Грант Игорь : другие произведения.

Четыре шага в другую сторону

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Можно долго быть рядом с человеком и не замечать его. Но однажды что-то словно убирает шоры... И тот, кто рядом, оказывается очень важен. Просто потому, что он есть
  Автор: Игорь Грант
  
  ========== 1. Одиночество в семейниках. ==========
   Я оторвался от плотных разборок с генератором, пнул напоследок этот тупой набор дохлого железа и ещё раз осмотрел цех. Блин, все тряпки уже в масляной грязи выгвоздал. Делать нечего, придётся испортить чего почище. И я бессовестно оторвал полосу от подола старой рубашки, висевшей на гвоздике рядом с аппарелью, возле которой и возвышался пресловутый агрегат. Нам его привезли уже три дня как. Но этот сволочной механизм, должный обеспечивать энергией небольшой рейдовый катер, оживать не хотел. А теперь, на четвёртый день, уже и мне не хотелось оживлять его. Сунуть бы его под пресс да сдать в металлолом. А то притащили развалину столетней давности и требуют восстановить рабочее состояние.
  
  
  
  В цеху было привычно шумно. Ребята из бригады занимались каждый своим делом. Кто-то драил кожух какой-то установки. Кто-то промывал детали судового дизеля, похоже - с того же катера, что и мой пациент. В общем, работа шла своим чередом. Поняв, что спина как-то неуютно себя чувствует, я вытащился из цеха на свежий воздух, прошёл до пожарного стенда и закурил, блаженствуя первую затяжку. И надо же было притащиться Бате. Бригадир как-то заговорщицки огляделся по сторонам и стрельнул сигарету. Помял её между пальцев, словно беломорину, прикурил, почему-то вздохнул и сказал:
  
  
  
  - Слушай, Марк, тут такое дело. Лёнька загулял, на работу сегодня не вышел.
  
  
  
  - Ну а я здесь при чём?
  
  
  
  - Ну вот, не проведаешь его? Чего-то он глупое по телефону сказанул. Что-то про потерю семьи. А ведь у него семьи нет. Он же детдомовский, - Батя глянул в небо. - Знаю я таких молодых да беспортошных. Как бы чего не учудил.
  
  
  
  - Этот может, - согласился я. Лёнька Бабанин действительно головы на плечах не имел. Руки золотые, любую железку исправит, а вот тяму - ни на грош. И я пожал плечами:
  
  
  
  - Заглянуть к нему можно.
  
  
  
  - Вот и ладно, - Батя покивал. - Если там чего, или помощь понадобится... Ты звони. После работы пойдёшь?
  
  
  
  - Ну, не сейчас же, - я затушил окурок. - Ладно, Батя, пойду колдовать. Труп-то оживить надо.
  
  
  
  - Ну, ну, колдунствуй потихоньку, - усмехнулся бригадир, и мы вдвоём вернулись в шумный цех.
  
  
  
  В тот день колдун из меня оказался никакой. Судовой паразит объявил всему миру бойкот и не желал работать. Я уже в который раз перебрал его до последнего винтика. Всё было в норме, почищено и помыто. Но он ни в какую не заводился. Пришлось с помощью трёх ребят и талей оттарабанить генератор на стенд, где на следующий день им предстояло заниматься уже Санычу, нашему кудеснику от электрики. Может, чего и нашаманит.
  
  
  
  Отмывшись в цеховом душе от масла, солярки и всякой другой грязи, я облачился в свой привычный летний костюм. Мятый лён выглядел не очень презентабельно, но мне было, в общем-то плевать. Зато эти штаны и рубашка с коротким рукавом позволяли чувствовать себя человеком в летний вечер, хоть пасмурный, хоть солнечный.
  
  
  
  От проходной я пошёл не по привычному маршруту домой, а на полпути свернул к одной из обшарпанных малосемеек, где Лёнька снимал комнату. Нужный подъезд, нужный этаж... В секции меня встретили гостеприимно, обдав волной перегара. На маленькой общей кухоньке прогрессировал гудёж. Но Лёньки среди гуляк не было. Я зацепил какую-то старушенцию, приволокшую на кухню банку солёных помидоров:
  
  
  
  - Лёнька сегодня дома был?
  
  
  
  - А как же ж, - закивала "божий одуванчик" (правда, какой-то обдутый и обсосанный). - Был с утра, мрачный ходил. Потом сбёг на работу. А уж вернулся или нет, того не знаю.
  
  
  
  Она отвлеклась, чтобы сердито погрозить дырявой ложкой нахальному мужичку, попытавшемуся цапнуть из банки красное лакомство алкоголика:
  
  
  
  - От я ж тебе, Палыч! Не замай! Вот рюмочку плеснёшь, тагда с нашим удовольствием...
  
  
  
  Мда, здесь мне ловить было нечего. Подошёл к двери Лёнькиной комнаты и постучал. И как в песне поётся: "А в ответ тишина..." Уже собрался развернуться и покинуть сию приветливую юдоль, как за обшарпанной дверью топнули ноги, щёлкнул замок, и деревянная преграда отвалилась от косяка на кулак. В проёме стоял Леонид, худой, бледный и в синих семейных трусах развесёлой композиции из рыбок и крабов. Хотя, скорее - висел. Эдак вальяжно зацепившись за дверь. Мутные глаза уставились на меня. И в них что-то прояснилось. Лёнька буркнул:
  
  
  
  - Заходь.
  
  
  
  И я осуществил этот самый "заходь", захлопнув за собой дверь на замок, чтобы шумные соседи не заглянули на "поболтать". Комната у Бабанина была обставлена... Мда, именно что обставлена. Табурет, стол-книга и старая кровать. И под всем этим противно-жёлтый потёртый пол. И давно не стираная занавеска на окне. Возле кровати, в изголовье, стопкой лежали книги, судя по корешкам - беллетристика. Лёнька Бабанин, отрок двадцати двух лет от роду, саданулся на своё лежбище и замер мордой в стену. Я же с сомнением глянул на пол - разуваться или нет? Победила совесть, туфли брякнулись рядом с двумя парами лёнькиной обуви, а я прошёл в комнату и уселся на табурет. Посмотрел на бледную спину коллеги по бригаде, на которой острые лопатки готовы были прорвать кожу, а пила позвоночника навевала воспоминания о фильме "Чужой". Сколько же вместе проработали под одной крышей? Блин, я же его почти не замечал два года.
  
  
  
  Ну, работает. Болтаем иногда ни о чём. Типично и современно. Я вздохнул и спросил:
  
  
  
  - Чего на работу не пришёл? Батя нервничает.
  
  
  
  - А чего ему? - шевельнулся портрет лопаток. - Завтра приду, объяснительную напишу.
  
  
  
  - Да нужна ему твоя бумажка, - почему-то рассердился я, - Он за тебя переживает. Да и мы все тебя потеряли сегодня. Вроде рядом человек, а тут бац - и нету.
  
  
  
  - Прямо так и потеряли? - не поверила спина.
  
  
  
  - Естественно. Народ интересуется - уж не женился ли?
  
  
  
  Лопатки хмыкнули. Лёнька перевернулся на спину и закинул руки за голову:
  
  
  
  - Можешь сказать, что не женился.
  
  
  
  Что-то мне в его ответе не понравилось. Интонации были какие-то не такие, что ли? И я сказал:
  
  
  
  - Ну, значит развёлся.
  
  
  
  Лёнька вздрогнул и удивлённо посмотрел на меня карими глазами из-под тёмно-русой чёлки:
  
  
  
  - Марк...
  
