Аннотация: Невезение сопутствует герою с детства, однако всю свою жизнь он пытается упорно сопротивляться. Но однажды его ангел-хранитель ударяется во все тяжкие.
Три орешка.
Если правда, что судьба каждого человека расписана в некой большой книге, то мою главу писал пьяный садист.
Для начала он предложил мне появиться на свет глубокой декабрьской ночью, и чтобы в самый ответственный момент по всему району отключили электроэнергию. В темноте мне вывихнули правую ногу. Так что первые два года я прожил с деревянной палкой, распирающей колени в стороны. Следующие полтора заняли постоянные операции. Но к 5-ти я уже навёрстывал упущенное, расшибая колени и лоб.
Не проходило года, чтобы я, как минимум, не выбил себе зуб или что-нибудь не сломал. Прибытие "Скорой" настолько вошло в привычку, что иногда приходила мысль:
"Что-то я давно её не видел".
На 13-том году отец открыл мне жизненную истину:
--
Понимаешь, сын, все люди делятся на 3 категории. Первые - умные, они учатся на чужих ошибках. Это счастливые люди. 2-ые - глупые, учатся на собственны. Они по два раза наступают на одни и те же грабли, но в конце концов понимают - от чего же на лбу появляются шишки. Ну и третьи - дураки, их учить бесполезно.
--
Это ты к чему? - не понял я тогда.
--
А ты пошевели своей бестолковкой. Если в ней, конечно, есть чем.
Пока я думал, у моего писателя случился запой. Подозреваю, что пил он на пару с моим же ангелом-хранителем. А тот вообще в своё время прогуливал учёбу и по жизни слыл лентяем. Потому что на следующий день мы с ребятами пробрались на соседний завод в поисках подшипников, из которых добывали железные шарики для рогаток. Пока рабочие обедали по своим углам, мы маленькой ватагой "мышковали" в большом сборочном цеху.
На одном из станков я заметил заветный подшипник и потянулся за ним. А один из моих друзей в этот момент рассматривал интересную железную коробочку, "валяющуюся" на полу. С одной стороны к ней подходил металлорукав с кабелем, а с другой - стенки не было, и внутри виднелась педаль. Что, если её нажать? Он нажал. Педаль управляла пневматическим молотом для кузницы. Я даже понять ничего не успел, и самое главное - кто это так сильно орёт? Оказалось я. Молот превратил мою правую ладонь в лоскут мяса. Но от болевого шока и потери крови мой шум быстро прекратился, и начался другой - с вызовом "Скорой".
Очнулся я уже в больнице и, понятно, без руки. Отчаяние меня тогда охватило, ужас какое. Жить не хотелось, как такое теперь возможно? Ни писать, ни есть, ни штаны самому себе застегнуть, ведь я - правша. Отец по 2 раза в день навещал меня, но я напрочь отказывался от яблок и мандарин, я ничего не хотел.
--
Очень надеюсь, что этот урок послужит тебе границей между второй и третьей категориями, - сказал он однажды.
Я промолчал.
--
Никогда не бывает так плохо, чтобы не было ещё хуже, - добавил он.
--
Да уж куда хуже! Что мне теперь делать? Ты что, не понимаешь, - я взорвался и потряс перед ним своим обрубком, - у меня руки нет!
Отвернувшись к стене, я накрыл голову подушкой. Он положил на мою спину свою широкую ладонь:
--
Ну-ну, надеюсь через неделю ты начнёшь думать иначе.
Через эту самую неделю меня выписали из больницы, отец взял отпуск и увёз меня в свой родной город. Мы остановились у моей бабушки, а его матери.
--
Внучек, миленький, - запричитала она с порога, - да как же ж это? Да что ты теперь будешь...
Батя цыкнул на неё и отправил меня в зал. А сами они долго говорили на кухне. Подозреваю, что обо мне.
На следующий день, после завтрака, отец помог мне одеться, закрепил на правом запястье кожаную перчатку, набитую ватой, и мы уехали в центр города. Он привёл меня на Пушкинскую аллею. Находясь меж двух главных улиц, это тихое место служило приютом для влюблённых и отдыхающих. Посредине, на всю длину проходил газон, засаженный кустами роз и делящий её на 2 части. Как дорога с односторонним движением.
Мы прошли мимо одинаковых деревянно-бетонных скамеек и присели на одной из них в тени ясеней. Несмотря на полуденный час и солнечную погоду, отдыхающих было немного. Но мне казалось, что все они пялятся на мою культю, прекрасно понимая, что скрывается под этой неуместной перчаткой. Они одаряют меня сочувственными взглядами и жалеют. Это унижает.
--
Зачем мы здесь? - я посмотрел на отца с укоризной, - чтобы надо мной смеялись? Ты думаешь, эта перчатка способно кого-нибудь обмануть? Лучше бы мы в лес уехали.
