Аннотация: Написано в соавторстве с Всеволодом Болдыревым и Мариной Давыдовой ( Семара)
СОКРОВИЩЕ МОЕ
Раздражало все. От бьющих в окно солнечных лучей и безвкусной картины на стене до неудобного кресла и зеркальной поверхности стола, на котором, точно затаившаяся гадюка, лежала стопка листов распечатки мелким шрифтом. Дотрагиваться до них не хотелось. На душе было муторно, словно готовился совершить предательство. "Хватит сантиментов! - одернул себя Онежин. - Поздно сомневаться!". Однако подписывать не спешил. Продать родовое гнездо! Но другого выхода нет...
Видит бог, он пытался избежать этого! Прапрадед его бы проклял. Жесткий, говорят, был дядька штабс-капитан лейб-гвардии Волынского полка Владимир Юрьевич Онежин, дураков и слюнтяев не терпел. Настоящая белая кость. Да и умом не обделен. Вовремя сообразил, куда ветер семнадцатого года дует, встал на сторону Кирпичникова. После земли поместья сам отдал в колхоз, зато усадьбу сохранил. Сохранил! А он... "Все из-за отца! - зло подумал Михаил. - Профукал всё в девяностые, болван доверчивый! Только усадьба и оставалась... До сегодняшнего дня".
Михаилу не единожды предлагали продать дом, но он даже думать об этом не хотел. Как говорил Гоша - кочевряжился. Что бы он понимал, делец бездушный! Усадьба была сердцем их семьи. Вырви его - и ничего не останется от Михаила Валерьевича Онежина. Тридцать пять лет, не женат, бездетен, ни братьев, ни сестер, ни солидной профессии. Менеджер среднего звена, офисный планктон, шестеренка - заменить и не вспомнить. Лишь семейное гнездо делало его отличным от других, позволяло чувствовать связь со своим дворянским именем, гордо держать голову наследника старинного рода. Онежину нравилось принимать гостей в усадьбе, ощущая себя барином. Пусть не часто выпадала в последнее время возможность собрать друзей, но о студенческих вечеринках в усадьбе вспоминали до сих пор - со смехом и ностальгией.
Раньше ухитрялся сводить концы с концами. Пускал квартирантов на летний сезон, отдал в аренду местным яблоневый сад... Но усадьба ветшала, ей требовался ремонт, а денег не хватало даже поставить приличный забор. Последняя квитанция на оплату земельного налога пришла с такой астрономической суммой, что Онежин понял: пора перешагнуть через гордость.
Предложение Быкова пришлось как нельзя кстати. В отличие от самого Михаила, друг был везунчиком по жизни, купался в деньгах. Из грязи - в князи. Но лучше уж ему...
- Михаил Валерьевич, вас что-то смущает в договоре? - приторная улыбка нотариуса тоже раздражала. Уж свой процент, и не маленький, крючкотвор получит обязательно. Может и потерпеть малость.
- В самом деле, Миш, подписывай, ведь обговорили уже все. Или передумал? - Гоша напряженно улыбнулся и в нетерпении побарабанил пальцами по столу.
Онежин стиснул ручку, представив на ее месте горло тщедушного нотариуса. Быков с его накачанными в тренажерке мускулами, распирающими дорогой костюм, в такой роли не рисовался. Захотелось схватить друга за волосы и бить мордой об стол до кровавого месива. Михаил вздрогнул, ужаснувшись собственным мыслям. Скрипнул зубами и поставил размашистую подпись на документах. Все! Точно головой в прорубь. Нет больше имения!
- Вот и отлично, - хлопнул в ладоши Гоша. - Дело сделано. Ну что, заедем в кабак, отметим сделку?
- Не хочется, - покачал головой Михаил. - Да и дела еще кое-какие есть...
Уперся ладонями в стол, вставая, и тут же ощутил вибрацию. Гошина труба запиликала веселеньким мотивчиком. Прежде чем друг схватил телефон, Михаил успел заметить на дисплее знакомую мордашку. Полинка! Вот, значит, как... Недолго горевала. Как говорится: можно забрать девушку из деревни, но деревню из девушки - никогда. И все же от того, что отвергнутая возлюбленная выбрала именно Быкова, было безумно обидно. Онежин и сам себе не признался бы, что в тайниках души жалел о принятом меньше года назад решении расстаться с девушкой. Нравилась она ему. Очень нравилась. Да только гонор дворянский не позволил с простушкой судьбу связать. Но теперь стало понятно, от чего Гошке приспичило усадьбу купить. Полинка в старый дом с первого взгляда влюбилась, детей в нем растить мечтала...
- Дела, так дела, - отбив, наконец, звонок, равнодушно согласился Быков, тщетно пытаясь спрятать глуповатую улыбку. - Ты это... Миш, глянь там, может чего из барахла забрать хочешь?
И такая насмешка прозвучала в его предложении, что Онежина аж передернуло. Хамло зажравшееся! От щедрот вроде как предложил. Знал, гад, что антиквариат давно распродан и ничего, кроме хлама, на даче нет. И вдруг как подстегнуло:
- Заберу, - кивнул Михаил, надеясь, что собственное лицо ничего не выражает. Соглашался от обиды, из вредности. Чтобы Гоша мучился: а вдруг напрасно позволил. - Завтра и заберу.
Тень сомнения, пробежавшая по лицу друга, была наградой.
