Annotation

     «Побег в Лето» из серии «Проект Отступник».

     Игорь Райбан.

     Посвящается памяти Марга.

     Безвестному калмыку, подвозившему в пути.

     И всем людям, которые меня окружали.

     Раскрытое небо, пульсирующее светом, — живое и существующее по внеземным законам,— расчеркнуло ярким всполохом и обильными разрядами молний.

     С неясным отголоском грохота грома, изливающейся бесконечно с тёмных небес дождевой влагой.

     Она с лихвой поливала изнуренную землю, утопающую в грязи и воде.

     Небо всё усеяно звездами, словно пулями, которые столетиями пробивали в нём брешь.

     Но их не видно человеческому глазу.

     Тучи и облака закрывали Землю, от незаметного земным существам небесного полнолуния.

     Полная луна всегда говорит об анормальностях.

     В такое время люди не всегда могли контролировать поступки.

     И небо наблюдало, как они сходили с ума.

     А полнолуние стояло в небе больше месяца.

     Так не бывало никогда со дня Рождества Христова.

     Никто не замечал ненормальности, всем не до пустых лазурных небес.

     И только небо ждало.

     Оно знало, что скоро произойдет нечто, что навсегда изменит Мир.

     Небу, или Ноосфере — Ей хотелось перемен.

     Потому что Она устала.

     Ей надоел мир, который стал Её не замечать.

     Она хотела, чтобы Ей восхищались как раньше, возносили оды и пели хвалебные песни.

     И время возмездия пришло.

     Скоро… совсем скоро, вслед за полной луной придёт облегчение.

     А пока, Она умывалось бесконечным дождем, и устраивало фейерверки с молнией, устраивая людям холодное Лето год за годом.

     То затихая, то вновь обрушивая несметные ураганы и смерчи, словно говоря: «Что же вы делаете со мной, хватит переходить Черту…»

     Черту, которую все государства мира подписали в киотском договоре.

     Ноосфера ясно указала повелителям людям, на все существующие проблемы на Земле.

     Все властители мира на тот момент, подписали его.

     А сейчас что? Твориться беспредельное уничтожение и разруха.

     Заводы и машины дымят гарью, облака поливают ядовитыми веществами, испытываются чудовищные высокочастотные установки типа HAARP и нейтронных коллайдеров.

     Ведь они, людишки–президенты, разорвали договор между Мной.

     И весь месяц горело белым огнём полнолуние на угрюмом небосводе, не предвещавшее ничего хорошего.

     Это говорило о том, что начало Апокалипсиса близко.

     Планета Земля готовиться к другому рубежу.

     К новой вехе во Вселенной.

     Эре Кали–Юге пришел конец.

     Но такое мало кто замечал.

     Люди сильно увлечены насущными проблемами по обогащению и набиванию холодильника, что практически не смотрели на небо.

     А если кто обращал внимание, то тут же забывал, переключаясь на что-то другое, или даже забывая какой сегодня день.

     Людям некогда не то что думать — им некогда жить.

     Адская гонка. Больно… нечем дышать.

     Удушливый смог добрался даже до глухих деревень в таежной глуши.

     Деревьев с каждым годом всё меньше, а машин всё больше.

     Огромные пустые стены бездушных домов, сделанных под копирку.

     Вокруг одна серость.

     Природа сходит с ума.

     Времена года сменяют друг друга, им скучно.

     Видя хаос, творящийся на Земле — они решают поиграть.

     Ведь Снег летом — это так весело.

     Раньше ему никто не позволял делать так.

     А теперь Снегу нравиться укрывать деревья вместо цветов.

     Ледяной дождь, и тот наведался в гости, причиняя больше боли колючими иголками. Убивая всё живое. Боль, осталась одна боль.

     Зимний вечер в Москве. Неприметное здание в проулке домов.

     Это — негласная штаб-квартира концерна «Роснано».

     Она предназначена для тайных встреч и секретных переговоров высшего звена руководства концерна с потенциальными заказчиками.

     Просторное помещение, обставленное дорогой мебелью и отделанное современным интерьером.

     Кабинет, оборудованный по самому последнему слову техники: защитой от прослушивания, всеми видами связи (правительственная связь также имелась), сигнализацией, видеоселектором и прочими электронными наворотами.

     В нём находятся двое мужчин, казалось, непринужденно беседующих о разных житейских мелочах.

     Один из них глава концерна «Роснано», сам А.Ф. Борайс.

     Другой — Арнольд Александрович, чиновник из «комитета».

     … — Может быть, кофе или чего-нибудь покрепче? Как ты относишься к предложению, а, Толя?— панибратски подмигнув, предложил «комитетчик» собеседнику.

     — Не знаю, у меня — режим, работа… — принялся отнекиваться Борайс, взмахивая рукой возражающим жестом.

     — Как знаешь, но я бы не отказался от рюмки чая, — благожелательно начал неспешную беседу Арнольд Александрович, — заодно отметим мое новое звание полковника, да и свежее назначение.

     — Поздравляю, и что за должность у вас будет? — уклончиво задал вопрос Борайс, уводя разговор в свое русло.

     — Не спеши, Анатолий, с вопросами. Ведь «вопросы» привык задавать сам, — поморщился «комитетчик», ставя на место хозяина кабинета.

     — Вот признайся, Толя, как старому другу и товарищу из органов.

     Ты же начал принимать омолаживающие уколы для бессмертия из ваших секретных наноразработок?

     Борайс покачал головой, заискивающе отвечая:

     — И всё вы уже знаете, ничего не скроешь от вас.

     — Ну а как же? Это наша работа: всё знать, все контролировать,

     — отозвался Арнольд Александрович, по-хозяйски подходя к бару, доставая оттуда бутылку марочного коньяка.

     Он налил его в граненый стакан наполовину, потом присаживаясь в гостевое кресло, произнёс:

     — Послушай, Толя, вот ты получаешь укольчики из стволовых клеток, а ведь надо думать глубже и масштабнее.

     Понимаешь, о чем я толкую? — спросил «комитетчик», отпивая глоток налитого коньяка.

     — Да нет, что-то не в курсе ваших событий, просветите, — Борайс подошел ближе к собеседнику, и полуприсев на угол стола напротив «комитетчика», стал внимательно его слушать...

     «Образовалась актуальная тема, что уже четыре года назад, на Украине, в районе города Припять, где еще ЧАЭС была, образовалась в 2004 году, Зона Отчуждения. В неё вошел еще ряд мелких поселений: Янов, Городок-32, сам Чернобыль и прочие. Вокруг Зоны выстроен Периметр, охраняемый коалиционными войсками: СВУ (сухопутные войска Украины), НАТО и другими. Такое подобие миротворческого ОБСЕ.

     Полное название этих войск — Международная Изоляционная Коалиция. Организована она по просьбе лояльного правительства Украины, которое тогда находилось у власти, в рамках оказания гуманитарной помощи.

     То было сделано обоснованно, после второго удара так называемой Вспышки из старой Зоны, ещё возникшей после аварии с атомным реактором, в 1986 году.

     Задача Коалиции — изолировать Зону от внешнего мира, не давая распространяться далее по территории стран, неизвестной угрозе.

     Допуск в Зону Отчуждения гражданских лиц категорически запрещен. Лица, нарушившие запрет, задерживаются, а при оказании вооруженного сопротивления уничтожаются. Это так, лирика.

     Предисловие тебе краткое, Анатолий. Сам понимаешь, что подразумевается под выражением «гуманитарная помощь».

     Соответственно, с того времени возле этой Зоны тоже находится наш ограниченный российский контингент войск. Десант, спецназ, разведка — как полагается. Также пребывают там наши ученые в научных лабораториях, исследующие Зону. Но дело совершенно в другом.

     Из наших источников, стало известно, что кровь, взятая на анализ у находившихся в Зоне раненых бойцов российского контингента, обладает некими аномальными свойствами…»

     — А ну-ка, поясните подробнее, Арнольд Александрович,— Борайс напрягся, вставая в стойку, словно гончая собака, почуявшая след.

     — Да что тут непонятного, кровь мутирует!— с жаром сказал «комитетчик», — Зона Отчуждения — одна сплошная аномалия. Кровь мутирует, превращаясь в какую-то, совершенно новую, биологическую форму, при попадании в кровь организма человека, кусочков зонных артефактов или металла…

     — Металла,— задумчиво повторил Борайс вслед за «комитетчиком».

     — Именно, металла!— подтвердил Арнольд Александрович.

     — А что будет, если в кровь добавить специальный металл?— хмурясь, спросил Борайс, прогоняя в мозге какую-то идею.

     — Именно, добавить особый металл, жидкий металл…— снова подтвердил «комитетчик» зародившуюся мысль у собеседника.

     Вскочив со стола, Борайс быстро заходил по кабинету, громко заговорил:

     «Да, особый металл, только это будет наш…»

     — Нано–металл!— с восклицанием добавил глава «Роснано», рождая идею, схватывая всё на лету.

     Борайс подошел к тонированному окну с бронестеклами, обращаясь к отражению в стекле собеседника, спрашивая его: «Это что же получается, если все удастся, то все люди скоро избавятся от болезней, а может, даже и получат бессмертие? Это какие возможности открываются перед человеком! Подумать только: можно творить, жить, любить вечно…»

     — Стоп, стоп! — прервал его «комитетчик» на полуслове, — а как же родина, страна, оборона рубежей государства, в конце концов?

     — Вы об «этом» подумали? — сурово, с нажимом в голосе, спросил Арнольд Александрович.

     — А там, — «комитетчик» показал глазами вверх, — думают...

     Борайс суетливо вытащил платок из кармана, чтобы вытереть вспотевшее лицо.

      — Да я тоже, конечно, думаю об этом,— нервно приглаживая рыжие волосы, проговорил Борайс.

      — Ну-ну, успокойтесь, выпейте воды, расслабьтесь в своём кресле,— мягко, приглушая голос, ответил Арнольд Александрович, продолжая увлекательную беседу.

      — Представьте себе, что нашу страну охраняет армия послушных, почти бессмертных, воинов-киборгов плюс бессмертное, наше родное правительство, да и мы с вами тоже!

     Плюс технологии века, да что говорить — эры! А какие же бабки можно на этом заработать, огромные! Толя, ты понимаешь, о чем речь? Так что плюсов много, очень много…

     Борайс нервно трясущейся рукой от всех треволнений налил чистой воды в фужер, поставив его на стол, возле дорогущего массажного кресла.

     Присев в кресло, с облегчением откидываясь на спинку, он смущенно высказал мнение: «С этим понятно. А как же быть с исследованиями, разработками, испытаниями, то есть на людях? Где брать подопытный материал для изготовления так называемых образцов?»

      — С подопытным материалом проблем быть не должно. Психушек и тюрем у нас в стране предостаточно. Теорией будете заниматься здесь, в Сколково. А практическими испытаниями «образцов» и так далее, будете заниматься в Зоне.

      — Зоне Отчуждения,— поправил себя «комитетчик».

      — Да и ещё; «наверху» — все уже в теме,— Арнольд Александрович показал пальцем наверх.

     Борайс снова вытер выступивший пот со лба, на этот раз ладонью, взволнованно, почти шепотом, спрашивая: «Понятно, понятно. Значит, создаем некий секретный проект. Как же его тогда наименовать прикажете?»

      — А ты, Анатолий, слыхал старинную библейскую легенду об Отступнике? — вопросил «комитетчик», вальяжно развалившись в своем простом кожаном кресле, допивая коньяк.

     Борайс привстал с кресла, выпил глоток воды из фужера, морща белесые брови, плюхаясь обратно в кресло, проговорил выдыхая: «Нет, не довелось».

      — Есть такая легенда, что Бог создал землю, людей (Адама, Еву из его же ребра), а у Бога был в помощниках или заместителях Архангел по имени Люцифер. Люцифер, увидев Божии сотворения и замысел, подумал: «Ну а я чем хуже? Я же тоже так могу, да и еще как, могу даже лучше Бога сотворить!»

     Сказано — сделано, долго ли, коротко ли Люцифер сотворил своих людей, но дав им вдобавок бессмертие, то есть сделав их равными богам, могущими прожить целую вечность!

     Но Богу не понравилось сие деяние, очень не понравилось.

     Короче говоря, за это действо Архангел Люцифер, был низвергнут в Ад навечно.

     А тех людей, которых создал Люцифер, Бог нарек Отступниками и уничтожил их.

     Совсем. Стерев с лица земли. Такая вот легенда, Анатолий.

     Борайс молчал, обдумывая старинную легенду, потом вымолвил: «Значит, «Отступник».

      — Именно так, кодовое название программы разработки — «проект Отступник», — вставая с кресла, ответил «комитетчик», давая понять Борайсу, что пора заканчивать вечернюю аудиенцию.

      — Да, можете приступать к работе над проектом. Все необходимые санкции — я даю. Техника, людские ресурсы и прочее — в полном вашем распоряжении. Куратором «Отступника» назначаюсь также я. Все текущие вопросы решаются только через меня.

     На прощание, выходя из кабинета неприметного офиса, новоиспеченный высокопоставленный чиновник «комитета» Арнольд Александрович крепко пожал руку главе концерна «Роснано».

     Выйдя из здания штаб-квартиры, «комитетчик», обдумывая прошедший разговор, с желанием произнес про себя сокровенную фразу:

     «Скорее бы все люди биороботами стали…»

     История Джоника. Свидание с домом. Конец весны.

     Я вернулся в родной Краснодар на закате мая, почти затемно.

     Возвращение случилось после первого четырехлетнего пребывания в Зоне Отчуждения.

     Непонятное, ноющее чувство в сердце, похожее на заунывную волчью тоску по Луне, погнало домой. Оно же гнало меня из рейда в рейд, проводя квады сталкеров, по самым отдаленным и опасным местам Зоны, играя со смертью в кошки–мышки.

     Так бывает, когда человек находится в тупике жизни, не понимая, что делать дальше в ней. Именно это и произошло со мной.

     Видя такое безрассудство, зонный крестник, мудрый Голландец, посоветовал сделать небольшую передышку в жизни: остановиться и оглядеться.

     Возвращением домой, — обретая себя во встрече с прошлым, — пытался найти точки опоры для душевного равновесия.

     В конце пути, возвращаясь домой на поезде и попутных машинах, в пригородной станице Ново-титаровская я поймал случайное такси, чтобы продолжить дорогу. Благо были наличные деньги.

     Говорливый таксист с акцентом, имеющий кавказскую внешность, довез почти до подъезда, заставленного сплошь машинами, многоквартирного дома, где когда-то мы жили счастливой семьей.

     Лил проливной майский дождь.

     В гражданском костюме промок до нитки, пока достиг двери в подъезд, Приложил старый ключ от домофона на болтающейся связке ключей к пятачку стальной двери, которая коротко пропиликав впустила, и вошел внутрь темного подъезда.

     Можно ехать на замызганном лифте, но предпочел второй вариант.

     Событийный вариант, почему бы и нет, просто хочу прогуляться пешком по родному дому.

     Собираясь с мыслями о встрече с прошлым, стал подниматься по бетонным ступенькам подъезда.

     И на втором этаже меня ждал сюрприз в виде красивой девушки блондинки, расположившейся сидя прямо на холодных ступеньках верхнего пролета, с волосами собранными узелком сзади, с не горящей сигаретой в накрашенном ротике.

     А на самом этаже стоял молодой, крепкий мужчина, смотревший пристально на меня, сурово спрашивая при этом:

     — Слышь, братан, есть прикурить?

     Поднимаясь на этаж, пошарил в карманах мокрой одежды, протянул влажную зажигалку от капель дождя и проговорил:

     — Найдётся, держи.

     Мужчина принял зажигалку, обтер её и прикурил сигарету, после давая прикурить девушке.

      — Слышь, земляк, не приютишь девушку на ночь?— прямо спросил мужчина, возвращая зажигалку.

     Девушка, вроде опровергая слова спутника или сутенера, прощебетала с возмущением:

      — Да нет, вы не так поняли, я не такая, я сама справляюсь с проблемами.

     «Понятно. Где-то мы это уже проходили, — подумал, осторожничая.— Решай сама проблемы, у меня своих дел выше крыши».

      — Да не могу, нет возможности,— вежливо ответил парочке, медленно пятясь от мужчины, отходя на безопасную дистанцию, пробираясь на верхний пролет.

     Девушка посторонилась, пропуская.

     Хорошо, идем дальше.

     Я медленно шагал по ступенькам лестницы, которые помнили шаги жены и сына. Так прошел ещё два этажа, а вот на следующем стояла группа незнакомых парней, развязно о чем-то говорящих.

     Пытаясь пройти мимо, как-то боком в тесном пространстве этажа, ненароком задел одного из них плечом.

      — Ты чё толкаешься, дядя?!— с некой угрозой обратился парень.

      — Извини, я мимо прохожу,— заявил миролюбиво, всё-таки надеясь миновать недоразумение, не прибегая к силе.

      — Слышь, а поговорить? Че ты не здороваешься? Борзый что ли?— парни с явным запугиванием обступили кружком на этаже.

     Один задрал ногу на перила пролета, окончательно преграждая путь.

     «Что за день такой невезучий: всё слышь да слышь, сплошные отоларингологи попадаются»,— подумал, оценивая ситуацию.

     Четверо молодых парней, точнее стая молодых, рослых, накаченных волков. Тесное пространство. Выбора нет…

     Понеслась.

     Рывок — удар левым предплечьем на горло первого волка, припирая его к стене и придушивая.

     Правое колено в живот, добивая толчком головой об стену.

     Готов.

     Ещё один справа, два слева, но только один из них может действовать против меня.

     Одновременно, уходя корпусом вниз и вправо от ударов кулаками парней — правым локтем в живот правому противнику.

     Усилив удар левой ладонью, смял внутренности, ломая рёбра.

     Парень отшатнулся, скрючившись пополам, рыгая рвотой.

     Уже не боец. Значит, два готовых.

     Из оставшейся двойки левых парней: первый волк, пытавшийся достать ударом ноги в голову, почти дотянулся.

     Но я ушел, отпрыгивая в сторону нижнего пролёта.

     Потому удар получился смазанным по плечу, просто толчок на стену, дополнительно откидывая вниз на ступеньку пролета.

     Оттолкнувшись от стены, выскочил наверх этажа.

     Быстро сблизился, сделал обманное движение рукой, зацепом ноги сзади подсек парня.

     Добил падающего парня кулаком в голову, отбрасывая в сторону.

     Острая боль ожгла плечо, которым успел заслонить горло в последний момент.

     Вот чёрт! Последний достал выкидной нож, и коротким замахом руки порезал левое плечо. Хотя он в горло целился, зараза.

     Разворот, стойка, обозначенная на борьбу против ножа.

     Нож — просто продолжение руки.

     Снова быстрый выпад ножа, направленный в живот.

     Уклонение — пропуская его руку через «себя».

     Тут же сближение корпусами на захват предплечья противника.

     Использую рычаг — короткий выкрут руки с ножом.

     Добавил удар ладонью по локтю.

     Не жалея!— ломая чужую руку пополам с хрустом, треща связками и костями предплечья и локтя.

     Волчонок взвыл ором на весь подъезд, роняя нож, обагренный моей кровью.

     Отпустив безвольную руку, толкнул обмякшее тело наземь.

     Да, не скоро будет он ножиком махать, а может совсем не будет, но меня это мало волновало.

     Текла кровь, тупо ныло плечо, напоминая о полученной ране.

     Сняв испорченный пиджак, вырвал подкладку, деля её на две части.

     Одну часть подкладки приложил к ране, другой частью, обмотав ладонь, подобрал трофейный ножик с пола на всякий случай, переступая через лежащих парней.

     Оглядывая поле боя еще раз, оценил обстановку: покалеченные парни валялись на полу этажа, рыгая и стоная от боли.

     Что ж, будет небольшим уроком для них.

     Запоздало, осмелевшие подъездные бабки и женщины заголосили в голос на этажах:

      — Да что ж такое деется, счас милицию вызову. Ни днем покоя нет, ни ночью от вас.

     «Да, да, сейчас приедет она. Жди!» — подхватил порезанный пиджак через плечо, чтобы прикрыть рану, нажал кнопку лифта, желая скорее удалиться с концерта.

     Что будет дальше, знал наперед: парни оклемаются, да сбегут, как шакалы по норам, заявы от них не будет. Менты приедут, а что толку?

     Останутся только лужицы крови, да рвота на память местным бабкам, уборщицам подъезда. Бабки, конечно, расскажут, что тут было, что все видели своими глазами, но конкретно пойти свидетелями в протокол откажутся. По всяким причинам.

     Лифт, на мое везение, рабочий и как никогда быстрый, примчался через минуту, распахивая долгожданные двери.

     Я нажал кнопку девятого этажа, путая следы и делая отвлекающий маневр.

     Мы ведь жили тогда в квартире на восьмом этаже.

     Выйдя из лифта, надавил кнопку лифта на седьмой этаж.

     Спустившись вниз пешком на восьмой этаж, как и думал, там, внизу, на седьмом этаже, стояла пара бабушек около пролета, которые переговаривались о страшном шуме в подъезде, потом они отвлеклись на приехавший пустой лифт, и потому проскочил незамеченный ими в свой этажный отсек.

     Вот и встреча, как говорится, с родиной.

     Советское, да и российское воспитание взрастило во мне сущность настоящего «волкодава», помимо моего восприятия на жизнь, ласкового и безоблачного бытия обычных людей.

     Память, как остро наточенный нож, причиняя боль острыми гранями, вонзалась в мой мозг.

     Больше всего меня пугают люди или зомби с психологией раба, коих воспитала советская власть в великом множестве.

     Только войну и смерть предоставило нашему народу советское правительство.

     Да, именно так, а вы вспомните, что оно дало именно вам?

     Читая закрытые секретные архивы России, у меня волосы вставали дыбом на моей безволосой голове от совершенного беззакония, даже со стороны в тот момент времени, СССР и ВКП(б).

     Как сказал один классик: «Любить Россию лучше издалека, находясь в другой стране».

     Ведь дом — где хорошо и уютно, а не просто, где тебя родили и вырастили.

     Чтобы прозябать в стране, где постоянно существует квартирный вопрос.

     Квартирный вопрос, который всех испортил.

     Извечный, как вся наша русская жизнь без просвета.

     Быстрым шагом, почти бегом, на ходу доставая связку ключей, нащупывая нужный ключ, приближался к своей квартире.

     Подойдя к железной двери, нащупав нужный ключ в темном подъезде, воткнул его в личинку замка, несколько раз при этом проворачивая.

     Тихо щелкнув механизмом замка, открыл дверь квартиры, заходя внутрь запылившихся, полупустых комнат.

     Теперь надо действовать быстрее, пока не истек кровью.

     Края раны разошлись от всех телодвижений.

     Пиджак и рубашку в мусорку. Трофейный нож в пакетик.

     Быстрый поиск домашней аптечки.

     Зажав рукой рану на плече, с аптечкой зашел в темную ванную.

     Щелкнул выключателем, желая зажечь свет. Но лампа не загорелась.

     Тут вспомнил, что сам отключил электричество в подъездном щитке перед уходом в Зону.

     Когда собирался туда, то предусмотрительно отключил воду и газ, а также электричество. Ладно, обойдемся без света, а воду бы надо включить.

     С улицы послышался звук милицейских сирен.

     Ага, вот и прибыла «кавалерия».

     Чертыхнулся, и с трудом нагнувшись, превозмогая боль, открыл краны на воду, а потом уже на смесителе.

     Из смесителя потекла с урчанием тёмная вода, застоявшаяся за много лет в трубах.

     Прогнал немного воду, полазив в аптечке, нашел пластырь и флакончик медицинского спирта. Готово!

     Подставляя плечо под струю прохладной воды, чтобы обмыть рану, тут же плеснул туда спирт из горлышка флакона.

     Её ожгло так, что в глазах потемнело. Скрипя зубами от боли, налепил обрывок пластыря сбоку раны. И еще один кусок оторванного зубами пластыря — с другого бока.

     Да, вышло хреново, хоть кровь остановилась, но по идее надо зашивать рану.

     Я вышел из ванной, подошёл к окну на кухне, запихивая вещи обратно в аптечку.

     Потом осторожно выглянул в тёмное, ночное окно, оценивая обстановку: около подъезда стояло два экипажа милиции, светя фарами, плюс уазик «буханка» автозак.

     Видимо, использовавшийся для перевозки хулиганов.

     То есть, пострадавших на этот раз.

     Где-то был записан на бумаге номерок давно знакомого врача–ветеринара, который мог бы меня заштопать.

     Нашарил в кармане брюк мобильник, затем найдя в квартире записной блокнот, принялся набирать этот номер.

     Сейчас, вот уже...

     И вызов пошел, но тут же отключился. Со злостью потряс телефон.

     Оказывается, он разрядился за время, что я добирался домой.

     Нужно включить электричество, чтобы зарядить подсевшую «мобилу».

     Придется выйти за дверь для этого. Не теряя времени и не раздумывая, резко крутанул замок, открывая дверь наружу, в общий коридор подъезда.

     И снова неожиданность, только какая на этот раз, приятная или нет.

     В коридоре вновь обнаружил девушку, ту самую, которая была с тем парнем на нижних этажах подъезда.

     Она сиротливо жалась к стенке подъезда. Видимо тот парень её покинул, бросив на произвол судьбы. Она как-то очутилась здесь, наверное, поднявшись на лифте на мой этаж.

     А вот свидетелей лучше не надо: я знал, что менты скоро будут делать поквартирный обход, ища свидетелей или участников драки, поэтому она может проговориться.

     Девушка тоже меня узнала. Быстро щелкнув автоматом электрощитка, знаком показал ей на открытую дверь, приглашая зайти.

     В ответ, она отрицательно покачала головой, чего-то боясь.

     К чёрту нежности! Зажав ей рот ладонью, затащил упрямо упирающуюся девушку к себе домой.

     Стоя рядом с ней прошептал:

     — Будешь вести себя смирно и тихо, ничего не случится с тобой. Кивни, если все поняла.

     Она, уразумев, послушно кивнула головой.

     Я убрал ладонь от её рта, негромко спрашивая:

     — Как твое имя?

     Девушка, немного нервничая и волнуясь, ответила:

     — Меня зовут Регина, а вас как?

     За дверью послышался приближающийся топот ног, вновь приложил палец к губам: «Замри!»

     Отойдя от нее, погасил свет в коридоре и ванной на всякий случай.

     В мою дверь забарабанили, а в двери жильцов напротив, зазвонили со всей силы.

     Почему забарабанили? Ещё давно, когда мы еще только получили и переехали в эту квартиру, понял что звонок в дверь надо убрать совсем.

     На собственном опыте проверено, что из 99,9 процентов людей, звонивших и долбящихся в железную дверь, абсолютно и совершенно, мне были не нужны.

     Это были какие-то люди, впархивающие различные ненужные товары, от водных фильтров до установок дверей и окон.

     Это были баптисты, свидетели Иеговы, цыгане, нищие: короче всякая хрень и шелупонь, отнимающее мое время и нервы.

     Поэтому каждому первому встречному, долбящему в дверь, не открываю очень долго, или вообще не открывал.

     Кому нужно зайдет, у них при себе ключи есть. Есть мобильный телефон, кому нужно, позвонит и предупредит заранее о приходе. Все просто.

     А вот еще реальная история, правда, из старой нашей жизни.

     Был такой маньяк, по оперативной кличке «охотник на девственниц», в восьмидесятых годах, ещё в Ленинграде.

     Он действовал так; звонил или стучал в двери, представлялся сотрудником милиции, если в квартире была одна школьница девочка, то он под разными предлогами, проникал в квартиру, насиловал её и потом уходил.

     Буквально за несколько минут до прихода родственников.

      В последующие годы изнасилования в Ленинграде продолжались.

     По уму, конечно, властям следовало бы показать фоторобот по местному телевидению, да предупредить горожан о существующей угрозе школьницам, может, тогда бы и поймали насильника много быстрее, да только такой шаг в условиях "развитого социализма" был совершенно невозможен.

     Ведь тогда пропагандировалось, что все люди братья, надо доверять другим людям, и так далее.

     Лет через десять только удалось изловить этого маньяка, на совести которого были сотни изнасилований девочек в квартирах, которых можно было предотвратить, элементарно научить этих школьниц, недоверию к людям, стучащимся в двери.

     Так вот, в мою дверь застучали:

      — Откройте, милиция. Милиция, откройте.

     Другие двери послушно открывались, менты опрашивали соседей на предмет поиска преступника.

     Послышались голоса беседы соседки Марфы Васильевны, старой, подслеповатой женщины, безобидной старушки, и спрашивающего ее сотрудника милиции.

      — Вы что-нибудь видели или слышали? Шум, крики, подозрительных людей? Напротив вас проживает кто-нибудь?

     Старушка, подумав, ответила: «Не знаю, милок, я ничего не видела и не слышала, глухая я совсем стала на старости лет. А здесь, в квартирке этой, никто не живет, съехал энтот жилец давно уж, года как три будет или побольше. Аккурат как после смерти своей семьи, царствие им небесное».

      — Понятно, бабуль, можете закрываться, — заявил сухой голос, и этот голос я хорошо знал по здешней службе в «ментуре».

     Шаги зазвучали эхом по коридору, удаляясь вдаль. Уф, менты вроде ушли.

     Неловко повернувшись в кромешной темноте, задел плечом стену, тем самым порезанным плечом.

     Боль снова ожгла раненое плечо.

     Непрочная, набухшая повязка не выдержала, кровь ручьем хлынула на пол.

     Включил свет в коридоре, зрелище было не для слабонервных: я медленно истекал кровью.

     В глазах потемнело, всё поплыло перед глазами.

     Приседая на пол, инстинктивно зажал рану, прежде чем отключиться.

     История от Регины. События полчаса назад и дальше.

     Я возмущенно мычала зажатым ртом, пытаясь выбраться из его захвата, но странный незнакомец был сильнее.

     Его руки, как стальные обручи, держали меня, не давая вырваться.

     Мой последний покровитель в новом городе, куда случайно попала в поисках сладкой и беззаботной жизни, Гена Громила, точнее мой сутенер, гораздо крупнее его, но и он уступал ему в медвежьей силе.

     Был тогда вызов от клиента, но что-то там сорвалось, поэтому мы зашли в этот подъезд дома, спасаясь от проливного дождя.

     Гена — мудила сбежал, как последняя сволочь, едва заслышав звуки сирен, бросая меня одну в незнакомом городе без документов и денег.

     Я до последнего момента тешила надежду, что кто-то выйдет на этажный пролет или что-нибудь случится, но дом как будто вымер. Только издалека раздавался слабый звук спецсигналов ментов, они были внизу, около подъезда, куда и рванул со всей прыти Гена.

     «Что же делать без документов и денег? — обдумывала положение, — с ментами точно проблем сейчас не оберешься. Надо линять, но вниз точно путь отрезан, уже не успею проскочить. Вот нелегкая принесла сюда.

     Драка ещё тут где-то наверху произошла, судя по всему, довольно серьезная».

     Я вызвала лифт, от отчаяния, шагнув туда, наугад нажала кнопку вызова этажей, надеясь как-то избежать опросов ментов и надоедливых проверок.

     Лифт поднял наверх, вышла, и устало прислонилась к стенке дома.

     Внизу слышались грубые голоса.

     Менты грузили пострадавших в уазик.

     Вдруг дверь квартиры, напротив которой я стояла, резко распахнулась.

     На порог вышел тот самый, коротко стриженный, седоватый незнакомец со стальным взглядом, которого мы встретили на ступеньках нижнего этажа, выручив нас с Геной зажигалкой.

     Незнакомец, внимательно оглядел меня, вышел из проема двери, уверенно и быстро копаясь в подъездном щитке, включая там что-то.

     Потом посмотрев, он показал рукой на свою дверь, словно приглашая зайти. Не доверяя ему, отрицательно покачала головой.

     Но в ту же секунду, грубо зажав рот, преодолевая отчаянное сопротивление, он затащил мое тело в квартиру.

     Дверь безжалостно захлопнулась, отрубая от реальности.

     Сжалась в углу коридорчика, отпущенная им.

     У себя в логове он, видимо, чувствовал себя в безопасности.

     А я как загнанный в угол зверек, хотя так сильно устала от всего пережитого, что стало плевать на всё. Ну что он мне сделает?

     Я и так скатилась на самое дно, хотя совсем ещё молода.

     Буквально недавно, четыре года назад, окончила медицинский лицей.

     Родителей не осталось, растили меня бабушка с дедушкой в посёлке

     А после учебы в медучилище не смогла найти подходящую работу, или не захотела сама. Не желала идти работать санитаркой–уборщицей, поварихой на кухне в местной больнице.

     Я смотрела и завидовала примеру других девчонок, которые смогли неплохо устроиться в жизни, найдя какого-нибудь богатенького «буратинку».

     Так и пошла по рукам гнусных, похотливых мужчин.

     Думала, место хорошее получу, переспав с главврачом.

     Но он, добившись своего, даже на порог больницы не пускал, делая вид, что не знает меня. В итоге уволил.

     Мудак, как и все мужики! Ненавижу!

     Так что бояться, что он сексуальный маньяк, мне было смешно.

     После двух лет под покровительством Гены чего только ни повидала.

     Мерзко и гадко... А смерть? Смерть сейчас, наверное, была бы избавлением.

     Избавлением от мук, физических и душевных. Поэтому, не дыша, слушая беседу ментов за закрытой дверью в общем коридоре подъезда, смирилась со своим положением.

     При включенном свете посмотрела прямо, не отводя глаз, на странного захватчика.

     И сразу мой наметанный взгляд выцепил, что он серьезно ранен ножом, тут зашить бы рану не помешало.

     Крови я не боялась, не падала в обморок от её вида, как некоторые наши девчонки.

     В той, другой жизни могла это сделать.

     Меня ведь учили врачебному делу, оказанию первой медицинской помощи. Поэтому, отбросив всякие сомнения, подошла и сказала: «Вам надо обработать рану».

     Да, он враг и опасен, но давнишняя клятва Гиппократа не была простыми словами.

     Мужчина посмотрел удивленным взглядом раненого тигра, как будто только заметил. Я вообще чувствовала себя букашкой рядом с ним.

     Мелкой букашкой, которая посмела заговорить. Но сейчас мы менялись ролями, потому что мужчина на глазах бледнел и начал оседать на пол.

     Еле подхватив его (он был чересчур тяжелым для меня), дотащила до дивана и пошла по квартире искать домашнюю аптечку. Да, такая вот я дуреха. Вместо того чтобы бежать со всех ног, пока он не очухался, решила помочь ему, сама не зная почему, ведь терять всё равно было нечего.

     Это такое приятное и давно забытое чувство нужности в данный момент моих рук, всколыхнуло и заставило немедленно действовать.

     Обыскала почти все углы квартиры, но не нашла дома ничего подходящего для лечения пациента.

     Тут услышала с улицы, что менты уехали, так ничего не добившись, забрали в итоге покалеченных молодых людей.

     Люди сейчас боятся высунуться, лишнее слово сказать.

     Внизу дома, как мне помнилось, находилась ночная круглосуточная аптека.

     Предварительно порывшись у мужчины в карманах, найдя немного денег, около четырех тысяч рублей, выскочила за дверь, только прикрывая её.

     В аптеке быстро купила всё необходимое для обработки ножевой раны: мирамистин, перекись водорода, упаковку лидокаина, ципрофлоксацин в ампулах, шприцы и два шовных материала с тампонами и бинтами, пару пинцетов, листы бактерицидного пластыря.

     Для начала хватит, если надо будет что-то ещё, приду потом.

     Потом решила зайти в супермаркет и купить водки для дезинфекции и немного еды. Судя по хаосу и слою пыли, лежавшему в квартире, хозяин там давно не появлялся, а с голоду умирать тоже не хотелось.

     Быстро притащила все добро назад в квартиру незнакомца, принялась раскладывать все препараты и вещи возле больного, заодно вспоминая, как это делается в полевых условиях.

     Нас ведь учили такому на случай военных действий.

     Так, надо приступать. Сначала обнажила рану, осматривая её, ставя диагноз.

     Исходы кровотечений при ранениях.

     Кровотечение, приводящее к быстрому снижению максимального артериального давления, до 80 мм ртутного столба, или падению процента гемоглобина на треть от исходных величин чрезвычайно опасно, потому что может развиться обескровливание мозга.

     Излившаяся в замкнутую полость кровь может сдавить мозг, сердце, легкие и другие органы. Нарушить их деятельность и создать прямую угрозу для жизни.

     Кровоизлияния, сжимая сосуды, питающие ткани, приводят к омертвению конечностей.

     Кровь, циркулирующая в раненом сосуде, является в значительной мере бактерицидной. Излившаяся в ткани и полости, она становится хорошей питательной средой для микробов, поэтому при внутренних или внутритканевых скоплениях крови всегда существует вероятность инфекции.

     Так, развитие гноеродной микрофлоры при гемотораксе вызывает гнойный плеврит. При гемартрозе — гнойный артрит.

     Без медицинской помощи кровотечение может закончиться самопроизвольной остановкой или обескровливанием и смертью.

     От анемии мозга и нарушения сердечнососудистой деятельности.

     Спокойно! Главное без паники.

     Тут ничто не поможет: ни жгут, ни закрутка, тем более ни сдавливание или пережатие раны. Только шить, со сплошным обкалыванием раны и тела.

     Взгляд Регины. На следующий день.

     Открыв дверь квартиры ключом, я снова выходила в аптеку за препаратами. Зайдя внутрь, заметила, что незнакомец, придя в себя, наконец, смотрит зло.

     Ну да, пришлось связать ему руки и ноги скотчем на всякий случай, чтобы не вставал в бреду, сбрасывая капельницу с лечебным раствором.

     Такая маленькая месть за то, что затащил принудительно к себе.

     Да предполагала, что он придет в себя, а сейчас нельзя шевелиться, ведь много крови он потерял.

     Пришлось ставить капельницу после штопанья с заменителем крови, перфтораном.

      — Какого хрена? Развяжи меня сейчас же! — приказал незнакомец.

      — Нет, давайте потом!

     Если бы его взглядом можно испепелять, меня бы уже не было, а так я всего лишь поежилась и продолжила:

      — Пока не обработаю рану, я вас не развяжу. Итак, вон сколько крови потерял.

      — И откуда ты на мою голову взялась, Регина, ешкин кот!? — неожиданно произнес он, жалобно смотря, — да мне в туалет надо.

     Поняла, что это риторический вопрос, не стала отвечать, просто сказала:

     — Потерпишь.

     Бросила пакеты с едой и припасами прямо на пол, и пошла искать тазик, чтобы налить теплой, кипяченой воды.

      — Водка есть в доме, взяла хотя бы? — спросил он просящим голосом, как только появилась с водой в тазике.

      — Взяла в магазине, руки надо ведь обрабатывать, — ответила, принимаясь за перевязку.

      — Давай её сюда, родимую, внутривенно обработаю вместо обезболивающего, а то ты только переводишь продукт зря, — устало проговорил он, откидываясь на подушку.

      — Я тебе сейчас обработаю! — насупилась.

     Не люблю пьяных, вот с детства не переношу. Дед у меня любил это дело и гонял потом всех по пьяни. Видимо, насмотревшись на цирк, отпало у меня желание в алкоголе. Вообще, не пью и не переношу, если кто-то рядом пьяный. Даже на «работе».

      — Злая ты, — жалобно протянул мужчина.

      — Зато живой останешься, — пробурчала, занимаясь перевязкой.

