Морозный воздух. Проходящие мимо краснощёкие люди. Они спешат по своим нужным людям делам. Разговаривают по телефонам, пусто смотря в пространство. Большой город. Нигде, ни в какой пустыне ты не более одинок чем здесь. Город вымывает, выветривает людское взаимопонимание. Заставляет их быть самостоятельными за счёт себе подобных. А они послушно и с радостью бегут в его сверкающие надеждами объятья. И самое обидное, что немногим из них действительно удаётся обрести заветное. Кто они? Баловни судьбы? Избранные? За счёт чего? В счёт прошлых жизней? Впрочем, какая может быть разница сейчас, когда годы любви к жизни, к собственной работе, окружающим людям обернулись этой неуклюжей подписью. И мало того, что это все само по себе случилось. Непременно, нужно было, чтобы это все случилось так жалко и трагично.
Утро ничего не предвещало. Обычное зимнее утро. Все спешили на работу. В привычной давке метро мне всегда хорошо думалось о предстоящем дне. Я заранее знал, как и что буду делать по приезду. Уже при входе в здание на Туполевской набережной встретился наш помощник директора Лева. Парень молодой, ловкий с проплешиной на затылке напоминающей тонзуру у францисканцев. Увернуться от встречи уже ни как не выходило, посему, пришлось здороваться. Лева бегающим взглядом, не смотря в глаза, пробежался по мне и сообщил, что он провёл инспекцию в моем компьютере, и что не нашёл там архивов за прошлый месяц. И ему интересно было знать где они? Такой поворот ошеломил. Люди в конторе знали, что начальство просматривает время от времени базы у каждого, но чтобы так открыто. Нет, такого никогда не было. пер
- Надо у меня спрашивать. Это и проще и быстрее, - не скрывая раздражения, ответил я.
- Ну, ты поищи. До обеда мне нужно будет.
Я пошёл дальше к лифту. В тот момент я просто кипел от злобы. Раздражал этот слизняк, и утро было испорченным. Даже промелькнула мысль пожаловаться главному.
Да. На рабочем месте все лежало не на своих местах. Хотя бы постарался воспроизвести как было скотина. Уже налив себе горячего кофе и загружая компьютер, я подумал: 'Зачем ему, интересно, эти архивы? Вот говнюк! Даже не извинился. Так для чего же ему они?' Я открыл нижний ящик стола, в котором хранил прошедшую работу. Там просто и откровенно был налицо обыск. Лева даже не удосужился порядок навести после себя.
Нет! Это уже наглость наказуемая. Ничего другого не оставалось, кроме как пойти к начальству. Только вот с чем? Решение пришло в виде коллеги. Меня тронули аккуратно за плечо. Сзади стояла Люда. Она всегда взволнованная с приподнятым носиком сегодня почему-то отвела взгляд:
-Андрей, тебя Пархута вызывает.
-А что такое происходит, ты не знаешь? У меня Таранька весь комп перерыл и в ящиках бардак устроил. Налоговая, что ли какая?
-Тебе начальник все объяснит. Иди к нему.
Праведный утренний гнев мгновенно обернулся трепещущей прохладной тревогой. Украдкой я внимательно осмотрел остальных. Все занимались обычными приготовлениями к рабочему дню. Но что-то было не так. Как будто меня не существовало. Почему-то именно сейчас я вспомнил, что, обычно лебезящий перед всеми, наш визуализатор Петёк сегодня со мною даже не поздоровался. Так. И что же это все значит. Неужели где-то напортачил? Я попытался вспомнить что же там могло быть в этих архивах. Да нет, не было там ничего страшного. Те объекты уже давно были сданы. Заказчики порасплачивались. Что же это может быть? Ладно. Быстро допив кофе я направился в кабинет директора.
- Здравствуй, Андрей, - бросил Виктор Ильич, не подав руки и не посмотрев на меня. - Тээкс. Слушай, тут такое дело. Ты акт приёмки-сдачи подписывал, когда сдавал Печатники?
Тут я вспомнил. Ёлы-палы! Вот в чем все дело! Я не плохой инженер, но как бы я ни старался у меня в каждом объекте были какие-то огрехи. Огрехи именно в части документов или чертежей. Но до сегодняшнего дня эта моя невнимательность не наносила ощутимого ущерба, и мне прощали.
- Блиин! Виктор Ильич! Нет... вот ччёрт! И как теперь? Я могу исправить.
- Не нужно. Лева уже занимается этим. Послушай, Андрей, ты неплохой специалист, и твои промахи, они до сих пор не были критичными. И у меня нет никакой гарантии, что дальше не будет хуже. Мне где-то жаль, да и с Таранькой вы не сошлись. В общем, тебе придётся искать себе новую работу.
Виктор Ильич протянул руку. Я встал и дрожащим щипком потрогал его крупную кисть.
- Прости, что при таких обстоятельствах, но, Андрей, - Виктор Ильич сделал небольшую паузу, - У тебя есть стержень. И ты не пропадёшь. Просто опирайся на него всегда.
Но я, ошеломлённый случившимся, уже не слышал его и, ещё ничего не понимая, наблюдал как я медленно-медленно закрываю дверь в кабинет.
'Распишитесь на бланке', - пододвинув безымянным пальцем ко мне бумажку, произнесла девушка, до моего прихода красившая ногти.
Я потянулся за ручкой, при этом неловко опрокинул, стоявшую на столе, визитницу. Расписавшись, поднялся, стараясь внутренне собраться и не показать своего состояния девице, хотя слезы просто душили. Закрыв дверь в кабинет, пошёл по коридору мимо цветных проектов развешенных по стенам. Постоял в кабине лифта. Девушка сзади, как мне показалось, сочувственно смотрела мне на плечо. Быстрее надо отсюда убежать.
Воздух на улице высушил морозом ноздри. Взбодрил. Голова была битком набита мыслями об одном: 'Что теперь? Как жить'?
Ещё недавно все было так хорошо. Я был уже даже не начинающий. Был почти сложившийся архитектор. Была работа. Была хорошая работа. Я даже мог выбирать. Люди ценили то, что я делал. Я шёл к этому долго и упорно. Работал подмастерьем, чертил другим их проекты. Обслуживал стройки. Работал снабженцем. Все делал для того что бы быть профессионалом. И эти годы трудов начали давать результаты. У меня появились собственные заказы, деньги. Я вполне был собою доволен. И тут все так вот.
2
Дома, бросив на диван портфель, упал в кресло. По дороге я уже почти справился с состоянием потери, унижения. Мне всегда в такие минуты помогала толпа в метро. Лица людей. Движение. Невольно отвлекаешься, и как-то все сглаживается. Теперь просто нужно было все обдумать. Решить как мне дальше и что мне дальше. Было время обеда, и я решил приготовить поесть. Уже когда я нарезал картошку над стреляющей маслом сковородкой, раздался телефонный звонок. Я снял городской. В трубке казённый женский голос осведомился:
- Прягин? Андрей Степанович?
- Да, здравствуйте, - ответил я
- Беспокоят из Царицынского суд-медвытрезвителя.
- Вот же ж. Я же все оплатил.
- Да. Но я не по этому поводу, Андрей Степанович, почему вы не сказали, что у вас ВИЧ?
- Что!?
- Ну что у вас вирус иммунодефицита?
- Какой вич?! - ошарашенно переспросил я ещё раз
Голос в трубке смягчился:
- Вы не знали? Вы когда сдавали последний раз кровь?
- Погодите, девушка. Подождите. Вы правильно звоните?
- Ну вы же Андрей Степанович, который обслуживался у нас двенадцатого числа сего месяца?
- Да, но это глупость какая-то! Вы что-то перепутали! Я просто попал к вам за то, что проходил, да пьяный, мимо места где хулиганы разбили стекло на остановке автобуса. А ваши не стали разбираться и всех приняли.
- Да, - голос в трубке прозвучал сочувственно, - У нас есть ваши показания, и к вам по этому поводу нет претензий. Но дело в том, что анализы крови показали у вас ВИЧ. Я вам сочувствую. Вам необходимо явиться в поликлинику по месту проживания и зарегистрировать свой статус в течение двух дней. Прошу вас не оставить это без внимания. Извините ещё раз. Всего хорошего вам.
Странное состояние навалилось на меня. Наверное, такое же чувствуют люди когда ещё живы но уже падают, прыгнув вниз головой с верхнего этажа. Быстрые мысли о том, что всегда все можно же исправить! Но исправить уже ничего нельзя и земля неумолимо приближается. Ноги стали ватными. Боже, это какая-то ошибка! Я знаю, что есть такая болезнь, но ведь не со мной же! Я же не для этого создан! Я хотел семью, детей, работу, успеха, уважения друзей. Я же все это мог получить, Боже! Зачем такое?? Что я сделал такого страшного, что ты меня так караешь? Боже, это ошибка!!
Мне нужно просто поехать туда и разобраться с этими анализами. Так. Нужно найти телефон этого вытрезвителя. Нужно найти того врача что делал анализы. Он что-то спутал, я уверен. У меня не может быть этого. Нужно ехать туда срочно. Узнав в интернете адрес учреждения, я, ничего не замечая вокруг, вылетел из подъезда. Дорога тянулась мучительно. Вокруг стояли, сидели люди. Все они могли жить как и жили. Ходить на работу. Готовить праздничные столы на новый год с семьёй. Просто любить других людей. Нет, это ошибка. Спокойно.
Ожидая лаборанта на регистратуре, я провёл минут двадцать. Пока я сидел на деревянной скамье напротив стойки с лоснящейся физиономией мента за стеклом, меня кидало то в жар, то в холод. Вот он сейчас придёт. Как мы будем разбираться в анализах? Он, наверное, не захочет разбираться. Нужно как-то будет заставить его. Наконец, появился молодой лаборант. Ему указали на меня и я подскочил к нему:
- Здравствуйте. Мне звонили по поводу анализов.
- Да - да. Прягин?
- Да, - подтвердил я.
- Хорошо, что вы сами приехали. Вы знаете, что вам дальше делать?
- Послушайте, доктор, произошла ошибка. Нужно проверить ещё раз. У меня не может быть такого! Просто не может быть! Неоткуда! Давайте проверим, умоляю вас.
- Я вам очень сочувствую. Но у нас вероятность ошибки, к сожалению, исключена. Анализы проверяются дважды в разных инстанциях. Вы знаете, что вам дальше необходимо сделать?
Липкий потный страх снова завладел телом. Я схватил лаборанта за рукав и тихо прошептал:
- Прошу же вас. Прошу. Проверьте. Не может быть у меня такого.
Лаборант мягко освободился и сказал:
- Андрей Степанович, за сокрытие этого заболевания вам грозит ответственность. Мы же вам ничего не предъявляем. Вы в течение двух дней обязаны явиться в районную поликлинику к венерологу, там повторно сдать анализы, и встать на учет.
- В районной? Повторно? Да, я понял, спасибо. Извините, доктор.
Когда я был уже у дверей, лаборант, окликнув, подошёл ко мне и добавил:
- Андрей Степанович, большое количество людей живёт так как вам придётся жить теперь. И ничего. Живут так же как и жили раньше. У меня свояк этим же болен. Вам в поликлинике объяснят. Будьте сильнее.
В поликлинике у меня взяли кровь. На следующий день подтвердили диагноз. Поставили на учёт и назначили курс лечения. Сказали, что есть в соседнем районе анонимное общество больных, которые собираются вместе. Посоветовали туда ходить.
Неделю я провёл в кромешном кошмаре. Всю неделю сутками пил до небытия с редкими периодами трезвости, отравленными похмельем и интоксикацией, страхом и безнадёгой. Я опять глушил это водкой. Деньги заканчивались, а под конец недели и водка уже не помогала. Я впал в состояние прострации. Мне уже было все равно, что со мной будет, и что будет со всем этим проклятым миром, который я ощущал. И будет ли он, этот мир, дальше. Или ему придёт конец вместе со мной. Или же все будут продолжать жить, а меня не будет. Я просто выпивал на кухне, снова ложился на диван и смотрел в потолок. Не для пьяни. Просто пил. По привычке. Просто, что бы как-то забыть.
По прошествии двух недель кончились деньги. Водки тоже оставалось не много. Я продолжал лежать на диване. У меня было ощущение какого-то космического провала. Разлома реальности. Мне становилось смешно, когда я думал как люди строят планы на будущее. На что-то надеются, когда может вот так, просто прийти в тебя смерть. Без твоего на то желания. Без спроса. Вот так. Сама. Ведь ничего не будет уже скоро. Что я жду? Что ждёт меня? Всё, все надежды, планы, всё что я делал вообще ничего не стоят и не весят. Они просто глупы. Даже не глупы, а призрачны перед реальностью, в которую я попал. Надежды нет. Будущего нет. Куда мне спрятаться от этого? Куда я могу убежать от этого несправедливейшего, тотального рока. Да зачем? Зачем же? А может сдохнуть? Все эти душевные и физические муки сразу кончатся. Все кончится. Всё. Ничего не будет. Как? Пойти повесится, как тот несчастный дядька из детства. Или передоз. Нет. Передоз может быть жутким. Смысла нет уходить отсюда в кошмарном аду самому себе устроенном. Нужно тихо, спокойно. Снотворное. Или сразу, резко. Я представил, что у меня пистолет у виска. И я чётко ощущаю указательным пальцем стальной холодный спусковой крючок. И всего лишь маленькое усилие разделяет меня и пропасть. Ту пропасть - страшнее которой нет. И это движение необратимо. Смогу ли я? Как же я не ценил такой простой и такой всеобъемлющей вещи как жизнь? Ведь в неё все вмещается. И любовь, и страдания, и радость, и всё-всё-всё. И какая же низкая разрушительная глупость лишать жизни другого.