  
  
  - Чего?
  
  
  
  - Ты вот намного старше меня. Жизнь должен знать.
  
  
  
  - И?
  
  
  
  - Ну, вот скажи. Чего человеку надо? Уходит, не хватаю за руки - обижается. Хватаю - бесится.
  
  
  
  - А ты сам-то знаешь, нужна она тебе или нет?
  
  
  
  Лёнька закаменел лицом. Помолчал и выдал:
  
  
  
  - Да не она это.
  
  
  
  И почему-то зажмурился. Я уже более заинтересованно спросил:
  
  
  
  - Так у тебя их несколько?
  
  
  
  Бабанин вздохнул, сел на кровати, подтянув к подбородку крепко сжатые колени. Посмотрел мне в глаза и выдал:
  
  
  
  - Один он у меня. Был.
  
  
  
  Вот тут я слегка выпал в осадок. Был? Он? В голове зашевелились соображалки. Я достал из кармана рубашки сигареты и зажигалку:
  
  
  
  - У тебя тут курить можно?
  
  
  
  - Ага, - выдохнул Лёнька. - Кури.
  
  
  
  - А пепельница?
  
  
  
  - Блюдце возьми, - махнул он рукой на стол, где громоздилась немытая посуда. Я дёрнул оттуда кусок фаянса с голубой каёмочкой и поставил его себе на колено. Прикурил сигарету и спросил:
  
  
  
  - Один, говоришь? И что? Сбежал?
  
  
  
  Во взгляде Бабанина воцарилось полное недоумение. Я усмехнулся:
  
  
  
  - А ты ждал, что я тут начну про всяких извращенцев кричать? Не надейся. Мне до одного места, кто с кем шашни крутит. Сам знаешь, до какого.
  
  
  
  Лёнька ощутимо расслабился. Но весь его вид выражал лёгкое недоумение. Он явно ждал чего-то совершенно невообразимого. Да не на того нарвался со своими заявлениями. То же мне - "шок, это по-нашему". Следующие минуты я сидел молча. Докурил, затушил окурок, встал с табурета, вернув блюдце на стол, и сказал:
  
  
  
  - В общем, так. Цел, здоров, вменяем. Так и доложим Бате по телефону. Или сам ему позвони и обрадуй, что завтра явишь свой лик на работу. Старик действительно беспокоится. А я пойду.
  
  
  
  Лёнька вскочил с кровати с такой поспешностью, что я испугался - сейчас схватит и ляпнет что-нибудь не то. Но нет - просто уставился на меня уже не мутными глазами, а какими-то просветлевшими, что ли. И сказал:
  
  
  
  - Я сам ему позвоню. Слушай...
  
  
  
  Замялся Бабанин вполне ожидаемо:
  
  
  
  - Ты это... На работе не говори...
  
  
  
  - Повторяю, мне всё равно, кто с кем и когда. А лясы поточить я могу и о погоде. Не дёргайся, Бабанин. Всё пучком.
  
  
  
  Лёнька проводил меня из комнаты, но в коридор выходить не стал. Мы попрощались, дверь захлопнулась, и я под звуки пьяного шансона с кухни выставился сначала из секции, потом и из дома. Вот здесь я уже позволил себе понервничать. Ну, дела... Вот уж не ожидал, что Лёнька с таким вывертом по жизни идёт. Но он хотя бы идёт... А ему-то сейчас каково? Я сдержанно поржал. Как он мне выпалил свою тайну. С таким гордым видом - вот он я, аж жду истерик. Не дождёсси, милай. А вот после этого вечера могут быть проблемы. Я вздохнул. Знаю эту породу - сталкивался уже. Они почему-то уверены, что, если сразу не послал, то "к разврату готов". И начинают лезть со своими предложениями всякими. Как бы Лёнька не принялся меня окучивать. С годик назад такого же, только очень кавказского на икону, пришлось в итоге прижать в подворотне и покрутить кулаком у носа. Тот, вроде бы, понял. То есть, я его с тех пор не видел. Мда, ну да ладно, отобьёмся. И я зашагал в сторону дома. Привычный маршрут одинокого мачо - дом, работа, пивной магазин, дом... И пустовато как-то в жизни. Бабу, что ли, себе завести, чтобы пилила по вечерам? Надо над этим подумать.
  
  ========== 2. Мальчишка с вызовом в глазах. ==========
   Проснуться посреди ночи из-за странного сна - такое со мной случилось впервые. Пока таращился на окно, из-за занавески на котором подглядывала тихушница-луна, в памяти схлопнулась последняя картинка от Морфея - будто я эдак трепетно обнимаю малохольного парня, нашептывая что-то сладко-испуганное... Я тряхнул головой, прогоняя бредовый сон. Да уж, общение с Лёнькой до добра не довело.
  
  
  
  Тихонько посмеявшись, я встал с постели и прошлёпал на кухню своей сиротливой однушки. Свет включать не стал - в лунном свете и так всё видно. Прикурил сигарету и с наслаждением выпустил струйку дыма в потолок. Нет, ну приснится же такое... Электронные часы на холодильнике придушенно пискнули, доводя до моего сведения, что в мире наступило четыре часа ночи. Или утра? Никогда не мог понять, как определять такое время суток. Хорошо, хоть суббота наступила, и на работу идти не придётся. Так что можно возвращаться в постель и дрыхнуть дальше. При одной этой мысли стало хорошо. Я потянулся с ощутимым треском в оживших суставах. Чёрт, надо бы снова заняться спортом - всё тело закостенело. Докурив сигарету, я вернулся в комнату и включил телевизор. По какому-то каналу крутили второсортную страшилку про очередного мутанта-ящера. То ли "Крокозавр", то ли "Динодил". Ну, никакой фантазии у дешёвых режиссёров.
  
  
  
  Я растянулся на разложенном диване под живописные вопли голой девицы на экране, за которой по пляжу гнался набор корявых компьютерных пикселей. Ну прям как Лёнька, когда пытается удрать от очередного озабоченного. С того вечера, месяц назад, когда мы довольно странно поговорили, Бабанин с чего-то решил, что обрёл во мне лучшего друга, и принялся рассказывать мне о своих буднях и праздниках. Впрочем, иногда бывало очень даже забавно послушать его истории. Умеет же выдать меткую характеристику человеку. Улыбка сама вползла на лицо. Вспомнилось, как Лёнька отозвался о нашем начхозе. "Суровых будней угнетатель, инвентаря ни разу не отдатель". В самую суть. Если отдашь Тимурычу какой-то инструмент по запарке вечером, то с утра фиг допросишься обратно. Только с будённовского наскока...
  
  
  
  Мобильник бодро выдал арию Кармен, вырвав из расслабленности. Вот помяни такого, сразу же всплывёт! "Вечно тебе, Марк, везёт на буйных людей", - сказал я сам себе, схватил мобильник и ткнул кнопку громкой связи. Голос у Лёньки оказался каким-то напуганным:
  
  
  
  - Марк! Спасай! Меня тут скоро изнасилуют...
  
  
  
  - Ну ты нахал, - выдал я. - Четыре утра на дворе. Совсем уже оборзел.
  
  
  
  - Я серьёзно, - голос парня сбился на свистящее дыхание.
  
  
  
  - На бегу, что ли, болтаешь? Ты где? - спросил я, подыскивая аргументы, чтобы отшить полуночника.
  
  
  
  - Да рядом я, возле "Дубравы". Марк, помоги! - Лёнька явно запыхался. - Гопота привязалась!
  