     Он со страданием на лице ждал, пока я закончу врачебную экзекуцию.

     Перевязала рану, проверяя, чтобы повязка ничего не пропускала, потом я его освободила и проводила в туалет.

     Заходить внутрь не стала, просто ждала за дверью, чтобы проводить его обратно, он был ещё слаб. Его почему-то долго не было.

     Оттуда слышались приглушенные звуки текущей струи из-под крана, потом спускаемой воды из бачка унитаза.

     Я устала стоять под дверью, наивно полагая помочь ему.

     Но когда дверь открылась, то он вышел, еле держась на ногах, придерживаясь за косяк.

     Подумала, что от слабости, но тут почувствовала резкий запах алкоголя.

     Оказывается, у него там была заначка.

     Как обычно, судя по мужским привычкам, в бачке унитаза. Вот козел! Сказать, что я злая, — значит ничего не сказать.

     Дотащила его в спальню до дивана, опять связала скотчем, уже серьезно думая надеть на него памперсы, чтобы не было больше такого.

     При этом он что-то несвязно говорил, потом вырубился, заснув.

     Начала думать, что делать дальше, между раздумьями приготавливая что-нибудь поесть себе на ужин. Выбор был невелик.

     Из продуктов только то, что успела купить в магазине. Пачка макарон, пара луковиц, сосиски. Придется сделать макароны с подливкой.

     Приготовила нехитрый ужин, и решила тщательнее исследовать зал двухкомнатной квартиры.

     Зайдя туда, увидела допотопный телик — большой стеклянный ящик, раньше они выпускались. У дедушки с бабушкой тоже был такой в деревне.

     Попыталась его включить, но он просто показывал помехи, да и немудрено: судя по слою пыли, его сто лет не включали.

     Хотелось посмотреть фильм или ток-шоу, немного скоротать время.

     При этом заметила фотки, стоящие на нём.

     Семейные фотографии, обрамленные в черные рамочки.

     На них был он, этот незнакомец, молодой, не такой седой и веселый, с женщиной и ребенком.

     «Наверное, это его семья когда-то», — догадалась я.

     Выключив телевизор (живые люди интереснее), взяла фоторамку, вытирая ее от пыли салфеткой. Взглянула внимательнее: «Счастливая семья. Интересно, где они теперь? Судя по всему, она ушла от него. Странный он, еще и водку пьет».

     По молодости я не знала еще, что означают черные рамки.

     Повернув их, на обороте одной фотографии прочитала: «Дорогому Джонику от любящей Лены».

     Понятно, значит, его зовут Джоник. Странное имя.

     Задумчиво подошла к окну, смотря на ночное небо.

     Всегда любила почему-то смотреть на небо, чувствуя в нём что-то родственное со мной. В последнее время оно стало довольно странным.

     Весь месяц в небесах или даже больше непрерывно стояло полнолуние, так не бывало еще никогда на моей недолгой памяти.

     Тихо прикорнув на диване в зале, я заснула.

     Ранним утром услышала шум и побежала в спальню.

     Незнакомец, то есть Джоник, проснулся и опять злился, что он связанный.

      — Какого черта ты творишь?! — вскипел.

      — Я тебя предупреждала. Не надо было пить, — спокойно ответила.

      — Да кто ж тебя послал мне на голову? И главное за что?! Я небезгрешен, конечно, но ты просто чудовище, мутантка зонная!

      — Поговори мне тут еще! Сам чудовище! Оно сейчас тебя кормить будет. И заметь, не цианистым калием.

      — Ох, спасибо огромное, прости, поклониться не могу, связанный я, — злился Джоник.

      — И не ерничай. Сам ведь виноват.

      — Ну что я малый ребенок? Развяжи, поедим нормально за столом. Я больше не буду.

      — Хорошо, но если еще что-нибудь выкинешь, смотри у меня, — предупредила.

      — Ни-ни,— пообещал Джоник.

     Я его развязала, и пошла на кухню накладывать завтрак на стол.

     А этот мудак шел за мной, не успела и пару шагов пройти, схватил меня сзади, набрался, блин, сил на витаминах, и положил на диван.

     Положил, мягко сказано, скорее бросил на него, разозлила его крепко, видно.

     Схватив брошенный рядом скотч, теперь он спеленал меня им.

     Но легко ему не было, я отчаянно брыкалась и пару раз заехала ему по лицу.

      — Какого хрена ты творишь опять?! — зло сказала, повторяя его слова, сказанные пару минут назад.

      — А вот нефиг командовать в моем доме.

      — Вот так помогай людям! Делай потом добро. Надо было мне бросить тебя подыхать! — огрызалась, связанная по рукам и ногам.

     Прошло примерно медленных два часа…

     Взгляд Джоника.

     Минуло примерно два часа, прежде чем я остыл.

     Мерил шагами метраж кухни, обдумывая свое поведение.

     И зачем сделал так с ней, срывая злость на несчастной девушке?

     Что я зверь, что ли? Ведь она желала только добра.

     Спасла меня, между прочим, от неминуемой смерти.

     По всем законам Зоны я был ей обязан, то есть должен, по жизни.

     А долг есть долг, неважно перед кем.

     Зашел в комнату, где находилась она.

     Подойдя к связанной Регине, ничего не говоря, разрезал путы кухонным ножом.

     Она лежала, как побитый бездомный котенок, словно ютящийся где-то на холодной улице.

     Невольно защемило в груди забытое чувство жалости или сострадания.

     Повернувшись к ней спиной, нарочито, немного грубовато, сказал:

     — Прости. Не обижайся. Захочешь, оставайся. Можешь пожить здесь сколько угодно.

     И вышел прочь из комнаты.

     В итоге она осталась, не знаю только насколько.

     Кошки ведь гуляют сами по себе.

     Тесное пространство, как ни крути, незримо сближает людей, чтобы там ни было между ними в прошлом.

     Потихоньку она оттаяла, начала о чем-то спрашивать, рассказывать о себе или свои случаи из жизни.

     К вечеру этого дня мы помирились окончательно.

     ***

     Взгляд Регины.

     Я лежала связанная и злилась.

     Какого … не сбежала сразу же. Теперь вот лежу тут.

     Он еще туго связал. Всё тело затекло.

     Хотелось просто плакать, что я и тихо делала.

     Давно не плакала, всё некогда было, постоянно приходилось выгрызать у жизни право на счастье. Здесь уж не до слез.

     А тут как раз случай и время — всё совпало.

     Вспомнила все, что было не так у меня в жизни, и заплакала сильнее.

     Истерика почти накрыла, но тут дверь открылась, и зашел Он.

     Джоник посмотрел на меня, я увидела, как у него мелькнули в глазах сожаление и жалость.

     «Жалость… К черту!» — упрямо вздернула подбородок.

     Он вышел, но вернулся с ножом и стал разрезать путы.

     Освободившись, села и начала растирать руки и ноги. Всё происходило в тишине. Развязав, он отвернулся и буркнул: «Прости уж. Не обижайся. Захочешь, оставайся. Можешь пожить здесь сколько угодно».

     И вышел прочь из комнаты.

     «И что делать теперь? — опять этот вопрос мучил, — как надоело что-то всегда решать. Я так устала от них».

     Свернувшись на диванчике, снова провалилась в сон. Стресс сказывался.

     Не знаю, сколько проспала, но, когда проснулась, было довольно светло.

     Пройдя по квартире, нигде не увидела Джоника.

     Разогрела себе остатки макарон и поела. Надо сходить в магазин купить чего-то посущественнее, захотелось борща.

     Идти мне пока некуда. Останусь тут.

     Раз не убил за всё это время, уже не убьет.

     Решив проблему, мне стало легче. И я собралась в магазин.

     На трюмо лежала связка ключей, значит, или у Джоника есть запасные, или он будет стоять под дверью, если вернется раньше.

     Купила в магазине всё необходимое (деньги у меня оставались с того раза), возвратилась в квартиру. Не успела открыть дверь, как сверху спустился Джоник. Придержав дверь, он грубо спросил:

     — Где тебя носило?

     — А тебя? — нагло спросила, заодно отвечая.

     Он опешил и замолчал.

     Мы зашли в квартиру.

     Было немного неуютно: я с ним, по сути, до этого и не общалась, только ситуации: пациент — врач, ругань, разборки и всё.

     А теперь остались один на один, и я не знаю, о чем с ним говорить.

     Поэтому, наверное, немного грубо ему сказала: «Может, пакеты хоть возьмешь?»

     В итоге с горем пополам дошли до кухни.

     Он хмуро посмотрел на меня и положил пакеты на стол.

      — Что собираешься делать? — спросил он.

      — Хочу борщ приготовить домашний, — и зачем-то добавила, — поможешь?

      — Чем? Я что, не умею сам готовить? Да я был в з... Короче, я был в таких местах, что тебе лучше об этом не знать! — удивился он мне, немного раздражаясь.

      — Ладно, ладно, не заводись. Просто я хочу сама всё сделать. Картошку хоть почистить сможешь? — терпеливо объяснила Джонику.

      — Хорошо, давай уж, картошку помогу почистить, да и лук тоже, — нехотя согласился он на мои условия.

     Пока он чистил картошку и луковицу, поставила вариться в кастрюле кусок говядины. Борщ самый вкусный именно на ней.

     Нашинковала овощи, сделала зажарку.

     Капусты оказалось слишком много, поэтому решила еще сделать салат из капусты и моркови. Пока готовили, перекидывались незначительными фразами, понемногу начав разговаривать на нейтральные темы.

     Вскоре ужин приготовился.

     Мы сели за стол, поели вкусного борща.

     Джоник нахваливал его, говорил, что отродясь не ел такой вкуснятины.

     Просто подмазывался он, я это видела по его насмешливым глазам, к тому же он просил налить ему рюмку водки для аппетита.

     Пришлось налить немного, остальное спрятала.

     Потом Джоник ушел в зал, а я начала мыть посуду. Не люблю, когда грязная посуда лежит в мойке. Считаю её надо сразу мыть.

     Перемыла всё, пошла к Джонику. Он пытался смотреть древний телевизор с рябью и едва прорывающимся звуком.

     Подошла к телевизору, взяла фотографию с женщиной и ребенком, которая заинтересовала еще тогда.

     «Кто это? — спросила, чтобы начать беседу, — и где они сейчас?»

     Мужчина задумался, уже хотела начать извиняться за назойливость и расспросы, но тут лицо его просветлело.

     Так бывает, когда вспоминаешь что-то приятное и хорошее в жизни.

     Джоник начал рассказывать, как познакомился с будущей женой.

     Кратко рассказав историю, он подошел ко мне сзади и прижал к себе.

     Ему просто нужно было опять ощутить то чувство, когда он был нужен кому-то. Я напряглась на секунду, а потом подумала: «Почему нет?»

     Ему это надо было, да и мне тоже, мы же взрослые люди и совершенно свободны.

     Подсознательно поняла, что Лены уже нет, такая любовь не проходит сразу, значит, их просто разделила судьба.

     Я развернулась к нему и прижалась лицом к груди.

     Он понял, что я не против, начиная действовать уже смелее.

     Вскоре мы оказались на диване.

     Читатели сами допишут в уме, что потом было…

     После Этого мы обессиленные уснули.

     Диван так и не раскрыли, не до того было, так что мне пришлось спать прямо на нём, засыпая под стук его сердца.

     Взгляд Джоника.

     Вечером, после готовки и ужина с домашним борщом, я такой весь расслабленный, ушел в зал отдыхать, включая старый телик, откидываясь на диван.

     Регина осталась на кухне мыть посуду и прочее, она там долго гремела тарелками, потом пришла в комнату.

     Она подошла к телику, загораживая экран, взяла фотографию с Леной, спросила, указывая на нее: «А это кто? Что с ними сейчас?»

     Память медленно зашевелилась, просыпаясь.

     Они чем-то похожи, как-то по-женски: Регина на Лену в молодости.

     Лена. Первая любовь.

     Отчетливо вспомнил, как будто это произошло вчера, когда её увидел в самый первый раз.

     Это было на крупном заводе, куда устроился после того случая, произошедшего в ПТУ.

     На заводе и ШРМ всё гораздо серьезнее, чем там.

     Зарабатывал, учился в вечерке, тренировался в секции — все совмещал.

     В то летнее время на заводе произошел внеплановый аврал, как обычно происходило при советской власти.

     Поэтому меня послали из моей бригады, как самого молодого, в другой цех на конвейер помогать на сборке деталей.

     А в том цеху работали преимущественно женщины, такой бабский коллектив на заводе.

     Были, конечно, мужики на обслуге цехового оборудования, но это не бралось в счет.

     Делать нечего: указание начальства есть указание, ведь против него не попрешь.

     Поэтому на следующий день, с утра вышел на работу в тот самый цех.

     Итак, пришел утром, обратился к начальнику цеха, который направил меня к мастеру. В цеху находилось два десятка линий — конвейеров.

     Мастер подвел меня к одному из них, подзывая бригадира линии, тоже женщину, определяя к ним.

     Так я попал в бригаду, где работала Лена.

     Сначала не обращал даже на нее внимания: ходит какая-то девушка, ну пускай себе ходит.

     Потом в последующие дни меня поставили работать рядом с ней.

     Вот и познакомились.

     Конечно, громко сказано: просто сказал ей свое имя, она мне свое.

     Болтали еще между делом и работой.

     В основном, конечно же, она, я больше слушал.

     Ходили в заводскую столовую, занимая очередь друг для друга.

     Однажды поранил палец, пошла кровь.

     Она, увидев это, подбежала к сумочке, вытащила оттуда шелковый платочек, чтобы перевязать меня им, с нежностью ко мне прикасаясь.

     Да конечно, это всего лишь царапина на моем пальце.

     Лена была старше меня на несколько лет, уже вполне сформировавшаяся, молодая женщина.

     Красивая, словно сошедшая с обложки советских журналов («Работницы» или «Крестьянки»), даже в спецовке. В простецком, синем рабочем халатике.

     Черные, длинные волосы, яркие, блестящие синие глазищи.

     Скромная и воспитанная по сравнению с другими работницами.

     Я относился к ней, допустим, как к старшей сестре, наивно считая, что её возраст будет помехой. Так продолжалось с неделю.

     Она оказывала мне своего рода знаки внимания, я же воспринимал это как должное, не всерьез.

     Потом она вдруг неожиданно пропала, не появившись на следующий день в цеху, и во все остальные дни тоже.

     Вдруг защемило сердце в груди, никогда не болевшее.

     Понял, что, может быть, никогда больше не увижу ее лучистых, добрых глаз.

     Между рабочими делами поспрашивал её знакомых женщин, с кем она общалась на работе.

     У них узнал, что она уволилась, ушла с завода насовсем.

     Оказывается, она временно подрабатывала здесь летом до учебы в институте.

     Почему-то мне стало так одиноко без неё.

     Мир пошатнулся, мгновенно изменившись, сходя с ума, от смертельной тоски.

     Сгорая огнем внутри, одновременно с проливным августовским дождем.

     Конечно, пытался найти её адрес или какие-нибудь зацепки для поиска, но все было тщетно. Адреса толком никто не знал.

     В отделе кадров временных работников не оформляли так тщательно, или ее бумаги где-то потерялись. Как бы то ни было, данных о ней не осталось.

     Вскоре аврал на заводе закончился, я вернулся к мужикам в свою бригаду слесарей.

     Потом тоска приутихла, со временем стало не так больно на душе и сердце.

     Что ж, надо было учиться отпускать людей от себя навсегда.

     На дворе уже наступали Грозовые Девяностые.       

     Призвался в армию. Там помогла мне выжить эта боль и память о Лене.

     Я встретил её снова через много лет, случайно, на автобусной остановке.

     Так мне казалось. Прошло всего семь лет с того времени, когда она пропала.

     Я вернулся на побывку в годичный отпуск зализывать раны с первой чеченской.

     Она была почти замужем, помолвлена со своим женихом.

     Мы разговорились в автобусе, вспоминая те наивные дни нашей юности.

     Чувства снова ожили и разгорелись с новой силой, потом всё получилось спонтанно.

     Так в итоге мы сошлись второй раз в жизни.

     Да, если бы не тот случай на заводе, возможно, у нас жизни сложились бы совсем иначе.

     Захотелось снова испытать то чувство и мгновения, когда Лена перевязывала мне пораненный палец платком.

     Подойдя к Регине сзади, прикоснулся, прижимая несильно к себе, ощущая теплое податливое тело, скользнув руками к низу упругого живота.

     Она в ответ, не отстранилась.

     Повернувшись, словно понимая мое состояние, прижалась лицом к груди.

     Потом произошло…

     День первый.

     Бляк — обжигая ладонь, я поставил кружку с горячим свежесваренным кофе, на мраморный столик кухни слишком громко.

     И неприятный лязг разнесся по всей малогабаритной квартирке.

     Но дело не в стуке, через несколько секунд, произошло — нечто.

     Я даже поперхнулся любимой «арабикой»!

     Ну ещё бы!— обана, тут девушка полу знакомая, к тому же полуголая гуляет по кухне.

     Я спокойно решил попить кофе пока она спит, а она ворвалась как фурия, и полуодетая в моей рубашке.

     Вот и всё подумалось: «Приплыл…»

     Как обычно!— и «телка» тут рядом неприглядная без боевого «май капа».

     «Приплыл» — банальная история: сначала они надевают твои рубашки, как будто своих нет, потом полностью влазиют в твою жизнь.

     Меняя её под себя. Поселятся в твою рубашку, и что дальше.

     Потом пойдут пеленки, распашонки, подгузники, коляски и всё такое.

     Прощай холостяцкая жизнь.

     Одному жить спокойней, при моей привычке к приключениям.

     Вы спросите: «А как же дети? И кто подаст стакан воды, на старости лет?»

     Наверно не доживу до того момента.

     Так что ради призрачного «стакана воды» терпеть всё?!

     Нет уж, увольте! Лучше кошку завести, и назвать, к примеру — Марго.

     — Утро доброе,— немного злясь, поздравила она с чем-то.

     Утро добрым не бывает — это я усвоил по своей «доброй» жизни.

     Боясь недавних утренних мыслей о тихой семейной жизни, грубо спросил:

     — Чё разбежались? Ты меня выручила. Что ж, спасибо. Вот бери отработанное за всё, — протянул ей приготовленную загодя карту, с записанным пин–кодом на бумажке, где на счету приличная сумма денег.

     Примерно как три средних месячных зарплат в крупных городах России.

     А что? Заработал в Зоне вполне норм.

     Получая часть доли с продажи артефактов, и с разных нескучных делишек. Да положить бы деньги на счет, жить на проценты до самой старости безбедно. Видно не судьба тому быть.

     Взгляд Регины. Утро в квартире Джоника.

     Бляк — и я уже на взводе!

     С детства не люблю такой шум, скребущий по нервам.

     Ненавижу! Я ворвалась на кухню, где хозяйничал Джоник, и пожелала ему доброго утра. А Он спросил, сразу перейдя к делу без долгих прелюдий, как он умел: «Что разбежались? Ты меня выручила. Вот, бери отработанное».

     И протянул платёжную карту с пин–кодом.

     — А что ты свои слова меняешь, как кисейная барышня каждую минуту? — ехидно спросила, хотя хотелось кинуть карточку в лицо, чтобы он подавился ей.

     — Ты о чем?

     — О твоих словах. Ты сам вчера говорил, оставайся сколько надо. Или ты просто хотел затащить меня в постель?

     — Глупо как-то для шлюхи,— сказала с горечью.

     Гадко находиться с ним в одном пространстве.

     Я-то думала, что он нормальный мужчина, правда не очень надеялась, что всё произойдет, как в фильме «Красотка», с любимым красавчиком Ричардом Гиром.

     Но не предполагала, что он поступит так по-скотски со мной.

     Отблагодаря, таким образом, за спасения паршивой жизни и за бурную ночь. Вот она проза жизни: «Не делай людям добра, чтобы оно не вернулось к тебе задом!»

     А он как назло практически раздет, что ненароком любовалась его телом, вспоминая вчерашнюю ночь.

     Ещё рубашка отравляла мозг воспоминаниями о его запахе, обволакивая меня и заставляя хотеть этого ненавистного мужчину.

     Стоять на полу холодно ногам, и решила сесть за стол, где пушистый коврик, да и место свободно возле окна.

     Залюбовалась небом, что вставало долгожданное солнце за множеством грозовых дней, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей.

     Всегда любила, почему-то, смотреть на небо, чувствуя в нем что-то родственное со мной.

     В последнее время, оно довольно странное.

     Весь месяц в небесах, или даже больше, непрерывно стояло полнолуние, так не бывало никогда на моей недолгой памяти.

     — Я думал, ты захочешь уйти, зачем тебе оставаться? Тебе же нужны деньги.

     — В первую очередь мне нужна безопасность. Да ладно, я уйду. Может, хотя бы чая предложишь напоследок?

     — Уфф. Ладно. Оставайся. Только не говори потом, что не предупреждал, — неожиданно поддался Джоник.— Купи что-нибудь себе, или в квартиру.

     Мне ноутбук нужен с интернетом. Сделаешь?

     Взгляд Джоника.

     Вот поворот событий!

     Переспали, с кем ни бывает. Всё, разошлись. И точка. Вот коза–береза.

     Хрен с ней, пусть остается и живет, ей же хуже будет.

     Дал Регине задание, взять мне ноутбук, хотелось быть все-таки в курсе событий, что твориться в мире, а главное в Зоне Отчуждения.

     Оставил ей номер своего мобильника, на всякий непредвиденный случай.

     Залежался дома с простым порезом, благо на мне заживало всё как на зонной псевдособаке.

     «Надо ножки поразмять»,— пришел удачный выход из положения, избежать скандала и женских слез.

     Пойду, прогуляюсь по городу, а там видно будет.

     Как говориться: «вечер утра мудренее».

     Переиначивая известную пословицу, на мерку Зоны.

     А обутые ноги в кроссовки, выносили меня: за дверь квартиры, этажа, лифта, за дверь подъезда.

     Вот я на улице, сбегая с крыльца подъезда, чуть ли не припрыжку, ведя себя как голопузый мальчуган.

     «Свобода — мать её!» — обрадовано промелькнула мысль, разминая ноги и себя, ведь я был прикованным к постели пару суток.

     Светило яркое солнце, теплыми лучиками добра, прямо как в сказке.

     «Ну да, ага, так и в сказку попал?!»— подумал расслабленно, выходя за угол дома, где основная улица с широким тротуаром, прикрывая глаза на ударивший свет от непривычного земного солнца.

     Солнце ведь в Зоне Отчуждения, не такое яркое как здесь.

     Но это только промелькнуло в голове, отчетливо представилось визуальной картинкой.

     Всё не так быстро.

     Сначала неспешно оделся, не в трусах же выходить на улицу, накинул на себя толстовку, надел кроссовки, и уж потом вышел за дверь.

     Вот так стало.

     Уже идя по этажному коридору, в ноги ткнулся маленький комочек шерсти и жалобно запищал, требуя еды и тепла.

     Да неужели, так быстро исполнилось мое желание?!

     Что ж — пошли со мной.

     Где одна, там и две, как говорится, кошки.

     Пришлось снова открывать дверь в квартиру.

     Пушистый комок мигом забежал в коридор, начиная осваиваться и хозяйственно обнюхивать обстановку.

     На издаваемые существом звуки вышла Регина из ванной, наверное, готовясь принять утренний душ или ванну, с умилением спрашивая:

     — А кто это у нас? И как мы назовем?

     — Опоздала. Я уже назвал её Марго,— говоря твердо.

     Как с этими женщинами поставишь себя, так и будет далее в жизни.

     По опыту знаю.

     — А вдруг окажется кот? — спросила Регина, беря в руки котенка.

     Сейчас непонятно кто котёнок: кошка, или кот.

     — Ничего страшного, будет Марг,— снова уверенно ответил, смотря на приблудный подарок судьбы, который громко замурчал в руках Регины, выражая благодарность за гостеприимство и спасение от голода.

     Обычный беспородный котенок.

     Весь в пятнах черно–белого цвета, похожий на тигристый окрас.

     С белым брюшком, если бы его отмыть.

     Чумазая от уличной пыли мордочка, пятнышко возле носика, с торчащими усиками. Такой махонький тигренок.

     Ладно, пусть живет тоже здесь, как-нибудь проживем втроем.

     Да Регине с Марго, будет не так скучно дома находиться.

     — Вот тебе ещё задание: возьми Марго корма и молока, свежего, а не просроченного,— сделал новый наказ Регине.

     А что, пусть привыкает, что надо делами заниматься.

     И снова повторение цикла ухода из дома.

     — Закрой за мной дверь, Регина,— попрощался с ней обыденно, шагая по коридору бесповоротно.

     Лифт, дверь подъезда, то самое крыльцо дома, по которому спустился, в реальности, не спеша.

     Выйдя за привычный угол дома, где основная улица с широким тротуаром, прикрыл глаза на ударивший в них свет, от яркого солнца.

     — Ба! Какие люди! И без конвоя!— услышал, чей-то почти незнакомый голос сбоку меня.

     Яркий солнечный свет ослепил, потому его и не заметил.

     Хотя такого человека трудно не заметить.

     Мишаня, Михаил Валунов. Когда-то несколько лет назад, мы с ним начинали службу в «ментуре» простыми сержантами «пепсами».

     Здоровый детина под стать фамилии.

     Бывший служака из ВДВ, кирпичи об голову ломал на спор.

     «И как таких амбалов мать рожает? Ого!« — поразился, оглядев его фигуру, да он ещё больше раздобрел с тех пор, как уволился со службы.

     — Здорово Мишаня!— воскликнул, радуясь нежданной встречи с бывшим сослуживцем.

     — И тебе не хворать! Привет Джоник,— заявил Мишаня, протягивая ручищу, точнее лапищу, для рукопожатия.

     Не люблю руки жать, но тут приходится, как-никак старый товарищ.

     — Как ты, давай рассказывай: где был, чем занят?— прогудел, Мишаня, крепко сжимая ладонь.

     — Да как — всё по-разному. Только вернулся «оттуда». Вот вышел прогуляться, по старым местам,— кратко объяснил житьё–бытиё.

     — А, понятно,— протянул бывший знакомец, в форме при погонах в форменном кителе, пятьдесят последнего размера.

     Да, если на меня шустрые карлики вьетнамцы, торговавшие одеждой, подбирали размер «великан», то на него какой тогда налезет: «супер-пупер-великан» или «гига-великан»?

     — А ты, что да как? Вижу, ты на повышение пошел,— поинтересовался, узрев у него майорскую звездочку.

     — Да, участковый я сейчас по району. Недавно драка тут произошла, вот в этом доме, — Мишаня кивнул на мой дом, — так там один «Рембо», четверых парней, уложил в больничку. Вот хожу, отрабатываю сигнал, так сказать, и свидетелей.

     — Слушай, а не твоих ли это рук дело?— подозрительно взглянул на меня, бывший коллега.

     — Обижаешь, гражданин начальник. Четверых заломать, для меня мелочь. Вот если бы всех пятерых завалили, тогда другое дело.

     — Моя работа,— отшутился небрежно, ясно понимая, что у него улик против меня нет, и не имеется.

     А подозрения к «делу» никак ни подошьешь.

     Презумпция невиновности, понимаешь. Как говорил в свою бытность, один наш российский президент.

     — Да шучу я, шучу,— принял насмешливый и дурашливый вид участковый, превращаясь в прежнего Мишаню.

     — А ну-ка, проверим, так ли…— и он неожиданно пригнувшись, махнул кулаком, намериваясь попасть мне в «солнышко».

     В солнечное сплетение.

     … Хмм — среагировав на летящую кулачину в живот, увернулся в сторону. Уход с линии атаки, называется.

     Блок здесь не поможет, против «нагруженного» удара.

     Мишаню то я знал, и знал, как он бьет обычно.

     Видел, как он делает: один удар, и человек, здоровый бугай, пьяный разбушевавшийся хулиган в «отключке».

     Это случилось когда мы на службе в ППСе, на тревожный вызов приезжали, в местный кабак «Ред Кемел», который «крышевали» (то есть охраняли) тремя экипажами по очереди.

     Почему тремя? Потому что, первый, второй, третий экипажи, громила расшвыривал как котят. Какой-то борец–тяжеловес попался как назло, да и руками он махал неплохо.

     «А что я?»— спросите вы. Как что — я сидел в третьем экипаже, и мне было весело смотреть на весь цирк.

     Не хотелось мне лишний раз получить оплеуху, за «хрен собачий».

     Газ, «дубинаторы»: спецсредства — применять не резон.

     Стволы использовать тем более.

     За каждый патрон потом затрахаешься отписываться.

     Дубинку бугай запросто может вырвать, и сам же её получишь по горбу или по шапке. Благо, если ты одет в неуклюжий «броник» и литую головную «сферу».

     Газ — зимой, в мороз –30, тоже не вариант. Аэрозольный баллончик «черемуха–10м» малоэффективен при морозе.

     И сами баллончики у всех экипажей, были почти пустыми, как на грех, и «сфера» без пластикового забрала. Я и говорю: то понос, то золотуха.

     Не наш день, то есть вечер.

     К тому же полно неравнодушных свидетелей из кабака, вышедших посмотреть на бесплатное зрелище. Да ещё они снимают происходящие на камеры телефонов, нехорошие люди.

     А местный «подгубный» ярился, чувствуя себя бессмертным героем и безнаказанность при свидетелях.

     Ещё бы чуть–чуть, и он, точно распалясь от удальства, кричал бы лозунг: «Гаси мусоров позорных!»

     А что?— Толпа поддержала бы, а как же — милицейский произвол творится.

     Да он там совершил, какую-то мелочь: так, ущипнул пару раз за задницы вертлявых официанток.

     Бывает, что сразу «крышу» вызывать.

     Так-то оно так, но наказать человека, теперь придется — арестом «административкой».

     Но надо действовать красиво и эффективно.

     Потому подал мысль — вызвать Мишаню.

     А он был как раз «выходной» в то дежурство.

     Пришлось набрать его номер, да и приехать за ним, благо он проживал тогда недалеко от кабака.

     Мишаня находился под «градусом», расслабляясь в свой законный выходной.

     Ему тоже захотелось приключений, и он без особого разговора прыгнул в наше «183 такси первого маршрута»

     183— специальный номер, или позывной, для переговоров по рациям, нашего «третьего» экипажа ППС.

     Первый маршрут — условный район города, который объезжает данный экипаж.

     Специфика работы нашей собачьей.

     Да, там много такого, «забавного» и «прикольного».

     Разводы на дежурства, инструктаж, выдача спецсредств, оружейка — где выдача–сдача табельного ствола, отметки в различных журналах, составление регламентных протоколов — на плановое число пьяных.

     Специфический язык, с резкой и отрывистой речью, как короткие команды, или переговоры по рациям, где обычный человек мало что разберет.

     И самое прикольное — текущие обеды и ужины на дежурстве.

     Вы спросите: и что тут прикольного?

     Как что. Допустим, на дежурстве три экипажа, неважно какое дежурство, дневное или ночное.

     Своеобразная игра, кто первым сядет за стол обедать или ужинать.

     Фишка в том, что пока первый экипаж спокойно питается, другие два экипажа разгребают все сыплющиеся косяки на их головы, работая за двоих. Часы пик, что скажешь, а сотрудникам надо кушать вовремя, по графику, чтобы не похудеть ненароком.

     И первый экипаж, откушав выходить на маршрут, а вся рутина уже выполнена, часы пика прошли.

     Такой прикол. Вот и была жесткая борьба среди нас, за привилегию — кушать первыми.

     Как дети малые, ей–богу.

     Так вот. В принципе, больше рассказывать нечего.

     Привезли мы Мишаню, он выскочил из машины, без лишних «выстрелов» подскочил к злодею.

     И всё. Злодей упал. Даже видно не было удара, тем более замаха.

     Далее пока буян был в горизонтальном положение, ребята нацепили на него «браслеты», наручники.

     «Нежность–2» — они называются. Тоже такой ментовской юмор.

     Конечно, нам потом пришлось расплачиваться с Мишаней за вызов и помощь. Сами понимаете: «дружба дружбой, а благодарить надо».

     Снова непроизвольно отвлекся на воспоминания, из прежней жизни.

     Хмм — среагировав на летящий кулак в живот, увернулся в сторону.

     Убирая корпус в бок, перекрестным шагом назад.

     Тут же, словно танцуя, на носках спортивок, скользнул возле бока Мишани, нанес ему пару легких «шито цуке» по печени, обозначая удары.

     Двигать левой рукой мог слегка.

     Мишаня развернулся, угрожающе вставая передо мной в стойку «камаэ», только ладони сжаты в кулаки.

     Чем принимать удар, лучше уйти от него, или нанести первым.

     Снова уход от прямого удара кулаком в голову.

     Мишаня не шутил.

     В танце, стираю дистанцию между нами, подбивом правой ступни, по задней части голени Мишани, и роняю на асфальт.

     Мишаня принужденно упал на одно колено.

     Затем, обходя его за спину, захват шеи, правым локтем, на удушение.

     Одновременно тянусь левой рукой к правой поясной кобуре, расстегивая кнопку.

     Щёлк, и «ствол» выскочив из кобуры, оказался в руке.

     Который смотрел черным зрачком в голову Мишани.

     — Так спокойно, спокойно, граждане. Следственный эксперимент,— захрипел Мишаня из захвата, предупреждая испуганный народ, который заметивший сцену, столпился поодаль нас.

     Осторожно отпустил шею и отстранился.

     —Джон, отдай «пм»,— обратился Мишаня, он вставал с колена, отряхивая испачканную брючину.

     — Ну держи,— протянул ему табельный «ствол», рукояткой вперед.

     — Только не давай его, больше никому,— пошутил над Мишаней

     Смущенный Мишаня, определив «пм» на штатное место, принял снова бравый вид офицера милиции.

     — А ты ничего, в форме ещё. Как я погляжу,— похвалил Мишаня, продолжая:

     — Слушай Евгений, тут такое дело. Ты же ведь пока без работы ошиваешься. А у нас местечко образовалось тут — инструктора по «рукопашке». Работа непыльная: полдня в спортзале и свободен.

     А зарплата по полному милицейскому окладу. Так как? Пойдешь?

     Снова озадаченно хмыкнув, я обдумывал неожиданное предложение.

     А что? Дома валяться не привык, в Зону возвращаться не хотелось, а тут дельный вариант нарисовался. Сделаться этаким наемником, обучающему воинскому искусству, бойцов «королевской» гвардии.

     Чем черт не шутит, как говориться.

     Менты–полицейские тоже учатся, даже простые.

     То стрельбы в тире или на полигоне, силовые тренировки, занятия по законам, уголовного кодекса, особенно по «закону о милиции–полиции», штудируя его так, чтобы каждая статья–параграф был вызубрен назубок.

     Странно слышать от некоторых, что полицейские не знают свой закон.

     Даже не в курсе, наверно там так сейчас служба поставлена наперекосяк.

     Я утвердительно покачал головой:

     — Продолжай.

     Мишаня стал объяснять, что и как сделать:

     — Короче, сегодня что у нас? Пятница, значит, подойдешь в «управу» в понедельник, там найдешь Черепа. Ты же помнишь его? Давай я тебе свой номер новый дам, звякнешь, если что,— Мишаня засуетился, ища в карманах авторучку с бумажкой.

     Ну как же: Череп или Черепанов, Стас Леонидович.

     Конечно, я помнил его. При мне он был зам нач. районного ОУРа.

     У меня с ним были напряженные отношения.

     Мужик — крыса, одним словом.

     Да его никто толком не любил у нас в отделе.

     Не зря ему такую «кликуху» дали — Череп.

     Да, а сейчас он, видимо в Управление перешел, на новое теплое место. Карьеру сделал, жополиз.

     Что ж, придется потерпеть его, мне же с ним детей не делать:

     — Помню, как тут забудешь. Значит в «управе» он сейчас?

     — Ага, туда свинтил. Теперь он зам в УВД города, в должности по работе с личным составом,— просветил Мишаня.— Ладно, ладно. Не кисни. Потерпишь. Одно общее дело делаем, как Череп говорит,— ободряюще сказал Мишаня, снова протягивая руку, вместе с записанным номером, для прощания.— Давай. Как устроишься, с тебя «простава».

     — Само собой,— ответил, хлопнув Мишаню по мощному плечу.

     Что ни говори, а я рад встречи с давним коллегой.

     Расцепив руки от пожатий, мы разошлись по своим делам, ещё Мишаня обернувшись, прокричал:

     — До связи Джоник, номер знаешь! А рану береги, всё-таки.

     В ответ помахал ему рукой, показывая, что всё понял и осознал.

     Вот Мишаня, вот жук!

     До меня дошло, в чём дело. Во время нечаянного спарринга, принимал правостороннюю стойку, стараясь беречь левое плечо.

     А такая стойка была для меня непривычной, вот он и просек!

     Да потом удушение провел неправильно, и левой рукой кое-как вытащил «ствол».

     «Да уж, прокололся ты Джоник»,— мысленно ругнул себя.

     Подойдя к остановке, где посадка в трамваи, поехал в «центр», прошвырнутся там по старым местам.

     Сидя в тесном вагоне небыстрого трамвайчика, я ехал, мысленно рассуждая о равнодушии в обществе людей.

     Вспомнился случай, когда работал в «ментовке», наглядно показывая, что такой же черствый и равнодушный.

     Выдался тогда маленький выходной на работе, а с утра нужно сходить по личным делишкам.

     Потому не торопясь ранним утром собрался, вышел на улицу.

     Мой путь лежал через местный рынок, где шагал излюбленной дорожкой.

     Стояла поздняя осень, с нормальным морозцем, с промозглой сыростью. Задумавшись о насущных делах, чуть не наступил на спящего человека, точнее это был лежащий на тротуаре бомж.

     Как я знал, они здесь тусовались летом, а сейчас странно: лежать и спать, в такую погоду прямо на голом асфальте.

     Недоумевая в себе, аккуратно обошел бомжа, направляясь дальше.

     Решил дела, и снова возвращался той же дорогой, через местный рынок.

     «Да ну!» — удивился, прошло больше часа, а бомж лежал в той же позе.

     Поравнявшись с ним, осторожно потыкал в бок лежащего гражданина.

     Он ни грамма не пошевелился.

     Вот чёрт! Бомж кони бросил, как говориться, замерзнув посреди улицы, видимо он не выдержал перепадов осенних температур.

     Быстро осмотревшись по сторонам, я резво удалился с места смерти человека. А что делать… мой мимолетный, долгожданный выходной, а тут сейчас геморроя не оберешься на полдня или больше.

     Пусть другие займутся усопшим бомжем кому положено, успокоил так себя, ведь не при исполнении.

     Такой случай. Что говорить о типичных людях.

     Тут затренькал мобильник, запрашивая с кем-то соединится.

     Оказалось это звонит Регина, она попросила помочь забрать документы у бывшего сутенера.

     Да уж проблема, и её надо решить с улыбкой на устах, как говориться.

     Поразмыслив, решил, что бывший покровитель за «спасибо» документов не вернет, а я не сын миллионера, чтобы раскидывать деньги направо и налево. Потому надо устроить разговор по душам и с пристрастием.

     Состроив в уме быстрый план, пересказал смысл Регине, она тихо отключилась, водворяя его в жизнь.

     Потом меняя на ходу программу дня, поехал на Новую, где проживал Валерка, старый корефан, тоже с «ментовки».

     Он был на пенсии по инвалидности, после того случая.