3
Я слез с дивана. Встал. Все тело онемело, и меня шатало. За окном стояла одна из тех унылых и гнилых зимних погод, которые разъедают напрочь обувь и просачиваются сырым ознобом внутрь тела даже сквозь пуховые куртки и свитера. Сегодня среда, и я вспомнил, что нужно съездить в больницу. Стараясь не смотреть на загаженную кухню и разбитый монитор, я прошёл в ванную. Наскоро помывшись и с трудом сбрив недельные заросли на лице, я поехал. Было страшно выходить из подъезда ко всем этим людям. Я не чувствовал себя их частью. Я не был ими. Я был...нет. Скорее я уже не был. Все они оказались будто за какой-то полупрозрачной плёнкой времени. Все их интересы были не моими. Все их мысли были не для меня. Я был обречён. На мне было клеймо смерти.
Запах лекарств в коридорах поликлиники. 'Видимо, придётся привыкать к этому', - подумал я. Кабинет моего врача находился в торце коридора. Около него сидел только один человек. Молодой парень лет двадцати пяти модно одетый, коротко стриженный, с вытатуированной скандинавской руной на виске. Выглядело стильно. Я поинтересовался не к моему ли он доктору. Оказалось - да, он сюда, и там сейчас занято. Присев по диагонали напротив него, рядом с окном я погрузился в свои инфернальные мысли.
- Эта, ну погодка! Живу на верхнем этаже. Никогда не было никаких проблем с потолками, так сейчас все углы сырые. Это ж надо такую зиму, - заговорил паренёк
- Та ничё не чинят. Зима же. Их летом не заставишь, - усмехнулся он, - А вы эт ... ну, тоже?
- Что тоже? - мне было очень плохо физически. Тело онемело, и только в груди горела холодом какая-то пустота. В глазах плыло. Кружилась голова и подташнивало. Ещё почему-то очень болело плечо.
- Ну... В этот кабинет со СПИДом, - сконфузился парень
- У меня ВИЧ, - ответил я, раздражаясь.
- У меня СПИД. Давно у вас?
Вот как? Действительно, он же сидит в тот же кабинет, что и я, к тому же врачу. Странно. Я об этом не подумал. И мне как-то полегчало.
- Нет. Узнал на прошлой неделе. Пока бухаю.
- Понимаю. У меня уже больше года. Я, как узнал, тоже на стакан сел плотно. Пил недели две. Да что там пил! Не понимал ваще чо терь делать. Очень страшно было, - парень замолк на минуту.
- Сейчас попривык. Жить то можно, если осторожно.
- Да, наверное, - согласился я. - Для чего вот только.
- Это точно.
- Вариантов нет, - почему-то добавил я.
Мы опять помолчали, затем он повернулся ко мне и сказал
- Ну, есть же всякие целители, там, лекари, знахари. Я походил в свое время по ним. Деньги только потратил. Вот недавно мне сказали ещё про одного. Про какого-то доктора Азояна? Мне знакомый сказал про него. Этот Азоян что-то там колдует с такими как мы. Правда, вот методы у него какие-то особые. Что-то там вымораживает в крови. Медикаменты. Ну не знаю я точно. Всяких хватает.
- Да? И где его найти?
- Он тут в Москве, вроде. Думаю, гугл найдёт.
Мы ещё о чем-то поговорили, пока не вышел предыдущий пациент, и парень не юркнул в кабинет к врачу. Но мысли мои были только об одном. Об этом докторе. Вдруг! Почему нет? А что мне терять. Мне не терпелось оказаться дома и попытаться найти его.
Дома я, таки, нашёл Азояна, хотя не без труда. Адреса клиники не было и телефонов тоже. Но были интернет контакты для записи, и про лечение ВИЧ ничего сказано не было. Я написал письмо, оставил номер моего мобильника. Через пятнадцать минут мне позвонили. Справились о том кто я. Давно ли заболевание, и откуда узнал о них. Девушка предложила прийти завтра на консультацию к доктору, и там уже непосредственно с ним будем обсуждать вопросы цены, вероятности выздоровления и все остальное.
4
На следующий день похмелье почти отступило, и чувствовал я себя сносно. Прибравшись в квартире, я выехал в сырую холодную Москву. Клинику Азояна найти было ещё труднее чем его контакты в интернете. 'Странный, конечно, товарищ, - думал я.- Но кто знает, может быть это как раз и хорошо'. Потом, мне, действительно, терять было нечего.
Место, где он обосновался, совсем не походило на поликлинику. Это была пригородная промзона. Транспорт туда никакой не ходил и мне пришлось идти по извилистому местному проезду, задавленному бетонными заборами, увязая местами в морозной грязи. В сером воздухе кружили редкие микроскопические снежинки. Дорога вывела, наконец, к глухим железным воротам, венчающим тупик. Я надавил, как инструктировала девушка по телефону, кнопку звонка и стал ждать. Прошла почти минута, но никто не открывал. После второго звонка раздался щелчок магнитного замка, и калитка в створке ворот освободившись отошла. Я зашёл на небольшой квадратный двор, противоположную сторону которого занимал громоздкий закопчённый фасад административного здания в пять этажей, оставив по бокам полуметровые промежутки до забора, на котором пучками висела скрученная кольцами колючая проволока.
В тёмном вестибюле курили двое в засаленных комбинезонах. Я подошёл к усатому охраннику: 'Как попасть в клинику Азояна'? Полистав журнал волосатыми пальцами, он, наконец, набрал кого-то по внутреннему телефону и доложил обо мне. На том конце разрешили, и переписав данные с паспорта, он указал носом на забранные мутным жёлтым стеклом двери лестничной клетки: '4 этаж. Направо. 413 кабинет'.
Я постучал в дверь и приотворил. В приёмной сидела за столом девушка в белом халате. 'Я. Меня записывали по поводу лечения у вас', - произнёс я робко. Девушка улыбнулась: ' Прягин ? Проходите доктор ждёт вас'.
Ждал меня Артур Артурович, сидя спиной к окну уперев прямые руки в столешницу. Его фигура монументальным силуэтом закрывала треть оконного проема. Это был человек крупного сложения, но не рыхлый. Иногда встречаются такие люди; огромные, с огромными животами, но от них так и веет упругостью и энергией. Артур Артурович был из таких. Брит он был почти наголо, а круглое лицо украшал крупный стильный армянский нос с затенёнными роговыми очками.
- Здравствуйте, Андрей Степанович, присаживайтесь. Побеседуем, - поприветствовал он меня с московским акцентом.
Никаких мест для сидения в кабинете не было, кроме офисного кресла за столом, его занимал сам Азоян. И слева, вдоль стены располагалась матерчатая кушетка. Я присел на край кушетки. Она оказалась довольно низкой, и сидя на ней, было проблематично сохранить нейтрально-скромный вид.
- Итак. Когда вы узнали про заболевание?
Я рассказал ему как все было. Как мне позвонили, как я ездил туда. Как пил рассказал тоже.
- Ну это самая распространённая реакция на такие новости, Андрей Степанович. Сейчас я вижу уже не пьёте?
- Сейчас нет.
- Понял вас. А как родные отнеслись?
-У меня только тётка в Самаре. Не видел её лет пять.
- Не общаетесь? Понял, понял. Итак. Думаю, уже знаете сами, что заболевание ваше не излечимо.
Я кивнул полу.
- Неизлечимо стандартными средствами. Но. Год назад я начал заниматься ВИЧ-инфекцией. Ее распространением, профилактикой, а за тем перешёл и к попыткам лечения. Я провёл серию экспериментов на животных и, - Артур Артурович откинулся в кресле, - пятнадцать процентов случаев успеха! Чувствовалось, что он победно смотрит на меня сквозь свои стекла:
- Успеха - это значит пятнадцать процентов случаев после моих процедур отрицательного анализа ВИЧ!
Я никак не отреагировал и он несколько обиженно продолжал:
- Сейчас моя клиника занимается тем, что переносит этот опыт на людей. Суть его такова. Вас подвергают медикаментозной анестезии, а тело в это время проходит глубокую термическую обработку. Проще говоря, вас погружают в подобие анабиоза и через два - три месяца, в зависимости от течения лечения, пробуждают. Это не полный анабиоз как описывают в фантастических романах, а погружение наполовину, скажем так. Вы просто крепко спите под воздействием анестезии. Смертельных случаев у нас не было, так что ммм ... вас бы я мог пригласить к нам на лечение. Терять вам, как я могу догадываться, особенно нечего, - полувопросительно продолжал он. - А шанс я вам могу предоставить.
У меня было странное ощущение. Как я сюда попал? Откуда такие люди берутся? И вообще, не похож он на врача. Хотя на стенке за его спиной висели какие-то бумажки, похожие на дипломы или грамоты. Но с другой стороны, ведь кем бы он ни был, он же предлагает хоть что-то. Да, ему нужны люди для экспериментов. Пятнадцать процентов выздоровлений. Надо же. Нет. Мне терять нечего, меня, и правда, ничто теперь здесь не держит.
- И что требуется от меня, доктор? - спросил я.
Он заметно воодушевился и встал из-за стола:
- На самом деле, немного, совсем немного, Андрей Степанович. От вас необходимо только ваше согласие, терпение, желание выздороветь, трезвый организм ну и письмо.
- Какое? - я с любопытством поднял на него глаза.
- Письмо за вашей подписью, что вы всю ответственность берете на себя. Я понимаю, что это выглядит странно, и неволить вас не имею права. Разве только, уговаривать. - и он широко улыбнулся. Улыбнулся он вполне открыто.
- Ну что же. Давайте. Я согласен. Что делать дальше?
- Дальше все просто. Я подготовлю ванную для вашего лечения. На это уйдёт пару дней. Мы созвонимся, и вы приходите. И вот что. Я не проходимец. Вы можете передумать, и я это пойму. У вас как раз будет время на размышления и окончательное решение.
Уже когда я уходил он крепко пожал мне руку и сказал: 'Я очень надеюсь, что мы сможем победить ваш недуг, Андрей Степанович. Ведь это и в ваших и в моих интересах. Как только оборудование будет готово, Лена вам позвонит. До встречи'.
5
Два дня пролетели быстро. Я заскочил в поликлинику. Сказал, что еду к родственникам в Сыктывкар. Сделал генеральную уборку в квартире. Съездил на бывшую работу, забрал трудовую. За всё это время кроме мук сомнений я даже испытал пару минут душевного подъёма. Меня интриговала история с этим доктором. Страха перед загадочной процедурой у меня не было. В моём положении было глупо отказываться от того облегчения, которое давал этот тонкий ручеёк надежды. Наконец-то, я понял её целительное действие. Когда я был здоров - я так не думал. Я считал надежду бесполезным переживанием. Даже вредным. Думал, что она усыпляет человека. Но до того рокового телефонного звонка я ни разу не сталкивался с безысходностью. Это состояние когда ты уже перестаёшь обычно реагировать на такие тяжёлые чувства для человека в нормальном состоянии как; страх, разочарование, боль. Нет. Они не перестают мучить тебя. Но ты, как бы, смиряешься с этой пыткой. Смиряешься и несёшь их дальше. Причём, несёшь их не куда-то, а просто потому что - а как по-другому? В период запоя у меня мелькали мысли о смысле, пользе. Я думал, - 'Ну пусть так, ну пусть. Но как-то люди живут. Как-то они продолжают жить даже с таким грузом. Может быть смысл? Находят его в чем-то'. Я его не видел, но чувствовал, понимал, что смысл мог бы дать мне возможность прожить как-то дальше. В моей ситуации мне не казались подходящими ни один из тех смыслов, которые ведут других людей. И часами сидя с сигаретами и бутылкой на кухне я думал пьяной головой об этом. И вот теперь этот случай подарил мне иное облегчение в виде надежды. Может быть это и смертельная доза. Смешно мне бояться этого. Да, безусловно, я пойду туда и лягу в ту ванную.
Наконец, на третий день мне позвонили. Девушка Лена спросила как я себя чувствую. Я ответил утвердительно. Затем она пригласила приходить сегодня к трём часам дня. С собой иметь паспорт и средства гигиены. Переспросила готов ли я. Я опять подтвердил. И к трём я был у дверей кабинета. Артур Артурович выглядел озабоченно. Как только я вошёл, он подскочил ко мне и двумя руками сжал мою кисть.
- Здравствуйте, Андрей Степанович, как ваше настроение?
- Неплохо, я готов.
- Понял вас. Сегодня суетный день выдался, но мы как и договаривались сразу позвонили вам, как только ванная была готова, так что сейчас и начнём. Пройдёмте.
Мы прошли в приёмную, где Лена ободряюще улыбнулась, и я подписал бумагу. Затем вышли в коридор и начали спускаться по лестнице. Азоян суетился и все приговаривал, что не нужно тревожиться и надо иметь настрой на выздоровление. Спустились в подвал. В конце длинного сырого и холодного коридора похожего на бомбоубежище с белыми подтёками на грубых бетонных стенах Артур Артурович открыл дверь. Даже не дверь, а скорее шлюз с запором в виде руля в центре двери как в подводных лодках. На двери красной краской от руки было написано,- 'Осторожно химические реагенты!' За тяжёлым люком оказалось довольно просторное помещение с окрашенными в белый цвет стенами, разделённое на две части голубыми полиэтиленовыми шторами. В углах стояли пластиковые медицинские шкафы. Обе половины обильно освещали лампы дневного света. В передней части стояли углом два дивана и журнальный стол. В помещении было заметно теплее, чем в коридоре благодаря электрическому обогревателю у торцевой стены. Азоян присел и показал мне на диван напротив. Я сел. Странное состояние было у меня. С одной стороны волнения не было. Но какой-то не подконтрольный мандраж все равно неприятно сковывал тело.
