Груздов Илья : другие произведения.

Шумерский эмбрион

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Краткая аннотация:
  "Чтение за гранью разумного", именно так, а не иначе, автор решился озвучить вступительное слово, посвящённое этому изданию.
  Слова признательности и благодарности именно тем, без кого "Шумерский эмбрион" появился бы на свет с неприличным опозданием:
  
   "Шумерский эмбрион"
  *Предисловие к неизбежному многоточию,
  тому самому, с нахально-оборванной концовкой,
  брошенному на откуп безграничной фантазии.
   ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ: Безымянная
  
   В свой преждевременный обморок - период эпохального пробуждения новейшего столетия, убелённый сединами мужчина, напоминающий аборигена, окунётся в возрасте шестидесяти трёх лет. Безымянный для непосвящённых и нетронутый глобальной цивилизацией остров Тихого океана станет тому немым подспорьем. Вряд ли кто-то начнёт припоминать сейчас, какому дню недели выпала честь примерить роль безмолвного свидетеля данного торжества, но именно эта пустяковая дата, ознаменовалась самым продолжительным солнечным затмением, запечатлённым жирной поправкой на листе засаленного календаря.
   Вопреки многовековым традициям, его примется оплакивать единственная дочь вождя дикого племени "Инанна*", племени, старинные обычаи которого и поныне священно-незыблемы, гласят следующее: провожая к небесам уснувшую душу - радуйся безмерно, исполняя до зари первобытные танцы, напевая без устали развесёлые хмельные напевы предков, забывая обо всём насущно-пресном. И тогда, в царстве мерцающих белых лун, одурманенная скиталица, открыв глаза после затяжной дремоты, обязательно поспешит вернуться обратно, прихватив с собой из забытья целую охапку, исцеляющих лучей вечного светила.
  Запах огромного, притягательно-потрескивающего костра, с возвышающимся над землёй сигнальным лилейным огнём, припудренный вязкой обволакивающей дымкой, вокруг которого собрались все жители племени, от мала до велика, липким туманным флёром распростёрся далеко за пределами острова. И каждый, кому посчастливилось почувствовать его парящее дуновение, незримо, для самого себя, в тот самый, радужный миг прикасался к таинству "бешеной погони за обворожительно-белокурой кометой
  *Инанна - в шумерской мифологии и религии представлено, как центральное женское божество.
  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: Счастливчик
  
   Он появился на свет на закате второй мировой войны, несмотря на всевозможные запреты и предостережения небесных светил. Время освобождения Европы от фашизма, перепутья жизни и смерти, смешения воздуха и крови, совокупления любви и ненависти, отречения небесного добра от сатанинской злобы. Его первый крик, едва раздавшись, соприкоснулся с молчаливым багряным восходом солнца и оглушительным взрывом разорвавшегося, в двух метрах от "святого пристанища", противотанковым снарядом. Безжалостные осколки "шального могильщика", разлетевшись в разные стороны, смертельно ранили обессилившую роженицу. Спешившие на истошные крики о помощи, санитарка красного креста и шесть разноязычных солдат второго фронта, угодили прямиком в смертельную ловушку, расставленную кровавой бойней. "Смертоносные клыки" вонзившись в их сердца, не оставили не единого шанса.
  Семь, казалось бы, ничем не связанных друг с другом судеб, кроме, как негласной клятвой, в основе которой заложена борьба за продолжение новой жизни.
  -Дайте мне взглянуть на него, - собрав остатки сил, обратилась она к пожилой женщине, помогающей принимать роды.
  Та, не мешкая, положила новорождённого в распростёртые объятья умирающей матери.
  -Он необыкновенный, мой малыш, - были её, еле слышные, предсмертные слова, вперемешку со звонким плачем новорожденного.
  В тут же секунду, ребёнок, словно ощутив невосполнимую утрату, замер и спустя мгновенье зарыдал с новой неистовой силой. Пожилой женщине, на долю которой нежданно-негаданно выпало "счастье" примерить на себя роль материнства, на протяжении трёх последующих дней так и не удалось остановить горькое и непрерывное рыдание дитя.
  На утро четвёртого дня случилось нежданное: не с того, не с сего младенец перестал шевелиться и дышать. С улицы, изо всех щелей, в развалины, в которых ютились мачеха и ревущей без устали младенец, проник отчётливый "запах ненасытной и кровожадной войны". Воздух наполнился копотью дыма, смрада и "ненавистной желчью всепоглощающей пыли". Женщина, скованная оковами дикого ужаса и мраком царящей беспомощности, замерла на месте. На её изнеможённом лице читалась мысль, подтверждающая жестокую правду жизни: "Война бесцеремонно забирает новую, ни в чём неповинную жертву. Неужели, благодаря омуту вселенской несправедливости, внезапно поглотившему неповинные души, пришло время "кануть в бездне прошлого" всей этой адской круговерти трагических событий прошедших четырёх дней?"
  Как вдруг, младенец открыл свои большие, ставшие лучезарными глаза и улыбнулся так заразительно-невинно, что обескураженной мученице ничего не оставалось, как, превозмогая боль, страдания и муки, улыбнуться ему в ответ. Из-под рваной и, запачканной засохшей кровью, простыни, что на половину распеленалась, показались две маленькие ручонки, тянущиеся к небу.
  Сквозь ширившуюся трещину в стене, в трущобу, наполненную бесформенными тенями, тонкой полоской, обойдя преграды на своём пути, проник витиеватый пучок солнца. Словно указывая потаённую тропку в обход "лону смерти", свет озарил собою малютку. Резкий порыв ветра сорвал часть, изрешечённой снарядами, кровли, тем самым отвлёк внимание женщины от ребёнка, заставив её лихорадочно озираться по сторонам. Когда же она вновь повернулась к младенцу, то обнаружила у его изголовья, редкое по своей природе - белое пёрышко. Долго рассматривая "причудливый предмет", женщине так и не удалось понять - какой земной птице посчастливилось облачиться в столь редчайшее оперение?
  
  
  ...животрепещущее счастье - та самая застрявшая кость в пасти всепожирающей смерти, из-за которой вряд ли возможно насладиться "солью вожделенной Виктории" ...
  Так, незаметно для всего остального мира, мира - боровшегося за счастливое будущее, спасительной надеждой озарился первый "обморок" счастливого младенца, сопровождаемый своеобразным знаком с небес.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЧАСТЬ ВТОРАЯ: Феликс
  
   Судьба распорядилась таким образом, что пятимесячного малютку приютила простая итальянская семья. Мальчика нарекли - Феликсом*, и первые десять лет, своей дарованной свыше жизни, он провёл в городе "на семи холмах". В отличие от других европейских городов, Рим в целом избежал разрушений, сохранив исторический колорит, былую стать и религиозное величие.
  Сызмальства он рос послушным мальчуганом. Рано научился читать и писать. Старался во всём помогать любящим его родителям. Единственным "обстоятельством", которое слегка омрачало его беззаботное детство - были его, не то, чтобы седые, а скорее пепельные волосы. Часто этот "мелкий изъян" служил поводом для насмешек со стороны смоляной итальянской детворы. Из-за чего Феликс резко менял настроение и замыкался в себе на какое-то время. Выйти из "нахлынувшей минорной напасти" ему помогало одно единственное лекарство - поездка на прогулку по Термам Каракаллы*.
  Его приёмный отец состоял на службе при городском управление и одной из основных его обязанностей являлся контроль по сохранению памятников и реликвий величайшей архитектуры. Благодаря родителю, на территории терм, для мальчонки круглосуточно были открыты все двери.
  Феликс или, как уменьшительно-ласкательно называли его родные и близкие - Фели, был, что говориться, без ума от красот и величия Терм. Он взахлёб слушал все мифы, легенды и истории, в которых имелось хоть малейшее упоминание об этих, излучающих магнетизм, руинах, поражающих детское воображение своей грандиозностью. Любое маломальское свиданием "с мистическим волшебством руин", приводило ребёнка в неописуемый восторг. Будучи в столь юном возрасте, он лучше любого заправского экскурсовода, знал все закутки и закоулки Терм, местонахождение всех пояснительных табличек, секретные входы и выходы из "лабиринтов развалин", самые короткие пути к той или иной достопримечательности. За свои детские годы Фели облазил и изучил практически каждый уголок "необъятной путаницы, сплетённой из построек древней цивилизации", ставшие для мальчугана не иначе, как "вторым домом".
  Местные старожилы, со временем привыкли и полюбили белёсого паренька.
  -Ты видел, наш Фели, опять прислонился и шепчется вон с той старой аркой?
  -Ни дать, ни взять, она рассказывает ему, по большому секрету, как Каракалл расправлялся со своими братьями, или: "Бамбино! Феликс, напомни-ка, о чём гласит эта выцветшая надпись на той обветшалой стене банного корпуса?
  Фели с превеликим удовольствием не только переводил древнеримскую цитату на современный лад, но и со всей ответственностью знатока, разъяснял на свой манер глубокий смысл, сокрытый ею, приводя ряд неопровержимых исторических доказательств, подтверждающих правоту приведённых доводов, тем самым, несомненно, изумляя всех слушающих.
  Бывало, мальчонка усаживался напротив какой-нибудь неприметной мозаике и замирал, словно скованный ею, оставаясь в исходном положении не на один час. В свете дневных лучей, падающих теней и преломлений красочных тонов, перед случайными прохожими оживала нерукотворная экспозиция, глядя на которую со спины, не произнося не единого слова, они видели, как "вьющиеся белокурые локоны, сродни невесомому облаку, будто бы сливаются в одно целое с мозаикой, ненавязчиво поглотившей "живое изваяние". Складывалось впечатление, якобы каменное изображение наполняется, ничем иным, как человеческим дыханием, оживающем прямо на глазах".
  Но ведь и в самом деле, Феликс, словно погружаясь в атмосферу, незримую человеческому взору, буквально слышал "эхо забытых вёсен", всерьёз мечтая примерить на себя роль героя тех самых нерассказанных саг, что когда-то несправедливо вычеркнули из многотомных дневников истории.
  *Феликс - в переводе с латинского языка, как "Счастливый"
  *Термы Каракаллы - термы императора Каракаллы в Риме, официально именуемые термами Антониниана.
  Тот самый нашумевший случай, когда Фели потерялся и его искали целых три дня, стал явным подтверждением тому, что мальчик наделён нечто большим, отличающим его от обычных детей. Поиски "растворившегося в воздухе" Фели, взбудоражили всю округу. И вот, когда надежда отыскать "пропажу" почти угасла, один из содействующих в поисках археологов, случайно спустился под землю в закрытый на тот момент для посещения митреум*. Его ручной фонарик посетил несколько секунд, потом заморгал и вовсе погас. Выручила восковая свеча. Как только он зажёг её, озарив светом пространство, то услышал в самой глубине стен странный прерывистый шорох. В центре храма, на голом и холодном полу, сидел Феликс и что-то тихо и бессвязно бормотал себе под нос голосом старца. Археолог окликнул парнишку, но тот, оставаясь в исходно-отрешённом положение, продолжил "свою медитацию". Тогда мужчина расторопно подошёл к ребёнку со спины, аккуратно, дабы не испугать, поднял его на руки и понёс к выходу.
  -Остановитесь на минутку, - обратился к нему мальчуган, с предвзятым недовольством.
  Археолог замер на месте, как вкопанный. Звук шороха, чем-то похожий на шёпот "седых друидов", в ту же секунду усилился, пронёсся по четырём стенам и испарился под сводами потолка.
  -Всё, можем уходить, - скомандовал повелительным тоном Фели.
  Тем же вечером, вернувшись домой, родные и близкие пытались разузнать у "найдёныша", что с ним случилось и каким образом его угораздило оказаться "под землёй" в храме жертвоприношения. Долгожданного "признания" так и не последовало.
  На утро следующего дня, в своей непринуждённой манере, мальчуган обратился с вопросом к отчиму: "Они куда более седовласее и разговорчивее, нежели, чем я думал раньше. Как ты считаешь?"
  -Эй, Фели, перестань! Если ты опять о своих развалинах, то у них давно не осталось ни единой волосинки и к тому же они немы, как рыбы, - отшучивался родитель, при этом показательно жестикулируя руками.
  -Как же не осталось? Ещё как осталось. Ты просто не видишь, как они вьются на ветру, словно "гривы степных коней", унося подальше от нашего слуха предания былых времён.
  Волей-неволей, этот странный диалог, вдобавок с подробным художественным повествованием археолога, нашедшего Феликса в глубине митреума, о таинственных перешёптываниях, принудили Энрико, так звали приёмного отца, ни раз задуматься над тем, что его ребёнок и впрямь посвящён в сокровенные тайны былого.
  -/-
   Суета-сует умеючи затирает памятные "переживания", но в случае с Феликсом, она видимо решила сделать исключение из правил.
  Так уж вышло, что двумя годами позже, Фели, предпочитавший общению со сверстниками, изучение исторической литературы, невзначай познакомился с Летицией.
  -Что это за книга у тебя? - поинтересовалась девочка, перегородив дорогу, возвращающемуся домой мальчишке, марширующем по улице с видом "магистра философских наук".
  -Если тебе действительно интересно, то это: "Похищенная Лемурия", - ответил тот, показывая на обложке яркое название книги, после чего, взяв короткую паузу продолжил: "Своего рода путеводитель о Лемурийской цивилизации".
  -Никогда раньше не слышала ничего подобно. Может прочтёшь отрывок или коротко перескажешь? - не особо доверяя заносчивому всезнайке, предложила девочка.
  - Хорошо. Только учти, что моя точка зрения не совсем совпадает с авторской, потому как сей "научный труд", значительно разнится с тем, как обстояли события на самом деле, - подняв брови в окончание своей фразы, согласился Фели.
  - Вон оно как! И откуда тебе это известно? - слегка шокированная таким, как показалось, высокомерно-предвзятым общением, возмутилась юная особа.
  *Митреум - храм культа Митры.
  - Я отчётливо помню Лемурию из своих снов, - без утайки и вполне осознано отразил "женскую нападку" застеснявшийся мальчуган.
  - Тогда жду начала повествования и смотри, я сильно рассержусь, если окажется, что ты просто-напросто задирал передо мною нос. Кстати, меня зовут Летиция, а как обращаться к тебе?
  - Фели, - не много оробев от подобной "угрозы", представился он, протягивая в знак приветствия свободную руку.
  Сказать, что юная особа была очарована невероятным и душещипательным рассказом о Лемурии, продолжавшимся около трёх часов, значит не сказать ничего. Она была покорена такими глубокими знаниями столь юного дарования.
  Вскоре взаимная симпатия переросла в настоящую крепкую дружбу. Не смотря на разительную для детей разницу в возрасте, ведь Летиция была старше Фели на целых пять лет, подобное "расстояние" только сближало их обоих. Гуляя целыми часами напролёт по улочкам Рима, не замечая за разговорами ни времени, ни пространства, ни прохожих, поочерёдно рассказывая друг-дружке занимательные небылицы, они погружались в свой романтический мир, ведомый только им и никому боле. Случалось, когда Фели, в разговоре с Летицией, упоминал о том или ином забытом историческом событии, его глаза закрывались, а голос становился будто нарочно исковерканным. До поры, до времени юная собеседница не придавала особого значения этим импровизациям, решив, что мальчик просто-напросто дурачится и таким образом веселит её. По прошествии определённого периода, "затмения Фели" стали настораживать Летицию и дабы развеять все предположения, она решила дождаться подходящего момента, чтобы поставить вопрос ребром. В конце концов её ожидание было вознаграждено.
  Разговор в тот день зашёл о роли братьев наших меньших в жизни людей, и Феликс, крутя в левой руке поднятое с земли странное белое пёрышко, воодушевлённо вёл занимательный экскурс по данному "абзацу". Как вдруг, детские веки опустились, а звонкое звучание резко сменилось хриплым ворчанием: "Две, любящие друг друга, птицы свили уютное гнездышко. Вылупившийся птенец стал для них смыслом жизни. Спустя десять дней, после его появления на свет, ураган неведомой силы, впервые появившийся в этих краях, сорвал гнездо с ветвей дерева и "потащил" его за собой в далёкие жаркие страны. Птицы-родители, вцепившись за края своего "жилища", на протяжении тяжкого пути, укрывали неоперившегося желторотика своими крыльями от напасти. Совсем обескровленные, чувствуя неизбежность приближения неминуемой погибели, жертвую собой, им всё-таки удалось вырваться из хватких когтей вероломной стихии. Последнее, что они увидели перед тем, как их сердца перестали биться, это то, как белая птица, похожая по своим очертаниям на перистое облако, подхватила на лету их птенца и ..."
   -Зачем ты закрываешь глаза и меняешь интонацию в голосе? - оборвав на полуслове повествователя, бережно коснувшись, дабы не напугать, окликнула его девочка.
  Фели, как не в чём не бывало осмотрелся и привычным тоном ответил: "С закрытыми глазами я вижу...", -тут он притаился, словно в поисках нужной формулировки. "...я вижу незримое. Это оно изменяет голос, смотря вокруг закрытыми очами. Мне остаётся только подчиняться ему".
  -То есть ты способен видеть не только прошлое, но и будущее!? - обескураженная от услышанного, побагровела Летиция.
  -Вполне возможно, - спокойно произнёс Фели.
  Тем же вечером девочка, крайне взволнованная и обеспокоенная "возможностями" своего меньшого товарища, поспешила рассказать обо всём увиденном и услышанном маме. Та, в свою очередь, не замедлила поделиться, приукрашенной "сплетней", со всеми родными и знакомыми. По округе поползли разные слухи о "незаурядных способностях мальчика с белоснежными волосами". Тем, кому удавалось приватно разговорить Фели, пытались выудить из него те или иные тайные сведения узкого характера. Мальчуган не охотно общался на подобные темы, но если и вступал в диалог, то понять окольный смысл его мудрёных притчей не удавалось почти никому.
  Узнав обо всём этом, Ассанта, приёмная мама ребёнка, выбрав подходящий момент, тактично задала своему любимому чаду серьёзный вопрос: "Фели, ты не поведаешь мне о том, почему в последнее время так много людей желают поговорить с тобой с глазу на глаз?"
  - Наверно, им хочется узнать нечто большее, чем положено, - ответ мальчика, прозвучал так, словно тема разговора ему была явно не по душе.
  - Тогда скажи своей маме, это правда, что иногда, при общении ты закрываешь глаза и пытаешься говорить чужим голосом? - несколько волнуясь, продолжила Ассанта.
  - Я меняюсь, когда белый затмевает красный, - глядя в материнские глаза, вымолвил Фели.
  - И как часто такое случается с тобой, мой родной? - склонившись перед сыном, приложив свои ладони к его щекам, с материнской нежностью и заботой, проронила она.
  - Мам, то, что я скажу тебе сейчас, может показаться не много странным для тебя, но постарайся выслушать и понять меня, - поверх её ладоней мальчик приложил свои, соединившись с ней, как бы во единое целое, - Это случается, когда животрепещущий рой альбиносов, вперемешку с жемчужными градинами, кутается в тополиный пух, украшенный лепестками подснежников, а белые искры осеннего костра слегка покусывая их, взлетая как можно выше, указывают спасительный путь, вопреки ярко-алому течению и супротив предначертанному им протоптанному маршруту.
  В этот момент, Энрико, стоявший поодаль, внимательно слушающий каждое слово своего ненаглядного "провидца", не мешкая ни секунды боле, подошёл к ним и на правах отца семейства вмешался в откровенную беседу: "Феликс, разве мы с мамой не заслужили того, чтобы наш единственный сын объяснил нам всё более понятным и простым языком?!"
  Ничуть не смутившись подобного отцовского "натиска", мальчик продолжил: "Я знаю, как сильно вы меня любите. Вряд ли это можно передать словами. Вы самые лучшие на свете родители, которых можно только пожелать, - тут он осёкся, сдерживаясь от падения неминуемой слезы, но взяв себя в руки, добавил: "Ярко-алое течение всеми силами отгоняет рой альбиносов от нашей семьи, стараясь миновать неизбежное. Я всегда боялся причинить вам боль, если начну сказ о моих видениях, но откинув все сомнения, отныне можете быть спокойны. Поверьте, очень скоро всё забудется и изменится к лучшему, - после чего, улыбнувшись, Фели обнял отца и мать.
  Продолжать "мучить" необычного отрока своими назойливыми расспросами сразу стало излишним. Да и как, людской расе, умудриться разгадать загадку "Бриллианта Атлантиды", который никогда не оставляет следов после дыхания, через который не прочтёшь искажённое слово, греть руками который совершенно бесполезно, ведь его сердцевина излучает тепло изнутри, а кривые лучи затворили тайну истоков?
  -/-
  Знаменательное утро четверга 10-ого февраля 1955 года для всех жителей Рима ознаменовалось распахнутыми дверями метрополитена. Семья Фели стала одной из первых в длинной очереди, которой посчастливилось воочию засвидетельствовать "силу прогресса". Спустившись под землю, Феликс с неподдельным интересом начал оглядываться вокруг, досконально изучая "новую обстановку".
  -Мам, а ведь это подземелье, чем-то похоже на мои Каракаллы? Ты не находишь? - с серьёзным видом обратился он к красивой итальянке, крепко державшей его за руку.
  -Да, ты прав мой большеглазый бамбино, - отозвалась Ассанта, ласково теребя густые, белокурые локоны своего любимого фантазёра.
  Раздался громкий шум прибывающего поезда. Толпа ещё больше оживилась, разинув рты от удивления. То ли от огромного количества людей, скопившегося на платформе, то ли от оглушительного грохота поезда, то ли от эмоций, переполнивших детское воображение, ноги мальчугана подкосились. Он повалился на бетонную плиту платформы и замер.
  Запах подземки, появившийся извне откуда, поглотил окружающее пространство. Новый вездесущий запах. Ровно, как почти десятилетие тому назад.
  ...судьбоносным моментам, как и весенним проталинам, не в терпёж обнажать "наготу" людских предсказаний о заоблачном будущем...
  Мать и отец, стоявшие рядом, на мгновенье растерялись, но тут же спохватившись, синхронно склонились и примкнули к груди своего чада, прислушиваясь к его дыханию. В этот самый момент Фели резко открыл, слегка помутневшие глаза и как ни в чём не бывало отчеканил чистым французским: "Позвольте. Что Вам нужно от меня? Я могу пропустить гонку в Ле-Мане? Немедленно пустите! Я тороплюсь!"
  Отказываясь понимать логику происходящего, родите Феликса переглянувшись, оторопели. Так, всеобщему обозрению, явилось второе изумье* счастливого мальчугана.
  Буквально силой Энрико и Ассанта, привезли домой "чужого" Фели, который всё время пытался вырваться и неустанно кричал им фразы, сравнимые с околесицей, на чуждом для итальянцев языке. Вопреки всем предпринятым действиям, ситуация оставалась, мягко говоря, затруднительной.
  Продолжительная экскурсия по излюбленным местам Терм не возымела никакого результата. Старожилы "древних развалин" были удивлены поведением Фели, не меньше его приёмных родителей. Все попытки найти с седоволосым бамбино общий язык закончились полным фиаско. Ребёнок смотрел на всё происходящее вокруг него отсутствующим, временами раздражительным, взглядом, то и дело, упорно, как мантру, твердя о свое одинокой маме, в купе с частыми упоминаниями об автогонках во Франции. Ни встреча с Летицией, ни многочисленные визиты родных и близких семьи Энрико и Ассанты, ни прекращающиеся попытки разбудить детскую память воспоминаниями из недавнего прошлого, ничего не помогало.
  Наконец-то удалось вызвать терапевта, разговаривающего на французском, потому как все другие доктора, проживающие в округе, оказались бессильны. Более трёх с половиной часов врач находился за дверьми детской, в которой вырос ребёнок. Закончив "беседу", он вышел крайне озадаченным. Не нужно было никаких слов, чтобы и без того понять вопрос, застывший на лицах, убитых горем, родителей.
  -Предлагаю вам "взять себя в руки" и постараться внимательно выслушать меня, - спокойным тоном начал доктор.
  Беспрекословно, муж и жена, взявшись за руки, опустились на софу, в гостиной. Врач сел напротив и продолжил, всё тем же равномерным тоном: "Физически ребёнок здоров. Я не нашёл ни каких физиологических патологий и видимых изменений в его организме. Но есть, что называется, и другая сторона медали", - он выдержал паузу, смотря прямо в устремлённые на него молящие взоры, - Мои слова, могут сейчас показаться вам весьма странными, но Ваш сын - это ребёнок, чья судьба неведомым образом кардинально изменилась. Его настоящее имя, как он утверждает, не Феликс, а Вениамин*. Во Франции, в городе Ле-Ман, опять же со слов малыша, его давно ждёт родная мать. Он досконально точно рассказал мне всю биографию своей жизни и ни разу не упомянул, ни о Вас, ни об Италии, ни уж тем более об археологических раскопках и увлечением Каракаллами. Его французский, для столь юного возраста - безупречен. Для меня, как, впрочем, и для любого здравомыслящего человека, данный прецедент был, есть и думаю, останется загадкой, которая не подвластна медицине. Наверно, мне стоит извиниться перед Вами, за столь откровенный диалог, но моё профессиональное чутьё, подсказывает следующее: если Вы продолжите удерживать своего ребёнка взаперти, то вряд ли данная мера приведёт к улучшению его самочувствия. Я не вправе давать советы, но как бы там ни было, рекомендую Вам пойти на беспрецедентные меры и отправиться
  вместе с мальчуганом во Францию. Поверьте, хуже от этого не будет".
  *Изумье - обморок
  *Вениамин - в дословном переводе, как "Счастливый сын".
  Доктор откланялся, оставив Ассанту и Энрико наедине с решением непосильной задачи.
  ...любимым прощают то, за что нелюбимых чествуют свиданием с гильотиной...
  Они сидели не шелохнувшись, глядя в раскрытые настежь окна гостиной. Десять счастливых лет беззаветной любви, под звуки нежной мелодии, неспеша проплывая в их подсознание, таяли наяву не смея противиться предначертанному течению.
  В какой-то момент, в окно, что по левую руку от них, плавно влетело маленькое белое пёрышко. Медленно проплывая на уровне глаз, оно постепенно опустилось и слегка коснулось материнских рук Ассанты, будто прося об укрытие. Бесцеремонный сквозняк, сродни мавританскому мавру, ворвавшийся внутрь дома, подхватил "беспомощного паломника" и вместе "с лёгкой добычей" вылетел в окно, что по правую руку от них.
  Энрико и Ассанта, вопреки здравому смыслу, так не решились составить компанию новоявленному пилигриму. Чувство, внезапно настигшей их семью, невосполнимой утраты ранило родителей в самое уязвимое.
  - Да прибудет с ним Дева Мария, - в унисон пролилось родительское благословение, после того, как захлопнулась дверь их дома, за которой послышались негромкие, удаляющиеся шаги их единственного и горячо любимого Фели.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ: Вени
  
