Аннотация: У человека всегда есть выбор. Всегда. Даже когда крест его предопределен.
"Жажда власти и жажда крови поселятся на дне многих душ. Скука и давление тёмных страстей, охватят половину человечества. И оно затоскует о великом человеке, знающем и могущем больше остальных... Но будет ли он человеком? И да и нет..."
Д. Андреев "Роза Мира"
ЧЁРНОЕ ПРОРОЧЕСТВО
" И будет наделена она силой тёмной, нечистой. И получит она её в шестой день жизни своей земной. Да возбоятся иные, с кем предстоит встретиться ей, ибо шаток путь и неуверенны шаги её. Камни и ямы на дороге её... И поселятся бесы в сердце её, и возликуют они, видя, как податливы её стремления. Но радость их сгорит чёрным дымом, рассеется по голубым разливам замёрзших полей, ибо будут силы сильнее их...
Огромную власть пророчат ей старые волхвы, но не сбудется это...И не исполнится их прорицание о владычестве над душами и умами. Но придёт свет, чтобы очистить сердце её, чтобы размести гнездящихся там бесов. И да поселится истина в крошечном сердце её, и да познает она Любовь, вопреки миру. Нет, не со злостью входит она в жизнь, и не с милостью. Входит она с распахнутыми руками. Что вы вложите в её ладони? Достаточно ли у вас Любви и ненависти, чтобы насытить её? Достаточно ли вы мудры, чтобы сохранить её, не дать ей пасть преждевременно, либо напротив, раздавить в зародыше зачинающуюся злобу? Она будет смеяться, когда вы плачете, и плакать, когда смеётесь. Не боитесь ли вы ей в глаза и увидеть там безбрежную мудрость тысячелетий? Достигните ли вы прежде своей смерти её откровенности? Сможете ли оценить глубину её грехов или святости?
И падёт одна из противных сторон, но не сможет остановиться на поражении. И станет она местом жестоких войн и раздоров. И воспытается она примирить мир с миром. И познакомит она людей с людьми и будет для многих истиной. Печален станет конец её и несправедлив, но озлоблен со стороны скверными языками и чёрными помыслами, что, словно алчные, голодные звери жаждут смерти её. Раскиданные тысячелетия, да упорядочатся. Рассыпанные души, да обретут покой. Потерянные силы, да сыщутся. Невинная искра Вселенной, да не осквернится мрачными корнями нечистого!
И ныне предрекаю вам - узнайте её, ибо станет легендою имя, что примет она на себя. Да не обесцветятся глаза ваши в поисках её. Опасайтесь, бойтесь её! И нет равных ей на земле по силе.
Да оградит вас Бог от её гнева. Темно судьба её, и туманной завесой скрыта от всех ясновидящих глаз. Пророчество сие не предсказание, а лишь предупреждение. Она грядёт. В ней нет великих дел и похвальных поступков.
Она грядёт. Для многих из вас она пройдёт незамеченной паутинкой из чужих страданий.
Познайте сами великое зло или милость. Мне не под силу это. Мой взгляд не одолевает столь тёмную завесу будущего, а года мои не пускают меня дальше. Познайте это и сделайте что-нибудь. Она чиста, но лишь по рождению. Наполните её, но будьте осторожны. Один ваш неверный шаг, это тысячи страданий. Я чувствую Смерть...
Вот она пришла и стоит за дверью... Она зовёт меня и у неё такое прекрасное лицо. Я ухожу и оставляю вам это. Она грядёт..."
Рукопись эта так и не была никем прочитана. Она сгорела в пожаре во время грозы. От хижины старого отшельника ничего не осталось, даже воспоминаний, что тихо и мирно разбрелись среди высоких трав и звериных нор. Он умер с надеждой и с улыбкой на изможденном жизнью лице. Он был счастлив, потому что не знал, что произойдёт на самом деле. Он умер счастливым.
Но его предупреждение, так никто и никогда не прочёл.
ЗАПАДНЯ
Маленькое, полутёмное помещение подвала огласил детский крик. Крик новорождённого ребёнка. Обессиленная женщина вскочила и прикрыла рот малышу:
- Заткнись, ничтожный...
В углу спокойно горела свеча. Ей не было никакого дела до происходящего в комнате. Пахло сыростью. Неприятный запах плесени и дохлых мышей мешался с дымом горящего сала свечи. Песчаный пол был уставлен старыми винными бочками, кроме которых в подвале, собственно ничего не было. Бочки были огромными, покрытые толстым слоем пыли, за исключением того места, где только что происходил акт рождения. Теперь, кроме винных бочек и женщины в подвале появилось ещё одно существо... И как и всё живое оно подавало признаки жизни.
- Тише !- ещё раз полушёпотом прикрикнула на него мать.
Женщина достала откуда-то грязную чёрную тряпку и завязала ребёнку глаза. Малыш немного успокоился. Он беспомощно пытался нащупать руками какую-нибудь опору. Глаза женщины безумно вспыхнули пламенем победы. Она готова была расхохотаться, если бы не стремление остаться ненайденной. Она ликовала, её сердце пылало. Мать с нежностью осмотрела дитя, и прижала его к себе. Это была девочка.
Мысли безумным радостным вихрем неслись в голове женщины, но, вероятно безумия в них было больше. Она смотрела на ребёнка, готовая кричать от бешеного роя диких мыслей, разрывающих её на части. Женщина победно оскалилась и бросила взгляд вверх, словно видела выше грязного, закопчённого потолка, покрытого столетней паутиной. Она послала долю ненависти торжествующим взглядом куда-то далеко, пронизывая стены и крыши каменных лачуг.
Женщина разделась полностью, встала на колени и начала что-то читать очень тихим голосом. Дрожащее пламя свечи искажая её тень превращало её в невиданное существо, отвратительное животное, склонившееся над жертвой. Никто и никогда не смог бы отнести эту тень молящейся женщине.