- Андрей Степанович, - поправив очки и подавшись вперёд, произнёс Азоян,- у нас должно быть чёткое понимание, что в худшем случае мы получим нулевой эффект, но в лучшем получаем выздоровление. Сейчас вы разденетесь, примите душ. Потом мы поместим вас в термо-ванну, сделаем инъекцию и вы заснёте. После инъекции, перед непосредственно засыпанием у вас могут появиться галлюцинации. В этот момент не нужно бояться, а наоборот пойти в сон. Продержим мы вас тут где-то около месяца, и после пробуждения всё решится. Для вас этот месяц должен пролететь как мгновение. И так. Приступим?
Я согласно кивнул
Он поднялся с дивана и прошёл к занавескам: 'Ну раздевайтесь, мойтесь и ложитесь сюда. Пройдите, пройдите'.
Во второй половине комнаты, за занавесками стояло что-то на подобии саркофага. Сооружение представляло из себя ванную длиною в рост человека залитую по периметру бетоном. Рядом с этим мрачным параллелограммом находилась прислоненная к стене крышка того же размера. По периметру ванны и крышки был проклеен резиновый уплотнитель и торчали большие болты. На торцевой стене за этой конструкцией поблескивало металлом какое-то устройство из переплетения труб и счётчиков. В ванной мерцала лиловая жижа. 'Не переживайте, - Артур Артурович наблюдал за мной. - Здесь всё во-первых стерильно, а во-вторых раствор имеет температуру тела, и неприятных ощущений не будет. Мы подготовились'. Он широко улыбнулся. 'Ну вот. После душа ляжете сюда, я через 20 минут вернусь',- и он затворил за собой дверь-шлюз.
Я постоял под душем. Вода стекала по телу. Мне подумалось, что это стекает все, то страшное, что приключилось со мной за последнее время. Вот я голый и все что, повисло на мне теперь утекает с этими потоками тёплой пенной воды водоворотом в ситечко канализации. После душа прошлёпал к бетонному гробу. Попробовал пальцем жижу. Она была консистенции обойного клея. На какой-то момент меня охватили сомнения, и я заколебался. Подумалось: 'Не захлебнусь ли тут, в темноте, закрытый крышкой'? Потом вспомнил, что меня напичкают снотворным и ступил ногой в синий раствор. Доктор не обманул. Жижа была, действительно, точно температуры тела, и я ничего не почувствовал кроме прикосновения вещества. Погрузился всем телом. В густой среде появилось малознакомое ощущение невесомости, лёгкости. Мне стало приятно. Так я пролежал минут пять, пока не пришли Азоян с Леной. Он что-то ей объяснял. Она внимательно кивала головой.
- Ну как вам, Андрей Степанович? - он встал над ванной, заслонив огромным животом комнату. Из-за него выглянула Лена и мне стало неловко, но потом я вспомнил, что раствор почти не прозрачный.
- Приятно, спасибо. Что сейчас?
- Лежите. Лена всё сделает. Лена, ну давай начинать.
Медсестра подошла ко мне, в руке был шприц: 'Можете не смотреть, Андрей Степанович, некоторым не нравится. Поработайте кулаком, пожалуйста'. Взяв мою левую руку, она протёрла её полотенцем и уколола в вену. В сгибе руки защипало. Но тут волна тепла разлилась по телу. Тепло было не однородным. Оно ходило под поверхностью кожи по спине, по рукам, а потом и в голове. Одевающая на меня что-то похожее на респиратор Лена вытянулась и перекосилась. Тепло было похоже на мурашки, но внутри. Оно то расширялось, то сужалось. И когда оно сужалось - приходила тревога, а когда расширялось - накатывала волна счастья. Вспомнилось прошлое лето, когда я общался с Катей, как мы сидели на берегу канала в парке. Потом мама и старый бульдог, которого нужно было на руках выносить в туалет из дома. Потом медсестра Лена, но теперь она была почему-то с шестью руками, что меня повергло во вдохновенный религиозный экстаз. Она протянула ко мне одну из своих рук и сказала: 'Пора'. Нахлынуло истинное счастье, которого было так много, что мне стало страшно в нем захлебнуться. Но тут вспомнился наказ доктора, и я нырнул в эту волнующую сладкую бездну.
Мнемос
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
Вначале появились три огненных кольца в чёрной пустоте. Зрелище было величественным. Два кольца по бокам горели синим пламенем. Кольцо расположенное посередине и чуть выше остальных было меньше боковых раза в полтора и пылало красным. В нем распростёрлась фигура человека держащегося руками за огненный обод как на рисунке Леонардо. Пламя с обруча стекало по его конечностям, впитываясь у плеч и паха. И вновь вспыхивало в пустых глазницах. Кольца надвигались. Огненные глаза незнакомца приближались ближе и ближе. Лицо было незнакомым и чертами своими мне было неприятно. Почему-то я знал, что это я. Это было очень странное ощущение. Как будто меня не было. А я - вот. Лечу в пустоте на этих кольцах, один. Наконец глазницы оказались прямо передо мной. Ближе, ближе пока пламя не охватило весь мир. Оно переливалось волнами уже внутри меня. Появилось ощущение боли. Огненный торс, ноги, руки, заполненная горячей лавой голова. Тело жгло. Я не мог пошевелиться, но уже чётко ощущал границы себя. Я заканчивался там где заканчивалась горячая боль. Постепенно вся картина перед глазами окрасилась из клокочущего пламенного в розово-молочный цвет и с резкой болью разделилась по диагонали на две части яркой белой полосой. Полоса начала расширяться, и сквозь туман показался потолок незнакомого помещения. С трудом открылся второй глаз. Состояние было. Нет, пожалуй, никакого состояния не было. Была боль во всем теле и страшно тяжёлая и горячая голова. Мучили рвотные позывы. Я сделал попытку пошевелить рукой. Пальцы где-то растворились в жгучей боли, но плечом подвигать получилось.
Глаза уже привыкли к тусклому свету, и я начал вспоминать что было. Вспомнил Азояна и Лену. Тут я с ужасом вспомнил все события последних дней. 'Опять я тут! Опять я в страшной реальности! - пронзила голову мысль. - Но я же лечился. Да, я пришёл к доктору и согласился на эксперимент над собой. Так. Сейчас они появятся, - успокоил я себя. - Сейчас Азоян придёт и скажет мне результаты'. Было мучительно больно, и мне не терпелось увидеть кого-нибудь из них в надежде, что они облегчат мои страдания. Прошло минут пять, но никто не появлялся. Боль продолжала бушевать. Но соображалось уже лучше. Я вспомнил потолок комнаты, где я ложился в бетонную ванну. Это было другое помещение. Там был обычный побелённый, усеянный люминесцентными светильниками. Здесь же потолок был как в пещере. Из какого-то серого вещества с синими прожилками. Пласты наслаивались друг на друга, но не хаотично, а в грубом ритмическом узоре.
Никто не приходил, и нужно было что-то предпринимать. Я повернул тяжёлую голову на бок. Рядом со мной стоял лежак из блестящего похожего на пластик вещества. На нем лежало тело человека. Острый нос, впалые щеки. Какое-то мгновение я не осознавал что вижу. Потом среди огненной боли в спине холодной волной пронёсся ужас. Человек не дышал. Я что? В морге? Но характерного запаха не было. Сквозь боль со второй попытки получилось приподняться на локте. Я находился в круглом зале уставленном лежаками, на которых ногами к центру лежали голые тела людей. В центре зала тускло блестела мощная спираль метров двух в радиусе. Но самое удивительное было внутри неё. В центре спирали вращалась прозрачная голограмма человека сцепившего руки в замок за затылком и подтянувшего колени к груди. Изображение вращалось. Человек в странной позе медленно крутился не по оси тела, а хаотично будто космонавт в невесомости. В моем состоянии удивляться было сложно, но фигура в спирали вызвала во мне удивление. Все это было настолько странно. И мне хотелось бы думать, что продолжаются галлюцинации, если бы не мучительная боль в теле. Тут накатила тошнота, и я, свесившись с лежака, попытался блевануть. Опять ничего не вышло, но теперь ещё от бесплодной попытки добавилась боль в гортани.
'И что теперь?' - с трудом подумал я. Мысли были тяжёлыми. Иногда мелькали мысли-стрелы, проскакивая прозрачными тенями между тупых и инертных облаков, которым я усиленно пытался придать направление. 'Итак, я в каком-то помещении, среди трупов' - 'Что этот Азоян устроил? Для чего ему столько людей? И мертвы ли они?' - 'Вероятно, что они так же заморожены как и я'- 'Тогда они должны быть живы'. Но как бы там ни было, никто не приходил. Я ещё раз пошевелил конечностями. Ноги двигались с трудом, но боль к этому моменту чуть cтихла. Присев на лежаке, я попытался свесить ноги. Опять появились приступы тошноты. Нужно было попробовать встать. Стоять получилось, хотя стопы пола не чувствовали. Кое-как разобравшись с моторикой, я посмотрел на лежащее рядом тело. Это был человек средних лет. Освещение в зале исходящее от вращающейся фигуры жутко подсвечивало сине-голубыми переливами его лицо снизу. Я бросил взгляд на его стопы. Номерков не было. 'Глупость какая-то',- подумал я. Человек не дышал, и из-за голубоватого света сложно было определить цвет кожи. Я попытался сделать шаг. Стопы так же ничего не чувствовали, но в коленях появилась уверенность, и я, опираясь руками на лежаки, направился в центр, к фигуре в спирали. Передвигаясь вдоль ряда кушеток, я случайно коснулся рукой одного из тел. Меня передёрнуло от отвращения, но удивило, что температура тела была близка к человеческой. Это было неожиданно, и почему-то стало страшно и гадко.
У голографического человека внутри спирали не было лица. Вращающаяся фигура изнутри мерцала голубыми переливами и искрами. Я такое видел только в фильмах. Но вот. Передо мной. Ухватившись за прохладную дугу спирали, я протянул вторую руку к голограмме. Пальцы прошли насквозь и внутри засверкали голубыми огоньками. Убрав руку, я оглядел зал. Стены и пол были из того же материала что и потолок. Только пол был, похоже, сделан по другой технологии, так как был гладкий, но всё в тех же серо-синих разводах.
Где же я нахожусь? И что случилось?
Я снова осмотрелся по сторонам. Тусклый свет голограммы очень скудно освещал помещение, но в одном месте стены мне удалось разглядеть неоднородность, и я направился туда. Не успев приблизится ближе десятка шагов, я увидел, как разводы вдруг пришли в движение и с едва слышным шуршанием начали расползаться от центра сминаясь внутрь себя. Это было дикое для меня зрелище. Стена производила впечатление живого организма и этот потрескивающий шорох в тишине. Присев на корточки, я укрылся за ближайшей кушеткой. Сначала полумрак зала прострелил тонкий яркий луч. Наконец стена расползлась, и проход, по которому я пробирался, залил белый свет. В проёме появился силуэт голого человека со странной конструкцией на голове. Он шагнул в зал. Постояв некоторое время на пороге, видимо привыкая к полумраку, уже увереннее он двинулся по проходу между лежаками. Приблизившись к центру, человек остановился. Погладил рукой спираль. В горизонтальном луче света сквозь плавающие пылинки стало видно, что одет он в обтягивающее трико, а на голове у него некое подобие кастрюли, сплетённой из сетки. Из кастрюли по периметру торчали какие-то пучки, похожие на связки перьев. Натужно посопев носом, он направился вдоль лежаков с телами. Подойдя к месту где я очнулся, он остановился. Пару секунд он стоял неподвижно, смотря на мой пустой лежак, потом принялся суетливо озираться. Скрываться больше причин не оставалось, и я решил встать. Увидевший меня, человек чуть присел и пристально уставился мне в глаза.
- Здравствуйте,- произнёс я. Голос был хриплый и не слушался.
Человек продолжал смотреть на меня.
- Здравствуйте, может, вы поможете мне? Мне очень плохо.
Тут он решительно двинулся ко мне. Грубо схватив меня за локоть, человек принялся кого-то звать, повернувшись к дверям. От него сильно пахло застаревшим потом.
Был он худощав и силён. Хорошо чувствовались переливающиеся мышцы его руки.
'Морзо вернулся',- разобрал я, наконец, что он кричал.
2
На помощь ему из коридора выбежал второй и, схватив с двух сторон, они поволокли меня из зала. Свет в коридоре ослепил, и глаза начали нормально видеть только после того как меня завели в полутемную комнату. Скорее это было похоже на зал, но с очень низким потолком. Настолько низким, что в полный рост мои конвоиры едва не цепляли его своими тюрбанами. Стены же напротив, были весьма далеки друг от друга. Ширина и длина помещения составляли порядка двадцати метров. В местах стыков они плавно перетекали одна в другую, образуя в помещении сильно скруглённые углы. Пол был засыпан ровным слоем синего песка. Весь зал опоясывала по периметру сплошная светящаяся полоса, отделявшая стены от потолка. Эта полоска и была единственным источником освещения. Но света было достаточно. Отчётливо пахло чем-то сладковатым и несъедобно-химическим. В центре зала, рядом с узловатой колонной спиной ко входу на песке сидел неподвижно человек.