   8 июня 1955 года, в будничную среду, на улице Веррери, недалеко от площади Сен Мишель, глазея по сторонам, стоял юнец, держа в своих ручонках кожаный чемодан, габариты которого, ещё малость и заслонили бы собой самого "хозяина поклажи".
  В Ле-Мане, Вениамина приветствовал один из многочисленных родственников по итальянской линии семьи Энрико и Ассанты, переехавший в "чужую страну" по долгу службы сразу после войны, так и оставшийся "на чужбине" устраивать свою личную жизнь. Мальчик, без особых проблем, объяснил не только адрес "пункта назначения", но и короткий путь, по которому будет проще и быстрее до него добраться, чем явно обескуражил "встречающую сторону".
  Подойдя к заветному дому, ещё раз "окинув взором окрестности", Вениамин постучал во входную дверь. Спустя минуту послышались тихие шаги, щёлкнул дверной засов, и дверь слегка приоткрылась.
  -Что Вам угодно, молодой человек? - послышался, слегка настороженный, женский голос.
  -Добрый день, мадам, - учтиво поздоровался незнакомый визитёр. - Прошу Вас уделить мне всего лишь пару минут вашего драгоценного времени. То, что я сейчас поведаю, Вы наверняка сравните с игрой детских фантазий или воображения, но, тем не менее, выслушайте меня.
  Дверь осталась приоткрытой.
  -Так вот, - продолжил незваный гость, - Вашего мужа, погибшего от осколков вражеского снаряда 17 августа 1944 года, звали Тирри. Перед тем, как отправиться на фронт, Вы пообещали ему, что когда он вернётся с войны, то дома, его будут ждать любящая жена и малютка сын. Услышав это, он крепко прижал Вас к себе и не отпускал несколько минут. Именно эти минуты остаются жить в вашей памяти несмотря ни на что.
  Дверь приоткрылась чуть шире.
  -Чёрной полосе было суждено перечеркнуть прекрасные надежды. Письмо о смерти Тирри, бессонные ночи, полные рыданий, в результате, привели к преждевременной и горькой утрате такого долгожданного счастья. Я не знаю, как объяснить событие, которое произошло позже. Знаю лишь то, что Ваш ребёнок всё же появился на свет божий и в отличие от всех остальных новорождённых детей, первое, что увидел этот малыш в своей жизни, был "пепел золы вездесущей смерти". Хотите - верьте, хотите - нет, но я Ваш сын Мадам. Моё имя - Вениамин.
  Дверь распахнулась, и из "царства теней и призраков прошлого", навстречу своей судьбе, "выпорхнула, томившаяся долгие годы взаперти, сияющая надежда". Следы пережитого горя на её измученном лице, своим пагубным воздействием оставили неизгладимый отпечаток, заставив выглядеть эту женщину значительно старше своих лет. Благо, невзирая на все тяготы и испытания, благородная кровь сохранила былую стать и манящую женскую притягательность.
  -Боже! У тебя точно такие же седые волосы, какие были у моего Тирри, только слегка вьются. И глаза - неотразимые и чарующие, - опустившись на одно колено, Абель, с нежным трепетом, принялась рассматривать своего "блудного сына".
  -А ещё, порошу заметить, я, как и мой отец, просто без ума от гонок и если мне не изменяет память, то через два дня нас ждёт гран-при. Ведь мы пойдём послушать рёв моторов. Правда, мам? - иронично, по-детски спросил Вени.
  -Обязательно, мой малыш! Разве может быть иначе? Обязательно, - с этими словами, Абель крепко-накрепко прижала к себе "родное сердце", не скрывая слёз нахлынувшего счастья.
  Наблюдая, словно заворожённый за таинством происходящего, мужчина, которому судьба отвела роль соглядатого, еле слышно, словно боясь спугнуть "редкую птицу", обратился к воссоединившейся семье: "Родители, которые вырастили это "чудо", мне родня по крови. Моё имя - Беттино. Я живу в Женевье и если вдруг, Вам мадам, понадобиться моя помощь, то вы всегда сможете рассчитывать на меня". После этих слов, ещё раз проникнувшись атмосферой "семью печатей", он продолжил: "В моей жизни было много незабываемых моментов, но тот, что я пережил сегодня, останется "отдельной строкой в книги моих воспоминаний. Строкой, которой непременно суждено согревать веру в несбыточное. Всего Вам доброго", - после сказанного, Беттино поклонился и непринуждённой походкой покинул место невероятной встречи.
  Взявшись за руки, "два сияющих солнца" наполнили своим светом и теплом, уже не надеявшийся на второе дыхание, "унылый ковчег" на улочке Веррери.
  11 июня 1955 года, прекрасным субботним днём, Абель и Вениамин сидели на лучших местах главной трибуны и с нетерпением ожидали старта гран-при Ле-Ман. Казалось, что никому и ничему на белом свете, не подвластно разрушить той идиллии, которая воцарилась между матерью и сыном. Но коварству судьбы позволительно то, о чём любому смертному и представить страшно. Перед самым стартом Вениамин поднялся со своего места и принялся размахивать руками, приветствуя участников соревнования. Один из гонщиков, сидевший за рулём мерседес бенца, обратил внимание на счастливого мальчугана и замахал ему в ответ.
  Авто Пьера Левеги унесло в тот день восемьдесят четыре, включая самого гонщика, человеческие жизни, ранив при этом свыше ста невинных зрителей.
  Именно в тот самый момент, когда "смерть своим грязным крылом накрыла гоночную трассу в Ле-Мане", Абель чётко ощутила незримое присутствие скрытой угрозы. Это "дурное предчувствие вязкой болотной трясиной поселилось в подсознание её материнского сердца".
  ...отражения лживых теней преднамеренно искажают реальность, дабы затуманить разум, коему легче принять мираж, нежели поверить в твердыню ...
  Вместо страха перед лицом смерти, произошедшая трагедия, наполненная драматизмом и прискорбности, только усилила подростковый интерес к непомерному влечению "зова турбин". В своём амплуа зрителя парнишка был неподражаем. Всё, что было связано со скоростью "четырёхколёсных племенных коней" разжигала в нём "пламя неописуемого восторга". Едва заканчивались занятия в школе, Вени "пулей летел" к загородной трассе, где его ожидали: рык моторов, запах машинного масла, жжёной резины, разноцветные краски гоночных машин и душещипательная жажда обуздания непокорной скорости.
  Абель, как любящая мать, поначалу беспокоилась и волновалась, затем относилась к "страсти сына" с женской ревностью, но, в конце концов, смирилась "с тяжкой ношей".
  -Ничего тут не поделаешь. Это у него в крови, - повторяла она поздними вечерами, когда уже не в силах находиться дома в ожидание, отправлялась за город, где с умилением наблюдала одну и ту же картину: её "белокурый птенец", сидя на старых и грязных покрышках, с загадкой соколиной зоркости во взгляде, не сводит глаз "с неустанно- ревущих стальных гепардов".
  Спустя год Вениамин был вхож во все боксы и гаражи на трассе Сарта*. Здесь его знали все, от гонщиков до автомехаников. Мало-помалу ему разрешали помогать в мелких починках. Он присутствовал при разговорах конструкторов, вникал в подробности той или иной ситуации, случившейся на трассе. А когда один из гонщиков посадил Вениамина за руль своего мерседеса, то "взрыв положительных эмоций накрыл своей магнитудой" всех тех, кто находился в этот момент в радиусе километра.
  Возвращаясь поздно домой, Вени, не теряя не единой секунды, в мельчайших подробностях, рассказывал Абель, всю хронологию событий уходящего дня. Она не могла наглядеться на своё чумазое создание, тараторящее без умолку всё подряд, упоённая такими прекрасными "отрывками душевных сцен". Моментами, насквозь пропахнувшими выхлопными газами, едким до безобразия бензином и машинным маслом.
  *Трасса Сарта - гоночная трасса недалеко от города Ле-Ман во французском департаменте Сарта, используемая для самых известных гонок на выносливость "24 часа Ле-Мана".
  Но, как бы не сложился уходящий день, прежде, чем улечься в кровать, Вени подходил к маме, нежно обнимал её и глядя в такие родные материнские глаза, полушёпотом произносил: "Ты самая, что ни наесть, лучшая на всём белом свете", - сопровождая детское признание поцелуем в щёку. Её сердце плавилось, словно воск свечи. Она прижимала к груди родную душу, непременно благодаря Господа за "неисповедимость Его путей".
  -/-
  Шли годы. Вени креп, взрослел и всё больше походил на Тирри. Однажды к дому Абель подъехала машина, за рулём которой сидел незнакомый мужчина, а рядом с ним Вениамин.
  -Мам, познакомься - это Фабрис. Наш новый конструктор, - представил мужчину Вени.
  Абель протянула руку в знак приветствия, и ... "судьба наградила её второй раз к ряду". Ровно через год Фабрис и Абель поженились. Река безмятежного упоения, бережно и нежно уносила к своим бескрайним просторам изящную лодку со скромной гравировкой на борту "Семья Абель".
  В 1961 году состоялось открытие музея Сарта и Бугатти. Ещё одна сокровенно-притягательная "Мекка", где обожал пропадать Вениамин. Доскональные знания в области автогонок, современные конструкторские тенденции эволюции моторов, прямой контакт с автомеханиками - всё это помогло Вениамину наладить, как дружеские, так и вполне деловые отношения с руководством музея, которое в свою очередь не однократно обращалось к нему за добрым советом или мнением в спорных ситуациях "калейдоскопа металлических колесниц".
  К тому времени, подросток окончательно решил, что его жизнь будет связана с вселенной автогонок, наполненной бешеной скоростью и адреналином. Фабрис и Абель безуспешно пытались направить стремления своего отпрыска в мирное русло, но видя, как "ослепительно ярко вспыхивают его глаза" при одном только упоминание о "рёве турбин", смирившись, оставили свои, заранее обречённые на провал, затеи.
  Жирной точкой в их "противостояние за взгляды на будущее" оказался короткий диалог.
  Поводом послужил незатейливый праздничный ужин, приуроченный к одной из семейных годовщин.
  - Вениамин, - как бы невзначай, обратилась к сыну Абель, - знаешь, в последнее время, возвращаясь с гонок, ты словно стал каким-то поникшим и через-чур погружённым в себя. Неужели сам факт пересечения финишной ленты в числе лидеров, именно твоим любимым "рысаком", потерял какой-либо смысл для тебя? Я боюсь предположить, но вполне возможно, что "теория мощностей" исчерпала свой потенциал? Или мне свойственно заблуждаться?
  Вени, внимательно выслушав "опасения и тревоги" матери, взвешенно и обдуманно заявил: "Меня тяготит не то, в какой последовательности они пересекают финишную прямую мам, а то, с какой скоростью они это делают. Но главное, и это мне точно известно, какие дальнейшие действия следует предпринять для того, дабы эта скорость значительно увеличилась. Будь уверенна: в ближайшее время, я обязательно добьюсь нужного результата, чего бы мне это не стоило. Вы себе и представить не можете, что ждёт людей, через какие-то пятьдесят-семьдесят лет?"
  - Ну раз, ты осведомлён в этом вопросе лучше меня и Фабриса, - переглянувшись с супругом, поражённая такими суждениями, - может просветишь и нас? - Интеллектуальный уровень достигнет таких колоссальных высот, что вытеснит остальные, тормозящие его развитие, материи, - не взирая на саркастическую реакцию родителей, авторитетно продолжил "профессор науки и техники".
  - Говоря о материях, ты подразумеваешь, ни что иное, как человеческие чувства? Я правильно понимала тебя Вени? - смягчив тон, уточнила Абель.
  - Совершенно, верно. Их удел - остаться на краю обочины, - в несвойственной подростковой манере, прозвучало так, что резануло слух.
  - Тогда, мне нет места в этом зловещем будущем! - с надрывом, оборвала эти бессердечные выпады любящая мать.
  Реакция Абель мгновенно вернула "знатока сверхзвуковой скорости с небес на землю".
  - Прости, я не хотел тебя обидеть, - изменившись в лице, почувствовав острую боль, которую он, не задумываясь причинил ранимому сердцу, раскаянно молвил Вени.
  Молча, глядя друг другу в глаза, они просидели за праздничным столом несколько минут.
  - Меня поглотила эта стихия, - размеренно и основательно продолжил Вени, - и сейчас я осознал кое-что: дойдя до определённого предела, скорость остановится и так резко, что всё вокруг содрогнётся, а тем, кто управлял ею, придётся вернутся на исходную позицию, дабы понять, какой коэффициент, был смертельно-ошибочно утрачен из идеальной формулы. А пока, мне ничего не остаётся, как довести до блеска константу и ряд переменных в этом ребусе динамике скоростного потока.
  Внимательно выслушав своего отрока, Абель и Фабрис синхронно поднялись из-за стола. Взявшись за руки, они подошли к Вени и крепко обняли. Услышанное ими, ещё раз натолкнуло их на мысль, что Вениамин - "подросток вне времени".
  По прошествии, одурманенных навязчивой идеей, трёх лет, ясным воскресным утром 28 июня 1964 года на трассе Руан гран-при Нормандия, Вени находясь на зоне пит-лейн*, отслеживал технику, быстроту и качество работ при каждом пит-стопе*. Очередной болид* заехал на замену шин и "грянул гром среди ясного неба": Вени внезапно сорвался со своего места и тут же упал, словно стал добычей шальной пули. "Запах едкой и пахучей резины, что оставляет после себя бешенная скорость, накрыл собою всю округу, без спроса проникая глубоко в лёгкие". Ужас, охвативший Абель, сидящую рядом, сковал её силы и волю, но истошный крик, словно сорвавшийся с цепи, преодолев неимоверные усилия, всё же вырвался наружу. Находившиеся вокруг зрители, поспешили на помощь. Один из них, попросил всех расступиться, со словами, что он врач. Но стоило ему приблизиться к бездыханному телу, как подросток резко вскочил на ноги и обуреваемый юношеским рвением, закричал по-португальски: "Я обязательно встречу тебя возле лежачей башни!"
  Толпа замерла в изумление. Абель, сжав ладони, прислонила их к лицу. Она, каким-то немыслимым образом, поняла, что "граница невозврата той самой скрытой угрозы" настигла и её.
  Третье "забытьё" - чему быть, того не миновать, спустя чётко отмеренный срок свыше.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  * Зона пит-лейн - часть гоночной трассы, на которой располагаются боксы команд, участвующих в гонке.
  *Пит-стоп - остановка автомобиля на пит-лейн, во время которой машину могут дозаправить, сменить резину, произвести ремонт.
  *Болид - гиперболизированное определение гоночного автомобиля.
  ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ: Тико
  