  
  
  Бли-и-и-и-ин, застонал я про себя. Вот же кретин, нашёл какой дорогой к дому идти. Возле этого круглосуточного магазина вечно тусуются всякие недоуголовники. Им только дай возможность поизгаляться... Мои мысли сбились от ещё одного голоса, прозвучавшего где-то недалеко от Бабанина:
  
  
  
  - Чё зассал, дырка? А ну стой!
  
  
  
  - Бля... - выдал Лёнька и комнату огласили гудки. Думать было некогда. Я быстро напялил на себя штаны, вылетел в прихожую, на ходу сунул ноги в рабочие сапоги и накинул олимпийку. Машинально проверил - ключи на месте, в кармане. Дверь захлопнулась за спиной, словно отрезая путь к возвращению на пороге нового пути. Вот лезет же всякая дурь в голову. В считанные секунды я скатился по лестничным пролётам на первый этаж и вылетел на улицу. Ночная прохлада обрадованно взябкалась под куртку, покрыв тело мурашками. До "Дубравы" от моего дома было всего ничего - метров двести. Как раз в сторону Лёнькиной малосемейки.
  
  
  
  Бегать я умею в любой обуви. И уже через полторы минуты разглядел возню под стеной одного из домов. Ну точно! Три гаврика худосочной наркотической наружности жизнерадостно пинали скорчившееся тело, пытавшееся прикинуться если не плинтусом, то поленом точно. Недоурки даже не поняли, что такое приключилось. Я с ходу влепил с правой в башку ближайшему и одарил кирзой в бок второго. Оба сразу присмирели, изобразив листопад. Третий аж в росте уменьшился, отскочил на метр и заверещал:
  
  
  
  - Ты чё, сука?! Да мы тебя уроем, лошара!
  
  
  
  Вечно они грозят какими-то карами. Моисеи, блин, уличные. Я лишь наметил движение своим телом к его персоне, и его бледно-сметанную рожу словно кошачьим языком слизало. Двое пострадавших тихохонько сгреблись и также ретировались, пытаясь прикинуться ветошью. Не любит гопота тех, кто готов дать им отпор. Настолько не любит, что не быть им Моисеями. Тот хоть выполнил свои угрозы. Выбросив шавок из головы, я присел на корточки возле сжавшегося Лёньки и присвистнул. Видок у него был тот ещё. Весь такой в облипочку одетый - джинсики, жёлтая рубашка мокрого фасона, причёсочка в жанре "хочу, чтобы меня все и сразу"... И всё это под налётом уличной критики в виде пыли, мусора, наливающихся цветом синяков и капель крови из ссадин на морде. Комментарий вырвался сам:
  
  
  
  - Ты специально так нарядился? Чтобы ни один гопник мимо не прошёл?
  
  
  
  Бабанин меланхолично глянул на меня из-под локтя, которым по-прежнему прикрывал "фэйс", и томно протянул:
  
  
  
  - Мой рыцарь Марк на кирзовом коне примчался дружеским галопом при луне... Спасибо, Маркище!
  
  
  
  Лёнька сел на земле и охнул, скривившись от боли. Похоже, бока ему успели намять крепко. Я подхватил его под мышки и вздёрнул на ноги. Бабанин зашипел и ухватился руками за меня, угодив холодными лапищами прямо под не застёгнутую олимпийку. От такой терапии я вздрогнул, а Лёнька тут же отдёрнул руки и промямлил:
  
  
  
  - Ой, прости.
  
  
  
  - Пошли ко мне, чудовище, - выдохнул я. - Отведу тебя за ручку, там полечим боевые раны, да и баиньки. Отоспишься, а потом домой свалишь.
  
  
  
  Парнишка как-то обречённо кивнул, а потом уверенно посмотрел мне в глаза и сказал:
  
  
  
  - Спасибо, Марк.
  
  
  
  Ну вот, мне даже теплее стало. Всё-таки мальчишка небезнадёжен. Обратный путь к моему дому пролёг по синусоиде. Гадское трио потрудилось над Лёнькой на славу, и идти ему было не очень-то легко. Уже у подъезда я осторожно спросил, не отпуская его плеч:
  
  
  
  - Может, скорую вызовем?
  
  
  
  - Да ну их, - напрягся Бабанин. - Всё равно они ничего не сделают. Всё зарастёт к понедельнику.
  
  
  
  Вот что мне в нём всегда не нравилось, так это некий пофигизм обречённого. Я вздохнул и завёл его в подъезд. Лестничные пролёты, третий этаж, привычно-потёртая дверь. Вот мы и дома. В прихожей Лёнька как-то резко ослабел. Видимо, последние силы истаяли. Но, как говорится, дома и стены помогают. При электрическом свете последствия избиения проступили нагло-яркими пятнами. Я слегка тряхнул пострадавшего:
  
  
  
  - Так, не спать. Разувайся и проходи.
  
  
  
  Сам сдёрнул с ног кирзачи, повесил на крючок олимпийку и отправился на кухню, заводить чайник, да заодно и поесть чего сообразить. Лёнька же, судя по звукам из ванной, отправился смывать пыль бандитских дорог. Часы пискнули про полпятого. В холодильнике нашлось старое шоколадное печенье. С сомнением покрутив в руке пачку кондитерских подошв, я положил их обратно и решил, что малому сейчас нужнее колбаса. Будем делать бутерброды. Отполовиненная палка полукопчёной брякнулась на стол. Рядом я положил батонную нарезку. Нормально вроде бы... В кухню заполз Лёнька и со стоном опустился на табурет. Кромсая колбасу, я спросил:
  
  
  
  - Сначала помоешься? Или уже после чая?
  
  
  
  - После, - буркнул парень, - а то там и усну. Будешь мне потом полгода вспоминать.
  
  
  
  - Прям, я такой злопамятный, аж страшно, - я усмехнулся и едва не порезался, заметив, какими большими глазами Лёнька уставился на мой торс. Ох ты ж, да ведь он в первый раз видит меня практически в неглиже не в рабочем душе. Мысли скакнули дальше. Квартира, полунеглиже, в гостях гей... Мать моя женщина! Бр-р-р-р. Не удержавшись, я проворчал:
  
  
  
  - И не лапай меня взглядом, пра-а-ативный.
  
  
  
  Лёнька вздрогнул и совсем по-детски покраснел. После чего улыбнулся и сделал вид, что разглядывал мою коллекцию пофигистических магнитов на дверце холодильника. Через пять минут чайник отсвистелся о готовности. И наступил момент истины. Заварка, лимончик, бутерброды - не жизнь, а малина. Ещё через пару минут я поймал себя на том, что разглядываю своего коллегу по цеху, причём - весьма нагло и безо всякого зазрения совести. Бабанин даже со следами битвы на лице не производил впечатления взрослого парня двадцати двух лет отроду. Мальчишка, иначе не скажешь. Тёмно-русые волосы, обесцвеченные наполовину длины, являли собой типичный пример средней рабочей лохматости на его голове. Тонкие черты лица, прямые брови, большие серо-зелёные глаза, чуть полноватые губы, самый обыкновенный нос... И на всём этом какой-то налёт печали, что ли. Так и не нашёлся с определением. На тонкой шее парня острым клином бегал кадык, провожая горячий чай в недра щуплого, но весьма ладного тела. О чём это я? Поняв, что на полном серьёзе изучаю мальчишку с откровенно физиологической точки зрения, я громко фыркнул и закашлялся. Лёнька растерянно потянулся хлопнуть меня по спине, но не рискнул. Утерев слёзы, выступившие из глаз, я успокоился и сказал:
  
  
  
  - Ладно, допивай. И будем спать ложиться. Ничего против не имеешь на одном диване спать?
  