Меня подтащили к нему и усадили напротив. Это был пожилой мужчина лет за шестьдесят с лишним, худощавого и крепкого сложения. Крупные жилистые кисти рук он сложил в замок на коленях. Я заметил какую-то странность в сложенных его руках. Приглядевшись, я обратил внимание, что на левой руке у него отсутствовал мизинец. Полностью. Из-за этого сложенные в замок руки выглядели немножко странно. Все это было более или менее, но вот лицо! Оно было из тех, которые запоминаются на всю жизнь. Мне всегда нравилось наблюдать морщины на лицах людей, потому что по ним можно было читать характер, прожитую жизнь. Морщины у глаз говорили о том, что человек часто улыбался. Под носом, что человек брезглив или высокомерен. Лицо этого человека было из тех которыми обладают люди в молодости красивые женской красотой, но в течение жизни прошедшие через суровые испытания. Причём, испытания не внешние, не житейские. А те, которые познаются в бурях собственных страстей. Лицо вытянутое, очень сухое, сильно несимметричное с прямым носом и прямыми короткими седыми бровями, одна из которых постоянно вздёрнута. Высокий лоб, настолько впавшие щеки, что все лицо напоминало череп, безгубая ломаная щель рта. И огромные голубые глаза. Пожалуй, самое главное на этом лице были глаза. Голубые, прозрачные и настолько открытые и спокойные, что смотреть в них долго было невыносимо. Становилось почему-то стыдно.
Человек молча смотрел на меня. Я был испуган и решил без необходимости не заговаривать до выяснения. Наконец, дуга рта приоткрылась, и вслед за коротким выдохом раздался ровный и в то же время резкий голос.
- Ты кто? - спросил он с лёгким акцентом.
- Инженер, - ответил я надломанным голосом, - Я заболел, пошёл лечиться к Азояну и вот - оказался здесь. Я не знаю что произошло, и где я нахожусь. Вы знаете доктора Азояна? - спросил я в свою очередь. Лицо старика не изменило выражения. Он все так же спокойно, но пристально смотрел мне в глаза.
- Почему у тебя нет индексации? - снова задал он вопрос.
- Я не знаю что это такое,- ответил я, пожав плечом, резко повернув голову, в знак недоумения. При этом шейную мышцу пронзила острая жгучая стрела. Я непроизвольно поморщился. Все тело продолжало болеть. И меня прорвало:
- Объясните, пожалуйста, кто вы такие и почему я здесь? Где доктор Азоян? Где Лена? Что, вообще, происходит, в конце концов? Кто эти люди, которые меня волокли? Кто вы такой? Вы врач? Меня заморозили на месяц в экспериментальной лаборатории. Руководит ею доктор по фамилии Азоян. Если бы вы меня отвели в то место, я бы показал вам мой паспорт. Живу в Москве. В Черемушках. Так что здесь происходит?
В течение всей моей тирады старец никак не реагировал. Только один раз еле заметно дёрнулось веко со щекой. Выпалив все что я думал, я уставился на него, ожидая ответов. Наконец, он медленно моргнул. Мне показалось, что это произошло впервые за время нашего разговора. 'Меня зовут Юга. Я первовходящий северных врат, - выдержав продолжительную паузу он продолжил, - Твои слова странные. И сам ты не похож на жителей этих земель. И самое странное, что ты не индексирован. Тебя положат в родовую. И после индексации мы ещё поговорим. Отведите его'? - не оборачиваясь, обратился он уже к моим конвоирам.
Те, двое опять подхватили меня и потащили по извилистым коридорам. Наконец, они втолкнули меня в просторное помещение, вдоль одной из стен которого располагались странные наросты. Не наросты, а стена несколько раз волной выступала до трети ширины зала. Все было из того же серо-синего материала - из которого, по видимости, здесь было сделано всё. Наросты медленно жутковато шевелились. Как будто дышали. Но в отличие от дыхания движения не были ритмичными. Меня подтащили к одному из наростов. В поверхности, словно плавящийся под открытым пламенем воск, промялась ниша размером с человека. Мои сопровождающие начали уверенно упаковывать меня в эту нишу. Я предпринял робкие попытки сопротивления, но сил не было, и я смирился. Тёплая масса мягко обволокла руки и ноги, зафиксировав их. Вслед за этим она приняла в себя мою голову, и я закрыл глаза. Мне стало жутко. Веки будто клеем плотно залило это тёплое полуживое вещество. В обездвиженном состоянии, кроме нахлестывающих приступов клаустрофобии, все мое внимание стала опять занимать боль в теле. Жгучая боль, с которой я очнулся, уступила место физической измотанности, граничащей с тупой давящей во всех членах мукой. Некоторое время я лежал неподвижно, пытаясь не думать. Так как все мои слабые попытки как-то объяснить для себя ситуацию упирались в полное её непонимание.
Вдруг появились новые ощущения. На всей поверхности кожи начала пробегать приятная мелко-мелко вибрирующая щекотка. Она проникала вглубь тела, растворяя в себе боль. В голове прояснилось. Мысли потекли спокойнее. Я попытался направить мысли в определенном направлении, но совершенно не смог никак на них повлиять. Мысли и образы текли ровным потоком, возникая и пропадая из ниоткуда в никуда. Я не мог ни сфокусироваться на конкретной мысли, ни прогнать её. Никакие волевые усилия не приводили ни к чему, и мысли как текли, так и продолжали течь, совершенно не реагируя на мои попытки. Это было диковинное ощущение. Я испытывал его впервые. Как будто смотришь фильм. Да они такие же как и раньше. Одни прозрачные, другие конкретнее. Но ты ни как не можешь повлиять на их движение и содержание. Это ощущение было жутковатым и в то же время лёгким. Страшно было из-за своей беспомощности. Это ведь мои мысли. Худо-бедно, но я их всегда сам думал. А сейчас. Сейчас как будто кто-то думал моей головой, а мне была отведена роль наблюдателя. Жутковатое ощущения потери части себя.
Через какое-то время я начал привыкать к этому необычному состоянию и стал спокойнее наблюдать за их содержанием. А оно было странным. Странным потому что, скорее всего, в тот момент сам бы я думал про то, что со мной произошло, где я нахожусь и кто эти люди. Но сейчас голова думала без моего участия. Она вспоминала. Вспоминала разные эпизоды из моей жизни. Безо всякой хронологии. Про мою работу, про детство, про Азояна и увольнение. Часто это были мысли не связанные непосредственно со мной. Например, много раз вспоминались всяческие фильмы и репортажи новостей, которые я сам и не вспомнил бы. Обычно непроизвольный поток мыслей, как правило, более или менее связан, последователен. Не всегда эта последовательность диктуется хронологией. Часто на их связь между собой может влиять идея-фикс, которая выхватывает из потока близкие ей по духу мысли и акцентирует на них человека. В моем случае это, скорее всего, было бы моё странное положение в данный момент. Вряд ли я сам смог бы думать тогда про что-либо иное. Но мысли текли совершенно хаотично. Безо всякой структуры. При этом было очень интересное и новое ощущение. Оно появлялось тогда, когда какое-то из воспоминаний закономерно начинало вызывать эмоцию или переживание связанное с ним. Но вдруг направление мыслей независимо от меня менялось и только проявившийся стыд или грусть, вызванные воспоминанием, тут же быстро угасали и приходили переживания связанные с уже новыми транслируемыми образами.
Так продолжалось около часа. Фрагменты разных времён моей жизни прошли у меня перед глазами. Потом начали появляться мысли совсем неожиданного содержания. Вначале возникло лицо человека на экране. Изображение было стилизованным, плакатным. Скуластое лицо. Широкий лоб. Маленькие глаза, в них чёрный блик острого взгляда. Человек был изображён на фоне трёх переплетающихся спиралей. Потом медленно проявились картины незнакомого мегаполиса. Образы становились подробны и реалистичны. Город был пуст. На широких улицах не было ни людей, ни машин. Ветер нёс осенние листья с мусором. Пустые витрины магазинов. Пустые перекрёстки. Облупившиеся рекламные щиты и давно не горящие уличные светофоры. Поперек улицы лежали остатки рекламной растяжки над проспектом, одним из своих концов все ещё привязанной тросами к столбу на тротуаре. На углу перекрёстка стоял автомобиль незнакомой мне конструкции с наметённым у капота мусором. Среди привычных прямоугольных силуэтов домов на фоне пасмурного неба торчали огромные похожие на гигантские рога башни. Башни заострялись к верху, закручиваясь спиралью, и соперничали своими силуэтами с окружающими их небоскрёбами. Вокруг вершин этих сооружений сгущались и завихрялись низкие тучи. Создавалось ощущение, что сами исполинские рога источают из себя мрачное небо.
Затем я увидел огромный холл, похожий на читальный зал библиотеки, но вместо столов стояли топчаны, на которых лежали люди в блестящих масках, отдалённо напоминающих противогазы. Огромные окна зала были завешены полотнами, на которых вращалось изображение того самого скуластого человека. Вдоль одной из стен находился подиум, в центре которого поблескивала тёмная металлическая спираль точь в точь как в зале, где я очнулся после сна. Но в отличие от той, эта спираль была без голограммы внутри и вращалась сама. К ней подошёл человек в чёрном обтягивающем трико, обритый наголо. Спираль плавно прекратила своё движение, и он вошёл внутрь. Затем человек, сплетя руки в замок на затылке, выгнув спину и подобрав ноги, застыл в воздухе по центру спирали. Послышался очень медленно нарастающий гул. Вначале это был еле заметный звук на границе слуха. Гул нарастал и нарастал, пока не заполнил собой весь зал. Это был совершенно ровный звук без каких-либо перепадов, похожий на горловое пение пропущенное через синтезатор. По мере нарастания звука человеческая фигура в спирали не меняя позы начала вращаться вокруг своего центра тяжести в разных направлениях.
На этом видение сменилось уже совершенно фантастическими картинами. Образы были пронзительно яркими, цветными, но в то же время очень мягкими для восприятия. Это была опушка невиданного леса, от которой простиралась зелёно-голубая долина, усеянная огромными разноцветными и полупрозрачными цветами размером с подсолнухи. За долиной виднелся берег то-ли озера, то-ли морского залива, на противоположном берегу которого в синей дымке вздымалась белоснежная гора. В перламутровой глубине неба призрачно сверкали огромные диски двух планет. На одной из них можно было различить очертания материков. На переднем плане среди высоких цветов в тонких слоях разноцветного тумана паслись небольшими группами диковинные животные.
3
Определили меня работать на кухню. После того как я очнулся, меня держали в закрытой комнате долгое время без каких-либо контактов. Даже пакеты с едой вырастали из боковой стены живого помещения. Почему-то кормили исключительно мясом. В ту же нишу я складывал остатки еды и мусор, который я сметал довольно удобной щёткой, стоявшей за моей кроватью. Занять мне себя было нечем, и все время свободное ото сна я проводил внутри своих мыслей. С моей головой творилось что-то новое. Хотя и не сразу я это осознал. Вроде бы все было как и раньше. Мысли теперь уже были подконтрольны. Я мог думать сам. Но после той процедуры, которой меня подвергли в родильной храма, я стал совсем иначе относиться ко всему, что происходило внутри головы. В начале я чувствовал себя очень дискомфортно от того, что кто-то мог так спокойно без моего ведома зайти в мою голову. В мои мысли и управлять ими. Будто тебя голым выставили на площади, и все, кто хотел, могли смотреть что происходит в моей душе. Поначалу я даже находился на грани паники. Все что со мной произошло и нынешнее моё положение под рентгеном чьего-то внимания не помещалось ни в какие мыслимые понятия. Мне так и не объяснили ничего после родильной. И почти сразу без обещанного Югой разговора я попал в ту комнату с кроватью посредине, где и провёл больше месяца. И так. Не то что бы я боялся или стыдился за свои мысли. Но у меня была непреодолимая потребность куда-то спрятаться, уйти. Не физически, в комнате я и так был один. Спрятаться от того кто мог так легко смотреть в меня. Когда я старался прогнать какую-либо сокровенную мысль она, как правило, наоборот становилась чрезвычайно навязчивой и, упрямо подкрадываясь из тёмных уголков ума, каждый раз незаметно овладевала моим вниманием, когда я уже вроде бы думал про что-то другое. В самом начале это были мучительные манипуляции с такой трудноуловимой материей как мысли. Это поглощало все моё внимание и забирало массу энергии. Но вследствие этих упражнений я как то постепенно научился обращаться с содержимым моей головы значительно ловчее. Я уже мог легко переключаться с одной мысли на другую. Начал замечать их плотность и частоту. Научился замечать их самостоятельное появление и инициировать их приход своей волей. Постепенно передо мной встал вопрос откуда. Откуда они появляются все мои, или не мои мысли? И тут мне на помощь пришел Хуст.