- Поторопись. Потом, уж извини, будешь только по приглашению наведываться. А может, тебе с транспортом подсобить?
Онежин лишь поморщился. Гузовичок пришелся бы кстати. Но просить помощи у этого индюка - увольте. Уж лучше на отцовской "копейке", чай не мебель везти, уместится все.
- Нет, спасибо, - коротко ответил Михаил, мечтая лишь поскорее оказаться на улице. Тяжелая Гошина ладонь панибратски опустилась на плечо.
- Что с баблом думаешь делать? Решил, куда вложишь?
- За границу, наверное, поеду, - неопределенно ответил Онежин. Обсуждать планы с кем бы то ни было он не собирался. - Попутешествую. Может, и жить там останусь.
- Вольному воля. Ты теперь себе это можешь позволить.
Они пожали руки и расстались за порогом офиса. Гоша забрался в новенький БМВ, а Онежин поплелся на автобус.
Машина подпрыгнула на ухабе, заскрежетала ржавым корпусом. Сверток на переднем сидении ворохнулся, приглушенно зашелестел старыми листами. Михаил мысленно помянул недобрым словом отцовский драндулет, а потом невольно улыбнулся. Лучше поздно, чем никогда!
Фраернулся друг Гоша, предложив забрать вещички из усадьбы! Онежин, правда, сглупил, бросил барахло в кладовку и больше месяца не мог собраться разгрести. Хотел уж было прямо на помойку снести, но что-то заставило просмотреть пыльные, заплесневевшие местами книги и тетради прадеда. Никак сама судьба.
Онежин невольно оторвал руку от руля и погладил пакет рядом с собой. "Копейка", словно почувствовав, что контроль ослаб, тут же вильнула вправо, норовя провалиться в очередную яму. Михаил выругался, но почему-то вдруг устыдился собственной несдержанности. Как будто прапрадед мог не одобрить. До чего же хитер был мужик! Симпатическими чернилами записал поверх страниц невинного дневника указания, где спрятал сокровища. Михаилу и в голову не пришло бы, что старинная тетрадка - с двойным дном, если бы не та плесень. Но вот заставила поганая биохимия проявиться несколько слов, а там уж догадался утюгом пройти по страницам.
Машину снова тряхнуло, и Онежин сосредоточился на дороге. Добирался в объезд, чтобы в селе не заметили, что он вернулся. Если не соседи, то сами рабочие сообщат новому хозяину, что Михаил наведывался.
Загнал машину в заросли боярышника, что начинались сразу за оградой, пробрался одному ему ведомой тропкой, остановился на мгновение, залюбовавшись величием старого здания в лучах закатного солнца. Гошка постарался. Конечно, когда бабки есть, оно и не мудрено! С душой отремонтировали. Оставили лестницу - гордость деда! Ступеньки дубовые, от мастики лоснятся. А поручни - загляденье, все в завитках и украшениях, на славу резчик поработал, восстанавливая поломанное... вот только жаль, что стеклопакеты вместо старых дубовых рам влепили. Совсем рассохшиеся были, наверное. А наличники и ставни сохранили... Веранду, конечно, облагородили...
Двор расчистили под парковку. Михаил прокрался в закатных тенях к заднему крыльцу - скрипучие деревянные ступени заменили на каменные. Хоть не услышит никто. Да и кому здесь слышать? Рабочие, поди, уже давно бухают в своих вагончиках. Только серая кошка недобро зыркала из кустов. Онежин передернул плечами. Тупому животному не понять, зачем нужны деньги.
Ничего постыдного в своем поступке он не видел. Сокровища - его. Ему они нужнее, у Гоши и так все есть, а чего нет - купит. Вон, даже Полинка...
В кухне ремонт еще не закончили. Михаил нашел люк в подпол. Оставили! Это хорошо! Спустился по крутой лестнице. Большое, с арочными перегородками помещение, беспорядочно уставленное стеллажами, напоминало лабиринт. Здесь, похоже, еще не делали косметику, только заднюю стену укрепили, сняв закрепленные на ней полки. На прочих поблескивали в луче фонарика пыльные пустые банки, какие-то железяки...
Когда удалось разглядеть, наконец, очертания чего-то, отдаленно похожего на низкую дверцу, Онежин остановился. "Как в коморке папы Карло! А за дверцей - сокровища!" - мелькнула бесшабашно-радостная мысль. Михаил осторожно приблизился к стене, провел рукой по дереву. Дверь казалась вросшей в пол и каменную кладку вокруг. Пальцы покрылись чем-то влажным и склизким.
- Врешь, не возьмешь! - прошептал Онежин со злым азартом. Опустил на пол сумку, порылся в ней, нашел фомку. Понадобилось минут двадцать, чтобы даже не открыть - выкрошить прогнившее сырое дерево. Наконец стало возможным протиснуться в лаз. Михаил вспотел и запыхался, а потому чуть не задохнулся от подкатившей к горлу тошноты. Воздух в глубине казался неживым, застоявшимся за почти столетие. Наверху, в комнатах, от печи ничего не осталось - лет тридцать назад отец, делая ремонт, расширил помещения, убрав конструкцию. Воздух в этот погребок не просачивался уже давно, разбухшая от сырости дверь пробкой затыкала вход. Ну что ж, теперь он оказался откупорен.
Дальше, если верить дневнику, находились две ступеньки. Михаил посветил вперед и хмыкнул. Прадед был точен, как путеводитель. Основание "голландки" приходилось аккурат возле лестницы. Как Михаил пролез в дыру на четвереньках, так и сполз вниз, держа фонарик в зубах. Из груди поднимался ликующий смех. Узнал! Нашел! Самая малость осталась...