  - Здесь есть кто-нибудь понимающий то, о чём пытается сказать мой мальчик? - с призывом о помощи обратилась Абель к оживлённой толпе.
  - Да мадам, я могу перевести слова этого молодого месье, - отозвался мужской голос. - Судя по всему, он пытается ускорить какое-то стечение обстоятельств, связанное с поездом и с девушкой, которая должна отправиться именно в этом железнодорожном составе.
  - Пожалуйста, переведите, что я готова помочь ему.
  - Хорошо мадам, - и мужчина тут же обратился к Вени на португальском, - Месье, эта женщина говорит, что готова вам помочь, как только вы согласитесь на её предложение.
  - С какой такой стати, первая встречная вздумала оказать мне услугу? У меня совершенно нет времени, неужели Вы не понимаете? - на повышено-возмущённых интонациях, развязано ответил юнец.
  - Мадам, он категорично заявляет, что не нуждается не в чьей-либо помощи.
  - Тогда попробуйте объяснить ему, где он сейчас находится, что его имя "Вениамин", а я его мама - Абель. Полагаю, эта информация поможет охладить его пыл.
  -Хорошо, я постараюсь, - ответил мужчина, - "Месье, послушайте меня очень внимательно: вы сейчас находитесь во Франции на гран-при Нормандия. Ваше имя Вениамин, а эта мадам, как она утверждает, ваша мама".
  Изумлённый подросток огляделся по сторонам и, остановив свой взор на Абель, чётко и без лишних слов изрёк монолог, перевод которого был поспешно озвучен: "Меня зовут Тико*. Я родился и вырос в Опорто. Моя родная мать умерла десять лет назад. Вслед за ней умер и мой родной отец, оставив меня круглым сиротой. Сейчас у меня есть только один, по-настоящему близкий и родной человек. Её зовут Розаура и если я не успею на встречу с ней, то мне незачем будет дышать.
  - Как я могу к Вам обращаться месье? - обратилась Абель к добропорядочному "чичероне".
  - Жан, - без промедления ответит тот.
  - Месье Жан, после я попытаюсь Вам объяснить то, что здесь произошло, а пока переведите Тико, что для того, чтобы отправиться в Порто, ему понадобятся соблюсти ряд определённых "формальностей". Я и мой муж приложат все усилия, лишь бы ему помочь, остаётся полагать, что он согласится.
  - Постараюсь его уговорить, мадам, - с пониманием ответил Жан.
  После непродолжительных пререканий, Тико, Абель и Жан, не торопясь покинули гран-при. Толпа зевак, сочла случившееся происшествие за неместную шараду, продолжив смотреть гонку, благополучно позабыв обо всём позабыв.
  -/-
  - Тебе лучше присесть дорогой, - обратилась Адель к Фабрису, который "прилетел домой со всех ног" сразу после того, как его оповестили о происшествии с Вени.
  - В комнате Вени, находится месье Жан, который неким образом помогает нашей семье, - стараясь держаться в своей обычной обходительной манере, продолжила Абель.
  После этой фразы, почуяв неладное, Фабрис вопросительно взглянул на свою супругу.
  - Пришло время рассказать тебе об истории моего сокровенного счастья, которая долгие десять лет хранилась мной под толщей жизненных перипетий, - она выдержала короткую паузу, - но не, потому что я не доверяла тебе, а потому что до сих пор, сама не верю во всё произошедшее.
  И Абель поведала своему мужу "сакральную исповедь плутающего небесного облака".
  Спустя десять минут, сопряжённых с глубокими внутренними размышлениями, как повествование Адель закончилось, недоумевающий, но при всём при этом
  *Тико - мужское имя, в переводе с древнегреческого, как "Счастливый".
  сосредоточенный Фабрис, уверенно встал со стула, взял за руку жену и произнёс: "Пойдём к ним в комнату и постараемся помочь нашему загадочному мальчугану".
  Войдя внутрь "авто мастерской", они увидели, как Жан внимательно слушает воодушевлённого Тико.
  - О чём он так выразительно повествует? - поинтересовалась Абель.
  - Речь идёт о том моменте, где Тико познакомился с Розаурой, - ответил Жан.
  - Жан, мы были бы Вам крайне признательны, если, конечно, Тико не будет возражать, услышав перевод "сей пикантной новеллы", связанной с его судьбой.
  Жан обратился с просьбой Абель к Тико, и тот одобрительно кивнул головой.
  - Всё началось с того момента, - начал переводить Жан, - как год назад, по нелепому совпадению, в руки Тико попал вскрытый почтовый конверт. Внутри оказалось письмо. Мелованная бумага, на которой красовался безупречный почерк, отчётливо благоухала ароматом роз. Содержимое письма оказалось дурманящим и по-своему гипнотическим. Это были белые стихи. В окончание подпись "Тайны королев цветов".
  Перечитав письмо несколько раз, Тико, взяв на себя смелость, написал ответ и отправил его точно по адресу, указанному на конверте. Спустя два месяца, возвращаясь с работы, Тико обнаружил под входной дверью, своей скромной съёмной квартиры в районе Рибейры, почтовый конверт. Он аккуратно поднял его с пола, поднёс ближе, дабы прочесть адрес отправителя и замер на месте. Шлейф незабываемого "дымчатого флёра" мгновенно вскружил голову, взбудоражив фантазии "ершистого возраста".
  В комнате, где находились Абель, Фабрис, Жан и седовласый юноша воцарилась громогласная тишина. Тико задумчиво отвернулся к открытому настежь окну. Каменным изваянием, он простоял несколько минут, крепко стиснув кисти рук в кулаки. Перед его глазами, словно немая кинолента, проплывали чёткие фрагменты сновидения, которое явилось ему, в то самое "злосчастное" воскресенье 28 июня. Сон, где тонкая грань между явью и былью надломилась, принудив соприкоснуться параллельные миры.
  -Нет! Это не могло быть обычной галлюцинацией или мифическим путешествием во времени. Я отчётливо помню этот "заразительно-волнующий" аромат, всколыхнувший моё сознание, это шуршание бумаги в моих руках, этот неподражаемый текст и манера письма, и тот навязчивый сон, что втемяшился в разум - неопровержимое подтверждение моей правоты, - разбушевавшаяся волна, неоспоримых доказательств, штормом пронеслась в подсознании юноши.
  ...кармический двойник, довольно-таки своеобразный проводник из мира зазеркалья в мир чётких граней, причём его внезапное появление, как и нечаянное исчезновение, контролируется извне...
  После этих раздумий, обернувшись к "публике", его святящиеся очи наполнились "главами страниц из ветхой книги памяти", и он продолжил свой "единственный в своём роде" рассказ, изредка выдержав паузу, чтобы Жан поспевал с переводом.
  - Её имя, как я уже сказал Вам ранее - Розаура. Ответить на мою писанину её побудил обычный человеческий интерес. Так между нами завязалась дружеская переписка. И вот, спустя триста шестьдесят пять дней и одиннадцать часов эпистолярного общения, мы договорились о долгожданной встрече. Место и дату выбирали вместе. Это должно произойти над Дору*, прямо посреди моста Луиша первого, в воскресенье 26 июля. Теперь вы понимаете, почему я должен, как можно скорее попасть обратно, к себе домой? - слегка повысив голос, обратился он к "слушателям".
  - Мы сделаем всё возможное и даже, сверх того. "Можешь нам доверится", -произнесла Абель. Не в силах больше сдерживать свои эмоции, уткнувшись в грудь своего мужа, она горестно зарыдала. Фабрис прижал её к себе, молча наблюдая при этом за белокурым юношей, который и представить себе не мог, масштабы бедствия, вспыхнувшей семейной драмы.
  