Людвиг Хуст был вторым человеком здесь, с которым я смог поговорить. Он совершенно не соответствовал своей фамилии и имени, поскольку был азиатом. Это был мужчина средних лет худой как, собственно, и большинство людей в этом мире, не высокий и с очень плохой осанкой. Когда он наклонялся работая его позвоночник остро выпирал колесом через одежду и в этот момент его фигура совершенно напоминала фигуру горбуна. Лицо при этом у Людвига было моложавое и выглядел он лет на пять семь младше своих лет. Смиренный и немного тревожный взгляд. Так смотрят люди которые знают что произойдёт что-то плохое, но не знают в какой момент. Лицо гладкое но с мелкими чертами. Людвиг никогда не смеялся, но за то не редко улыбался, и когда он это делал все его личико вдруг морщилось как печёное яблоко выставляя вперёд лошадиные верхние зубы.
- Каки тебя зовут? - спросил Людвиг, когда меня привели на кухню и усадили перед ним.
Я представился, после чего лицо его сморщилось в улыбке, и выпятив жёлтые зубы он проговорил
- Я зинаю кто ты. Меня зовут Людвига. Будешь теперя на кухне. Будешь теперя помогать мне готовить мастерам. Это важное место. И мастера будут довольны тобой, если ты будеша стараться. Мастера могут датя тебе много свобода, если ты будешь вести себя хорошо. Я тебе буду показыватя всё.
Впоследствии мы сошлись с ним по многим причинам. А в основном потому что, в принципе, мне не с кем было сходиться, и я соскучился по общению.
4
Первый день моего пребывания на кухне обрушил на моё бедное сознание ещё один сюрприз. Это целая отдельная жутковатая история. Мне отвели помещение непосредственно рядом с местом работы. Это была маленькая комнатка. Точнее не комнатка, а что-то типа пещерки. Тут вообще не было комнат в моем стандартном понимании. Я привык считать комнатой постоянное помещение с устойчивой конфигурацией и ещё более устойчивым местоположением. Тут же все помещения были похожи на ёмкости которые возникали, втягивались по мере необходимости. Когда я в сопровождении жреца зашёл в мою пещерку там находился второй охранник который совершал странные манипуляции со стенами. На руке у него была одета перчатка издававшая слабое гуденье. Этой перчаткой он водил вдоль стен и углов и при приближении его руки стена в этом месте отступала. Таким образом была сделана ниша в которой меня и поселили. В моем логове находились кровать, кресло и больше ничего. Это были странные конструкции из того же материала что и стены помещения. Кроватью служил выступ между стеной и полом, кресло же просто росло из пола. Выглядело это все слепленным из пластилина. Окон в помещении не было, но в центре помещения, как и во всех встреченных мною здесь, кроме залов где я очнулся и зала Юги, стояла, точнее росла из пола в потолок колонна похожая на сталагмит. Она же исполняла роль светильника, излучая мягкий белый свет на окружающую обстановку. Вся комната имела вполне уютный вид, хотя я и привыкал первое время к мысли, что сделано это все из какой-то полуживой материи. В начале меня даже посещали лёгкие приступы клаустрофобии. Не смотря на это, в первый день моего пребывания в этой пещерке я спал как младенец. Я не знал какое было время суток, но когда проснулся, чувствовал себя отлично отдохнувшим. Дверь в стене расползлась и зашёл Людвиг. Я притворился спящим. Положив какой то свёрток на кресло он осторожно тронул меня за плечо.
- Сейчас утэро, Анидрей, сморщившись в улыбке произнёс он,- Собирайся на работа. Это твоя одезда. Одевайся и пириходи на кухню. Сегодня мы будем готовите. С этими словами тем он вышел.
Я сел на кровати и осмотрел внимательно комнату. Ничего со вчерашнего дня не поменялось. В принесённом Людвигом свёртке оказались фиолетовые туфли и больше не было ничего. Надо сказать, что я был одет в прежнюю одежду. Ещё ту в которой я очнулся в зале со спиралью. Это была совершенно обычная серая роба с обрезанными рукавами на голое тело и лёгкие тапочки на подобии теннисных. Прежняя обувь меня устраивала, и развернув свёрток я был озадачен. Он же сказал, что тут одежда. Но я решил не своевольничать и надеть то, что принесли. Натянув новую обувь на себя, я встал с кровати с намерением облачиться в свою привычную робу. Но тут новые туфли начали расти вдоль поверхности тела поднимаясь вверх по щиколоткам, тазу, животу, спине и до самой шеи. Я как бы весь окрасился в фиолетовый цвет снизу вверх. Костюм оказался похож на трико в которых тут ходили все и плотно облегал тело, выставляя на показ все физические недостатки, но прикосновение материала к коже было приятно. У комбинезона оказался капюшон. Зеркала не было, но и без него я чувствовал свою нелепость в этом одеянии. Покрутившись, я подошёл к дверям. Я ещё не привык к этим замозатягивающимся шлюзам и с любопытством пронаблюдал за его открытием передо мной и закрытием после моего выхода в коридор. Как я говорил, кухня была следующим помещением по коридору, и я сразу нашёл открывшийся передо мной вход. Тут никого не было. Продолговатое помещение без какой-либо мебели. Все из того же серого материала с синими прожилками. Откуда-то у меня возникло чёткое понимание, что Людвиг находится за стеной. Я уверенно прошёл в дальний конец помещения и передо мной открылся проход. В соседней комнате я увидел его сидящим над кусками туши лежащими на полу. Кухня была похожа на мою комнату, но значительно больше. Неровные серые стены, потолок и полное отсутствие мебели. Людвиг обернулся ко мне и знаком пригласил присесть рядом. Мясо была разморожено, и крови было совсем не много. Я пристроился и начал помогать Людвигу в работе, придерживая большие куски, в то время как он отделял каким-то хитроумным приспособлением мясо от костей. Я хорошо понимал каждый раз когда и как ему нужно было помочь. После разделки мы сложили все мясо на поддон. Людвиг подошёл и прикоснулся к стене. Открылось неровное отверстие. Туда мы вдвоём и погрузили все приготовленное на поддоне мясо. Стена заглотила плоды наших трудов, и он позвал меня соседнее помещение. Там сделал странный жест рукой, вслед за этим из пола выросло что-то напоминающее сиденья. И мы сели.
- Конечно - хотел ответить я, но тут в голове появилось чёткое понимание смысла его вопроса. Я как-то сразу понял, что сейчас нужно отдохнуть 10 минут и, что потом мы пойдём на склад за второй тушей. Я удивлённо взглянул на Людвига. Он сидел напротив меня и улыбался. Было видно, что он знает, про что я думаю. Как и говорил, я уже попривык к новым ощущениям в своей голове и придавал событиям в ней значительно больше значения чем раньше. Но тут было какое-то новое, странное ощущение. Я почувствовал радость от простоты понимания, что ли. Что-то сродни катарсису. Наверное, такое же ощущение испытывает человек когда, наконец, начинает понимать чужую речь. Но здесь был ещё другой привкус. Ничего вроде бы не изменилось, все происходило как и раньше. Я думал как и раньше, но теперь было понятно, что не все мысли в голове мои. Вот я думаю про то, что после отдыха нужно пойти в холодное тёмное хранилище и забрать там следующую порцию мяса. Я знаю, что это хранилище находится дальше по коридору, слева, хотя я там никогда не был. Странное ощущение облегчения. Просто понять, что не все что ты думаешь - думаешь ты. Почему же я раньше не мог такого предположить. Это же так просто. Не нужно было долго учить незнакомые иероглифы для понимания. Нужно было просто поменять значения. Это думаю я, а это мысли извне. Чувство открытия и облегчения захлестнуло меня и я рассмеялся. Людвиг сидел рядом и радостно наблюдал за мной. Заметив это, я смутился. Он тут же прервал связь, и перевёл взгляд на то место где открывался проход в коридор.
- Пошили, сказал он встав.
Мы прошли по коридору до следующих дверей. Все никак не могу разобраться с названиями этих шлюзов. Буду называть их все же дверьми. Итак, за следующими дверями меня ждало новое довольно жуткое открытие в этом странном мире. Двери расползлись к краям проёма, открыв за собой тёмное помещение из которого пахнуло холодом. Свет из коридора выхватил край неровного стеллажа. Людвиг уверенно прошёл внутрь, вглубь где лежали плохо различимые свёртки. Подозвав меня помочь, он принялся стаскивать один из них с полки. Я поспешил присоединиться и схватил свёрток за свободный конец. Туша была холодной и твёрдой, весом с добрую свинью. Мы пронесли свою ношу по коридору, через помещение кухни и внесли в ту комнату, где мы разделывали предыдущую. Людвиг аккуратно положил свой конец свёртка на пол, я поступил так же. Туша была завёрнута несколькими слоями в непрозрачный полиэтилен, успевший покрыться в тепле каплями влаги. Достав из кармана своё приспособление, которым разделывал до этого мясо, он начал осторожно вскрывать упаковку. Сделав надрез, Людвиг раздвинул полиэтилен в одном из концов. В верхней части вскрытого свёртка я увидел нечто напоминавшее... лицо. Это было лицо замороженного трупа. Синюшное, с искривлёнными чертами. С расплывшейся вокруг ноздрей синевой. Пародия на лицо. У меня перехватило дыхание. Вот чего я только не насмотрелся тут уже, но вот этого я никак не ожидал. Почувствовав мою панику, Людвиг обернулся и посмотрел на меня с испугом. 'Что это?' - произнёс я сипло. Тут я вспомнил как Людвиг отделял мясо от костей, когда я пришёл, и вспомнил как я ему помогал. В тот момент я молча стоял столбом и мысли вихрем носились в моей голове. Какие-то обрывочные факты складывались в целую картину. Я вспоминал мою мясную диету во время моего заключения после индексации. Я опять взглянул на лицо трупа. У меня было уже даже не отвращение, а то, что приходит после него. Я уже все понял. И эта жуткая догадка тут же вызвала спазмы в животе, потом содержимое желудка решительно пошло наружу. Я успел отвернуться от лежащего свёртка и выбежать в соседнюю комнату, где все скромное содержимое желудка начало выходить наружу. Когда я вывернул из себя все, мне несколько полегчало, и я обессиленный повалился на пол рядом со своей лужей. Сквозь слезы на глазах я увидел Людвига склонившегося надо мной. Меня это испугало, и я инстинктивно отдёрнулся от него. Вдруг резко отвратительные мысли о том чем меня кормили сменились мыслями о дожде. Я увидел осенний облетающий сад в пасмурную холодную погоду, и почувствовал запах сырой опавшей листвы. Мне стало немного легче. Людвиг помог мне подняться с пола и отвёл в мою комнату. Там, проглотив протянутую мне пилюлю, я уснул.
5
Я довольно долго переживал это событие на кухне и всё с этим связанное. На следующий день я проснулся рано и лежа с ужасом думал. Мне ведь и деться некуда. Что придётся все равно идти туда. В это страшное помещение и помогать Людвигу разделывать трупы. Хотелось куда-нибудь убежать, скрыться от всего этого. Что вообще это могло означать? Вывод был только один. Они питаются мёртвыми людьми. Как ни крути, я не мог никак привыкнуть к такому. Я никогда не был особенно брезглив, но такое! И самое главное, что я уже был замешан в этом страшном с моей точки зрения злодеянии. Я уже ел человечину и не раз. От этой мысли меня мутило и хотелось выпить. Что теперь мне делать? Вот он скоро придёт, я это знал. И мне нужно будет пойти с ним. Может, действительно, убежать. Убежать прочь из этого жуткого места. Но как я мог это сделать. Оставалось одно. Каким-то образом привыкать к тем обстоятельствам в которых я находился. Допустим, я смогу прикоснуться к мёртвому телу. Можно было представить в конце концов, что это свинина. Да, можно было бы так подумать, если бы не это синюшно-жёлтое лицо в пакете. Ну хорошо, возможно, я смогу разделать труп человека. Он ведь мёртв. И я его не убивал. В конце концов, совесть моя должна быть спокойна. А на счёт брезгливости. Ну ведь это не выходит за пределы нравственности. Кому я испорчу жизнь, если разделаю уже мёртвого человека. Да, пожалуй, это так. Хорошо, а как мне питаться? Я ведь здесь ничего кроме мяса не встречал. Хотя! А откуда они берут эти трупы. В помещении, где мы сняли с полки свёрток, было довольно темно, но по движению воздуха чувствовалось, что оно не маленькое. А свёртки лежали почти на всех стеллажах в пределах моей видимости. Может это убитые пленники или рабы. А может это умершие обитатели храма.
В этот момент дверь в стене зашуршала и начала открываться. Зашёл Людвиг. К этому моменту я уже сидел одетый в фиолетовое трико накинув капюшон на голову на своей койке обхватив колени руками и уткнув в них лицо. Запах материи смягчал тошноту. Людвиг молча зашёл и сел в кресло. Поздоровался в голос. Я угукнул в ответ
- Андрей, нужно идти, - подумал я, точнее, подумал Людвиг, но вслух ничего не было сказано.
У нас до начала работа ещё есть полачаса. Давай я тебе расскажу, сито бы ты полусил ответа на сивои вопросы,- сказал на сей раз он вслух.
Ты уже умееша думатя си другим селовеком и не боишься это. Поэтому я буду тебе показыватя, сито бы тебе было понятно.
Он поведал мне как я тут оказался и что это за место.