     Валерка вышел вечером подшофе на улицу, прогуляться в ближний киоск за пивом. А там толпа отморозков столпилось.

     Провоцируя на драку, начала кидаться из какого-то пустяка

     Он вытащил табельный "пм": Валерка не сдал его в оружейку, зачем-то. Пальба, стрельба. Он сначала в воздух целился, а ему в бурной куче дерущихся хулиганов, подбили руку со стволом. Так в череп себе засадил скользя. Отделался раной головы средней тяжести.

     Потом больница, лечение, списание на пенсию.

     «Дело» замяли, ладно не посадили.

     Проведал, а перед этим в ближайшем маркете взял водки с закуской.

     Посидели с Валеркой до вечера, поговорили о том о сём, вспоминая старые «веселые» деньки.

     Я-то с бокалом чая, он со стаканом граненым, как обычно.

     А что ему оставалось делать одному?… работы нет, жена ушла, безнадёга.

     Он предлагал тоже выпить за встречу, но я отказался, помня, что меня ждет устройство на работу и встреча–собеседование с Черепом.

     Да Регина, как обычно все женщины, будет ворчать, что опять где-то пьянствовал. А я точно после одной рюмки чая не остановлюсь.

     Тут под конец встречи как раз снова позвонила Регина, рассказывая о своих успехах.

     Да блин, ещё дельце тут с Геной образовалось: утренняя разминка была, сейчас предстоит вечерняя пробежка, как мне подсказывала интуиция.

     Взгляд Регины. День первый. Дела домашние.Вот же мужлан хренов! Одолжение он мне делает!

     А потом задания раздает, как будто я его служанка.

     Ноутбук ему нужен, видите ли, интересно он хоть знает как им пользоваться?!

     Не успела вдоволь насладиться гневом, готовясь принять утреннюю ванну, как входная дверь опять заскрипела поржавевшими петлями, оповещая о чьём-то прибытии.

     Вышла в коридор готовая ругаться и увидела маленькое чудо, которое уткнулось в ногу.

     Хоть обычный беспородный котенок, но он с тигриным окрасом и царственной осанкой. Захотелось его сразу одомашнить.

     Чтобы у Джоника не возникло мысли выбросить котенка, спросила:

     — Как мы назовем это чудо?

     Но он обрубил все мои попытки пойти на сближении, сказал как отрезал:

     — Я уже назвал её Марго.

     — А если будет кот?— удивленно спросила.

     — Будет Марг,— спокойно ответил он, как будто я вообще никто.

     Хотелось возразить, но пока думала, он сбежал.

     Только бросил напоследок, чтобы не забыла купить свежего молока.

     Мой гневный взгляд достался закрытой двери!

     Марго возмущенно закопошилась, напоминая, что её надо покормить.

     Не помешало бы искупать, но не было шампуня для животных.

     Поняла, что похода на улицу не избежать, решила сходить в гипермаркет, он сравнительно рядом, там имелось всё необходимое.

     В холодильнике оставалось немного молока, так что для начала кормежки, налила его в блюдце, отрезая ещё кусочек сырого мяса.

     Марго сначала принюхалась к нему, ходила кругами вокруг блюдца, потом с жадностью начала лакать молоко, и с диким шипением и рычанием поедать свежее мясо.

     Оставила котёнка на кухне, приняла ванну, направилась в магазин.

     По дороге навстречу попались менты, вспомнила, что мои документы остались у Гены: я никто и звать меня никак, и меня могут спокойно закрыть в кутузке.

     Хотелось бежать от них со всех ног, но понимала, что этим только привлеку внимание, так что пришлось успокаивать сердце и проходить мимо, как обычный человек.

     Чего мне только стоило!

     Купила в гипермаркете шампунь для животных, свежего молока и немного продуктов, вернулась домой.

     Марго нигде не было видно, в итоге нашла её свернувшуюся клубком, спящую и наевшуюся с полным животиком как бочонок, под диваном в гостиной. Вытащив её оттуда, понесла в ванну.

     Настроила воду в кранах, начала купание маленького животного.

     Марго фыркала и возмущалась, пытаясь вылезти из скользкой ванны, но что поделаешь, дезинфекцию никто не отменял.

     Закутав её в теплое махровое полотенце, отнесла на диван, чтобы Марго обсыхала. Подумала, что надо приготовить кушать, и про документы надо решать. Джоник утром записал свой номер телефона.

     Не откладывая дело в долгий ящик, набрала номер Джоника, дать ему тоже задание, в отместку за утренние указания.

     Кратко описав проблему, ждала его решения.

     Недолго думая, Джоник ответил, чтобы я звонила Гене, и назначила встречу, уговаривая встретиться в определенном месте.

     Мне требовалось соврать во благо, предлагая якобы отступные, за мои документы.

     Делать нечего, набралась духу, и позвонила бывшему «боссу».

     Гена как всегда находился не в духе, сразу начиная орать, выясняя, куда я там запропастилось, ведь меня ждет «работа» и клиенты.

     Выслушав поток брани и ругательств, спокойно сказала, что «увольняюсь» от него.

     Опешив, Гена грубо заявил, что я ему осталась должна: за еду, проживание и «крышу», то есть пока не рассчитаюсь с ним, документов не увижу.

     Предвидя такой поворот, как условлено с Джоником, назначила встречу возле Новой улицы.

     Огрызаясь запугиваниями, грозя всеми небесными карами, Гена нехотя условился подойти с документами в обмен на деньги.

     Губа у него не дура: он запросил сто тысяч рублей.

     Ладно, будет тебе даже сто с полтиной, суля ему золотые горы.

     Всё будет тебе, несчастный мудак.

     Вновь набрала Джоника, передавая нашу с Геной беседу.

     Ещё ноутбук надо купить, столько дел свалилось. Невпроворот!

     Карточку он оставил, но не сказал, сколько там денег.

     Надо проверить в банкомате счет, а то окажусь полной дурой, если выберу ноутбук слишком дорогой.

     Решила съездить в ТЦ «Красную Площадь» в магазин «ДНС».

     Там относительно недорогая цифровая техника.

     Приготовила суп с галушками и картошку с курицей на второе.

     Долила Марго свежего молочка, насыпала «вискас» и поехала в магазин.

     Понадеявшись, что менты по дороге не повстречаются.

     Взгляд Джоника. Вечер первого дня.

     Время подошло незаметно до вечернего рандеву.

     Коротко распрощавшись с Валеркой, вышел из старенького подъезда.

     Место встречи, с «дамой» моего сердца, неподалеку от него.

     Добрался до условленной точки минуты за три.

     Она выбрана не случайно. Отдельно стоящая длинная протяженная пятиэтажка хрущевского типа.

     С несколькими проходными арками сквозь здание дома.

     Укромное местечко, что ни говори.

     А что — стоят в ней пара добропорядочных парней, о чём-то беседующих, не привлекая внимания прохожих и случайного наряда милиции.

     Даже если «свидание» неожиданно превратится в выяснение отношений, между двумя влюбленными «голубками».

     Так представлял в голове веселую картинку, проходя по тротуару дома, приближаясь к намеченной арке.

     Вот и она, осталось лишь сделать десять шагов.

     «Шаг первый: Мы признали свое бессилие перед алкоголем, признали, что потеряли контроль над собой».

     Осталось только воскликнуть, как сегодня утром: »Обана!»

     Этот Геннадий, этот нехороший человек для разговора с девушкой — привел с собой четверых человек уголовного вида, с колючими взглядами, которые угрюмо кучковались рядом с Геной, видимо рассчитывая на легкую поживу с беззащитной «овечки».

     Смешно. Интересно, он один боится, что ли общаться с людьми?

     Но отступать поздно, да я и не хотел.

     Привыкнув к первому правилу Зоны: идти только вперед.

     «Шаг второй: Пришли к убеждению, что только Сила более могущественная, чем мы, может вернуть нам здравомыслие».

     Непринужденно сунув руки в толстовку, с напускным радушием обратился к Гене:

     — Ого! Какая встреча! Может прикурить снова дать?

     С удивлением разглядев меня и узнавая, Гена, злорадно усмехнувшись, произнес:

     — Ха! А вот хахаль её новый! Значит, тебя подослали, должок отдать?

     — Ага! Как договаривались, в обмен на «ксивы»,— спокойно проговорил, расценивая ситуацию: смысла меняться не было, неоговоренная подмога Регину и меня не оставит в покое, да и денег с собой нет.

     Потому принялся деловито шарится в карманах толстовки, показывая вид, что нащупываю бумажник с денюшками.

     «Волки» радостно осклабились, блестя позолоченными коронками, и в предвкушение несложной добычи с очередного лоха.

     «Шаг третий: Приняли решение перепоручить нашу волю и нашу жизнь Богу, как мы Его понимали».

     Да что такое — ни дня без драки.

     «Вот тебе Джоник и пятеро, как заказывал с утра»,— отстраненно подумал, обращаясь к «джентльменам удачи»:

     — Господа, к сожалению, при мне наличности не оказалось. Сорри плиз, оставил в своем офисе случайно. Может вас, устроит простое человеческое спасибо?

     — Какое нахрен спасибо?! Гони бабосы, фраер!

     — Да нет у меня с собой. И дома нет тоже денег.

     — Если в доме нету денег — привяжите к попе веник,— подбросил совет один из них, видать «петросян» второй.

     — И что, поможет?— прикинулся слабоумным:

     — Могу лишь прикурить дать,— заявил, глупо оправдываясь.

     — Братва! Да он просто бакланит с нами! — с блатным придыханием, заверещали все «джентльмены» на разные голоса.

     — Слышь малой, хватит разводить нас, честных пацанов.

     «Шаг четвертый: Глубоко и бесстрашно оценили себя и свою жизнь, с нравственной точки зрения».

     Один из братвы, патлатый упырь завопил:

     — Мочи его, пацаны!

     Угу. Движением пальца перевёл колесико огня зажигалки на максимум, на столб пламени высотой в ладонь.

     Крикун значит ты — ну покричи, да погромче!

     Рывком кисти, мгновенно поднося готовую зажигалку к волосам патлатого.

     Щёлк! Буйная шевелюра на головке крикливого заводилы мигом вспыхнула, как сухой хворост, озаряя темень неприглядной арки.

     Она озвучилась истошными воплями, уже лысого «вурдалака».

     А что — бесплатная стрижка выходит.

     «Подстриженный» схватился за обожженный череп, мигом исчез с поля боя на крыльях вечера, как летящий ночной ужас Носферату.

     Видимо побежал новые патлы отращивать.

     Понятно. Ещё четверо. И желательно обойтись без трупов.

     Они не нежные мальчики из института благородных «вьношей», но сам Гена нужен живым и дееспособным.

     Для педагогического внушения, так сказать.

     Вживаясь в роль советского новатора педагога — Макаренко.

     «Шаг пятый: Признали перед Богом, собой и каким-либо другим человеком, истинную природу наших заблуждений».

     Пошла жара вечерняя! Да нет, так не пойдет!

     Их слишком много, да может кто-то из них оказаться с «пером».

     Зажал зажигалку в кулаке, для усиления удара, и переходя в нижний уровень боя, произвел «вертолет».

     Прием из русского боя, «Спас» Кадочникова.

     Накинувшаяся братва, посыпалась вокруг, как кегли, в боулинге. Страйк!

     Бамс!— в голове раздалась яркая вспышка, и завертелись звездочки в глазах. Всё-таки не хило так прилетело.

     Удар кастетом из металла вскользь по голове.

     «Шаг шестой: Полностью подготовили себя к тому, чтобы Бог избавил нас от наших недостатков».

     Жёстко. Что ж, как вы с нами, так и мы.

     Надо адекватно ответить на сделанное предложение.

     Перекатившись прямо на земле, ближе к отпрыгнувшему назад «кастетчику», зацепом стопы, перевёл его в нижнее положение, заставляя упасть на асфальт.

     Одновременно взял голень «кастетчика» захватом своих ног, приёмом из жесткого стиля годзю–рю.

     Синхронным движением, ломая её как тростинку.

     А что вы хотели? Это годзю–рю.

     Такой ломающий и калечащий, стиль карате.

     Второй раз за секунды четыре из многострадальной арки, раздался болезненный рев поломанного «мутанта».

     Сливаясь в один страдальческий тон.

     «Шаг седьмой: Смиренно просили Его, исправить наши изъяны».

     Другого шакала, не сбавляя ритма схватки, извернувшись, дернул рукой за ближнюю стопу.

     Шмяк. «Бычок» потеряв равновесие, приземлился наземь туловищем и башкой, немного смягчая удар.

     Да уж «брат», с падениями и страховками, у вас совсем плохо.

     Незачет — как говаривал тренер, в бытность учебы у него.

     «Шаг восьмой: Составили список всех тех людей, кому мы причинили зло, и преисполнились желанием загладить свою вину перед ними».

     И тут в третий раз, за семь секунд, стены арки огласились мучительным плачем очередного «ангела».

     Немного легче. Осталось всего двое боеспособных.

     Один из подмоги, и Гена, который трусливо и выжидающе наблюдал за всем происходящим.

     Сутенеры они такие, могут только с барышнями обращаться.

     Последний из поддержки, дрожа от страха, всё же вытащил нож «выкидуху».

     Неумело по-тюремному, он держал его перед собой прямым хватом, производя выпад сбоку правой рукой, наставляя нож в живот.

     Раз — уход с атаки.

     Два — захват левой рукой, предплечья с ножом, жестко принимая зажим себе на грудь.

     Предплечье выгнулось в сторону, выпуская ножик из ладони.

     Нож шмякнулся на асфальт, пнул его в сторону.

     Как там делать дальше?

     Используя рычаг, давим на захваченное предплечье, и заставляем упасть на колени «баклана»

     Для усиления действий можно добавить удар правой рукой по плечу.

     Что и было исполнено. Готово.

     «Баклан» корчился на земле от боли.

     Ещё бы: одно мое движение — рука будет сломана.

     «Шаг девятый: Лично возмещали причиненный этим людям ущерб, где только возможно, кроме тех случаев, когда это могло повредить им ил кому-либо другому».

     Гена, оторопело стоял, понимая исход побоища, намереваясь смазывать пятки. Но я грозно пресёк попытку, потребовал:

     — Стоять на месте! Ксивы отдай!

     Безоговорочно протягивая раскрытую ладонь.

     Сутенер сдался, вытащил из куртки небольшой сверток, вкладывая его в ладонь.

     — Там всё?

     — Да всё там: паспорт, аттестат, «корочки» всякие.

     — Смотри у меня. Если обманул, или ещё раз приблизишься к Регине: найду — шею сломаю. Веришь? — для убедительности, слегка выкручивая руку баклана который был, а сейчас нет, с ножом.

     Он запищал от боли.

     «Кастетчик», вместе с неудачным «падальщиком», испытывая болевой шок тоже стонали в унисон.

     — Да понял, понял. Всё, всё, уже забыл её, — понятливо заговорил «благодетель».

     — Вот и договорились. Сразу нельзя было так?— отпуская руку баклана, отходя от них.— Да калеку подберите своего. Ему в больничку надо бы,— жалея несчастного «кастетчика», посоветовал им.

     Вроде всё, вопрос решён.

     Пора вовремя заканчивать свидание и прощаться.

     А то могут нагрянуть нежданные «гости» — наряд милиции, вызванный сердобольными жильцами дома, из-за громкого вечернего переполоха, несущийся с арки.

     Весь «разговор» занял не больше минуты.

     На прощание буднично обронил:

     — Друзья, бывайте, не болейте больше.

     «Шаг десятый: Продолжали самоанализ и, когда допускали ошибки, сразу признавали это».

     Ладно, займемся самоанализом, время теперь есть.

     Про «десять шагов».

     Тогда, после смерти семьи, жёстко запил, часто брал отгулы на службе, появляясь там нередко в нетрезвом состоянии.

     «НС» — так называется, на нашем милицейском жаргоне.

     Поэтому начальство, понимая мою ситуацию, определило меня пройти куры анонимных алкоголиков.

     Вот в мозгу нежданно и всплыли, «десять шагов».

     Да нет, не помогли курсы, пришлось уйти в Зону, чтобы…

     В церковь ходил тоже, бывало одно время.

     Вместе с курсами анонимных алкоголиков.

     Почти каждую неделю службы стоял, причащался, свечи ставил, крестился, поклоны бил. Как положено.

     Только не исповедовался. А как? Если всё в одной исповеди не выскажешь, что на моей душе накопилось.

     Тут десять исповедей, вместе с «десятью шагами» мало.

     Сложно всё.

     Сначала надо пост строгий держать три дня: не пить, не курить, не материться, не прелюбодействовать, не есть мяса, не избивать и убивать людей — невыполнимые условия для меня.

     Затем записаться на месячную очередь, оплатить деньги в церковную кассу, и затем явиться на исповедь.

     Только в кино да в мыльных сериалах так показано:

     «Я пришел в храм, замолить грехи: исповедуйте меня батюшка.

     И седовласый батюшка, поднимая полы сутаны, сею минуту мчится исполнять прихоть мирского грешника…»

     Так в кино только бывает.

     Я же говорю: сначала пост, очередь, деньги.

     И деньги немалые.

     Святые отцы, они ведь не бесплотные ангелы, им тоже надо поесть–попить, мясо молодого ягненка и вина, испить красного кагора, икорки красной и чёрной. Зарплаты как таковой у них нет, которую господь или патриарх России Кирилл им выплачивает.

     Всё сами. Вот и кормятся батюшки с подаянием, с пожертвований, и оплатой различных церковных услуг.

     А услуг много у них: молебен, отпевание, крещение, заупокойные, исповедь и прочие. Всё платно. Еще раз подчеркиваю — всё платно.

     Если денег нет, иди восвояси отсюда.

     И понял, что не моё дело: молиться, исповедоваться.

     Вот что такое «Добро» и что «Зло», как выбрать ту или иную сторону? Как пропагандирует РПЦ.

     Да нет никакой «стороны».

     Каждый человек идёт–живёт своим путем жизни.

     Смотрите, как получается на самом деле.

     Категории абстрактного и абсолютного "Добра" и "Зла" существуют только в дуальном сознании.

     В дуальной картине мира, само понятие "развитие" подменяется идеей количественного накопления в рамках одного горизонтального уровня, которое само по себе при накоплении некоей критической массы может дать выход на вертикальный вектор.

     А может не дать, и тогда всю жизнь всё Черное будет злом.

     Разные секты, эзотерические школы и прочие, любят такие обобщения «раз черное, то зло значит", заставляют иронизировать силой обобщения.

     Если человек от природы имеет черный цвет волос... теперь всю жизнь краситься в белый цвет что ли?

     Получается, в церквях и храмах торгующих свечами и иконами, Бога нет... весьма самокритично у них всё устроено.

     Чтобы развиваться, нужно выстроить «структуру» хотя бы по трем векторам.

     Когда дуальный шаблон изменится, отпадет и сам Вопрос.

     И появятся другие Вопросы.

     Да хрень все культовые верования.

     Главное в себе сохранить честь, честь наемника, а остальное всё неважно.

     Переведя дух после разборки, с трудом разжал кулак, в котором находилась зажигалка.

     Тут как раз прохожий мимоходом идёт, обратился к нему с просьбой: «Закурить не найдется?»

     Прохожий вытащил сигарету, протягивая мне.

     Принял сигарету, щелкнул зажигалкой, с удовольствием закуривая, втягивая горький дым свободы и победы.

     Так оно. Не мы такие — жисть такая.

     Вот смотрите, тот самый самоанализ.

     Наглядный пример: однажды купив пачку сигарет, некто прочтёт на одной стороне надпись — курение убивает.

     Некто подумает, что это его убивает.

     Далее некто повернет на другую сторону пачки, увидит картинку, с надписью рак, он подумает об опасности рака в отношении него.

     А есть человек, который сложит два этих понятия и подумает — курение убивает сам рак.

     Курит себе в удовольствие и не морочится, но факт курение сигарет частоту мозга понижает, а хороший табак наоборот повышает.

     Вспомните индейцев, ацтеков, майя.

     Они постоянно курили натуральный табак.

     К чему говорю, относительно создания своего пространства.

     Может быть так, может и «вошёл», а после «вышел и снова вошёл», и наполнил пространство смыслом и своими собственными установками.

     Как в примере, написанном выше, с пачкой сигарет.

     Надо слушать зацепленное чувство, которое активировалось, взглядом из толпы, создать алгоритм, как обойти изменить встроенное чувство.

     Может самое время дать установку каждому взгляду из толпы, а вдруг это сама бездна их глазами смотрит и интересуется.

     Самое время самому выставить статус, и дать команду, может и получится…

     Устало, где пешком, где на трамвае, в непотребном виде после схватки, (толстовка порвана, штаны перепачканы, лицо в крови) дошел до дома и коридора квартиры.

     Где по-простому, и совсем не торжественно положил добытые документы на трюмо. Не требуя особой награды, сказал лишь, чтобы Регина приготовила, что-нибудь пожрать и попить.

     Наскоро принял душ, поел и попил кофе.

     Перевязаться, кстати, не помешало бы, заменить старые бинты на плече на свежую повязку. Да голова болела после кастета, там образовалась шишка с рваной ссадиной на коже.

     Что Регина и делала: с женским состраданием, заливая ссадину йодом, меняя повязку на мне прямо на кухне.

     После перевязки и еды еле передвигая ноги, завалился на родной диван.

     А Марго сыто урча, отъевшись за день и превратившись в толстый бочонок на ножках, запрыгнула на диван.

     Признавая своего хозяина, она устроилась бочком возле меня, прося, чтобы я её приласкал.

     Но сил нет, потому положил руку на теплое брюшко.

     На Регину сил тоже не осталось.

     «Ладно, может в следующий раз повезет…»— подумал, мирно засыпая, под домашнее урчание Марго.

     Непростой денек выдался обычной жизни.

     Вот и все. Так прошел первый день сумасшедший гражданской жизни.

     Без Зоны, сталкеров, и мутантов. Хотя на «гражданке» свои чудовища и мутанты. Из зоны, из настоящей зоны.

     Моя жизнь, — обычная и обыденная, — заржавленным колесом медленно сдвинулась с места и завертелась по кругу день за днём.

     Но всё по порядку.

     Жил с Региной, уживаясь с ней, как собака с кошкой, немного скрашивая холостяцкую жизнь.

     С добытыми документами она устроилась на работу в зубоврачебный кабинет, или клинику вроде медицинского центра.

     Как бы то ни было, ведь она меня спасла тогда от потери крови.

     А профи в своём деле всегда уважаю, будь то он киллер, или врач или продавец–консультант.

     К примеру, у вас заболел зуб, и вы пошли в зубную больницу, платную клинику или бесплатную – неважно какую.

     Полностью надеясь и доверяясь зубному врачу, что он будет лечить и думать только о вашем больном зубе, который надо качественно и хорошо вылечить, а не делать и лечить вас по принципу и отношению к обязанностям по принципу — да пойдет так, держится и ладно.

     Взять тот же ноутбук, который приобрела Регина.

     Да, он красивый, новый, мощный — спору нет.

     Всё равно есть подводные камни там.

     Допустим, вы пришли в солидный компьютерный магазин покупать, к примеру, необходимую вам клавиатуру или «мышь».

     К вам подходит вежливый продавец–консультант.

     Вы говорите ему, что вам нужна клавиатура, такая и по такой цене, полагаясь на его знания и опыт, и то, что продавец подберет вам то, что именно нужно в данный момент, а не станет действовать по принципу — да ладно, пойдет и такая. Нет слов на людей, которые живут и работают по такому принципу и отношению к обязанностям.

     Несомненно, заплатил бы больше, и взял клавиатуру дороже, но лучше.

     На зуб, чтобы качественно вылечить его, тоже не пожалел бы денег.

     Но от таких людей не последует, ни объяснений, ни каких нибудь действий. Хочется подойти к такому человеку и спросить, глядя в глаза:

     — Ты зачем здесь так работаешь? какую ты пользу приносишь обществу и людям в частности? ты зачем живешь на свете?

     Что-то отвлекся.

     Регина, значит, работает в зубном кабинете, выполняя предназначение лекарское. Вы спросите, а как Марго, и где она?

     Как что: Марго не стало.

     Она превратилась в озорника, кота–разбойника Марга.

     Подросший котенок царапал косяки и рвал обои.

     Жадно пожирал пищу со звериным урчанием, потом непрерывно носился по квартирке, сшибая всё подряд на пути, оборачиваясь в черно–белую комету.

     Марг чуть ли не летал по потолкам, вцепляясь в шторы и занавески.

     Всё было изгрызено его зубками.

     К поздней ночи утихомириваясь, Марг, пушистый метеор–монстр, приползал, чуть дыша от разбойных набегов на разложенный диван.

     Именно ложась между мной и Региной, мурча и фыркая, как истинное наше рожденное дитя. Поблескивая в темноте бесстыдными глазищами.

     Да, такой проказник получился, вырастил на свою голову, избаловал его.

     На воспитание Марга ничего не влияло: он ничего не боялся.

     Ни воды, ни шлепков, ни запирания за дверь.

     «Придется программировать…» — вздохнул перед сном, думая над его поведением. Программирование должно помочь избавить от проблем, меняя природные шаблоны на мои поведенческие установки.

     Кто не знал, у собак и кошек, только две чакры: жизнь и смерть.

     Да структура мозга другая, в отличие от человеческого вида.

     Там с отсутствием доли за лимбику, сопереживание отсутствует, только рефлексы.

     Вот и проживают в настоящем — в обстоятельствах "здесь–и–сейчас".

     У кошек ещё стабильного Центра нет — она только на человека опирается, как на стабильное поле.

     Если отпустить кошку — «осознанка» ныряет с одного поля на другое. Имеются в виду интегральные поля.

     Разумеется, есть утверждение, что кошки поглощают негативную энергию, а с другой стороны, они же и отбирают у человека избыток положительной энергии. Приводя энергии к некоему нулевому балансу.

     Так что, всё не так с кошачьим родом.

     Там, в Зоне обретался один чудной человек, Дядька Яром его звали вроде, он учил немного таким мудреным штукам во время привалов.

     Вот и пригодилась наука.

     Придется очеловечить Марга, пока он не превратился в обезьяну, этим займемся на ближайших выходных.

     До него руки пока не доходили.

     Про себя расскажу лучше немного.

     Устроился на работу ту самую, по спецконтракту.

     Наёмником–инструктором, обучая подопечных гвардейцев своему стилю «рукопашки».

     Ведь единого дееспособного комплекса системы обучения личного состава нет и поныне.

     Как говориться: «любой кулик родное болото хвалит».

     В каждом городе, в каждом отделе: где какой тренер–инструктор найдется по боевым искусствам, это он и преподает.

     Или кекушин, или прикладное самбо, или айки–кай, или карате.

     Нет системы, по большому счету.

     Вся «рукопашка» — японское айки–дзюцу.

     Только названия разные и наша погрубее будет.

     Жесткая. Всё тривиально, на первый взгляд. Но не совсем.

     Примерно моя краткая версия.

     На турбазу в Подмосковье, в 70-х годах, на так называемый слет или учебный семинар, съехались все опытные бойцы Союза, всех единоборств.

     И там, с нуля, создали сплав всех стилей, воплотив его в РБ–АРБ.

     Конечно, всё не так быстро делалось.

     Сначала написаны методички в блокнотах, которые были отданы в академии и физинституты для дальнейшей доработки.

     Да, ирония судьбы. Тогда при Союзе, внедрялась в ВДВ, «школа Чой», по просьбе самого командующего. А сейчас что?

     Все комплексы РБ-1, РБ-2 и так далее, разработанные по принципу, «штыком коли — прикладом бей», выглядят убожеством.

     Там нет микса карате и дзюдо, карате, а теперь и кикбоксинга.

     Системы нет, повторюсь.

     Приведу пример из боевого самбо, молодой и весьма несовершенной, но системы.

     Меня учили связкам ударной техники и бросковой, более того сама бросковая техника в идеале идет после предварительного удара.

     Пример: бью двойку: джеб левой — хук правой; затем левая рука идет на захват отворота, правая на рукав — идет бросок в левую сторону. (отхват, задняя подножка)

     Или, допустим, бью двойку из джебов.

     Дальше правой ногой лоу–кик по внутренней части бедра, затем перехожу на самбистский захват куртки и той же ногой реверс, зацеп ноги и провожу бросок. Потому как в том же кудо, в последнее время активно берут чистую боксерскую технику, к которой прилагаются приемы из дзюдо.

     Если обратить внимание на работу высококлассных миксфайтеров–спортсменов, или сравнить боевое самбо с его аналогами: РБ, АРБ и кудо, то именно в боевом самбо вы найдете гармоничное соединения удара с борьбой.

     Касаемо системы тренировки спецназа, то у нас использовалась сборная техника из бокса, тайского бокса, боевого самбо и джиу–джитсу.

     Спортзал. Первая тренировка.

     Как… тогда собеседование прошёл с Черепом, со Станиславом Леонидовичем, с грехом пополам. Ничего интересного.

     Как обычно бывает при приёме на привычную работу…

     — Здрасте, Стас Леонидыч.

     — Здравствуй, здравствуй, Евгений. На работу, значит, желаешь устроиться?

     — Допустим, и желаю.

     — Значит так, рекомендацию и характеристику твою, я получил. Пиши заявление, так и быть, подпишу, по старой службе. Но с испытательным сроком. Сам понимаешь.

     — Не совсем.

     — Ты же ведь не ментом новичком устраиваешься, а будешь получать зарплату чуть поменьше. На этот срок, в два месяца, уразумел — стажёр?!— с ухмылочкой, съязвил Череп.

     В ответ хотелось его тоже слегка подколоть, или даже послать, но я сдержался. Иначе, прощай работа.

     Потом пришлось изрядно побегать по кабинетам хозотдела, оформляя всякие бумажки, платёжки, подписывая ведомости: ведь я ж теперь — тренер–инструктор, к тому же материально–ответственное лицо за само здание и оборудование.

     И притопал на работу ранним утром следующего дня, разбудил сонного стража–пенсионера у врат спортивного «Олимпа», название такое, дабы взойти на свое место работы. Раздевалка, потом душ для бодрости, одевание в давнишнюю догу, которую нашел в домашнем шкафу.

     Дога — такая одежда для занятий и тренировок боевыми искусствами. Сродни похожая на кимоно.

     В принципе всё также: куртка, штаны, пояс.

     Но смотрите — кимоно для женщин, одежда, в которой там гейши расхаживают.

     А дога (обрусевшее название) — мужская одежда, или наряд, форма для занятий боевыми искусствами. Такая разница в понятиях между кимоно и догами.

     В переводе с японского: до — путь, образ жизни; ги — одежда.

     Получается что доги — одежда для пути.

     Точно также как доджо — не только спортивный зал, а место для поиска пути, то доги не просто одежда для тренировок.

     Следуя правилам поведения в доджо, дога должна быть всегда чистой и выглаженной.

     Появляться в мятой, или в порванной доге считается неучтивым поведением. Догу нельзя стирать с поясом — такова традиция.

     … С шумом–гамом явилась первая группа для трёхчасовых занятий, громко хлопая дверцами шкафчиков в раздевалке, пропитанной терпким потом от низа до верха.

     Непутёвые архаровцы, из которых надо изготовить гвардейцев.

     С волнением, с лёгким мандражом, я торопил минуту первой встречи с питомцами, ожидая их в просторном зале, сидя на длинной скамейке. Одинокими тушами висели боксёрские груши в стороне, пока не качаясь, не пошелохнувшись. Казалось, даже сам воздух застыл в ожидании, тихо сжижаясь в невесомую субстанцию.

     Ведь не знаю, как там дело вышло: то ли Череп личному составу заочно сделал внушение — не задевать меня, то ли наоборот науськал, припомня старые делишки. Немало я ему крови попортил в то время.

     Мда: кто старое помянет — тому глаз вон, а кто забудет — тому два!

     Разбёрёмся, я хоть и не учитель профи, главное быть собой, без всяких нарезных понтов. Не мочиться в штанишки, при каждом смешке из группы при допущенном промахе или громком возгласе.

     Но войсковая муштра здесь не пройдет — здесь не армия, любой из учеников вправе тебя послать. Потому надо искать другой подход.

     Поменьше задеваться, и не обращать внимания на мелкие шалости.

     Держаться на равных, а не как-то снисходительно.

     Вспоминал, как наш детский тренер обращался тогда с нами на занятиях. В принципе какая разница — что дворовые подростки, что взрослые дяди. Такая нехитрая психология.

     Вот они вошли по одному, толкаясь в тесном проёме двери: первый, второй, затем третий…

     Всего пятнадцать человек, одетых кто во что горазд — непорядок.

     Ладно. Знакомиться времени нет, всё потом.

     И без обязательной переклички, кто пришёл — тот пришёл, того и отмечу в журнале посещений, который выдал Череп вместе с методичками по физкультуре. Не хватало ещё оценки ставить, как в школе.

     — Построились!— для начала.

     Кто они такие?— гадал, скользя взглядом по хмурым лицам: собровцы, ппсники, участковые, прокурорские…

     Непонятно, без формы и знаков отличий.

     Молодые парни в строю, моложе меня.

     И я представил себе отчётливо, что детишки стоят, а не здоровые дядьки. Волнение тут же прошло. Встал во главе шеренги:

     — Бег трусцой, за мной.

     И мы побежали: пробежка неукоснительный элемент разминки.

     Первые пять кругов трудно вначале, а потом втягиваешься.

     Деревянные полы заскрипели, захрустели, привычно отзываясь под ногами. На бегу, буквально выражаясь, припоминал комплекс, разминая кисти рук. Что там у нас из нового есть, подхватывая брошюрку на бегу со скамьи. Тесты Купера какие-то — хмм, надо методичку глянуть всё-таки.

     Потом добавил кручение рук в разные стороны.

     Бег трусцой, затем задом напёрёд, тут же приседания.

     Всё на развитие координации и моторики движений.

     Мини–тесты Купера.

     Доктор Купер разработал ряд тестов на физическую подготовленность организма для армии США. Наибольшую известность получили два из них. Первый включает в себя 12-минутный бег с фиксацией пройденной дистанции и силовой набор.

     Этот комплекс упражнений четыре цикла всех по десять: отжиманий, прыжков из упора лежа, подниманий корпуса, приседаний.

     Три минуты отлично, четыре минуты — хреновый результат.

     Бег: 1600 метров — плохо, 2800 метров — отлично, на 20–29 лет.

     Так, погонял слегка, с полчасика «детишков» до лёгкого пота.

     Побегали на улице вокруг спортзала, испробовав в конце разминки, тот силовой набор американца Купера.

     Да не, никто не уложился в три минуты, даже я — три с копейками вышло.

     А у других ещё хуже. Похоже, надо им завязывать с фастфудом и пивом.

     — Разбиться по парам.

     И началось вводное занятие.

     Последнему ученику пары не хватило, я сам с ним встал, показывая всем простую набивку ударов по корпусу партнера.

     Затем комплексы.

     Гимнастический комплекс из сорока упражнений, по сути это, динамическая йога.

     Отличная вещь, прорабатывает весь организм сверху до низу.

     Базовые движения рук, ног и корпуса.

     Стойки и перемещения в них.

     Базовые движения, их практика, это основа подготовки, служат для выработки необходимой культуры движения.

     Комплексы движений, здесь всем понятно.

     «Тао Сань Хуан Фа» — три владыки.

     Комплекс движений с палкой — семь башен стражи.

     Ударный комплекс, сходный с карате, отрабатывался фул–контакт на грушах. Удары руками: прямой, хук, апперкот, ребром ладони.

     Удары ногами: маэ, маваши, ура–маваши, в том числе и в прыжке.

     Потом в спарринге отработка болевых приёмов в стойке, броски; это из боевого самбо на базовых движениях.

     И на десерт ножики.

     Я их притащил, в сумке вместе с догой из дома, ножи тренировочные.

     Вместе со своим привычным «карателем», правда, его пришлось затупить, чтобы не порезать кого-нибудь случайно.

     Снова разбились по парам.

     Начиная с азов ножевого боя.

     Перемещения, контроль дистанции, хваты, удары, и контрприёмы.

     А что?— ловить животом нож, вообще не лучший вариант в жизни.

     Ножевой бой скоротечен, длится секунды, за это время живот превратится в решето, поскольку реальная схватка с оружием протекает быстро, и, как правило, некрасиво.

     Нужен постоянный контроль руки с ножом.

     Надо перемещаться так, чтобы уходить с линии атаки.

     Рекомендуется уходить в сторону той руки, в которой нож, поскольку для следующего удара противнику придется либо разворачивать корпус,

     либо наносить круговые удары, что увеличивает амплитуду и количество действий, соответственно и время.

     Руку с ножом при ударе снизу безопаснее ловить на «противоходе», когда скорость падает при увеличении амплитуды.

     Чаще всего рука с ножом возвращается не по исходной траектории, а с небольшим выходом наружу по дуге.

     Можете сами попробовать, наносить удары в воздух, по воображаемому противнику. Для атакующего с ножом, надо тренироваться на резкий возврат руки. Много нюансов есть, казалось бы, в простом ударе.

     А перехватить руку с ножом во время удара можно, но очень сложно из-за высокой скорости.

     Обычно такое используют для перехвата ударов сверху, когда нож держат обратным хватом.

     Хорошо: моя философия боя–поединка.

     Как объяснить... вот смотрите: выходите на ринг — даете себе установку: «что это? кто он такой вообще? если он посмел выйти против меня».

     Ринг — бой гладиаторов, всё как в античном Риме.

     Джунгли, когда сражаются за самку буйволы или тигры.

     Или бой в подъезде. Вы помните, как меня чуть не зарезали тогда.

     Так вот. Поединок. Главное тут состояние.

     У кошек здорово проявляется.

     Говорил ранее — они живут в режиме таком.

     Даже у меня такое состояние редко проявляется.

     А так, неизвестно кто кого учил и программировал: я Марга, или он меня. Ведь сам часто подсматривал у Марга, искомое состояние пустоты — «здесь/и/сейчас».

     В истинном «Я» — только "здесь\и\сейчас".

     В этом опасность для пространства проживания.

     Только если оставлять маяки для ключевых моментов для проживания определенного опыта. Личного.

     Мара ко всем придет, рано или поздно.

     Вопрос в том, в каком ты состоянии встретишь её.

     И завершающий аккорд тренировки снова силовой набор, только наш.

     Всё по сто: отжиманий, приседаний, качания на пресс.

     Формально, опять же, кто, сколько сделает.

     Что я садист, что ли силой заставлять, итак они выдохлись все.

     После обеда пришла следующая группа.

     И я держался уверенней.

     Снова по новому циклу заработал спортивный конвейер: пробежка, разминка, само занятие и десерты.

     Разумеется, внося в занятие некоторое разнообразие.

     Показал еще пару связок на практике.

     Ты вначале бьешь: противник может вырубиться от ударов, а может нет, «поплыть».

     Если ты ему дашь время; он отскочит, сгруппируется, придет в себя.

     А если удары пришлись вскользь или даже не попали?

     Нельзя пропасть атаке!

     Нельзя позволять разрывать дистанцию после атаки.

     Удары, даже если они плохи, не техничны, уже помогли взять инициативу и приблизится к противнику на расстояние захвата, зацепа, броска.

     Кроме того, что такое удар?— своего рода выведение из равновесия, подготовка к броску: мы бьем, и вот противник встает в нужное положение для выполнения броска.

     Именно потому любая ударная серия должна закончиться броском.

     Такая формула боевого самбо.

     Учил учеников–курсантов как самого себя, на совесть.

