Красивы, - кожей так не нежна, ведь весь день на работе:
Матери травы идет собирать в дебри лесные,
Серых волков не боясь, медвежьего гнева не зная;
Иль на лугу до заката коров пасет заснуть
Под древом не смея. Звери ее доброту почитали,
Не трогали деву, словно была им хозяйкой она
Кожлаавой. Боги на то смотрели спокойно. Зависти
Не было в сердце у них. Как завидовать если Луми
О власти такой не просила? Сама власть от чувства девы
Рождалась - любви к матери старой, волшебнице доброй.
Птицам подобно дни пролетели над лесом, жилищем
Кудесницы дебрей столетних. Время настало жать лен
Серебристый серпами, замуж девиц выдавать - витязям
Славным. Первую дщерь обручила с Венеем старуха,
Был он красивей и выше всех великанов. Род
Возводил свой к онарам насельникам древним, божьим сынам
Поколенья второго.*** С братом Онаем его Энэрему
Связали клятвой святой перед богом, поясом белым.
Что же до Луми, - долго она не решалась родной лес
Покинуть, мать представляя одну в кудо**** опустевшем.
Но Шонгокува сама настояла на свадьбе. Трех
Провожала девиц словами такими: "Только придите
Ко мне, как почувствую скорый конец я, чтобы обычаи
Должные все соблюсти, заветы богов исполняя:
Пращурам хлеба оставьте, в путь снаряжая последний
Меня, потеплее оденьте в платье какое носила
Когда была молодою, сверху накиньте мэжер шерстяной
Чтоб я в поле, в Липет* идя по холодным равнинам,
Не мерзла: в руки мои вы вложите шиповник колючий,
Чтобы я им отбивалась от змей ядовитых. Да
Не забудьте в гроб мой дубовый упрятать горсть серебра,
Чтоб я им расплатилась с богиней - хозяйкой земною.
Лентами тело мое поверх же всего вы покройте,
Чтобы за них уцепившись на небо поднялась к Юмалу!"**
С плачем ушла к Кугусинде, герою, в Мурэм*** крепкостенный
Луми, поклявшись вернуться к старухе. Лет с той поры
Проходит десяток... Уж птицы в путь собираются дальний
Дорогою звездной; осень листья дубов золотит
Щедрою дланью; шишек зеленый наряд покрывает
Бронею древесной. Мать Шонгокува седая по дочкам
Тоскует, ей не сидится больше за прялкой кленовой.
Больше не любо в котел ей смотреть, в вод поверхность,
Ибо хоть лица она видит родные в зерцале
С ними не может она перекинуться словом сердечным.
Ночью ей сон не приходит, вся в думах тяжелых: чудиться
Старой, что стук рассохшейся двери ветром качаемой
Дочек приход возвещает, встает она с печки волнуясь,
Платом поспешно власы закрывает, ко входу идет
Скорым шагом. Но об ошибке прознав, чувствует
В сердце холод такой, словно в студеную воду
Вся погрузилась внезапно, под лед провалившись коварный.
Осень златая дорогу зиме уступает, волнуются
Елей вершины. Чувствует мать, что в последний ей путь
Отправляться время настало, уйти в Липет навечно.
Но как позвать дочерей? Вот идет она склоном сыпучим
В самую чащу лесную где нет и тропинок, где только
Коршун гнездится в ветвях темноперый, медведь где
Строит берлогу свою, дубовые сучья ломая.
Просит волшебница белку, красную шубку, облик
Принявшую зверя, рожденья богиню:* "Были бы ноги
Мои столь же быстры как когда-то, были бы столь же
Глаза, как и в юности остры, я бы сама разыскала
Своих дочерей, навестила, но скоро мне умирать,
Силы к концу уж подходят. Смилуйся мать-госпожа,
Ведь тебе приходилось много страдать за детей,
Коих ты породила! Весть о кончине сироткам моим
Передай ты, пусть не забудут придти схоронить Шонгокуву".
С ветки на ветку прыгая, белка добралась до
Обиталища мужа Ужавы. Там, перед замком, видит
Она пруд обширный с сребристой водою, где словно рыбка
Резвится девица вместе с рабынями верными кои
Ей косы златые держат, власы намочить не давая.
С древа вещает богиня: "Мать тебя призывает,
Не долго уж бедной осталось. Скоро Калма** очи
Ее закроет костлявый, чтобы на небо забрать.
Но если мать не схоронишь в земле ты, будет она
Скитаться покоя не зная, мучить души людские
В образе ведьмы, или ткать для Водэжей*** холсты,
Исполнять всю работу, что ей задаст мертвых хозяйка!"
Так отвечала девица богине: "Иди к Энэреме,
Пусть навестит за меня мать перед смертью, пусть
Похоронит достойно старуху под елью, жертвы земле
Принеся какие та просит. Я же не в силах покинуть
Приют вод серебристых, коли я сделаю то
Хозяйка ветров кожу засушит, сделает мягкую
Грубой, выбелит косы, злато похитит кудрей!"
Гнева исполнилась в образе белки богиня, святость
Семейных устоев хранящая рода. Деву она прокляла
Злыми словами: "Коли желаешь, быть с этих пор тебе
Вечно в озерах и реках, быть тебе скользкой лягушкой
Зеленой!" Стала красавицы кожа тот час покрываться
Болотной ряской до пят; косы, намокнув, к ней
Приросли, потемнели, ставши полосками, что до сих пор
На гадах мы видим. Лик же прекрасный, как ни металась,
Как ни старалась его сохранить от пагубы страшной,
Мордою стал лягушачьей, пухлой от ила. Свершилось,
То, что свершиться должно. Белка же, пусть свой долгий
Продолжив, нашла Энэрему в замке высоком Оная.