6
Очнулся я в 315 году от начала Великой связи. То, что называлось сейчас Великой связью в моё время называлось интернетом. Ещё тем примитивным, опосредованным небиологическими механизмами. Я посчитал, примерно, и получалось, что если интернет изобрели 1957 году, и прошло уже 315 лет, то по привычному мне календарю сейчас должен был идти 2272 год от рождества Христова. Осознание этого повергло меня в шок. При этом известии мне опять непреодолимо захотелось думать, что все происходящее со мной сон или галлюцинация. Но сном это никак не могло быть, Не могло быть и розыгрышем так как в дальнейшем привыкая к этому миру, я с каждым своим шагом в познании его сталкивался с чудовищными для меня фактами. С такими фактами, которые не только поражали мою фантазию, но и сотрясли меня до таких глубин души моей о которых я даже не подозревал. В 2030-х годах люди, идя по пути создания себе подобных механизмов, пришли, наконец, к выводу, что сама их природа такой же механизм и вся наука и все технологии и производства были нужны лишь для того что бы люди смогли осознать этот факт. Люди, совершенствуя интернет, открыли для себя Мнемос. Интернет был той игрушкой маленького человека перед вхождением во взрослый мир Мнемоса.
Существует лишь один бесконечной ёмкости сервер. Испокон веков он пополнялся уходящими поколениями людей и подпитывал информацией новые поколения. Вся эта база представляет из себя вибрации всех возможных частот. От бесконечно длинных, до ультра коротких. Человек, настраивая свой мозг на определённую частоту вибраций, входит в резонанс с соответствующим слоем Мнемоса. Открывшуюся ему информацию он трактует как собственные мысли, хотя это мысли Мнемоса видимые человеком через актуальный фильтр запроса личности. Мнемос думает одновременно сразу и обо всем. Человек просто открывает нужное ему окошко. Ощущение продолжительности мысли и соответственно её скорости создаётся за счет мысленного проговаривания её. Оформления словом. Испокон веков Мнемос пополнялся людскими интерпретациями его базовой сущности.
Когда-то первый человек, посмотрев на солнце, подумал, - 'Я'. И появился Мнемос, заполнившись первой комбинацией. Сидящий рядом с первым взглянул на солнце и на сидящего рядом человека и подумал, - 'ТЫ' и комбинаций стало две. Третий, а может опять первый взял из Мнемоса 'Я' и 'ТЫ' на вооружение, и добывая пропитание в далёком лесу был пойман и бит чужим племенем, и умирая он скинул, - 'они '. За много поколений людских мыслей Мнемос развился в бесконечно огромный мир идей и образов. Но осознанно управлять этими базами данных люди научились только полвека назад. Человеку кажется что он думает - на самом деле думает Мнемос. Человек только воспринимает и осваивает в эмоциях и чувствах мысли полученные им из этой гигантской базы. Получается вроде как один ум на всех. И мы все им думаем с разных сторон. Изменения в сознании связанные с этим открытием позволили людям через Мнемос общаться с другими людьми без слов и расстояний. Да и не было никаких расстояний. Голова у всех была одна - Мнемос. Нужно было просто научиться настраиваться на частоту вибраций другого человека, и ты оказывался на том же канале что и он. Т.е. ты не просто узнавал посредством чего-либо там; книги, фильма, письма, песни, слов, языка примерное содержание мыслей человека, а начинал думать так же и почти то же. Даже не то же самое, а получалось, что два человека находятся в одной мысли.
Мнемос активен всегда. Человек просто открывает своё индивидуальное окошечко и наблюдает со своего ракурса его энергию.
Все это было сложно для моего восприятия, но, всё-таки, даже с этим я как-то справлялся. Помогала обстановка и неизбежность той реальности в которой я находился. Подумать только, а ведь буквально пару месяцев назад по моему субъективному времени я выходил уволенный из отдела кадров. Расскажи мне кто такое тогда. В общем, как-то у меня получалось переварить такие новшества. Информации было колоссально много, и носила она характер шквала. Так что на критические оценки у меня не было ни времени, ни сил, что в конечном счёте и поменяло моё мировоззрение в такие короткие сроки.
Ви такое время ты пиришел сюда, Анидрей.
Весь рассказ появлялся у меня в голове в виде образов и простого знания. Только иногда Людвиг по ходу истории высказывался вслух. Поэтому всё это заняло минут пять - десять времени.
Вот так начали есть тела людей. Они има не нужины, Анидрей. Когда матариса навсегда уходит из тела - нет сигнала. Едят без сигнала.
Бродячий храм северных врат медленно полз по степи. Будучи в последнем поселении сохранившемся вокруг хранилища продуктов мы пополнили запасы продовольствия и храм медленно двинулся дальше. Хотя, нельзя сказать, что он двинулся. Потому что он никогда не останавливался. Это было гигантское сооружение похожее своим силуэтом на огромную улитку с конической раковиной на спине. Серый длиною в полкилометра и высотой с десятиэтажный дом гигантский батон, казалось, лежит на земле, повторяя неровности рельефа. Но это было не так. Вся эта конструкция двигалась. Двигалась очень медленно, но за день блуждающий храм преодолевал несколько километров. Как я потом выяснил, сделан он был снаружи и внутри из биофага - полуживого вещества частицы которого двигались относительно друг друга, но не хаотично, а с одним им известной закономерностью. Например, передвижение храма обеспечивалось движением частиц оболочки по орбите сооружения, за счёт чего вся конструкция совершала медленное поступательное движение относительно земли на подобии гусениц танка. При чем, направление движения опять же было случайным или же диктовалось прихотью или замыслом материала сооружения. То есть храм двигался то вдоль своей оси, то боком, то по диагонали. Но никогда мы не передвигались вспять. Бывали такие случаи, что на горизонте возникала следующая вроде бы лежащая у нас на пути полоса поселений, но не докочевав до неё храм сворачивал в сторону. В таких случаях жрецы высылали к поселению обоз. Обоз встречали всем миром. Организовывалось что-то типа ярмарки. Старейшины приносили посемейные списки и служители раздавали по ним изъятое из запасников храма мясо. Сами же запасники пополнялись из сохранившихся в некоторых перекрестьях селений хранилищах. Расселение людей не имело точечного характера. Люди селились вдоль невидимых, зачастую параллельных и перпендикулярных линий образующих гигантскую сетку на поверхности земли. Она полностью повторяла транспортную схему старинных телепортационных магистралей-Т-трасс, проложенных в прожжёных в земле тоннелях. Наземные транспортные магистрали давно пришли в упадок и были захламлены различным мусором. Ближе к перекрестиям этих линий поселения становились гуще и населеннее, а сохранившиеся руины зданий выше, помпезнее и разнообразнее. Хранилища в основном располагались в больших городах, точнее в перекрестьях этой жилой сетки. Таким образом, куда бы не двигался храм, он в обозримом времени оказывался рядом с каким-либо хранилищем. Где и пополнял запасы провизии.
На счёт провизии. Прошло уже больше двух месяцев, как я начал работать с Хустом на кухне. Первые пару дней я голодал, так как не мог преодолеть отвращение к местной пище. Но голод взял своё, и я начал есть, хотя и не с первого раза у меня это получилось. Постепенно привыкнув этому рациону, я более или менее втянулся в местный ритм жизни. Мои телепатические способности росли во многом благодаря Людвигу, который уделял много времени моей адаптации. Привык я и к работе на кухне. Поначалу страшная кровавая работа давалась мне с огромным трудом. И приходилось каждый раз идя с утра на кухню к Людвигу переступать через себя. Но с течением времени я все же привык и к этому. Общался я только с Людвигом, мне этого вполне хватало, так как все остальное время я тратил на переживания, обдумывания, а главное практику жизни в этом незнакомом мне мире. Я почти не вспоминал о своей болезни и моем прошлом. Оно казалось чем-то туманным, полузабытым, нереальным. А ведь я провёл тут не больше трёх месяцев в общей сложности. Возможно из-за града впечатлений и внутренних перестановок свалившихся на меня после пробуждения у меня просто не было сил и места внутри для воспоминаний о прошлом.
Каждый день Людвиг заходил в мою комнату без стука и поначалу будил меня. Потом я уже стал сам просыпаться и даже успевал одеваться к его приходу в свой фиолетовый откровенный наряд. Его ткань обладала какими-то самоочищающими и дезинфецирующими свойствами, так как сколько бы я его не носил он нисколько не испачкался. Хотя я работал на кухне и порой выходил из разделочной весь в крови. Любого рода грязь отставала от поверхности моей одежды. Жидкости же скатывались в капли. И то, что не смывалось в пневматическом душе высыхая, опадало само где и втягивалось полом.
В один из таких дней он зашёл и сказал, что мы приближаемся к большому хранилищу. И что сегодня я смогу, наконец-то, выйти на улицу, так как ему, Людвигу разрешили взять меня с собой. Это известие несказанно обрадовало, так как я уже несколько месяцев не видел ничего кроме серых медленно дышащих стен коридоров и помещений храма. Но так же это известие и встревожило. Что там снаружи? Как все изменилось с тех пор, как я шёл по зимней Москве к Азояну. Как мир переменился. Большее из того, что произошло с ним я знал из рассказов Людвига, но сидя внутри я мог только представлять, что может находиться снаружи. Храм приближался к большому поселению, расположенному на руинах перекрестия основных Т-трасс. Это было что-то типа столицы.
Выезд был назначен на 2 часа по полудню. Необходимо было собрать как можно больше старых упаковок и все это перенести из нашей кухни в гаражное отделение храма где стояли подводы на пневмогравитационном шасси. Потом все это упаковать. Пока я собирал полиэтиленовые мешки и носил их в гараж, который, кстати, оказался совсем недалеко от кухни, я пребывал в сильном еле сдерживаемом возбуждении. Каждый раз когда я возвращался, проходя через кухню за новой партией, я встречался взглядом с улыбающимся Людвигом, который прекрасно видел и понимал моё настроение. Все необходимые подготовительные работы я закончил задолго до двух часов, и времени оставалось ещё много. Я с нетерпением принялся ждать отъезда. Обычных работ на кухне сегодня не было, и Людвиг разрешил мне отдохнуть у себя в комнате. Я пошёл к себе и лёг на кровать. Но лежать не получалось и я вернулся на кухню. Людвиг возился над каким-то странным устройством, лежащем на полу. Я, вырастив себе кресло, уселся напротив него.
Это наша защита, Анидрей - произнёс он, - Вот сейчас разеберу сивою и оденешь, попробуешь, - он поднял лицо от разложенных на полу металлических частей и ощерился на меня зубами. А что там может быть опасного - возникла у меня мысль. И тут же я подумал странный ответ, - Пустынники.
Кто это? - спросил я вслух, так как был взволнован и мне не хотелось чего-то недопонять в таком важном вопросе.
- Я шусю,- опять сморщился в улыбке Людвиг, - Но пустынники зилые. Но нужно одевать висе равно.
- Расскажи про них, Людвиг, - попросил я, вскочив с кресла.
Он приподнялся с колен, подняв с пола что-то похожее на бронежилет. Это была потёртая куртка с обрезанными ниже локтя рукавами. Со стороны груди и спины были приторочены металлические пластины - щиты. Вся поверхность ткани была покрыта проволочной сеткой. Я встал с кресла. Людвиг принялся помогать мне надеть это. Облачив меня через голову в эту броню, он застегнул крепления по бокам торса. Курточка весила килограмм под пять, но кроме веса особых неудобств не составляла. Людвиг, придерживая меня, отклонился на длину руки и, с удовольствием осмотрев, заявил - Кирасива.
Пустынники - это, Анидрей, зилые духи. Повелители миражей. Их создают из отпечатков пиропавших в Т-трассах людей.
В воображении возник образ обесцвеченной поздним закатом холмистой равнины с чёрными силуэтами кустов до самого горизонта. Кровавое закатное небо. Уходящие в перспективу облака на краю света глотающие гаснущее красное солнце. Вдалеке с правого фланга росла от земли какая-то туча. Она постепенно приближалась, пока не стало видно несущихся во весь опор всадников в странных позах. Чёрные кони. Чёрные силуэты всадников чуть наклонившихся к шеям коней и распростёрших за спиной руки, как будто собирались взлететь. Клубы пыли взбитой тяжёлыми копытами лошадей сгущались вокруг седоков образуя колыхавшуюся, нервно пульсирующую тьму из которой солнце последними лучами выхватывало рыжим силуэты всадников. Они стремительно приближались, и с ними нарастало чувство Страха. Нет. Именно, помимо, рефлекторного физиологического страха оказаться под копытами несущихся во весь опор лошадей нарастало чувство какой-то беспомощности и оцепенения. Чувство конца. Вдруг резко будто перенесясь мгновенно в пространстве один из всадников оказался прямо передо мной. Прямо перед моим лицом возник одновременно призрачный и в то же время горящий взгляд в пустых глазницах.
Я пораженно посмотрел на Людвига.
-Не нужно сегодня бояться. Повелители миражей давно не нападали на обоза. Последний раз роггеры сиражались с ними на Великой равинине, за день до твоего прихода. Пустынники убили пять солдат и одного роггера.- Людвиг как-то устало присел на моё кресло и добавил,- их было оосень много.
8
Пришло время отправляться в путь. Когда, наконец, я попал на солнечный свет, меня охватило чувство эйфории. Первый миг я ничего вокруг не ощущал, кроме заполнившего меня кислорода и ласкающих плечи солнечных лучей. Стояло одно из лучших времён года. Храм лежал изогнувшись у опушки леса одним концом уперевшись в кромку соснового бора. Весеннее полуденное солнце простреливало насквозь цветущую вишню, оседая на вспыхнувших мириадах белых цветов. Даже бабочка -капустница, порхающая у земли, меркла рядом с такими насыщенными, объёмными, материальными белыми цветами вишни на фоне тёмной стены соснового леса. Тело пропитывала радость исходящая из сверкания весеннего воздуха, и я сладко потянулся. Впервые за продолжительное время меня, наконец-то, посетило чувство необъяснимого, беспричинного счастья. Весь мир растворялся во мне и мягко, тепло вытекал улыбкой на лице. Боже, - подумал я, - Боже.