Чувствуя невероятный прилив сил, легко поднялся, протиснулся мимо печи. Принялся методично отсчитывать ряды кирпичей от пола у самой стены. Искомые два и впрямь, казалось, пошатывались в своих гнездах. Михаил подковырял ножом углубление между ними, вставил фомку, принялся на нее давить. Было ужасно неудобно, места не хватало, а вскоре не стало хватать и воздуха. Непривыкший к физическим нагрузкам Онежин даже испугался в какой-то момент, что не справится со слежавшейся глиной, не доберется до вожделенного тайника. Кровь ударила в голову. С громким криком отчаянья Михаил навалился на фомку всем весом. Печь вздрогнула. Сверху посыпалась колючее крошево, больно впиваясь в глаза. Но кладка сдвинулась!
Второй рывок почти на четверть выдвинул вперед неподатливый кирпич, но и обломал его край. Чертыхнувшись, Михаил снова взялся за фомку, вложив на этот раз в действие не только силу, но и всю свою злость. Кладка поддалась. Печь пошатнулась. Вдоль стены пошла трещина. Но Онежину было не до того. Просунув фомку в образовавшуюся щель и обнаружив за ней пустоту, рванул на себя переднюю стенку тайника. Что-то грохнуло и посыпалось в дымоходе. Под потолком застонало и заскрипело. Не обращая внимания на странные звуки, Михаил запустил обе руки в углубление, нащупал холодную металлическую поверхность. Луч пристроенного на притолоке фонаря не попадал внутрь, однако и на ощупь было понятно, что там какой-то ящик. Онежин изо всех сил рванул его на себя...
Вся конструкция печи вздохнула и через секунду с грохотом обрушилась - как показалось Михаилу, ему на руки. Он ослеп от боли и поднявшейся тучи пыли. Закричал, тут же закашлялся и начал задыхаться - колючая взвесь забилась в нос, рот заполнился горькой вязкой слюной. Онежин инстинктивно отпрянул, почувствовал, как осколки кирпичей сдирают рукава вместе с кожей. Фамильный перстень на левой руке, - единственное, что сохранилось от былой роскоши - прижатый непомерным весом, вдавился в плоть. Не останови стена за спиной это движение, мог бы остаться вовсе без кистей. Новый приступ боли прочистил мозги. Михаил навалился на гору обломков плечом, заставил-таки ее сдвинуться и сумел освободиться. Но это усилие вымотало окончательно. Он медленно сполз на пол и отключился.
Очнулся от удушья. Организм стремился избавиться от набившейся в легкие пыли, кашель раздирал горло, заставляя сотрясаться, как в агонии. Левая рука болталась плетью, причиняя боль при каждом движении. Луч так и не погасшего фонарика стал радостной новостью. Как оказалось, единственной. Рухнувшая печь кубистическим монолитом топорщилась там, где еще недавно были ступени, полностью перекрывая выход из погребка. Михаил едва не завыл от ужаса, представив, что замурован здесь заживо. Но уже в следующую секунду адреналин подстегнул к действию.
Поднял фомку. Не обращая внимания на боль, принялся разгребать завал здоровой рукой. Внезапно инструмент легко проскользнул между двумя обломками. Ни на что особо не надеясь, Михаил все же вытащил аккуратно пару камней и посветил внутрь провала. Крышка от топки не позволила до конца провалиться части щебня, и под ней образовался низкий лаз. В конце его виднелась практически не засыпанная нижняя ступенька. Если протиснуться, можно прокопаться к выходу. Выбора все равно не было. Пришлось рискнуть. Фонарик Онежин кинул вперед, зажав в правой руке фомку. Перед глазами все плыло от боли и духоты, но он упорно проковыривал проход на свободу. Пока чертиком из табакерки не выпрыгнула паническая мысль: "Сокровище! Оно же осталось там, в начале завала!" Михаил вздрогнул от отчаянья. Тяжелая чугунная крышка сдвинулась.
Онежин не знал, сколько времени прошло, прежде чем снова увидел впереди свет. На этот раз свобода не казалась такой уж недосягаемой, и он рванулся вперед.
- Поля, переезжай ко мне. Вот фигли тебе в общаге ютиться? Возьми, - Гоша протянул связку запасных ключей. Волновался, как мальчишка. Взгляд в ожидании прилип к лицу подруги. - У тебя же выходной. Я Санька на пикапе с тобой отряжу, он и барахло перетащить поможет.
Смеявшаяся мгновение назад девушка, сразу посерьезнела. Взяла ключи, пальчиком расправила на ладони.
- Гоша, я...
Зазвонивший некстати телефон прервал ее слова.
- Извини, - Быков матюкнулся про себя, сбросил вызов. Не до разговоров. - Продолжай.
Напряженная поза Поли и отсутствие радости на лице вызывали у Гоши беспокойство. Так счастливые женщины себя не ведут, получая приглашение переехать из общаги в роскошную городскую квартиру!
Телефон вновь разразился нетерпеливой трелью. Да кому там неймется?! Быков потянулся отключить его совсем, но ладонь девушки легла ему на руку.
- Ответь. Вдруг что-то важное.