Где-то сверху раздались шаги и голоса. Она насторожилась, взяла на руки ребёнка и заставила есть. Ругательства и шум опрокидывающихся столов сделали её взгляд испуганным. Держа одной рукой младенца, она поднялась по лестнице к крышке погреба, и прислушалась. Она была молода, но немытые волосы, свалявшиеся в безобразные пряди, грязное лицо и тело, прибавляли ей лет пятнадцать.
Мощная дубовая крышка подвала глушила большую часть звуков, но жалких обрывков фраз было достаточно, чтобы понять цель посещения.
"мы не успели..." - она знала этих людей.
"не могла исчезнуть..." - она боялась этих людей.
"инквизиция восторжествует...!"- она ненавидела этих людей.
Она вообще не считала их за людей. По её критериям людей вообще на земле было мало...В другой ситуации она не испытала бы такого дрожащего страха перед костром, как сейчас, держа на руках бесценный груз, когда тело её трепетало. Медленно подняв свободную руку и ломая ногти, она нацарапала на почти стальной поверхности дубовых досок:
SATANASNORIUSPERANES
Перевёрнутый крест завершил эту фразу и женщина заметно успокоилась. Осторожно спустившись голыми стопами по грубой поверхности деревянных ступеней шаткой лестницы, она села на влажный песок сырого пола, прижала к себе девчонку, поджала колени и накрылась с головой старым балахоном священника, бормоча какие-то не то проклятия, не то заклинания. А может быть, у неё просто начинался бред. Её знобило. С потолка капала влага, пробивая в песке маленькие лунки. Свеча догорала, угрожая окутать тьмой весь подвал. Казалось, что никого это совершенно не беспокоит, да никого и не было, лишь сырой пол, бочки в крови и пыли, да что-то бесформенное в углу, накрытое старым балахоном, приподнимающимся в такт дыханию.
Шум наверху стих. Люди ушли. Воцарилась настоящая мёртвая тишина. Тишина была настолько глубокой, что треск горящей свечи казался жутко предательским, готовым в любую минуту воззвать к возмездию и выдать скрывающуюся в подвале жизнь. Но люди ушли, она это чувствовала. Люди ушли, но опасность не миновала. Словно самка шакала, чующая добычу за огромные расстояния, так и она чуяла опасность. Откуда, ведь люди, ищущие её ушли?... Оставалось ждать. Ждать, потому что слепо шагать навстречу грозящей бедой неизвестности было безумством даже для неё. Она сидела, чувствуя, как в руках её копошится крошечное создание, которое кроме первых криков не произнесло больше ни звука.
Жалкий огарок медленно и мучительно умирал. Всё реже и реже раскалённое сало выстреливало маленькой искоркой в смрад подвала... И вдруг стало темно... Остаток фитиля беспомощно упал в расплавленную лужицу и с шипением погас. Но треск не прекратился. Он стал глухим и далёким, раздающимся сверху. Становилось жарко и запахло гарью. В щель крышки тонкими змейками начал просачиваться дым. Он тонким слоем тумана стелился по потолку, расползаясь ядовитыми щупальцами в трещины досок, постоянно пополняясь сквозь щели старого потолка. Слой тёмного, жгучего дыма неотступно рос, опускаясь всё ниже и ниже к полу, туда, где на песчаном полу, накрытая чёрным балахоном сидела женщина. Она всё поняла, но не предпринимала никаких действий. Это и была та опасность, которую оставили после себя ушедшие визитёры, и именно эту опасность чуяла она немного раньше её реального проявления.
Воздух в подвале стал невыносим для дыхания. Ужасно резало глаза и раздирало горло колючим, едким запахом дыма. Из-под балахона не доносилось ни звука. Ни женщина, ни даже ребёнок не обронили ни капли голоса. Вода, капающая с потолка, просачивалась сквозь материю и обжигала голое тело.
Доски крышки начинали медленно чернеть. Огонь пожирал их сверху, и теперь был готов вот-вот ворваться в абсолютную темноту подвала...
Наверху что-то с треском обвалилось...
Вдруг в устрашающей, кромешной тьме подвала, над которым бушевало пламя, стало чуть светлее. Женщина не видела это, но знала, и от этого её мгновенно продрало холодом. Несмотря на невыносимую жару и дым, сжимающий горло горькими путами, ей стало холодно. Быть может она онемела от страха, и потому не сделала ни единой попытки спастись, хотя, может быть дело и в другом...
Свет становился обширнее, уменьшая с каждым мгновением шансы на выживание. Словно маленький, озорной огонёк, с трудом пробивший себе путь в новое неизведанное пространство, теперь с силой выпрыгнул из узкой, тесной щели и радостно заплясал по раскалённым доскам, созывая остальных. Разве мог он знать, сколько его весёлая, беззаботная игра причиняет безмерного ужаса дрожащему существу на песчаном полу. Доски начали трещать... Ухватившись за падающий уголёк, огонь спрыгнул вниз, найдя здесь ещё более интересное место для развлечений...
Женщина подняла голову и с ужасом взглянула на пылающий потолок. Огонь отразился в её сумасшедших глазах, полных слёз и отчаяния. Маленький горящий уголёк упал на бочки с вином и моментально вспыхнул, поглощая поверхность старых бочек.
Она была мокрой от пота. Балахон прилип к телу, раскалившись до такой степени, что любое её движение причиняло ей нестерпимую боль. Она взглянула на малыша. Девочка почти не дышала, тело её вздрагивало, но не издавало ни звука. Повязка из грязной материи, вероятно защищала её глаза от разъедающего дыма.