  *Дору - река пиренейского полуострова, берущая начало на территории Испании и впадающая в Атлантический океан в Португалии.
  -Жан, - обратился он к взволнованному переводчику - давайте пройдём на кухню. Насколько я понимаю, вы удивлены не меньше нашего? Если вы будете столь любезны и уделите нам ещё некоторое время, то Абель постарается объяснить некие подробности обо всём увиденном и услышанном ранее.
  - Конечно месье. Буду рад оказаться полезным.
  Ещё раз, поведав об невероятной истории появления Вениамина, все трое опустив головы в пол, в поиске оптимального выхода из сложившейся, довольно "щекотливой", ситуации.
  - Значит - решено, - твёрдым голосом резюмировал Фабрис, - Тико летит в Португалию, другого решения быть не может.
  В ответ на эти слова, превозмогая себя, Абель одобрительно кивнула головой.
  -Я помогу Вашей семье уладить ряд вопросов, касающихся оформления документов. В португальском посольстве работает мой родственник. Да и к тому же роль, которая отведена мне по воле судьбы, стать - переводчиком, никем не отменена. Ведь так? - обратился Жан, с лёгкой улыбкой на лице, к родителям Тико.
  Те улыбнулись ему в ответ.
  -/-
   Пятничным вечером 24-ого июля 1964 года молодой человек, с ярко выраженным пепельным оттенком вьющихся волос, вылетел в Лиссабон. Глядя в след, стремительно набирающему высоту авиалайнеру, Абель обратила внимание на причудливое облако, которое величаво проплывая вдоль горизонта, по своей форме походило не на что иное, как на перо заморской птицы.
  - В небе перья шелестят, будто ангелы летят, - обняв обеими руками свою супругу, шепнул ей на ухо Фабрис.
  Ясным субботним утром, по прошествии полутора суток, Тико стоял посреди моста Понти-Ди-Дон-Луиша I, сжимая в руках букет "пылающих" роз. Мысленно отсчитывая каждую секунду, он старался ускорить приближение такой долгожданной и волнительной встречи.
  ...ожидание - всегда восхитительно - если ты вожделенная приманка, и не менее завораживающе - если ты проворливая рыбёшка, но при всём своём великолепие момента, крайне опрометчиво запамятовать о хладнокровном стальном крючке...
  Как вдруг, прямо на его глазах, цветы, наполненные "переливами брызг лавы извергающегося вулкана" - преобразились до неузнаваемости. "Белоснежное попурри пушистых хлопьев изумительного снегопада" - вот эпитет, беспрекословно принадлежавший теперь этому букету.
  Руки юноши затряслись, сковывающей волю, судорогой.
  - Не самый лучший денёк ты выбрал для свидания, братец, - проронил проходящий мимо прохожий.
  - Это почему же? - сквозь телесные содрогания, яростно окликнул его Тико.
  - Ты разве не слышал? Поезд из Повуа-де-Варзин сошёл с рельс возле Опорто. Говорят, там невесть сколько погибших. Судя по всему, в стране объявят траур. Такие вот дурные вести, - удаляясь всё дальше, доносились отрывки трагических новостей.
  "Охапка, покрытых снегом горных сопок", выпав из бесчувственных рук, "разбилась о затёртую мостовую лежачей башни, украсив своими разлетевшимися в разные стороны белыми перьями её бездыханную поверхность" ...
  Тико отошёл в сторону от оживлённой части мостовой, присел на корточки, закрыв лицо ладонями. В этом монументальном положение, юноша оставался вплоть до прихода новой зари.
  За всё то время, он не проронил ни единой слезы, но горе свирепой ночи, выклеймило свой неизгладимый след: его глаза, такие зелёные, сверкающие самоцветами, словно угодив в смертельную западню коварного вандала, обрели чёрно-карий окрас.
  Последующие, за этим событием, два месяца "кладбищенского полумрака", превратили Тико в отрешённого нелюдимого бродягу. Он слонялся по городу, по его окраинам и отшибам, стараясь, как можно скорее найти безлюдное место, дабы, погрузившись в лоно мирской тени ничего и никого не видеть и не слышать. Практически позабыв о еде, молодой человек стал походить на узника концлагеря. "Живая тень Опорто" - забытое всеми амплуа, воскресшее из небытия.
  И вот, когда казалось бы, что созвездию "талых вод" пришло время окончательно померкнуть, свет путеводной звезды озарил собою "забытую долину цветущего папоротника". Вернувшись поздней ночью с очередной "прогулки", открывая входную дверь, Тико почувствовал, как под ногами, что-то зашуршало. Он нагнулся и поднял с пола почтовый конверт. Уму непостижимо, каким образом изнеможённому бродяге удалость устоять на шатающихся ногах.
  Благоухание свежих роз наполнило своим естеством и природной свежестью забытую Богом келью. Машинально включив в комнате свет и вскрыв конверт, он вынул письмо впиваясь глазами в содержимое.
  "Доброго времени суток, дорогой Тико.
  Полагаю, Вы будете сильно удивлены, получив это письмо, но не написать его Вам, было выше моих сил. Моё имя - Розалия, хотя вряд ли оно Вам о чём-то скажет.
  С тех пор, как в железнодорожной катастрофе, погибла моя сестра-двойняшка Розаура, прошло почти два месяца. Вся наша семья до сих пор оплакивает невосполнимую утрату, а моя мама, убитая горем, до сих пор никому не позволяет снять траурную ленту с входной двери нашего дома.
  Но жизнь, какой суровой и беспощадной не казалась бы нам - продолжается.
  Однажды, разбирая переписку Розауры, я наткнулась на стопку писем, о которых она ни разу не обмолвилась мне при жизни. Взяв находку в руки, развязав шёлковую белую нить, что так плотно стягивала конверты, я прочла их все, от корки до корки. Это были Ваши письма ей. Письма, наполненные добротой, искренностью и любовью. Письма, благодаря которым, мне было суждено пережить самую горькую утрату и начать заново дышать.
  Из многочисленных строк последнего послания, не сложно было догадаться, к кому она так торопилась на свидание, тем злополучным летним днём.
  Беда, пережитая в одиночестве - это нечеловеческая пытка. Я искренне надеюсь, что это письмо поможет и Вам обрести веру в будущее.
  Тико, напишите мне. Я буду ждать".
  p.s. "Тайны королевы цветов".
  Не мешкая ни минуты, Тико схватил со стола первый попавшийся под руку листок бумаги и быстро начеркал ответное послание:
  "Дорогая Розалия, если письмо, полученное от Вас ни, галлюцинация, ни сон и ни плод моего исковерканного воображения, то я с большим нетерпением буду ждать весточку от "Королевы цветов".
  С непреодолимым желанием на встречу с чудом. Тико".
  Крепко сжимая "срочную депешу", он устремился прямиком на главпочтамт. Не чувствуя земли под ногами, он буквально летел на крыльях "пугливой надежды" и глядя по сторонам, в раннем зареве небес, сродни предвестнику рождения нового утра, во всей своей красе ему явился волшебный Опорто - город красных черепичных крыш, громких белых чаек, синих переливающихся на свету изразцов, с вечно хмельным ароматом портвейна, будоражащим воображение.
  Дремавшие доныне чувства, подсказывали седовласому юноше, что со дня на день в его окно должен "постучать клювом запыхавшийся почтовый голубь".
  Возвращаясь с работы домой, он первым делом интересовался у соседей - не приходил ли сегодня почтальон? Слегка разочаровываясь, услышав очередной отрицательный ответ, Тико взращивал в себе твёрдость духа. Жалкое волочение жизни отныне и навсегда было изгнано из стен его жилища.
  Но то, что случилось спустя неделю, предсказать загодя было определённо невозможно. На улицах Порто вечерело. Тёплым, домашним пледом укутало всех португальцев радушное начало романтического октября. Спешно приближаясь к своему жилищу, за несколько шагов до заветной цели, Тико обратил внимание на стройный женский силуэт, находящийся на каменных ступенях возле входной двери дома, в котором он снимал крохотную комнату.
  Что-то ёкнуло у него внутри, заставив сбавить темп ходьбы. Приближаясь, черты девушки, явно ожидавшей кого-то на ступеньках, становились всё чётче и яснее. Не сводя с неё глаз, Тико впервые в своей жизни увидел "непорочную женскую красоту, облачённую в безупречную оболочку". Черты лица, цвет волос, фигура, одежда и ... за миг до "сближения с Афродитой", он увидел в её руках, ни что иное, как почтовый конверт.
  - Добрый вечер, Тико. Я сразу тебя узнала. Твой цвет волос - молочный, с вьющимися серебряными нитями. Пока сама не увидела, никому бы не поверила, - нежной мелодией пролился голос девушки.
  -Ро... Розал...синьорита Розалия - это правда - Вы?! - заикаясь, произнёс "оторопевший ловелас", закостеневший на полу шаге.
  - Правда. Это действительно я, - и девушка, непринуждённо сняв перчатку, протянула свою правую руку, дабы поприветствовать молодого синьора. - Найти дом, в котором ты живёшь, оказалось не так уж и сложно. Адрес на почтовом конверте послужил хорошей подсказкой, да и твои соседи оповестили о том, что ты появишься с минуты на минуту, - улыбнувшись ослепительной белоснежной улыбкой, она пронзительно взглянула в широко раскрытые чёрно-карие агаты Тико. Что-то явно всколыхнулось в области девичьего сердца, мельком удивившись новому доселе ощущению, она спешно добавила: "Мы так и простоим весь вечер на этих ступеньках?
  - Ну, конечно, конечно. Проходи, пожалуйста, - изрёк "сконфуженный хозяин", осознав тот факт, что он до сих пор держит и не отпускает её тёплую ладонь.
  Войдя в "просторные апартаменты", окинув взглядом холостяцкую обстановку, Розалия, повернувшись к Тико, сиюсекундно молвила: "Тут всё именно так, как я себе и представляла", - поймав при этом смущённый взгляд, сопровождаемый робостью движений "владыки замка".
  -Я даже не знаю, что Вам...тебе ответить. Как ты добралась и где остановилась, позволь узнать? - начал было интересоваться молодой синьор.
  - Я остано... - закончить фразу ей помешал ослепительный свет октябрьского заката, который импозантно ввалился в комнату через стёкла единственного окна, разоблачая собою "миф о таинстве первого свидания". Драгоценные агаты, "свергнув царствие пелены пустынного песка", на фоне мелованных волос, озарившиеся природным свечением, гипнотически сверкнули и...отразились в тёмно-серых очах девушки.
  ...одно неразделимое целое, когда-то заплутавшее в лабиринте событий, имеет свойство нежданно-негаданно явить себя в нужном месте в нежное время - фокус, кой не под силу повторить даже самому прозорливому иллюзионисту в мире...
  - Ты, быть может, голодна? Не желаешь ли чаю или..., - сумбурно-застенчиво предложил галантный кавалер.
  -Сегодня на редкость тёплый вечер. Что скажешь? - в непринуждённой манере, она прервала незаконченную фразу Тико, - И я решила прогуляться по Порто в сопровождении "заправского знатока", который не только поведает, но и покажет мне все местные достопримечательности и, надеюсь, упомянет кое-какие подробности о себе".
  - Превосходное предложение, - с мелькнувшим оттенком стеснительного румяна на щеках, отозвался юношеский голос.
  Неспешно дефилируя по приветливым улочкам города, в поисках укромного местечка, что у всех на виду, идеальная пара, волею судьбы, забрела "во владения лежачей башни" и остановилась прямо посреди пешеходного моста.
  Или речной запах изумительной Дору, или волна нахлынувших воспоминаний, или неизбежность приближения "прискорбного разговора" вынудили Розалию опустить густые ресницы и изменившись в лице, дать волю "выплеснуться накопившимся эмоциям".
  - "Она лежит в фамильном склепе нашей семьи на кладбище Алту Ди Сан-Жуан, что на востоке столицы неподалёку от реки Тежу. Часто навещая, я приношу её любимые паскали*. Мы всегда спорили, кому из них отдать предпочтение, моим маунт шаста* или её паскалям? Но, откровенно говоря, были единодушны в одном - и те и другие - божественны...
  Тико, без лишних слов, протянул Розалии свой белый платок, чтобы девушка "успела скрыть от зевак отпечатки горестных солёных воспоминаний".
  - Ты пережил тяжкое бремя. Время без цвета, без красок, без будущего, - успокоившись, тяжело выдохнув, продолжила синьорита, - утренним поездом я возвращаюсь в Лиссабон, к себе домой, к своим родителям. Адрес тебе известен. Обязательно приезжай в гости. Я познакомлю тебя с ними, и мы сходим навестить её все вместе. Думаю, она очень обрадуется этому визиту.
  -Розалия, а как ты смотришь на то, если мне не откладывать эту поездку на потом и завтра же отправиться в Лиссабон вместе с тобой? Я буду рад скрасить твоё времяпрепровождение, если ты, конечно, не против? - с некой осторожностью в голосе, спросил Тико.
  - Я? Против? - мило улыбнувшись, Розалия позволила взять себя под руку весьма учтивому синьору.
  Таким образом, притягивающий внимание прохожих, дуэт возобновил свой незабываемый променад, плавно перешедший в путешествие прямиком до столицы Португалии.
  -/-
  Родители Розалии входили в круг весьма состоятельных и влиятельных особ, пользующихся весомым авторитетом в высших кругах португальской знати. Их родовое гнездо располагалось в просторных и фешенебельных апартаментах в районе Белем. Период летних каникул вся семья, как правило, проводила в своей роскошной вилле на окраине Фару*, где с упоением наслаждаясь радужным гостеприимством побережья Алгавры.
  Исабель, мама Розалии, поливая благоухающие миниатюрные пикси, каждый куст из которых зачарованно манил "в колкие объятья", мельком взглянула в окно, увидев там, никого иного, как свою дочь в сопровождении незнакомого молодого человека. Сердце матери волнительно забилось.
  - Хайме, - обратившись к своему супругу, - похоже, к нам гости.
  Высокий, статный мужчина, который совсем недавно разменял пятый десяток, отложив в сторону книгу, вальяжно сняв пенсне, вопросительно посмотрел на свою вторую половину.
  Негромким, но продолжительным перезвоном пролился по дому пролился звонок. Прислуга поспешила открыть двери.
  -Проходи, не стесняйся, - указывая на гостиную, произнесла Розалия.
  Слегка замешкавшись, Тико "смиренно повиновался" и прошёл в просторную комнату, где увидел статных мужчину и женщину средних лет, которые, судя по их взглядам, стояли подобно "в предвкушении какого-то важного известия".
  -Папа, мама, познакомьтесь - это Тико. Тико - это синьор Хайме Карвалью и синьора Исабель Карвалью, мои любимые родители, - представила свою семью Розалия.
  -Очень приятно синьор Карвалью, - протянув руку, молодой человек поприветствовал отца девушки.
  -Взаимно, - подтверждая своё приветствие крепким мужским рукопожатием.
  *Паскаль - сорт розы. Чайно-гибридная, произошедшая от старых чайных роз.
  *Маунт Шаста - сорт розы. Очень сильнорослая грандифлора со всеми характеристиками необычайно сильной и высокой чайно-гибридной розы.
  *Фару - город и морской порт на юге Португалии.
  -Рад нашему знакомству, синьора Карвалью, - с лёгким поклоном, Тико поздоровался с мамой Розалии.
  - И я смею признаться, польщена не меньше вашего, синьор Тико, - по-доброму прозвучало в ответ, - но будет куда более предпочтительней, если Вы изволите обращаться ко мне, не иначе, как - Исабель. Как вам моё, настоятельное, предложение? - дружелюбно улыбнувшись, женщина разрядила затянувшуюся официальную часть знакомства.
  -Почту за честь, синьора Исабель.
  -Тогда, самое время пройти к столу. После долгой дороги, - на этой фразе Исабель поймала смущённый взор дочери, - необходимо, как следует восстановить утраченные силы и поговорить о том, о сём. Как ты считаешь дорогой?" - спросила она супруга.
  -Разве можно с тобой не согласиться?!, - одобрительно молвил синьор Хайме.
  Ужин прошёл в тёплой и непринуждённой семейной атмосфере.
  В семье Карвалью с появлением "не званного гостя", что пришёлся всем домочадцам по душе, наступило время долгожданных перемен. Почувствовав, что "потерянное счастье вновь подмигивает из-за угла, будто предлагая пригласить, без лишних церемоний, себя на белый танец", синьора Исабель, проснувшись на следующее утро ещё до восхода солнца, вышла на улицу и сняла вычурную траурную ленту с входной двери.
  -Надеюсь, как можно дольше не встречаться с тобой, - чуть слышно произнесла синьора, глядя на скомканную материю угольного цвета.
  Пробудившийся рассвет, заглядывая в окна Лиссабона, всем своим поведением намекал, мол пора просыпаться и немедля отправляться на прогулку с манящими красками осени. Негоже таким погожим деньком прятаться в четырёх стенах, кутаясь под "тяжестью пуховых одеял".
   За завтраком было принято единогласное решение по поводу "расписания" предстоящего солнцестояния.
  - Тико, не желаешь ли занять место за рулём? - обратился с вопросом синьор Хайме, открывая водительскую дверь отполированного до блеска Ровера 2000*.
  -Увы, синьор, мне никогда не приходилось ранее водить машину, - отозвался седовласый молодой человек. - Даже и не знаю с какой стороны подойти к этому "породистому рысаку".
  -Я совершенно уверен - это дело поправимо, - обернувшись, он исподлобья смерил взором, позади стоящую дочь, - Что ты думаешь по этому поводу, Розалия?
  - Если в роли наставника будет выступать мой любимый отец, то в ближайшее время в Европе на одного первоклассного водителя станет больше, - ответила девушка с неприкрытым чувством гордости за родителя.
  В двухстах метрах от кладбища Алту Ди Сан-Жуан* они остановились у знакомой цветочной лавки, продавец которой, издали увидев знакомую машину, поспешил к ним на встречу.
  -Ваш букет паскали, синьор Карвалью, - с поклоном к главе семейства, протягивая безупречно собранные воедино свежие цветы, перевязанные широкой атласной лентой, учтиво произнёс флорист.
  Без лишних слов и церемоний, синьор Хайме, вынул из портмоне бумажную купюру. Вежливо протянул деньги цветочнику, жестом дав понять, что сдача не понадобиться.
  -Предобеденный моцион будет весьма кстати. Погожая погода весьма к этому располагает, - ненавязчиво проронила синьора Исабель.
  Семья Карвалью размеренно и чинно прокладывала свой путь, пересекая земли некрополя, не озираясь по сторонам. Тико же, в свою очередь был ошеломлён "кладбищем удовольствий", то и дело заглядываясь или на филигранную резьбу по камню, или на шедевральный барельеф, или на скульптурный силуэт.
  *Ровер 2000 - автомобиль, удостоенный звания "Автомобиль 1964 года".
  *Алту Ди Сан-Жуан - кладбище в районе Алту-ду-Пина округа Лиссабон. Одно из наиболее крупных и известных некрополей городской агломерации Большой Лиссабон и место захоронения его жителей.
  Войдя в фамильный склеп, синьора Исабель вынула из вазы засохшие розы, сменила воду и поставила в неё белоснежные "дары её Величества природы".
  -Твои любимые, - тихо шепнула мать, глядя на фотографию в серебряной рамке, стоявшую на маленьком столике.
  Синьор Хайме, бесшумно приблизился к своей супруге сзади, бережно обнял за плечи, поддерживая и одновременно сопереживая.
  В эти трогательные минуты Тико проникновенно взглянул на лик Розалии и тут же молниеносно перевёл сосредоточенный взор на фотографию Розауры. Ушат холодной воды окатил его человеческое сознание, пронизывающим ледяным покалыванием до самой глубины. Отгадка на вожделенный вопрос лежала на сверкающей поверхности и вопиюще гласила: "Подобного рода женское благолепие возможно лишь в единственном числе! И почему он раньше не понял этого?!"
  ...видно кто-то там на небесах проморгал "рождение не одного, а сразу двух белокрылых ангелов" и спустя время, дабы исправить "нелепую оплошность", избавил землю от преждевременного "царствия небесного" ...
  С каждым часом погода только и делала, что разгуливалась.
  -Дорогой, как ты смотришь на то, если мы слегка изменим запланированный ранее маршрут и этот незабываемый день, наша дружная компания посвятит знакомству синьора Тико с теми красотами нашей столицы, которые так дороги семье Карвалью, - любезно поинтересовалась синьора Исабель.
  - Всегда удивлялся твоей проницательности. С какой лёгкостью тебе удаётся читать мои мысли? - с неприкрытой иронией, отозвался синьор Хайме.
  -Тебе явно "придёт по вкусу" экскурсия для избранных, - негромко добавила Розалия.
  - И начнём мы пожалуй наше рандеву, с моего любимого десерта в паштеларии Паштейш де Белем* и я гарантирую, что здешнюю де-нату, по праву признанной во всей Португалии - пищей богов, Тико не забудет во веки вечные,- оглянувшись на заднее сиденье Ровера 2000, где расположилась "молодая пара", синьора Исабель играючи подмигнула смущённому молодому человеку.
  Испытав вожделенные гастрономические ощущения, семья отправилась к следующей точке маршрута - монастырю Жеронимуш.
  -Правда состоит в том, что мне знакомо здесь всё, вплоть до мельчайших подробностей, но к моему глубочайшему удивлению, в преддверие "очередного выхода в свет", ощущение вездесущих перемен бесцеремонно охватывает моё подсознание и похищает мой покой, - заворожено изрекла синьора Исабель. - Тико, мне всегда было очень интересно узнать, какое настроение испытывает человек, впервые увидевший одно из архаических чудес сотворённое людскими руками с помощью вселенского разума?
  - Знаете синьора Исабель, на мой взгляд - это по истине восхитительное место! Хотя никогда ранее мне приходилось увлекаться древней архитектурой, зато теперь, после визита к величавому исполину, как сей монастырь, обязательно уделю время для более подробного ознакомления с культурно-историческими достопримечательностям нашей родины, - с особой интонацией в голосе, ответил Тико.
  Закончив "двухчасовое турне" по красотам Жеронимуша, вся "честная компания" отправилась к Белемской башне. Наслаждаясь речным дуновением, прекрасными видами вокруг набережной и чарующим величием Торри-ди-Белен*, все в унисон объявили о желание отобедать в одном из местных ресторанчиков.
  -Мне показалось или на самом деле наш дорогой гость от чего-то взгрустнул? - озабоченно, глядя на Тико, задала вопрос синьора Исабель.
  -Вам не показалось синьора. Сегодня ночью мой поезд в Порту и мне, как бы не хотелось остаться, придётся вернуться, - огорчённо ответил тот.
  *Паштейш де Белем - пекарня, где готовят знаменитый десерт, пирожное в виде чашечек из слоёного теста с заварным кремом. *Башня Торри-ди-Белен - укреплённое сооружение (форт) на острове в реке Тежу в одноимённом районе Лиссабона.
  Розалия украдкой бросила волнительный взгляд на родителей, те в свою очередь
  вопросительно переглянулись. Неловкое молчание повисло над сервированном обеденным столиком.
  -Если позволишь, то я провожу тебя до вокзала, - оборвав тишину, молвила девушка.
  Её тёмно-серые глаза, с того самого памятного вечера, с таинственным ужасом ожидали нового отражения в "чёрно-карем зеркале души". Именно поэтому она боялась остаться подолгу с ним наедине, предпочитая наблюдать со стороны. Вот почему она старалась, как можно меньше разговаривать. Но тревога "обнажённого откровения" неизменно караулила свой черёд, подстрекаемый нахлынувшим приливом неконтролируемого сердечного биения. Тико, опустив голову вниз, будто уходя от меткого выстрела, одобрительно кивнул.
  Поздней ночью, стоя на безлюдном перроне, Тико и Розалия ожидали прибытия поезда.
  Невольные свидетели "преждевременного расставания", комолая луна и хрустальные звёзды, устремили всё своё внимание на молчаливую пару. Благо только неземным созданиям под силу прочувствовать пагубное воздействие глубины недосказанности.
  То же самое отражение глаз, только при гипнотическом лунном свете с усилившейся во сто крат "мистической силой притяжения".
  - Розал..., - было начал Тико, повернувшись к девушке.
  -Тико..., - одновременно поворачиваясь к нему, перебила его Розалия.
  "Не поцеловать её сейчас - сродни преступлению всей жизни, поцеловав - собственноручно возложить своё истерзанное на алтарь орды разбитых сердец - пронеслось, как вихрь в голове Ромео".
  Сократив дистанцию до минимума, он прижал её к себе. Она поддалась, нисколько не сопротивляясь в ответ. Луна и звёзды поспешили укрыться за дымкой вальяжно плывущих ночных облаков, дабы издали, будто уличные сорванцы, стать невольными немыми свидетелями блаженства первого поцелуя.
  - Пообещай, что приедешь, как можно скорее, - донеслось из отъезжающего поезда.
  - Обещаю, - пролилось завораживающим эхом в безмятежном дымчатом пространстве.
  -/-
   Незадолго до рассвета, после долгих размышлений и мучительных переживаний, Розалия возвратилась домой. Стараясь вести себя как можно тише, беззвучно закрыв за собой входную дверь и неслышно раздевшись, она на цыпочках попыталась проникнуть в свою спальню.
  -Розалия, милая, - окликнул её материнский голос, - мы с отцом всю ночь ждали твоего возвращения. Думаю, наступила та самая пора, когда нам необходимо всё серьёзно обсудить. Посему, изволь выслушать нас.
  Войдя в гостиную и увидев измученные бессонницей лица родителей, Розалии стало гораздо тягостнее на душе. Разрываясь сразу между двух огней, девушка, потупив взгляд, остановилась в дверях, не в силах боле сделать не единого шага.
  -Какое бы решение не было принято тобой, мы - семья Карвалью, поддержим и благословим тебя, - размеренно приподнявшись со своего кресла, с отцовской заботой во взгляде, обратился к своей дочери синьор Хайме.
  - Ты наша единственная дочь, поэтому при любых обстоятельствах можешь всегда рассчитывать на нас, - чувственно добавила синьора Исабель, поднимаясь в след за супругом.
  Осознавая ненужность слов, девушка, окрылённая силой отчего дома, немедля растворилась в распростёртых родительских объятьях.
  -/-
  Розалия вернулась к Тико ровно сутки спустя. Именно те самые сутки, чья мимолётная продолжительность на небе, приравнивается к целой вечности на земле.
  - Синьорита, - окликнул Розалию водитель такси, у которого после внушительного ожидания, явно кончилось терпение, - Вы будете забирать багаж?
  -Моя поклажа. Всё самое необходимое на первое время, - не отрывая глаз от "бездонных чёрно-карих озёр" прошептала зачарованная португалка.
   -Хорошо, - ответил Тико, - придётся забрать.
  Подойдя к раздосадованному водителю, он вложил в его руку помятые бумажные эскудо и забрал из багажника чемоданы. Тот, в свою очередь, удивившись пуще прежнего, ворча себе под нос: "Если бы я только знал, что подвожу девушку сумасшедшего миллионера! И кто дёрнул меня за язык? Подумаешь, постоял бы ещё часок-другой, пока эти двое не закончат любоваться друг другом", - убрался восвояси.
  Спустя две недели, Тико и Розалия, не без финансовой поддержки семьи Карвалью, переехали жить в новую, просторную квартиру в самом центре Порту. Глядя на сей идеально сложившийся тандем, волей-неволей задумаешься о глубине исполинской фразы: "Умение быть единым целым - истина, на которой зиждется бессмертие "дрейфующего острова*".
  Их излюбленным местом времяпрепровождения стал знаменитый книжный магазин "Лелло и брат". Именно здесь, после совместного прочтения очередного литературного творения, поднявшись по спиральной лестнице на второй этаж, заказав ароматный кофе с лёгкой пенкой и сладким маршмелоу, влюблённые погружались в философские разговоры, пропитанные атмосферой несчётного множества книг.
  Нередко они засиживались до самого закрытия, когда великолепное убранство магазина в стиле неомануэлино с элементами стилистики модерн наполнялось мистической завораживающей тишиной, подчёркивая тем самым свой неповторимый сказочный антураж. Непринуждённое общение Тико и Розалии обрывалось после "звонкого хлопка твёрдого книжного переплёта" - это сварливый сторож, таким образом давал понять влюблённым посетителям, что время их очередного свидания истекло.
  Иногда, придя во неурочный час, когда все столики наверху были заняты, два книголюба беспечно блуждали между книжных полок и отыскав в гуще поэтической галереи литературный артефакт, усаживались поудобнее на полированный пол, наслаждаясь интеллектуально-познавательной забавой.
  Поначалу, персонал магазина царапающими взглядами оценивал двух пилигримов, витиевато бороздящих книжные просторы, но со временем "сменив гнев на милость", приветливо встречая, информировал, как о новинках литературного мира, так и о "раритетных экспонатах", которые выставляются "на показ" чуть ли не единожды в год.
  Как-то раз, под вечер, когда в "Лелло" почти не осталось покупателей, главный продавец подошёл к Тико и крайне уважительно предложил следующее: "Синьор Тико, вот уже год, как Вы и синьорита Розалия посещаете наш магазин, несомненно являясь постоянными и желанными покупателями. Весь наш персонал, включая, разумеется, и меня, весьма польщён этим столь приятным фактом. Поэтому, в виду особо исключения, нами приготовлен, занятный презент, который поможет Вам, развеять не один миф об этом скромном "книжном хранилище"".
  Тико и, присоединившаяся во время разговора, Розалия, лукаво улыбнулись друг другу.
  -Мы будем только рады такому неожиданному реприманду, синьор, - ответил седовласый молодой человек.
  -Так вот, - продолжил главный продавец, указывая на рельсы и деревянную тележку, которые служили для перемещения между книжных полок, - я предлагаю Вам самую незабываемую экскурсию по потаённым местам "Лелло и брат". Транспорт, как Вы уже успели заметить, весьма уникален и, если позволите, единственный в своём роде. На протяжение всего маршрута вас ждут остановки, которые приятно Вас удивят. Вы готовы к "просмотру остросюжетного зрелища"? - увидев одобрительные кивки, он отрапортовал, - Тогда прошу Вас "подняться на борт".
  