Что может быть сейчас важнее ее решения? Быков скрипнул зубами, но послушно нажал кнопку вызова. Звонил прораб Митрич, отвечавший за ремонт особняка. Нес какую-то чушь про собаку, дауна, звуки и странности в доме. Пьяный что ли? Гоша, хмуря лоб, никак не мог врубиться в сумбурную речь Митрича.
- Значит так, я сейчас приеду. На месте и разберемся, - не слушая дальнейший бред бригадира, Быков в раздражении отключил телефон. Повернулся к Полине.
- Проблемы? - спросила она участливо.
- А, - отмахнулся Гоша, - не обращай внимания. Налакаются водки, а потом им мерещится черт-те что. - Он взглянул на девушку, бережно взял ее маленькую ручку в свои ладони. - Ну, что скажешь, Поля?
Она помолчала, подбирая слова.
- Я должна подумать, Гоша.
- О чем думать?! - вскинулся Быков. - Ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь!
- Ты хороший, Гоша, добрый, чуткий, - она закусила губу. - Не хочу, чтобы ты потом пожалел о своем решении. Я из простой семьи...
- Я тоже не барон! Какая разница... - растерялся Быков.
- Для Миши была, - проговорила Поля тихо.
- Мишка дурак и недотепа! - взорвался Гоша. - Растренькал последнее, упустил такую женщину! Усадьбу - и ту... Хорошо, я выкупил, хоть сохраню теперь. А то пускал на постой всякую шваль, того и гляди сожгли бы, - заметив, что девушке неприятен этот разговор, Быков притушил давний гнев на друга. - Поль, решайся!
Она лишь покачала головой и положила на стол ключи. Взяла сумочку, посмотрела на Гошу и улыбнулась той солнечной улыбкой, от которой Быкову самому всегда хотелось улыбаться.
- Все и так хорошо, Гоша. Правда. Не торопи меня, ладно?
- Как скажешь...
Быков смотрел в окно, как Поля садится в такси, и с горечью думал: "Помнит еще Мишку. А он так по-свински поступил с ней... Балбес! Таких девушек сразу в ЗАГС тащить нужно... Да?.. Да!"
Стоя в глубокой тени боярышника, Михаил наблюдал за летучкой, устроенной прорабом во дворе. Слышно было не все, но Онежин надеялся, что узнает главное: когда начнутся ремонтные работы в подвале. Можно было подойти поближе, но даун Сёма, сын одного из работяг, слонялся вокруг и мог снова заметить незваного гостя.
Третьего дня, очнувшись в подвале, Михаил не смог сообразить, сколько времени провалялся без сознания. Рука опухла и не слушалась, но отчего-то не болела совсем. Можно было попробовать прокопаться к кладу, да только фомка осталась в завале, а других инструментов на стеллажах не нашлось. Онежин понадеялся, что удастся позаимствовать кое-что у работяг, но, как оказалось, выбрал неподходящее время - в кухне работали. Пришлось ждать, пока все затихнет - лишь тогда рискнул Михаил выглянуть наружу, посмотреть, что творится. И нарвался на шавку. Приблудной кабыздошке кто-то из ремонтников постелил на полу побитый молью старый дедовский тулуп. Это выглядело оскорбительным, холопским хамством. У Онежина в глазах потемнело от злости. Чуть не выдал себя, высунувшись, - так хотелось удавить мерзкую тварь. Вовремя услышал, что в кухню идут, успел нырнуть в подпол. Вот только псина его заметила. Да как завыла! Охранница хренова!
И ладно бы только раз так среагировала. Куда там! Ей подвал словно медом помазали - все скреблась и норовила прошмыгнуть вниз. Надолго бы Михаил от нее там не спрятался. Пришлось принимать меры. Дождался, пока работяги упьются под вечер, затаился в родительской спальне - туда теперь шавку переселили, а то в кухне воем житья не давала самим ремонтникам. Как псина на новое место приперлась укладываться, так и обрушил на нее этажерку. Старенькая была, хромоногая, а на нее еще инструментов тяжеленных покидали. Онежин совсем не хотел, чтобы кто-то злой умысел заподозрил, от того и подстроил несчастный случай. Работяги из своих вагончиков на грохот прибежать не должны были. Да только любопытного дауна Михаил не учел. Чуть не врезался в него в дверях. Напугал дурачка до истерики.
Задумавшись, Онежин не заметил, как планерка закончилась, рабочие начали расходиться со двора. И тут из дома показался дурачок. Когда только успел войти? Пер в одиночку чугунную батарею секций на шесть.
- Сёма, осторожно! - крикнул один из рабочих, но опоздал.
Нога придурка поехала на ступеньке, он неуклюже взмахнул руками, оттолкнув от себя батарею. Брызнули щепки полированного дуба. Онежин чуть не закричал от ужаса, увидев, как разлетелось крыльцо.
Разбитая лестница была первой каплей, упавшей в клепсидру ненависти к Сёме. В тот день Онежин почти опрокинул на дурака тяжелую связку арматуры. Но рука дрогнула, совесть не позволила лишить человека жизни. Михаил испугался самого себя, в панике кинулся к "жигуленку", погнал прочь от усадьбы, уже не беспокоясь о том, что заметят, узнают, поймают. "Копейку" трясло и подкидывал, и в какой-то момент, стукнувшись головой о потолок, Онежин ударил по тормозам. Что он делает? Куда мчится? Как живое, представилось лицо прадеда - хмурое, осуждающее. Вот так все бросить? Наследие... Сокровище! Оно пело в сознании, звало сладким голосом сирены. Повинуясь ему, Михаил развернул машину.