Женщина заплакала от безысходности. Вот она - смерть! Она прижалась щекой к горячей коже ребёнка. Казалось, глаза её на миг наполнились нежностью и сожалением. Но это было лишь мгновение, однако, как и все мгновения в экстремальных ситуациях, оно казалось вечностью. А ведь всего этого могло и не быть... Наш путь, кто властен над ним, кроме нас самих? Быть может она сомневалась в безупречности своего выбора сейчас, когда вокруг бесчинствовал огонь? Раскаяние подкатывало к горлу женщины. Сомнения, огненными обжигающими слезами из затравленных дымом глаз падали на кожу ребёнка. Всё теряло смысл с её смертью и смертью только что родившейся девочки. Всё теряло смысл, а значит, раскаяние было единственным выходом в смертельной ситуации...
Но всё это длилось лишь мгновение...
Стиснув зубы и сверкнув глазами затравленного зверя, она вновь накинула на голову раскалённый капюшон, и замерла...
Прогоревшие насквозь бочки выпустили из своих внутренностей древнее вино, которое растекалось, впитывалось в песок и всё ближе подбиралось огненной лавой к умирающей женщине. Собрав последние силы, задыхаясь от мертвящего воздуха, ослепнув от ядовитого дыма, она крикнула в непроницаемое пространство:
SATANASNORIUSPERANES
И в тот же миг, с оглушительным треском обрушился горящий потолок, посылая вниз обугленные балки. Дым с силой ринулся вверх, ему было немыслимо тесно в этом душном помещении. И сквозь развалины сгоревшего дотла дома он устремился в звёздное покрывало ночи. Дымящийся скелет дома уныло смотрел чёрными столбами ему вслед. Примерно через час всё прекратилось. Больше не было рёва бушующего пламени и рушащихся стен. Остался лишь запах. Тошнотворный запах смерти.
И где-то там, в подвале, под обрушившимися балками, умер тот самый огонь, что ещё совсем недавно так радовался жизни. Но умер он не от злобы и не от безнадёжности. Не от печали и не от тоски.
Умер он от голода...
ПЕПЕЛИЩЕ
Кровавый предрассветный туман окутал грязные улочки в предвещании дня. Было ещё совсем темно, когда среди торчавшего в небо каркаса старой хижины возникло чуть заметное движение... Шесть чёрных силуэтов приблизилось к месту недавней травли и теперь с холодным интересом осматривали зловонные результаты пожарища.
Один из них властно поднял руку, указывая на что-то в центре бывшего дома, и остальные послушно приблизились к чёрной, ещё дымящейся яме обрушившегося подвала.
Взгляд их не подёрнулся ни удивлением, ни изумлением, когда они увидели сидящую, накрытую балахоном женщину, вокруг которой царил полный хаос. Угли и обгоревшие доски замыкали кольцо вокруг её тела, не причинив ему совершенно никакого вреда. Даже обрушившийся потолок по какой-то сверхъестественной случайности не задел её своей массой. Хотя, может быть, это была не случайность...
Фигура женщины оставалась недвижимой. Кроме того, что сидела она в нелогичной для смерти позе, никаких других признаков жизни в ней не присутствовало.
Люди были настолько безмолвны, что никто даже не назвал её имени, чтобы узнать, жива ли она ещё. Все просто стояли и смотрели вниз на чёрную фигуру в центре нетронутого огнём кольца. Один из них обернулся и кивнул предводителю. Тот неспешно подошёл к яме. Его острый, соколиный взгляд пронзил облик женщины и иснытывающе облетел происшедшее. Его закалённое жизнью лицо больше походило на мраморное изваяние. Такое же холодное. Такое же беспристрастное. Такое же неживое. Кожа лица практически обтягивала кости черепа, отчего весь его облик был угловатым и жёстким.
Вся эта сцена походила на немой холст неизвестного художника, мастерски нарисованное полотно, передавшее какую-то нелепость происходящего. Текли минуты общего безмолвия...
Наконец тишину разрезал сухой, хриплый голос главного священника:
- Слава Сатане!
Женщина медленно подняла голову и откинула капюшон, обнажая совершенно седые волосы и ужасное, обгоревшее лицо. Она взглянула на пришедших, но никого не увидела. Она попыталась понять, откуда шёл голос, но тьма обволакивала её со всех сторон. Она ослепла.
- Слава Сатане! - тихо ответила она в пустое пространство. Женщина попыталась на ощупь узнать, жив ли ребёнок.
- Помогите ей, братья, - приказал предводитель, и вскоре женщина с ребёнком на руках, дрожащая и обожённая предстала перед ним.
- Усомнилась ли ты, хоть на миг в вере своей, сестра?
- Нет..., - она слепо смотрела куда-то в одну точку, видя лишь мрак. Глаза ныли, и временами их простреливала такая боль, что всё лицо её передёргивалось конвульсией. Женщина вытянула вперёд бездвижное тельце малыша, показывая его старейшему. Её мучил лишь один вопрос:
- Она жива?..
Чьи-то руки взяли ребёнка, и ответом ей была тишина. Ей невыносимо хотелось закричать: "она жива?! жива?! жива?!...", но она понимала, что неспособна сделать это. Кто-то взял её под руку и повёл, указывая дорогу, лишь где-то за спиной она смогла разобрать шептания старца:
- О, город, со всем своим грязным населением, ты оскорбил великие силы, и за это и кара тебе станет велика. Я насылаю на тебя проклятие чёрное, великое, неуёмное. И будешь ты страдать шесть лет ото дня сего, да не спасут тебя никакие иные силы. По окончании же шести лет предстоит вам встретиться с возмездием в сожаление вам о сегодняшнем дне...
Слова, постепенно удаляясь, растаяли в вечной мгле за спиной уходящей женщины. Светало, но для неё ночь осталась вечной. Было тихо, но в голове её носились тревожные вопросы. Кто она? Что с её ребёнком? Действительно ли существует некая великая цель, ради которой всё произошло? Она сделала всё, что требовали от неё эти люди. Она называла их братьями. Она была с ними уже девять лет, и за эти годы познала многое о жизни и мире. И создала себе свой, собственный мир, в котором она не была безумной.