  *Дрейфующий остров - остров Сейбл в Северной Атлантиќке к юго-востоку от порта Галифакс.
  И впрямь, обещанная экскурсия, сродни разносольному столу знатного царедворца, изобиловала изысками и деликатесами, вкушая которые, испытываешь неизгладимые ощущения.
  Секретные шкафчики, открывающиеся с помощью специальных отмычек и необычных ключей, скрывали от любопытных глаз редкие средневековые рукописные экземпляры, старинные манускрипты, иллюстрированные фолианты с медными застёжками, исторические документы с оригиналами подписей видных политических деятелей былых времён, любовные письма знаменитостей и множество разных диковин, напрямую связанных с миром книг, предстали во всей своей красе пред взором "достопочтенной публики".
  Шумный фурор наполнив собою до краёв "чащу волнений", державшихся за руки на протяжении всего "действа" Тико и Розалии, аукнулся бурным проявлением восторга.
  -/-
  ...счастливое время мчится "огненной тройкой" без оглядки, нежели вечно спотыкаясь, волочится "дряхлый воз" серых повседневных будней...
  Неустанное стремление Тико найти достойную работу, в конце концов увенчалось успехом. Розалия, как бы её не отговаривали родители, последовала примеру своего любящего мужчины и вскоре открыла небольшой цветочный магазин под скромным названием "Соцветие Паскаль".
  Каждая из четырёх комнат их вместительной квартиры излучала семейный уют, наполненный радушием и теплом домашнего очага. В этом доме всегда были рады многочисленным гостям. Тем, кто посетил их "скромный приют" впервые, хотелось задержаться здесь, как можно дольше. Гипнотические свойства благоухающих роз, добродушие и гостеприимство хозяев, и некая мистическая дымка, в купе, являлись атрибутами "белой магии Королевства цветов".
  Чувство, вспыхнувшее при первой встречи, с годами разгоралось только ярче и светлее.
  Помимо, ставшего "родным пристанищем- Лелло" и нескончаемых домашних приёмов, влюблённые много путешествовали как по стране, так и за её пределами. Каждый раз, не забывая при этом навещать родителей Розалии. Все вместе отправлялись по, ставшему доброй традицией, проторенному маршруту "Семьи Карвалью".
  Так, живя душа в душу, незаметно пролетело почти десять лет.
  В один из обычных дней, прохладным февральским утром, поливая свои обворожительные колибри, Розалия решила приоткрыть окно и впустить внутрь "свежее дуновение улиц". Вместе с зимней прохладой в спальню влетело непрошенное белое перо. "Исполняя менуэт с взбалмошным партнёром", оно зацепилось за лепестки цветущих роз и замерло в их хватких объятьях.
  -Интересно, что бы это могло означать? - подумала про себя девушка, не подозревая, что в ту же самую минуту, за несколько кварталов от их дома, прозвучал голос её ненаглядного: "А разве их кто-то отменял?" - с неподдельным удивлением, мужчина с пепельным цветом волос обратился с вопросом к продавцу ювелирной лавки, который за мгновенье до этого прокомментировал ценную покупку: "Прекрасный выбор синьор. Как это трогательно, что остались ещё мужчины, бережно хранящие традиции".
  Таким образом "влюблённый Дон Жуан" решился на поступок всей своей жизни 14 февраля 1975 года, зябкой и непогожей пятницей. Моросило. Резная шкатулка из реликтового ореха для украшения. Помолвочное кольцо, уникальное в своём роде: бриллиант цвета "вороний закат", обрамлённый вуалью из властно обволакивающей платины. Внутри, этой "редкой жемчужины семи морей", изящно переливаясь на свету, мерцала гравировка "Любить - жить не единожды". В дополнение к "гегемонии императорского шика", был приложен скромный конверт, в котором хранилось нечто куда более важное, чем сила блеска драгоценных металлов. Это конверт, который содержал в себе текст сакрального признания:
   "Грешники так часто и так много придают людской огласке свои сокровенные чувства, что за пустой болтовнёй, совсем позабыли о благодарности Дарителю и уж тем более о том, как правильно вкушать Его плоды.
  Ты та, с кем мне посчастливилось познать одно из самых бесценных и сокровенных творений на этой планете, бескрайняя сила которого способна на нечто, запредельное для человеческого понимания.
  Это письмо - моё признание, моё откровение, моё состояние души. В этом письме всё то, что читается в наших с тобою глазах, то, что бьётся в наших с тобою сердцах, то, что будоражит наши с тобою разумы, то, что заставляет порхать наши с тобою души, то, что пылает невидимым ослепительным пламенем.
  Плод, снизошедший до нас, мы вкушаем с великой радостью и благоговением, тем самым приумножив силу Его творца.
  Моей единственной и всегда желанной Королеве цветов, с предложением руки и сердца".
  -/-
   Тем же днём, выходя из подъезда своего дома, Розалия наткнулась на знакомого почтальона.
  -Синьорита Розалия, доброго вам дня, - демонстративно сняв служебную фуражку, поздоровался государственный служащий. - Как хорошо, что мы едва не разминулись. У меня для вас неотложное известие от вашего семейного доктора, синьора Конрадо. Он просил передать его вам, как можно быстрее. Так же, синьор Конрадо, извинятся за то, что он не смог сделать это собственноручно, ссылаясь на обстоятельства непредвидимой силы. Вот, возьмите, будьте так любезны, - протягивая белый конверт, добавил вежливый почтальон.
  - Думаю, там нечто стоящее, - соблюдая аристократическое спокойствие, аккуратно положив "депешу" в модную женскую сумочку, молвила Розалия. - Я вам крайне признательна за вашу оперативность и профессионализм. Не смею Вас боле задерживать.
  Пройдя несколько сотен добрых шагов, Розалия, взбудораженная неким повышенным любопытством, граничащим с тревогой, остановилась. Элегантно обернувшись по сторонам, она вынула из сумочки, то самое, "срочное послание" и быстро прочла содержимое. Слёзы счастья, подстрекаемые самыми яркими положительными эмоциями, покатились по розовым щекам. Обеими руками машинально сжав, успевший намокнуть, лист бумаги, девушка расправила "измятого доброго вестника" и заново, будто не поверив своим глазам при "первом ознакомление", вслух прочла последние строки врачебного заключения:
  "...таким образом, по моим подсчётам, Вы находитесь "в положение", как минимум две с половиной недели...".
  Незадолго до наступления вечера в дверь позвонили. Розалия, не задумываясь отворила.
  - Это просили передать Вам, синьорита, лично в руки, - вручая тщательно свёрнутый листок мелованной бумаги, произнёс худощавый посыльный.
  -Благодарю, - вежливо отозвался голос девушки, - Вот так совпадение! Видимо сегодня звёзды чудачатся над людскими судьбами? - закрывая за собой дверь, добавила она, приступив к "изучению секретного донесения".
  "С нетерпением жду тебя на нашей лежачей башне в 19:00", - гласило предписание, написанное до боли знакомым почерком.
  Наскоро одевшись, она вышла из дома, на ходу остановив, проезжающее мимо, такси.
  Тико смиренно ожидал встречи со своим будущим, ровно на том же самом месте, где ещё "вчера" на него обрушилась безжалостная лавина человеческого рока.
  -Любимый, - окликнул его со спины, самый нежный и родной, женский напев, - ты только полюбуйся, кого занесло в наше "гнёздышко" сегодня утром.
  Резко развернувшись, он увидел перед глазами белое перо в протянутой ему навстречу ладони Розалии.
  -У меня для тебя тоже кое-что припасено, - волнительно ответил Тико.
  Словно средневековый рыцарь, опустившись на одно колено, он неспеша вынул из кармана пальто шкатулку. Внезапно, с резким порывом северного ветра, что взъерошил серебряные волосы, на мостовую обрушился пьянящий запах грешного Тейлорса* в обнимку с потусторонней четвёртой "синкопой*".
  "И вот, в преддверии долгожданной весны, строптивый птенец выпал из уютного гнезда и покатился кубарем по мокрой мостовой, сверкая своим редким оперением. Строптивый сквозняк на лету подхватил конверт и взметнул его к небу, забрав себе в дань рукопись, которую мастер так и не успел явить миру".
  Тико неуклюже повалился на мокрую мостовую. Кольцо упало прямо к ногам Розалии. Она машинально подняла его, опасаясь при этом подойти к бездыханному телу. Тяжело дыша, ошарашенная произошедшим, Розалия, трясущимися губами шептала одну и ту же фразу: "Очнись, заклинаю". Когда количество повторов мольбы было произнесено тридцать три раза, молодой человек вскочил на ноги, и на английском языке протараторил следующее: "Я должна продолжать поиски своей семьи, чего бы мне это не стоило". Не успев договорить до конца, он бросил беглый взгляд на открытые ладони незнакомки, в левой из которых искрилось кольцо, а в правой, что-то на подобие скомканной белой пушинки, которая немедля поспешила "испариться" с первым дуновением воздуха. Криво улыбнувшись, он начал судорожно ощупывать себя, при этом нервно оглядываясь по сторонам. Находясь в состояние панического замешательства, вперемешку с явным психическим расстройством, пискляво вскрикнув, мужчина, словно гонимый стаей бездомных собак, ринулся прочь. Хаотичность его побега, была сравнима, с диким лесным зверем, который стремится замести за собою следы уходя от погони.
  Розалия смотрела на эту, полную трагизма, мизансцену, не проронив ни слова. Опустошённая, она ясно осознала, что на её глазах "нерушимый замок женского счастья, в одночасье сгинул в ужасающе-непомерной расщелине на поверхности земли, образовавшейся после кровожадного десятибалльного землетрясения".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  *Портвейн Тейлорс - один из старейших видов алкогольной продукции.
  *Синкопа - обморок.
  ЧАСТЬ ПЯТАЯ: Лайма
  