     Смена уровня атаки в одной связке.

     Совмещение ударной техники с болевыми приемами и бросками.

     Выход за спину. Специальный раздел действий с современным оружием; пистолет, автомат, штык–нож.

     Особый раздел боя с земли, по стоящему противнику.

     Немного из айкидо, как основную базу техники в передвижениях: «таи сабаки», «танден–дантянь», «оренай–тэ».

     Кстати о Марге. Как программирование обошлось для него.

     Марг за два месяца вырос до шести кило живого веса, остепенился не по годам, приобрел человечьи привычки, с повадками тигренка. Даже скажу больше, очеловечился.

     Не совсем что хотел, вышло из него, но вот так, криво–косо получилось воссоздать. А как же: ведь люди — боги в тренировке.

     Мы это не знаем, не хотим знать.

     ***

     История Марга.

     Обычно я запрыгивал на тесный столик, где находятся несколько странных штук: одна со многими кнопками, а другая плоская и большая, где мелькают цветные картинки.

     Когда я был крохотным и не таким большим, мне требовалось совсем мало места. Но с каждым днем там становиться всё узко и тесно.

     Потому потеснив хозяина с его штукой с кнопками, вальяжно разваливаюсь на теплом столике, от яркого света.

     Он начинает меня чесать за ушком, или по тугому брюшку.

     Закрываю глаза, и сразу смаривает сладкая нега, где вижу картинки, что видел и чувствовал сегодня днем наяву.

     Лапки и глазки подергиваются в такт картинкам, где прыгаю или бегаю.

     Мой сон, так я понял.

     Потом также узнал что картинки на плоской штуке — называются кино и фильмы. Я иногда смотрю фильмы с хозяином.

     Мы смотрим порой картинки, где всё тихо и мирно, ходят такие же люди как мой хозяин, или всякие животные, там, где трава и лес.

     А есть шумные и беспокойные.

     Меня дрожь пробирает по короткой шерстке, от всего шумного грохота, огня и дыма. Я внимательно смотрел такой фильм.

     Там показывался человек, ходивший с огнем.

     Потом отвернулся, начиная умывать лапку.

     Может я там был на его месте в прошлой жизни.

     Отнимая жизнь — лишаемся своей.

     Сколько я отнял когда-то. Но я не помнил, ведь у котов память короткая.

     Хозяина я кусаю иногда, чтобы он не зазнавался от значимости.

     А может кушать захотелось.

     Хозяин очень большой, наверно много кушал в детстве, поэтому вырос такой здоровый. Я чувствую зависть к нему, и смотрю с восхищением.

     И мне тоже надо очень много кушать, чтобы стать больше хозяина.

     Или бегаю вприпрыжку за большими двумя ногами.

     Странный он, и все люди.

     Ведь у нас четыре лапы, а у них всего две.

     Или лежу под легким ветерком, которой производит какая-то штука.

     Хозяин включает её, когда становиться особенно жарко и светло.

     Потом иногда пытка происходит со мной.

     Когда хозяин опускает в мокрую жидкость, которую можно пить, и натирает мою шерстку пахучим веществом с пеной. Шампунь, называется.

     Мне неприятно и больно глазкам. И я кричу криком:

     — Ты зачем?

     Он не слушает и всё равно мажет меня пенкой.

     А ведь я говорю с ним голосом

     Но видно хозяин совсем глупый стал, и я жестами, когда свой хвостик изгибаю в разные стороны, показываю, то или иное слово наше.

     Эх, но хозяин совсем ничего не понимает: ни голос, ни язык хвостика.

     Остаётся последнее средство — кусать за палец.

     У него в тесных помещениях, где обитаю и по которым бегаю, находиться много интересных штук для меня.

     Сбрасываю их на пол со всех деревянных ящиков, высоких и низких.

     С ними начинаю бегать и веселиться, представляя себе, что охочусь на них. И надо напасть на них, загрызть и съесть.

     Вот хозяин сейчас уронил на пол тетрадку бумажную, в которой он водил тонким длинным предметом.

     Я кинулся ему помочь, тыкая лапой и носом в неё. А получил по загривку.

     Обиженно опустив хвост, убежал на кухню заедать обиду кусочком мясом или «вискасом». Или что там оказалось в миске.

     Ведь я не умею надолго обижаться на хозяина.

     А голод не тетка. Ведь я молодой растущий кот.

     Мне нужно есть постоянно.

     Снова унять скребущее чувство тревоги, которое у меня в умишке нарастает со дня на день.

     Иногда хозяин берет на руки, подносит к окну.

     Наверно он хочет, чтобы посмотрел на его Мир за прозрачной стенкой.

     Зачем? И так всё знаю о нём.

     Прикидываюсь глупым малышом: смотрю на всё подряд, но только не туда, не на тот мир.

     Мир он только вокруг меня и вокруг хозяина.

     Он что-то сделал со мной, и я сразу повзрослел.

     Уже больше не бегал за лучиком света, за глупым куском бумажки с веревкой.

     Марг — как хозяин призывно тихо зовет иногда, просит успокоиться.

     Прыгая с потолков, послушно ложусь возле него.

     Непроизвольно в животике заводиться живой моторчик: «урммя, мяя…»

     Давая понять, что пока всем доволен.

     Жду до храпения хозяина, прыгаю на любимое местечко у окна.

     Там сплю до утра, потягиваясь лапками вдоволь во весь мой рост.

     А потом, вместе с хозяином мы решили искать дверь в непременное Лето.

     И ушел на поиски самостоятельно, не дождавшись хозяина.

     Марга несколько раз временно терял.

     Он уходил, пропадая в пространстве, прямо на глазах в другие миры.

     Ведь у кошек врожденная способность к телепортации.

     Только лишь некоторые особи пользуются этим даром.

     Наверно вы сами наблюдали двойственность миров, когда привычные вещи неожиданно пропадали со своих мест, или внезапно находилась некая пропажа, или замечали некоторые странности ваших домашних кошек.

     Марг приходил «оттуда» немного ошалевший, не такой как обычный котенок. Наверно он видел там кошачий эдем.

     Но потом произошло странное событие — как осознал потом:

     Марг настоящий упал с перил балкона, точнее спрыгнул сам.

     Теряясь навсегда. Сейчас со мной находится его копия, или двойник, которого достал «оттуда».

     Когда двойник проявился, то он несколько дней обретал привычки настоящего Марга: заново привыкал ко мне, Регине, вещам и домашней обстановке. Да, внешне он такой же полностью, но не повадками и привычками старого Марга.

     Теперь он пристрастился смотреть в зеркало, сидя перед ним и пристально всматриваясь в зеркальную недействительность.

     И во сне совсем по-человечески вздыхать и потягиваться, издавая звуки похожие на плач ребенка.

     Это случилось, когда первый раз за месяц поссорился с Региной, на пустом месте. Она ушла куда-то, хлопнув дверью. Я не спрашивал.

     Мы сидели на перилах балкона, железных уголках, опоясывающих пространство самого балкона.

     Я свесил ноги вниз с высоты восьмого этажа, а рядышком пристроился Марг.

     Умудряясь помещаться, поджав лапы и хвост на узкой железке.

     Он взял моду до этого вечера ловко запрыгивать на перила, задрав хвостик, без страха прогуливаться по ним, глазея на небо и пролетавших по нему птиц. Стало темно, потому на нас никто не смотрел.

     Мы тоже не обращали ни на кого внимания.

     В безмолвии ночной тишины спросил Марга:

     — Что, ты тоже хочешь Домой? Найти дверь в Лето.

     Марг одобрительно фыркнул, тихо укусив меня за палец.

     Мы поняли друг друга без слов, они были не нужны.

     Марг согласен отправиться «туда», хоть прямо сейчас.

     Но я не смог переселить себя, столкнув бренное тело с перил балкона вниз на асфальт, делая шаг в «никуда».

     Потому ушел заниматься делами.

     Спустя час времени поискал Марга по квартире, но он пропал.

     Подумал, что он где-то спрятался, как всегда задремав посреди кошачьих приключений.

     Ранним утром разбудили крики с улицы, балконная дверь осталась открытой на ночь, из-за нагрянувшей жары летом.

     Кто-то с улицы кричал, что на улице под балконами находится чей-то труп. Сквозь сон подумал: «Что за черт, какой труп, чей труп?»

     Крики и ругань не прекращались.

     Сон пропал, пришлось вставать.

     По привычке позвал Марга на утреннюю кормежку, всё бесполезно.

     В квартире никого не было.

     Тщательно обыскал всё любимые лежки котенка, понял что его больше нет. Надеясь на чудо, обошел весь дом и все этажи, затем обследовав двор.

     Но следов Марга нигде не было.

     В душе нарастала тихая истерика, переходящая в затяжную депрессию.

     «Как же так?— казнил себя мысленно.— Марг, значит, смог один шагнуть в свою дверь в кошачий рай. А я его обманул, сказав, что мы вместе уйдем «туда», отыскивать дверь в Лето».

     Шансов выжить у тяжелого объевшегося котенка не существовало, спрыгивая с высоты восьмого этажа на бетон.

     Если был трупик Марга, из-за которого слышались утренние крики, то видимо его убрала местная дворничиха.

     Стало невыносимо тяжко из-за одиночества в опустевшей квартире.

     Регины тоже не было всё время.

     И я сделал «это». Так получилось.

     В тот день на голове прибавилось снова седых волос.

     На следующий день, я увидел двойника Марга на улице.

     Он сидел сиротливо под балконом.

     Конечно, я его взял к себе, раз уж попал он сюда.

     Мы во сне.

     Виртуальный сон — да не простой.

     В нем три уровня, как сон во сне, и ещё раз во сне.

     А может все пять уровней.

     Как сон Марга, искавшего дверь в Лето.

     В Мире, который я создаю снова и снова.

     Сродни греческому Пигмалиону, создавшему Галатею, следуя зову из других миров, вдохнувшему дыхание жизни в мертвый камень.

     Что для этого нужно?

     Да ничего такого.

     Как говориться, «повисеть на кресте» немного, потом и можно будет делать все, а не только гулять по воде.

     Да помогло то, что не увидел сам трупик котенка.

     Мое подсознание не верило, что он мертв, разбившись о бетон улицы.

     Оно твердо знало, что сам Марг переместился в другое пространство.

     Как предмет или вещь »взять из щели».

     Больше не спрашивайте как.

     Не желаю больше думать об этом.

     На будущее двойнику Марга сделал специальный ошейник оберег, точнее метку–маячок, чтобы он больше не пропадал из вида.

     Кто знает, если больше не получиться его снова «достать».

     С утра давило нехорошее предчувствие, прямо кошки скребли на душе.

     А ведь я расслабил нюх и позабылась интуиция на такие вещи, за четыре месяца в беззаботной жизни на «гражданке».

     Хотя ничто не предвещало лиха в выходной день.

     Поставил вариться кофе с утречка, как обыкновенно начинался мой распорядок приступания к делам насущным.

     Смотрел в окно бездумно.

     Утром, порыжевшее небо, слоями снова раскрасило сеткой белых линий.

     «Откуда такие следы берутся?» — едва хотел задуматься над вопросом, как затренькала мобила. Звонил Мишаня.

     — Привет. Не разбудил?

     — Здорово. Да нет, проснулся недавно…

     — Слушай Евгений, выручай: тут такое дело, на днях «мясо» отправляют в «саратов»…

     — Ничего не понял. Куда? Какое мясо?

     — Похоже ты не проснулся Джон. Объясняю: бойцов из здешнего ЧВК отправляют в Сирию. Короче, надо их поднатаскать по «физухи», подрессировать в «рукопашке» и по выживанию немного. А то они там как мешки с…, сам знаешь с чем. Одну пьянь подзаборную набрали, а деваться некуда. Воевать кому-то надо, сам понимаешь.

     Да инструктора толкового там нет сейчас. Тот, что был там, заболел некстати. Что молчишь Джон? Выручишь?

     Я молчал в трубку и думал. А что я мог сказать в ответ:

     «Извини дружище, я не хочу, из-за того что у меня свербит в одном месте?!»

     Думал и размышлял.

     Мишаня, как ему откажешь в помощи.

     Он тогда помог с работой, замял уголовное дело за ту драку, теперь моя очередь. Святое дело, долг платежом красен.

     Чёрт и дёрнул меня согласиться.

     — Ладно. Где твои неучёные обезьяны? Пусть подходят в зал.

     — Не, не. Им нельзя в город. Ты уж сам к ним поезди с недельку, а транспорт будет.

     — Хреново тогда.

     — Обещаю и премию тоже. В накладе не останешься.

     — Эххх, так и быть. Но это не из-за денег.

     — Отлично. Вот и договорились. Смотри, сейчас бойцы находятся на базе в «Молькино», а сами занятия будешь проводить на аэродроме.

     — Что за аэродром?

     — Долго объяснять. Короче аэродром в Тахтамукае знаешь?

     — Припоминаю, вроде есть такой.

     — Вот. У них там как полигон тренировочный сооружен: стрельба, прыжки, все дела. Но ты в это не суйся — мой совет. Меньше знаешь, крепче спишь. Твое дело физкультура и приёмчики.

     — Даже не знаю, Мишань.

     — Да не ссы ты! Ты же спец, а такие люди нам нужны.

     — Ох, и подведёшь ты меня под монастырь.

     — Короче, собирайся, за тобой машину через час пришлю.

     Суть да дела, зашла на кухню Регина, проснувшаяся на запах кофе.

     Разбуженная нашим нечаянным разговором, у неё тоже был выходной:

     — Привет любимый. Кто звонил?

     — Да так, старый знакомый. Предложил подработать.

     — И в чём дело?

     Кофе бурно закипал на огне.

     Я засуетился, — а где тут чашки у нас, — между приготовлением зерновой «арабики» рассказывая:

     — Не знаю. Предлагал подработать неофициально, а мне не нравится тёмные делишки.

     — Не нравиться, так откажись.

     — Да неудобно получиться. Ладно, я собираться.

     Ровно через час сборов вышел из подъезда.

     Я особо не собирался, что мне с собой брать?— «афганку» надеть с «трекингами», а почти весь час ушёл на завтрак с разговорами.

     Берцы, нет, не очень. Предпочитаю походные кроссовки.

     На улице торчала на виду стального цвета «девятка» с «абажуром» на крыше. Вот и такси, бесплатное. Видать, машинка «пепсов» приехала.

     (Правда не «девятка» а «четырнадцатая» модель ВАЗа, но по привычке и для краткости так назвал.)

     — Здорово бандиты! — пошутил, садясь в машину незнакомого экипажа на заднее сиденье.

     В ответ, они немногословно, даже без слов, хмуро протянули ладони для пожатия. Ладно, не в духе «ппсники» в данное время.

     Утром выходного дня бывает так.

     Даже «броники» не убрали в сторонку. Непорядок творится.

     Я кое-как освобождал себе место, вытаскивая один бронежилет из-под задницы, и водружая его на другого «близнеца» с надписями «милиция»

     И в этот момент меня швырнуло.

     Водила поддал газу и резко крутанул руль, выворачивая колёса на выезды с придомовой площадки.

     Бумм! Головой, почти виском стукнулся о боковинку стекла.

     Там выступ ещё торчит. Даже не отъехали, а чуть жизни не лишился!

     — Да бля! Потише Шумахер!

     «Пепсы» злорадно ухмыльнулись: сам, мол, виноват, пристёгиваться надо!

     Я же говорю: менты как дети, обидчивые до ужаса.

     В ответ, не спрашивая разрешения, демонстративно закурил, выпуская густой дым на них.

     Менты промолчали, только старшой окно опустил.

     Не люблю в машине курить, но придётся.

     Понятно, молодые да злые, навряд ли сработаемся.

     Придётся звонить Мише, пусть присылает других в следующий раз.

     С грехом пополам поехали дальше в путь недобрый.

     За городской чертой пришлось добираться не по самой лучшей и ровной грунтовке. «Девятка» пылила по узкой колее, валкой телегой качаясь из стороны в сторону, заставляя меня держатся за ручку, подученный горьким опытом от горе–водилы.

     За окошком вырисовывался пейзаж деревенской идиллии мелкие речушки и зелень всюду, много зелени, цветущие сады, где деревья, поголовно усыпанные яблоками.

     Менты всю дорогу втихомолку обсуждали между собой очередной план «перехват»: кого-то ловили, что-то разыскивали — собачья работа.

     Сам был таким.

     За полчаса новый Шумахер, от последнего слога, всё-таки домчал нас, целехонькими до раздвижных ворот КПП.

     Аэродром Тахтамукай. Полигон ЧВК.

     Семьсот метров взлётной полосы, кодовый индекс аэродрома: ZAP8/ЗАП8

     — Приехали,— обронил старшой.

     Ладно, приехали, так приехали.

     И вышел, не прощаясь из машины, конечно не закрывая дверцу.

     — Ну ты и мудила!— донеслось от «пепсов» возмущённый голос.

     Ха! Эхх, хорошо! Машина коротко «крякнула» и умчалась, оставляя меня на дороге. И солнышко светит, моё настроение поднялось резко кверху.

     Потянулся, разминая тело, одёрнул по-армейски «афганку», поправил кепи на два пальца от бровей.

     Сразу принимая служивый вид бывалого вояки и начальственный вид.

     Так, что тут у нас.

     Хмм, Шойгу видимо передал заброшенный военный аэродром области, наверно теперь здесь орудуют бывшие десантники с контрактниками.

     Все гражданские объекты, на самом деле являются стратегическими военными объектами, как раньше в старину монастыри–крепости.

     Огородили сплошным забором с колючей «егозой» пущенной поверху, определили охрану, как на секретном объекте.

     Возле ворот с калиткой будка сторожевая, две огромные овчарки на цепи с тросом, лениво лежат на земле возле двух конур.

     Подошёл к посту, чуть ли не печатая шаг, огляделся, никого нет поблизости, хотел было крикнуть, потом заметил кнопку вызова.

     После нажатия, трижды повторенного, кнопочки — из будки вывалился крендель, мутно глазея на меня:

     — Хто тахие?

     — Смиирра!!— заорал во всё надсаженное горло, ажно овчарки подпрыгнули с места на полметра. Разве не видно, что приехала важная птица!! Перепуганный бедняга тоже подпрыгнул, но едва-едва, и криво отдал честь к непокрытой голове, чуть не перепутав руку.

     — Открывай калитку! Я до вашего начальству имею разговор.

     Мишаня предупредил тогда, что надо найти здешнего командира бывшего «подпола» Сухова, он в курсе всех дел.

     Калитка щёлкнула замком, путь свободен.

     Я вошёл внутрь, с кубанским придыханием дежурный подбежал ко мне:

     — Начальство завтракать изволит. А документики при вас имеются?

     — Баааррдак! Распустились! Живо крути свой «тапок»! Вызывай Сухова!

     ТАПС — тел. аппарат связи, устанавливается в дежурках и на проходных.

     Вспоминая любимые выражения ротного старшины.

     (Шутка юмора — дежурный солдатик спрашивает прибывшего в часть:

     — Ты кто?

     — Я генерал!

     — Так какого хрена ты опаздываешь?! Там тебя наш старшина второй час дожидается!)

     Дневальный исчез в будке.

     Я остался ждать снаружи — нет, настроение положительно улучшалось.

     На территории служебного персонала не наблюдалось, из динамиков доносилась поп-музыка. Иностранщина блин, никакого патриотизма.

     Овчарка постарше, или помесь овчарки, лениво звякая цепью, подхватилась с бетонки и подошла ближе, уставясь в лицо долгим тяжелым взглядом, слишком повидавшего человека на своём веку.

     Нет, не шучу — мало из людей у кого бывает такой взгляд.

     Не злобный, не добрый, не печальный, не грустный, а именно вот такой.

     Оценивающий и жесткий: что ты заслуживаешь на свете и представляешь из себя? Словно ей тоже приходилось убивать.

     Я знал, что такие особи могут запросто сожрать при голоде собачьего собрата щенка, кошку, и даже человека.

     Иногда смотришь на какого нибудь зверя, прямо ему в глаза, и видишь отражения самого внутреннего себя, как отражение в зеркале ранним утром перед умыванием.

     Смотришься в него и замечаешь нечто такое…

     От мыслей отвлёк мутный говорок дежурного:

     — Они откушавши сейчас будут на воротах.

     Не знаю, что он там наговорил, но из дальнего помещения, видимо штабного, вышел человек в камуфляжной форме без знаков отличий и направился на КПП. А со стороны дороги за воротами подъехал «пазик».

     Потом подкатил второй и третий автобус.

     Понятно, «обезьяны» подъехали те самые.

     И я стоял, не зная, что делать зажатый с двух сторон.

     Рок–энд–ролл!— блин полный.

     Начнём беспределить, а что остаётся.

     Из искры, да возгорится пламень.

     Пора нож наточить немного, а то он подзатупился.

     Кругом движение — да похрену. Само собой всё образуется.

     И кругом пустота, если смотреть метафорически.

     Следуя этому правилу, присел на асфальт прямо возле ворот, достал точильный наборчик с ножом.

     Сижу, точу–правлю нож мусатом, никого не трогаю.

     Из «пазиков» высаживались новобранцы–контрактники.

     Хохот и смешки, вот потеха им дармовая.

     — Это что за суфийский дервиш.

     — Да хрен знает.

     — Начальство виднее.

     — Может он шахид замаскированный?

     А это мысль. Экспромт и импровизация. Главное в нашем деле.

     Нащупал крупный камень и швырнул в толпу:

     — Бомба!!— никто не лёг, не прикрылся.

     Вот как с такими работать?!

     Прокричал петух в селе — и началось.

     Учил многому: как шеи ломать одной рукой, как отрезать голову правильно. Головы, как скальп у индейцев.

     Приносишь отрезанную башку — тебе сто баксов сверху.

     Война и мир, то бишь — война и деньги.

     Война… что такое по сути: опять мы гибли за нефть, металл и «бабки».

     Ингуши и чечены нормальный народ.

     Как все народы, ищущие справедливости на земном свете.

     Если хорошо подумать, никому «эта» война не нужна была.

     Не нужна она простому народу.

     Каждому стаду пастух нужен.

     Бывает по-разному, но этой толпе нужна жёсткая жесть.

     Конечно, всё не так вышло пай–бай с хеппи–эндом.

     Как там было…

     Я по-прежнему сидел на асфальте, и спокойно точил ножик.

     Подошедший Сухов кое-как угомонил людей, выпрашивая их принять хоть какой-то человеческий строй.

     Понятно, всё придётся делать самому.

     Я отозвал Сухова в сторонку и переговорил с человеком — что и как обстоят дела во вверенной ему части.

     Он мне выдал карт–бланш: мол, делай с разбродом что хочешь, а там хоть трава не расти.

     — Построились! — сначала тихо, нормальным голосом отдал приказание.

     Но всем плевать, как будто меня здесь нет и не существует — бесплотный призрак я, тень отца Гамлета.

     Ладно, пока поиграем в доброго «дядю».

     — Постррроились!!— уже гораздо громче, срывая голос на рычание.

     «Обезьяны» нехотя зашевелись, забурчали недовольно приказом, но стали принимать подобие строя в три шеренги.

     — Построились, гомо сапиенсы недоделанные…— на этот раз спокойней повторил.

     — Слышь, ты, командир!— не гомики мы! — из строя донеслось возмущённо.— Пусть мы «неудачники», но людей то не оскорбляй.

     Вот как с таким контингентом работать, если они не понимают русского языка и багаж знаний восемь школьных коридоров за спиной!

     Понятно, что здесь одни «неудачники».

     Хотя так оно и есть, если жизнь всосала в ЧВК, не нашедших себя в обычной жизни полнейших неудачников.

     Разбираясь в себе, разбираешься во всём.

     Во всём дерьме, что тебя окружает в жизни.

     Кто учит этому «осознанию»? да никто!

     И тут встаёт вопрос: а нафига… тогда нужно оно это осознание.

     Может я сужу о людях однобоко и приземлёно, это ничего не означает. Каждому своё, субъективное и личное, как есть.

     К примеру, вот есть человек, у которого четыре высших диплома, у меня ни одного. Да пускай он на порядок умнее и расчётливее всех нас вместе взятых — конец один и тот же придёт. К знающим и просвещённым тоже.

     Чему завидовать? То, что он лучше разбирается в чём-то — да пофиг.

     Так многие знания — многие печали, как говориться.

     Допустим достиг он определённого статуса в социуме, как нынче принято модно завуалировано выражаться с лёгкой подачи сами знаете кого: «женщины с пониженной социальной ответственностью» — пример.

     И есть обычный дворник, или «дворники–неудачники» коих множество не достигшие этого статуса.

     И что? Они не достойны жизни? Хотя такое существование, жизнью трудно назвать. «Дворники» тоже нужны на земле, чтобы подтирать дерьмо за такими статусными. Да частенько бывает, статус не зависит от ума и таланта, а от многих обстоятельств жизненных: судьбы, кармы, удачи, счастливой звезды, предназначенья — не знаю, называйте как хотите.

     Всё что нужно знать о людях — два постулата: человек это искусственно выведенный подвид животного, без морали и принципов, который может предать в любую секунду.

     Наверно все помнят булгаковскую историю, когда Воланд стал разбрасывать деньги, а люди алчно хватать и подбирать их.

     Вот где открылась сущность людей.

     Они изменились?

     Они внутренне никак не изменились с доисторических времён.

     Женщина тем паче: «существо хилое и ненадёжное».

     Остальное сказки для детишек про долг, про честь, про любовь и веру в светлое будущее: кино, книжки, песни — всё хрень.

     Утрированно, разумеется.

     Есть, конечно, рамки и табу, ограничивающие звериные «хотелки», отличающие нас от животных.

     Помниться недавно практиковалась операция лоботомия над асоциальными элементами.

     После неё человек–животное превращался в овоща.

     И что лучше для общества? И какого. С какой точки опять же оценивать.

     Племена маори, каннибалы Зеландии, аборигены дикари Африки, туземцы Филиппин — они тоже социальные общества, хоть и отсталые, как мы ошибочно думаем.

     Сотню раз был прав чертяка Дарвин, что обычный человек произошёл в результате отсева, естественного отбора, выживания. То есть эволюции.

     Вот бы забросить современного человека без благ цивилизации: без радио, интернета, гаджетов — одного на год в дикие джунгли в безопасное место, где есть еда и нет хищников.

     Интересно что будет: останется ли он человеком, или превратится обратно в обезьяну, образно выражаясь.

     Вот чему может научить женщина ребенка, и не своего.

     Учительница в школе, воспитательница в садике.

     Скоро дойдём до того, что министр войск будет баба… что и пропагандируется везде.

     Вы скажете, а как же сталинское время: энтузиазм, патриотизм, победа на войне? Правильно. Под страхом наказания, что только не сотворишь, вся страна как один «гулаг» была.

     Или взять царское время, тоже справедливо.

     Но это ведь, так сказать, верхушки общества, им заняться нечем, вот элита с жиру бесилась.

     То книжку напишут, то картину, то стихи сочинят с пьесой.

     Дворцы, балы, любовь, дуэли — красиво, ничего не скажешь.

     А холопский мужик: он, что будет рассуждать о высоких материях?

     О долге и чести… ему лишь бы брюхо набить посытней, потомство настругать и побольше.

     Да некогда ему думать: надо сеять и пахать, пахать и сеять с утра до зари.

     А мне их надо надрессировать, ничего личного не имею против них.

     — Выйти, кто голос подал!

     Прохаживаясь перед строем, учуял запашок свежего перегара от некоторых подопечных. Вообще раслабон полный!

     — Выйти, воин!

     Снова обошёл заднюю шеренгу строя, незаметно принюхиваясь к людям, и оказался напротив его, того анонима.

     Напротив, стоял человек и глубоко презирал меня.

     В… я не знаю в чём. Здоровый, под два метра с лишком.

     Что ему сказать: «Не трогай меня, малыша Джоника, а то хуже будет!»

     И началась дуэль глазами, характерами.

     Он думал так, что обойдётся матом, как в фильме Кубрика «Оболочка».

     Почему так, что люди не понимают простых вещей.

     Как там было, в армейке.

     Раньше в казарме спинки от кроватей были съемные.

     Снимаешь дугу железную и начинаешь всех пиз… бить.

     — Ты, выходи.

     Туша плоти вышагнула вперед из шеренг.

     Здоров боров, ничего не скажешь.

     Надолго хватит — если суп из него варить.

     Джоник — ты стал классным зверем.

     Но это не главное, так говорил сенсей. А кто, если не я.

     — Да я красный берет.

     Давай выходи. Он вышел, и я. И бетонка. Больше ничего. Бей, что терять.

     Он замахнулся — я принял стойку… и неожиданно аноним опустил руку, вставая по стойке смирно.

     Что за дело такое приключилось?!

     И вдруг все тоже вытянулись, замолкли рты зашитые на замок, казалось, строй разом перестал дышать.

     Обернулся — глядь: чудило какой-то стоит поблизости.

     Почему чудило?— да выряженный в немецкую форму сороковых годов.

     — Ломай его, чё встали швайнами?! — услышал в приказном тоне.

     Я отрицательно покачал головой.

     Вот ещё!— слушаться какого-то горохового клоуна, устраивая цирк–шапито на потеху.

     — Ломай его, говорю! Давай, шнель, шнель!

     — Тебе надо — ты и ломай!

     Да пошёл он и все… и вообще… всё на свете.

     Сжимая волевые скулы, мужчина резко переместился, становясь на дистанцию прямого удара. Он шутки не шутил, да недурно двигается.

     И сам неплох: крепко сбитый, властное лицо… если бы не идиотская форма. В строю зашушукались, нарушая мертвую тишину:

     — Вагнер, это сам Вагнер…— зашептали подсказчики доброхоты.

     Да пофигу: Вагнер, Бетховен, Шуберт, да хоть сам Моцарт явись сюда — мне по барабану! Музыкальный оркестр, блин!

     Я ему что гладиатор?! Типа убить, не убить по прихоти императора.

     Нет уж. Снова испытание характеров, меряясь силой долгого взгляда.

     Видно что-то передумав в себе, Вагнер проскрипел сквозь зубы:

     — Зер гут, зер гут, тренируй…— и повернулся к строю:

     — А вы слушайтесь его, а то сам лично буду рвать на британский флаг.

     Ферштейн швайне?

     — Яволь, герр Вагнер! — дружно ответил, видно наученный горьким опытом, общий строй, стоя навытяжку.

     Вот это дисциплинка!

     Дальше он направился на КПП, обход наверно совершает поутру.

     Уфф, я перевёл дух, да и все тоже, немного расслабляясь.

     Да, очень неприятный тип со стальным давящим взглядом, который кое-как выдержал. Не хотел бы с ним встретиться на узкой дорожке, в тёмном лесу.

     — Командир, ты извини уж, сам понимаешь…— прогудел бывший противник, дружески протянув широкую ладонь.

     — Проехали,— пожимая её в ответ:

     — Джоник.

     — Магеллан.

     — Понятно. Будем знакомы. Сам с каких будешь?

     — Начинал с ВДВ. Круто ты с ним.

     — А то. Ладно, иди на место, потом пообщаемся. Сейчас работаем.

     Снова по новой началось:

     — Построились. Смирра!

     Так прошёл день до заката.

     А вечером тёртый Магеллан достал откуда-то палёной водки ящик.

     Налили мне полный стакан потом, за знакомство с «музыкантами».

     Обычные мужики, у каждого есть причина поступить в наёмники.

     Пошли разговоры про жизнь, про делишки, про баб — как принято на гусарской пьянке.

     Поддатый Магеллан, а он, судя по всему побывал почти во всех точках, делился опытом, держа налитый стакан в руке:

     «… Я в «песочницу» второй раз лезу, не могу дома усидеть.

     Тянет, что ли, да денег заработать. А в первый раз там была полная ахинея. Только штыков на калаш не хватало, а то прямо вторая мировая.

     Как случилось под Пальмирой: в поле людей выгоняли с техникой, и команда сверху — ваша задача взять укреп, взять блокпост.

     И вперёд, как на убой. Когда по нам начинали со «стодвадцаток» класть, с «кордов» по технике, то людей...— Магеллан потёр ладонью лоб.

     — Их рвало на части, на кусочки мелкие. Прямой наводкой с РПГ, и остаются только рожки да ножки.

     Или случай под окрестностях Дейра, там было отправлено на маршрут 253 человека из России: наши «вагнеровцы», спецназ. Из них погибло 196 человека, это вам не покажут по телевизору в новостях по первому каналу.

     Авиация коалиции союзников, то ли спутали, а то ли специально, бомбила нашу колонну три часа.

     Сначала долбила артиллерия. Потом самолёты вместе с парой вертолетов охотились и добивали тех, кто пытался скрыться. Абсолютно на добивание. А средств ПВО, даже ручных нет.

     Мужики беззащитные были в колонне, ехали на позицию для штурма.

     Много старой техники, всё сгорело к чертям, и мало кто уцелел.

     Раненых отправили на родину. Там все тяжелые, увечья страшные, у многих жутко изуродованные лица и ранения головы. Почти все лишены конечностей, либо получили чудовищные ранения.

     Сколько в итоге выжило вместе со мной, предполагать не буду.

     Мужики!— вас без обучения на полигоне в бой никого не пошлют, это ежу понятно, но чему успеют научить — элементарно стрелять, чтобы вы не сразу сдохли. У кого есть боевой опыт — они как-то живут, но всё равно, не то. Так что, пускай Джоник учит нас получше. Выпьем…»

     Магеллан хлебнул «палёнки» ничуть не поморщившись, мужики поддержали тост, выпили и закусили.

     Мда, как всегда, сначала герои нужны чтобы победами гордиться, а потом плевать в их испачканные кровью лица.

     Подавались бы вы лучше в Зону Отчуждения парни, да вот незадача, путь туда стал заказан и там сейчас несладко.

     Всё перекрыто настолько, что мышь не проскочит, насколько доносились слухи: РФ с Украиной опять что-то круто не поделили.

     Поезда гражданские пустили по самой границе: Лиски–Россошь–Ростов, тут гадать нечего — по велению «Свыше»; допустим, попадёт шальная ракета с «Бука» в поезд и будет вам счастье.

     Конечно тем, кто в поезде едет счастье не будет, а будет оно Генштабу РФ.

     Был бы повод, а причина найдётся.

     «Не обещай, и не проси. Ты не достоин меня, — говорят они, то есть бабы.— Или выбирай: я — или всё остальное на свете: работа, творчество, карьера, хобби, любимое дело…»

     Да пошли они.

     Потом зашёл в меня второй и третий стакан. Споить хотели наверно.

     Домой не поехал, там, на полигоне остался.

     Мне выделили каптёрку в штабном здании, помещение отдельное скромное, номер люкс без единой звезды, где царил стойкий запах оружейного масла.

     Там заночевал. Регине позвонил и предупредил, чтобы не искала напрасно. Да нет, не такой уж пьяный, не захотел возвращаться, ведь завтра с утра снова сюда мотаться.

     И бывает состояние, когда хочешь остаться наедине, обдумать наболевшие вопросы: зачем нахожусь Я, и что делаю Здесь?

     Ведь я бегу изо всех сил от этой «системы», и почему-то снова в ней оказываюсь?! Замкнутый круг, получается!

     Я ведь как-то пошел по городу. Бабка стоит возле рынка.

     Столик, на нём колода карт, спрашиваю:

     — Ты во что играешь? Три напёрстка?

     — Нет. Гадаю.

     Потоптался и снова вернулся.

     — Сколько стоит гадание?

     — Пятьсот рублев. Как налоги подняли. Мы (то есть экстрасенсы) тоже налоги платим.

     — Эй. Эй. Давай скидку сделаю. Подходи. Я про тебя всё знаю.

     Не стал гадать, и деньги отдавать гадалке.

     Если сам лично знаю, что и как со мной будет.

     Бабка чувствующая. Даже я ощутил. Что-то такое есть.

     Если не знал бы — то может тогда.

     Всё течёт и меняется, лишь у меня однообразное движение в колесе круглом.

     Посреди ночи проснулся, мучила жажда, как привычно бывает при похмелье. Захотелось холодной воды, или чаю крепкого с кусочком лимона.

     Лучшее средство от такой болезненной штуки.

     Пришлось с койки вставать не одеваясь, ведь в одежде прилёг от усталости. Ярко подмаргивая, загудел ртутно–газовый светильник, и тесное пространство каптёрки осветилось.

     Столик неказистый, на нём чайник электрический уже с налитой водой.

     Включил его, нажав кнопку.

     На полках нашлась чистая кружка с упаковкой чая в пакетиках.

     Ладно, нам пойдет и так, без лимона и сахара.

     «Чай пьют богатые люди, нам бы по бедности винца», — вспомнилась присказка старшины из молодости.

     Пока занимался приготовлением, заклокотал проснувшимся вулканом чайник, выпуская облачка пара, закипая пузырями.

     Залил кипяток в кружку, решил выйти на воздух освежиться малость,

     пока чай завариться покрепче.

     Тёмно оказалось там, так сейчас третий час ночи на дворе, не больше.

     Определил на глаз время, часы там остались в каптёрке.

     Очень темно, но потом зрение адаптировалось и можно кое-как ориентироваться в ночном полигоне.

     Сама площадь полигона являлась огромной.

     Вон там КПП, плац, там спортплощадка, где мы весь день кувыркались и тренировались. Дальше стрельбище со «взлёткой».

     Вот контуры ангаров разгляделись, один большой другой поменьше.

     Интересно что там, днём было не до них, и пост с оружием вокруг стоял усиленный. Похлопал по карманам, доставая сигареты с зажигалкой, но пачка оказалась пустой — оказывается, всё раздал, угощая мужиков.

     Блин, курево закончилось как назло всему, а магазина здесь нет ночного. Может там кто-нибудь встретится с табачком.

     Отхлебнул чая для бодрости и пришлось переться туда в даль.

     Громадина ангара вырастает передо мной с каждым шагом.

     Тихо и никого нет: ни поста, ни караула.

     Маленькая дверь незапертая и без замка.

     Может внутрь зашли?

     Торкнулся в неё, без задней мысли зашёл в ангар.

     Темень, только что-то мерно гудит.

     Тоже здесь никого, получается.

     Тогда что здесь, заело любопытство, только как осмотреться?

     Зажигалка, а в ней сделан мини–фонарик.

     Острый лучик света пронзил темноту.

     Ого! Самолёт стоит пузатый, ещё дальше вроде АН-24 наш в сторонке притулился. А этот какой-то незнакомой марки.

     Подойдя ближе к самолёту, и точно, разглядел небольшие эмблемы «USA ARMY», может «боинг», может «локхид», хрен их разберёт.

     Странно?— что делает иностранный самолёт, на территории России, да в расположение почти военной части.

     А гудение издавал небольшой насос, установленный на двухсотлитровую бочку. Он перекачивал что-то из бочки по трубке в крыло самолёта.

     Лучик фонарика скакнул на железную ёмкость, высвечивая маркировку.

     Что за…? Обозначения состояло из черепа с костями с надписями по всей бочки на английском видимо: — «Attention! Danger! Very toxic substance: Barium. Strictly observe safety precautions!»

     Химикат какой-то в него, что ли заливают?

     Само собой разумеется, что иногда в самолёт надо заливать керосин, топливо. Спирт авиационный, может масло какое-нибудь.

     Понятно, что раньше пестициды и нитриты распыляли с «кукурузников»

     Но чтобы яд с высотного самолёта, первый раз лицезрел.

