Аннотация: Такая милая зарисовка о торжестве любви и нестиранных носках)
Надрывно шипела окончившаяся лента в кассетном магнитофоне, внося в колорит закуренной до полной невидимости комнаты особый шарм. Пепельница в центре стола была забита окурками до такой степени, что они выпирали по краям, прямо как пассажиры из дверей автобуса в час пик. Очередной бычок ну никак не хотел найти свою нишу в этом столпотворении обгорелых белых цилиндриков, поэтому я, после недолгих раздумий, запихнул его в допитую до конца пивную бутылку, которая тут же стала изрыгать из себя серое хлипкое подобие джинна. Кто бы сказал, что так делать нельзя, что это некрасиво, что это некультурно, что это неправильно. Теперь никто не скажет. Так что я буду сооружать под батареей склад пустых бутылок, я перестану поливать цветы, перестану пылесосить старый протертый ковер. И не буду его менять, покупать новый. Пускай хоть расползется по волокнам, мне то что. Перестану бриться - это даже можно заявить как протест обществу, чтобы никто не докапывался до реальных причин.
Я бросил взгляд на телевизор, демонстративно отвернувшийся к стене и показывающий мне свой выпуклый ребристый зад, утыканный дырами для проводов. Конечно, это я сам его развернул. Зачем он мне. Все равно новости я не смотрю, газеты не читаю, скоро совсем одичаю, и буду спрашивать у прохожих на улице какой сейчас год от рождества Христова.
Зеркало в угу комнаты поймало мой нетрезвый взгляд, и мы несколько минут играли в гляделки. Моргнули одновременно. Зеркала я все сниму, завешу их стираными носками, буду рисовать на них каракули, зачем они мне. Все равно я перестаю бриться.
Я встал и пошел на кухню за очередной бутылкой пива. Открыл холодильник, взял бутылку. Некоторое время сосредоточенно вглядывался в его недра, потом решительным жестом выгреб оттуда все, что нельзя было пить, и чем нельзя было закусывать, и отправил все это в пакет. Потом вынесу на помойку. Зачем это мне, вполне хватит пива и вермишели быстрого приготовления. По праздникам сосиски или яичницу. Хотя какие нахрен праздники, вот бухать, к примеру, я буду постоянно. Даже регулярно. Это тоже можно оформить как протест обществу. Это как раз проще всего. У нас вся страна таким образом заявляет протесты, а чем я хуже?
Я перестану заводить большие настенные часы в прихожей, чтобы они не диктовали мне суточные распорядки своим нервирующим звоном. Теперь я человек свободный, когда хочу, тогда и делаю. Или не делаю, когда не хочу. Это просто.
С работы меня уволят, конечно. А и срать-то я хотел. Я теперь натуральный бобыль, мне не надо никого кормить, сам себе и все для себя. А что, это даже удобно. И не надо ля-ля, я знаю, что прав. Мужик я иди где?
Кровать я заброшу. Буду спать на полу или на диване. Не раздеваясь, так практичнее. Почти с первого раза откупорил пиво о подоконник, оставив на том две глубокие царапины. Чихать я на них хотел. Может за ближайшие несколько лет вообще на него ни разу не взгляну.
Магнитофон не выдержал и выключился. А может, пленка оборвалась. И черт с ним. Хотя нет, не черт. Я подошел к аппарату, открыл бокс, перевернул кассету, ткнул со второго раза обратно и вдавил play.
Теперь главное забыть. У меня теперь жизнь совсем другая, совсем. Нет возврата.
- Прочь из моей головы, пока я по тебе не проехал катком... - вторил мне пессимистично настроенный Александр Васильев, продираясь децибелами сквозь облака сигаретного дыма.
Прочь, прочь. Все. Хватит. Глоток из бутылки, из горла, какие ещё бокалы, не смешите. Настоящие пролетарии не используют лишнюю тару, легко обходятся минимумом. Надо найти соседа алкаша, чтобы не спиться в одиночестве. Хорошая идея. Но я их всех ненавижу, этих пропоиц. С души воротит одна мысль о том, чтобы единоличная квартира превратилась в притон алкоголиков.
И вообще, надо учиться жалеть себя, ведь никто больше не пожалеет, ни приголубит, не приласкает. Я несчастлив, но я горд оттого, что я тверд и непоколебим. Нет, я не идиот, просто я умен, циничен и расчетлив, так что гуляйте все лесом.
Кто там ещё трезвонит в дверь. Шли бы вы полем, уважаемый гражданин отвлекающий. Отрывающий меня от процесса перекройки жизни. Ещё глоток.
Прохладное пиво полезно, миллионы мужчин не могут ошибаться. Вот трезвонит, и не лень, интересно.
После третьей минуты трелей у меня разболелась голова. Чертыхаясь, поднялся, вышел в прихожую, не утруждая себя поиском футболки, в одних джинсах, даже без носков. Открыл дверь, уже готовый обрушить на голову недотепы десять египетских казней...
- Ты как ребенок, ей Богу. Я потому и вернулась, что нельзя на тебя сердиться. Пропадешь ведь без меня. - Журила она мягко.
- Пропаду. - Печально согласился я, ища утешения в её мягких теплых домашних и таких родных объятьях.
- Ну, впрочем, свинюшник ты навести уже успел, поздравляю.
- Это я с горя. - Шмыгнул я носом.
- Спасибо. - Она приподнялась на носочки и чмокнула меня в нос. Чертовка, знает что делает. Ну, вот что с ней делать.
- Что мне с тобой делать? - Спросил я, не отпуская её рук.
- А мне с тобой? - Улыбнулась она. - Предлагаю уборку.
- Принимается. - Ухмыльнулся я ответно.
Джинн резво взвивался вверх, в вечереющий московский воздух, вырываясь из отрытой форточки, словно из сказочной лампы, растворяясь в закатных красках.
- И моё сердце остановилось, моё сердце замерло... - Вторил ему оптимистично настроенный Александр Васильев.
Мир и покой были восстановлены, цветы политы, бутылки выброшены, ковры пропылесосены и завтра мне придется бриться перед работой. Что ж, может это вовсе и неплохо. Ведь это приемлемая плата за возможность быть самым счастливым на свете человеком.
- Кто бы мне сказал, что на зеркале делают эти отвратительные брутальные и нестиранные носки?