее розу, но вот когда сам "Казак" брал "это" в руку... В общем, когда это что-то, как бы это сказать, "вставало", зрелище было я Вам скажу не для слабонервных. Вот такой вот был и сам Костя. На вид посмотришь - тюфяк тюфяком, а на самом деле - боец, да ещё какой!
Я же не столько бился, сколько создавал шум и ажиотаж, просто потому, что не знал, с кем надо драться, и кто конкретно на меня напал? Все присутствующие шарахнулись от нас и встали по стенкам. На шум тут же прибежали караульные, всех построили и учинили допрос, а так как дело было вечером и начальника гауптвахты уже не было на месте, то решение принимал какой-то капитан, дежуривший в этот день по части.
Он расспросил нас о случившемся, а мы ответили, что пусть нас лучше расстреляют, но в общую камеру мы больше не пойдём. Причём ни в эту, где нам пришлось сражаться за свою жизнь, ни в какую другую. На наших лицах видна была такая решимость идти до конца, что капитан, поняв всю серьёзность наших намерений, приказал караульным найти нам отдельную камеру и следить впредь, чтобы к нам никого не подселяли. С тех пор до самого окончания срока пребывания на "губе", к нам никто больше не приближался на пушечный выстрел...
...Это, как выяснилось, были ещё только цветочки. Ягодки начались потом. Оказалось, что полковнику Глику не достаточным наказанием показались эти десять суток на гауптвахте. Он недаром был внешне похож на Лаврентия
Берию. А придумал он вот что: передать нас на оставшийся год службы в стройбат, то есть к тем, кого мы (так он думал, наверное) так страшно унижали, когда сами служили в комендатуре.
То есть, то, что запрещено законом в отношении "сотрудников органов", запросто можно сделать с простым солдатом. И хотя ему, как никому другому наверняка были известны случаи, когда солдаты комендатур просто не доезжали до дома, когда возвращались с места прохождения воинской службы, тем не менее, полковник Глик пренебрёг этой опасностью, тем более, лично ему ничем не грозившей, и отправил нас дослуживать в стройбат. Вот тут то и начались обещанные "ягодки"...