  
  
  Бабанин отчаянно замотал головой и выдохнул:
  
  
  
  - Нет... Не имею.
  
  
  
  - Вот и хорошо. Иди в ванную, сейчас притащу тебе полотенце чистое и что там тебе ещё надо.
  
  
  
  - Ничего не надо, - Лёнька испуганно глянул на меня исподлобья. - Давай полотенце, и я пойду в душ.
  
  
  
  Минутный променад до бельевого шкафа в комнате, возвращаюсь на кухню и отдаю малому шикарное махровое изделие китайской лёгкой промышленности. Бабанин с видом знатока покрутил его в руках, оценил мрачную пантеру, развалившуюся по серой ткани, и молча скрылся в домашнюю пещеру с персональным водопадом. Я же вернулся в зал, достал из шкафа ещё одну подушку и кинул её на постель. Чуток подумал и добавил к ней вторую простыню для поукрываться... Спать с Лёнькой под одним покрывалом - это будет уже верх "культурного шока" для меня, любимого. По телику шёл всё тот же фильм. И всё та же девица убегала по тому же пляжу от того же пиксельного мутанта. Да уж, должно быть в жизни хоть что-то постоянное... Спохватившись, я быстро скинул штаны и натянул трусы, нашарив их под диваном. Привык жить один, вот и завелась привычка дрыхнуть голяком. Что в данной ситуации "не комильфо". Так оно будет как-то уютнее.
  
  
  
  Я погасил на кухне и в зале свет и завалился на диван, заботливо укутавшись в простыню. Минут через двадцать киношных девичьих воплей Лёнька Бабанин, слесарь и гей, выбрался из душевого плена с мокрым полотенцем на плече и ворохом своей одежды на руках. Повинуясь моему неопределённому жесту, кинул шмотки на кожаное кресло, а полотенце развесил на дверце шкафа. Пока он слонялся по комнате, я украдкой следил за ним, чувствуя что-то малознакомое внутри своей давно заиндевевшей туши. Светлокожее чудо с лохматыми прядями на голове вызвало во мне щемящее желание пригреть, прижать к себе и не отпускать, чтобы больше не вляпался в дурную историю. Когда он потянулся повесить полотенце, светленькие лёнькины боксёры, очевидно великоватые, технично сползли, устроив демонстрацию половины бабанинской задницы. Ёпть! И так захотелось прикоснуться к мальчишке, что я сам себе скомандовал спать и крепко зажмурился. Вот уж никак не ожидал от себя такого! Офигехренитительно...
  
  
  
  Диван скрипкнул, докладывая о наличии постороннего рядом со мной. Лёнька почти шёпотом спросил:
  
  
  
  - Тебе телик нужен?
  
  
  
  - Неа, - деланно сонным голосом ответил я и только потом сообразил, что пульт валяется на табурете с другой стороны от меня. Лёнька же практически лёг на меня, потянувшись за штурвалом от мира масс-медиа. Какой же он горячий... Я едва не пискнул, ощутив прилив истомы куда не следует. Да что происходит-то? Неужели я тоже... Спешно отбросив крамольную мысль, представил в воображении голую блондиночку и с облегчением почувствовал, как отхлынуло напряжение в паху... ЧТО?! Мамочки, у меня же упал на бабу!!! Нет, всё, спать. С лёгким щелчком экран телевизора обломил пиксельного мутанта, так и не дав ему догнать истеричную актрису. Комната погрузилась в лунный сумрак. А я лежал, думал и слушал, как возится рядом на диване мальчишка, вызвавший в моей душе нечто новое. То, что в этой жизни ко мне ещё не прикасалось. И не знал я в эту минуту, плакать мне или смеяться.
  
  ========== 3. Не сейчас и не так. ==========
   Вискарь оказался тот ещё. Впрочем, мне было всё едино. Ненадолго перехватило дыхание, пока не запил псевдо-ирландскую дрянь глотком осветлённого яблочного сока. Какая же ты паскуда, Ленка... Не прощу, тварь. Обожгла новая волна ненависти, заставляя пальцы на руках сжаться в кулаки. Мало, надо ещё. Набулькал в высокий стакан виски на два пальца и залпом выпил. В груди выросло трезвое понимание - надо было брать водку.
  
  
  
  А вокруг буянила тусовка типичного российского бара. Под буханье ударных и свист высоких нот на танцполе сборище паралитиков Ордена Святого Витта усиленно думало, что эстетствует в красивом танце... Пусть их, эстетом быть не запретишь. А вокруг квадратной ямы с добровольными эпилептиками - волны пьяного угара и злого неврастенического веселья реют над столами, за которыми прожигают пустую жизнь типично-яркие типично-представители золотой молодёжи и платиновых менеджеров типично-среднего звена. Люди от-ды-ха-ют. А над ними гордо парят клубы табачного дыма. И светомузыка в голове...
  
  
  
  Я почувствовал, как мой истощённый мозг начал превращаться в ветошь, и отвернулся от зала к бару, за стойкой которого и пребывал последние два часа, загружаясь золотистым пойлом. Не помогало. Ну да хоть какое-то занятие. Лишь бы отвлечься от мыслей. Марк, Марк, Марк, что же тебе так "везёт"? Чем ты провинился и перед кем? За что эта стерва-жизнь снова тебя ударила? Да ещё так больно. Память серой тенью распахнулась, возвращая в это долбанное утро этого долбанного дня. Хорошее такое утро обычного рабочего дня.
  
  
  
  Бессменный бригадный Батя трудится над какой-то электромеханикой в своей конуре. Лёнька потрошит на стенде очередной корабельный движок. Парни вокруг просто работают - кто-то смеётся, кто-то ругается, кто-то насуплено драит графитовой пастой трущиеся детали какого-то судового клапана. Заводской цех во всей приязни привычной рутины.
  
  
  
  Бабанин, гад, отрастил за месяц анимешную причёску, этакую лохматость с полуэмовской чёлкой. Вот кому жизнь ни разу не в тягость. Поймав себя на том, что опять рассматриваю Лёньку взглядом Людовика XIV, оценивающего коня на предмет употребить по назначению, стараюсь с головой погрузиться в работу. Всё-таки заказ срочный, да и зарплата наша от нас самих зависит. Да и Ленка с утра звонила, хотела о чём-то поговорить. Минут через пятнадцать меня из беспробудного зависания над глюкнутой деталью движка вывел хлопок по плечу, сопровождавшийся лёнькиным голосом:
  
  
  
  - Эй, Марк, оторвись от железа. Глянь, кто к тебе пришёл.
  
  
  
  Я туповато уставился на Бабанина, пытаясь сообразить, как же пришпандорить эту заковыристую коленчатую хрень на законное место, куда она влазить не желала из принципа. Лёнька лыбился, показывая рукой в сторону цеховых ворот. В проёме стояла она, озарённая со спины утренним солнцем. Ладная, стройная и чуть высокомерная. Платье-сарафан лазоревого цвета подчёркивало фигуру просто идеально. И как я раньше не замечал, что в нашем заводоуправлении работает такая... Лада, другого слова не найти. Месяц назад, как раз через пару дней после ночной беготни за вляпавшимся Лёнькой, меня занесло в секретариат, Батя попросил занести какую-то бумажку. Торопливо сунул наряд в первые попавшиеся руки и тут заметил, какие это красивые руки, даже замечательные. Посмотрел на их хозяйку внимательно и... Уже через два дня мы оказались вместе в баре. Всё было замечательно. Но несколько дней назад Ленка как-то охладела в отношениях. Пару раз даже пришлось тормошить. В итоге я не обратил на это внимания, уйдя с головой в срочную работу. В перспективе на серьёзные отношения я даже взялся фрилансить - где-то по дизайну, где-то по 3D-моделированию, благо опыт есть. А вчера вечером, позвонив Елене Прекрасной, на предложение об очередной встрече услышал скучное "Приболела, не могу сегодня". Дело житейское, с женщинами бывает. Так что Маркище в моём лице сочувственно пожелал даме сердца выздоравливать и занялся очередной вёрсткой ландшафта за будущий длинный рубль.
  