Тем временем вокруг продолжалась суета и один из охранников начал посматривать в мою сторону. Наш обоз состоял из семи подвод каждую из которых сопровождали пара работников типа нас с Людвигом и по одному бойцу Чёрного поля. Все под предводительством одного роггера на танке в полной боевой амуниции. Бойцы Чёрного поля были самыми подготовленными участниками боевых действий против пустынников. В них брали только самых физически сильных мужчин, так как имплантируемое оборудование зачастую весило до двадцати килограмм. Помимо этого в полевое снаряжение бойца входили, подключаемая к имплантам, тяжёлая пулеотводящая кираса и толстая стальная алебарда. Также у них был ещё комплект ближнего боя, который включал в себя огромный тесак и пневмощит. Редких из них посвящали в роггеры. Это был своего рода офицерский, рыцарский орден основанный Югой. Его личная гвардия. Эти, самые крепкие телесно, а главное ментально, люди подключались к кругу доблести. Над которым раньше главенствовал самый достойный среди них. А вот он уже напрямую был продолжением мыслей первовходящего. Именно роггеры были первыми, кто ворвался изрубив в капусту серебряных дуэлянтов Чистой линии во Дворец розы ветров. И взяли под конвой тогдашнего главу содружества. Они же и казнили его, вытащив на площадь перед дворцом. Под натиском пси-атаки пустынников, когда простой боец мог потерять оружие, ни один из роггеров не выронил из рук именную алебарду, которая являлась штандартом его отряда. Это было практически невозможно. Но в истории роггеров были и такие случаи. За такое Юга карал немилосердно. Бывшего роггера отключали от канала первовходящего и от Мнемоса. Таким образом роггер оказывался под печатью меро. Такие бывшие роггеры не могли думать, а соответственно, говорить. Это были изгои этого общества, которые, предоставленные сами себе, покидали общину храма. В истории воинства Чёрного поля таких происшествий практически не случалось. Но три таких случая, всё-таки, произошли. Два из них были либо случайностью, либо трусостью, и не заслуживают внимания, но один из этих случаев был интересен. Это был сам шеф-роггер, доверенное лицо Юги. Генерал роггеров. Глава круга доблести, который после взятия Дворца розы ветров, перед казнью главы сам, никем не принуждаемый бросил свою пику на землю. Юга немилосердно наложил на него меро и изгнал из общины. После этого случая никто про него ничего не слышал.
Потихонечку все расселись по своим подводам. Танк во главе обоза глухо зашипел и взвыв тронулся с места дёрнув за собой поезд из семи прицепов на которых сидели работники с бойцами. Вначале ехали по бескрайнему лугу отороченному двумя полосками леса и упиравшемуся впереди на холме в небо, куда мы и держали путь. Земля, раньше скорее всего обрабатываемая, теперь была дика. Пронзительно зелёная сочная трава по пояс перемежалась зарослями кустарника усыпанного голубыми цветами. Я сидел за спиной Людвига свесив босые ноги за борт и с удовольствием погружался в освежающее, щекочущее шуршание травы по стопам. Иногда через них перепрыгивал кузнечик. Над подводой изредка возникал шмель. Неуклюже исследовав заинтересовавшее его место, с удаляющимся жужжанием, улетал проч. Я повалился на спину. Отражающее само себя голубое безоблачное небо разбавленное слепящим правый глаз солнцем. И воздух. Воздух. Запахи. Сидя столько времени взаперти я просто забыл какое наслаждение может давать простое общение с природой. Мне было тихо и спокойно. Я ни о чем особом не думал. Скорее я был на тот момент стопами, которые гладила свежая весенняя трава, лёгкими, которые вдыхали все эти пряные ароматы дикой природы. Ранней мухой надоедливо садившейся мне на руку. И огромным космически голубым небом без единого облачка. Я посмотрел на Людвига. Тот сидел о чем-то задумавшись и крутил на запястье блестящий браслет. Надо сказать я давно заприметил это украшение на его руке. Дело в том что в темноте браслет люминесцировал мягким голубым свечением. Так что не обратить на него внимания было трудно. Сейчас браслет просто тускло поблескивал в солнечных лучах. Заметив моё внимание, Людвиг отвлёкся от своих мыслей и, повернувшись ко мне, взглянул мне в глаза, потом на своё запястье и осклабился.
- Красивый браслет, - похвалил я.
- Это, Анидирей, от друга моего осталось мне, - он опустил голову, продолжая улыбаться, и мысленно я услышал продолжение, - друга и учителя. Давно, ещё тринадцать лет назад у нас в храме был мой друг. Это его браслет.
- А что с ним случилось? - спросил я.
Людвиг заёрзал на своём месте и тревожно глянув в начало нашей колонны ответил: - Он был командир. Большой человек. Командовал роггерами. Но потом он попал под меро. Потом он ещё долго ходил за храмом. Когда я носил ему еду, мы пытались общаться, но друга уже не было. Людвиг опустил лицо.
- Прости, Людвиг, - сконфузился я.
Мы помолчали и я уже было собрался задать следующий вопрос, но Людвиг меня предвосхитил: -Потому что был человек, Анидирей, - строго и несколько резко ответил он на мой несформулированный вопрос. Хоть я толком ничего и не понял, но этой фразой Людвиг подвёел итог нашей беседе и дальнейшие распросы мне казались бестактны.
Через полчаса наш поезд выехал на вершину. Километрах в пяти перед нами у подножия холма распростёрлась панорама города. Из края в край вдоль всего горизонта отблескивая в солнечной дымке шла полоса строений. Слева направо здания становились выше. Посреди самых высоких сверкал на солнце белизной завивающийся спиралью шпиль. В течение последующих двух часов выяснилось, что наш караван держал курс на него. Шпиль блестел вдалеке справа, и обоз какое-то время двигался практически параллельно полосе поселений. Таким образом, у меня была возможность изучить руины. Издалека силуэт города выглядел не столь необычно как вблизи. Полоса крыш перемежающаяся высотками. Подъехав ближе, я смог увидеть, что все строения совершенно заброшены. Мы ехали вдоль чреды одно и двухэтажных домов, расположившихся по периферии агломерации. Все это были дома непривычных для меня конфигураций. Большинство было построено скорее всего по единому проекту и из одного и того же материала похожего на стекло. В разных местах здания материал построек был разной степени прозрачности и на редких незагрязненных участках блестел на солнце как металл. Ещё рассматривая постройки я обратил внимание, что бурно разросшаяся растительность обвивавшая все вокруг как будто избегала самих домов. Улицы и промежутки между зданиями заросли кустарником и деревьями, при этом совершенно не тронув ни одного дома. Не было никакой растительности ни на кровлях, ни на террасах. Ещё очень странным было то, что здания имели совершенно заброшенный вид, и большинство из них были покрыты соляными отложениями от многолетних дождей и ветров, но нигде я не видел следов разрушения. Время беспощадный каток, который стирает, выветривает все. Абсолютно все. Но здесь оно как будто было бессильно сумев только оставить наросты химических отложений на стенах города. Сами очертания домов не были правильными как в моё время. Редко встречались горизонтали и вертикали.
Часам к шести мы повернули на расчищенную от зарослей улицу поселения, ведущую вглубь застройки. Улицы в городе были прямыми, но часто впереди возникало какое-нибудь препятствие и путь постоянно изгибался. После многочисленных поворотов обоз наконец выехал на площадь. Надо сказать, что наш поезд уже был замечен местной детворой, которая сопровождала нас до самого подножия шпиля. Передвигалась она группками впереди танка, с курящим на башне роггером, и сзади, с опаской поглядывая на бойцов Чёрного поля слезших с подвод и продолжавших свой путь пешком. Иногда встречались взрослые жители. Первым из них был старик вышедший на низкий гул движка танка из заброшенного дома с мешком на плечах. Стоя на пороге дома он проводил все подводы слезящимся мутным взглядом. Дети и старик были одеты в лохмотья разных цветов и напоминали бродячих цыган. Только на старике в отличие от детишек на голове был странной формы шлем, из-под которого торчали длинные седые космы путающиеся с бородой. Ноги были обуты в некое подобие лаптей.
9
Площадь перед шпилем представляла из себя в прошлом огромное пространство, ограниченное монументальными строениями, одну из сторон которого занимал фасад того самого небоскрёба - цели нашего путешествия. Сооружение снизу смотрелось колоссально а над всей входной зоной перед самим зданием простирался невероятных размеров и непонятно на что опиравшийся навес, образуя нечто вроде портала у входа в основание небоскрёба. Вся площадь бурно заросла кустарником и деревьями кроме места в тени навеса и расчищенного, утоптанного и поддерживаемого в таком состоянии участка рядом.
Наш обоз въехал под навес и расположился полукругом. Воины выстроились вдоль подвод. Людвиг знаком показал,- слезать. Сейчас пойдём грузить в хранилище, - услышал я мысленное указание. Перекинув часть пакетов из последней подводы, которую мы с двумя рабочими под руководством Людвига отцепили от поезда. И встав по углам покатили её ко входу, видневшемуся среди колонн в глубине тени, под навесом. Подвода шла легко, несмотря на её очевидный вес. Мы вошли в высоченный вестибюль, пахнуло сыростью заброшенного дома. Остальные рабочие, видимо, уже не первый раз были тут и уверенно катили подводу вперёд. Тут я их смог рассмотреть подробнее. Все это были люди в основном среднего и старшего возрастов. Молодёжи не было. Одеты были в такие же трико, как и я. Только цвета были разными. Вообще, я заметил, одежду здесь любили цветную, в отличие от архитектуры. Толкающий подводу справа от меня человек заметивший, что я изучаю его коллег, подмигнул мне. Мы прошли вестибюль, за тем короткий но широкий коридор который вывел в просторный зал с рядами топчанов. Я сразу узнал это место. Это был тот самый зал со спиралью из моих непроизвольных видений во время индексации. Мы проследовали между сдвинутыми для проезда лежаками. На подиуме вместо спирали торчал пучок закрученных проводов. Взяли левее подиума - туда, где виднелись грузовые ворота. Портал ворот был украшен каким-то мистическим объёмным рельефным узором состоящим из черепов с закрытыми глазами. Художник трудился явно с вдохновением, потому что на лицах умерших, несмотря на отсутствие таковых, все же странным образом читались следы блаженства. Что-то придавало обычно анатомически безразличным черепам человеческие, живые черты. Эта наивная символика смотрелась, наверное, странно в то время когда люди за чем то приходили сюда. Но не сейчас в полутьме пространства этого огромного пустого зала с запахом запустения с истлевшими портьерами и раскиданными лежаками.
За пару метров Людвиг знаком остановил нас и подошёл вплотную к правой створке ворот, в центре которой располагалось замаскированное устройство. После того как он нагнулся к нему и то ли посмотрел туда, то ли дыхнул ворота бесшумно начали открываться. Когда створки приоткрылись, стало видно, что они сантиметров по пятнадцать толщиной. Внутри оказался грузовой лифт, куда мы и закатили подводу. Людвиг повозился с управлением, и вздрогнув лифт начал опускаться. Много сигналов, - услышал я у себя в голове Людвига. Я посмотрел на него. Он стоял лицом к выходу из лифта. Не бойся, они ничего нам не сделают, - добавил он, не оборачиваясь. Спускались мы около трёх минут. Наконец лифт остановился, и Людвиг с рабочим навалились на двери. Вышли мы в полную темноту. В свете фонарей стало видно, что мы в солидном по размерам помещении с неприлично низкими потолками. Мне вспомнилась сразу комната Юги. И запах. Запах был такой же, как и там, у него в помещении. Какой-то химический сладковатый запах. Мы докатили подводу до следующих дверей еле видимых в лучах фонарей. Тут Людвиг остановился, обернулся к нам, и посмотрев на меня, вслух повторил своё предупреждение, - Анидрей, тут много сигналов. Не силушая их. Пиросто грузи.
Следующая дверь представляла из себя герметичный шлюз. Людвиг, не долго повозившись с замком, довольно легко откатил круглую металлическую дверь. И исчез внутри. Мы вошли следом за ним в холодное помещение похожее на наше хранилище в храме. Но это помещение было громадно. Лучи фонарей моих спутников растворялись в его глубине и высоте. И оно так же было заполнено рядами металлических стеллажей, на которых лежали обнажённые тела. Запах который встретил нас при выходе из лифта в этом помещении был просто невыносим. Мы принялись по двое упаковывать трупы в приготовленные пакеты и грузить на подводу, оставленную нами в соседнем помещении. Через минут пять я попривык к запаху, а что касается самих тел, то меня уже давно это все не смущало. Так мы работали минут пятнадцать в разрезаемой лучами света тьме. И тут вдруг когда снимали с полки очередное тело я почувствовал слабое колыхание воздуха за собой. Я резко обернулся. Метущийся луч фонаря моего спутника выхватывал метра на четыре проход между стеллажами. Дальше была сплошная темнота. Но не пустая тьма. Там что-то определённо было. Я явно чувствовал чей-то взгляд. И не смотря на предупреждение Людвига, моя спина покрылась холодным потом. Ближайшие к выходу полки были пусты. И нам приходилось проходить вглубь рядов что бы забрать тела. Каждая пара взяла себе по ряду. Нам с моим напарником достался самый дальний от входа. В очередной раз проходя с полиэтиленовым пакетом мимо пустых полок, я опять почувствовал на себе взгляд. Мне стало совсем не по себе. Следующим был труп молодой женщины. Я встал со стороны ног. И когда мы тащили её по проходу, мне вдруг показалось, что нога шевельнулась. Мне удалось отогнать эту мысль. И тут я почувствовал лёгкое прикосновение к шее. Я вздрогнул и выронил свой конец ноши из рук. Прикосновение было едва ощутимо как дуновение ветра. Но в тишине и неподвижности этого огромного морга, нарушаемой изредка шарканьем людей выносящих тела, оно показалось весьма явным. Я опять обернулся. Сзади, как и раньше была тьма. Оказавшийся рядом напарник крепко сжал моё плечо, смотря туда же куда и я.