--
Не торопись, в лес мы всегда успеем. Но там ты не увидишь того, ради чего мы приехали сюда. Всё это время, - он кивнул на мою руку, - ты уходил от разговора. А теперь послушай меня внимательно. Когда я был таким, как ты сейчас, правда, не столь бестолковым, то мы с друзьями иногда встречали здесь одного человека. Он всегда появлялся в 20 минут двенадцатого, усаживался вон на ту скамейку, что напротив нас стоит. На его шее висела небольшая сумочка, в которой хранились курительная трубка и кисет с табаком. Спокойно и, я бы сказал, с наслаждением набивал трубку, раскуривал её и долго смотрел по сторонам на людей, на небо. А затем так же основательно выбивал пепел и удалялся.Кто он, откуда, не знаю. Но как теперь понимаю, побывал однажды в такой переделке, что счастлив от одной возможности просто жить. В последний раз видел его здесь лет 10 назад.
--
Ну и что? Зачем ты мне об этом рассказываешь? Если он сам набивал трубку, значит, у него обе руки. Попробовал бы он как я!
Казалось, отец меня не слышит, он продолжал:
--
Подождём, за эти годы многое могло произойти. Может быть, он давно уже умер, а может и меня переживёт. Но в любом случае мне бы хотелось, чтобы ты посмотрел на его улыбку.
Он смолк, а я насупился и уставился на свои коленки, пряча взгляд от прохожих. А потом неожиданно для самого себя спросил:
--
А почему именно в 20 минут двенадцатого, почему не в 11 равно?
--
Мы тоже долго думали над этой загадкой, пока одному из нас не пришло в голову простое решение. Скорее всего, что ровно в 11 он отправляется на прогулку, а 20 минут занимает дорога. Он точен, как часы, - и слегка толкнул меня в бок, - ты смотри, жив старик!
Я неохотно взглянул в указанном направлении, но никого там не заметил. Не поворачивая головы, отец тихо сказал:
--
Ты смотришь слишком высоко.
По нашей стороне аллеи не было никакого движения, а вот по другой... За густой посадкой роз, чуть повыше бутонов, что-то плыло в нашу сторону, какая-то светлая полоска. Она то исчезала, то появлялась за цветами вновь. Через секунду я понял, что это голова человека. Но почему так низко, он что, на карачках передвигается? Может быть, это местный сумасшедший? Когда голова приблизилась метров на 10, я вдруг с ужасом для себя осознал, что средством передвижения является небольшая самодельная тележка с колёсами от детской коляски. А на ней сидит пол человека.
Ноги отрезаны намного выше колен, а то, что осталось, накрепко привязано ремнями. Подвёрнутые под себя пустые штанины чистых брюк, светло-зелёная футболка. На шее небольшая и тоже чистая сумочка. Аккуратная короткая стрижка и едва заметная щетина. Передвигался он при помощи небольших штукатурных щёток, отталкиваясь ими от асфальтированной дорожки. На вид - лет 60, но улыбка на лице, невероятно мощные бицепсы и весь внешний вид уверяли - хотя он и передвигается в непосредственной близости от земли, на 2 метра вглубь соберётся нескоро.
Не замечая нас, мужчина подъехал к скамье напротив, отстегнул ремни и опираясь на бетонную урну в виде широкой вазы и на край скамейки, очень ловко забросил себя на сиденье для "нормальных" людей. Неспешно и основательно на нём устроился, достал трубку, кисет и принялся трамбовать табак. Это действо походило на некий священный ритуал.
Отец, как и я, внимательно следил за его движениями. Он произнёс так, чтобы только я слышал:
--
Сейчас у него очень тихий транспорт. А раньше стоял такой грохот! Роль колёс выполняли шарикоподшипники.
От этого слова мою правую руку прошиб импульс тока, и она непроизвольно дёрнулась. Но я продолжал во все глаза смотреть вперёд. Старик закончил с табаком, раскурил трубку и повернул голову налево. Там у соседней скамейки стайка воробьёв устроила свару из-за пустой шелухи. Они разлетелись, и взгляд перешёл на цветы, на деревья, на редкие облака в густом июльском небе. А затем он как-то резко опустился на моё лицо. Старик очень внимательно меня рассмотрел и перевёл взгляд ещё ниже. Я понял, что он смотрит на мою руку.
Я тоже посмотрел на неё. От толчка перчатка упала и обнажила мой забинтованный обрубок. Я тут же накрыл его левой ладонью и посмотрел вперёд. С лица старика исчезла улыбка, и он очень серьёзно произнёс:
--
Никогда не сдавайся.