  
  
  Сегодня утром меня поднял не будильник. Вибродребезг мобильника рашпилем взъерошил заспанные нервы, подрывая с постели. Правая рука механически сцапала телефон, и ленкин голос буднично так дохнул из трубки в ухо:
  
  
  
  - Привет, солнце. Нам надо поговорить.
  
  
  
  - Прямо сейчас, что ли? - буркнул я, продирая глаза.
  
  
  
  - Нет, я часов в девять зайду к тебе в цех, - голос у Ленки был вполне деловитый. - Так что жди, Марик.
  
  
  
  - Это угроза? - вкрадчиво спросил я, уже окончательно проснувшись.
  
  
  
  - Нет, солнце, предупреждение, - Ленка хмыкнула где-то в своей квартире. - Так что готовься. Разговор будет серьёзный.
  
  
  
  И в трубке гудками зазвучало моё недоумение. Тряхнув головой, я глянул на телефоне время и стал собираться. Умыться там, чаю попить с бутербродами, всё как обычно. Потом была пробежка до проходной, цех, раздевалка, стендовые будни...
  
  
  
  И вот она здесь. А Бабанин весело скалится, готовясь высказать очередную скабрезность про наши с Ленкой отношения. Я предупреждающе глянул ему в глаза, намекая, что сейчас таких шуток не пойму, потому что всерьёз задумался по пути на работу о собственных детях. Взгляд у Бабанина был странен и никак не вязался с широкой улыбкой. Злой взгляд, раздражённый. И больной, как у обиженного ребёнка. "Чего это с ним?" - пронеслось в голове, а я уже шагал к воротам, вытирая тряпкой замасленные руки. Спохватившись, оглядел себя. Ну точно! Верх рабочего комбинезона болтался в районе задницы - всё-таки летний заводской цех сродни пеклу. А на голой груди красочно темнело пятно старой смазки. И когда же это я умудрился вытереть об себя руку? Скороспелая попытка вытереть пятно всё той же тряпкой до добра не довела. Пятно стало просто кошмарно огромным. А, ладно, на работе я или в салоне красоты?
  
  
  
  Лена встретила меня пристальным взглядом и типичной своей фразой:
  
  
  
  - Пошто-пошто вы извозились?
  
  
  
  - У тебя что-то случилось? - спросил я, выходя на улицу. Моя будущая, как я надеялся, спутница долгой жизни отрицательно качнула головой, словно пребывала в раздумьях. Мы дошли до "курятника", как недавно обозвал кто-то из бригадских место для курения. Я достал из кармана комбеза пачку сигарет и зажигалку, извлёк единицу содержимого из картонной коробочки с грозной надписью-предупреждением, прикурил и втянул в себя горьковатый дым, всегда дававший мне дополнительную ясность мысли.
  
  
  
  Ленка как-то странно посмотрела и выдала фразу, от которой меня взяла оторопь:
  
  
  
  - Представляешь, Марк... Я сегодня проснулась со странным ощущением. А ведь у нас мог бы быть ребёнок.
  
  
  
  Что-то неприятное улеглось мне на сердце, притормозив руку с недонесённой до губ сигаретой. Не спросить было нельзя:
  
  
  
  - Ты о чём?
  
  
  
  - Аборт я вчера сделала, Марик. Что тут непонятного? - Ленка посомтрела мне в глаза так, словно я был нашкодившим кутёнком.
  
  
  
  - Аборт? - тупо переспросил я.
  
  
  
  - Ага, - она поправила чёлку тёмных волос на своём лице. - У нас мог бы быть ребёнок. Но его не будет. Или её. Повеселились и будет. Заводить детей со слесарем в мои планы не входит, Маркище. Ты уж извини.
  
  
  
  И я понял, что курить больше не хочу. Очень сильно не хочу. Словно эту проклятую сигарету затушили о мою душу. Всё стало предельно ясно и понятно, и в дополнительных вопросах и выяснениях не нуждалось. Я лишь коротко сказал, глядя куда-то за её правое плечо:
  
  
  
  - Вот и ладно.
  
  
  
  Она чуть виновато улыбнулась и спросила:
  
  
  
  - У тебя на сегодняшний вечер планы есть?
  
  
  
  - Есть, - я слегка обозначил кивок.
  
  
  
  - Тогда до встречи?
  
  
  
  Что ещё она могла подумать? Все мои вечерние планы последнего месяца были так или иначе связаны с ней. Но сейчас я равнодушно сказал:
  
  
  
  - В моих планах тебя нет.
  
  
  
  - Что? - на её лице появилось лёгкое непонимание.
  
  
  
  - Я тебя больше знать не хочу, - объяснил непонятливой дуре слесарным тоном. - Всего доброго.
  
  
  
  Что-то мешало в левой руке. Точно - сигареты и зажигалка. Смятая пачка отравы полетела в урну, следом отправилась пластиковая ёмкость с газом и кремнем. Старательно вытирая пальцы на руках всё той же тряпкой, я отвернулся от той, с кем ещё пять минут назад хотел связать свою никчемную жизнь. Сорок лет уж скоро, а всё надеялся на что-то путное. Да видно - не судьба.
  
  
  
  Не стал оглядываться, проверять - ушла или нет, не стал даже думать о ней. Зачем? Работать надо. Вернувшись к стенду, уставился на детали двигателя. И пробормотал:
  
  
  
  - Какой же я дурак.
  
  
  
  - Марк, что-то случилось? - сбоку нарисовался Лёнька, в глазах у которого тлели какие-то странные огоньки.
  
  
  
  - Идиота родила наша планета, - пробормотал я. Бабанин тут же распахнул глаза ещё шире и спросил:
  
  
  
  - Марк, что с тобой?
  
  
  
  Чёрт, неужели у меня что-то с лицом? Я попытался усмехнуться, чувствуя, как начинает болеть где-то под рёбрами:
  
  
  
  - Да в порядке всё.
  
  
  
  И сам себя опроверг:
  
  
  
  - Что-то мне нехорошо... Отпрошусь на сегодня, пожалуй.
  
  
  
  - Что она тебе сказала? - Лёнька подался ко мне почти вплотную, буквально змеиным шипением выцеживая слова. - Убью прошмандовку...
  
  
  
  И в глубине его странных глаз я вдруг увидел себя, словно со стороны. Тряхнул головой, проморгал отчего-то поплывшие глаза и вдруг на миг коснулся выгвазданной в масле ладонью его тощей обнажённой груди. Вся наша бригада предпочитала работать в полунеглиже - уже с самого утра под его металлическими сводами стояла душная жара. Бабанин вытаращился на меня, так ничего и не сказав. Я же усмехнулся и сказал:
  
  
  
  - Хороший ты парень, Лёня. Но дурной. Заняться бы твоим воспитанием, да кто я тебе... Пойду отпрошусь у Бати. Не работается мне сегодня. Никак не работается.
  