   В состояние полной фрустрации Лайма*, не весть как покинув границы Португалии,
  промозглым насквозь четвергом 27 февраля 1975 года, очутилась, не абы, где, а в самом центре столицы Великобритании. Окатив с ног до головы "безликую выскочку" своим "фирменным джин-тоником из надменной чопорности и снисходительной пренебрежительностью к чужакам, Лондон не счёл нужным приподнять свой цилиндр едва завидя незнакомца, дабы прилюдно не замарать репутацию джентльмена".
  -Этого не может быть! Это невозможно! - устрашающе восклицал голос сродни женскому, каждый раз, оставаясь наедине со своим телом.
  Непрекращающиеся ни на минуту хаотичные движения по бурлящей столице, с восходом солнца следующего дня, привели её "наружность" к глубинному зову подземки. Спустившись в тьюб* на Олд-Стрите, она остановилась и огляделась по сторонам. Подъезжающий поезд был ничем не примечателен. По нелепой случайности взгляды машиниста и измученного белокурого мужчины встретились и в одночасье переплелись на мимолётное мгновение. После чего Лайма резко развернулась и стремительно выбежала обратно к отталкивающим, неприветливым и хмурым улицам. Спустя несколько минут, тот же самый состав, прибывающий на платформу Мургейт, вместо остановки, разогнавшись, сбивает на своём пути тупиковую призму и на полном ходу врезается в станционную стену. Самая ужасная технологическая катастрофа, сопровождаемая дьявольскими объятьями адского пекла, унесшая сорок три невинные души и покалечившая семьдесят четыре человеческих тела. Причины так и не удалось выяснить. Машинист поезда был признан психически здоровым.
  Горькая доля скитальца предстала абсолютной никчёмностью по сравнению с пыткой, калечащей изнутри. Женская суть, замурованная в мужскую оболочку - бытие неподдающееся мирскому разумению.
  - Начни кому-нибудь объяснять и тебя тут же упекут в клинику для душевнобольных, -
  терзала себя Лайма подобными размышлениями, - и как, в подобном обличие, я смогу продолжить поиски моих пропавших родителей? - "армия тлетворных вопросов осадила её мышление и загнала разум в тёмный угол".
  Для "усиления остроты ощущений", в середине марта, Лайма впервые испытала на себе приступ фантомной боли. "Искушённая напасть", от которой нет ни лекарства, ни снадобья, ни противоядия - выкручивала наизнанку, заставляя прерывисто дышать, парализуя весь организм. В довершение к "дьявольской ломке" внутри тела "вспыхивало пожарище, пожирающее всё на своём пути". Приступы, периодично врывались в обессилевшее тело на несколько минут, хаотично один за другим, и так на протяжении четырёх, схожих с беспросветной дремучей чащей, мучительных дней. На пятые сутки, канув в бездне времени, "незваные гости" бесследно растворились, надолго оставив после себя, в назидание "влажными чёрно-карие агаты мученика".
  Прошло сорок восемь часов, после окончания "первой экзекуции". Цвет белокурых волос поблек, краски лица потускнели, жизненные силы поиссякли - всё это сравнимо, ни с чем иным, как со стеной полуразрушенного дома, чудом уцелевшую после природного катаклизма, на которой, горьким напоминанием о былых временах, остались потрескавшаяся штукатурка и отслоившиеся рваные обои.
  -Не уж-то "зараза отступила" и "дегустация возмездия закончена"? - молящим стоном, обратилась она к высшим силам.
  Но во второй декаде апреля, а затем и мая, пытка повторилась. Лайме стало ясно - ежемесячные истязания - кара небесная, от которой ей нет и не будет спасения.
  Наступило первый день лета. Панически боясь, что вот-вот со дня на день, наступят дни вероломного тиранства, Лайма, беспутно волочась по улицам, остановилась возле Собора Святого Павла.
  *Лайма - в переводе с прибалтийского, как "Счастливая"
  *Тьюб - разговорное название метро в Лондоне.
  -Господь всемогущий, не суди меня! Подвергнуть испытанию женскую душу, облачённую в мужское тело, это ли не деяние, сродни сорокадневному искушению лукавым! - истошным возгласом, мутированным от страданий, взывал к небесам кающийся седовласый бродяга. Проходящие мимо прихожане, мельком оглядывались и окстились.
  Утро понедельника ознаменовалось свирепым фантомным приступом. Находится в тесной ночлежке, среди бродяг, становилось не только опасно, но и невыносимо. Лайма покинула очередное временное пристанище в поисках "спасительного оазиса".
  Она брела по улицам, крепко обхватив себя обеими руками, изо всех сил пытаясь сдерживать вероломную боль, как вдруг, 2 июня 1975 года впервые, за всю новейшую историю Лондона, выпал снег. Непостижимый, всеобъемлющий и околдовывающий. Тихо ложась на бесцветные волосы, снежинки, не успевая таять, то оттеняли, то осветляли кудри, создавая уникальную экспозицию игры теней, "наполняя безжизненные нити, силой серебра и блеском белого золота". Лайма сложила руки лодочкой и вытянула их вперёд. Сродни "терракотовой статуи китайского война", она неподвижно стояла до тех пор, пока "небесный пассаж вертел на безымянном пальце левой руки кольцо Гигеса", изумляя окружающий мир своим обворожительным экспромтом. "Молочные перья" падая в дрожащие ладони, вопреки природе согревали их своим холодом, "приструняя, разбушевавшегося внутри человеческого тела, не ведающего жалости садиста".
  Боль, как дикого степного скакуна, удалось обуздать, неистовый жар сошёл на нет, а "квазимодская гримаса" сменилась выравниванием линий, некогда привлекательного мужского профиля.
  -/-
  Блуждая впотьмах, Лайма забрела на Уорвик Авеню. Присела за свободный столик, что "с нетерпением ожидал своего попутчика, с коим скоротать часок-другой", неподалёку у одного из открытых пабов. К ней подошел подобающе одетый, упитанный мужчина, на вид лет сорока восьми и без особых церемоний, ненавязчиво завёл диалог: "Вчерашний снегопад наделал не мало шума. По мне так ничего особенного, если бы не резко увеличившийся спрос на крепкое спиртное".
  -Можете не беспокоиться сэр, в ближайшие полвека, подобное вряд ли повториться в этих краях, - уважительно прозвучало в ответ.
  - Какое безупречное, если не сказать больше - исконно-английское произношение, припудренное женскими нотками, - подумал про себя "солидный" мужчина, и тут же поинтересовался: "Не сочтите меня невежей, но позвольте узнать, откуда Вы родом, сер? Давненько в наших краях я не слыхивал подобных "интонаций"".
  - Думаю, что разочарую вас сэр, но ответ на заданный вопрос, для меня самого был и остаётся неразгаданным ребусом, - покашливая, словно фразы цеплялись за горло, произнесла Лайма.
  -Эдмунд, - представился колоритный собеседник и протянул руку.
  -Лайм, - на мгновенье запнувшись, прозвучало в ответ, сопровождаемое взаимным жестом.
  -Ну что же? Вижу, вы не особо торопитесь. Так почему нам не пройти внутрь моего паба и не поговорить по душам? - предложил Эдмунд.
  -С большим удовольствием, - ответила Лайма, искоса взглянув по сторонам.
  ...клоунада крайне завлекательное действо, с учётом того, если именно тебе отведена роль "скверного вина", то бишь главного посмешища...
  -Да! Эта чёртова война поломала тысячи судеб!, - громогласно, тут же приковав к себе внимание посетителей, заявил Эдмунд, едва Лайм закончил повествование о своём прошлом, - Тем не менее мне любопытно узнать каковы Ваши планы на будущее, кроме, разумеется, поиска ваших родных?,- гораздо тише добавил "лондонский денди".
  Обречённый взгляд собеседника не нуждался в объяснениях. С минуту что-то обдумав, сер Эдмунд выступил с деловым предложением: "Лайм, как Вы смотрите на то, если я возьму Вас к себе на работу?"
  Истощённый мужчина молча убрал со лба убелённые сединой "ярко выраженные ртутные полоски" и впервые за последние три месяца, позволил себе улыбнулся.
  - Значит по рукам! - с ещё более широкой и открытой улыбкой, отозвался Эдмунд, -Будете работать на моей "ненаглядной кормилице", которая пришвартовалась на северном берегу бассейна "Маленькой Венеции*", прямо напротив острова Браунингс, что в нескольких минутах ходьбы от Паддингтона. Речной воздух, физический и добросовестный труд, наплыв разношёрстной публики - это ли не лучшее лекарство от настигнувшей хвори и гнетущей напасти!? Уверен, благодаря твоим знаниям в области истории нашего королевства и неподражаемому красноречию, количество клиентуры резко возрастёт, - с этими словами, похлопав седоволосого "паренька" по плечу, сэр Эдмунд позволил себе откланяться.
  -/-
   -Я совсем забыла уточнить название судна, - приближаясь к оговорённому ранее месту, обеспокоилась Лайма.
  Летнее зарево, улыбаясь всем напропалую, неприхотливо разбрасывало свои, лелеющие душу, огни света на фоне которых пепельный перелив её волос, торопливо наполнялся жизненной энергией едва соприкасаясь с "небесными воздаяниями".
  Остановившись на северном берегу возле пристани, Лайма "прощупала" беглым взглядом все пришвартованные здесь суда и судёнышки, которых оказалось гораздо больше, нежели, чем она ожидала увидеть. С минуту поразмыслив, она спустилась на палубу, самого, как ей показалось уютной и "приветливой" лодки под незатейливым названием "Везунчик".
  - Доброе утро, сэр, - прозвучал хриплый голос престарелого мужчины, - Вы здесь кого-то ищите?
  -Простите меня за столь ранее вторжение, но я был бы крайне признателен, если Вы не откажете в помощи, подсказав, где мне найти судно, принадлежащие сэру Эдмунду? - подражая тону заправского моряка, произнесла Лайма, - Видите ли, незадолго, как накануне, во время обеда, сер Эдмунд, любезно предложил мне работу. Так уж вышло, что наш разговор, носил сугубо личный характер и я совсем позабыл узнать точное название судна...
  - Значит ты и есть тот самый Лайм? - нахально перебив на полуслове, констатировал "старый морской волк", - Ну-ну. Эдмунд нисколько не шутил, рассказывая о твоём коренном англосаксонском произношении. Посмотрим на что ты годишься? И учти у меня особо не забалуешь! - словно в назидание добавил "грубиян", вместо вежливого приветствия, после чего ухмыльнувшись, хитро прищурив правый глаз.
  Лайма слегка оторопела от такого "светского приёма", но, как говориться в таких случаях: "убраться восвояси, проявив трусость, было не в её манере".
  -Эта посудина рассчитана на пятнадцать пассажирских мест. Внизу каюта капитана, то бишь моя, и каюта юнги,- задиристо глядя на Лайму, продолжил "старый скряга",- Последний, тот, что работал до тебя, не продержался и двух недель и капитулировал, как старая корабельная крыса, сославшись на качку,- при этом слове старик издал забавный на слух звук, схожий с кряхтением, - Я бы с большим удовольствием полюбовался, довелось бы ему испытать на своей шкуре настоящую морскую болезнь!,- буркнул он нарочито.
  -Раз уж вы знаете моё имя, то не сочтите за труд и подскажите, как мне к Вам обращаться, сэр, - подавив в себе вспыхнувшие порывы страха и смущения, спокойно молвила Лайма, перехватив инициативу общения.
  -Капитан Кристиан! - с особой гордостью, гулко разнеслось по всей пристани, - Эдмунд просил передать, что твой заработок на первое время составит сорок два фунта стерлингов в неделю. Вдобавок к этому, тебе положена кормёжка и ночлег на "Везунчике".
  *Маленькая Венеция - так называется (район Лондона) точка соединения внутригородского Риджентс-канала с каналом Гранд-Юнион, тянущимся до самого Бирмингема.
  -Отменно, капитан Кристиан. Буду рада, - произнеся фразу от женского лица, впервые допустив серьёзную осечку, запнувшись на полу слове, оперативно исправилась, - Рад трудиться под Вашим началом, сэр, - немедля отчеканила Лайма.
  Не придав никого значения "непростительной оплошности", услышав в голосе седоволосого "новобранца" неподдельную искренность и узрев в чёрно-карих глазах "рыжую искру молодецкого огня", капитан Кристиан, почуяв за версту добрый ветер перемен, тут же смекнул, что паренёк ещё сослужит ему добрую службу.
  -Можешь называть меня просто - Капитан. Давай-ка присядем, и я расскажу о твоих основных обязанностях, - явно смягчившись в голосе, огласил сэр Кристиан.
  -/-
   Отведённая роль экскурсовода на "Везунчике" явно "пришлась Лайме по вкусу".
  Весть о том, что у Эдмунда "на службе" появился непревзойдённый знаток Темзы, разлетевшись по окраинам реки "кричащими газетными заголовками", вскоре начала приносить весьма солидные дивиденды. Спустя три месяца для того, чтобы попасть на борт капитана Кристиана, необходимо было заблаговременно договориться о своём "визите".
  Сам круиз теперь носил статус "завораживающе-спонтанного". Изначально, как только лодка пересекала границу Кэмденского шлюза, будто бы вскользь, Лайма делала ударение на место, которое, по её мнению, со временем займёт достойную нишу, как в духовной, так и в культурной жизни Лондона. Речь шла о "вылупившемся на свет Божий" в 1975 году Кэмден Лок Маркете*. После недвусмысленной презентации, абсолютно всем разношёрстным гостям, находящимся на борту, настолько не терпелось побывать на рынке эклектики, что они были готовы доплатить капитану сверх, лишь бы тот причалил к берегу, на каких-нибудь десять-пятнадцать минут. "Демонстративно жеманничая", сэр Кристиан "оказывая неслыханную милость", нехотя становился на якорь. После того, как последний "паломник" покидал судно, он одобрительно подмигивал в след своему "седовласому подельнику" в знак безупречно сыгранному театральному вступлению. Возвратившись с незабываемой прогулки по тесным торговым рядам, прикупив не один сувенир ручной работы, всех экскурсантов ждал, приготовленный по старинной морской рецептуре чёрный кофе капитана Кристиана. Аромат и изысканный вкус тонизирующего зелья, не только бодрил, но и придавая новых сил, дразнил "порцией послевкусия" и желанием подольше его сохранить.
  Удобно разместившись на своих уютных местах, укрывшись клетчатыми шерстяными пледами, окружённые цветочными горшками с необычной компоновкой по всему периметру верхней палубы, неспеша смакуя напиток богов из молотых душистых зёрен, экскурсанты погружались в мир головокружительных историй, достоверных фактов, интересных предположений и не менее увлекательных гипотез. Голос Лаймы, под аккомпанемент всплесков Темзы и розы лондонских ветров, в такие моменты, был сравним с ангельским.
  Каждой запланированной "швартовке" идя по фарватеру, будь то - пересечение трёх каналов: гранд юниона, Риджентса и Паддингтонского рукава, или тоннеля Мэйда Хилл, или моста Чарлберта с его неотъемлемым акведуком, Лайма придавала особое ударение, подчёркнутое весьма уместными интонациями в перемешку с энциклопедической страстью и завораживающим многоточием.
  Сногсшибательное турне, своим новомодным колоритом и изысканной непредсказуемостью, поглощало зачарованных пилигримов целиком и полностью.
  В момент, когда громогласно раздавался голос капитана Кристиана, возвещавший об окончание "путешествия", никто, из присутствующих на "Везунчике", не мог поверить своим ушам.
  -Что за "таймшер"? Вы, не иначе, как дурачите нас? Не может быть, чтобы так быстро и незаметно пронеслось время! - в один голос заявляли они, при этом, то *Кэмден Лок Маркет - первый блошиный рынок, царство альтернативной моды.
  удивлённо тараща друг на друга глаза, то пытаясь разглядеть время на своих часах.
  Лайма, при этой фразе, находясь в центре всеобщего внимания, подобострастно склонял голову пред "почтенными зрителями" и смиренно, под гимн слов благодарности и звучного рукоплескания, молча удалялся по направлению к своей каюте. Нехотя покидая палубу, то и дело озираясь, расстроенные галёрочники ступая по трапу, замедляли шаг в надежде, что их гид ещё раз "явит себя миру" и выйдет "на бис". Увы, такого прецедента не случилось ни разу.
  Ряд важных персон, "вкусивших инопланетный магнетизм седовласого сказителя", дипломатично пытались разузнать у Эдмонда клио* Лаймы.
  -Он явился из туманного прошлого, дабы изменить призрачное будущее, - подобая профессору богословия, отшучивался сэр Эдмунд, тем самым раздувая жаркое пламя из небылиц и фантазий, всё больше окутавшее ореолом "Мадридского двора" его нового "платинового самородка".
  Сама Лайма, старалась держаться от людей на безопасном расстояние, укрываясь в тени влиятельного работодателя. Если же приступы гадкой ежемесячной напасти удавалось скрывать за глухой дверью своей каюты, при помощи льда (во время "экзекуций" она набирала в глубокую тарелку лёд из ледогенератора и погружала в неё ладони своих рук, держа их в холоде до тех пор, пока боль на утихнет), то страх, ненароком заговорить с кем бы то ни было от женского лица, был куда острее, нежели все остальные тягостные "недуги".
  -/-
   -Каково это, быть исключением из правил? - задавала себе один и тот же вопрос Лайма, петляя по району Мейда Вейл. Именно сюда, когда выпадала свободная минутка, её манил ребус бермудских переулков Лондона. Тот самый Мейда Вейл, в годы второй мировой войны, "выпала великая честь - примерить шикарное платье огромной коммуналки", исходя из чего "эхо недавнего показа мод, смутно отзывается и поныне". В этих каменных джунглях, череда волнений и ворох сомнений отступали на второй план, и таинственный седовласый мужчина, непринуждённо знакомясь с коренными жителями района, расспрашивал обо всём, что помогло бы ему "напасть на след" бесследно-пропавших родственников.
  Результаты полугодового расследования не принесли желаемых результатов, кроме одной тонкой нити, которая вела к Риджентс-парку, где по обрывкам противоречивой информации и ряду домыслов случайных рассказчиков, живёт один старик, якобы имеющий прямое отношение к событиям, о которых упоминала Лайма в своих "причудливых допросах".
  ...навязчивая идея вкупе с замыленным взглядом, просто обожают накручивать бессмысленную круговерть...
  Наблюдая за Лаймой во время экскурсий по водам священной реки, капитан Кристиан не переставал удивляться тому факту, что за всю свою, насыщенную различными событиями жизнь, ему ни разу не пришлось повстречать хотя бы приблизительно схожего человека, с таким, как тот, чьи волосы, по цвету схожие с белизной фарфора, так рьяно развиваются по ветру, как тот, чей голос, с лёгкостью приникая в самые заброшенные "пропасти" человеческого разума, заставляет призадуматься о иных, высших материях, как тот, чей гипнотический взгляд, остановившись на тебе, видит всё насквозь вопреки любым "преградам", как тот, чей переменчивый характер настолько противоречив, что не остаётся ни чего иного, как смириться с ним. Лишь стоило капитану начать расспрашивать Лайму о чём-то личном, оставшись наедине, как "монолитная стена непреступного молчания вырастала между ними в мгновенье ока".
  В такие "неловкие" моменты Лайма, если ей не хотелось отдохнуть, неминуемо отправлялась кормить птиц. Сэр Кристиан, по началу недоумевал, в чём собственно дело, но после приватного разговора с сэром Эдмундом, свыкся с текущим положением дел.
  *Клио - здесь, как биография о прошлом.
  В одну из таких отлучек, фривольно коротая свободные минуты неподалёку от Кемдэнского шлюза, бросая корм вечно желающим подкрепиться уткам, Лайма услышала за спиной монотонное старческое повествование, схожее с ворчливым занудством. Незнакомый хриплый голос привлёк её внимание, и она прислушалась.
  - Их больше не вернуть, моих похищенных внучат. Моих любимых близняшек - юного джентльмена и несравненную мисс, - с горечью на устах звучало сродни старинному заклятию, - Нацисты забрали их без спроса, в ту самую дьявольскую ночь, в июле сорок четвёртого, ворвавшись в наш дом, расстреляв мою беззащитную жену. Мою любимую Маргарет. Мой сын Адам, воевал тогда на полях второго фронта. Он был далеко и не мог ничем помочь. Мы вернулись с Элис под утро, - глухой кашель прервал ужасную хронологию событий.
  -Временно потеряв рассудок, она металась по дому в поисках своих деток, - продолжил пожилой человек, - Лайм! Лайма! - кричала она, так громко, как только могла, но никто не отзывался в ответ на её истошные крики. Я вошёл на кухню. Там, среди разбитой посуды, осколков стекла и беспорядка, окровавленная с ног до головы, лежала моя Маргарет, - его голос резко умолк.
  Лайма слушала, затаив дыхание. После наступления прекращения ужасного повествования, она резко обернулась. Перед ней, на выцветшей и облезлой скамье, в гордом одиночестве, сидел совсем дряхлый джентльмен. По первому взгляду можно было безошибочно определить: он давным-давно разменял свой девятый десяток и всецело погружён в себя, полностью абстрагировавшись от окружающего мира.
  -Сэр, - поклонившись, обратилась Лайма к пожилому джентльмену, - позвольте узнать, что случилось после той кошмарной ночи сорок четвёртого?
  Старик ничуть не удивился вопросу незнакомца. Он даже не удосужился поднять глаза для того, чтобы разглядеть "наглеца" посмевшего прервать ход приевшихся мыслей.
  -Спустя три дня, Элис добровольно записалась в санитарки красного креста и отправилась на фронт, в надежде найти своих близняшек. Отговаривать её было бесполезно. 17 августа, того же сорок четвёртого, погиб мой сын, во время боевых действий при высадки союзных войск на юге Франции. По иронии судьбы, в тот злосчастный четверг, осколки разорвавшегося снаряда, смертельно ранили и Элис. Она, как мне рассказали позже спешила на зов о помощи, сопровождаемый детским плачем, - вновь повисла мучительная пауза.
  -А как же близняшки? - не в силах больше сдерживать волнение, почти выкрикнула Лайма.
  -Ходили слухи, что деток отправили прямиком в Освенцим, где в те годы рьяно орудовал "ангел смерти*". Говорят, этого нелюдя прямо-таки трясло от одной только новости, что его "чудовищная копилка" вот-вот пополнится свежими экземплярами. Без новых "материалов", крайне необходимых для продолжения сатанинских опытов, он исходил слюной бешенства, - заключительную часть фразы, старик выговаривал с особой интонацией, наполненной неистовой ненавистью, руки его при этом затряслись, сопровождаемые сухим и продолжительным кашлем.
  Лайму залихорадило. Ответ на сакральный вопрос был, как на ладони: так вот значит откуда эти многочисленные ожоги на её теле, которые она так тщательно маскировала от любопытных глаз, вот, почему каждый раз закрывая глаза, во время приступов неистовой боли - она видела огонь в отражение глаз своего родного брата близнеца, слёзы которого не в силах были затушить извергающуюся адскую лаву боли, вот, почему она вскакивала по ночам, когда ей во сне являлось чёрное ненасытное вороньё и начинало клевать сырое окровавленное мясо с остро наточенного эсесовского ножа. В эту секунду, она закрыла лицо руками и перед ней, словно при закрытом показе, на широком экране, без лишних титр, второстепенных голосов и ненужных комментариев,
  