     — Стоять! Ты кто такой?! Какого хрена здесь делаешь?— крик за спиной.

     Я стоял спиной к незнакомцу, застигнутый на месте, освещенный лучом чужого фонаря, снова думая над теми же вопросами.

     Действительно: какого хрена я делаю?! Хотел бы я сам знать.

     — Да я мимо проходил. Вот и реши…

     — Руки на месте держать! Двинешься — стреляю без предупреждения.

     — Это секретный объект и посторонним вход запрещён.

     Доигрался чёрт на скрипке!

     Эх, что тут думать. Надо выходить из положения.

     А вдруг не успею сработать, тут палка о двух концах: или он или я, другого не дано. Незнамо кто за спиной стоит — карлик или здоровяк профи десантник с 46–м размером подошвы.

     — Слушай земляк, может договоримся? Блин, ухо чешется невмоготу, дай почешусь?

     — Ага, договоримся, стой на месте! — охранник начал говорить в рацию.

     Она как назло, или на мое счастье, шипела, кряхтела слогами, издавая невнятные звуки и отрывки слов: «гр, грр, хрр».

     Ангар то железный, он и наводит радиопомехи.

     — Эй, эй, дружище, ну что я сделал — случайно зашел не в то место.

     Отпусти — я забуду, и ты забудешь о маленьком недоразумении? Окей?

     А если я не один здесь? Может мой человек тебе сейчас за спину заходит и готовится приставить нож к горлу?

     Луч фонаря нервно заметался по сторонам.

     Я продолжал нагнетать напряженность и добавлять остроты в ситуацию:

     — А вдруг он продырявит бочку с барием? Не думал? И всем нам будет крышка.

     — Не дури, стой на месте. А ну выходи, кто здесь?!

     Послышался шорох удаляющихся шагов.

     Ага, значит, решил включить освещение и возможно соединиться по проводной связи или выйти за дверь ангара, что маловероятно, учитывая уровень подготовки личного состава.

     Так, при передвижениях концентрация на цели падает в два раза.

     Стремление удержать ситуацию под контролем порой приводит к непредсказуемым последствиям.

     А мне главное не делать ошибок и сохранять рассудок.

     Продолжая обдумывать варианты действий:

     добраться до бочки и что-то сделать с ней — но это так, почти самоубийство разлить ядовитое вещество; сымитировать приступ эпилепсии — но кто знает, может не так поймет и охранник пустит в меня очередь, чтобы долго не мучился; убежать, отвлечь внимание — куда и чем… всё не то!

     Думай дальше Джоник.

     Странная штука жизнь:

     раз — поворот судьбы, и ты играешь другую роль.

     Влечёт тебя к девушке молодой красивой, сил нет ждать и терпеть, желание одолевает быть с ней.

     Умом понимаешь что нельзя, гасишь огонь в душе.

     Почему так: встретил её, сошедшую из снов.

     Красивая, в платье модном, как мечтал.

     Но нет, она принадлежала ему, «другому».

     Однако, знаешь же что могло быть все по-другому, и как...

     Плевать на все условности и преграды, жестокому миру нет никого дела до вас. А с другой стороны медали думаешь: а на хрена, если ли смысл в такой суете.

     Выдуманные иллюзии не совпадают с наглядной действительностью. Гораздо чаще и лучше взаимодействие с социумом напрямую.

     Я считал в уме число шагов до двери, отчетливо представляя, как незнакомец переставляет ноги.

     Шхх. Глухой удар и шлепок, как будто человек свалился подкошенный на землю, чуть слышное звяканье железа об бетонку ангара, наверно оружием.

     Обернулся — в светлом проёме двери ангара маячила плечистая фигура:

     — Ну что инструктор, вовремя я?!

     Магеллан, по голосу узнал выдуманного помощника, который объявился словно оттуда, из другого мира, по моему зову.

     — А ты как здесь… ты что его завалил?

     Из дальнего вагончика охраны уже бежали, направляясь к ангару вооружённые люди с оскаленными собаками.

     Слышен лай и крики бешеных псов на коротких поводках.

     — Не, только выключил на полчаса. Потом очнётся.

     — Ладно. Уходим.

     Уходим то — уходим, только как?

     Снова цейтнот — на раздумье несколько секунд.

     Избавитель присел к телу незадачливого охранника, сдёрнул ремень калаша с плеча, принялся мгновенно расстёгивать форменную куртку, на которой висел бейджик–пропуск, стащил её, подхватил фуражку с пола и передал снятые трофеи:

     — Переодевайся, теперь ты — это он.

     Я уже понял идею Магеллана и стоял со снятой «афганкой».

     Он почти силой отобрал её, надевая на себя:

     — А как ты?

     — Не знаю, выкручусь. Или ты вытащишь меня потом. Быстрее, быстрее, пошевеливайся.

     Магеллан подгонял, но меня и не требовалось, а моя «афганка» трещала по швам, не налезая на крупную фигуру наёмника.

     Потом он отволок за ноги бесчувственное тело в тёмный угол.

     Суровый дядька Магеллан.

     Переодевшись в охранника, машинально передернул затвор автомата:

     — А если не получиться? Что тогда?

     — Нет, так нет. Мне один хрен подыхать на роду написано.

     А ты живи. Живи за всех нас: за себя, за меня, за того парня.

     Короче, не парься.

     — Готов? Ствол к башке приставь. Выходим! — Магеллан сцепил руки над головой.— Ну, с богом.

     И он шагнул за дверь, следом я…

     Ах как часто нам хочется убить любого человека из-за житейской мелочи, в неосознанном желании отнять жизнь в ссорах на улице, в конфликтах на работе, в злых семейных скандалах.

     И не думаем о поступках, почему «они» так делают.

     О будущем: кто знает, когда «они» могут реально прикрыть твою спину, выручить в трудной ситуации, спасти твою жизнь.

     Телефонный звонок застиг внезапно, в дурном смятении и в метаниях из одной крайности в другую, стоя на многих распутьях одновременно.

     В суматохе затерялся на полигоне и трусливо сбежал на вызванном такси.

     По дороге выбросил свёрток, состоявший из формы охранника с автоматом внутри.

     Чёткого плана будущих действий не было.

     Голова гудела то ли с похмелья, то ли от тяжелых мыслей.

     Искал выхода из чертовой задницы, и он никак не находился.

     — Здравствуй Евгений. На полигоне видеонаблюдение везде установлено.

     Там, возле ангара секретного был ты, а не алкаш который предназначался на «мясо». И что, долго бегать будешь?

     — Побегаю. Россия большая.

     — Нееет, стоп, давай поговорим как мужики. Приходи сюда, на полигон, всё решим. А иначе…

     — Что иначе? Миша.

     — Послушай Джоник, у тебя семья, есть почти жена, у неё и у тебя будут неприятности большие. Можно сказать, очень большие. Вам нигде не спрятаться. Ты знаешь, что всё равно же мы найдем, в конце концов.

     — Я буду. Жди.

     И отбой. Судьба с железной хваткой. Что она делает с нами?

     Когда-то я был сам человеком с такой хваткой.

     Но Времена изменились.

     Смотрел в окно на кухне. Скоро праздник. А радости нет. Нет никакой.

     В утренних лужах розовеющее небо отражалось с чем-то красным, будто они заполнены свежей кровью.

     — Регина! Мы уходим отсюда.

     — Как? Что случилось, Женя?

     — Нет времени. Собирайся. Живо!

     Уходим. Куда? Неизвестно. Да хоть на край света.

     Хотя немного не так: чуть раньше, когда вернулся с полигона, Марг гулял за стеклянным балконом.

     Регина в ванной мылась. Семейная идиллия.

     Марг дела туалетные не спеша делал в горшок.

     С ним легче: покормил, погладил, привязал и всё.

     Я заранее стал готовиться в дорогу. Там в шкафу, помнил, должен валяться без дела мой альпинистский рюкзак старый. Так и есть.

     Отряхнул от пыли, поправил лямки, вроде нормально, ещё сгодится.

     Всё решено, не надо лишних слов, не будет нам жизни здесь.

     Раздумывал недолго, поочередно укладывая в рюкзак необходимые вещи в скорую дорогу: заначки, штучки–дрючки в комплекте НАЗа, причиндалы разные, фонарики, походный монокуляр с ПНВ, электронные гаджеты, немного наличности, наши документы.

     Сыскалась там внизу под грудой старья, экипировка горная, взамен утраченной «афганки».

     Будет ярко чересчур, а пока сверху надеть куртку камуфляжку рыболовную, не жарко сейчас по осенним утрам.

     Под куртку сверху нацепил перевязь, пустую кобуру плечевую.

     Снизу пояс с ножом затянул на все дырки.

     Защитные наколенники, налокотники, тактические перчатки: всё пошло в дело.

     Щёлкали застёжки, хрустели «липучки», визжали «молнии» — всё по серьёзному. Тело тоже оружие, само по себе.

     Марг вздумал линять к наступающей зиме, шерстинок так много сыпятся, надо бы его помыть как следует в другой раз.

     Очередь за ним, а он задрал хвост и всё до лампочки ему.

     Удрал на кухню дурачок воду пить, как будто не мог напиться до сборов.

     — Марг, Марг, поехали,— позвал как во сне.— В то Лето.

     Не оставлять же его здесь одного в Городе.

     — Регина, возьмёшь кота на руки, ладно? Пока выйду на улицу, осмотрюсь.

     До этого выпил из горла водки втихаря напоследок из сортирной заначки, не оставлять же врагам чекушку.

     Вышел на улицу и возле подъезда повстречал ту старую бабку–гадалку с базара. Она тоже меня узнала.

     — Куды собрался, болезный и порченый, нешто на войну?

     — Может на войну. Что тебе надобно, старая?!

     — Ничего милок, ничего. Лети-и-и…— и она задула странно.

     Вот уж… хрен ли… э-э, слов не находилось для чудаковатой старухи.

     — Ты как? — Регина следом за мной вышла из подъезда, неодетая и не накрашенная.

     — Пойми тебе нельзя со мной. Может тебе к родичам податься?

     — А я с тобой! И не уговаривай, пошла собираться.

     Вот бабы: говоришь одно, а они делают другое.

     Дух, Бог спаси нас, когда мы обрываемся в пропасть.

     И «Он» помогает, иногда. Видно судьба.

     Мысли бились под черепной коробкой несовместимыми пьяными образами, тикали в висках пульсом. Стучали в ушных раковинах молоточками:

     «… Убивая муху на стекле — это убийство?...

     А если меня нет дома, нахожусь в ванной в экстренных сборах «черного чемоданчика»…

     Мы воспитываем кошек, воспитываем собак, воспитываем лошадей.

     Зачем? Чтобы они походили на нас?— абсурд.

     Кошка никогда не будет гадить как человек…

     Ты хочешь сказать, что умнее. Сущая глупость, ты никогда ни будешь умней. Станешь... иль нет, ваши проблемы…

     Хочешь воды? А сходи сам за ней…

     Благопристойность, тоже не в почете нынче…

     Берёшь нож, говоришь: «ша, всё спасибо». И окунаешь в кислоту, травление называется…

     … О чём… о чём это я?...»

     Пьяный — да ладно! Пальцем в розетку попаду.

     Эх, вот пьянь, ну выпил чуть с утра вместо кофе.

     Счас разрулим: Марг, Регина, и Джон–Джоник.

     Угнал машину, так получилось: семь бед, один ответ за всё сделанное.

     Как довелось... Там во дворе стоит внедорожник, соседского бизнесмена Витьки Баранникова. Он год не пьёт, держится в завязке.

     А как год проходит, так сразу на две недели в «бухару».

     Сейчас он тоже был там с неделю, насколько знал по сплетням.

     Подошёл без опаски к джипу что застукают, пнул по колёсам — тишина.

     Понятно: звуковая «сигналка» не работает, а если «спутники» сработают, так по барабану. Нам лишь бы доехать до Новотитарёвской, там на электричках куда-нибудь, может в Зону продерёмся бочком и тайком.

     Обутым в пластик локтем разбил стекло боковое у «паджеро».

     Сбросил осколки, открыл дверь.

     На руле — кнопка пуск. Технологии. Ключей не надо.

     Раньше… ладно, промолчу.

     Дизельный движок завёлся сразу, выплевывая из глушителя клубки синеватого дыма.

     Заурчал разбуженным тигром, пришлось сбавить обороты мотора немного, и он стих. Движок мурчал как настоящий Марг, я молчал и думал.

     Что делать теперь со всем тяжким грузом чужих секретов.

     Надеюсь на чудо всё как-то исправить без боли и крови.

     Не знаю, как они распыляют каждый раз, могу предположить.

     Тогда в ангаре попытался просмотреть трубопровод, ведущий от насоса, но в темноте детально не получилось.

     По всему выходит так: шланг от насоса подключался к сети мелких трубок, заканчивающихся на задней поверхности крыла и горизонтальных стабилизаторов.

     Если посмотреть на крылья большого самолета с близкого расстояния, то заметим множество проводов размером с палец.

     Заодно посмотрел описание в интернете устройство авиалайнеров, узнал, что это стоки статического заряда.

     Они предназначены для рассеивания статического электричества, которое образуется на поверхности фюзеляжа и крыльев во время полета.

     Наверно каждый третий провод являлся трубкой загадочной системы.

     Стоки статического разряда намерено удалены, на их место поставлены непонятные трубки.

     Распылительные трубки в поддельных стоках статического заряда столь малы, что их невозможно заметить.

     Не удивительно, что они до сих пор не обнаружены.

     Зная маршруты самолетов, можно программировать блок управления распылителями, чтобы он самостоятельно включал систему после набора определенной высоты.

     В химии разбирался по школьному курсу ПТУ, пролистывая подвернувшийся справочник по сталям и химическим элементам.

     Сталь У8 — инструменталка, сталь 95Х18 — кованая сталь: но всё не то.

     А вот страничка «бария» — оказывается, это в любом виде крайне ядовитое вещество…

     Нет!— уже нет времени читать и разбираться.

     Сегодня пока все спали, над Краснодаром опять распылили гадость.

     Ожидается хорошая солнечная погода, так они успевают с утра нагадить. Самолеты снова летают, может с нашего полигона, а возможно, с пригородного аэродрома Энем.

     Тонкий след появился в шесть утра, остальные трассы раньше.

     Следы на юго-западе, потом они расплываются и ветром переместились на город. В семь утра они уже над центром.

     Химтрейлы имеют сразу несколько целей: вызвать болезнь Моргеллона, в том числе рак, уничтожить растительность и климат, ионизировать атмосферу, самое главное подавить волю людей.

     Еще термитные смеси, чтобы всё лучше горело, в случае пожара.

     До корня, до основания стереть с лица земли всё живое.

     Продажная власть, что ещё сказать.

     А ты что можешь сделать: с рынков дань собирать, только ментов учить?

     Да нет, не собирал дань с «челноков», прозябал «там» где-то, в штабе писарем.

     В России оружие есть прерогатива государства, которым оно защищается.

     Если ты не в государственной системе, то ты вне закона.

     Если ты против государства, то тоже вне закона.

     Если ты не рядах силовых структур, то вне закона.

     Вне закона. Всё — вне закона.

     Назад дороги нет, только вперёд.

     Мы своих не бросаем на войне. За Магелланом возвращаюсь.

     Подогнал ближе тачку, чтобы вещи забросить и Регину с котом.

     Джип с «кенгурятником», чтобы не жалко разбить на сельских поворотах.

     Всё пофиг, нужен жесткий таран.

     Похлопал по карманам в поисках сигарет — но их нет, как нет уже с той ночи. Вот незадача!

     Где же Регина, что она не шевелить булками?!

     Опять наверно кому-то приспичило в туалете.

     Ладно, успею в магазин местный заскочить, да вискарь взять в дорогу.

     Он уже открылся с утра.

     Педаль газа в пол, шины жалобно визгнув, бросили внедорожник вперед с места. Джип рысью сорвался с привязи к другому дому, где вблизи построился вместо ларька магазинчик небольшой.

     Бараны барыги; сказала власть стаду ставить киоски вместо рядов — установили; постановили «верхи» вместо ларьков магазины ставить — сооружают.

     Небольшая парковка при магазине.

     Выскочил из машины, оглянулся назад — желтковая «инкассаторка» неуклюже, кое-как в тесноте парковалась рядом с угнанным джипом.

     Ха, проблемы. Вот у нас проблемы, что взять: «джека», или коньяк.

     Зашёл в магазин по узкому проходу мимо холодильных витрин.

     Из посетителей я один, из персонала три скучающих девушек, не выспавшихся после бессонной ночи.

     Тупо смотрел на продавщиц, как они зевают время от времени, выбирал что прикупить, безотчетно перегораживая проход.

     Вошедший в магазин инкассатор грубо оттолкнул с пути — подвинься дядя, дай пройти.

     Всколыхнулась сумасбродная ярость, как тогда на войне, и послушно усела вниз собачьей пружиной. Пока послушно.

     Как тогда в ночном рейде.

     Нет дембеля, Джоник, нет, оказывается, не наступил для меня.

     Привычно кинул взгляд вслед, оценивая, что у него есть из боевых принадлежностей.

     Форма инкассатора, обычный китель зелёный с нашивками, броника нет (совсем расслабились), в руках спецпакет для денежной наличности.

     На правом плече маленький, похожий на игрушку, «аксу».

     Дулом вниз. Как положено по уставу.

     Вот и оружие. Его надо «взять».

     В чём проблема? Просто возьми и всё — подговаривал внутри голос.

     Думай. Думай быстрей.

     Колебался — да к черту! Надо оружие, там с ножом много не навоюю.

     Ещё секунду маячила зелёная спина инкассатора, наконец, исчезла за хлипкой дверцей в кандейку.

     Одна из девушек зашла туда, выручку сдавать.

     Там расположена как обычно вроде офиса бухгалтерия, как знал по прошлым визитам в ментовское прошлое в такие заведения.

     Значит «работаем».

     — А можно венского пива две «полтарашки» налить. Сигареты «парламент», блоков десять. И коньяк получше. Побыстрей!— тороплюсь.

     Главный момент: отвлечь внимание персонала, занять их делом, а то «тревожку» нажмут ненароком.

     Уфф — выровнял дыхание, как перед броском вниз, и нож уже в руке.

     Проход перед дверкой контрольный. Всё тихо? — да, тихо.

     Погнали! Теперь главное успеть дверь закрыть от посторонних глаз.

     — А где у вас находиться…

     Удивлённый взгляд молодушки кассирши блядушки, ошеломлённый опасностью взор паренька инкассатора.

     Головой об голову — лучше не придумал.

     Это так инкассатора приложил от души.

     И жгуче воткнул в живот колено, закованное в пластиковый наколенник, до полного пробивания внутренностей.

     Парня оторвало от пола.

     Судорогой нас скрутило вместе: его от боли, а меня пронзило от макушки до пяток от нервного напряжения сухожилий, от вложенных ударов по противнику.

     Раздёрнулся, расслабляя тело, и вновь собрался. Вроде прошло.

     Семь бед — один ответ.

     Важен контроль ситуации. Я зверь. Но не убийца.

     — Молчать… тссс… всем тихо.

     Нож к горлу побелевшего инкассатора, одновременно ладонь в тактической перчатке ко рту поблядушки. Так она не прокусит.

     Всё просто, да пусть моё лицо видят — мне всё равно уже крышка.

     — Ствол отдай,— тихо говорю пареньку, хрипящему от ужаса и животной боли. Тут надо психически сломать человека, чтобы он не сопротивлялся дальше по-глупому.

     Парень, подчиняясь, отдал оружие — ведь он так молод, пожить хочет.

     Так, проверка. Затвор. Предохранитель.

     Что у нас тут: один полный магазин в «калаше», один запасной в кителе был. Был, но нашёл и сунул его в карман камуфляжки.

     Ещё отобрал рацию, она полетела в налитое ведро с водой.

     Война: не я её начинал когда-то на свете. Не мне судить и никому.

     Даже еврейскому господу.

     — Сука, безмолвно сидеть! — шипел сквозь зубы редкие.— Не шевелиться одну минуту!

     Разве так сложно. Вот и всё. Тихо–тихо. Аккуратно прикрыл дверку.

     Ствол, огрызок автомата за отворот куртки. Чёрт с бухлом, обойдёмся без виски, да сигареты осталось купить.

     — Наличку забыл. Дайте лучше одну пачку «винстона», остальное не надо.

     Блондинистая девушка за кассой, скандально матерясь на забывчивого клиента, который заставил их всех рыться по ящикам, шваркнула пачку на прилавок. Кинул две сотенные купюры, всё что было из мелочи: да без сдачи бери в свой карман, мне не жалко.

     Да какая тут сдача, лишь бы без палева убраться восвояси.

     Уфф, снова выдохнул с облегчением, выбегая из дверей магазина.

     Не подозревая ничего, всё также стояла «инкассаторка».

     Всё что ли, да нет — разминка. Перед основным боем.

     Нет сейчас моей страны, той самой, советско–горбачёвской, которой присягу давал. Всё пошло прахом, сгорело под бело–сине–красным пламенем торговой фирмы триколора, а не красного флага Российской Империи.

     А что для меня хорошо, оно и есть справедливость.

     Потому так, плевать на всё.

     «Ксюшку» забросил под кресло, поворот, вырулил к своему дому.

     Готовая к поездке Регина, с Маргом в руках, топталась возле подъезда, нетерпеливо оглядываясь по сторонам.

     — Марг! Мой Марг!— от души расчувствовавшись, чмокал его в лобастую морду, переходя от напряжения к адреналиновой разрядке.

     Он весело замурчал в ответ, и рябил хвостом, радуясь предстоящей путешествию в машине.

     — Прыгайте назад. Так, полетели. Всем пристегнуться. Регина: Марга пристегни тоже.

     Регина обиделась, видел отчетливо в зеркале.

     Что ж, она сама мне поверила свою жизнь в мои руки. И я ей тоже.

     «Я тебе доверила жизнь…» — так Регина проговорила сквозь слёзы, смеясь от чего-то: горя, счастья — не знаю.

     Сердце студёным молотом бьется в груди, сквозь боль за них.

     К чёрту обиды. Тут осталось несколько часов жизни.

     Да знаю: я и джип — уже в розыске.

     Мчался по городу на железном коне с дизельным сердцем сломя голову, боясь куда-то не угнаться за кем-то.

     Молчат наши телефоны навсегда.

     Так правильно — выбросил пластмассовые коробочки под копыта–колёса.

     Пристёгнутых Марга и Регину на задних сиденьях всё равно швыряло на резких виражах: то вправо, то влево.

     И поспел до включения «перехвата» выбраться за город.

     Вот очередной поворот, появился задний забор полигона, обтянутый стальной рабицей и сверху колючей «егозой».

     Пал туман на придорожную местность как наудачу, выпавшую среди обманчивых карт счастливым билетом.

     Стараясь быть незаметным, кое-как блуждая в пелене, подобрался к ячеистому забору, где располагались ангары.

     Около них что-то мутно происходило, так не разглядеть.

     К глазу приникла вынутая из кармана трубка монокуляра.

     Навёл резкость — в мозг ударила бесшумная реальность на картинке линз, приближенная в десятки раз.

     Группа из пяти вооружённых охранников все в разгрузках, во главе с тяжеловесным Мишаней, видимо за старшего он был у них.

     Среди них шагал Магеллан.

     Его сразу опознал по рослой фигуре, он что-то зло кричал, огрызаясь в ответ. Злобные охранники в пятнистой униформе вели его куда-то, толкая в спину прикладами.

     Всё сделалось в один момент: Магеллан, извернувшись, вырвал автомат и… сухо раздалась короткая очередь, приглушенно прошивая насквозь живое тело. Произошло как-то страшно и обыденно.

     Пара охранников по приказу старшего, подхватила труп за ноги, поволокла по земле.

     Безжизненные руки и голова, тряпичной куклой, сломано трепыхались.

     Водил дрожащим окуляром по лицам людей, хотя уже нелюдей, как прицелом «снайперки» нащупывая хоть какие нибудь эмоции сострадания.

     Безгласно, без голоса и криков: они спокойно переговариваются, о чём-то скалятся. Почему же так… ах, да — ведь всё на расстоянии.

     Отнял монокуляр от глаза.

     Был человек, и вот нет. Нет заветной мечты. Нет — и уже не будет.

     Потом вспомнил недавно прошедший вечер:

     «… — Мужики: а у кого есть большущая мечта в жизни?— вопрошал Магеллан тогда собратьев наёмников, во время посиделки.

     — А у тебя самого есть она, мечта?— съехидничал один из поддатых «неудачников».

     — Ну есть, а как же без неё. Только, братаны, она самая обычная.

     Вот заработаю денег побольше, вернусь домой в Сибирь. Хочу дом там, лесопилку с пилорамой, рядом столярную мастерскую.

     Буду мебель делать добротную, на заказ всяким начальникам.

     Я же по образованию столяр–краснодеревщик. А за окном, чтобы было видно рябиновый сад. Потом выйти зимним утром, сорвать пару гроздьев. Эх, такой кайф, мужчины. Этакая вот мечта.

     Мужики за столом дружно загалдели, обсуждая мечту Магеллана.

     Тоже предлагали пьяные варианты «сбычи мечт».

     Я тихо сидел в углу, не вмешиваясь в жаркие дебаты о мечтах.

     Что мог сказать им: что это не мечты, а приземлённые желания человека жить обыкновенной жизнью в нормальном обществе.

     Как они не могут понять, что тысячи и тысячи высокопоставленных людей уже живут в таких «мечтах»: яхты–виллы, заводы–пароходы.

     Мечта она должна быть единственной неповторимой, недосягаемой как звезда в небесах…»

     Автомат скоростей разогнанного джипа на всю катушку, заклинило исступленным рёвом.

     Аховая и адская махина без жалости снесла забор неукротимым танком.

     Столбы с забором повалились, задирая их с корнем вверх.

     Джип бессердечно двигался дальше.

     Натужно ревел дизель, волоча за собой скрюченные обрывки забора и колючки.

     Смертельную тишину полигона разорвал треск автоматных очередей.

     Та группа охранников, убивших Магеллана, открыла беспорядочный огонь по неуправляемому джипу.

     Так какая тогда мечта? — справился у самого себя.

     Потом, всё потом — и дёрнул Регину за руку, увлекая за собой к самолётному ангару, через пролом в заборе.

     Низко пригибаясь, мы перебежали под каркасный бок строения.

     Заглянул за угол, всё также: часового нет, вот дверца, только уже с навесным замком. Ничего — на такой случай прихватил заранее из джипа монтировку. И точно пригодилась.

     Пригнулся, переметнулся к двери ангара, пара секунд на взлом.

     Хрясь — дужка замка отвалилась.

     — Сюда!— махнул рукой Регине, прикрывая её отход, пригнувшись на одном колене, с «ксюшкой» наизготовку.

     Поздно, нас засекли.

     Свинцовым градом поверху наших голов, зачмокали пули.

     Не целясь, мой автомат забился в руках, веером отрывисто выпуская короткую очередь в ответ, затакал нетерпеливо: та–та–та–та–та–та.

     — Быстро внутрь!

     Вслед за Региной откатываясь в ангар.

     Обстрел прекратился стремительно, как и начался.

     Включил щиток освещение, осматривался по опустевшему ангару: уже не было «боинга», а «24-ый» стоял на месте, бочка с барием поставлена отдельно без насоса.

     На стеллажах пара каких-то бочек, вероятно тоже с «химией».

     А что, — пронзила мозг догадка, — что если в соседнем ангаре хранятся такие же бочки, и много. Очень много.

     Тогда хороший фейерверк устроить хватит, на всех разом.

     Подошел к использованной ёмкости — пошатал: там плескалось наполовину.

     Нам хватит, решил, и подкатил бочку, поворачивая надписью к выходу.

     Раздался хриплый голос Мишани:

     — Джон выходи, не доводи до греха. Мы не будем стрелять, извини за обстрел — погорячились.

     Закричал, надрывая обречённый крик, прикрываясь бочкой с барием.

     — Знаешь что это?! Где Магеллан? Сейчас всё разнесу…(мат) весь полигон к едрене–фене!

     Не давать опомниться. Брать нахрапом, а не количеством.

     — Привести его немедленно!

     Граната в руке, конечно учебная.

     — Нет его здесь. Отправили их срочно на карантин,— солгал Мишаня.

     — Сдайся по-хорошему Джон. Выбрось дурацкий муляж.

     — Это не муляж — ты хочешь проверить?! А если не по-хорошему?

     Что будет... убьете всех, как Магеллана, или посадите?    

     — Так получилось с ним. Ты сам виноват. Всё равно он уже был отработанным материалом. Будь разумен, сдавайся. Там посмотрим.

     Понятно. Не договоримся. Вспомнил Магеллана, его мечту, про самолет и отраву. Высказал громко во весь голос, до хрипа в лёгких, крича с остановками каждое слово, каждую буковку по слогам, что давно вызревало в голове:

     — Я. Хочу. Покинуть. Навсегда. Россию.

     Дай заправленный самолёт с экипажем.

     Иначе тут всё взорву в порошок. Вместе с отравой!

     И уже никак не отмоетесь от компромата на власть.

     Миша!— а в другом ангаре тоже ведь химикаты! Ты знал?!

     Недолгая передышка спустилась на грешную землю.

     Задыхаясь от усилия, срывая голосовые связки, закричал последнее требование:

     — Миша!— на раздумья тридцать минут! Веди экипаж!

     Вот и всё. Как там было.

     Последний патрон для себя, нож для других.

     Странно: если ножом порезать, даже немного руку–ногу человека, дадут тяжелый срок, а если заколоть трекинговой палкой дадут «условку».

     Даже если насмерть, то могут оправдать.

     Дескать, действовал в целях самообороны.

     Мда, законы общества.

     Жизнь, как конвейер: живешь, где-то работаешь, кого-то любишь, болеешь, стареешь. Потом умираешь, и всё.

     Или нет, не всё; снова возрождаешься в чьём-то тельце, снова бег по кругу с препятствиями земного существования.

     Какой смысл во всём?… запоздало–сонной мухой в канун зимней поры биться о стекло впустую.

     Надеяться на то, что конвейер когда-то вовремя не смажут, заклинит сломавшийся какой-то ничтожный «винтик» в сложной системе мироздания, и он сокрушится, требуя капремонта.

     Ждать — пока «конвейер» упадёт на кухонный пол огромной кастрюлей с отравленным бульоном, в котором варятся переломанные жизни.

     «Здесь» за что ни возьмись — всё отрава.

     Информация, пища с ГМО, вода, земля, алкоголь и сигареты суррогаты содержащие системные яды мутагены, супер–нано–технологии, даже зубная паста с фтором (которая вызывает рак, но все стоматологи рекомендуют), теперь воздух отравлен химтрейлами.

     Посуда из алюминия, одежда с никелем — всё нормально ребята, живём.

     Тараканы и те сдохли, не выдержав конкуренцию с человеком в естественном отборе выживания в химической среде.

     — Парни! Дайте уйти! Я не сдамся! Будет бойня!

     — Заткнись Джон!!

     — Убивать буду! Не хочу, но придётся!

     — Джоник! Это я, Акула, Серёга Анпилогов. Помнишь Кишинёв?

     Акула... Как не помнить. И ты здесь тоже, значит, ошиваешься, из нашего наёмного мышебратства. Это он меня накурил анашой до «губы» в Приднестровье

     Кишинёв. Город такой в Молдавии.

     Мы там что-то обороняли, от чего-то.

     Так и не поняли. Зачем.

     — Что хочешь, ты, Акула? Смерти, братан?

     — Сдавайся. Уйдёшь живым, обещаю.

     — Извини, Акула. Не ты решаешь. Как всегда.

     — А ты помнишь наш проспект?

     «… Акула, — командир мой, — с таким позывным, он рукой тыкал в местность стоящих домов, держа в ней папиросу с набитой анашой:

     — Значит так, Джоник. Ты берёшь «пкм» и идёшь по проспекту, жмёшь сюда. А потом мы заваливаемся толпой.

     — Лады...

     И я в группе смерти не в первый раз, накуренный был.

     Пошёл по опустевшему проспекту, гонять мародёров.

     Поливаю огнём из «пкм» ленту за лентой, окна жилых домов.

     Так надо. Именно тогда научился кричать, не слыша себя:

     — А-а-а…

     Потом Домой…»

     — Я всегда знал, что ты пидор!!— донеслось от Мишани.

     — Подгоняй экипаж, умник. Ты же знаешь, я смогу без гранаты устроить салют кремлёвский в память о Магеллане!

     — Ладно. Будет тебе экипаж. Жди, приведу. Сам не стреляй, я увожу своих людей.

     — Жду! Время пошло.

     — Джоник, ты меня слышишь?!

     — Да. Говори.

     — Запомни: я не убивал Магеллана. Вагнер дал распоряжение разобраться.

     — Понял. Вагнеру привет! Я его из-под земли достану!

     Завыл в тихой злости. Потом отозвался:

     — Даю слово наёмника. Передай ему, если он услышит.

     Ничего, дорожка у нас (у наёмников) узкая — встретимся.

     Как в дешевой оперетке чеховской «три сестры», или «три гроша», не помню точно. Она есть на свете, и это главное условие жизни.

     Что значит триллионы слов красивых написанных в книгах, парсеками километров отснятых киноплёнок, психоанализом произнесенными Юнгом и Фрейдом — что значит жить на самом деле.

     Правильно жить можно по-разному.

     Прожигая жизнь на работе.

     На настоящей работе.

     Нет, не офисный планктон — совсем нет.

     А геологи, бурильщики, к примеру.

     Будет ли дело до вас вашим потомкам, что вы делали–творили тогда?

     Наследие; в молодости так задаешься этим вопросом каждую минуту, озадаченным сексом, желающим оплодотворить больше самок, для того самого наследия.

     Дурость рабов, взятая незнамо откуда.

     Да бросьте!— нет, и не будет никого дела до вас, (после смерти) и точка.

     Может троеточие, как карта ляжет натальная

     Иногда люди уходят друг от друга.

     Так бывает часто.

     Друзья–подруги уходят, любимые: так бывает.

     И бывает тому причиною смерть.

     Наверно стоит их отпустить.

     Они сделали свой путь для себя и для нас.

     Все люди уникальны, но не все избранны.

     Для того чтобы оставить след–наследие на земном пути.

     Я как Бродский: не хочу уезжать. Но надо, так надо.

     Не знаю, вернусь ли обратно «в страну не дураков, а гениев…»

     Мир снова охвачен безумием.

     В нем перемешалось выдуманное и настоящее.

     Безумие становится нормой

     А норма вызывает ощущение некоего чуда.

     Русское чудо, когда снова назло кремлёвской братии, народ в России как-то выжил и приспособился в лихие 90-е.

     А там лучше за рубежом? Не знаю. А может всё­-таки лучше.

     Надо пробывать самому, а не верить Сенкевичу из телепрограммы кинопутешествий.

     Чтобы обрести нечто новое, нужно сначала утратить что-то ценное, ощутить потерю в полном смысле слова — Потеря.

     Движение к цели, есть путь самого себя.

     Никто не сделает за вас первые шаги.

     У Регины на спине тоже был рюкзак небольшой и почти пустой.

     Успокаивая Марга, решил, что кота пока надо запустить туда, чтобы не мешался, а потом, если выберемся — заберу к себе.

     Заодно показал Регине, как надо обращаться с автоматом.

     Озабоченный нашими судьбами, умный Марг смотрел из рюкзака на нас изучающим взглядом: может надо как-то иначе?

     Да нет, только так.

     Отдёргивая рукав, посмотрел на ручные часы.

     Они отщёлкивали отведённое время.

     Полчаса истекали, последним исходом нескольких минут несчастья и жизни.

     Вот и всё, не надеясь, выглянул наружу.

     Но к ангару шагали четверо людей, вместе с Мишаней.

     От сердца отлегла немного готовность к смерти.

     — Вот, привёл тебе экипаж. Что дальше Джоник?

     — Это все они?

     — Не веришь?! Я привёл, как договорились?— привёл: командира, штурмана, механика. Ещё двое должны быть: радист и второй пилот — да нету. Как знаешь, тогда мы уходим.

     — Ладно. Экипаж пусть заходит сюда. Ты оставайся там.

     И трое людей в лётной униформе шагнули в ангар под прицел автомата.

     — Какие будут указания?— спросил один из них, с кокардной фуражкой на голове.

     — Да какие… проверьте, чтобы были полные баки с «горючкой», и выгоняйте самолет на полосу…— гулким эхом разнеслось по громадному ангару. В фуражке пилот хмуро кивнул остальным в комбинезонах: мол, действуйте.

     Боковина ангара отошла наверх, под действием электроприводов, открывая дорогу к свободному небу.

     Фюзеляж самолета алюминиевый, кое-где подкрашенный краской.

     Старенький, турбовинтовой АН–24 оживал на глазах, стараниями бортмеханика и штурмана.

     Негромко зажужжала автономная установка, приведя в действия колёса шасси. Подрагивая крыльями, самолёт как усталый жук, выползал наружу из ангара.

     — Джоник, а давай разомнёмся на прощание?

     — Как тогда на улице: ты и я,— предложил мой бывший друг и сослуживец.— Может сфинктер играет, как у пассивного пидора?!

     Не зассал коленку сломать или шейку?

     — Почему нет… я готов.

     Демонстративно скинув пухлую разгрузку на бетон, Мишаня красуясь бравадой, с хрустом разминая пальцы кулаков, подходил ближе.

     Напоказ вставая в боевую стойку, прочно упираясь в бетон ногами, обутыми в тяжёлые армейские «берцы».

     «Уж слишком он переигрывает,— подумал, застегивая перчатки потуже.

     — Зато у меня наколенники. Они по-любому должны выдержать коварный удар шипастой подошвы».

     — Регина, залезай внутрь самолёта! Командуй экипажу — заводить движки!— крикнул, передавая ей заряженный «аксу».

     Ну не могу так просто драться и убивать.

     Отстегнул перевязь с оружием, чтобы быть наравне в последней схватке. Пронзительно засвистели турбины на крыльях.

     Снова стало ничего не слышно, в оглушительной тишине децибелов: ни зверских стонов, ни неистовых криков, ни ругани с матом, ни калечащих ударов по телам. Ничего — как в жутком сне с кошмарами.

     И самого себя не слышно.

     … Миша, какого черта?! Зачем?!

     Не учил я тебя. А зря.

     Убивая других, убиваем себя.

     Шатаясь от усталости, стянул с ладоней изодранные в клочья перчатки.

     Больше не нужны такие. Вся остальная защита, — наколенники, налокотники, — тоже болталась на верёвочках, или что от них осталось.

     Опустился вниз, держась за бок, осталась конечная забота.

     Убив Мишу, то есть ликвидировав, буднично без всяких эмоций обыскал его труп и одежду с разгрузкой на предмет нужных вещей.

     Ствол — сюда. Патроны — туда же.

     Так надо. Кое-как перевернул тяжеленное тело на спину.

     Из отворота кителя, на широкую грудь в облачённую тельник, на цепочке выскочили армейские жетоны.

     Такие же «медальоны смерти», как у меня.

     Бездумно взял их в руку, ощущая живое, горячее тепло.

     Потянул, чтобы сорвать как трофей на память, но в последний момент передумал.

     Надо свою перевязь подобрать — вспомнилось о ней.

     Прихрамывая, кое-как запрыгнул в железную тушу воздушного аппарата. Болел отбитый живот. Ныло повреждённое плечо.