Очнулся Онежин опять в подвале и долго не мог понять, как здесь оказался. Обратная дорога начисто выпала из памяти. "Вот ведь распсиховался, как институтка! Нужно было не истерить, а прихлопнуть уродца!" - озлился он вдруг на самого себя. Мысль вызвала неприятие, но уже совсем не такое резкое. Злоба осталась плескаться на дне сознания.
Тупо процарапанные ножом резные балясины перил, разбитый уроненной кувалдой старинный керамический вазон на веранде - и это только за один день! Мелкие Сёмины прегрешения собирались в один ком, грозящий сорваться лавиной. Последней каплей, переполнившей чашу терпения Михаила, стало внезапно возникшее у дурака любопытство к подвалу. Даун сунул свой нос-пуговку в подпол, покривил и без того уродскую рожу, а потом припер вниз лом с явным намерением покопаться в груде битых кирпичей. И Онежин не выдержал - обрушил на Сёму стеллаж. Откуда силы взялись вырвать крепежи из стены, сам не знал, но испытал почти оргастическое наслаждение, наблюдая, как хрипит, корчится под тяжестью обломков, а после и вовсе затихает ненавистный полудурок.
Лишь когда началась паника, и все набились в подвал, сообразил, какую глупость сделал, порешив уродца именно здесь. Испугался, что привлек излишнее внимание к заваленному закутку. Но, как оказалось, нет худа без добра. Пока выносили тело, да шныряли, обнюхивая все, менты, пока, матерясь и лебезя одновременно, перетирал с ними Гоша, никому не было дела до лишней груды кирпичей - ремонт же. А после, удрученные и напуганные, работяги и вовсе отказались делать что-то в подвале. Быков поорал, поскандалил, но в итоге махнул рукой и договорился с Митричем, что в конце лета, после дачного сезона тот подгонит другую бригаду и ничего ей о несчастном случае рассказывать не станет...
Гоша был доволен: Поля не находила слов, чтобы описать восторг. Он привел ее не в окруженный морем бурьяна полуразвалившийся сарай, коим так гордился Онежин. Теперь это место по праву можно было назвать усадьбой. Землю вокруг облагородили, местами постелив газон, высадив декоративные деревья и посыпав дорожки белым керамзитом. Интерьер был восстановлен в стиле ампир и ненавязчиво разбавлен редкими элементами модерна, скрадывающими современные девайсы... так, по крайней мере, описывал это слащавый дизайнер.
- Этот дом - просто сокровище! А тебе удалось огранить бриллиант, ничего не испортив! - счастливо воскликнула девушка.
- Я старался, - скупо улыбнулся Быков.
За восторг любимой и усладу для собственных глаз пришлось раскошелиться. Но теперь, глядя на сияющее лицо Поленьки, Гоша ни о чем не жалел. Пожалуй, лишь огромный откат ментам, замявшим гибель Сёмы, по-прежнему камнем висел на шее. Но что поделать...
Отец дауна на заказчика зла не держал, стойко отказался от компенсации, но Быков упрямо взял на себя похоронные расходы. Обидно, конечно, что подвал так и не привели в порядок. Мечталось поставить там бильярдный стол и бар под старину. Ну да ладно, закончится лето, уедут они с Полей в город окончательно, тогда и это сделается. А на новоселье и обойтись можно.
Новоселье... Завтра... Отказ Поленьки просто переехать к нему подтолкнул Гошу к серьезному решению. Он не мог позволить себе потерять свое сокровище.
- Поля. Нам нужно поговорить.
Девушка обернулась, блеснув улыбкой, лукаво прищурилась.
- И чего это ты там за спиной прячешь?
- Вот, - пробормотал Быков, показав треугольную коробочку алого бархата. Он мог легко уговорить даже самого неуступчивого партнера, тремя словами заставить покраснеть пьяного дворника, а тут словно язык проглотил...
В себя привел его глухой скрип в западной комнате. Словно кто-то отворил оконную раму. Но Гоша знал, что на участке сейчас никого, поэтому списал все на ветер. Зато собрал мысли в кучу и выдал на-гора:
- Я коробку пока не открываю. Ты девушка умная - поймешь, чего хочу... Стоп! - он вскинул руку, заметив, что губы Поли приоткрылись. - Не говори ничего. Еще не время. Будем праздновать новоселье - ответишь. Успеешь все обдумать.
- Экий ты таинственный! - хмыкнула Полина. - Еще не успел в усадьбу въехать, а уж весь в интригах погряз.
- Чего?!
- Вот тебе часть моего ответа, на часть твоего вопроса, - она подошла и легонько прикоснулась губами к его щеке. Затем прошептала: - Это новоселье будет не только твоим.
Снова заскрипело.
- Что там такое? - встрепенулась девушка. - Сквозняк?
- Наверное... - неуверенно отозвался Быков. Он вспомнил: когда смотрел с фасада, все окна были закрыты. - Пойдем, я тебе веранду покажу.
И вдруг что-то холодное сжало горло, лишая воздуха, заставляя сердце сбиваться с ритма, но главное, высасывая всю радость от поцелуя Поленьки. "Не по дешевке женушку покупаешь!" - вторглась в сознание странная, словно навязанная со стороны мысль.
Гоша вздрогнул и, взяв под руку Полю, решительно повел ее прочь из комнаты.