Её оставили одну наедине жестокой реальностью, где люди считают себя сторонниками светлых сил. Она бежала, бежала, падая и разбивая колени, в тот миг, когда ей было уже почти пора рожать. Она была одна, но она знала, что так надо. Она пережила весь этот ад в подвале в одиночку и осталась живой. Если выживет ребёнок, значит, она будет нести в себе великую миссию. Если только выживет...
Мысли укрепили упавший дух по-своему несчастной женщины. Она прекрасно знала, что девочку могли спасти. Главный священник обладал особыми рецептами, применение которых могло вернуть ребёнка к жизни. Но она так же прекрасно знала и то, что приговор будет иным. Она знала, что её оставят одну в комнате на жёстком столе, совершенно не покрытой от злых сквозняков, оставив лишь эту повязку на глазах. Её будут навещать и если к исходу шестого дня она не проявит признаков жизни, её просто скормят собакам...
Она шла и молча молилась, чтобы этого не произошло:
SATANASNORIUSPERANES
Она произносила эту фразу тысячи раз в надежде на спасение ребёнка. Но если она выживет, то найдутся ли такие люди, способные остановить её? Её сокрушающая сила станет неизбежной. Так говорили ей братья, и она верила их словам. В то же время женщина прекрасно знала, что лишь до шести лет она будет с ней. Потом они расстанутся. Навсегда. Таков закон...
АРИСТАРХ
В маленькой, но пустой комнате по обыкновению было светло. Её освещало тридцать свечей, и учитывая размеры помещения этого было даже больше, чем достаточно. В середине стоял небольшой дубовый, тяжёлый стол. Свечи располагались в нишах, опоясывающих комнату огненным кольцом пляшущих огоньков. Окон в комнате не было.
Стол стоял напротив массивной, обитой железом двери. Каменный пол, сложенный из идеально подобранных булыжников, был безупречно выметен. Здесь не было ничего лишнего. Серые, освещённые стены подчёркивали строгость обстановки.
Позади стола, напротив входной двери висело распятие. Великие мастера древности затратили на него не один год. Учтено было всё, вплоть до мелочей, хотя я не знаю, уместно ли слово " мелочь", когда речь идёт о распятии. Лицо Иисуса выражало такие неземные страдания, что , вероятно, поэтому оно висело позади стола и приходившие, бросали на него даже беглый взгляд и моментально опускали глаза. Пот, кровь и слёзы были вырезаны настолько реально, что постоянный обитатель этой комнаты часто трогал их своими ладонями, чтобы вновь и вновь удостовериться, что сделаны они из дерева... Это распятие висело здесь уже долгие годы, и ни одна книга не указывала в себе, кто был тем мастером, создавшим этот неповторимый Шедевр. Никто не знал, сколько лет творению, но все были уверены, что оно очень старо. Казалось, что родилось оно вместе с миром...
Он сидел за столом, направив взгляд в открытую рукописную книгу. Он был сосредоточен и напряжён. Он часто перелистывал страницы вперёд или назад, что-то читал, и снова перелистывал. Он искал, он сопоставлял, он искал ответы. Он был абсолютно уверен в своей правоте и искал тому подтверждения в страницах древности. Он хотел быть полностью уверен в невозможности ошибок. Он привык, что никто, никогда не смел ему перечить. Он был уверен в своей святости и "их" нечистоте. Он знал, что занимается вечносвятым делом. Он сметал с земли чёрный мусор греха.
Его звали Аристарх. Он был главным инквизитором.
Сотни костров развеяли прах нечистоты по миру. Его боялись. Его методы наводили ужас... Но...
У него был принцип. Он мог совершенно точно знать принадлежность человека к чёрному ордену, но ни разу он не отправлял в святой огонь возмездия того, кто не признавал за собой вины. Потому в распоряжении инквизиции были люди, специально занимающиеся пытками. Даже самый невинный богопослушник мог признать, что угодно, не вытерпев адских мучений святой инквизиции.
Порою сектант говорил, что у него есть сообщники, и тогда его выводили на улицу...Любой здравомыслящий человек старался уйти с их дороги, поскольку закон гласил, что любой, на кого укажет приговорённый, принадлежит костру. Ни дня не происходило без ужаса. Город буквально пропитался отвратительным запахом костров.
На площади, где происходила расправа, во время казни собиралась уйма народа. Все они наблюдали сожжение человека и выкрикивали проклятия в его адрес, желая прослыть в глазах охранников и слуг инквизиции законопослушными горожанами...
Дверь отворилась, и в комнату вошёл молодой, рослый служитель. Аристарх не поднял головы, лишь бросил уставший взгляд, из-под густых, седых бровей на вошедшего. Парень решительно подошёл к инквизитору. У него было полное, неприятное лицо, с которого не сходила самодовольная ухмылка. Щёки были красными и совершенно сливались с губами. Он склонил голову:
- Она умерла, господин. Она не выдержала пыток.
- Она созналась? - голос инквизитора оставался холоден и взгляд сверлил служителя непримиримостью с происшедшим. Под этим взглядом он смутился, и с лица исчезла улыбка. Он замялся:
- Нет, она ничего не успела признать. Она умерла минуту назад, и на её мёртвом лице была маска освобождения и спокойствия.
- Твои мысли на этот счёт? - Аристарх поднял голову и опёрся подбородком на руку.
- Неизбежно она принадлежала сатане...
- Почему?
-Он освободил её от дальнейших пыток и от мучительной смерти на костре.
- Полагаешь, Господь не мог такого сделать?
- Зачем Богу спасать ведьму?
Вопрос служителя остался без ответа. Вместо этого Аристарх встал и подошёл вплотную к парню. Их глаза встретились, и служитель почувствовал слабость в ногах.
- Чем она заплатила тебе?
- За что?! - служитель отпрянул к двери. Его красное лицо мгновенно побледнело.