  *Ангел смерти - немецкий врач, проводивший медицинские опыты на узниках концлагеря Освенцим во время Второй мировой войны.
  
  продемонстрировали тот ужасающий эпизод из её детства: на рассвете щёлкнули
  скрипучие затворы железной двери и в камеру вошли три нациста.
  Один из них, ехидно и мерзко улыбаясь, подошёл к испуганному мальчику, поднял его за шиворот, как слепого котёнка, и понёс к выходу. Девочка, сидевшая в сыром углу, сорвалась с места, с ясным осознанием, что терять ей в жизни ничего, кроме, как родного брата, и вцепилась зубами за ногу огромного верзилы. Тот, в ответ лягнул её начищенным чёрным сапогом. Девчушка отлетела в сторону, ударившись головой о холодную и сырую стену могильника, но быстро придя в себя, с новой силой "накинулась на свирепого зверя". Эсэсовцы отвратительно заржали в один голос, отшвырнули мальчишку в сторону и взамен, забрали его бесстрашную сестру.
  Её принесли в комнату, чем-то напоминавшую операционную, привязали жгутами к стальной кровати, вставив в рот кляп и оставили одну. Спустя некоторое время, внутрь этой "медицинской палаты", вошёл мужчина в белом халате, лицо которого скрывала марлевая повязка. Его глаза "прожигали очередную жертву сатанинскими углями". Последовали зверские пытки раскалённым металлом, болезненные инъекции и принудительное питьё омерзительной жидкости, которая жгла подопытную всю изнутри. За миг, как окончательно потерять сознание, перед карими глазами девочки появилось, взявшееся из неоткуда, невесомое белое перо, которое своим плавным парением подействовало, как наркоз. Дальше последовала яркая вспышка света и ...бесконечная пропасть.
  Лайма убрала ладони от пылающего лица. Память, почему-то сразу же напомнила о незнакомке, что совсем недавно держала в руке то самое белое перо, напротив её глаз. Это случилось чуть больше года тому назад, ровно перед тем, как гегемония беспросветной бездны внезапно прекратилась.
  -Моё имя - Лайм, - представилась она, - Могу я предложить вам свою помощь и проводить вас, сэр.
  -Что ж, - с минуту о чём-то подумав, ответил пожилой мужчина, - почему бы и нет? Я живу в десяти минут ходьбы отсюда и если вам будет так угодно, сер, то можете обращаться ко мне, по-дружески - Натаниэль.
  Не мешкая, Лайма помогла Натаниэлю встать со скамьи, взяв его под левую руку.
  -Моя трость. Чуть было не забыл тебя, проказница, - обратился он к деревянному посоху, как одушевлённому предмету.
  Лайма бережно подняла трость и вручила её своему законному владельцу.
  Так, нисколько не торопясь, сами того не ведая, они направились на встречу с терпеливо ожившими своей очереди, "волнительными событиями".
  Двухкомнатная квартира Натаниэля, была вполне уютной несмотря на скромность, как по своим размерам, так и по обстановке. В ней созидательно разместились не только самые необходимые предметы домашнего обихода, но и пара винтажных мебельных экспонатов. Казалось, что ход времени замедлил здесь свой стремительный темп, если бы не коллекция фотографий, помещённых в деревянные рамки, аккуратно развешенные на солнечной стороне гостиной.
  - Иногда с грустью, иногда с ностальгией, я смотрю на них, и в памяти всплывают "живые кадры старого чёрно-белого кино", - не громко, начал свой диалог хозяин "фотогалереи", - Это мы с Маргарет. Это свадьба Адама и Элис. А вот, - глядя на одну из фотографий, он почему-то помрачнел, - Элис держит в руках моих любимых малюток-внучат. Здесь Адам в форме младшего капрала перед тем, как отчалить из военного порта Касабланки...
  Лайма слушала его заворожённо, ни разу не перебив. Все эти образы, являлись для неё нечто большим, чем смутными воспоминаниями, они были немыми свидетелями того, что бессвязные эпизоды памяти, навязчивые кошмарные сны, болезненные воспоминания - это вовсе не её домыслы или выдумки, а реальные события, когда-то произошедшие с ней.
   На улице смеркалось.
  -Натаниэль, если позволите, то я бы с огромным удовольствием, стал бы навещать вас, и мы могли бы чаще прогуливаться вместе. Что Вы к этому отнесётесь? - находясь в дверях, предложил любезный гость, убирая со лба ворох "белых" волос.
  - Полностью принимаю ваше предложение, - одобрительно произнёс пожилой мужчина.
  Лайма, шла по промозглым ночным улицам кемдэнского боро. Она не замечала ничего вокруг себя, зарываясь в бешенном круговороте внутренних переживаний, которые нагрянули сродни "оголтелым кочевым племенам".
  - Всё верно, - её вдруг осенило: добровольно принеся себя в жертву, из-за любви к брату, моя душа заняла его плоть. Разве такое возможно?!, - адресуя вопрос в никуда, она продолжила размышления, - Другого "логического" ответа, я не вижу. Мы, каким-то необъяснимым образом поменялись телесными оболочками, но плата за рокировку судеб оказалась несоизмерима высока. И мало того, Натаниэль оказался мне никто иной, как родной дедушка. Вот так сюрприз.
  Тут она остановилась, будто стреноженная, и оглядевшись по сторонам, поняла, что находится прямо по середине Макклесфилд-Бридж в гордом одиночестве и в некой сумбурной растерянности. Первая декада марта преподнесла лондонцам подарок в виде морозной ночи. Яркая луна, опоясанная жемчужным поясом из ослепительных звёзд, отразилась в амальгаме речной глади, и экзотический природный феномен "явил себя миру во всей красе". Лайма, сама того не ведая, сияла лучезарным светилом в эпицентре, излучаемым гало*.
  Прошло буквально несколько секунд после того, как кристаллики льда растворились в сказочном воздухе, и магия дисперсии мерцающего мыльного пузыря царственно испарилась. Она всем телом ощутила необычайную неземную лёгкость, сравнимую с ничем иным, как с космической невесомостью.
  Вернувшись под утро на, "Везунчик", Лайма подошла к капитану, важно курящему свою изжёванную венгерку* и положив руку ему на плечо, воодушевлённо отрапортовала: "Капитан, юнга Лайм прибыл на борт корабля и готов приступить к несению службы!"
  -Чтоб тебя! - вздрогнув от неожиданности, выругался сэр Кристиан, - Его где-то носило всю ночь и вот теперь полюбуйтесь-ка, - придя в себя после "лёгкой контузии", добавил он. Далее, бурча под нос самому себе сумбурно-невнятные возмущения, владыка морей и океанов вразвалочку, направился в свою капитанскую каюту.
  Вдыхая полной грудью, выпрямившись в весь рост, Лайма миновав череду перипетий, калечивших её изнутри, приняла себя такой, какой ей посчастливилось стать по несотворенной воле небес.
  Сила живительного света сокрушила не только душевные мытарства, но и развеяла по ветру "орды изуверов" фантомной чумы. Тремя годами позже, посланники "чёрной дыры", подстёгиваемые одержимой жаждой мести, свирепствуя в своих беспробудных поисках "беглянки с молочными волосами", как не пытались, так и не смогли напасть на её след. Спасительное сияние, отражаясь в синеве небесной, укрывало Лайму от нависшей угрозы, направляя скопища торнадо по ложному пути. В апреле 1974 года, все сто сорок восемь "изуверов", поднятые воедино по жуткому вою "волчьей пасти", раздающемуся раз в пятьсот лет, обратили внимание на мужчину, больно схожему по описанию с "искомой жертвой". Как вдруг, на другом континенте, озарённым ярчайшим свечением, вспыхнуло нечто ослепительное. "Всадники тьмы", всей гурьбой, помчались к сигнальному огню, обнажив на скоку свои смертельные рубища.
  