Негромко так, но очень внятно. Он не был сумасшедшим или юродивым, просто человек радовался тому, что имеет возможность каждый день выкурить трубку на своей любимой скамейке и увидеть небо. Он вытрусил пепел, пристегнулся и укатил дальше. Глядя ему вслед, отец сказал:
--
Мы специально с ребятами проверяли и приезжали сюда и в дождь, и в снег, и в самые морозы. Он всегда появлялся.
А мне стало стыдно. Какой же силой духа надо обладать, чтобы несмотря на такое увечье продолжать наслаждаться жизнью! У меня есть обе ноги, рука, а я уже отчаялся.
С того дня я начал учиться работать левой рукой. Во многом помогал отец
Для начала сменил мои туфли и ботинки со шнурками на такие же, но с липучками. Пуговицы на рубашках и брюках тоже исчезли и появились такие удобные липкие застёжки. Труднее оказалось научиться писать. Буква "е" упорно походила на пасть крокодила, а строчная "т" на панцирь черепахи. Но отец придерживал мою левую руку и постепенно почерк выровнялся. Друзья как-то усмехнулись:
--
Ты бы заодно и ногами научился писать. Вдруг пригодится в будущем?
--
Вы бы тоже поучились не жать педали, где не надо, - огрызнулся я.
Отец соорудил мне несколько приспособлений, заменяющих утраченную кисть. Основная часть у всех выглядела одинаково - кожаный или брезентовый рукав, одеваемый на локоть и плотно стягиваемый ремнями. А вот вторая часть служила разным целям. С помощью крюка я подтягивался на турнике или отжимался от пола, используя его как опору. Большая вилка-зажим удерживал зубную щётку или столовую ложку. С помощью другого зажима я мог работать молотком или гаечным ключом.
Закончил 8-ой класс и подал документы в колледж на ... кузнеца. В приёмной комиссии на меня посмотрели, мягко говоря, с лёгким недоумением. Но я уговорил перенести экзамен в мастерские, где из 20-ти забитых гвоздей не согнул ни одного. А затем из металлического прута отковал подобие подковы. Меня приняли, из интереса. Посмотреть - надолго ли меня хватит? Хватило до получения диплома.
Никто из моих новых друзей не позволял себе шуток в мой адрес. Ибо знали - правой культёй я отлично управляюсь с молотом. А левой владею не хуже.
После училища устроился на работу в большой автопарк. Там тоже вначале сделали большие глаза. Но, посмотрев на меня в деле, назначили месяц испытательного срока, а затем оставили безо всяких условий.
В мои 25 и писатель, и ангел снова ударились во все тяжкие. На этот раз загорелся гараж в парке. Все рабочие ринулись тушить, в том числе и я. В какой-то момент взорвался бензобак у стоящего на ремонте автобуса в том самом гараже. Отлетевшим осколком мне раздробило правый локтевой сустав. И снова "Скорая".
В институте травматологии меня встретил старый знакомый хирург. Пока он рассматривал ещё мокрые рентгеновские снимки, я рассказал, где и кем работаю и что со мной произошло за время, прошедшее с момента нашей последней встречи.
--
А ты добился неплохих результатов! - оценил он, маша в воздухе негативами.
--
Стараемся, - невесело усмехнулся я.
--
Следуя логике, место следующей ампутации - шея.
--
Следующей? Вы хотите отрезать мой локоть?!
--
А ты сам этого захочешь, если выслушаешь меня.
--
Захочу разрешить Вам укоротить меня ещё больше? Доктор, Вы серьёзно?
--
Вполне. Сустав уже не восстановить, он разрушен полностью. Единственный исход операции - рука повиснет плетью, сгибаться она не будет. Пенсия по инвалидности тебя устроит?
--
Я ещё молод.
--
Я тоже так думаю. Поэтому предлагаю протез. Не простую руку от манекена, а настоящее электронно-механическое устройство. Сгибается локоть, запястье, фаланги всех пальцев. Это моя собственная идея и в разработке я принимал самое непосредственное участие. Но модель ещё экспериментальная, её надо испытать.
--
А я - кролик?
--
Ну, вроде того. Энергия для работы подаётся или от аккумулятора на поясе или по проводу от сети. Ты сможешь работать не только ложкой, но и молотом, даже писать научишься.
--
Ого! - я заинтересовался, - а как им управлять? Через клавиатуру или голосовые команды?
--
Ни то и ни другое. Твой мозг всё ещё в состоянии управлять теми пальцами, которых ты лишился 12 лет назад. Команды от него поступают по нервам в руку. Их можно принять сенсорами, выделить нужные и направить в сервоприводы. Это реально, это возможно. Если ты согласишься, то имеешь шанс чувствовать этой рукой твёрдое и мягкое, горячее и холодное, гладкое и шершавое. У тебя полчаса на размышление. Потом надо снимать жгут с руки, иначе начнётся омертвение тканей.