- За свою смерть...она была красива? Ну?! - тон инквизитора автоматически исключал ложь.
- Да, она была красива, но... я не понимаю... - парень испуганно заморгал.
- Ты задушил её, и я хочу знать, чем она заплатила за свою смерть!
Воцарилась тишина, невыносимая и пугающая обнажением истины. Парень опустил глаза и тихо-тихо, словно боясь, что его слова услышит находящийся здесь Иисус, произнёс:
- Она отдала мне себя...
Инквизитор поднял рукой его подбородок и остановил на уровне своих глаз.
- Ты пошёл против инквизиции...
- Но я сделал это из милосердия, я облегчил ей великие страдания, - запинающимся голосом пытался оправдаться служитель. - разве это противоречит нашей вере?
- тобой двигало вожделение...
- Нет, я стремился сделать добро...
- Добро не продают. Почему ты не убил её просто так, почему потребовал выкупа? Ты торговал смертью!
- Но...
- Молчать! - глаза инквизитора вспыхнули пламенем безумия. - если и был в ней злой дух, то перед смертью он поселился в тебе! Ты несёшь в себе зло, против которого сам же и боролся. Несчастный! Но я не вижу в этом твоей вины. Ты больше не владеешь собой. Тебя пленили чёрные силы. Теперь перед тобой нет выбора. Ты должен принять смерть, как исчищение...
Служитель тупо смотрел на инквизитора, словно онемев. Он не смог произнести ни слова, когда Аристарх крикнул куда-то за дверь:
- Эй, разложите костёр!!!
Видимо, наконец, осмыслив, что произошло, служитель бросился на колени, в ноги инквизитора, умоляя и крича. Аристарх отвернулся к распятию.
- Заберите его!
Лишь только смолкли за тяжёлой дверью последние крики приговорённого, инквизитор подошёл к Иисусу, и потрогал Его лицо. Слёзы были вырезаны из дерева...
С другой стороны площади, сквозь цветные витражи церкви наблюдал за приготовлением костра старый священник. Он вздохнул, покачал головой и отошёл от окна...
СМЕРТЬ И ДИТЯ
Огненно-рыжие волосы девятилетней девочки трепал горький ветер. В нём не было ни сочувствия, ни сострадания. Он метал чёрный пепел в холодное небо, кружа его в унылом, смертельном вихре. Он швырял ей в лицо колючую золу, выражая общее настроение окружающей её толпы. Он смеялся и проклинал. Он издевался, подобно безумцу, непонимающему, что происходит. И за одно это его уже можно было простить. Он не понимал, что он делает, он не понимал, что происходит. И именно этим он отличался от толпящихся вокруг людей.
В самом центре площади, на обширном чёрном пепелище возвышался небольшой помост, сколоченный из свежих сосновых брёвен. Скоро, очень скоро и он, как и все остальные до него, должен превратиться в гнетущее зрелище - гору чёрной золы. Он был создан для того, чтобы сгореть, как и все остальные до него...
На помосте был закреплён невысокий деревянный столб. Он тоже был создан для того, чтобы сгореть... Всё это было вполне естественным для площади зрелищем, но вот девочка... Её глаза, полные слёз и невинности бросали в толпу непонимание своей вины. Грубые верёвки, до крови врезавшиеся в кожу рук. Прочно удерживали её у столба. Удавка на шее мешала глотать, затрудняла дыхание. Она хотела что-то сказать окружающим её людям, но не могла... За всю свою жизнь она не произнесла ни звука...
Люди кричали и бросали в неё камни. Прикованная к столбу она не в состоянии защититься, безропотно принимала на себя их жестокие удары. Камни летели со всех сторон, и когда иной попадал в её детское, невинное, Ангельское лицо, толпа взрывалась диким хохотом...
Помост был обложен вокруг сухими дровами, осыпанными порохом. Палач стоял с зажжённым факелом в руках, ожидая приказа. Лицо его, скрытое под маской, казалось, выражает полную безмятежность. Он стоял между ними. С одной стороны - страдание, и ликование с другой... Палач стоял лицом к толпе и смотрел на девочку. Он видел, как камни разбивали лицо ребёнка, он чувствовал, как его толкали в спину, и слышал крик сходивших в экстазе с ума людей:
"Сжечь ведьму!"
Он чувствовал, как руки его сжимают рукоятку пылающего факела до ломоты в суставах.
"Смерть Сатане!"
Ладони вспотели от невыносимого выжидания. Вдруг кто-то пихнул его в спину, и чей-то голос прошипел прямо над ухом:
"Чего стоишь, делай, что тебе положено! Сожги эту тварь!"
И когда новый камень достиг ребёнка, и голова девушки, резко откинувшись, ударилась о столб, он развернулся к толпе, и сорвал холщовую маску...
На мгновение на площади воцарилась тишина. Лицо палача было в слезах. Он плакал... Он с ненавистью смотрел на замерших людей. Глаза его, влажные от слёз, сверкали злобой. Размахнувшись, он бросил горящий факел в сердце толпы, словно желая поразить огромное чудовище. Раздался крик, и поднялась суета, на какие-то минуты, оставив в покое ребёнка.
Никто не заметил, куда делся палач. Вероятно, слился с толпой, и тем самым избежал подобной участи. Он сделал всё, что мог...
Голова ребёнка в бессилии упала, поддерживаемая удавкой. С разбитого лица на помост капала кровь...
Неожиданно перед ней появились две прекрасные женщины. Они были похожи, словно лучи солнца, и лица их выражали откровенную доброту. Они были сёстрами. Их волосы, глаза и губы, словно пропитанные радостью, совершенно не вписывались в общую картину безумия.
Видимо люди были слишком увлечены недавним происшествием, поэтому не заметили двух женщин, подошедших к избитой девочке. Это не разрешалось законом, и каждый, кто приблизится к приговорённому мгновенно осуждался к смерти на том же столбе. Вряд ли бесчинствующие люди лишили бы себя удовольствия наказать нарушивших закон женщин. Видимо все они были слишком отвлечены...