  
  
  Дальше всё было как в тумане - разговор с Батей, бытовка, душ, проходная, улицы, улицы, улицы. Вот спрашивается - с чего такой туман в голове? Ну, ошибался... С любым может случиться. А ведь утром смотрел на Бабанина и думал о детях.
  
  
  
  Вот и поговорили с Леной о них же. Лена-полено, вот уж точно. Если бы я знал... Горько понимать, что знание ничего бы не дало. Лишь многие печали. Я щёлкнул пальцами, подзывая бармена. Парень, явно студент, услужливо налил в стакан ещё виски. Ему-то что, с утра не моим похмельем страдать. Похмельем, бухмельем... Захотелось посмеяться, да так, чтобы икота пробрала, чтобы дыхание умерло где-то в горле, чтобы свело судорогой хоть что-нибудь там, где напуганной шизой сдыхала надежда на что-то большое и светлое. Как я мог опять нарваться? Сколько раз уж наступал на эти грабли. И вот - опять. Барную стойку куда-то повело. Она почему-то тоже решила уйти от меня. Да ещё и виски утащить. Э, нет. Шалишь, скотина полированная. Я протянул руку, чтобы придержать бутылку, и понял, что сейчас рухну на пол. А ничего так виски оказался. Как ниндзя сработал. Долго подкрадывался, готовился, выбрал момент и вывел из строя. Правда, в голове всё ясно и отчётливо.
  
  
  
  Чьи-то руки довольно небрежно подхватили меня за подмышки и выровняли. Знакомый голос пробормотал над правым ухом:
  
  
  
  - Ёксельный тапок... Это ж надо было так нажраться!
  
  
  
  Да уж, только Лёньки тут и не хватало для полного счастья. Я ухитрился поймать ускользающее равновесие и с неожиданной злостью спросил:
  
  
  
  - Чего надо?
  
  
  
  - Домой тебя надо, вот чего, - тихо ответил Бабанин.
  
  
  
  - Ты почему шепчешь? - удивился я.
  
  
  
  - Вот сейчас машина приедет, загрузим тебя и домой поедем, - Лёнька поднырнул мне под руку, поднял с баркой скамейки и потащил к выходу. И почему-то мне даже сквозь две наши футболки стало интересно ощущать его крепкие мышцы. Парень оказался таким родным и уютным, что мне ничего другого не оставалось, как великодушно расслабиться и дать оттарабанить свою бренную тушку, куда Сусанин послал. Снова стало легко и весело. Так весело, что я даже не удивился, осознав себя возле двери собственной квартиры. Бабанин придержал меня и в полголоса выругался. А потом спросил:
  
  
  
  - Где ключи?
  
  
  
  - В кармане, - бодро ответил я с внятностью удава, ползущего по стекловате. Но Лёнька понял, что я попытался до него донести. И нагло залез рукой в один из передних карманов моих шорт. А ведь они тесные, всё-таки! Кожу бедра под подкладом словно обожгло. Но вот чужая ладонь покинула карман вместе со связкой ключей. Попав в прихожую, Лёнька захлопнул дверь и прислонил меня к стене. Не было сил даже сползти по ней поближе к полу. Лёнька что-то буркнул себе под нос и тут же ойкнул, поймав меня на излёте - упасть я был ещё очень даже способен.
  
  
  
  - Горе ты моё луковое, - раздалось впотьмах коридора. Я почувствовал, как меня припёрли к стене ничем иным, как... Даже в жар бросило. А Лёня нагнулся и принялся меня разувать. Загребущие руки схватили его за талию и потянули ко мне. Посопев Бабанину в шею пару секунд, я нашёл в себе силы проворчать:
  
  
  
  - Не надо. Я сам.
  
  
  
  А мысли в голове принимали всё более интересный оборот. Ладненькое горячее тело парня, которое я прижимал к себе, да ещё и спиной, будило в глубине распоясавшегося разума такие образы, что мама даже и не подумает горевать. Сразу прибьёт. Но сейчас передо мной стояла другая задача - добраться до дивана. Пришлось Лёньку отпустить. Правда, он почему-то не спешил отпускаться. Но меня опять повело в сторону. И столько сожаления было в голосе парня, когда он меня ловил:
  
  
  
  - Да стой же, пьяная морда!
  
  
  
  Наконец, щёлкнул выключатель, дав команду лампочке воссиять над тапками и прочим барахлом, сваленным в прихожей. Меня дотащили до спального плацдарма и обрушили на скрипучее ложе. Боже, как мутить-то начало! Но тут же отпустило. А Бабанин технично стянул с моих ног летние плетёнки.
  
  
  
  "А ведь у нас мог бы быть ребёнок". Как всё просто. Вот так вот - решила сама и справилась с ситуацией... Какая же ты дрянь, оказывается, Ленка. Ребёнок, я так давно хочу ребёнка... Лена, что же ты наделала? Зачем ты так? Лёнькино лицо нарисовалось где-то надо мной. Что это он делает? Зачем гладит по щеке?
  
  
  
  - Марк, всё хорошо, - говорит вышина. - Не плачь, Марик... Пожалуйста. Она дур-ра. А ты справишься. Я же тебя знаю.
  
  
  
  Ленка, Лёнька, так похоже. А он наклонился к моему лицу и почти невесомо поцеловал в щёку, туда, где только что были его пальцы. Обидно-то как, и он туда же. Я отмахиваюсь:
  
  
  
  - Заменить её решил, что ли?
  
  
  
  - А если и так? - в голосе Лёньки вызов, самый настоящий. Вспомнилось, как мы тогда лежали в темноте. Я не спал, а он сопел не хуже сурка. По-хозяйски спал. Руки-ноги на меня закинул и дрых. Приятно-то как. И я ответил:
  
  
  
  - Возражать не буду.
  
  
  
  Бабанин притих на пару секунд, после чего вместе с его жарким дыханием мне в ухо прокрались странные слова:
  
  
  
  - Не сейчас. И не так.
  
  
  
  Он оторвался от меня, где-то погас последний свет, а потом диван рядом со мной заскрипел, и я почувствовал его спину. Мои руки тут же обняли Лёньку, чтобы не сбежал, не скрылся. Чтобы не забыл того, что сказал. Бабанин повозился, пристраиваясь ко впадинам моего полуспящего уже тела. И сквозь стремительно набегающий сон я услышал:
  
  
  
  - Спи давай... Никуда ты от меня теперь не денешься.
  
  
  
  Я всегда был самым послушным ребёнком на свете. Что оставалось делать? Только провалиться в безмятежную круговерть пьяного сна.
  
  ========== 4. Душ Мендельсона. ==========
   Срочная работа подвалила уже под самый конец рабочего дня. Дед, с видом Ивана Грозного, отправляющего раба на дыбу, тираническим усилием оставил в цеху двоих, чтобы сделать срочный заказ. Я не находил себе места, стараясь не подавать вида, что впал в смятение. Поломка во внезапном генераторе оказалась такой, что других и оставить-то не могли. Что-то мог сделать только я, а что-то - только Лёнька. Вот мы вдвоём и попали под раздачу. Мрачные мысли так и лезли в голову. После той пьяной ночи обрывки воспоминаний уже несколько дней не давали мне покоя. А ещё сегодняшний сон... После которого я проснулся с настоящим шоком.
  