     — Кто ещё хочет так?!— огласил приговор, хотя мы уже были обречены на смерть. Лук, выросший лучок был в руке, его выдрал из взлетной полосы. Сунул его в окровавленный рот.

     Мусоля разбитыми губами пожухлый отросток, жёстко повторил:

     — Кто ещё так хочет?

     Нет. Никто не хотел больше.

     Все занялись своими делами, проверяя приборы и бог знает чего.

     Я просто захватил самолет.

     Вот до чего пришлось идти, до самого края. И дальше некуда.

     Знал — угон самолета карается смертной казнью, теперь пожизненным заключением. Но выбора элементарно нет.

     Без груза, исправный АН–24 с полными баками, с Краснодара, может долететь хоть до Австралии.

     Дальность полёта не меньше семи тысячи километров.

     Но нам туда не надо.

     Нам бы ближе, как в такси говорят водителю, кидая стольник на руль.

     Завыли турбины, закрутились винты, всё быстрей и быстрей.

     «Старичок» начал рулёжку, выруливая на начало полосы.

     Потом он взревел всеми двигателями, набрав нужную скорость, понёсся старой дрожащей повозкой, взмётывая пыль с полосы.

     С вышки, стоявшей возле взлётной зоны, с пулемёта начали предупредительно стрелять «погранцы» охранники.

     Завопила сирена. Весело стало.

     Очень нравиться такое: движуха, суматоха, как «люблю».

     Самолёт увесисто взмыл в воздух, гудящим шмелём.

     Россия, что скажешь.

     Украл миллиард — оправдали.

     Угнал самолет — так и надо.

     И куда путь держать?

     Индия — всплыло в моей голове, почему-то. Индия, так Индия.

     Кратко командуя курс командиру самолета — направление Дели.

     Дели — столица Индии, кто не знает.

     Да уж, мы почти все такие отмороженные на всю голову «чехи», которые вернулись «оттуда».

     Как тут всё забыть и исправить.

     Даже не знаю. И никто не знает.

     А зачем так «оно» было тогда?

     Главное не тратить зря патроны, могут пригодиться.

     В последней, в ножевой атаке.

     И завершающим аккордом — длинная очередь из конечного магазина.

     Как тогда в прорыве.

     «… В тот самый переломный год, в слякотной дали России

     дудаевцы нас окружили плотным кольцом, в Доме Правительства.

     Незадолго до окружения, загоняя в смертельную ловушку, прорвавшихся людей. Сквозь заслоны и огонь, забегали испуганные вояк, в наше полуразрушенное здание.

     В последний бастион рубежа Имперской России на чеченской земле.

     Нас — группу в двести человек: федеральных войск, отряда «Омона», спецназа разведки ГРУ, остатки различных уцелевших частей из оппозиции, гражданских сотрудников из русского населения, которые не успели уйти, надеялись переждать здесь всю заварушку…»

     И что Нам ответили, когда спросили — плюнули в лица, перепачканные кровью. Вот и весь ответ — ихтамнет и не должно было быть.

     Да хрень. Работаем.

     Может правда так надо: самолет качал крыльями, зачем-то.

     Мы полетели через Алтай, немного потом надо будет обходить Казахстан по краю, чтобы меньше неспокойных границ пересекать.

     Так штурман дельно предложил обойти бывшие южные республики, и проложил окружной маршрут. Получался небольшой крюк, да «горючки» хоть залейся, можно полетать напоследок бесплатно.

     Направился в туалет, привести себя в порядок, смыть с ободранного лица кровь и сопли.

     По всему пассажирскому салону рядов крёсел не было.

     Наверно «АН» теперь использовался для переброски военных грузов.

     Лишь оставили два ряда сидений, они как туалет, находились около хвоста фюзеляжа. На них сидели штурман и механик, вместе с Региной.

     Проходя мимо Регины, ободряюще кивнул.

     Она держалась молодцом, что не произнесешь о других, оказавшихся в задницах.

     Срезал ножом раздолбанную «защиту», выкидывая в мусор, а ведь запасных нет с собой: — мелькнула беглая мысль.

     Да что сожалеть о мелочи! — ведь убил друга, боевого товарища.

     Только что. В ушах стоял прощальный возглас, эхом паровозного гудка звенели последние слова:

     «Джоник! Я не убивал Магеллана!»

     Теперь дошло, что наделал.

     Одуревшим дурманом, опостылевшим грузом осознания, подступающая истерика к горлу — заполнила нутро липкой блевотиной.

     Вылезая из кишков жижей, как после долгого перепоя, отрыгиваясь поганым пойлом. Потом омыл себя, непрерывно глотая воду из-под крана.

     Холодная вода немного привела в чувство.

     Остудил под струёй голову и мозги. Полегчало.

     Подумал о Регине, наверно ей тоже надо воды.

     Нашёлся стаканчик одноразовый, налил и принёс.

     Пошёл дальше дежурить в кабину.

     Хотя нет, передумал, снова вернулся в хвост:

     — Регина, сходи в кабину. Здесь перекурю немного.

     Она кивнула, что-то сказала неслышно — не разобрал: шумновато в старом салоне оказалось, и направилась туда.

     Закурил, протянул пачку сигарет с зажигалкой мужикам:

     — Берите, не стесняйтесь.

     Наконец-то отдых.

     Сел позади парней, сразу обмякая в сиденье кресла.

     Сделал ещё одну затяжку, сами закрылись глаза.

     Отрывками, фрагментами, всплывали боевыми вспышками мгновения.

     «… Кулак влетает в лицо, пробивая мой блок…

     Второй удар в живот, не успевал уйти…

     Захват камуфляжки — идёт бросок с добиванием.

     Перекручиваюсь в воздухе. Приземлился коленом на бетонку.

     Пластик наколенника лопнул вдребезги…

     Дальше… а дальше не помню: удары, блоки, увороты…

     Правой ногой лоу–кик. Сблизился.

     Перешёл на захват кителя, той же ногой зацепом ноги подсечка и толчок…

     Мой удар в прыжке, коленом в голову…

     Миша упал навзничь головой об плиту.

     Задёргался, агония…»

     — Джоник! Ты где?!— звонкий окрик Регины вернул к реальности, из забытья. Я что, заснул? Вот блин незадача.

     Сигарета истлела сама, осыпалась остаточным пеплом, оставляя лишь ненужный окурок.

     Вскочил и устремился к Регине на смену.

     Потом возле российской границы с Казахстаном кружили перехватчики «МИГи» вокруг — хотели сбить наверно.

     Ведь на АН–24 нет устройства опознавания «свой–чужой».

     Командиру воздушного судна распорядился открытым текстом в общий эфир отправить радиограмму:

     «Всем, всем: на борту 14261 находиться крайне ядовитое вещество — барий. Выделите свободный полётный коридор до границ Индии. Пожалуйста, не сбивайте».

     Блеф, конечно, не взяли мы ту бочку. Но кто об этом знает, кроме нас.

     Принудительно выключил затем связь, выдергивая все штекеры.

     А что «они» сейчас могут сделать хорошего?

     Раньше гордость пробирала до дрожи, когда вызванные в прикрытие отхода группы зачистки клювастые истребители, серебристые «фальконы» парили над головой, всаживали «ПТУРСы» в крысиные норы преобладающей банды ваххабитов.

     Под днищем самолёта проносилась долгая осень в разгаре.

     Озирался через круговое стекло кокпита на незрелищную, безрадостную действительность.

     Опустевшая, обезлюдевшая без нас земля равнодушно взирала чёрными квадратами Малевича, давно провалившихся глазницами мёртвых полей.

     Ощетинилась вздувшимися бородавками багряных хвойных лесов, щурилась беспросветными морщинами рек.

     Ветряными просторами земля опоросившейся свиньёй, раскидала вокруг себя тушки голодных городов, присосавшихся к чреву матки.

     Грудину словно сдавило тисками: — что делаю, что творю?!

     Защемило тяжкой сердечной болью.

     Или начало болеть от полученных ударов во время борьбы.

     Родина моя — прощай, улетаю нисколько не ропща на судьбу.

     А несчастливая, запорошенная одеялом листьев дремотная Россия готовилась к большой Зиме.

     Я падал с небес на землю с многокилометровой высоты.

     Выпрыгнув из обрывков горящего самолета, сбитого ракетой пакистанского ПВО.

     Мы не долетели буквально немного до границы севера Индии.

     Третий высотный прыжок за бесславную жизнь.

     Регина осталась в пылающем самолете навсегда.

     Она находилась там, контролируя хвост угнанного самолета с захваченным экипажем.

     Я же стоял и следил за пилотом в лётной кабине, направляя нужным курсом в тот момент, когда всё стряслось.

     Боеголовка ракеты попала в хвост самолета, раскидывая его в клочья, шансов выжить — там не было ни у кого.

     Хвостатый комочек когтями вцепился в обвязку парашюта, видно он тоже не хотел умирать. Марг, конечно, это был он.

     В суматохе безотлагательных дел, кота закинул за спину.

     Закрепив кошачий ошейник креп–шнуром к обвязкам наплечного ранца учебного парашюта альпиниста «ПА–1».

     Марг всё понял тогда умишком, не мяукал и не возмущался.

     Он тоже хотел жить, как все мы.

     Регины больше нет в живых.

     Тут не замолишь её смерть никак, хоть бейся головой об стену, или падать вниз, не открывая парашюта.

     Если звезда с неба полетела, значит ты «Там» светишь издалека.

     Что сделать с этим, если ничего не изменить.

     Наверно Мы зажигаем звезды, в темном небе галактик вселенной, шагая в Бессмертие.

     Что есть жизнь человеческая, как не подготовка к экзамену.

     Взыскательному экзамену — который называется смерть.

     Смерть лишь временное избавление от земных страданий.

     Преходящее избавление, следуя в перевоплощение, подводящее сущность того или иного человека к пути колеса сансары предназначению, даже с большой буквы — Пред–назначению.

     Тогда к чему карьера, власть политиканов, благополучие?

     Может лучше жить, оставаясь обычным в тоже время выдающимся человеком.

     Только, почему-то не получается соединить два качества, так сделать в мирской жизни по многим причинам.

     Жизнь так ломает судьбы под одну гребёнку.

     Странные существа люди.

     Совсем странные, без моральных понятий.

     Придумали религиозные культы карго, деньги, зрелища, работу — нет, не благородный труд, а рабскую раб–оту.

     Изобрели тюрьмы и наказания, хотя если было бы правильное воспитание, они были бы не нужны. Совсем.

     Делить общие земли планеты, на государства с границами.

     Понятия; подменённые истинным значением: закон, грех — как чёрное белое — добро и зло, счастье, смерть, любовь, семья, брак, продолжение рода. Все понятия искажены напрочь.

     Жизнь, это суровые уроки, которые надо осваивать.

     Боль и страдания, а как вы хотели?

     Ведь у большинства людей жизнь не намазана райским мёдом, а только у властной элиты.

     Если народ, обслуживающий пресловутый «золотой миллион», травят с земли и с неба, распыляя с самолётов всякую гадость над городами.

     То что? Значит это кому надо.

     А народ то не знает, не хочет знать, слепо веря своим вождям.

     Ведь есть спецдиректива, называется «чистое небо», как усмешка над здравым смыслом, подписанная всеми странами.

     Только смысл в том, что самолеты, к примеру, из США могут свободно летать над территорией России.

     Нет, не пассажирские, а военно–исследовательские.

     В рамках особой программы, под названием «Проект Отступник».

     Командир откровенно поделился секретом небольшим, как раз перед соитием огня, техники, и живыми людьми.

     «… А-а-а!— падаю вниз…»

     Только подумать об этом, и становится плохо некоторым людям.

     Падать вниз в свободном планирование, предстояло относительно долго, так что можно поразмышлять над смыслом жизни, отключить «внутренний диалог».

     Раскрывать парашют на большой высоте, было бы опрометчивой ошибкой, так как могли заметить пограничные заставы.

     В то первое мгновение после катастрофы растерялся:

     смешанное чувство — зачем продолжать никчёмное существование.

     С другой стороны повели рефлексы выживания в экстремальной ситуации.

     Страшный удар сотряс совковый аэроплан.

     Толчок отшвырнул меня на пол.

     Марг на кошачьем голосе закричал ужасно.

     То ли от страха, то ли придавленный под моим весом.

     Хлипкая дверь пилотной кабины выгибается внутрь, срываясь с петель и брызжа лобовыми стеклами, прошибает нос кабины и голову пилота, выскальзывает на волю.

     Вокруг изливается кровь из обезглавленного тела командира.

     Сквозь проём двери кабины и кусков фюзеляжа — смотрит открытая бездна вместо хвостовых отсеков.

     Огонь перескакивает с корпуса на крылья.

     Пламя охватывает крылья с движками и баки с керосином.

     Секунда–две — рванёт и станет поздно. Слишком поздно.

     Повреждённый самолёт без управления срывается в штопор.

     Дым заволакивает расколоченный корпус.

     Беги по небу — вспомянулось и втиснулось в сознание.

     И «побежал» по небеси, аки архангел.

     Сверх усилий не потребовалось, и так вытянуло бы наружу.

     Собрался в комок.

     Чуть толкнулся и вылетел.

     Подхлёстываемым ударной волной от взрыва, кувыркаясь пробкой воздушной, расправляя неумелым воронёнком крылья за спиной.

     Разумеется, руки расстилая по сторонам, ведь крылья не выросли.

     Правда, чуть позднее: ненужный ствол сунул в перевязь, меняя на нож в руке.

     Думает — мозг, а мгновенно решает бессознательное подсознание рептилий.

     Доступа к «бессознательному» через мозг нет, только через медленный физиологический процесс, построения нервной структуры.

     Для того существуют эксперименты, как доступ к психосоматике через психику.

     В процессе — неизбежны ошибки, разочарования, находки, открытия себя и внутреннего мира.

     Без этого человеческий мозг — граммофонная пластинка, воспроизводящая слепок внешнего мира.

     А человек — рефлекторный автомат, подконтрольный «бессознательному», в которое напихали всё подряд и что попало.

     Автомат, подконтрольный шаблонам и чужим установкам.

     Так или иначе, в процессе «эксперимента», пришлось выпрыгнуть с надетой заранее обвязкой парашюта, отправляясь в самостоятельный полет к неизвестной земле.

     С позиции наблюдателя, падений с балкона последних прыжков суицида, интересна практика прыжков с парашютом.

     Для нашего подсознания — это смерть.

     Оно не понимает, что есть парашют, и он обязательно раскроется.

     Практика такая — сознательный шаг через смерть.

     По поведению людей в моменте, по их реакциям и эмоциям можно отследить, что доминирует: сила сознания или подсознания.

     Такие мысли промелькивали в голове, и провожал взглядом горящие обломки, пока они не упали, осыпаясь огненным градом на землю.

     Привет — «неудачники», или прощайте.

     Задумался, и слишком поздно раскрыл купол, не успевая куда-то спланировать на распахнутое место, хотя здесь не было открытых участков.

     Пришлось падать прямо на сплошную лощину вместе с урочищем. Прикрыл глаза, спасая их от выкалывания, синхронно сгруппировывая корпус и ноги.

     Удар о ветки, хруст сучьев, вот и приземлился, исцарапав руки и лицо.

     Стропореза нет, но «каратель» справился с задачей, несколькими резами перегрызая ненужные теперь стропы, роняя грузным мешком тело на траву. Парашют на ветвях остался висеть, или то, что от него осталось.

     Несколько отрезков длинных строп прихватил с собой, веревка всегда понадобиться в дороге.

     И пару кусков материи из упавшего полотнища купола откромсал.

     Тоже пригодится: на будущие бинты, или бандану на голову сейчас сделаем.

     Бандана удобная штука: снял — можно как полотенцем утереть пот со лба, пот также задерживается на кромке ткани, не заливая глаза.

     Жарко здесь. Влажно, духота как в натопленной бане, дожди сто дней в году. Вот и открыли мы с тобой Марг дверь в Лето, мой напарник по судьбе.

     Лето — это не там, где сейчас нет зимы. А где тепло целый год.

     Ладно не в Тибет занесло.

     Тибет примерно, как крыша Мира.

     Слезы жгучие вытер выступившие на глазах.

     Потоком ветра наверно надуло, очков защитных нет с собой.

     А может с горя.

     Ведь жил бездумно, и тащило баламута по течению жизни во вторую треть жизни. Меняя города места проживания, словно носки.

     Соседи по жилью сходили с ума.

     Сам тоже сходил с ума в сумасшедшей жизни.

     Мелькали в памяти люди, лица, судьбы, улицы, дома — всё спелось в один неразличимый хаос.

     Песчинки, кружащиеся в круговороте мирового океана жизни.

     В тоже время, оказывая влияние на происходящее развитие событий малозначительными поступками.

     Цепочка случайностей круговорота.

     Можно поступить так, а можно по другому, тогда жизнь заиграет по новому; летела иномарка по трассе, обгоняя автобус и колонну машин на бешеной скорости, украшенная свадебными бантами, видно боясь не успеть... успели... потом в кювете лежала она вся разбитая в хлам.

     Менты, скорая, затор на дороге.

     Спрашивал людей, что вам важнее на свете.

     Деньги, вот что главнее сейчас им.

     Только мы шли «туда», не во имя денег, не ради славы

     А во имя чего зачинается и кончается жизнь.

     Топ–видеокарты, топ–интелы, топ–модели, топ–менеджеры, всё топ.

     Всё тип-топ — будь топовым!

     Вот слоган!— никчемной по сути нашей жизни.

     Люди — гоняющиеся за бумажками, железными и бетонными коробками, за призрачным счастьем за восьмым горизонтом.

     Хотя Оно здесь и прямо рядом.

     От добра другого добра не ищут, так говорят.

     Проще надобно быть, вкладывая в смысл выражения, что нужно жить как роза цветущая на стебле, куст растущий на самом юру.

     Еда из природы, пить воду из речки, ночевать под звёздным небом под звуки зверей, а не телевизора — проще и ближе к Началу.

     Когда ты просыпаешься в лесу без всего: нет ванны с горячей водой, нет фена (для женщин), нет туалета — а он есть под каждым кустом укромным; уходишь подальше, берешь нож и выкапываешь ямку…

     Потом закидываешь землей всё дело. Такое правило.

     Многого нет вообще из цивилизации в походной жизни.

     Тогда ты ощущаешь всю стопроцентную оторванность себя от пуповины мира истинного.

     Где есть Ты, и где есть Природа, которая не исчезнет никогда…

     Можно сказать она бессмертна, коим никогда не будет человек.

     Вытёр слёзы снова, проверил, как там Марг притулился на мне.

     Пошел, переставляя ноги, отходя от первого шока.

     Потом переходя на бег, всё быстрей и быстрее, лишь стараясь ускользнуть с места крушения.

     Мчался, не выбирая дороги, сбивая дыхание до сиплого хрипа, до боли в груди. Бежал и бежал, с котом закинутым на спину, лишь бы убраться отсюда подальше.

     В одиночном марш–броске с полной выкладкой, километров на двадцать.

     Мелькали кусты, лианы, деревья раскидистых баньянов.

     Упругие ветки похлестывали по лицу, скользили по голове с самодельной косынкой.

     Тоннельное зрение называется, когда видишь перед собой и ничего не замечаешь больше вокруг.

     Не есть хорошо, спишем на стресс и шок.

     Вспомнился автономный многодневный переход в пол–тысячи километров на полтора месяца, маршрута 3-а категории сложности, по безлюдной тайге с группой таких же безбашенных бродяг живущих по своим правилам и законам. Мы плевали на общепринятые устои.

     Презирали выдуманные правила: ходить каждый день на работу в галстуке наглаженной одежде, вкусно пахнуть парфюмом, обсуждать новинки кино, тусовок, количество лайков в инстаграмме.

     Что нами двигало: жили настоящей жизнью, а не выдуманной, когда идёшь по миру своими ногами.

     Но почему-то всегда иду позади себя Настоящего, так получается.

     Вот Ромка; отчаянный весельчак и рубаха-парень, отдаст последние сухие носки, таблетку от головы, кусок сухаря.

     — Как, хорошо?— спрашиваю его, еле дыша под тяжестью рюкзака, стоя на крохотном уступе скалы и качаясь на высоте высотного дома.

     Он тоже стоит рядом, шатается, но любуется первозданной природой, улыбаясь в ответ:

     — Хорошо. Очень хорошо!

     Пятижильный Юра; он идёт впереди, не считаясь с весом груза, накрывшись непромокаемой камуфляжной накидкой от вечно моросящего дождя, шагая лёгкой походкой по скользким камням.

     Ни разу ни поскользнувшись, словно паря над каменистой тропой апостольским Матфеем в евангельском одеянии.

     Оборачивается:

     — Джоник, ты как? Может помочь?

     Когда чертыхаясь на ходу, чуть не падаю вниз по склону.

     Кое-как задерживаюсь на весу.

     Притормаживаю падение, цепляясь пальцами, обдирая их в кровь.

     Мыски ботинок отчаянно скрипят, вслед за ускользающей опоры под ногами.

     И он, не мешкая, протягивает походную палку, чтобы вылез оттуда с проклятой задницы вместе с чертовым рюкзаком.

     Юра сам с грузом немалым, я и рюкзак тоже, но он тянет как подъемный кран. Стальной мужик, который не знает усталости в продолжительных переходах. Красава, да все мужики тоже.

     Зато сколько радости было, когда иной раз мы нашли делянку дикого лука, или рыбацкого счастья с пойманным тайменем на трекинговую палку.

     Ведь сублимированные пайки и сухофрукты обрыдли до чёртиков.

     Сначала ты идешь вроде бодро, смотришь и любуешься красотой природы, но с каждым пройденным метром не думаешь ни о чём, не обращаешь внимания на окружающий пейзаж, а желаешь хотя бы пройти маленький поворот тропы, взойти на невысокий подьём местности.

     Ты идёшь и идёшь, ненавистный рюкзак давит на плечи, вжимая позвоночник к земле.

     Спёрло дыхание на подъёме, но нет, останавливаться нельзя, ибо потом подняться невозможно.

     Ромка врубает музыку поп-музыки девчачьей, где нас любят и ждут домой.

     Добродушный крепыш Миша пьёт воду как «адреналин раш», из военного гидратора.

     Идём и идём, почти ползём.

     Всё бесполезно, усталость сильней нас.

     Ничего не помогает, даже массаж триггерный на нижние конечности. Потом дошли, там привал короткий.

     Вот стоянка, ты падаешь без сил куда-то на землю, на траву, на мокрую глину, на каремат — да без разницы!

     Лишь бы упасть, спать, дать отдых измученному телу и духу.

     И снова нет. Надо заставить себя встать, готовить рацион, набрать воды, развести костёр, сполоснутся, постираться, поставить палатку, раскладка-укладка рюкзака и снаряжения, прочая бытовуха.

     Или идёшь по горному маршруту.

     Заходишь в такой участок, где путь только вперёд, назад дороги нет.

     Ибо подняться там легче, чем спуститься.

     Может вообще невозможен путь назад.

     Лезешь вперед и вперед на Эверест, на личную вершину богов, невзирая на всякие трудности с погодой, с рельефом, с питанием, борьбой с самим собой, но страха нет, а только азарт — природа или я.

     Кто на этот раз одержит вверх.

     Да, именно так, такая война. Природа против человечества.

     Вцепляешься в рельеф всеми ногтями, с отупелым страхом и отчаянием вбиваешь в ледовый снег ноги с острыми крючьями лишь бы ползти дальше.

     И думаешь про себя: зачем оказался здесь?

     Что делаю не так как все?

     Наверно сумасшедший, раз ищу погибель, проверяя себя.

     Где она, эта точка кипения?!

     Точка предела стойкости человеческого организма и терпения?

     Чистое безумие и патология. Делай — или умри. Всё просто.

     Заблуждение всех прошедших веков: подтверждение самобытности — я же не такой, как все.

     Бесконечные переезды уменьшают количество вещей, так проще.

     И не пусто в квартире, а грустно.

     Ничего, кроме моего Я.

     Как можно жить?

     Вы же понятия не имеете, как просыпаться и драться за жизнь каждое утро.

     Быть живым, хвататься за неё и биться за неё.

     Что значить — жить…

     Чу…Что за ерунда послышалась: о помощи кричали — нет, не пошёл туда, не помог.

     Всё обман. Нет там никого, показалось.

     Не дождетесь — бедолаги тамошние.

     Берега, где?— нет берегов, без краёв и пределов болотно–зелёное море.

     Да где здесь они?! Только гиблое место, эти джунгли.

     Бегу и кричу, завывая диким зверем — не слыша крика.

     Гнусь однобокая — зачем ты кусаешь?

     Донимали кровососы, мошкара да муравьи, отведать крови белого человека, да не доняли ни грамма.

     Ах звезда, где ты моя?!— рюкзак за плечи и пошёл.

     Вот споткнулся об корни, чертыхаясь во все горло.

     Упал… как чумной пёс, не зная что делать, лишь бы не впасть в истерику.

     Свалился, притормаживая мой бег в «никуда».

     Лужа воды там.

     Посмотрелся в неё, полюбовался в перекошенном отражении — ну и морда у тебя Джоник, долго так будешь мыкаться по свету.

     Задал вопрос себе, ан, не ведаю ответа.

     Потом зачерпнул из лужи, ладонями в горсти заливая в глотку затхлую жижу, как любимый «туборг».

     Не догадался её процедить через материю, да не до этого сейчас.

     Гидратора тоже нет под рукой.

     Вдруг упали три старухи, возле моей жижи–клекотухи водной лужицы.

     — Кто здесь?— спрашиваешь, когда стоишь над бездной.

     Одна самая громадная старуха, засмеялась прямо в ухо.

     Я спросил:

     — Ты кто такая?

     Тварь тяжелая древняя, злая бестия Марёна, наверно моя смерть явилась. А она не засыпает в сон, у неё одышка даже.

     И воскликнул:

     — Только вызволи отсюда!

     — Я тебя выручу, хоть криворукая!— Мара растворилась вместе с бабками–помощницами.

     Короткий морок прошёл.

     Снова быстрый осмотр себя, диагностика организма: вроде руки–ноги целы, нужно двигаться дальше.

     Вот, пройдоха, все умерли, а я нет.

     Ничего не исправится. Прошлого не вернуть.

     Вор я, ворую жизни у других.

     Ручной «каратель» ловко срубал слишком надоедливые ветки.

     Меня спрашивают:

     — Зачем ты носишь нож?

     Так, вышел в джунгли погулять, подороже продать свою жизнь.

     Нельзя без него в жизни.

     Кто с ножом, тому хорошо, а кто без ножа — тому хана.

     Кот вдруг замолчал совсем, не мяукая. Прижал уши и оскалился.

     Видно кого-то почуял. Такие проблемы бытовые, тяготы лишения жизни нашей. Здесь тебя не буду ругать и шлепать.

     Сам живи, и я тоже буду.

     Настоящим, жить придется.

     Ох, занесло, так занесло.

     И мы с котом пошли потихоньку дальше.

     Напевая себе под нос песенки: Марг мурчал радостно, что живой остался, а я бурчал: «И не нельзя мне ниже, и нельзя мне выше, и нельзя мне солнца глоток, и нельзя луны…»

     Свобода мать её!

     Диким десантником, прорвавшись из клетки вольера режимного государства. Только что с ней делать, пока непонятно.

     Свобода с нами случается внезапно.

     Она, как любовь, сваливается в самый неподходящий момент.

     Поток бурлящий. Плыви!— другого выхода нет.

     Вот, к примеру, тоска тоскущая.

     Всё не так, как надо. Думаешь, свободу бы мне.

     Желаю её, взбалмошную бабу, изнемогая от хотения.

     И когда она уже вот, под руками млеет, понимаешь — нафиг.

     Не в свободе счастье. А в ожидании.

     Хотя, если заметить, возможно, что вся жизнь может пройти в таком ожидании.

     А я кем тогда являюсь на сегодняшний день?

     Угонщик–террорист и беглец, как скажут по новостям.

     Малодушный непатриотичный спаситель своей шкуры, следуя непознанному предназначению.

     Да пускай так — плевать! Время всё спишет за сроком давности.

     Тогда почему есть закон о неприкосновенности отдельных категорий человек, статья в конституции о том, что бывших вождей нельзя подвергнуть наказанию.

     Почему у меня нет неприкосновенности?

     Если разбираться, по большому счёту.

     Они такие же люди.

     Просто у них есть «золотой унитаз», а у меня его нет.

     В этом разница.

     Да кто они сами?— клоуны нацпатриоты: «еровцы», коммунисты, либерасты; которые восторженно орут на публику в «тиви» и в Госдуме, — Россия–Россия–Россия!— два коротких, один длинный, как солдатские «ура» на плацу, на смотре–собрании перед полковником–президентом.

     А на деле миллионные счета в швейцарских банках, недвижимость в Европе, дети на ПМЖ в Америке. Всё класс у них. Так жить можно ещё.

     Власти сами себе готовят бунт.

     Сделать ничего нельзя, потому что на мятеж работает всё.

     Идет установление нового мирового порядка.

     Потом начнется война, только это будет война в городах.

     Все будут биться за власть.

     Только планировалось заранее, всё и всех давно просчитали.

     Как, допустим, гражданин Иванов поведёт себя, при проведении неких реформ. Как он отреагирует: пойдёт ли он на баррикады, или будет тупо лежать на диване.

     Уже сейчас три миллиарда человек на планете испытывает острую необходимость в воде.

     Элементарно, эти три миллиарда не могут вдоволь напиться, не могут помыться в ванной, не могут смыть дерьмо в простой унитаз.

     Ага, как же: рассвет цивилизации, или близок конкретный закат.

     Мир катится к чёрту, человечество не спасти.

     Народ постепенно просыпается от спячки, но уже поздно.

     Иногда с низким гудящим звуком, пролетали диковинные летающие насекомые, похожие на наших ос, только в несколько раз больше.

     Вспомнился интересный старинный способ добычи естественного деликатеса, из этих ос, аборигенами северной Индии.

     Сенкевич рассказывал в той передаче, будучи сам в джунглях:

     «Туземцы, сначала готовят наживку: богомола, кузнечика или другое насекомое. Прожорливая оса, накидывается на наживку, впивается в тело жертвы, оставляя в нем огромное жало, становясь беззащитной.

     Поджидающие аборигены, один из них, аккуратно хватает осу за туловище, проводя операцию по вставлению, заранее заготовленного перышка в брюшко осы.

     Затем осу отпускают на все четыре стороны.

     Она летит, туземцы следуют за ней.

     Перо служит маячком, его прекрасно видно, потому аборигены, не теряя из вида, бегут за ней.

     Оса, следуя инстинкту, летит прямиком в осиное гнездо.

     Тут вступают в дело остальные охотники.

     Гнездо находится обычно на высоте, поэтому аборигены, используя факелы на длинных шестах, поджигают легковоспламенимое осиное гнездо.

     Минута и всё готово. Остается лишь один остов, без живых ос.

     Туземец лезет на дерево, осторожно снимает гнездо.

     На земле охотники, разбирая костяк гнезда, не торопясь наслаждаются долгожданным деликатесом, личинками ос.

     Говорят, очень вкусное лакомство…»

     Правда, у меня вкус славянский, конечно, не привык к такому угощению джунглей.

     Хотя, если сейчас голод прижмёт, то придётся ловить всяких червей и личинок из травы. Жить захочешь, сожрёшь не то.

     Остановился на короткую передышку, решил проверить снаряжение, что имелось с собой. Пачка сигарет вместе с зажигалкой осталась в самолёте.

     Но в карманах штанов комбеза нашлась запасная зажигалка.

     Вот оно что Михалыч!— как говориться.

     Находясь в Зоне, обычно там не курил, бросая не царское дело.

     Там и так воздух отравленный радиацией.

     А на «гражданке» начинал иногда курить.

     Бывало иногда выйду, куда-нибудь по делам, хочу закурить.

     Но получалось так, что иногда огонь (спички, зажигалку), забывал дома. Приходилось спрашивать, у мимо проходящих мужчин прикурить сигарету. Как обычно бывало, трое из пяти мужиков, отвечало на ходу с пафосом:

     — Бросил!

     Понятно, молодец что бросил!

     Но не спрашиваю — бросил ты или нет, куришь ты, не куришь!

     Прошу только огня, чтобы прикурить.

     Странные люди всё-таки существа: спрашиваешь одно, отвечают другое.

     Когда сам бросал курить, с перерывами на несколько лет, то все равно с собой носил зажигалку или спички.

     Нет, не для того чтобы угодить, кому-нибудь, давая прикурить.

     Мало ли случиться оказий. Вдруг понадобиться огонь разжечь, нагреть, посветить, да много разных житейских ситуаций бывает в жизни.

     Как раз такая ситуация сложилась, оказавшись в джунглях Индии, чтобы вынужденно разжечь ночью небольшой костерок.

     На всякие случаи: еду зажарить, для защиты от дикого зверья.

     Конечно, есть «ствол» еще, но будет неразумным шмалять почем зря, выдавая незаконное присутствие на территории чужой страны.

     Его на добычу мяса лучше используем.

     Подстрелим страуса, дикобраза: да кто попадется, лишь бы не слишком крупный зверь оказался. Ладно, хватит рассуждать, надо выбираться отсюда, поближе к людям и там затеряться.

     — Марг, Марг,— позвал ошалевшего кота от перемены обстановки.

     Он рыскал где-то в зарослях.

     Территорию, видать, метит. Да, тут уж её никак не пометишь.

     Не по нашим зубам она.

     Кот подбежал, сверкая удивлёнными глазищами, словно говоря:

     «Ты что наделал хозяин? Куда ты нас завёл?»

     Ничего выберемся, подхватил Марга на плечо и мы пошли.

     Кстати, мха нет здесь, дабы угадывать по нему, где север или юг.

     Зато вспомнил, что gps–навигатор есть в рюкзаке, и заряженная пока батарейка в нём.

     Это вам не «Глонасс», который пытаются запустить российскими спутниками. Только ни хрена он не работает.

     Нет, для видимости, для прикрытия жирных задниц из «Роскосмоса» и «Роснано» может работает. Но в реальности нет.

     Когда выезжаешь в патруль на дежурство, всегда мучаешься с «Глонассом», настраивая его. То действует, то нет.

     А начальство тоже трахает нас.

     Задница «Глонасс».

     Gps — вот он, пожалуйста, пользуйтесь россияне.

     А вы говорите: космос.

     Космос — чёрная дыра по распилу бюджетных денег.

     Ведь как было раньше — космос Святое дело: Гагарин, Королёв, Титов.

     А сейчас что получается — пшик.

     Нет космоса, на самом деле.

     Вы слушаете людей, которые говорят по ТВ и в СМИ?!

     Это бред ума лишённых людей.

     Да, пусть воры, да, пусть дураки, и нет совести у них.

     Даже дело не в этом, не говоря о деньгах, которых вбухали, говорить страшно, сколько миллиардов! долларов!

     Для кого космос–реформы–стройки века? — нам говорят с высоких трибун, придумывая очередное наивное объяснение: дескать, для детей, для потомков, для будущих поколений.

     Только хватит!

     Я. Хочу. Жить. Сейчас. Нормально!

     Хештэг — хочу жить: #want to live.

     А не для будущих поколений. Не для мифических детей, а для себя.

     Опять страдать, ради призрачных идеалов чего-то там непонятного.

     Нет уж! Россия — государство умалишенных «манагеров».

     Боже, или кто там есть, дай пожить по-человечески!

     А не колотиться нищим на паперти, сгибаясь в три погибели под тяжестью непосильной ноши существования.

     Эхх, чёрт с ними со всеми.

     А вот навигатор включим и воспользуемся.

     Он опознал местоположение, то есть наше с Маргом.

     Как предполагал, мы оказались на севере гористой Индии.

     Ткнул наугад пальцем в ближайший городок.

     Навигатор быстро построил краткий маршрут.

     Внимательно смотрел на дисплей, оценивая и запоминая дорогу.

     Короткая дорога, не всегда скорая — мудрость старшины.

     Как объяснить подробно на пальцах простую истину.

     Сдвигает пространство постоянно самоорганизация человека.

     А что если побрить обезьяну налысо.

     Совсем обрить наголо. Превратится ли она в человека?

     Шансы выживания здесь стремились к нулю.

     Быстро стемнело, тяжело опустился на густую траву небольшой полянки. Привалился спиной к кипарису, обдумывая, что надо устроить привал.

     Марг шустро запрыгнул на плечо, тыкнул носом, потёрся мордочкой об щёку, вроде как подбадривая и соглашаясь с выбором ночлега.

     Плюс то, что тепло, такая выдалась ночёвка под открытым небом.

     Решил, что сегодня костёр разжигать не стану.

     Марг рычал и шипел утробно, чувствуя неведомых доселе зверей.

     Ничего, ничего. Всё славно, гладил кота по загривку, успокаивая.

     Кота сюда. Ствол в руку. Обнажённый нож в другую.

     Всё — спим до утра. Будет день, будет пища нам голодным.

     Звёздная ночь без облаков стучалась в закрытые глаза.

     Небо, странное и почему-то непривычно чужое раскрылось вверху над только одними нами.

     … Треск — и открыл сонные глаза. На ветке скалилась обезьянка небольшая, смешно махая ручками и хвостиком.

     Марг зашипел, а он тоже дрых без задних лап, просыпаясь и выгибая спину. Немедленно требуя драку с неведомой зверушкой.

     Я успел раньше, не размышляя что делать.

     Палец на курке согнулся.

     Отрывистый звук выстрела разнесся ударом пастушьего бича.

     Тушка макаки, а скорее всего была она, свалилась под ноги.

     Вот завтрак в постель подоспел.

     Поднялся на ноги, осматривая трофей.

     Обезьянка была мертва.

     Жестко, а что поделать.

     В войну люди ели дельфинов.

     Вспомнил, что как-то раз ходил в дельфинарий: умные животные и красивые. А потом в море, около безлюдного берега застиг дикого дельфинёнка, гладил его по серебристой чешуе и приговаривал:

     «Ты и я — одной крови!»

     Всё лирика, а кушать хочется. Я не йог, чтобы праной питаться.

     Убрал ствол, ножом принялся разделывать тушку от кожи, кидая сырую съедобную требуху Маргу.

     Соорудил из хвороста костерок, кусочки мяса нанизал на ветку,

     вуаля — можно кушать скоро.

     Ароматный дымок поплыл по полянке, пьянил обоняние и голову, и желудок требовал пищи и калорий.

     Жить можно, только солнечнее утро начало потихоньку темнеть за набегающими тучами. Ясное небо проворно закрылось за чёрными тучами. Погано, что-то нехорошее начинается, интуитивно понял.

     Кинул на траву кусок мяса:

     — Марг, ешь быстрей.

     Упрашивать не пришлось.

     Марг, грозно рыча, набросился на него, с таким упоением как никогда он не поедал домашнюю курицу или корм.

     Сам тоже стал поглощать ускоренно пищу.

     Быстрые сборы, снова в путь с первыми каплями дождя.

     А он не шутил, усиливаясь с каждой минутой, заливая водяные брызги за шиворот. Закинул Марга на спину и побежал, петляя между деревьев и обвившихся стеблей лиан.

     Куда?— наугад, да лишь бы от дождя спрятаться.

     Вниз или вверх?— да лучше вверх.

     Неожиданно трава сменилась россыпями галечника и мокрых камней.

     Где же, где же оно, моё спасение?!

     От спешки поскользнулся, чуть не упал на осыпавшихся камнях склона возвышенности.

     Стоп!— больше не пройти, а есть тропка вниз.