- Здравствуй, Настенька. - тихо позвала Смерть.
Ребёнок поднял разбитое лицо в ответ на знакомый голос. Воспалённые до красноты глаза, кровавые подтёки и синяки тщательно скрывали её очаровательную внешность. Анастасия увидела Сестёр и попыталась улыбнуться. Она молча кивнула головой в знак приветствия.
Смерть подошла к девочке и опустилась перед ней на колени. Их лица сравнялись. Женщина взглянула в глаза ребёнку и тихо произнесла:
- Что они с тобой сделали...Какое им может быть оправдание? Какой ты была...
Она нежно коснулась щеки девочки, и та почувствовала, как боль уходит, сменяясь прохладой прикосновения. Анастасии хотелось прижаться к ней, обнять, но путы надёжно удерживали её тело.
- Ты пришла за мной? - с мольбой и надеждой спросила девчушка.
- Смотрите, смотрите! - раздался из толпы возбуждённый голос. - она что-то говорит!
Все замерли, но не услышали ни звука.
- Она сошла с ума! Она молится Сатане! Но светлые силы закрыли её нечистый рот, чтобы не могла она осквернить наш чистый мир поганым голосом своим!
- Смерть Сатане!
- Смерть безмолвному дьяволу...
И снова полетели камни, но ни один из них не достиг цели. Женщина погладила окровавленные волосы Анастасии.
- Нет, малыш. Я пришла не за тобой. Мы пришли к тебе за советом.
Женщина говорила тихо и нежно, но её слова заглушали ревущую ненависть толпы. Слеза скатилась по детскому личику, и она расплакалась.
- Мне больно. Я больше не могу. Я так устала. Забери меня с собой отсюда...- немые рыдания сотрясли тело ребёнка.
- Успокойся, малыш. Это не может продолжаться вечно, но сейчас ещё не время... - Смерть поцеловала девочку, и Анастасия почувствовала блаженство. Боль безропотно подчинилась холодному поцелую и покинула тело несчастной девчушки. Не болело лицо, разбитое камнями, не болела шея, перетянутая грубой удавкой, не болели даже запястья, разодранные до вен непреклонной верёвкой.
- Это всё, что я могу для тебя сейчас сделать. - Женщина улыбнулась. Девочка улыбнулась тоже. Смерть утёрла со щеки Анастасии слёзы и кровь.
- А теперь ты должна нам ответить. Эти люди, - она обвела рукой бесчинствующих горожан, - они ничего не смогут тебе сделать, прежде твоего ответа. Такова Воля. Твои слова могут всё изменить даже сейчас. Соберись...
Девочка шмыгнула носом и направила блестящие, влажные глаза на сестёр. Она любила их. Она знала их очень давно, и как ей самой казалось - вечно...
- Я отвечу на любой ваш вопрос, если конечно, я знаю нечто такое, чего не знаете вы...
- Подойди сюда, Сестра, - Смерть протянула руку. - Подойди и помоги этому Ангелу сделать свой выбор. Помоги ей решить... Подойди сюда, Сестра.
Жизнь улыбнулась, подмигнула девочке и шагнула вперёд.
- Да, малыш, ты знаешь то, что мы решить не в силах...
ЖИЗНЬ И ДИТЯ
В полутёмной комнате, на холодном столе лежало бездвижное тело ребёнка. Оно было оставлено на выживание. Изредка в комнату входил человек в чёрном плаще и свечой в руке. Он освещал бездыханное тельце новорождённого и безнадёжно качал головой. Шансов на жизнь у ребёнка не было, и он это прекрасно понимал. Лишь чудо, в которое все они трепетно верили, могло вернуть её к жизни. Вместе с ней гибнет и их мечта. Она должна стать великой служительницей Сатаны. Из древних, чёрных летописей они вычислили, что это именно она. А сейчас надежд оставалось всё меньше и меньше. Тельце было тёмным и мертвенно холодным. А ведь это была великая ведьма, которой пророчили, что она очистит землю от инквизиции и вернёт Сатане разбредшиеся души. Она, которая должна сплотить в себе и вокруг себя огромные, непреодолимые силы, которым не смогут противостоять ни люди, ни Ангелы.
Они слабели. Их секта, хоть и находилась в непосредственной близости к своему покровителю, нещадно истреблялась инквизицией. Всё трудней было совершать ритуалы и обряды. Всё меньше крови лилось в их руках, и они слепо верили, что с её приходом всё вернётся, пополнится и выльется через край. Она придёт в мир, чтобы покорить его.
Никто из них не знал, в чём цель их действий. Кровавых ритуалов и бессмысленных убийств. Они ненавидели Иисуса и верящих в Него людей, не зная за что. Они поклонялись дьяволу и служили его приказам. У них было своё писание, излагающее правильность их действий. Они постигали колдовство, и эффективность их методов росла. Они не знали цели своих действий, и в этом был смысл их религии. Они считали, что сейчас, где-то в непознанных мирах идёт жестокая битва двух сил. Они считали, что битва эта идёт за её жизнь. И если верх одержат служители Всевышнего, ребенок, несомненно умрёт, если же силы тёмные, то выживет и исполнит миссию. Вновь дверь закрылась за спиной чёрного человека, оставив мёртвого ребёнка на столе...
А на самом деле не было никакой битвы...
Жизнь не спеша подошла к девочке и тоже опустилась на колени, рядом с Сестрой. Анастасия внимательно смотрела на них, ожидая вопроса.
"Она безумна!" - кричали из толпы, но крики эти, как и камни до неё не долетали.
- Так вот, когда-то, дитя моё, ты была почти мертва. Тебе было тогда лишь несколько дней, потому ты этого не помнишь. И ты знаешь, тебе дано было самой выбрать своё будущее. Но выбор этот ты должна сделать сейчас. - Жизнь остановилась, давая непонимающей ничего девочке осмыслить её речь.
