Первый шепоток о ней прополз по Москве в две тысячи двенадцатом. Мол, где большая авария случилась - там и она. Приходит с мольбертом, вся в чёрном, стоит и рисует. Что рисует, зачем рисует, точно ли появляется после аварии, а не до - наверняка никто не знал, но самые смелые из гидов по мистической Москве начали водить группы и в эти места. И вроде бы почти у каждого, кто там побывал, вскоре дар открывался - рисовать люди начинали. Но не всё подряд - только наш древний, прекрасный и чудовищный город во всех его бесконечных обличиях.
А в начале года минувшего стали замечать её возле кладбищ. Но не всех городских, а лишь старых, некогда холерных и чумных. Чаще всего - возле Ваганьковского и Рогожского. Соцсети заволновались, появились группы, ей посвящённые, а там фото и даже видео. Одно совсем чёткое, насколько чёткость возможна для призрака: стоит перед памятником Высоцкому, прозрачное лицо с кровящими глазницами к нему обратив, а рука её словно сама что-то на холсте пишет, и с холста будто искры и языки пламени.
Тогда-то наш выпускающий редактор меня и к себе и вызвал:
- С тебя материал о Художнице.
И где её искать? У которого кладбища ловить? Или не у кладбища?
Что ж, если не знаешь, куда идти, пойми хотя бы, куда не надо...
Начала я с того, что подняла статистику по крупным автомобильным авариям за несколько лет, начиная с две тысячи двенадцатого. Интересное дело - в пределах Садового кольца таковых не стало. Хотя каждый, кто в теме, расскажет, что наш город почти сплошь на кладбищах стоит - так, над одним теперь Манеж, другое - на Волхонке, точно под галереей Глазунова... Да, стало меньше смертельных аварий и на дальнем севере города, и на традиционно тяжёлом востоке. А вот на юге и западе как бились жутко, так и бьются. Особенно на Кутузовском, всегда с несколькими смертями, почти всегда в одном и том же...
Как же я сразу не поняла? Когда-то огромное и напрочь при застройке проспекта срытое Дорогомиловское кладбище!... Так вот где поджидать тебя, Художница...
Первые три ночи я провела впустую, разглядывая самое гибельное место проспекта с водительского места припаркованной на обочине машины. Художница не появлялась - возможно, стояла с мольбертом возле других древних погостов. А вот в четвёртую ночь...
Шёл самый глухой час, когда ненадолго стихает даже наш оглушительно суетливый, вечно куда-то мчащийся мегаполис. Нет, его разнузданное электричество не унимается даже тогда, но пешеходы исчезают, машин становится меньше, а воздуха больше. И вот в этом-то воздухе и сгустился сумрак, из которого на асфальт проспекта шагнула Художница.
Затаив дыхание, я смотрела, как приближается она - вокруг её высокой фигуры плащом струится мрак, на бледном лице вместо глаз алеют кровавые пятна... Один взмах рукой - и вот перед нею на мольберте бледно светится холст. И ещё чёрнее показался оттого проспект, и ещё плотнее окутал художницу чёрный плащ. Черна была и её палитра. Не просто черна - тьма полыхала на палитре, такая тьма, вздрагиваешь от которой, когда ударяет она из расширившихся зрачков отчаявшегося одиночки, наркомана, мертвеца...
И кисть в её руке - то ли шпага, то ли жезл владыки...
Они появились одновременно со всех сторон - и холодом, мертвящим холодом протянуло сквозь всё тело. Меня затрясло в ознобе - а они, покорные приказу жезла, поползли к ней, тени былых жизней, мертвецы, лишившиеся покоя... Лишь чья-то кровавая смерть способна на какое-то время унять голод, их терзающий - вот, один обернулся в мою сторону, почуяв, как бешено колотится у меня сердце, но, Художница не позволила ему отвлечься. Едва заметное движение плаща, и вот уже извивается в высоко поднятой руке пойманная тень, а жёсткие пальцы выдавливают из неё склизкий багровый ужас прямо на палитру.
У меня немеют губы, я перестаю ощущать собственное лицо - сейчас я только взгляд, прикованный к тому, что творится на палитре. А там тьма разевает пасть и жадно пьёт текущую в неё боль неупокоенного духа.
Ещё один стремительный бросок руки - и ещё одна тень с горестным криком истекает в жадный мрак палитры.
Сколько длилась охота Художницы - не знаю, время исчезло для меня. Исчезли и тени вокруг неё, осталась лишь она, мягкий свет от мольберта, кровавые блики с палитры и непроглядная ночь вокруг.
И усмехнулись бледные губы, и несколько алых капель излилось на прозрачные щёки из мёртвых глазниц. И поднялась кисть, и зачерпнула краску с палитры - и принял холст первые уверенные мазки.
И увидела я новое небо и новую землю, и то ли горы на горизонте, то ли город великий. И зверей невиданных, и разные занятия людские, и двигались изображения на картине, и сама она всё росла, росла, вширь и ввысь, и всё бледнее становилась, пока совсем не растаяла... Я моргнула, а когда снова открыла глаза - вокруг царила обычная ночная Москва, беспечно прожигали электричество фонари и отдельные окна домов.
...Художницу ещё несколько лет встречали в нашем городе, но затем стали мелькать сообщения о ней от калининградцев и новосибирцев, лиссабонцев и токийцев, жителей Эдинбурга и Сиднея, Кейптауна и Сан-Франциско... А после мир опять забыл о ней.