  
  
  Мне снилась пустыня под ночным небом, в котором почему-то в чехарду играли звёзды. Тёмная прохлада овевала обнажённое тело. Я же сидел у костра и смотрел на кошмарного вида израненного парня, чем-то смутно знакомого. Когда-то он мне уже снился в не самом потребном смысле... И это смущало. Самое удивительное, что я понимал отличие происходящего от реальности. Из сна запомнилось только несколько моментов. Помню, я тащил израненного к воде, какие-то разговоры, а потом исступлённый горячий секс, быстрый, яркий, многократный, словно я не сорокалетний механик, а юнец, полный сил и молодой нерастраченной энергии. Под конец уже этого бурного сна лицо черноволосого раненного парня неуловимо поменялось, и я без единой нотки удивления понял, что отдаюсь Лёньке... Я! Отдаюсь! Лёньке! От осознания этого факта и наскочило пробуждение. Лёжа в темноте с распахнутыми глазами, я постарался унять судорожное дыхание и совладать с тяжёлым вязким напряжением в паху. Член стоял колом...
  
  
  
  Сейчас, уже под вечер, растерянный стыд за пьяный бред памятного вечера смешался с пылающим в груди смущением от странного невероятного сна. Бросая украдкой взгляды на Лёньку, копошащегося внутри генератора, я курочил агрегат с другой стороны и злился. На себя, на него, на весь этот грёбаный мир, на сучку Ленку, убившую нашего с ней ребёнка. Это раздражение странным образом сочеталось с непосильным желанием прикоснуться к голому торсу Бабанина, чтобы проверить - похоже это будет на сон, или нет? Жара и духота постепенно спадали внутри цеха. Всё-таки вечера уже не такие тёплые, как недавно - осень не за горами.
  
  
  
  Словно чувствуя мою нервозность, Лёнька не болтал, вопреки обыкновению, а сосредоточенно делал вид, что работает. Но я не я буду, если его взгляд не метался в мою сторону каждую минуту. И это раздражало ещё больше. Постепенно цех окончательно опустел, а мы всё ещё возились, измазавшись машинным маслом по самое "нехочу". Работа оказалась "засадная", мелких поломок нашлось с вагон и маленькую тележку, но часам к девяти вечера мы справились. На испытательном стенде генератор выдал нормированные показатели, и мы с Лёнькой в полной тишине отправились в раздевалку.
  
  
  
  Узкий коридор, освещённый слабым вечерним солнцем сквозь стеклянные кубы огромных окон, веял прохладой, я даже подумал, а не натянуть ли на плечи верх рабочего комбинезона. Лёнька, шедший чуть впереди, остановился, как-то беспомощно посмотрел на меня и спросил:
  
  
  
  - Так и будешь злиться?
  
  
  
  - Я не злюсь, - огрызнулся я в ответ.
  
  
  
  - Ещё как злишься, - он хмуро поёжился. - Ничего же не было. Ты тогда так набрался, что не соображал, что несёшь.
  
  
  
  - Всё я соображал, - притихшее было раздражение упрямо подняло голову, и я несколько рвано выдохнул, после чего сказал:
  
  
  
  - И сейчас соображаю. Чего прикопался?
  
  
  
  - Прости, - прошептал Лёнька и упрямо поджал губы, - но я не понимаю. Что такого случилось? Почему ты так разозлился? Сам же говорил, что тебе без разницы, кто с кем и когда.
  
  
  
  - Я и сейчас так считаю, - озноб прошёл, сменившись тёплыми мурашками на обнажённой спине. Разводы масла на коже стали ощутимыми и какими-то противными. - Пошли уже, помыться охота.
  
  
  
  Добравшись до раздевалки, я скинул, наконец, грязную робу, оставшись в чём мать родила, снял с крючка в кабинке пакет с мочалкой, мылом и полотенцем, и двинулся в огромную цеховую душевую. Шлёпанье резиновых тапок по кафельному полу глухим эхом отозвалось в тишине безлюдного помещения. Проходя мимо секции, где обитал Лёнька, я на миг остановился, уставившись на голого Бабанина, бледной тенью маячившего в полумраке скудно освещённой раздевалки. Парнишка показался таким одиноким и обиженным, что захотелось обнять и приласкать. Внутри всё тут же отозвалось горячей дрожью, стоило додумать порыв. Какое, нахрен, обнять и приласкать! Я понял, что, если сделаю хотя бы шаг в его сторону, то не сдержусь и случится нечто ненужное, тайное, странное и пугающее. Сны пережить можно, а вот наяву сделать то, о чём настоятельно пело желание... Я не представлял, как это возможно. Судорожно сглотнув, я нарочито грубо спросил, отгородившись от Лёньки пакетом:
  
  
  
  - Ты идёшь? В десять горячую воду отрубят.
  
  
  
  - Конечно, сейчас, - невнятно отозвался Бабанин, как-то скособочено повернувшись ко мне округлым тылом. - Ты иди, я догоню.
  
  
  
  - Как хочешь, - мне только и оставалось, что пожать плечами, а в сдавленной неведомыми ощущениями груди ещё сильнее заклубилась злость... и обида. Осознав это, торопливо продолжил путь к душевой. Я злился на себя за стыдные желания, на Лёньку за этот странный испуг, на клятый цех, где кроме нас никого не было... Тряхнув головой, отогнал лишние мысли на задворки сознания и твёрдо решил про себя: "Всё! Мыться! И валить! Как можно быстрее..." Уже взявшись за ручку двери, ведущей в душевую, я отчётливо понял, что теперь этот голый бледный призрак будет преследовать меня везде и всегда. И добром это не кончится... Обострять ситуацию душа не лежала. Возможно, придётся увольняться. Парнишка-то тут ни при чём. Это у меня, похоже, наметились проблемы с мировоззрением. Мысль стала самой тягостной. Ощущение растерянности придавило. Скользя тапками по сырому кафелю, я вошёл, наконец, в душевую, достал из пакета содержимое (полотенце повесил на крючок, а мочалку с мылом прихватил с собой) и выбрал самую крайнюю слева кабинку.
  
  
  
  Вообще, заводские душевые весьма интересны в плане сплочения коллектива. Полное отсутствие уединения сродни обстановке на нудистском пляже. Никакие пошлости в голову не лезут, даже если ты будешь самым-рассамым геем среди разновозрастных мужиков. Толпа моющихся - это именно толпа, обезличенная, шумная, разгорячённая душем. Но, когда в том же месте не толпа, а один, два или три человека, я всегда замечал странность. Две крайности: или эти одиночки расползаются в самые дальние кабинки без дверей, или с точностью до наоборот - чуть ли не в одну кабинку забираются. Чем это обусловлено, никогда не понимал, и вряд ли пойму.
  
  
  
  Сейчас вошедший следом за мной Лёнька не стал впадать в эти крайности - пристроился отмывать машинное масло через две кабинки от меня. Горячая вода с шумом ударила в кафель, смывая раздражение... Ненадолго. Потому, что сам факт присутствия здесь, рядом, этого парня дерущим шкуру наждаком срывал остатки спокойствия. Я стоял под упругими струями воды, пытаясь унять дрожь в конечностях, жмурился и рвался на части.
  