Михаил едва успел отскочить от приоткрытой двери и спрятаться, впечатавшись спиной в стенку за шкафом. Видеть, как Гоша прикасается к Поле, было невыносимо, но Онежин заставил себя сдержаться, не кинулся на бывшего друга, не выдал своего присутствия зубовным скрежетом.
Нет, теперь он точно знал, что не станет торопиться, показываться раньше времени. Нужно выждать подходящий момент и сделать все так, чтобы комар носа не подточил. Как с Сёмой. Поначалу ужас и эйфория от содеянного накатывали волнами, сменяли друг друга. Но постепенно пришла подспудная радость всемогущества.
Когда затихла шумиха после гибели Сёмы, Михаил было обрадовался, что подвал оставят пока в покое, но потом пришел к выводу, что не стоит шуметь и возиться, пока рабочие в доме. Вот как закончится ремонт...
Закончился. И сразу приперся Гоша. Да не один, а с Полькой. Предложение сделал, гад! И курва эта ластится к нему, отказываться не собирается. Нет, правильно все же сделал, что от Польки избавился! Не был он ей нужен совсем. На дом засматривалась, на гнездо родовое. Стерва! Вон как быстро сообразила, у кого мошна потуже, да переметнулась.
От вида обнимающейся на веранде пары к горлу подкатывала горькая обида. Михаил ветром вылетел из комнаты, хлопнул дверью, уже не беспокоясь, что его могут услышать.
Гоша проснулся в поту. Было душно, неудобно и неуютно. В комнате царил мрак настолько плотный, что хоть ножом режь. Быков шумно вздохнул, но зашелся кашлем. Пыль во рту! Дернулся, ударился обо что-то твердое и холодное. Выставил вперед ладони: пальцы коснулись кирпичной кладки, покрытой наплывами цемента.
- Твою мать! - взвизгнул, отплевываясь, Гоша.
Подался назад. Ударился теменем так, что в голове зазвенело. Стена... сплошняком... везде... Каменный мешок! Стало трудно дышать. Воздух казался тяжелым, сухим, как песок, царапал глотку и легкие. Желудок скрутило узлом. Взрослый состоявшийся мужчина жалобно заскулил. Рванул вперед, принялся исступленно царапать кладку, бить по ней кулаками. Боли не чувствовал. Руки стали липкими от крови и пота... Гоша крепко зажмурился.
И вдруг все закончилось.
Прохладные мягкие ладони словно вытащили его из кошмара. Быков открыл глаза. Из окна лился лунный свет. Тикали часы, в клетке шумно возился и клекотал попугай Виссарион.
- Гоша, что с тобой? - над ним нависло лицо Полины. Ее ладонь легла ему на лоб, мигом прогнав жар, рассеяв страхи. - Кошмар? Не бойся. Ты уже взрослый мальчик.
- Полька! - Гоша прильнул к девушке, зарылся лицом в локоны. - Сокровище мое...
Никогда еще он не испытывал такой нежности к женщине. Готов был стиснуть ее в объятиях и никогда больше не отпускать.
И вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Холодный. Злобный. Воздух задрожал от ненависти. Попугай бросился на прутья, едва не перевернув клетку. По глиняной вазе с цветами, стоявшей в изголовье кровати, поползла трещина. Тонкой струйкой брызнула вода.
- Что это было? - удивилась Полина, переставляя вазу на стол и критически разглядывая намокшую подушку.
- Старье, - спокойно ответил Гоша. - Наверно, Мишка оставил... Пойдем, выпьем чаю. Все одно - спать неохота.
А что он еще мог ей сказать? Уж не то ли, что услышал перед тем, как треснула ваза? Ножом по стеклу: "Мразь!"
Михаил хватал ртом воздух, пытаясь понять, что произошло. Он вовсе не собирался лезть в спальню к Гошке. Полину искал. Зачем - и сам не смог бы объяснить. Что скажет ей, если встретит, не знал тоже. Но вот тянуло хоть издали увидеть. Увидел. В объятиях Быкова. Прижималась к нему, улыбалась во сне. И отчего-то вдруг вспомнилось, как выбирался с покалеченной рукой из каменного мешка и думал о том, чтобы выжить, а не о счастье. Из-за него!
Гоша вдруг захрипел, руки лихорадочно задвигались, словно ощупывая что-то вокруг, по телу прошла судорога. Словно не Онежин, а он, Быков был замурован в подполе. Вздрогнула, приподнялась на локте Поля, потрясла любовника за плечо. Но тот продолжал метаться. Тогда девушка склонилась к Гоше, принялась покрывать поцелуями искаженное судорогой лицо. И на мгновение Михаилу показалось, что тогда, в завале она вот так же ангелом склонялась к нему, спасая, даря силы бороться. Миг - и все закончилось. Быков проснулся, прижал Полину к себе, зарылся лицом ей в волосы. Онежину нестерпимо захотелось проломить голову сопернику. "Мразь!" - мысленно выкрикнул Михаил и представил, как со всего маху опускает на макушку предателя стоявшую тут же цветочную вазу. Тренькнуло. Брызнуло. Истошно заорал попугай. Вскочила, отряхиваясь Поля...
"Что это было? Что?! Это... я?!"