-Твоё слово за свою судьбу. - Добавила Смерть, - как ты решишь, так всё и будет.
- Я не понимаю, - Анастасия изумлённо моргала.
- Ей всего девять лет... - снисходительно обратилась Жизнь к Сестре.
Женщина ласково потрепала её щёку.
- Ничего, сейчас мы тебе всё разъясним. Я не знаю, как ты умрёшь. Я не знаю, когда это произойдёт. Не знаешь ни ты, ни она. Ты много видела в жизни. Ты очень много пережила и через многое прошла. Ты стоишь сейчас прикованная к столбу перед безумствующими людьми. Возможно, скоро твоё тело поглотит огонь... Возможно, этого не произойдёт... Никто не знает. Сейчас ты можешь сделать так, чтобы всего этого никогда не было. Если ты умрёшь в младенчестве, ты не испытаешь ничего этого. Но, вместе с этим ты не испытаешь и радости, и Любви. Вся жизнь, прожитая тобою, зависит от одного твоего слова, сказанного сейчас. Закрой глаза...
Анастасия повиновалась.
- ...видишь, это ты. Трудно поверить, что ты была когда-то таким уродливым комочком плоти, больше похожая на страшную, неприятную куклу, чем на прелестное дитя. Сейчас все считают, что ты мертва, но это не так. В тебе ещё теплится незримая искра жизни, хотя сердце твоё не бьётся, и дыхание прекращено.
Анастасия смотрела на это убогое создание, и перед ней вновь стоял выбор: забрать, или оставить жизнь. Но на этот раз речь шла о её жизни. Она прекрасно поняла Сестёр и теперь пребывала в раздумьях. Она стояла посреди площади, но видела перед собой маленькую, тёмную комнату. Она была окружена народом, но видела перед собой лишь тёмное, скрюченное тельце младенца. Оно было настолько безобидным, что не могло причинить вред даже пыли, лежащей на нём, и она же, одновременно с этим вызвала обширное море ненависти у стоящих вокруг людей.
- Если я захочу умереть, в меня больше не будут кидать камни?
- Нет, не будут, моя милая.
Сёстры выжидающе смотрели на неё. Они не торопили. Им некуда было спешить. Губы Анастасии дрожали, но так и не выпускали ответа. Она мучительно думала. Ей, как и любому другому человеку, а в особенности ребёнку хотелось прекратить все страдания, но в её жизни было много такого, чего ей не хотелось терять. Она заплакала от безысходности выбора.
- Вы столько для меня сделали, вы были так ласковы со мной, и если я выберу смерть, я не буду об этом знать, даже в том, лучшем мире. Я никогда не смогу любить Вас так, как я любила Вас своим человеческим сердцем. Но если я выберу жизнь, то обрету себя ещё на неизвестные муки. Что мне делать?..
Она свесила голову, словно потеряв сознание, но через секунду резко вздёрнула её вверх с совершенно трезвым взглядом и высохшими слезами. Так всегда поступала её мать, принимая важные решения. Хотя они были почти незнакомы, Анастасия всё же чувствовала её своей матерью.
- Я остаюсь, - холодно сказала она.
Её детский возраст и лицо никак не вмещали в себя это хладнокровие. Женщины изумлённо посмотрели друг на друга.
- Почему, ответь мне, - вопросила Смерть
Глаза девочки сверкали твёрдостью и решительностью:
- Я никогда не узнаю, как ты прекрасна, если не испытаю всего этого. Я долго терпела, потерплю и ещё, - и это был ответ не девятилетнего ребёнка. Это был ответ старого человека, прошедшего всю жизнь в поисках смысла и теперь, в старости, отказывающегося лишиться всех страданий, выпавших на его долю.
- Почему, ответь и мне, - вопросила Жизнь.
- Я никогда не смогу любить тебя, словно мать, если отрекусь от тебя. Я люблю тебя! Я люблю вас обоих...
Девочка заплакала. Её хладнокровие, снова уступило место человеческим чувствам. Она плакала долго и беззвучно под общий хохот праведников.
- Ты не принадлежишь миру, дитя моё, иначе твой выбор был бы иным.
Жизнь погладила ребёнка по голове, пригладив растрёпанные волосы, прижалась к ней и прошептала:
- Моё дитя...
Смерть дотронулась до щеки и припала к её ногам:
- Моё дитя...
Наклонившись к Анастасии, Жизнь коснулась губами её лица...
- Прости...
Женщины медленно слились воедино и играющий ветер мгновенно развеял их облик... И всё вернулось... И боль, и крики толпы, и кровь...
Летящий камень с силой ударил острым краем, и из рассечённого века потекла яркая, алая кровь... Всё вернулось...
В полутёмной комнате, на холодном столе показалось чуть заметное движение...
ДЕНЬ ШЕСТОЙ
Рождение дня выплеснулось в мир кроваво-огненными красками. Вспыхнул горизонт и осыпался яркой ягодой на ядовитых кустах дикого леса. Озарило солнце просыпающуюся землю, и смыло грязь мрака с лица её. Ничто в природе не предвещало столь серьёзное для людей событие. Ничто не выделялось из общего фона жизни. Природа была, как обычно - проста и божественна. Такой её создали когда-то, такой оставалась она и по сей день. Кто знает, может быть, спустя века и тысячелетия она и останется такой же. Спокойной и совершенной, в отличии от людей, которые брезгливо выделили себя -из окружающего мира, обособились, и гордятся своей мнимой независимостью. А природа то , вот она, нянчится с человечеством, как с детьми...
Так начался день. Великий для одних, трагический для других, и абсолютно безразличный для третьих.
Где-то под землёй, в обширном зале с возвышающимися ввысь колонами было тихо. Он ждал вечера. Великого вечера всей своей жизни... Небольшой бассейн в центре зала пустовал. Пока пустовал.