  
  
  Хотелось странного и страшного. В какой-то момент я понял, что могу сорваться, заскочить в его кабинку и начать бить. Калечить того, кто так возмутил мой привычный мирок, показал другую сторону моей же личности. Никогда не считал нормальным однополые отношения. Понимал, но не принимал. А тут оказалось, что я хочу парня, да ещё как! По-скотски, не столько поиметь, сколько отдаться на его милость, испытать полноту слияния. А потом и поиметь самому, подавить, впитать в себя это горячее тело, распаренное и чистое, которое сейчас где-то тут, неподалёку, смывает с себя грязь трудового дня. Такие желание не могли быть правильными, но они - были. И никуда от них деться я не мог. Оттого и тряслись руки и колени, а в ногах плавала слабость, достигая места слияния ног, где она вдруг наливалась тянущей плотной силой, отдаваясь в болезненно напряжённом члене. От нахлынувшей слабости в глазах полетели чёрные мушки, заставляя жмуриться и трясти мокрой головой, разбрызгивая воду на кафельные стены. Струи, бьющие из гнутого распылителя над головой, даже не пытались унять моё разорванное состояние. Наоборот, от их ласки по палёной коже волна желания только поднималась, захлёстывая с головой.
  
  
  
  Когда я уже практически решился сбросить напряжение привычным способом, сзади ко мне прижалось горячее тело, изменив шум воды на глухой шелест. Лёнькин голос с глухим напряжением прошептал:
  
  
  
  - Ну что же ты! Не надо! Позволь, я помогу...
  
  
  
  По моему оцепеневшему телу скользнули чужие ладони, добрались до члена и сжались на стволе капканом, словно отрезая путь к... спасению? Бегству? От этого прикосновения я не смог сдержать протяжный стон. Стремительно развернувшись, упёрся взглядом в потемневшие глаза наглого парнишки. Его трясло не хуже, чем меня. И это странным образом разгорячило ещё сильнее. Деликатное, но настойчивое движение его пальцев по моему стволу едва не подрубило колени. Чтобы не упасть, я ухватился за его плечи и замер, впитывая тёмное желание, клубившееся в лёнькиных зрачках. Сейчас, среди воды, пара и кафеля, он не казался мне маленьким и щуплым. Наоборот, мы оказались равны во всём - в росте, комплекции, мокроте и желании того, о чём в приличном обществе предпочитают молчать. Горячая вода смыла большую часть стеснения, направляя желание в свободное плавание.
  
  
  
  Мои руки обхватили крепкое тело парня совершенно без участия головы. Наши губы встретились несколько резко, нервно, безоглядно. Остальное растворилось в тумане лихорадки ощущений и рваных мыслей. Скользкий кафель за спиной пытался охладить кожу, мягкие губы скользили по стволу, танцуя на нервах горячими шпильками фламенко... Его вкус как-то вдруг осознался лёгкой терпкостью, бархатом и душистым мылом. И ни грамма стеснения больше среди сумрака и льющей сверху воды... Только желание ощутить, распробовать глубинное естество этого мальчишки, детдомовца, прикипевшего к моей жизни за считанные дни... Кафель под руками, согнутая спина и слегка разведённые ноги. Его пальцы там, где раньше и помыслить не мог чего-то инородного. И странные ощущения, вовсе не боль, скорее - тянущее раздражение с большой долей непривычного удовольствия. Боль пришла позже, когда в моё нутро вошло нечто большее, чем жадные пальцы одного Лёньки-бесстыдника. Вошёл он сам, заставив со всхлипом простонать нечто бессмысленное, со слезами, растворившимися в струях горячей воды, текущих по лицу. Но эта боль была не та, что возникает, когда организму причиняют ущерб железом или кулаками. Вовсе нет, эта боль оказалась сродни безумию, заставив сцепить зубы, зажмуриться и отдаться ей, когда он вошёл в меня до конца, став единым целым с миром моих ощущений... Прибой странного жгучего наслаждения, шелестя за моей спиной хриплыми бессвязными словами ни о чём, разнёс вдребезги последние очаги разумного восприятия...
  
  
  
  Когда шум в голове слегка утих, я увидел, как Лёнька дрожащими пальцами стянул со своего опавшего члена презерватив, наполненный спермой, и, всё ещё пребывая в нирване, спросил:
  
  
  
  - Готовился, что ли?
  
  
  
  - Ага, - выдохнул он чуть виновато и глянул исподлобья. Всё ещё неудовлетворённый зверь во мне зарычал, изнемогая от давления в паху. Я со смешком сказал:
  
  
  
  - Теперь моя очередь!
  
  
  
  Лёнька взглядом округлившихся глаз на мгновение зацепился за мой торчащий вверх член, а затем плотно прижался ко мне и прошептал:
  
  
  
  - Всё, что хочешь, Марик.
  
  
  
  - Всё, что хочу... - выдохнул я. - Ещё резинка есть?
  
  
  
  Нагловатый по жизни осветлённый тип стремительно покраснел и неуверенно кивнул, указав взглядом под ноги. Среди мыльной пены и ручьёв воды валялась размокшая картонная коробочка, из которой торчала початая лента презервативов, закатанных в фольгу. Медлить больше не хотелось.
  
  
  
  Стремительное движение, шелест отрываемой упаковки, ловкие пальцы Лёньки, раскатывающие резинку по каменному члену...
  
  
  
  Я легонько развернул Бабанина к себе задом. Он послушно нагнулся, расставив ноги и уперев руки в кафельную стену. А душ сверху всё лил и лил... На мгновение я замер, соображая, что надо бы что-то сделать, как-то подготовить, на что Лёнька сердито и требовательно повёл задом и горячо проворчал:
  
  
  
  - Сразу давай... Я так хочу!
  
  
  
  Головка члена прижалась к упругому колечку мышц и надавила. Когда плоть нехотя раздалась, впуская в себя моё орудие, Лёнька визгливо всхлипнул и простонал:
  
  
  
  - А-а-а-ах... Тс-с-с...
  
  
  
  Ощущение власти сорвало резьбу. Я, стараясь всё-таки не спешить, вошёл в лёнькино тело, на миг замер, слушая его хриплое с присвистом дыхание, замешанное на стонах, и стал двигаться, размеренно, властно, с рычанием вцепившись пальцами в бока парня. Это безумие также растворилось в ощущениях, хрипах и пошлых шлепках двух тел друг о друга. Лёнька подмахивал со всей страстью, на какую решился в тот момент. Всё-таки что-то неправильное было в происходящем. Но, раз ему нравится, я не решился тормозить процесс... Это было бы выше моих сил.
  
  
  
  Животное наслаждение вырвалось наружу, раскалённой волной выливаясь из меня в любовника, заставив нас обоих в голос выдохнуть. С минуту мы так и простояли, не решаясь разъединиться. Два взрыва наслаждения оказались перебором для нас обоих. Наконец, он снялся с моего, так и не опавшего до конца, члена, выпрямился, развернулся лицом к лицу и впился в губы жарким поцелуем, мягким, терпким и удивительно родным, словно между нами это был не первый раз, а всю прошлую жизнь. А по нам скользили мягкие горячие лапы воды, смывая дрожь и растворяя всю наносную фальшь... Я неловко стянул презерватив, бросив под ноги, прижал Лёньку к себе и прошептал в мокрые волосы:
  
  
  
  - Люблю тебя, чёрт малахольный...
  
  
  
  - И я... - тихо ответил он, прижавшись лбом к моему плечу и вздрагивая мелкой дрожью. Он держался за меня, словно за спасательный круг. Я спросил:
  
  
  
  - Что - ты?
  
  
  
  - Люблю тебя, - совсем тихо прошептал Бабанин и ещё крепче вжался носом в мою кожу. Шорох водяных капель по кафелю звучал маршем Мендельсона, обещая впереди трудную, такую разную, но чертовски интересную жизнь вдвоём для одинокого мальчишки-детдомовца и упёртого стареющего механика, позволившего себе увидеть мир в новых красках. И это принесло долгожданный покой, правильный и неизбежный.
  
  
  
  Конец.
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"