Каменная стена фасада холодила спину. Из открытого окна кухни доносились тихие голоса Полины и Быкова. Тянуло ароматами малины и сдобы. В желудке заурчало. Михаил с удивлением понял, что не помнит, когда ел в последний раз. Впрочем, сейчас было не до того. Ваза... Он ощутил, как она поддалась под пальцами, хотя стоял в паре метров, у самой двери. Неужели?.. Ему доводилось слышать, что после тяжелых стрессов у людей могут проявиться паранормальные способности. Стрессов за последнее время хватало. Но если так, то... Он должен был проверить! Медленно повернув голову, Онежин мысленно потянулся к креслу-качалке в дальнем конце веранды...
Лучшего новоселья Гоша и представить не мог. Шумно, весело, музыка играет. Еда из ресторана на любой вкус. Гости в восторге, по-доброму завидуют и несут дорогие подарки...
"Подарки? Да кому они нужны! - думал Быков, глядя на кольцо на Полинином пальце. - Вот где главный подарок!"
Мучительное ожидание ответа и ночной кошмар едва не довели Гошу до нервного срыва, но теперь можно забыть про все. Потому что Полина вышла из своей комнаты с брильянтом на пальце.
Жалобы рабочих, шорохи в подвале, дохлые псы и идиоты, кошмары... Да и хрен с ними! Вот оно, счастье! Хозяйкой плывет по залу, улыбается гостям.
- А где Онежин? - спросила у Быкова Алла, их однокурсница. - Чего не пришел? Очень уж охота на этого индюка посмотреть! "Безродные, и грязь под ногтями въелась..." - она очень правдоподобно сымитировала интонации Михаила. А потом презрительно добавила: - Ну и что теперь? Помещик фигов...
- Глупо ерничать! У всех черные дни бывают, - Гоша неодобрительно посмотрел на гостью. Его беспокоило, что Мишка не пришел. На звонки после сделки тот отвечал неохотно, а в последние дни и вовсе пропал. Обиделся? На что? Думать об этом было гадко до озноба. Но, елки-палки, кто ему виноват? Работать нужно, а не родословной гордиться! Графин несчастный...
- Эту песню мы посвящаем Игорю Быкову! - заголосил в микрофон приглашенный ди-джей. - Хорошему человеку и настоящему мужику! Хозяину этого прекрасного дома, исторического памятника, который без него очень скоро просто развалился бы в руках вырожденного князька.
Быков закипал. Он ничего не имел против здравиц, но подколки со стороны других в адрес Михаила казались какими-то особенно злыми. Мишка его друг - пусть непутевый! - и не заслуживает издевательств за спиной. Но шутку подхватили. Гоша слышал, как в общем гуле то и дело звучало имя Онежина - насмешливо, уничижительно... От этого становилось не только горько, но и жутко. Словно кто-то смотрел в спину, безмолвно перечисляя прегрешения. Даже показалось, будто подкрался вплотную, прошептал в самое ухо: "За все тебе воздастся!". Быков затравленно заозирался, чувствуя, как вновь берет за горло леденящий ужас ночных кошмаров.
Спасла Полина.
- Как насчет небольшой репетиции? - шепнула, подойдя незаметно, когда разухабистую застольную песню сменил медленный и красивый мотив. Гоша вздрогнул, но тут же успокоился. - Не вальс, конечно, но вполне...
Быков не умел и не любил танцевать - чувствовал себя медведем. Но в этот миг был на все согласен. Подхватил невесту, вынес на середину зала. Полина потянулась к нему, их губы встретились...
Трижды моргнул свет. Из колонок выстрелило низким, басовым гулом.
- Мать твою! - рявкнул Гоша, с сожалением опуская прекрасную ношу. - Проводку поменяли хреново! Мастера...
Неожиданно самый большой стол с грохотом проехал метра два и замер, сбив с ног Аллу. Воцарилась гнетущая тишина, и лишь в колонках раздавался неприятный скрежет, словно кто-то ногтями скреб по струнам. Люди замерли, боясь пошевелиться. Сервировочные приборы на столах задрожали, наполняя звоном все помещение. Тихо и испуганно запищала, отползая к французскому окну, Алла... Стол дернулся и ринулся следом. Прежде чем кто-то успел опомниться, край столешницы ударился в стекло. Большой осколок скользнул вниз, перерубив шею девушки. Стол застыл, как ни в чем не бывало. По краю скатерти расползалось алое пятно.
Завизжала женщина, но в следующий миг ее голос перекрыл басовитый гул, нагнетая и без того царившую атмосферу ужаса. И вдруг затрещало, заискрило, толстый силовой кабель, зажив собственной жизнью, разорвался пополам, разъяренной змеей атаковал ди-джея. Тот закричал, попытался закрыться руками, но кабель оказался проворней, хлестнул по лицу, а потом, будто прицелившись, глубоко вонзился в глаз. Напряжение заставило уже мертвое тело забиться в судорогах.
Началась давка. Люди ломились к двери, сбивая друг друга с ног. Взрывались светильники, метались в воздухе ножи и вилки. Кровь заливала пол. Все крики слились в один - неутихающий и пронзительный...
Гоша поборол оцепенение, заметался глазами в поисках Полины. Она стояла у двери в коридор, ведущий в кухню. Просто стояла, пристально глядя в темный проем. Словно все, что происходило вокруг, не имело к ней никакого отношения. Зато там, во мраке, было нечто важное, известное ей одной. Расталкивая локтями прущих навстречу гостей, Быков рванул к любимой. Искрили провода, дымились усилители, наполняя воздух вонью горелого пластика. За спиной со звоном рухнула люстра, разбрызгивая смертоносные осколки. Гоша не обернулся, поэтому не увидел, как зазмеилась по потолку трещина от вырывающейся на свободу проводки, как шнур хищно изогнулся. Горло Быкову захлестнула петля. Он упал на колени, попытался сорвать удавку. Захрипел, страшно выпучив глаза. Холод проникал в каждую косточку, дрожь пронеслась по телу.