-Это что такое? - спросил я шёпотом
-Это симулякры, - произнёс он, продолжая светить в темноту. - Не стоит, брат, увлекаться этим. Остаточные сигналы испускаемые телами после того как их покинули матрицы. Обычно они растворяются, но здесь все экранировано и они долго копились.
В течение всей остальной работы в этом жутком месте мне чудились разные шорохи во тьме, отдалённый звон колокола, то чей-то тихий невнятный шёпот. Все эти явления, пусть и не очень то понятно, но разъяснённые моим напарником, все равно нагоняли на меня такой жути, к которой я так и не смог привыкнуть. Заходя туда каждый раз, я слышал или чувствовал совершенно разные вещи. Особенно меня поразил детский голос что-то просивший сверху над нами на незнакомом языке. Когда на третьей подводе нас подменила следующая группа, я с облегчением вздохнул.
10
Тем временем наверху Людвиг развернул торговлю с местным населением. У выставленных полукругом подвод собралось человек тридцать. Обменивалось мясо из хранилища на различные продукты. Торг происходил мысленно, произносились только вещи требующие конкретности и поэтому со стороны выглядел странно. Людвиг сидел на подводе, и к нему в очереди как на эскалатор стояла разношёрстная толпа людей. С ближайшим из них у Людвига происходил следующий диалог.
Тиринацать, - говорил Людвиг вслух и замолкал, твердо смотря на лохматую женщину с ребёнком. Лицо женщины кривилось, и спустя несколько секунд она с энергичным жестом перед лицом Людвига извергала: Десять! Потом оба молча уставились на корзину которую держал мальчуган. Корзина была заполнена какими-то травами. Тиринацать, - прокричал опять Людвиг сделав резкий жест головой будто пытаясь воткнуть свою верхнюю челюсть ей в переносицу. Тут женщина схватила корзину и пихнула её Людвигу в руки. Он победно ощерился и, кивнув работникам выдающим мясо, подзывал следующего в очереди. Никто на меня не обращал внимания, и сидя на ступенях я наблюдал со стороны за людьми в очереди. Стоявшие держали в руках самый различный хлам. О предназначении многого из этого я даже не мог и догадываться. И с каждым происходил суровый торг, после которого стороны с разной степенью удовлетворённости расходились. Людвиг кидал за спину полученное от жителя, а тот в свою очередь проходил к крайней подводе, с которой раздавалось жужжание разделочных ножей работников, где и получал полагавшуюся ему порцию мяса. Все люди были одеты бедно и мы, жители храма выглядели на их фоне высшей кастой. Суровые бойцы охраны у подвод, неподвижно стоявшие в полном снаряжении не смотря на жару, и мы, работники храма в своих цветных шутовских трико. Очередь потихоньку продвигалась. К Людвигу подошёл молодой тощий парень лет двадцати с лишним без руки. В серых дырявых панталонах и висевшем на нем как на вешалке старинном пиджаке. Пустой рукав был завязан узлом. Стоявший в очереди после калеки коренастый мужик грубо локтем в спину подтолкнул его к Людвигу. Парень принял это как должное и оказавшись перед Людвигом просительно посмотрел на него. Тот в свою очередь оглядев поверх толпу с раздражением махнул рукой как бы отгоняя молодого человека. Юноша опустив голову удалился. Тем временем с Людвигом уже беседовала весьма полная для этих мест женщина. Её в очереди не было. И она совсем недавно подошла напрямую к Людвигу со стороны. Сопровождало её двое мужчин. И женщина и мужчины были одеты хорошо по местным меркам. На одном из сопровождавших было такое же трико, как и на работниках храма, другой в балахоне до пят, похожем на монашеский, но сшитом из кусков материи разного цвета. У обоих на поясах висели странные тесаки опутанные проводами. Когда эта процессия по-хозяйски проходила сквозь толпу, со стороны очереди в лице того самого толкнувшего калеку мужика возник молчаливый протест. Все стоявшие, почуяв давку за спиной и увидев женщину с её спутниками, расступались. Мужчина явно слышавший суету сзади твердо стоял на месте и не думал сторониться. На это сопровождавший женщину монах в разноцветной робе резко ударил кулаком бунтаря по виску. Мужик, взвыв, схватился за висок и упал на колени. Отдыхающий на танке в тени роггер медленно приподнялся на локте, смотря в сторону инцидента. Но на этом конфликт был исчерпан, и дальше процессия прошла без препятствий. С дамой Людвиг был по -приятельски. Он принял из её рук какой-то приборчик. Сморщив своё личико, внимательно изучил его на свет. И ощерившись конской улыбкой, пригласил даму пройти к пункту выдачи, где им отгрузили целую тушу. Сопровождающие развернули на земле брезент, сложили всё туда и, взяв куль за оба конца, удалились. Все вроде бы шло своим чередом, но под конец дня произошла трагедия. Когда очередь иссякла и ушёл последний житель унося с собой выторгованное мясо, Людвиг слез со своего пьедестала и подошёл к крайней подводе. Тот однорукий парень, которого прогнал Людвиг оказывается никуда не уходил, а устроившись в неприметном уголке за деревом у крайней подводы с которой раздавали мясо наблюдал испуганным взглядом за торгами. Люди, работавшие на ней в течение всего торга, теперь ушли.
- Иди сюда, Андрей. Осторожно, - возникло в голове. Я поднялся и двинулся к Людвигу.
- Я обещала ему мяса. Я тебе дама, а ты кинеша осторожно ему,- сказал Людвиг, когда я подошёл.-Сиделай так, сито бы никто не видела,- и он незаметно указал мне на ломоть лежащий с краю.
- Подожди пока будет можно - проговорил он улыбаясь, и направился в сторону танка с роггером.
Там он в подобострастной позе о чем-то с ним заговорил. Роггер, молча выслушав, сделал знак бойцам и они все подошли к танку. Я схватил кусок на который мне показал Людвиг и, стараясь не привлекать внимания, одной кистью кинул его безрукому. Тот с благодарностью глянув на меня кинулся к мясу и довольно ловко одной рукой упаковал его за пазуху нелепого пиджака. Я поймал удачный момент, так как бойцы отпущенные роггером уже расходились по своим местам. Парень неуклюже посеменил прочь с площади. Но тут произошло неожиданное. Кусок мяса выскользнул из-под полы пиджака и упал в пыль. Калека начал было наклоняться, что бы поднять, но тут в основание шеи с хрустом вошёл кинутый роггером тесак. Удар был настолько сильным, что тело паренька развернуло на 180 градусов. Бросок был профессиональный, и труп остался лежать на боку, смотря пустым взглядом в заросли. Я замер в оцепенении. Роггер неторопливо спрыгнул с башни танка и в развалку подошёл к трупу. Поправив тело ногой, он наступил на него и выдернул оружие. Из раны на песок хлынула тёмная кровь. Вытерев его об одежду жертвы, так же спокойно он вернулся на своё место. К мёртвому парню подошли трое наших работников, с которыми мы носили мясо из хранилища. Двое из них взяв его за руки и ноги с раскачки закинули в крайнюю подводу.
Я посмотрел на Людвига. Он стоял в стороне и, отвернувшись, словно ничего не произошло, спокойно перебирал добытые в торгах ценности. Я никогда не видел как люди умирают. Я видел много трупов. Я видел достаточно больных и даже обречённых людей. Но здесь я в первый раз увидел как человек превращается в вещь. Пару минут назад там, рядом с кустами сидел живой человек. С ним можно было говорить, можно было от него что-то узнать, можно было что-то в нем поменять, остаться в его памяти. И вот теперь нечто напоминающее того человека лежит на подводе в позе брошенной тряпичной куклы. Я с ужасом перевёл взгляд с тела на роггера. Тот, вернувшись на своё место на танке, пребывал в прежней позе. Страшный тесак тускло блестел у него на поясе. Он заметил моё внимание и слегка повернул голову в мою сторону. Я испуганно отвёл взгляд и постарался не думать о случившемся.
11
Мы собирались в обратную дорогу. Вечерело. После этого события на площади дети сразу разбежались, взрослые до этого разошлись по своим домам или где они там живут, унося куски провизии выторгованные у Людвига. На небольшом пятачке остался только наш караван окружённый стеной высокого кустарника. Наконец собравшись, тронулись в обратный путь. Через полчаса выехали из зарослей заполнивших брошенный город обратно в степь. Все это время, сидя в подводе с Людвигом, я думал про того калеку, тело которого лежало сейчас на последней подводе. Думал я не про тело. Я вспоминал лицо молодого человека, выражение тоски и какой-то обречённости на нем. Ведь он был совсем молодым. Вспоминал тот благодарный взгляд который он на меня кинул когда подбирал с земли кусок мяса. Вот это и называется - оборвалась жизнь. Вот это и называется то, что могло бы быть. С другой стороны, ведь мне неизвестно, что могло бы быть с ним дальше. Я же не знаю как он жил. А судя по тому как с ним обращались его соседи, да и прилюдно сам Людвиг жизнь у него не была беспечна и сладка. Возможно, даже эта развязка одна из лучших для него. Я повернулся к Людвигу. Он согнувшись сидел на краю подводы так же погруженный в свои мысли. Я попытался настроиться на его волну, но ничего не вышло, и я окликнул его.
- Людвиг?
Он повернулся ко мне. В уже окутавших нас сумерках было плохо видно его лицо, но я чувствовал, что Людвиг совсем не улыбался.
- Кто это был? - спросил я.
Людвиг отвернулся и стал смотреть в вечернюю степь.
- Это жахен. Жахены - это те, кто ищет Вирата тирех колец - портал Соя. Это пиротивно любому селовеку. Все знают, что туда хотят только мерзкие жахены, которие не ценят живое тело. За такое полагается удаление рука-нога, что бы жахен цениль то, что у него осталось.
- А что за портал? - переспросил я.
Людвиг резко повернулся ко мне, потом оглянулся по сторонам.
- Не смей это думать! - ударила как звон гонга мысль в голове.
- Хорошо! - испугавшись реакции Людвига прошептал я в ответ.
- Жизнь, Анидирей, дана, сито бы служить господину - тому кто высе тебя в Мнемосе. А сито бы служить ему нама нужны тела. Что бы делать тут волю первовходящщего Юги. И вь том как ти ее будешь виоплощать - есть твоя сьвобода.
- А если воля первовходящего противоречит моим персональным интересам?
- А она противоречит? - проговорил вслух и почти без акцента Людвиг, гневно посмотрев на меня. Я впервые видел, как он сердится. То ли из-за своего восточного менталитета, то ли из-за какой-то внутренней мудрости и терпения Людвиг практически никогда не злился и уж тем более не повышал голос. При мне такого не было. Очень странно было видеть в этих тревожных глазах обычно скрывающихся за морщинами улыбки это новое выражение. Меня это испугало, но тема была такая, что я не мог не продолжить.
- Но ведь первовходящий тоже человек, - подумал я.
- Да. - понял я ответ, - Это человек, который обитает в самых высоких слоях Мнемоса. До которых ни мне, ни тебе не добраться и за тысячу реализаций.
-Какой симысл твоего существования? Ты мне можешь сиказать? - неожиданно спросил он вслух.
Этот вопрос поставил меня в тупик. Я конечно задумывался над ним раньше. До моей болезни смыслом для меня было кем-то стать. На тот момент я жил для того, что бы стать первоклассным профессионалом. Потом скорее всего смысл найти подходящую женщину и завести с ней детей. Вот те и смысл, - подумалось мне. Ну хорошо. Пусть. После того как меня уволили и обнаружили ВИЧ, эти смыслы обесценились и скорее всего с появлением Азояна их заменила надежда найти выход из безвыходного положения. Найти возможность вернуть себе жизнь. Сейчас же я настолько был поглощён новыми впечатлениями, которые обрушил на меня последний фантастический отрезок моей жизни, что я ни разу об этом не задумался. Ну, скорее всего, сейчас смыслом для меня являлась возможность адаптации к этому миру и любопытство. Осознав всё это, мне вдруг стало печально. Получалось на деле я жил все время ради каких-то мелькающих преходящих насущных интересов. Как-то раньше я этого не осознавал. Я думал, что где-то есть тот самый универсальный огромный всепроникающий единственный смысл, ради которого я пришёл сюда. И пусть я не мог его сформулировать, но я знал, что он есть и рано или поздно он явит мне себя. А передумав все это, по сути, выходило, что я скакал по вершкам. При чем, таким вершкам, которые я и своими -то назвать не мог.