Здесь было нелюдимо, и обширное помещение впитывало в свои стены тишину и безмолвие, готовясь к грядущему. Никто не входил в него сотни лет, но ему не было от этого тоскливо. Стены, расписанные смрадами ада, служили ему подходящей, хотя и мрачной компанией.
Жертвенник, вырезанный из единого камня, какой-то древней породы, за все проведённые в одиночестве годы не утратил идеальной полировки. Но сейчас всего этого не видно. Скоро придёт Овидий, он зажжёт свечи, он провозгласит пришествие Сатаны, и зал оживёт всеми своими отвратительными воспоминаниями. А их было много. Этих воспоминаний.
Он помнил крики и сумасшедшие пляски голых людей. Он слышал проклятия Бога и вознесение Сатаны. Он видел, как кровь с жертвенника, от бездыханных, изуродованных жертв стекала по специально прорубленным в каменном полу желобам в бассейн. Он видел столько безумия, что сам необратимо поверил в него и теперь с нетерпением ждал его возобновления. Он настолько уверовал во всё это, что и сам стал безумным, и все его стены, каждой своей порой чувствовали его приближение. Он никогда не видел того, кто должен сегодня войти в него, и тот, кто должен войти тоже никогда здесь раньше не был. Но всё должно вернуться, и он ждал этого. И это произошло вечером...
Пришёл Овидий и зажёг свечи. Зал благосклонно принял его приход. Начало безудержному ритуалу было положено, и сотни огоньков заплясали по стенам, играя тенями, словно оживляя замерших чудовищ. Позади алтаря, в самом центре стены было изображено отвратительное подобие распятия, несущее в себе сатанинский смысл. Пока что Овидий был единственным человеком, имевшим право преступить свод священной двери.
Когда все свечи обрели новую жизнь, Овидий встал между жертвенником и стеной, повернувшись лицом к искажённому распятию. Он вознёс руки над головой и громко крикнул, взывая к вниманию запредельных глаз, наблюдающих за его приготовлениями:
SATANASNORIUSPERANES
Он достал из-за пояса длинной рясы небольшой бархатный мешочек, развязал его и вытащил щепоть серой пыли. Он развеял его по слежавшемуся воздуху помещения, и оно мгновенно наполнилось таинственным запахом небытия.
Овидий что-то произнёс. Губы его двигались, но тишина оставалась неразрушимой.
SATANAS NORIUS PERANES
ещё раз крикнул он,
SATANASNORIUSPERANES
Дверь тихо растворилась, и в помещение очень медленно стали входить люди. Они были почти одинаковы и ростом, и лицом, и одеждой. Ничто не выделяло каждого. Они молча расходились цепочкой вдоль стен, постепенно образуя замкнутое кольцо вокруг алтаря. Их лица были мрачны и безжизненны, несмотря на радостное для них событие.
Нет, они не расценивали воскрешение ребёнка, как подарок. Они видели в этом проявление воли и принимали это, как должное. Они не смели радоваться достижениям хозяина. Они были слугами дьявола, и потому лишь молча исполняли его волю. Они не имели права на эмоции.
Кольцо замкнулось, и люди развернулись к центру, издавая монотонный, низкий, вибрирующий звук. Овидий поднял руку и произнёс громким, гулким голосом:
- Молчать!!!
Это тоже было частью ритуала. В обрушившейся тишине вновь зазвучал голос Овидия, но уже более мягко:
- Братья мои, да не ослабеет вера ваша! Да не остынет уверенность ваша в праведности выбора вашего! Великие силы призываю я сегодня на этот алтарь, ибо среди нас сегодня есть тот, кто потерян был и нашёлся, мёртвым был, и воскрес! Да явится знамение великое, тёмное! Да свершится то, что предрекалось столетиями! Да сойдёт мрак на землю, вопреки тем же предречениям, ибо ничто человеческое не совершенно. Да погрузится мир во тьму блаженную, и не станет никому покоя на земле этой, кроме приверженных слуг Сатаны! Да развяжутся руки и языки демонов, да спеленаются отвратительно-белые крылья Ангелов! Да исчезнет инквизиция из летописей! Да сотрутся в чёрную пыль истребляющие нас! Да возьмёт дьявол, положенное ему!
Он умолк и сложил руки. Чёрная ряса, подобно крыльям ворона темнела за спиной Овидия. Прошли минуты. Вдруг он снова вскинул голову, и его горящие глаза хищника уставились на дверь:
- Она с нами! Войди, сестра!
Дверь распахнулась, и в зал, медленно переставляя ноги, поддерживаемая человеком в капюшоне вошла женщина. Она была ещё слаба после той ночной безумной гонки. Слепые глаза её беспомощно блуждали во тьме и человек, сопровождающий её, вёл её под руку, указывая путь к Овидию.
На руках она держала дитя. Они являли собой зрелище, вероятно, куда более ужасное, чем краски, лежащие на стенах в виде запредельных образов. Её обожённые руки и лицо... Её седые волосы и слепые, матовые глаза...
Её подвели к Овидию.
- Да восславится она - невеста Сатаны, породившая в мир это живое воплощение тьмы! Взгляните на дитя сие! Разве есть в нем что от человека ? Да восславится оно!
Люди опустились на колени, склонив головы перед женщиной с ребёнком. Для многих созерцать этот миг, было делом всей жизни, и сейчас они могли спокойно умереть, отдав свою душу дьяволу.
- Подойди сюда, сестра. - Овидий подвёл её к жертвеннику, - твоё место здесь. Как жаль, что тебе не увидеть всей церемонии! - Он взял с её рук младенца и поднял его над головой. Ребёнок безуспешно искал опору. Он был слеп, как и мать, но лишь потому, что свет от него заслоняла та грязная повязка, что мать повязала ей на глаза сразу, после рождения.