Криком рабынь погоняла своих Энэрема, чтобы
Исправно они пряжу сучили, чтобы ткали
Холсты, чтоб работой заняты были одной и песен
Не пели. Белка в окно прыгнув на прялку села
И просьбу волшебницы старой дщери ее передала,
Но грубый ответ был: "Сколь ни безмерно горе мое
Пусть уж Луми, младшая, к матушке нашей вернется,
Мужа покинув. Мне разве можно работниц оставить,
Кто будет прясть без присмотра строгой хозяйки? Белка
Глазами сверкнув на ткачиху, сказала: "Будь же вовек
С этих пор неразлучна с прялкою ты, с нитью проклятой;
Тки паутину меж листьев деревьев высоких, тлями
Питайся какие в нее залетят!" Тот час дева
Вместо пары дланей три обрела, тело
Усохло, стало вровень с наперстком каким прежде
Рабыни пальцы свои защищали от острых иголок.
Вот наконец к Луми богиня явилась. Нищей
Старухи образ принявши, вошла в дом Венея. Был
Ей оказан радушный прием хозяйкою доброй: вышла
К убогой она, за стол усадила. Жажду кружкой
Вина утолив, так сказала старуха: "Ты поспеши
К матери, дочка. Скоро ей умирать, - никого
Же нет рядом!" Луми тот час собралась в дорогу с богиней.
С ней вернулась в лес где стояло жилище волшебницы
Старой. Дверь отворила в волненье и видит:
Мать недвижима лежит, уж дух испустила! Что
С дщерью стало! Бросилась к телу, склонилась над мертвым, руки
Свои заломила, слез не скрывая, стала молить
Провиденье время вернуть. Молвила тихо богиня:
"Мертвых не смеет поднять никто из небесных созданий,
Сила иная дана человеку - смиряться пред горем,
Все забывать, что случилось, жизнью жить новой. Ты
После тризны в Мурэм возвратися. Век проживи в согласье
С супругом. Семь сыновей породи - надежду народа.
Пусть защитят его от набегов паскартов* жестоких
Пусть сохранят для потомков рощи святые, память
О предках своих сберегут для поколений грядущих!
Чтобы все знали, как ни был мал наш народ,
Все же душою, был он столь же велик как другие!"
Тут поднялась, слезы вытерев, Луми: "Все,
Что сказала, добрая женщина, мне - сынам
Передам в назиданье!" Мать схоронив вернулась к Венею
Супруга, чтоб род фенов продолжить. Много ли зим
С той поры, утекло, но как только пора наступила, тайно
Калмы путь перейдя, к Луми явилась богиня.
Та уж лежала на одре в склепе фамильном под
Погребальным холмом. В эту минуту умершей царицы
Лик озарен был чувством прекрасным: светел он был
И сиял верой святою. Было в нем столько надежды,
Столько презренья пред смертью слепой, безобразной, что
Не сдержалась богиня, матерь рожденья, в нежный цветок
Обратила, в подснежник, Лумпину. "Будь ты отныне, - сказала
Кюртнё дочь, - символом жизни. Пусть пред тобою зима
Отступает; люди пусть знают тот кто добр душой, кто сердцем
Отзывчив, всех красивее. Ибо свет только такой
Может светить и во мраке, может его разогнать.
Будь звездою, всем кто верен клятве своей,
Кто не знает вкуса черной измены раз данному слову!"
* Эта баллада представляет собой поэтическое переложение восточномарийской притчи "Забытая мать", записанной А. Юзэкайном (русский перевод В. Летучего). См.: Дружба: Литературно-художественный сборник / Сост. В. М. Панов. Йошкар-Ола: Марийское книжное издательство, 1984. С. 202-208. Не смотря на сюжетную преемственность (сам по себе сюжет имеет общемировое распространение), наш вариант далеко ушел от своего предшественника:
Там, где лес кончается,
Где заря рождается,
На окраине села... и проч.
Мы посчитали необходимым избавиться от наивного дидактизма народной легенды, превратив ее всю в историко-мифологическую аллегорию, понимаемую как нельзя более широко; нам было важно сказать не сколько о долге, сколько очувстве долга.
** Имеется в виду римский поэт Публий Овидий Назон, автор поэмы "Метаморфозы", повествующей о многочисленных превращениях ее героев. Был сосланн императором Августом в городок Томы (провинция Дакия).
*** Здесь кратко обрисован быт финно-угорских племен по сообщениям древних авторов. Стоит отметить, что античные историки рисуют жизнь феннов куда более черными красками. По их сообщениям они не имели даже жилищ и спали на голой земле как дикие звери.
**** Ужава - лягушка (мар.).
* Илемы - родовые поселки.
** Энэрема - от "энэрэмэш", паук (мар.). Кожлаава - Хозяйка леса. Соответствует мордовской Вираве.
*** Согласно марийской мифологии онары были вторым поколением великанов.
**** Кудо - дом, жилище (мар.).
* Липет - страна мертвых. Мэжер - род кафтана.
** Юмал - финно-угорское божество неба.
*** Мурэм - Муром. Город основан на месте родоплеменного центра муромы.
* Богиня рожденья. Под этим именем в марийской мифологии часто выступали различные женские божества высшего уровня: Аваже, хтоническая зооморфная прародительница богов; Шочэн-Ава, Мландэ-Ава; Юмонъудэр. В данном случае Шонгокува обращается к Шочэн-Аве (отождествлявшейся с Мландэ-Авой). Она считалась сестрой и супругой Куго-Юмо, верховного марийского бога. Как то следует из ее имени была покровительницей материнства.
** Калма - персонифицированная смерть. Соответствует аналогичному персонажу финской мифологии.