Конечно, я долго не размышлял. И уже через полгода позвал отца к себе в кузницу. Он порадовался тому, как я лихо управляюсь своей искусственной рукой. Только мне показалось, что радость эта такая же настоящая, как рука. За последние 10 лет хирург трижды менял протез на более совершенный, более удобный, мощный и лёгкий.
И вот по истечении этого времени мой библиограф свою работу закончил, ангел-хранитель подал в отставку, а я попал в автомобильную аварию. Прав на управление я так и не смог получить, поэтому на работу добирался автобусом. Но сегодня впервые за всё время проспал и взял такси.
Вообще-то права стоило выдать мне, а у моего водителя их отобрать. Потому что именно из-за его лихачества нас перевернуло несколько раз и швырнуло под грузовик.
Как обычно я пришёл в себя в присутствии хирурга.
--
На этот раз ты окончательно влип, - поприветствовал он меня.
--
Я ещё жив? - я попытался пошевелиться.
Он предостерегающе выставил вперёд ладонь с растопыренными пальцами:
--
Замри, ты уже труп!
--
Правда? - мне вдруг стало смешно и я зашёлся в истерическом хохоте. А затем почувствовал, что задыхаюсь.
Смех прекратился сам собой и дыхание вновь восстановилось.
--
Ещё одна попытка, и кран закроется окончательно.
--
Какой кран? - не понял я.
--
Объясняю твоё состояние на этот раз, - хирург стоял вплотную ко мне и говорил слегка наклонясь, - тазобедренные суставы и сам таз раздроблены, левое колено отсутствует, позвоночник сломан в трёх местах, грудная клетка тоже. Рёбра пробили лёгкие, печень лопнула. Функционируют только мозг и "моя" рука.
Я попытался пошевелить протезом и у меня это получилось. Он продолжал отлично работать!
--
В общем и целом сейчас ты находишься в глубокой коме. Но я пробудил тебя для принятия решения. Дело в том, что в твою грудь сейчас заходит целый набор трубок, обеспечивающих поддержание жизненных процессов. А вот этот тонкий провод позволяет твоему сердцу качать кровь.
Он слегка приподнял белый шнур, чтобы я увидел последнюю нить, связывающую меня с жизнью:
--
Отключение сети или малейший сбой в подаче электроэнергии и ...
--
Доктор, говорите прямо, - перебил я, - мне грозит та самая ампутация на шее?
Он едва заметно кивнул:
--
Ты напоминаешь мне голову профессора Доуэля.
--
Но у меня ещё есть тело, - возразил я.
--
Чисто номинально. От него проку не больше, чем от потерянной руки.
Я начал понимать, куда он клонит:
--
Неужели наука и техника дошли до превращения человека в киборга?
--
А ты быстро соображаешь, - он даже удивился.
--
И опять - экспериментальный образец?
--
Прозвучит кощунственно, но с тобой приятно иметь дело.
--
Не могу сказать "взаимно".
--
Однако я всегда дарил тебе надежду.
--
Только не в этот раз. Иметь протез-крюк ещё куда ни шло, искусственную руку - терпимо. Вы же предлагаете 90% моего тела заменить роботом. Я правильно Вас понимаю?
--
Да, - согласился он, - у тебя остался единственный вариант.
--
Я не согласен, док.
--
Но почему?
--
Я уже объяснил.
Он отошёл в сторону и замер возле окна, размышляя о чём-то. Через пару минут я нарушил тишину:
--
Скажите, а курить я смогу?
Он как-то отрешённо объяснил:
--
Воздушный насос оборудован фильтром. Можно дышать даже угарным газом. В тот небольшой объём крови, что требуется для головы, поступит чистейший кислород.
--
Значит, о сигаретах можно позабыть, - резюмировал я, - а как насчёт пива?
--
Алкоголь категорически ..., - он резко повернулся, - вот что ... ответь мне на такой вопрос - можно ли из одного орешка сложить кучку?
Я не понял его хода, но на всякий случай ответил:
--
Нет.
--
А из четырёх?
--
Да, из четырёх орехов кучку можно сложить.
--
А из двух?
--
Нет, конечно?
--
А из трёх?
--
Куда Вы клоните?
--
Ты сам сказал, что принимаешь один протез. Принимаешь и другой, больший по размерам. Однако замена всего тела тебя не устраивает.
--
Нет.
--
Где та граница, которая отделяет тебя, как человека, от киборга? На что ты согласен?
--
Видите ли..., - я задумался, - курить мне нельзя, пить тоже. О женщинах можно позабыть. Так?
Он кивнул.
--
Зачем мне такая жизнь? А из трёх орехов кучу не сложить. Никак.
Я резко дёрнул протезом и вырвал тонкий белый провод, идущий к моей груди.