     Вниз быстрее.

     Кот вцепился всеми когтями в спину, напоминая о себе и мяукая:

     — Слышь хозяин, не бросай одного!

     Да не брошу, у нас одна дорога в Лето.

     Камни сыпучие, глина, трава, валуны, фруктовые деревья с банановыми кустами скользили, не зацепляясь мгновением.

     Шипы на трекерах не помогали, чуть что перелом ноги обеспечен.

     А ноги сейчас главное, что осталось.

     Важнее огня, оружия, еды, всего прочего.

     Вот ведь бедолаги мы с котом.

     И только успел подумать над этим, я полетел далеко вниз.

     С треском рвалась одежда, ударился коленом, ломая ветки, обдирая кожу на колючих кустах.

     «Суровый край эта сладкая Индия»,— промелькнула мысль, прежде чем ударился затылком обо что-то, теряя сознание.

     … Холод студёный и Марг лизал лицо.

     Пошевелился — вроде цел, но в левой руке чувствовалась адская боль.

     Перелом в ней, и глубокая пещера рядом.

     И что теперь делать?— застрелиться.

     Встал из воды, со стоном снял лямку рюкзака с левого плеча.

     Она залила всё вокруг, достигая до пояса.

     Неужели начался сезон тропических дождей?!

     В глазах двоилось, рядом смутно чернел сквозь темноту стихии разлом в скале. Впотьмах двинулся к ней, болело ушибленное колено, хромая, еле передвигая ноги против течения.

     Она оказалась пещерой, гротом небольшим.

     Узкий лаз позволил нам с Маргом проникнуть туда в глубину пространства.

     Внутри немного подтоплено, но горкой сложились валуны, где было пока сухо. Марг со спины без приказа запрыгнул туда, наверно на разведку.

     Ох проказник: я закинул рюкзак туда же — подвинься там.

     Кот жалобно пищал, да извини, не до тебя, надо лечиться теперь твоему хозяину непутёвому.

     «Карателем» срезал лианы возле пролаза в грот, ногами отломил ветку нужного размера. Гипса только нет и обезболивающего.

     Хорошо, что перелом получился закрытого типа.

     Вот уж хрен вам!— как там надо?

     Вспоминая как накладывать травматические шины в таких ситуациях.

     Цветочки, по сравнению с тем как зашивал сам себе прострелянную ногу под Дагомысом.

     Когда всё было сделано, вернулся к осмотру уцелевшего имущества в карманах, на перевязи, расстёгивая молнии «кепки» маленького рюкзачка.

     Так, что у нас: навигатор разбит — значит выкинуть, ствол на месте, нож тоже, жареные остатки от обезьянки — их отдам Маргу, и мне на быстрый перекус, документы в пластике и осталась зажигалка.

     Остальное всё было сломано.

     Теперь ждём у моря погоды.

     А погода давала ждать, да не по-детски.

     Жизнь, судьба рулетка, то черное, то белое, а может красное — стоп–сигнал окрашенный кровью.

     Реальная жизнь намного больнее и жестче бьёт по голове, чем в кино и в книжках. Гордость, человечность, добродетели — всё ни к чему, здесь такие принципы нужно оставлять где-нибудь на полках шифоньера.

     Холодная вода, очень холодная прибывала в грот, постепенно затапливая его. Как, хорошо?— хорошо, очень хорошо!

     Марг дрожал, трясся от страха и холода, промокшая шерстка склеилась мелкими кисточками, усищи жалобно обвисли.

     Он даже не вылизывался, понимая что бесполезно:

     — Нет, хозяин, плохо, очень плохо. Смерть нас поджидает здесь.

     Видно злосчастный навигатор завёл по-сусанински с равнинных мест в пересечёнку: скал, ущелий, каньонов.

     А возможно другого пути не существует.

     Дождевые осадки превратились в горный поток, пересохший ручей превратился в полноводную речку с перекатами порогами.

     Так бывает на платах Тянь-Шаня.

     Бурлящий поток водопадом сливающейся с вершин каньона по течению пронёс мимо дикого кабана, захлёбываясь водой, он ревел предсмертным хрипом, потом барахталось какое-то животное.

     А мы оказались в самом низу огромного каньона.

     Лето встречает нас неласковым полем.

     Надул почти пустой рюкзачок воздухом, шлёпая его об воду, кота посадил на него, шнуром привязал ненадёжную конструкцию к поясу.

     Вот ведь вода какая стылая!

     Словно она изливается с пиков Кавказских хребтов маршрута «тридцатки» тающих ледников вершины Фишт.

     Так всей кожей ощутил, погружаясь по грудь в поток.

     Сейчас бы неопреновый гидрокостюм, да с термобельём.

     Шаг — другой, и свинцовые воды течения родившейся реки сомкнулись над головой.

     Холод воды пронизал всё тело тысячью иголок, проникая в уши, перекрывая дыхание, беспощадно норовя утащить в водоворот.

     Тут здоровый человек, не побитый, не поломанный, пасанёт и убоится перед реальной проблемой выживания.

     Что значат тысячи пустых слов философских размышлений о смысле жизни, когда требуется преодолеть себя и выйти победителем.

     А мне нужно перебраться на другую сторону каньона.

     Тяжелый «ствол» тянул на глубину, пришлось расстаться с ним без сожаления.

     Сразу понесло на стремнину образовавшейся реки, унося от берегов.

     Она делала крутой поворот, заканчивающейся кипящим порогом, нас влекло прямо туда.

     Отплевываясь от брызг, из последних сил загрёб наискось течения, помогая здоровыми ногами.

     Чёрт!— веревка оторвалась от крепления карабина рюкзака под мощным напором.

     Его тут же подхватило как бумажный кораблик и потащило дальше.

     Через шум ревущей воды донеслось тоскливое мяуканье Марга.

     Эхма — была не была, пропадать так вместе, бросился за ним, ориентируясь на писк кота.

     Накрыло с головой, поток щепкой швырнул об валуны.

     Вынырнул, хватая воздух ртом.

     Снова удар об камни, закручивая на глубину.

     Вновь наверх — кот восседал на сдувшемся рюкзаке.

     Он оказался далеко, что-то безнадёжно кричал беззвучно, видно прощаясь со мной.

     Я же беспомощно барахтался среди залитой водой каменной гряды, не в силах помочь Маргу.

     Он смотрел узкими от страха, вертикальными зрачками рептилий.

     Животные не могут говорить, выражать мысли–эмоции, но могут так иной раз посмотреть, что будет красноречивее гримас всякого театрального актёра.

     «Как же так хозяин, как же так?» — говорил его взгляд, лучше слов.

     Как в тот раз с ним приключилось.

     В то будничное утро пошёл на работу, Марг тоже на работу, свою кошачью. Всё как обычно.

     Те же стены подъезда, этажи, заваленные пустыми бутылками из-под водки, сплющенными жестяными банками пива.

     За фрамугами виднеется улица, двор. Всё привычно.

     Марга, крепко придерживая, нёс на руках, чтобы он не вляпался в какую нибудь историю.

     Он может: бывало, то с котами, то с собаками сцепится.

     Кот шипел, вырывался ужом, выражая лютое недовольство.

     Свирепо урчал, впившись когтями в руки, требуя безотлагательного боя в протекающей короткой кошачьей жизни.

     И потом на улице, выпускал его из хватки.

     Марг резко спрыгивал.

     Отталкивался лапами, не особо заботясь о целости моих рук.

     Потом рядом крутился волчком по земле, валялся в чём-то в зависимости от сезона: в траве, в снегу, исполняя сложный животный ритуал приветствия к Миру.

     А назад домой Марг позволял себя нести, спокойно устраиваясь на руках прижимаясь к груди, жмурил глазки.

     Что-то довольно мурчал себе под нос после ночных похождений.

     Наверно в переводе звучало так:

     «Я устал, я голоден, неси хозяин, неси. Ночь была долгой и прекрасной, мурр. Видел много дивных кошечек, видел много ужасных созданий с громадной пастью, из которой свисал длинный язык, мурр. Маленькие детеныши чужих людей играли со мной в прятки и кормили колбаской, муррр. Жизнь превосходная штука хозяин, мда–мурр. Неси домой скорей, где ждет мое вкусное мясо и любимый корм, мряуу».

     Иногда, когда не было сил и настроения, говорил ему:

     — Домой Марг.

     И он сам шел по ступенькам, резво перебирая лапками, мешаясь под ногами на каждом пролёте.

     Где по-начальственному посматривал снизу вверх:

     «Иди за мной хозяин. Ты что плетёшься там тенью? Экий неловкий мой увалень. Всё спотыкаешься и ударяешься обо все углы. Иди за мной. Непутёвый мой хозяин, о, за что такое горе… Ты позабыл дорогу домой, я буду проводником. Я доведу тебя до нашего лежбища.

     Но потом с тебя еда и корм, мряуу!»

     Хотя не нужно было слов голосом: он прекрасно понимал меня, а я его.

     Марг так же спрыгнул, хотел было начать исполнять танец, но на полдороге застыл ошарашено — рядом, где он спрыгнул, лежал окоченевший кошачий трупик. То ли кота, то ли кошки.

     Наверно недавно сбитой машиной и закинутой от греха на траву, где приберёт потом придомовая дворничиха.

     Работа у неё такая — прибирать за все нами.

     И труп приберет тоже.

     Знала об этом сбившая машина.

     Наблюдал за ним и думал, в сущности, о бренности бытия: ну вот, снова смерть за кем-то пришла.

     Марг пугливо приблизился к трупику, потом принюхался, посмотрел слишком пытливо, чересчур разумно для простого животного:

     — Как же так, выходит хозяин?! Я что ли буду также лежать после смерти, валяться на газоне ненужным куском шерсти и дурно пахнущей плоти?? Ответь!

     Что мог ему ответить, что смерть всегда рядом с нами — отвернулся и пошёл на работу. Тогда.

     На такие вопросы не бывает ответов.

     Я, или кто-нибудь, выбросит тебя после смерти как ненужную вещь на мусорку, закопает в землю, утилизирует как бытовой отход.

     Потом он внезапно пропал на несколько суток, и так же объявился, самым необъяснимым способом, словно из воздуха.

     Марг возвратился и спал, не шевеля ушами, рядом целую ночь, повернувшись мохнатым задом прямо в лицо.

     Новые привычки у него такие выработались почему-то.

     Спать ко мне пушистым задом, иногда дергая задними лапами, махая хвостом в самый неподходящий момент.

     Но сначала он устраивался на груди, обнимая лапами с боков, опасаясь, словно куда-то исчезну, сбегу от него.

     После пристально смотрел в глаза, не отрываясь, не моргая.

     Молча, будто жаждая что-то передать важное, спросить: не брошу ли его, не усыплю ли преданного друга последним сном в ветклинике.

     Кот может уйти надолго, но не сможет уйти насовсем, ибо ему некуда идти навсегда от меня.

     В этом и есть их сущность кошачья, они преданные по-своему только одному хозяину в жизни.

     Человек предаст в любой удобный для него момент, а верный кот никогда.

     А сейчас он смотрел на него тонущего, слишком беспомощного, чтобы спасти прирученного товарища.

     И тот случай вспомнился в сей миг.

     ***

     ... Солнце с медлительностью прирожденных индусов, тщательно пережевывая небесные градусы, восходило из горных гряд Тибета.

     Оборванный заросший многодневной бородатой щетиной седоватого цвета, странник безучастно сидел на обочине пригородной трассы проложенной к городку под названием Мансяри.

     По-суфийски скрестив под себя ноги в тени одинокого кипариса, он сидел на подстилке. Рядом приткнулся холщовый мешок с походным скарбом.

     Не обращал он ни на кого внимания, закутанный в просторное покрывало грязно–желтого цвета, наверно служившее плащ–палаткой от разных непогод, из-под которой виднелось лишь одно измождённое лицо.

     А жизнь на оживленной дороге шла своим чередом.

     Проезжавшие разноцветные авто с накинутыми коврами, расписанные красками автобусы, проходившие люди в чалмах и сари, бегающие дети, блеющая домашняя скотина: всё оставалось без малейшего признака желания хоть какого-нибудь действия.

     И сколько так просидел на одном месте безымянный путник никто не знал, да он сам видимо тоже.

     Давно потеряв чувство меры времени, дни недели, дом и все чувства.

     Да где его сейчас дом? Семья и родные?

     Где?— эй, ответь, безмолвный человек без ничего, у неизвестной дороги на планете земля.

     Медленно крутилось время, делая оборот вокруг оси.

     Замотанная в накидку фигура не шевелилась, давно погруженная в свои Видения.

     ... Грустно крутил в руках тряпку, которая осталась от Марга, он когда-то играл с ней.

     Где же ты бог Сурья?!

     Я, правда, устал от всего.

     Дай короткий отдых и легкой смерти.

     Прошу встретить последние минуты жизни, как подобает воину.

     Бог отзовись…

     Луч света, возник Адитьи, посланец Сурьи:

     — Что ты хочешь ещё от нас?! Мы сначала спасли тебя, потом забрали твоего кота. Он уже «там». Хочешь, пошли со мной…

     — Как он там?

     — Хорошо. Ему нравиться.

     Адитьи показал картинку; исхудалый Марг находился где-то в тёмном пространстве. Он сидел и дрожал, словно в лихорадке, сам тоже как-то потемнел. Потянулся к нему, но он виновато посмотрев покрасневшими глазками — не как обычно зелеными, — отвернулся и ушёл в тень, не признавая или испугавшись.

     Но ему там явно было нехорошо.

     Образ исчез. Снова обман?

     — Идешь? Ничего не бойся. Просто шагни вниз…

     — Не знаю. Кофе вариться, надо выключить опосля. Такие дела.

     — Как знаешь.

     Посланец Сурьи исчез.

     Ты отозвался и пришел, и я всё сделаю сам.

     История Марга.

     После того как я потерял хозяина, дюже мерзкая, премерзкая вода несла всё дальше к новым берегам и землям, навстречу неизвестности и разным опасностям.

     Утлая, ненадёжная соломинка сдувающегося мешка проседала вниз.

     Что будет если он сдуется и пойдёт ко дну?

     Ведь хозяин не смог научить ходить в воде.

     Страх охватил полностью, ведь не умею плавать как другие существа, которые обитают в водах.

     Бурлящий порог как саданёт об камень.

     Захлёбываясь гадкой водой, кое-как вскарабкался на камни, окружённые рекой.

     Не хочу помирать на чужбине просто так, и стал выбираться.

     Ведь у меня есть лапы и хвост, глазки и когти.

     Глазками увидал неподалёку длинную ветку странного дерева, низко склонившуюся над водой.

     Вздыбил радостно хвост, лапки не подведите!— изо всех сил прыгнул на ветку, вцепляясь когтями в спасение.

     Раньше хозяин отрезал мои непослушные когти, которыми всё царапал, а потом перестал, чтобы мог спасаться на высоких деревьях от кровожадных лающих образин.

     Перебрался с ветки повыше, ещё выше, потом слез немного.

     Перемахнул на другой сук дерева, под которым была земля с камнями.

     Пребывал весь промокшим, сильно замёрзал.

     Стал сушить шерстку и греться.

     Захотелось вдруг сильно пописать.

     Воды пришлось много глотать, может от чувства тревожности, которая не покидала ни на мгновение.

     А терпеть не могу.

     Может пописать на ветки, и на них? На них всех.

     И писал... изо всех сил, стремясь обмочить всё вокруг.

     Вот цель и потом моё Лето. Потом выжить и вернутся обратно.

     Коричневая моча текла, обтекая, по всем веткам вниз.

     Стряхнулся. Пусть течет, мне какое дело.

     Я кот, мне можно нассать где угодно, кроме тапок хозяина, которыми он наказывает за шалости, иногда шлёпая по спинке.

     А здесь тапочек нет, и хозяина тоже.

     Может теперь сам себе хозяин.

     Долго, очень долго сидел на ветках.

     Вода потихоньку успокоилась, уже не так сильно бурлила.

     Ждал хозяина, вдруг он объявиться, а он всё не приходил.

     Стало темно, потом совсем черно, но различал немного разные силуэты ужасных существ.

     Одному стало очень страшно, а с хозяином совсем не было.

     Захотелось уткнуться в него, почуять родной запах.

     Затаился между листьев, стал дремать.

     Потом стало светло, желтый круг на небе сверху светил лучами.

     Прилетел аппетитный клубок шерсти и перьев.

     Сел на соседний сук, стал громко орать песенки.

     Сильно кушать стало охота сразу, тут нет моего любимого корма на блюдечке, ведь долго не ел ничего.

     Понюхал, вроде пахнет едой.

     Древние инстинкты далёких предков проснулись во мне.

     Припал низко–низко, притаился тихо–тихо, чтобы он не заметил.

     Подобрался ближе.

     Отрывисто шепнул сигнал внутреннего гонга: пора.

     Кинулся на клубок отъявленным хищником, собрав все силёнки.

     Рааз и готово, прокусывая беззащитную шейку еды.

     Не удержался на ветках, полетел вниз вместе с ней.

     А внизу гиены собрались, драные трусливые кошки.

     Они тоже были голодными, выли жалобно, хотели выклянчить еду.

     Пришлось драться со всеми, показывать зубы и когти.

     Ведь не боюсь сражаться с врагами в открытом бою.

     Пришлось пустить в дело все мои лапы.

     Яростно шипел, драл их всех когтями, как наших дворовых кошек.

     Они струсили и с позором сбежали с поля боя.

     Принялся за отвоёванную добычу.

     Жадно, всё до самой последней косточки и пёрышка, сгрыз и сьел.

     Когда повезёт так.

     А потом сильно–сильно захотел Домой, где появился на свет.

     Потянулся и … оказался на полоске балкона.

     Хозяин, или другой новый хозяин, был дома.

     Там светло и дверь приоткрыта.

     И я зашёл, присматриваясь в своё–чужоё отражение в стёклах, в своё–чужое Зазеркалье.

     Грубость — это появление признака страха.

     Только страх чего?— мне страшно не в этом мире находиться, а в другом.

     «Повезло…— подумал, неловко порождаясь назад.— Да и зачем? Снова существовать впустую целый день?»

     Повезти может по-разному;

     избежать обреченного рейса самолета, который должен разбиться; вовремя нагнуться, пропуская шальной осколок снаряда.

     Тянуло куда-то домой на Родину.

     Только кто там ждет, кроме силовиков и военного трибунала.

     Поежился, холодная ночь давала о себя знать болью в почках.

     Сколько их уже провел, накрываясь от дождя и холода истрепанной дурно пахнущей накидкой, подобранной с подвернувшейся свалки, где также нашел мешок для немногих вещичек.

     Больше нет ничего: ни родины, ни дома, ни семьи, ни верной подруги, теперь ни прирученного кота.

     Видно кто-то наверху так рассудил: чтобы обрести, надо что-то сначала потерять.

     Поток машин иссяк на дороге временно, оставляя одного на припекающей обочине.

     Тень куцая согнутого дерева не спасала ничуть от полуденного солнца.

     Жарко, только по ночам холодно на земле спать, так бывает в северных районах Индостана.

     Чего выжидал, здесь скитаясь в пригородной местности наверно больше недели?

     Наверно придется подаваться в город, поближе к людям, иначе совсем одичаю как маугли.

     Да, больше здесь ловить нечего.

     Надо идти в город, в городские джунгли, обратно в цивилизацию.

     Там приспособиться к выживанию.

     Сборы были недолги: накидку свернуть и в мешок, сам вещмешок на плечо, можно двигаться, не зная куда и зачем.

     Зашагал, сначала медленно и нехотя, постепенно набирая темп по краюшку дороги, изредка поднимая руку мимо попутных машин.

     Никто не останавливался, мой вид не внушал платежеспособность, а до самого города далековато, судя по кривому дорожному указателю.

     Я шёл, а машины обидно сигналили, из окошек что-то орали непонятно, в то же время с постыдным выражением смуглых рож.

     Да, суровый край потерянного Лета.

     И людишки в нём — так себе.

     Одни прощелыги, которым лишь бы нагреть тебя на деньги, пусть даже несколько рупий будет у них в кармане в результате.

     Безнадега — плюнул, больше не тянул руки понапрасну, решив что до города доберусь пешком, пускай под запоздалый вечер.

     Тоже хорошо. Менты, местные полицаи не будут докапываться насчет моей личности.

     А ведь не осталось ничего, все документы уплыли вместе с рюкзаком и Маргом. Эх, где их сейчас искать?!

     В метрах двадцати от меня, вильнув на обочину, остановился старый пикап с кузовом, мигая стоп–огнями.

     Собрался было обойти её сбоку, уже уходил, но догнал окрик на ломаном английском:

     — Эй, тебе до города надо?

     По привычки, да какой!— отвыкнув от нормального общения, буркнул по-русски:

     — Не помешало бы.

     — Ого! А ты что русский?— с радостью спросил узкоглазый незнакомец, тоже перейдя на русский язык.

     — Из Рассеи. А что тебе за дело?— подойдя к двери пикапа.

     — Земляк почти! А я из Калмыкии, Суржоном зовут.

     — Джоник, Советский Союз.

     — Ты откуда взялся такой здесь? Я тебя раньше не видел.

     — С неба спустился, я же сын святого махараджи, только тайный.

     — Ха-ха, ну тогда залезай в салон, пообщаемся, да тряпье в кузов бросай. Слишком воняет оно.

     Забрался, раз приглашают: мир не без добрых людей, хотя их крайне мало на свете.

     Простой калмык не проехал мимо, отзывчиво оказывая помощь человеку в сложных жизненных обстоятельствах.

     Время и дорога за разговорами пролетали незаметно.

     Суржон угощал по-братски то сигаретой, то едой, то кофеем из термоса.

     О деньгах речь не шла.

     Тридцать рупий стоит проезд на моторикше (туктуке) на один–два километра. Это ещё самый минимум.

     — Как пройти в гостиницу?

     — Прямо и налево. С вас двести рупий.

     Это за совет. Бесплатного в Индии мало.

     Только смерть где нибудь в лесу или в воде.

     Спросил Суржона: ты зачем так сделал?

     Он, обычный человек калмык, ответил: да я всегда так делаю, если что подвожу людей по пути. Машина свободная, почему не взять... Бог зачтет такое наверно на том свете.

     Кивнул утвердительно: да, конечно, всё зачтется.

     Разумеется дело не в национальности, менталитете и воспитании.

     Дело — в чем-то другом.

     Суржон ехал только до начала города, потом поворачивал в соседнее селение по делам. Мне этого хватало с лихвой за глаза.

     До окраины, а там сам — ведь найдя быстро общий язык с Суржоном, он потом дал пару адресочков на бумажке, где можно подзаработать таким парням как я, на еду и жилье.

     Организация ашрамов занималась логистикой, грузоперевозками, в тоже время благотворительностью, потому туда набирали не коренное население. И еще что-то связанное с кастовой принадлежностью.

     Что мог желать ещё большего: теперь найдется занятие — работа грузчиком, пропитание человеческое, хостел при ашраме.

     Показались первые строения города, настала пора прощаться.

     От всего сердца поблагодарил негаданного спасителя Суржона, твердо пообещав, что обязательно зайду в полученные адреса.

     Можно сказать, что начинался новый этап в жизни, снова поворот волею судьбы в другую сторону.

     Видно стоит на время осесть на одном месте.

     Романтика, так, первые дни, ночевать в лесах под открытым небом, слушая вой и рычание диких зверей, держа «каратель» при себе неотлучно.

     Потом надоедает, потом становится пофигу, привыкаешь, как и надо.

     Когда каким-то чудом выбрался из затопленного каньона, неделю шел по джунглям, добираясь до первых пунктов населенных людьми.

     Наверно с неделю, а возможно больше, — кто это помнит,— бродил возле них, сломанная рука медленно срасталась. Обгорел, оброс, стал выдавать себя за бродячего йога, собирая рупии и крохи пищи на дорогах.

     Заходил в деревни, покупая там что-нибудь нужное, прикидываясь немым бродягой. Хорошо. Очень хорошо. Только кушать иногда хотелось невыносимо, да холодно по ночам бывало.

     Никакой романтики воспетой в песнях.

     Жизнь, черт возьми, продолжается несмотря ни на что.

     На все потери и невзгоды.

     Марг прости, пожалуйста, так получилось.

     Кто-то должен был умереть там в каньоне.

     Люби сильней и сильней Россию.

     Любишь Родину, люби сильней.

     А­-а-а!— просто люблю.

     Да хоть ты трижды пройди семь кругов ада, ничего не изменится.

     Люди останутся тупыми как есть, их не переделать.

     На это нужны причины.

     Ты знаешь, кто ты, из чего сделан.

     Война в твоей крови, ведь правда.

     Демобилизации нет, она не настала, Джоник Робертович.

     Если она когда нибудь придёт к нам всем, это вопрос.

     Надо смириться, когда ты на грани.

     Жить бесцельно, или умереть ради чего-то стоящего.

     И с этими мыслями отправился к новым приключениям.

     А смысл жизни заключается в поиске.

     Поиск себя настоящего, поиск различных проявлений в реальности.

     Поиск всего нового, накопления некоего опыта, мудрости.

     Проще говоря, приключений.

     Мансяри — районный город штата Утаранчал.

     Численность населения сто тысяч человек.

     А новое название штата — Уттаракханд, он расположен на северо-востоке Индии, граничит с Китаем на востоке.

     Штат простирается от холмов Харидвара и Корбета через гималайские предгорья дистриктов Дехрадун и Альмора до Великой гималайской гряды в северной и восточной части.

     Утро. Городской рынок не торопясь, с первыми лучами индокитайского светила, просыпался от безмятежного отдыха.

     Разбуженный небесный повелитель Сурья, обрушил на землю первые лучи света. Нагруженная тележка мягко катилась колесами по брусчатке, пока мимо опустевших стройных прилавочных рядов.

     Она передвигалась из огромного фруктово-овощного складского комплекса, похожего на самолетный блестящий ангар, по направлению в скромный магазинчик.

     ... Шмяк — здоровая связка ананасов упала на землю с верхней кучи фруктов заваленной до верха коляски.

     Нагнулся и подобрал фрукты, закинул обратно, покатил дальше.

     Работа такая: поднести, разгрузить товар и желательно без потерь.

     А сначала разгрузить машину корпорации на складе.

     Ночью, получается. Правда не один, есть пару мужиков подручных помощников.

     Один китаец, другой негр, почти тезка — Джон.

     Нормальные ребята, впрочем, оказались.

     Рассказал им пару историй из походной жизни как мы ходили в баню зимой, смешно коверкая английский, показывая детали жестами, а они угостили местной выпивкой.

     За работу платили хорошо. Мне хватало, если особо не тратиться на разные увеселения. Да хозяин попался нормальный, без лишних придирок и начальственных закидонов.

     Прошла снова неделя жизни без привычных хлопот выживания в диком мире. Вроде всё налаживалось, вечерами только очень сильно скучал по потерянному Маргу. Что с ним потом случилось?

     Жив ли он сейчас?

     Когда ты попадаешь в незнакомый город, ничего не знаешь о нём, приходишь сюда как завоеватель, но потом действительность ставит на место тебя.

     Тяжко вздохнул, сожалея о сделанном жизненном пути.

     Взялся за поручни и покатил тележку к черному входу рыночного минимаркета.

     Немного побаливала сломанная рука, но ничего, справимся.

     Пора выставлять товары.

     Ярко–красочный балаган–театр с артистами, зрителями, статистами под названием "индийский базар" не ждал отстающих.

     Прошёл час, началось бесплатное представление.

     Носильщики, рикши, торговцы и торговки, покупатели и праздношатающийся люд — все они в национальных костюмах, гвалт разномастный, толчея несусветная, словно игрушечный маскарад; над всем великолепием тщеты мира, мимолетного праздника жизни, царило подобие упорядоченного хаоса.

     Всюду витали аппетитные зазывающие запахи ароматы кухни: пирожков, закусок, жареных и вареных, остро–пряной и не очень.

     Рыба, мясо, зелень, выпечка.

     Лари, киоски со льдом, мороженым, палатки с холодными напитками теснили друг друга на каждом метре.

     Важные шатры и бунгало, приглашали в умиротворяющий покой и прохладу кондиционеров.

     Блестело золото, фальшивое и подлинное, массивные серьги в ушах, перстни, цепочки, кулоны.

     Ожерелья черноглазых красавиц с точкой посередине бровей кидали разноцветные искры, ткани нарядов расшитые канителью сверкали миллионами огней, что можно ослепнуть невзначай.

     Музыка, звучащая на всём подряд и на всех углах, навязчиво лезла в уши.

     Такую картину наблюдал обычно во время перерывов, после утренних работ, выходя на крыльцо.

     К вечеру моё внимание привлёк старик индус в халате с замысловатой клюкой, он о чем-то спорил с группой залетных йогов, которые показывали цирковые трюки с огнем, с ножами, хождением по стеклу, псевдолевитацией и прочими выкрутасами.

     Спор разгорался, седой старик яростно махал руками, что-то доказывая противной стороне. Вдруг он обернулся и посмотрел прямо ясно–пронзительным спокойным взглядом, из-под кустистых бровей как будто не бывало только что жаркого спора, не было толпы зевак, не было никого вокруг. Ненормально так, мне стало не по себе.

     Видимо так бывает, когда встречаешь нечто необъяснимое, которое затягивает в себя, в гипнотический омут магнитом.

     Странный старик, подумал про себя, очень необычный.

     Хорошо это, или очень хорошо?

     Неожиданно он поманил пальцем, потом взмахнул в воздухе палкой, выписывая ею то ли узор, то ли знак.

     Вежливо отвлек вышедший хозяин маркета:

     — Джан Джаник Джи, нужно привести зелени и овощей.

     Когда перевел взгляд обратно — старика не стало, он точно испарился волшебным джинном из бутылки.

     Кажущая Бесконечным и длинным отрезок пути, отмерянный участок дороги рано или поздно заканчивается, наступает недолгий отдых на привале. Вместе с ним даря покой и приятную усталость.

     Тук-тук, тик-так проходили мгновения исчезающего в Безначалии дня.

     Мгновения как день, или день как мгновение.

     Всё зависит от проживания субъективного.

     В той, или иной плоскости.

     Что ж, надо двигать на склад затариваться, хозяин есть хозяин.

     Привёз, разгрузил, разложил по полкам.

     Пора собираться домой, во временное пристанище, отсыпаться после ночных и утренних работ.

     Скоро должен прийти сменщик, скинул рабочий халат на вешалку и вышел на крылечко его встречать.

     Ага, вот он показался на горизонте.

     Смешно семеня длинными ногами, прибежал шустрый Чен.

     — Сдобова рашен бой.

     — День добрый, мой маленький друг,— передавая дела по смене.

     Здесь не принято приветственное рукопожатие, что мне очень импонировала такая особенность бытия.

     На самом деле Чен, непривычно высокий ростом китаец под два метра.

     Он должен убраться–прибраться после базарного дня, отвезти остатки обратно на склад, прочая мелочь торговой работы.

     Вроде всё, можно на заслуженный отдых, пробираясь бочком мимо непролазных рядов городского рынка.

     Задумал по пути в хостел зайти в один демократичный магазинчик, где хотел взять немного привычной русской еды: черного хлеба, селёдку, пельмени, может водочки шкалик, если будет в продаже.

     Ту я вышел почти на свой, далеко не элитный район города.

     Тянулись тесные улочки низких самодельных домов, каждая с незамысловатой жизнью местного колорита.

     Вот очаг глиняный устроен на прямо улице, индийцы готовят вне жилища (кто живёт не в квартирных домах), горят дрова в нём и тянет дымком, копошится хозяйка в сари, готовя еду на большую семью, черпаком что-то помешивая в котле подвешенным над очагом.

     Играют босоногие мальчишки во что-то, гоняя старенький мячик между домиков. С визгом шин пролетают мотоциклисты, с коляской и без, крутясь между прохожими, но никто на них не обращает внимания — собьют так собьют, карма такая.

     На противоположной стороне улицы показалась вывеска намеченного маркета. Тут с удивлением увидел давешнего старика с рынка, он как раз выходил из магазина.

     Несколько молодых парней доселе вроде мирно сидевшие напротив входа, резво подскочили к дедку.

     «Наверно денег спросить, или дорогу в библиотеку»,— успокаивающе подумал. Ан нет! Старик громко заорал блеющим козлом, завопил благим матом, будто его режут на живую.

     Да что же такое?! Видать дело не в шутке.

     Старик по-молодому, неистово размахивая палкой, бросился на нападавших.

     Терять нечего. Кому?!— ему или мне.

     Позже спрашивал себя — зачем?

     Волосы с проседью взметнулись белым вихрем зарождающейся снежной бури.

     Раскидывая щуплых парней, стараясь как можно без тяжелых травм, обидчиков одного за другим, не заметил, как мы с дедом остались одни. Злодеи, подбирая кровавые сопли, скрылись в ближайших подворотнях.

     Машины, вой сирен, повыскакивали люди в песочной форме — доигрался.

     Полисмены по мою душу объявились, шустро они сработали.

     Немного их, но старик как-то хитро подмигнул мне, мол, не лез на рожон, так вывернемся. Полисмены затолкали в машину.

     Неудобная она, наш «уазик–ментовоз» лучше, покомфортней немного.

     Так со стариком попали в местный отдел полиции.

     Там раздели, обыскали, потом снова оделись.

     Посадили в одну камеру.

     Хотя, что говорить, там одна камера на весь участок, но вместительная.

     Промозглое помещение в подвале, размером с небольшой спортзал.

     Холодные стены, несмотря на жару, густая решётка из железных прутьев, пол с голым камнем, ни скамеек, ни подстилок из соломы.

     Многолюдей (не ошибка), как один организм чужеродный: он одновременно что-то ест, что-то пьёт, кого-то трахает в дальнем углу.

     Больше всего понятна сущность людей в ограниченных пространствах.

     Зона, тюрьма, казарма, автобус, вагон.

     Люди–твари такое название организму.

     Старик протиснулся сквозь ряды потных заключённых, схватил за руку и потащил за собой к дальней стене.

     Небольшая хитрость из психологии.

     Если не ассоциировать себя со своим эго, текущей личностью, находящейся тут в очень тесной связке с телом–аватаром в каменной клетке, то ничего не цепляет — ни камера, ни пространство.

     А если цепляет, то очень даже интересно проследить за какую программу, кто эту программу поставил, при каких обстоятельствах.

     Такая исследовательская работа получается, можно потом сбросить подключку, можно не сбрасывать.

     На наше усмотрение, так сказать.

     Справка про подключки; «они» просят на улице деньги, «они» просят внимание, «они» звонят на мобильный номер по ночам.

     Посылать всех их, на три известные буквы.

     Старик так и делал, вдобавок энергично расчищая нам путь палкой, которую, кстати, у него не отобрали при досмотре.

     Он сослался на слабые ноги, а у меня отобрали мой ножик любимый.

     Мы оказались возле стены, удобное место: вроде вдали, и наблюдаешь, что за решёткой творится.

     Если бы старик не был стариком, подумал, что со мной местный уркаган, завсегдатай здешних застенков.

     Там никого, примостились на пол, и наконец, нас оставили в покое.

     Старик сначала сидел ровно, словно незыблемый Будда, высеченный из живого мрамора. Потом обернулся, напрямую спросил:

     — А ты слышал историю о детях из священного Дерева?

     — Нет, ни разу.

     Старик усмехнулся:

     — Тогда слушай, о, наивный юваон (юноша).

     Возле юга Индии был недавно затерянный островок, о котором мало кто знал в мире. С красивыми местами, с океанскими пляжами, но дело вовсе не в них. На том острове творились странные вещи …

     — Врёшь ты всё старик джи! Врёшь ты Баба, врёшь и не краснеешь, нет острова, нет никаких чудес на свете!

     — Да замолкни ты! Дослушай до конца старших!— старик грозно сверкнул очами.— Жило чудо–дерево, которое приносило плоды в виде новорождённых младенцев страждущим по детям матерям и отцам, но его никто не видел, ибо оно было недоступно обычным людям, по многим причинам. Горы, обрывы, непролазные леса, хищники.

     Происходило примерно так…— старик замолчал на минутку и продолжал.

     — Я никогда не бывал там, можно сказать со слов, сказочная быль.

     Так вот, на побережье острова была образована строгая очередь.

     Пара или человек, желающий получить дитя, должен был пройти её и не предаваться грехам. Своего рода пост, очищение души и тела.

     После испытания человек вечером один заходил вглубь острова, там встречался со слугой, прислужником Дерева.

     Необычным существом, ходившим в плаще с головной накидкой, как у монахов из вашей Европы.

     Он вёл человека в определённое место горы острова, к алтарю или к храмовищу, не важно, оставлял его одного на всю ночь.

     После проводник слуга исчезал, если всё шло как положено, то прислужник возвращался наутро к тому человеку уже с дитём полученный от Дерева. Вручал дитя человеку со строгим наказом, и тот уходил с радостью домой…

     — А что за предупреждение слуга говорил?

     — Не знаю. Говорят, что каждому он изрекал что-то особенное.

     — И что было дальше?

     Старик снова усмехнулся:

     — Что дальше?… да ничего. Люди смеялись, в обществе зло шутили над желающими попасть на остров и получить заветного ребёнка.

     В тоже время очередь к Дереву не уменьшалась, а наоборот всё увеличивалась.

     Дети из Дерева были абсолютно здоровыми, без всяких нынешних отклонений, никогда не болели, конечно, лучше тех, кто зачат и рождён естественным путём через лоно матери.

     Каждые сутки Дерево выдавало по одному ребёнку, и прислужник приносил его счастливцам.

     А потом… потом всё резко прекратилось: прислужник пропал, как само Дерево, остров тоже.

     Может затопило при сильном приливе, и он обвалился под воду как древний город Махабалипурам.

     Вот что думаю в последнее время: может это Дерево давало дитя естественным путём. Так должны появляться на свет истинные люди — наследники великих богов, а мы наоборот все симбионты, полученные продукты чего-то искусственного, жертвы генетического проекта сперматогенеза и матки?

     А как мы будем жить, если неожиданно осознаем, что все мы, по крайней мере часть из нас — не потомки богов, а жалкие биороботы, служебные существа, предназначенные для выполнения конкретной задачи? Например, сторожить дворец хозяев, работать для них.

     И не потомки ли тех сторожей нынешние раджи махараджи, с гордостью называющие себя кастой высших потомков Сурьи?!

     Время богов прошло, человек должен взять ответственность за свою жизнь на себя — это следующий этап развития.

     — Только кто? Кто возьмёт на себя эту ношу!— тут старик пристально, ясным взором всмотрелся в мои глаза, может надеялся отыскать там что-то.

     — Потому так существуем сейчас, в грязи, в дерьме, как исчадия асуров проклятые хиджры и катои!— старик длинно выругался на хинди и продолжил мысль.— А ведь были на самом люди со способностями, которые из легенды о Дереве, вот они творили историю развития человечества…

     — А у меня кот пропал,— перебил старика.— Странная история приключилась…

     Но тут дверь камеры открылась, сквозь неровный гул толпы грязно звякнув ржавыми петлями.

     Мордастый полисмен, на жирном пузе чуть не трещала форма по швам, притопал сюда за кем-то из толпы арестантов.

     — Хорошо чужак из Белых стран. Потом расскажешь. Сейчас выбираемся отсюда,— старик в голос закричал.— Эй, служивый Сахаб, скажи, на месте господин Сахиб суперинтендант Кармаль?