А затем - рывок, хруст и плотный могильный мрак.
Михаил тихо и счастливо засмеялся. Он словно собственными руками затягивал петлю на шее у Быкова. Это наполняло эйфорией, какой-то небывалой силой. Сладковатый запах крови и легкого дымка щекотал ноздри. Где-то что-то начинало гореть. Мысль о том, что от усадьбы может остаться пепелище, обрадовала необычайно. "Не мне - так никому! - зло и весело подумал Онежин. - Не гулять холопам в хоромах барских!". Нужно только успеть забрать сокровище. И тогда он оставит прошлое в прошлом, начнет новую жизнь. Почему-то Михаил был уверен, что стоит только взяться за дело, и до заветной шкатулки доберется сразу, почти не прикладывая усилий. Хотелось еще постоять тут невидимым, насладиться всеобщим страхом.
И тут он почувствовал на себе взгляд.
Поля, застыв в проходе, смотрела прямо на него. Удивленно и радостно, с печалью и сожалением. А еще было в ее глазах что-то такое, от чего показалось Онежину, что все зря и не нужно, что где-то ошибся, накосячил, сбился с пути. И стало так страшно и больно! Не выдержал, сорвался с места, бросился бежать - в кухню, а оттуда вниз, в подпол. То ли чтобы спрятаться от Полиного взгляда, то ли к сокровищу, которое даст наконец свободу и позволит забыть обо всем.
- Миша! Миша, постой!
Звонкий голос перекрыл какофонию человеческого ужаса, нагнал, ударил в спину, накрыл паникой. "Не надо! Не надо, Полька! Не смей! Не ходи за мной!" - Онежин и сам не понимал, отчего так страшится встречи с девушкой с глазу на глаз. Несся сквозь тьму подвала, через силу заставляя себя сконцентрироваться на главной цели - поиске клада. Позади что-то зазвенело, посыпалось. Вскрикнула Полина. Глухо бумкнул и заскрипел от удара стеллаж. Послышался звук падения тела и тихий стон. Михаил застыл. Собственный неясный страх смешался со страхом за Полю. Но идти обратно не хотелось. Совсем не хотелось.
- Миша... Помоги, Миша... Мишенька... - Поля всхлипнула, похоже, пошевелилась, и снова что-то гулко брякнуло и зазвенело.
Онежин медленно повернулся, осторожно шагнул вбок, прислушался. Видел он в темноте прекрасно, но до сих пор не задавался вопросом, отчего так.
- Ми-и-иша! - жалобно простонала Полина.
Он двинулся на звук. Полина сидела на полу, прислонившись к стене, вокруг - битое стекло, чуть в стороне - слетевшая с ноги туфелька. Один из осколков вонзился в предплечье - капельки крови стекали по пальцам и уже образовали маленькую лужицу на пыльном полу. Видно все было отчетливо, словно при ярком свете. Онежин затряс головой, отгоняя внезапно появившееся желание кинуться на выручку. Жалость и нежность - откуда они теперь? Зачем? Нет, он не станет к ней подходить, прикасаться...
- Погоди, босиком не вставай, порежешься, - но не помочь не смог - левитировал туфельку прямо девушке в руку. Полина взвизгнула. - Не ходи за мной, Полька, убирайся отсюда, - добавил резко.
- Ты?.. Это ты?.. Как?
Он промолчал - не объяснять же! Развернулся и двинулся прочь.
- Почему... почему я тебя вижу? Только тебя... Темно же... - полетело в спину.
Ужас накрыл Онежина, он не знал, не хотел знать, что стояло за словами Полины. Развернулся и бросился бежать - к завалу, к сокровищу, к светлому будущему.
- Стой!
Хруст стекла, тихий вскрик, торопливый перестук каблучков. Скорее! Вот уже видны впереди битые кирпичи.
- Миша!
Бежать дальше было некуда. Он все же обернулся. Поля оказалась совсем близко - догнала легко, подсветив себе дорогу мобильником. Онежин дернулся в сторону. Напрасно. Она разгадала его маневр, выкинула вперед руку, норовя схватить за полу куртки. Ладонь девушки прошла сквозь одежду, сквозь плоть, в груди Михаила разлился мертвенный холод. Глаза Полины расширились. Медленно, словно не отдавая себе отчета в том, что делает, она шагнула назад. Повела рукой, посветила на завал. Смотрела на него долго, пристально. Потом нагнулась и откинула в сторону несколько кирпичей. Вскрикнула. Лицо исказила гримаса ужаса.
Онежин проследил за ее взглядом. Он не сразу понял, что видит. Только узнал фамильный перстень. Понадобилось насколько секунд, чтобы осознать, что гниющая плоть вокруг - это рука. Его рука.
- Поля... - прошептал Михаил. Где-то наверху загудело, затрещало, прогремевший затем взрыв сотряс даже подвал. - Беги, Поля! Спасайся! - он хотел толкнуть девушку к выходу, но какая-то неведомая властная сила потащила назад. Туда, где он на самом деле был, где ему суждено остаться навсегда. К сокровищу.