     — Может и появился. Откуда я знаю?— лениво ответил вертухай, вновь закрывая дверь, уводя задержанного.

     Старик по-молодецки подбежал к решётке, потрясая палкой:

     — Ты вот что, Сахиб высокого чина, сходи — посмотри. Если у себя, передай что здесь Ранпоче–Баба. Он знает.

     В его пальцах как по волшебству появилась из воздуха зашелестевшая денежная купюра:

     — А это тебе, если сделаешь.

     Мордастый полисмен, зачарованный магией денег подумал, высморкался, обтер руку об китель, сплюнул на пол, нехотя потянул пухлую ладонь за дармовой денёжкой.

     Старик тут же отдернул купюру.

     Мордастый насупился, сдвинул бровищи, снова потянулся за ней.

     Старик не отвёл руку, на этот раз мордастый цепко ухватил бумажку.

     Они так стояли несколько мгновений, вцепившись в одну бумажку, и глядели в глаза, испытывая друг друга.

     Наконец, старик вроде поддался, выпуская из пальцев купюру.

     Усмехнулся служивый, на лету как фокусник в движении рукой свернул купюру и сунул уже свёрнутую купюру в кармашек кителя.

     Обвёл глазами всех арестантов кто успел это заметить, хмыкнул, приблизил рожу к решетке, прошептал:

     — Не бойся за бакшиш Баба, сейчас схожу к начальству, передам просьбу.

     Кивнул на задержанного оборванца:

     — Сначала отведу. Ну, двигай быстрей, шевелись бродяга, сын совы и обезьяны.

     И парочка, конвоир с арестантом, они пошли по коридору, исчезнув в закоулках полицейского участка.

     А старик вернулся обратно, усаживаясь на место довольно напряжённый:

     — Пока ждём.

     Про обращение к людям в Индии.

     Обычно приветственное обращение такое: «рам», «намастэ».

     Или «намаскар» — одновременно приветствие, прощание и выражение благодарности.

     Дословное значение слов: приветствую в тебе божественное.

     Выражается жестом сомкнутых между собой ладоней и пальцев рук, на уровне груди, в некоторых особых случаях на уровне лба.

     Уважительная безличная форма обращения к пожилому мужчине, человеку значительно старше вас "Баба'" (на хинди) означает "старик".

     Еще слово обращения к мужчинам и женщинам — "Джи", переводится "уважаемый", "дорогой".

     Оно помогает в ежедневном общении.

     Например, обратиться к незнакомому человеку: "джи", поздороваться с ним: "Намаскар джи".

     Обращаясь к знакомому, оно ставится после имени.

     Например: "Арун джи".

     Уважительная безличная форма обращения к женщинам старше вас, одного возраста с вами "Диди" — старшая сестра.

     Панибратское обращения ко всем мужчинам — "Бхая" произносится очень мягко, почти "Бая", в переводе как «брат».

     В Индии кроме двух государственных языков межнационального общения: хинди и английского, существует еще один — язык жестов.

     Его понимают все: тамильский рыбак, ассамский чабан, делийский профессор и бомбейский попрошайка.

     Используя жестикуляцию в Индии можно обходиться без знания языка, можно вообще молчать.

     Если не знать особенностей, можно попасть в неловкие ситуации: например, подзывать к себе человека пальцем считается оскорблением, потому что так принято подманивать только собак.

     Так же у индийцев не принято показывать на человека пальцем.

     Но если позовёте, укажете на человека всеми сомкнутыми пальцами правой руки, вы добьетесь желаемого без негатива.

     Из личных ощущений — обращение «бхаи–бхая» к мужчине несколько личное, так обращаются к названному брату, близким друзьям.

     Диди (сестренка) — приемлемо для девушек младше.

     Джи — безупречный вариант обращаться к незнакомому, уважаемому человеку.

     Можно употреблять безлично, не зная имени, а можно как приставку после имени.

     У мусульман вообще «джи» не слышал, наверно в ходу такое обращение больше у индусов.

     К людям, имеющим какую-то должность, даже небольшую, можно обращаться уважительно: инспектор Сахиб, доктор Сахиб.

     Сахаб — сэр, Сахиб — господин, да можно сэр.

     Думаю, приятно будет местному населению, если вы не будете мудрствовать и обратитесь к ним сэр, мистер, мисс или миссис.

     Индийцы тоже такое понимают обращение, издавна привитое с колониальных времён.

     Прошло некоторое долгое время, тянущееся в томительном ожидании.

     Прежде чем расплылся противный визг открываемой двери, перекрывая глухой шум камеры, и заплывшим жиром приплыли шаги мордастого полисмена.

     Он нашёл взглядом старика, подманил его всей ладонью, ведь так можно делать без унижений, призывно жестикулируя мимикой лица, в основном брылястые щёки уморительно дёргались как у мопса.

     Видимо не желая лишний раз выдавать интерес.

     Точно бы засмеялся, если бы не наше зыбкое положение.

     Старик вскочил на ноги и потащил за собой к будущей свободе:

     — Пойдём отсюда юваон.

     Шёл следом за стариком, только попытался вышагнуть за дверь, грубый толчок мордастого в грудь, остановил выход за пределы решётки.

     — Манна! (стоять) Назад в камеру, сын блудливой ослицы и нечистого верблюда! (сала кутта — мат)

     Моя рука по привычке метнулась к чужой ладони, думая заломить её на какой нибудь болевой захват, но услышав окрик старика, остановилась на полпути, пока.

     — Сахиб, Сахиб уважаемый, понимаешь — он со мной!

     — Баба, про белого гринго разговора не было. Он остаётся здесь, этот сын совы и больной коровы.

     Тут старик припал к нему с боку, горячо зашептал что-то в ухо.

     Сердитое выражение лица мордастого медленного менялось к довольной ухмылке.

     — Ты, гринго, проваливай. Выходи, там будешь немытую спину чесать. Благодари всю мощёную дорогу добрейшего Ранпоче–Бабу, источника мудрости.

     Мордастый отшагнул назад, отворилась дверь, выпуская меня на свободу.

     Старик сложил ладони в знак признательности к полисмену, приложил ко лбу, жестами показывая, чтобы сделал тоже самое.

     Пришлось сделать небольшое одолжение: культура мать её, так культура.

     Коридор, подьём на этаж, пара поворотов и вот дверь выхода на улицу из чересчур гостеприимной кутузки.

     Но тут вспомнил про отобранный нож при досмотре и стал препираться на пороге:

     — Без ножа не уйду! — твёрдо заявил.

     — О, милостивые боги! Шива свидетель моим словам! Да брось ты, я тебе новый нож подарю лучше прежнего.

     — Не нужен новый. Пусть отдают мой! — настаивал на своём.

     — Хай май! Ты как бешеный слон без мозгов. О, не прогневайся на меня великий бог Ганеша! Нашли все беды на голову белого чужака, человеку с глиняной головой.

     Но я не поддавался на все уговоры и ругательства.

     Проходившие мимо полисмены косились на двух неугомонных спорящих.

     — Ахай! Ладно, святой брахман с тобой, пойдём назад, сам будешь упрашивать господина Кармаля, пусть он тебя наградить полумесяцем по дурной шее! Правду говорят — не заговаривай с белым человеком, пока он не наестся! Великий Брахма — дай больному человеку исцеляющего брахмана!

     Повернулся и пошёл искать начальника сего заведения, пока старик не передумал.

     А старик знал видно, где он бывает, подталкивая в нужную сторону.

     Начальник участка находился в большом кабинете с приёмной, как положено.

     Мы вошли без стука в кабинет начальника.

     За столом сидел, общаясь по телефону, худощавый индиец.

     Господин Кармаль, тот самый.

     Вспомнился вопрос без ответа: почему люди такие...

     Взгляд, ещё в России, проходя мимо, зацепился почему-то за выцветшую от погоды вывеску–плакат, висевший с незапамятных «нулевых» врёмен на здании дома культуры: «Молодёжь — городу, город — молодёжи».

     Только работает в одну сторону.

     Молодёжь задарма отдает невозвратную молодость Городу, неважно какому. А Город в ответ, благодаря за дармовой подарок, выдвигает ипотеку, кредиты, платное образование и медицину, хреновую работу типа дворника–грузчика. Живите и работайте молодёжь!

     Неравноценный получается такой обмен.

     Город забил хрен, большой и толстый, на молодёжь.

     Или тоже случай из жизни, правда, не со мной.

     Одного работягу уволили, не заплатили полностью расчёт.

     Он взял бензин, ночью облил машину начальника и поджёг.

     Иномарка, стоимостью в полтора «ляма», сгорела полностью.

     Изловили поджигателя. Было следствие, суд в итоге.

     Работягу приговорили к двум годам условно.

     Без штрафа и конфискации имущества.

     Видно у бедолаги имущества дорогостоящего не оказалось почему-то.

     На его месте, тоже так сделал бы: спалил и всё, только по-умному, без следов и улик.

     Вопрос в другом. Почему тот начальник не думал о таком исходе?

     Полагаю, работяга его предупреждал.

     Лишние проблемы никому не нужны.

     А начальник наверно надеялся что у того духа не хватит так сделать, всё обойдётся и забудется.

     Не вышло, не обошлось. Зажатый в угол жизненных обстоятельств человек, бывает опасней разъяренного тигра.

     Вперёд меня в кабинет заскочил шустрый старик.

     Кармаль разговаривал по телефону и курил сигару, жестом описывая её полукруг, он не глядя на посетителей как-то нехотя пригласил нас за стол переговоров.

     — Позже перезвоню.

     Сигару он ткнул в пепельницу, подвинул кресло на колёсиках ближе к столу. Начальник хренов, что возьмёшь с него.

     Не хватало ещё императорского казначейства: «ну-с, я вас слушаю судари». И точно:

     — Я вас слушаю, уважаемые Сахабы. О, да никак сам Ранпоче–Баба!

     Ведь я распорядился тебя отпустить. Но какими судьбами ты оказался здесь, и с тобой спутник? Что случилось, Баба? Рассказывай, только покороче: важные дела ждут.

     — Намасте, Кармаль джи. Произошло небольшое злоключение: поссорился с кланом бродячих йогов, а они натравили местных парней, чтобы побить толпой.

     — Но там, в битве, вступился этот храбрый юваон,— старик палкой потыкал в меня.

     — После появились ваши полисмены. Так мы оказались здесь.

     — Так, так. Хорошо, прощаю ему правонарушение, пусть выходит на свободу.

     — Но теперь у него есть нижайшая просьба до вашей милости.

     — Что ж, пусть говорит просьбицу. Возможно, уважу.

     Вперед выступил я с речью:

     — Господин Сахиб или Сахаб, не знаю как обращаться к вам точно.

     Но моё сердце пылает яростью не ведая покоя...

     — Хмм, продолжай, юваон.

     — Я не юваон, о, великий Кармаль, я воин. Но твои слуги отобрали нож, мой клинок. Позволь его вернуть.

     Кармаль улыбнулся недоброй улыбкой нашего Черепа:

      — Что ж, похвально. Похвально.

     Потом заговорил что-то на хинди.

     К тому времени мылся и брился, и захочешь жить — чужому языку научишься за неделю. Но хинди очень плохо понимал.

     Кармаль говорил долго на нём, потом сказал:

     — Переведи ему суть ответа, мой дорогой друг, Ранпоче–Баба.

     Старик перевёл: «Кармаль желает, чтобы вы вычистили сортиры служебные, тогда он отдаст ваш нож».

     Почему люди такие тупые!?

     Почему нельзя по-доброму отдать мой нож?!

     Отдать и всё… я наверно скандалист, а иначе нельзя затопчут, сомнут и задавят. Как всё происходит в нашем безумном обществе.

     — Переводи ему старик;

     «Я сам бывший полисмен. И я, и он, понимает, что после этого он, Сахаб Кармаль, нож не отдаст ни за что. Даже если бы стал самым природным сикхом. Ибо стану принадлежать к касте неприкасаемых, опущенных «петухов».

     Старик перевел на хинди мой краткий спич.

     Если человек сильно напрягается и напрягает других, ему сложно почувствовать, что есть в жизни что-то еще, неуловимое, тонкое и эфемерное.

     То есть, очень сильно был в напряжении.

     Кармаль наверно это почувствовал.

     Отвернулся, порылся в ящике стола и не глядя, кинул мой нож.

     Так, навскидку — в меня.

     Тут без разницы: порежусь или нет.

     Нужно примитивно поймать голой ладонью Мой Нож.

     Нож, легко прокатившись в воздухе, лёг в ладонь как влитой, прирученным зверем.

     Хотят?! Да мало ли… Я уловил настроение Ножа.

     Ничего, ты снова со мной и уйдём отсюда вместе.

     Ну что Кармаль, поговорим?

     Провернул «карателем» пару финтов.

     — Что скажешь, шкура индийская?

     Кармаль, задыхаясь, сипел:

     — Хар, хар… (восклицание похожее на русское: ура, эй–эй, банзай и прочее)

     — Успокойся…! Хар, хар.

     Так правильно, кому охота говорит с ножом, приставленным к шее.

     Нечего злить понапрасну Джоника

     Что скажешь, не будешь звать вертухаев?

     Наклонил нож, чтобы он мог говорить.

     Кармаль пришёл в себя от наглости чужака, озлобленно стал говорить:

     «Тебе всё равно не уйти. Незаконное ношение ножа, это раз.

      (Ножи нельзя носить, даже кухонные. Ношение, почему-то только разрешено сикхам, соответственно, силовикам)

     Драка в общественном месте, это два.

     Я простил эти проступки, ради Ранпоче–Бабы.

     Но теперь нападение на главного полисмена при исполнении, это три.

     Ты приплыл гринго. Всерьёз и надолго. Сгною тебя в тюрьме, как вшивую собаку. Ты станешь неприкасаемым хиджрой!!

     Тебя будут нещадно трахать в камере каждый день, по десять негров зараз!»

     Кармаль ярился, сверкал глазами, извергая потоки брани.

     Да хрен положил, большой толстый на твои законы, и на тебя.

     Вы достали!

     Пусть хрен посасывают, и ваш начальник.

     Почему-то сам захотел «опустить» сеньора Кармаля.

     Здорово он разозлил.

     Ты российских ментов не знаешь, братец бхая Кармаль.

     Не знаешь, как мы на бутылки сажаем, пресс–хаты держим полные «активов», есть наготове ножка от табурета с надетым презервативом смазанная вазелином.

     Но сейчас узнаешь.

     Огляделся по кабинету: на столе стоял графин с водой, табуретки нет под рукой, только кресла. Жаль.

     Взял графин, вылил воду на пол: горлышко узкое — сойдёт, на первый раз. Жестами показал Кармалю, что его ждёт сейчас.

     — Садись на бутылку.

     Он сразу сник, понимая, что перегнул со мной палку.

     Теперь вяло ворочался, немного сопротивлялся, не желая снимать брюки и нагибаться, бормоча что-то несвязное:

     — Эфй словнро таой…

     — Отпусти Кармаля!— призывал старик.

     — Сначала пусть раком встанет!

     — Да пусть живёт, нам некогда ерунду творить! Бежать надо.

     — Неэа хочу…

     А вот шиш вам, сэр Кармаль.

     Только тебе ножку от табуретки, то есть горлышком графином вступлю в очко немазаным. Засуну. Зачем меня злить и нервировать.

     Дайте уйти с ножом.

     Хотел уйти, а мне не дали. Дайте уйти отсюда, обезьяны.

     Я, ты, они — мы все можем быть удалены с игрового поля, под названием жизнь, простым нажатием кнопки, утрированно говоря.

     Бог, или кто-то, нажимает её.

     И ты стираешься. Всё как в футболе.

     Возможно жёлтая карта, когда можно переродиться и вернуться в игру, красная карточка выданная судьёй на один матч.

     Или дисквалификация, насовсем. Без права и без подписи.

     А может кто-то вправду нажмёт.

     Кнопку, которая есть в чемоданчике.

     И тут Дождь застил всё.

     Старик в жёлтом плаще позвал за собой.

     Откуда здесь дождь посереди здания…

     «… Я пошёл…

     Я пошёл.

     Я пошёл…»

     И… оглох и ослеп

     Кто-то кинул гранату светошумовую.

     Может я, а может старик… не знаю точно.

     — А–а–а!— орал наглухо ослеплённый.— Там теракт.

     Арабика и путь домой.

     Где он мой дом, дайте уйти отсюда.

     Звенела сирена оглушающим свистом, то ли натурально в здании, то ли ожившая в голове.

     На ощупь кинул кресло в окно, следом вслепую прыжок со второго этажа.

     И мы с ножом выбрались из горевшего здания.

     Старик подкрался незаметно, стал причитать:

     — Мы что наделали?! Горит. Всё горит! О горе мне!

     Участок горел, а ведь там были люди.

     В Индии с пожарниками плохо, их совсем нет.

     Что делать... тоже огня боюсь. Кинулся, да без толку.

     Огонь обжёг волосы на голове.

     Напрочь. Что со мной творится.

     Так и знал, что втянут во что-то противозаконное.

     Смешно говорить, но моя жизнь вообще беззаконная.

     Как говориться, и ломаного гроша не стоит.

     Когда есть жизнь, ты сам её ставишь на кон: тогда — да.

     Серьезным дядькам, очень серьёзным.

     Которые ни капли не поморщясь сотрут твою жизнь в порошок.

     Аут, называется.

     А пить спиртные напитки в общественных местах тоже не рекомендуется.

     В штате Уттаранчал за это можно получить штраф около $120, или на четыре месяца загреметь в тюрьму.

     Вообще, нежелательно вступать в конфликты с местными жителями, потому что, если дело дойдет до полиции, поддержка будет на стороне местных жителей, а вы получите штраф.

     Всё равно хрен положил, большой толстый.

     Жесть. Да похрену. Пусть посасывают, что тоже неплохо.

     Красиво. Горел закат, и здание полиции в нём.

     Наверно я второй «борман»

     Хотел исчезнуть совсем. Но Досье на меня, тут и там.

     — Идите нахрен. Обезьяны!

     Искры сыпались, попали на мою одежду и прожгли до кожи.

     Вот черт! Больно. Однако.

     Бежал, не видя ничего вокруг, словно за мной гнались все гончие ада.

     Они сверкали тысячами разноцветных глаз.

     — Иди за мной! — приказал старик.

     — Да пошёл ты! Мне и здесь хорошо.

     Устроился на ночлег, где-то за городом.

     Холодно только. Нет палатки — и не надо, так перезимую.

     Легче груз, легче жизнь.

     Идешь и выкидываешь всё ненужное.

     Тут появился Старик, он не отстал.

     Взвалил моё тело на себя как ярмо и потащил.

     Когда-то тоже дружил.

     Цветок обычный, дорожил им.

     Не сейчас, но лучше кота.

     Он лучше, думаю так.

     Волей судьбы он погиб, выкинутый с этажа.

     Потом пил воду, из какого-то кувшина и не мог никак напиться.

     Я в Индии? Да!— в Индии, да где же ещё быть.

     Странный вопрос себе.

     — Идём за мной…!— повторил старик.

     Да идём. #И-и идём же.

     Оказался в странном помещении.

     Темным и тесным, как небольшая кладовка на заводе.

     Каптёрка прапора. Или кандейка завсклада.

     Лишь огонек горел слабым укором где-то сверху.

     Потом она как-то расширилась, словно булгаковская квартира номер 53 в громадный дворец. Старик был рядом, струившись непонятной тенью.

     — А где мы?

     — Трудно сказать мой юваон… мы в другом измерении. Ты же хотел попасть сюда. Так вот оно! Очутиться среди других реальностей, не твоя ли мечта?

     Да. Только как-то странно, как понять эти реальности.

     Ты как бы находишься там, и в тоже время в условиях других реальностей.

     Видел что «я» там делаю и что творил.

     Странное чувство. Раздвоение, растроение личности.

     Даже не так: десятки, моих двойников «джоников» продолжали заниматься своими делами.

     — Мы где?

     — Мы в другом, или сказать в других Тоналях.

     — Как так? Мы что ушли из реальности?

     — Да. На свете есть Место, куда можно уйти из неё.

     — И что теперь старик? Что сейчас делать?

     — Не знаю. Ходи. Смотри. Думай. Сейчас ты у них вместо Бога и архангелов. Смотри перед собой.

     Возникло вроде невесомого экрана, показывается картинка:

     «Ночной город. Несётся машина. За рулём ты или кто-то.

     Свет фар, фура навстречу…»

     —… немой вопрос, связанный с беззвучным криком, посылом в пространство Миров.

     — Ну?!

     — Сделай что-нибудь!

     — Сделай же что нибудь, предупреди его «там», дай знак!

     Закрыл глаза, мне было это трудно сознавать.

     Но Я не хотел.

     Не хотел ничего менять «там» в этой аварии.

     О спасении пусть молят и загробной жизни.

     Пускай так. Пусть. Я. Мы. Они.

     Пусть. Что значит жить…

     Я сам жертва, я сам злодей, я сам судья и палач.

     В одних лицах.

     Что значит — исправится? В той вариантной жизни.

     Так бывает или нет? Или стоит посмотреть иначе — а на фига?

     Да пофиг на меня. Пофиг на всё, забей хрен большой и толстый.

     Смотреть как старик на всё с высокой колокольни, слушая осенний шум листопада?

     Подумать страшно — это же всё Я?!

     От этого можно запросто сойти с ума, находясь в другом мире.

     Что?!! Я делаю там, и там.

     Делая рутину будничных дел, кучу никому ненужных вещей.

     Почему так?

     Когда ты первый раз видишь такое — Вывернутый Мир, Опрокинутая Реальность.

     — Какие-то извивы получаются,— помахал рукой пред собой.— То так она закрутит, то так. Жалко только от чего-то.

     — И не навсегда,— ответил он «я», тому я, с обратной стороны.

     Хотя с другой стороны, может оно к лучшему.

     Мы всегда умираем молодыми

     Мы или я. Наверно я.

     Нет слов, нет слёз: умер, так умер.

     И просто сон, разговаривая сам с собой.

     — Мы где?— снова переспросил, удивляясь всему.

     — Мы везде. И в тоже время нигде. А тела наши по-прежнему в участке.

     Хотел тебе показать немного других миров, что тебе не снились.

     А может в ученики взять. Пойдёшь, чужак из белых стран?

     — Не знаю. Хреново всё как-то. Получается, будущее своё посмотрел?

     — Да. Только, Кармаля не трогай. Прошу. Просто поймай нож и уйдём.

     — Как скажешь. Но, можно погуляю среди миров?

     Старик махнул рукой: мол, гуляй, что с тобой сделаешь несмышлёныш.

     — Я с тобой, а то мало ли…— и стукнул палкой, только она не палкой оказалось, а посохом, который где-то уже видел такой во снах.

     И мы пошли по… трудно выразить словами по чему, собственно.

     Как в походе по дороге в никуда.

     Именно такое понятие.

     Вот травка, тропинка, лес, там речка показалась.

     Почему нет, и ступил на тропинку.

     Вдали виднелась старинная полуразрушенная крепость, перевёрнутая вверх ногами. В землю она упиралась шпилями и башенками, это было её опорой. Странно. Оттуда голос был, он меня звал.

     Ещё страннее стало, когда пошёл по тропинке и захотел свернуть в сторонку. И побежал быстро–быстро, хотел удрать от старика и от всего.

     Пожелал убежать, спрятаться, не важно.

     Долго бежал. Только глядь назад, а я вверх тормашками, над тем же местом и не падаю.

     А старик внизу зубы щерит:

     — Завершай ерундой страдать. Спускайся.

     — Как?— высота приличная, как у высотного дома.

     — Прыгай. Не бойся. Или лети. Тут можно всё.

     Поверил ему, оттолкнулся и полетел, как тогда в прыжке из сбитого самолёта. Только без парашюта, раскидывая руки как подлинный ворон.

     То есть начинающий воронёнок.

     Летишь и всё, вот оно как по настоящему — «бежать по небу».

     Как во сне, только это не сон.

     Щипал себя до крови, и тонуть пробовал в реке.

     Всё натуралистично.

     Захлёбываешься против течения и тонешь вроде, а потом нет.

     — Хватит, стоп. Время на исходе…— необычный проводник по Мирам позвал за собой.— Идём к выходу.

     Старик что-то сделал, щёлк и всё, чары развеялись.

     Мы как сидели, так и сидим в грязной камере, набитой всяким огребьем напротив друг друга.

     Ощупал себя руками, потрогал стену и пол, затем ткнул пальцем самого старика. Он не пропадал, ничего не улетучивалось.

     — Не бойся, юваон. Всего лишь был гипноз с трансом, да немного применил резонансов, вот я и ты — посередине Миров.

     — Что за резонансы такие? И зачем ты так сделал?

     Старик задумался на мгновение и стал говорить:

     «Хотел проверить у тебя одну вещь, как отреагируешь.

     Сколько инстинктов и рефлексов внутри.

     О резонансах, спрашиваешь, закономерно получается.

     Технологии… если взять древние мантры, молитвы — там голосовые вибрации есть: ом, аум, хум, аминь.

     Человек сам себя настраивал на эталонный резонанс, не берём ритуалы с артефактами.

     Наверно ваш рассуль Иса был неким эталоном человека, издавая высокие трепетания–частоты для окружающих, что к нему все тянулись в ученики.

     Вибро–подпись, вибро–отпечаток тоже имеется.

     Как чип, только ментальный.

     По нему входят в те Миры, как по пропуску…»

     Всё-таки странная конструкция выходит для материалистов.

     Есть невидимые неощутимые, даже неизмеримые никакими приборами резонансы–частоты вокруг нас, целый океан.

     Допустим, сделают источник эталонных резонансов, то проникая в нас, человек как-то переработает в себе эти резонансы, потом выдаст на-гора что-то такое физическое, материальное.

     Человек находясь в низкочастотном мире не всегда, да вообще не может способен уловить что-то высокое.

     Тем паче резонанс эталона, буду так выражаться.

     Когда есть знания… неважно какие.

     Как выглядит на практике.

     Вот, сидят напротив друг друга, медитируя в трансе, мастер и ученик, как мы — я со стариком. Тогда да, можно брать и откуда усилить некие составляющие, как Матрица и Резонансы, они одно целое.

     Матрица — «matrix». В переводе на русский: мать–мама.

     Матрица (мама) создаёт Резонансы Эталона.

     А мы её не слушаемся, как непослушные детки.

     — Странные эти Миры,— задумчиво выговорил.— Вроде не один находишься, а вроде один там. Совсем один, понимаешь, Баба?

     Во всех Мирах вместе взятых.

     — Оно, то самое. Да, мой мальчик, это — Ледяная Пустыня Души.

     Абсолютный ноль, там нет ни друзей, ни врагов.

     Одно проявление Миров ты всё-таки словил — осознание Тотального Одиночества. Но тем дальше идти, ты должен понять осознание и принятие факта одиночества уже других людей. Единое сообщество одиноких сердец. Читай «Бхагават Гиту» юваон, там так сказано: «Индивидуальная Душа в иллюзии, самим фактом своего проявления, но она безгрешна в сознании Единства других душ».

     Понятно? Какое оно ни было проявление сознания: кружки по интересам, партии, семьи. Это ещё полбеды, не самое страшное «там».

     — А что там страшного? Пришёл, увидел, сделал что-нибудь и обратно.

     — Э-э, глупец. Не говори так больше. Ты со мной был герой, а в одиночку? Побочные явления после выхода в Миры не заметил?

     Ты помнишь, кто ты есть?

     Старик неспроста задал вопрос, замечая, как неосознанно щупаю его одежду и самого себя, убеждаясь в реальности происходящего.

     — Да блин, Джоник!

     — Повтори ещё раз.

     Повторил, но уже не так твёрдо.

     Кто я? может уже не подлинный Джоник, а всего лишь его копия, взятая с другой реальности.

     — Объясняю, почему так происходит: ты проходишь процедуру

     раз-идентификации привычного «Я» при входе в Миры.

     В этом есть ужас потери истинного «Я» в повседневной жизни.

     Кто находился долго в Мирах, уже не смог собрать себя воедино, сейчас побирается возле дивьядешамов, у святых стоп Шивы, прося подаяния. Видел таких?

     — Да видал. Много их там ошивается.

     — Вот. Причина в разинден… тьфу,— старик выругался.— Не могу второй раз повторить мудрёное слово.

     Я молчал, потихоньку обмозговывая слова старикана.

     Он был прав. Что-то изменилось внутри, не совсем кардинально, но есть отличия, незаметные для окружающих.

     «Да ничего не поменялось: вот стул, вот камера, вот стена — ничего не изменилось и не может измениться, так Ньютон писал,— с надеждой бодрил себя.— Старик просто пугает своей магией….»

     — Я не пугаю…— дед точно прочитал мои мысли.— А бывает так, что человек уходить в Миры. Потом случается опредёлённая ситуация, живая душа преобразуется в энергетический сгусток, вроде призрака, теряя физическую оболочку, и она больше не сможет вернуться в живое тело.

     Пока живое. Потом тело сгнивает. Вероятно, душа получит возможность вернуться обратно, но, увы, возвращаться некуда.

     Так вечно существуешь: ни живой, ни мёртвый.

     — Давай, не спи, задавай маленькие вопросы,— нетерпеливо мотнул головой старик. И я начал спрашивать:

     — Что остаётся после смерти людей? Напоминающего о них, как о реально Живых людях.

     — Ничего нет, по-настоящему. Ни вещи, ни фото, ни видео, ни письма, ни книги — не дадут этого чувства. Ничего, только немного сохранившихся воспоминаний.

     Вещи и видео, они лишь помогают вспоминать эти Воспоминания.

     Воспоминания, если это были родственники, то они крутятся в головах близких людей.

     У сына об отце или о матери, о каком-то близком родственнике.

     Если вместе работали–служили, то в умах сослуживцах.

     — И всё?

     — И всё,— подтвердил старик.— Как пустота, взятая за основу всего.

     Пустота и суета, точнее пустота и наполненность чем-то, две противоположности. Две составляющих мира, как добро и зло, красота и безобразие, жизнь и смерть.

     — Значит, ничего, по сути, не останется после меня, после смерти?

     — Именно. Как от многих других людях. Хотя, не так надо ставить вопросы, ну да ладно.

     Был девятьсот лет назад король Сурьяварман Второй, который построил храм Ангкор–Ват. Он умер давно, а дворец, его детище живёт.

     Ты вот спроси, зачем всё: тиви, сериалы, шоу, рейтинги, скачки на биржах.

     — Ну и зачем?

     — Занять народу мозги, пока идут глобальные процессы.

     — То есть это большая ярмарка?

     — А ты думал всё просто? Идёт создание нового Бога. Цифрового ума на всё человечество, квантового Интеллекта.

     — Слушай старик, а ты можешь научить своим штукам?

     Резонансам, трансу, как там в то Место входить.

     — Да не скромничай, тебя один Знающий уже научил нескольким простым вещам, там, в вашей странной земле, прозванной Зоной. А научить полным знаниям не смогу. Для этого нужны природные способности, которых у тебя нет, и не будет.

     — Это каких же? Хитришь ты что-то старик. Не хочешь учить, так и скажи. Чего вилять хвостом.

     — У тебя конструкция тела, структура мозга не предполагает наличие встроенных при рождении экстрасенсорных каналов.

     Есть несколько типов людей, у которых они встроены.

     Немного больше типов, в которых этих каналы нет.

     Может можно развить каналы самим, но для этого надо приложить титанические усилия, таких людей очень мало.

     Хотя, что если что-то делать наверняка, то получится только в будущих жизнях. Связано со структурой организма, которая формируется в детстве юношестве, с местом и временем рождения, которые в одной жизни никак не поменяешь.

     А ты говоришь по-простому — научи и всё.

     Так не бывает.

     У тебя в мозгах одна болотная каша и животные рефлексы на клеточном уровне. Я тебя специально взял посмотреть на тебя «там», что у тебя внутри творится.

     Объясняю без соплей, без занудных нравоучений религий.

     Пойми: человеческий мир делиться на три начальных категории: магов, мудрецов и воинов. Магом тебе не стать никогда, потому не годишься ты в мои ученики, которому передам все знания.

     Мудрецом — о, не смеши меня Шива, ты туп как упрямый мул.

     Но воином, как стать подлинным Воином в жизни, может помогу.

     Хотя ещё не решил окончательно.

     Если взяться объяснять значения символа «Ци» — ты же ничего не поймёшь. А девять правил движений багуа осмыслишь, юваон?

     Каждый жест, каждое движение, это законы Великой Пустоты.

     — Но ты же показал будущее? Про Кармаля, про нож, как участок горит и пожар.

     — Будущее, Небудущее — без разницы. Про пожар сам немного придумал и внедрил в твой мозг эти ощущения.

     Потому не будь так наивен.

     — Не понимаю,— переспросил.— Что значит — не будь наивен?

     — А то и значит. Как объяснить. Ты говорил, у тебя кот есть?

     — Был, а сейчас пропал.

     — Неважно. Представь на минуту что ты тот самый кот, я твой хозяин.

     Беру тебя на руки, подхожу к окну, стараясь показать тот мир, который есть за стеклом окна.

     Но ты в ответ, вместо того чтобы смотреть за стекло, смотришь просто на него. Смотришь на мух, на разные трещинки в стенах, на игру теней. Смотришь на всё что угодно, но только не на мир, который есть за стеклом.

     Вот смотри: у вас, в Белых странах миллионы людей на свете выражают желание стать сказочными магами.

     Они ходят на тренинги, читаю книги магических клоунов, посещают семинары шарлатанов, покупают якобы волшебные побрякушки у мошенников, которые делают на них состояния.

     Они делают немыслимые вещи.

     Но у них ничего не получиться. Только удастся единицам из миллиона.

     Вместо того чтобы заняться настоящим делом, большинство тратят её на невесть что, тратят на придуманную жизнь из магии.

     А маги черные и белые, истинные маги, забирают вашу энергию, используя её в своих целях. Для искажения земной реальности, в том числе откачивая её у остального народа.

     — Тогда ничего непонятно. Не знаю что важнее: оставить после себя воспоминания, или посмотреть «за стекло».

     — Тебе нравиться обезьяной прыгать между трёх деревьев? Тогда прыгай.

     — Да не хочу я прыгать! Есть же другие пути,— ничего не понимая из беседы, принялся приходить в тихое бешенство.

     — Глупец! Ты думаешь можно сварить кашу из топора?

     Так вари!

     — Я что, второго сорта из людей? Или карма не та?!

     Слушай старик, может тебе платить за учебу?

     — Платить, не платить; карма, не карма — твои понятия дерьмо.

     Глупец, запомни два правила: при проживании в большом объёме — выполнение дхармы саму карму уменьшает в разы.

     И второе — равнозначное отношение ко всему, и ко всем.

     Основная сложность правил — выйти из-под зависимости программы ума, который работает на «Развлечения», вместо концентрирования в одной точке.

     А сам ты не второго, а пятого сорта, по вашим европейским меркам.

     Ты не сможешь подняться на вершину пирамиды, пока бодаешься с простыми охранниками у подножья.

     — За что ты взъелся, Баба?! Миллионы людей живут вообще не задавая вопросы! Никому, и даже не себе!

     — А ты думал, я тебя по головке поглажу и скажу, какую потрясную вещь ты сообщил?

     Я тебя хочу научить понимать: то, что ты считал рестораном и своей мечтой — свинячье корыто. Для остального народа.

     — Оторвать тебя от него хочу, понимаешь!— старик громко застучал палкой по полу камеры.— Если ты жрёшь как свинья из корыта — то Магия для тебя навсегда будет закрыта.

     А ты — обижаешься. А я с тобой всё возюкаюсь.

     Вот зачем, скажи юваон? Какая мне с тебя польза?!

     — Да пошёл ты, и твой буддизм, к чертям собачьим!

     — Хочешь совет бесплатный? Напоследок.

     — Давай, чего жалеть, добивай.

     — Сначала научись белые рубашки носить с галстуками, как делают чернокожие люди в Белых странах.

     — Старик! Ты точно достал! Дурацкими подколами.

     Усмехнувшись, старика ещё никто не веселил, так как я,

     он показал на меня палкой, потом её же постучал по стене камеры.

     Наглядно показывая: что я тупой, как эта ущербная стена.

     Разозлившись, да к чёрту!— и ноги затекли сильно, вскочил, стал бродить по камере.

     Грубо, со злостью отталкивая людей, которые встречались на пути, желая от всей души нарваться на что-то погорячее и поострее.

     Еле сдержался, чтобы не ударить старика.

     Видно цель у него такая — довести до белого каления.

     Снова, как дежа вю, напоминающим скрипом двери в камеру появился мордастый полисмен. Старик подбежал к нему, стал говорить, но протянул он теперь ему не деньги, а простую бумажку.

     Да, старик нам обеим здорово задурил головы магией.

     Наблюдал, что будет дальше по плану.

     А дальше, как было в предвидящем трансе, мордастый ушел с арестантом. Потом он снова пришёл, поманил старика, тот кинулся к нему.

     Мордастый полисмен стоял как вкопанный, находясь в ступоре, словно не понимая что он делает, с открытой дверью камеры нараспашку.

     Старик, уже находясь за решёткой, жестом подозвал к себе: «мол, пошли на волю».

     Отрицательно покачал головой: нет уж, прощай старик, сам иди на этот раз… сам как нибудь. Не нравиться такое будущее, лучше пусть будет другое будущее. Совсем другое, лучше не знать развороты поступков.

     Сильные Маги не могут показать истинное ваше будущее, только предсказать вероятность событий, да и то с большой погрешностью.

     А если могут, настойчиво рекламируя прогнозы, то это шарлатаны.

     На прощание старик взмахнул посохом, прочерчивая знак в воздухе, потом покинул мерными шагами скрюченное пространство тесного тюремного коридора.

     Находясь в камере, почувствовал неведомым доселе чутьём, как сходятся тучи с грозой над головой, насылая жгучие ливни на город.

     Или открывается вход на жертвенную пирамиду.

     Который жду. Тот самый вход. Когда-нибудь.

     Центр правой ладони ожгло, словно там приложили алеющим угольком.

     Дверь решетки сама закрылась по моему мановению пальца.

     И тоже научился. Может старик что-то передал.

     Что делать с таким даром? За всё надо платить.

     Пришло внезапно озарение, что Марг жив, но находится в другой реальности. Пусть поживёт пока там, потом вытащу и мы встретимся в этой или в другой жизни.

     Марг остался живым, это ключевое условие.

     Тут всплыл наказ старика: нет никакой кармы, не нужно за всё платить. Дхарма стирает карму. Одно проистекает из другого.

     Мда, кому карма, а кому она же — дхарма.

     То есть свершение великих действий во благо.

     Хотя за каждыми Деньгами, не так всё просто в Мире.

     Пишешь страницу «жизни», а потом стираешь к чертовой матери.

     Стечение обстоятельств, так говорят. А вы проверьте, как оно бывает.

     В моих словах нет любви, и нет ненависти.

     Ладонь медленно остывала.

     Только теперь дошло, что пытался иносказательно внедрить в мою непутёвую голову старик.

     Вопросы и ответы, ответы и вопросы — так будет всегда.

     Но не это главное.

     А что Главное — ты должен сам решить для себя Самого.

     Прямо сейчас, не откладывая на потом: на завтра, на понедельник, на первое число месяца. Здесь и сейчас.

     Время пришло решаться.

     Мысленно подозвал мордастого человека и обратился к нему уже как человек к человеку (относись ко всем ровно), на равных:

     — Работа нужна мне. Работа, и Побег в Лето.