  
  
  *Гало - оптический феномен, светящееся кольцо вокруг источника света.
  *Венгерка - вид курительной трубки
  -/-
  ... молодые ручьи вечно торопятся, не задумываясь о том, что мудрая река знает наперёд, как охладить их пыл, потому как никчёмной спешке в жизненном марафоне не по силам изменить конечной точки маршрута...
  -Натаниэль, а что, если нам отправиться на Баундари-Роуд? - неожиданно предложила Лайма, подстёгиваемая взбалмошным апрельским благоуханием 1985 года.
  -Лайм, мне нужно понимать, с какой-такой стати, ты решил транспортировать мои "старые кости" на окраину города? - с нотами сарказма, отозвался "лондонский долгожитель".
  -Я ненароком услышал, что там открылась галерея современного искусства Чарльза Саатчи, и поэтому решил, что тебе не помешало бы развеяться и заодно сменить
  "наскучившие декорации", - парировала Лайма, жестом руки, указывая на совместно- проторенный годами маршрут.
  Бескорыстная дружба, за прошедшие вёсны, неустанно крепла благодаря единению душевной близости, взаимного уважения и взаимопониманию по одному только взгляду.
  Отрешившись от назойливого одиночества, Лайма обрела родственную душу, вместе с трепетной заботой и должной опекой над оной. Сэру Натаниэлю, в свою очередь, была дарована та самая "нужность", без которой просто невозможно полноценно сосуществовать с окружающим миром на закате прожитых лет. Благодаря появлению, на его размеренном и скупым на события жизненном пути, седовласого паренька, старик-долгожитель буквально воспрял духом, удивляя тем самым не только соседей, знакомых, но и столичных докторов.
  К тому времени ушёл из жизни капитан Кристиан, и сэр Эдмунд назначил новым капитаном "Везунчика" - Лайму. Она безукоризненно справлялась со своими новыми обязанностями, зная "на зубок" все речные маршруты, успела обучиться морскому делу, овладела навыками ресторанного бизнеса, приняла на работу двух гидов и шеф-повара из Франции. Все они оказались компанейскими леди.
  Прекрасно уживаясь на судне, дамы часто задались одним и те же вопросом: "Откуда их замечательный капитан, с цветом волос свинцовых белил, так ювелирно разбирается в женской психологии?" Иногда, сговорившись на перёд, они по-женски провоцировали Лайму на откровенные диалоги, но в результате общения, её подопечные, оставались "с носом", ещё более изумлённые и заинтригованные свои капитаном-загадкой.
  Утром следующего дня, Лайма заехала за Натаниэлем на такси, и они отправились на Баундари-Роуд. Выставка арт-галереи поразила своей необычайностью. Особенно долго, оба эстета провели у экспозиции произведений Сайя Твомбли*. Лайму поразила "глубина неоднозначного мышления" этого критикуемого, на тот момент, непризнанного гения,
  мировым сообществом живописцев.
  -Можно ли назвать безумием, рисунки несмышлёных карапузов, что так обожают "калякать" на стенах детских спален, гостиных и прихожих своё "нетленное видение прекрасного"? И в чём, собственно, разница между девственно-наивной фантазией крохи, запечатлённой где бы то ни было, исключающей назидания внешнего мира с созвучным "карикатуризмом" художника, изгнавшим тот самый внешний мир, из материй своего восприятия реальности?, - размышляла Лайма, покидая "просторы новомодного вернисажа".
  По просьбе джентльмена почтенного возраста такси остановилось за два квартала до пункта назначения. По взаимной договорённости друзья решили пройтись пешком.
  -В своих картинах, - философски рассуждая, начал мудрёный опытом старец, - Твомбли, как мне показалось, не побоялся обнажить себя и свою истинную суть...
  -Я с огромным нетерпением ожидала этой минуты, - заметно повысив голос, исповедально, без какой-либо доли сожалений, обращаясь от женского лица, перебила его Лайма. Нарушая все свои неписанные каноны и запреты, срывая с себя "вековую печать
  *Сай Твомбли - американский художник и скульптор-абстракционист.
  
  проклятия", она добавила: "И вот, чувствую - дождалась. Прежде, чем отправить меня в клинику для душевнобольных, выслушай и постарайся понять. К запоздалой исповеди, что я сейчас поведаю, меня подтолкнула одна из его картин, в которой среди зарисовок надвигающегося взрыва эмоций, я прочла короткое послание на неведом языке".
  Старик, напрягая усталые очи, вслушивался в каждое слово, и вот, когда "с последним щелчком энигмы, в шифровке отпечаталась точка", дабы скрыть невольную мужскую слезу, он еле слышно шепнул: "Обними меня, внучка, сделай милость".
  -/-
   Откровенное признание, окончательно и бесповоротно породнило женщину, томящуюся в "каменном мешке", со старцем, что низверг оковы повседневности, ибо последний, оказался куда более мудрее и проницательнее, нежели могла предположить первая.
  1 мая 1985 года, в день празднования весны и цветов, лондонцы и гости столицы отмечали, как подобает, с всей присущей широтой и размахом. Атмосферой торжества и веселья было пропитано всё вокруг.
  - У меня для тебя есть скромный сувенир, - указывая на свёрток бумаги во внутреннем кармане жакета, анонсировал джентльмен преклонного возраста.
  -Весьма неожиданно с твоей стороны, - не скрывая удивления, обронила Лайма.
  Она явно хотела, что-то добавить, но проплывающее мимо судно, накрыло "беспардонной волной громкой музыки и кричащим позвякиванием бокалов" весь Кемдэнский шлюз.
  -Барабанная дробь миновала, значит самое время для торжественного оглашения победителя, - подражая голосу и манере известного телеведущего, насколько конечно это было возможно, отчеканил сэр Натаниэль.
  После чего, он расторопно вынул бумажный свиток, и выбрав позу средневекового герольда, что казалось со стороны весьма забавным, прочёл завещание, согласно которому, всё его движимое и недвижимое имущество переходило Лайме. Закончив "оглашение верховного правителя", джентльмен почтенного возраста поспешил вручить сей "наказ законной наследнице".
  Лайма смотрела на него так, как смотрят благодарные дети, для которых главным желанием остаётся одно: лишь бы их родители жили, как можно дольше в телесном здравии и душевной гармонии. Она сделала шаг навстречу и...бездыханная повалилась на землю.
  Запах "бесстрашного кельтского рыцаря - Темзы", хранящий в своей беспросветной глубине самые удивительные отражения с поверхности земли, пронизывающий всё на своём пути, обрушился на город, одновременно с пятым по счёту "неизбежным погружением в неизвестность", по нелепому совпадению, возле той самой выцветшей и облезлой скамейки, где почти девять лет тому назад, Лайме посчастливилось "зацепиться за тонкую нить сказителя, которая привела её к одной из разгадок тайн, припасённых каверзным прошлым".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЧАСТЬ ШЕСТАЯ: Макариос
  
   -Что с тобой?! - отгоняя смертельную агонию, старик, опустившись на колени, пытался нащупать пульс у бездыханного тела Лаймы. - Кто-нибудь, помогите! - обречённо, взывал он о помощи, понимая, что вот-вот случится непоправимое, но "как на зло" рядом не оказалось ни одной живой души.
  -Твой голос сравним со старым вистлом*, на котором играют крайне редко, стараясь лишний раз не тревожить инструмент, - спокойно обратился к нему седовласый мужчина, резко открывший затуманенные глаза, едва вернувшись из иллюзионного погружения, чем поверг Натаниэля в лёгкий шок.
  -Господи! Лайма, ты очнулась. Я так перенервничал, - с отдышкой в голосе, вытирая испарину со лба, прохрипел он, - но постой, откуда у тебя эти греческие "интонации"?
  -Я вас совершенно не понимаю, - поднявшись с земли, стряхивая пыль с одежды, продолжил, на всё том же греческом, седовласый мужчина. -Мне пора, - махнув на прощанье старику рукой, он демонстративно "переступил порог нового витка смены поколений".
  Джентльмен почтенного возраста, выбитый из привычной колеи резким выпадом реальности, "битый час" оставался сидеть на скамье, полностью погружённый в "озеро недоумения". Он так и не смог понять, насколько "головокружительно счастью, подвластно вывёртывается наизнанку"?
  -/-
  ... благодаря целебному эффекту музыки, выпадает шанс, распрощаться с въедливой меланхолией и перекроить узоры судьбы, ибо милая сердцу мелодия, всегда развеет отягощающие мысли...
  Тех наличных, что были распиханы по карманам, едва хватило на билет в один конец. Каким-то чудом, ему всё же разрешили вылет из страны ночным рейсом. В преддверие рождения нового дня, глядя в окно иллюминатора авиалайнера, заходящего на посадку, седовласый мужчина любовался картиной аэропорта Эллиникона, с неподражаемой "текстурой притягательно-манящих воздушных врат Эллады".
  Едва ступив на греческую землю, звуки "тревожной музыки" донеслись до его слуха. Не только в Афинах, но и на территории всей Греции, весна 1985 года выдалась изрядно неспокойной. Манифестации, демонстрации, крупные столкновения и мелкие стычки со стражами правопорядка охватили страну. Отношения между противоборствующими сторонами были накалены до предела.
  Найти "тихий приют" оказалось куда более затруднительнее, чем он мог себе представить. Голоса людей, каждый из которых старался перекричать друг друга, напоминали "разбушевавшийся" оркестр, чей дирижёр отказался от своих обязанностей на неопределённый срок. Эта "не стихающая гудьба" мешала сосредоточится. Что бы хоть как-то понять происходящее вокруг, ему приходилось приседать на корточки и затыкать руками уши. Но подобная мера приносила довольно краткосрочную передышку.
  Апогеем этой трёхдневной какофонии, стало событие, отпечатавшееся "не выводимыми чернилами" в его памятных отрывках судьбы.
  Смеркалось. Он находился на одной из центральных улиц Афин. Как вдруг, внезапно появившиеся из тёмных переулков, молодые студенты начали громко скандировать свои требования, тем самым провоцируя, дежуривших неподалёку, полицейских. Завязалась потасовка. Не в силах воспрепятствовать, он молча наблюдал со стороны за стремительным развитием трагических событий. Неожиданно для всех, раздался выстрел! Шальная пуля сразила наповал пятнадцатилетнего демонстранта. Что-то нечленораздельное, сродни первобытному рёву вырвалось из груди седовласого мужчины, после чего он кинулся прочь от прокажённого места.
  *Вистл - свистковая продольная флейта с шестью отверстиями на лицевой стороне, широко используемая в народной музыке Англии и др. стран.
  Вслед за ним гналась "оглушительная симфония смертельной опасности", и когда ей всё же удалось настигнуть его слух, она, тотчас же мутировав, обернулась запахом кислого пороха, въевшись в дыхательную систему лёгких, вызвав довольно продолжительный кашель, сопровождаемый мучительными симптомами удушья.
  -/-
   Он поселился в густонаселённом районе Плака, под сенью скалистого величия древнего Акрополя. Мозаика тенистых и "худощавых" улочек "плиты*", играючи переливаясь причудливыми узорами, создавала тот самый, осязаемый момент непринуждённости. Здесь, баллады эпических достопримечательностей, величавое сопение памятников архитектуры, поверхностные напевы разношёрстных переулков и обворожительный гул нескончаемого туристического потока, раскрепощая сознание, наполняли воздушное пространство, ничем иным, как упоительной и самобытной мелодией афинян. Греция всегда славилась своей безграничной любовью к музыке, и именно эта данность, магнитом притягивала всех ценителей великого искусства.
  - Кириос*, - обратилась к нему молодая гречанка, едва не застав его врасплох.
  - Моё имя Макариос*, достопочтенная эллинида, - вежливо отозвался он в ответ.
  - Вы что-то или кого-то разыскиваете здесь? - слегка смущённая ярким комплиментом в свой адрес, девушка продолжила нумерацию из пунктов своего "опросного листа".
  - Работу и наверное..., - тут он задумался по поводу продолжения выше сказанного.
  - Идите за мной, моему дяде требуется помощник, - не дожидаясь окончания глубокой мысли, скомандовала гречанка, - Кстати, где вы живёте, Макариос? Признаться, вы не разу не попадались ранее мне на глаза, иначе я бы вас обязательно запомнила.
  Так, благодаря случайному знакомству, улица Адриана, для седовласого скитальца, явила себя в роли "кормилицы Деметры": случайные заработки в маленьких тавернах, уличных кафе с небольшими террасами, скромных ресторанчиках, приносили те самые драхмы, которых вполне хватало на скромную жизнь и не только.
  -Как благосклонна ко мне судьба, - наслаждаясь пассакальей* морских ветров, размышлял он, остывшими от дневного зноя скоротечными ночами, - Как чуден и приветлив этот солнечный край и как драматично сложилось "наше первое свидание", что я чуть было не решился бежать отсюда куда подальше. Теперь мне некуда спешить, ведь со мной моя музыка, а без неё я сгину, пропаду.
  Макариос уже не затыкал уши и не искал "тишины убежищ", как ранее, наоборот, он старался поймать каждый новый звук, каждую неслыханную ранее нотку, каждый миг, наполненный звучанием. В нём раскрылся необычайный человеческий дар, удивительная способность - отчётливо слышать внутреннее звучание любого живого существа. В своём подсознание он визуализировал это "природное творение", полностью погружаясь "в чашу тайн сотворения одного из самых великих и прекрасных искусств во вселенной".
  - Её границы - безбрежны, её глубины - бездонны, её просторы - немыслимы, её взаимность - бесценна! Именно ей присуща разительная манера - исключать, в самые волнительные моменты, такие ненужные для неё самой, слова, - Макариоса переполняли эмоции, сопровождаемые моментами озаряющими простые истины, лежащие на поверхности разума.
  -/-
   Ежегодный Афинский фестиваль или, как его ещё называют Фестиваль Афин и Эпидавра, набирая свои обороты, просто не мог не привлечь внимания Макариоса.
  Музыкальное конфетти сыпалось ото всюду, неминуемо раскрепощая город "феерией умопомрачительных импульсов, взбудоражив безразлично-дремлющую зевоту".
  *Район Плака, в переводе означает - плита.
  *Кириос -уважительное обращение к мужчине в Греции.
  *Макариос - в переводе с древнегреческого, как "Счастливый".
  *Эллинида - обращение к девушке.
  *Пассакалья - провожальная песня.
  Первое, что пришло на ум, лицезрев Амфитеатр Одеона Герода Аттического, главную действующую сцену столицы, и услышав ранние ноты, которые, благодаря акустическому эффекту, вонзались чётко в центр слуховой сенсорной системы, Макариоса - это "замысловатый" музыкальный инструмент, который несмотря на свой ветхий вид и по сей день звучит бесподобно.
  Далеко за полночь, возвращаясь с концерта, посвящённого классической лаике*, его мысли, парадируя движения в сиртаки, то скользяще-тянулись, то перерастали "в галоп из воздушных прыжков". Он всеми фибрами души, ощущал миллиардные звуковые колебания оды, с кричащим названием "безумное исступление".
  На пике каденции*, мужчина, чьи волосы напоминали цвет баритового камня, замер, будто вкопанный и вознеся руки к звёздному небосклону, во весь голос выпалил столь сокровенно-дерзкий вопрос: "Музыка, что для тебя любовь?"
  Видно, не желая держать ответ перед простым смертным, древнегреческая муза Эрато, наказала своему преданному слуге - финикийскому ветру, немедля спуститься с Башни ветров и потуже затянуть "гордиев узел сокровенности", а то мало ли что.
  -/-
   Однажды, исследуя "карту городских улиц", в надежде отыскать "потерянные скрипичные ключи", Макариос остановился напротив невзрачного здания. Информационная табличка гласила, что за выцветшими стенами, "свой тяжкий крест в миру" волочит детский дом столицы Греции. Он настойчиво постучал в дверь. Спустя пару минут, на пороге появилась одна из наставниц приюта, с заученным вопросом: "Чем я могу помочь вам?"
  Представившись, Макариос обратился к ней с настоятельной просьбой, сопроводить его к директору заведения. Войдя в кабинет, увешанный детскими рисунками, между руководителем детского дома и "непрошенным гостем" состоялся короткий по времени, но ёмкий по взаимопониманию диалог. После чего директор провёл короткую экскурсию по зданию и представил незнакомого мужчину детям. Малыши и подростки, внимательно рассматривали необычного посетителя с ног до головы.
  -Твои волосы, как будто посыпали мелом, - внезапно прервав "познавательный сеанс сканирования", выдал кареглазый смельчак, - Можно их потрогать?
  -Ну, конечно, - дружелюбно ответил Макариос, расторопно присев на колени и склонив "молочные вьюны" в сторону любознательного юнца.
  -Ух ты! Да они настоящие! - воскликнул мальчишка, не скрывая детского ликования.
  - А можно нам тоже? И нам! - подхватила задорная ватага, сиюминутно взлохматив белёсую шевелюру.
  - Похоже вы им понравились, поэтому не вижу ни каких препятствий для ваших будущих визитов к нам в гости, - констатировал директор детского дома.
  - С преогромным удовольствием, - донёсся в ответ голос взъерошенного прихожанина.
  С тех самых пор, Макариос, чуть ли не ежедневно, наведывался к "юным дарованиям за очередной порцией резонансных дистантных ощущений". Детские голоса, вперемешку с искренними эмоциями, наполняли его слух музыкальными шедеврами, воспроизвести которые не под силу даже самому виртуозному оркестру. Эти непредсказуемые перепады темпа от престо к модерато* и тут же, через адажио* снова к престо, эта, нарушающая все каноны, динамика, от пианиссимо к фортиссимо с яркими вкраплениями маркато*, эти сопровождения витиеватой жестикуляций, от лёгкого и непринуждённого касания воздуха детской ладошкой, до "звона колокольчиков, тех что внутри игрушечного бубна", разрывающей всё воздушное пространство вокруг, крепко сжатыми кулачками - вот, что поглощало его целиком и полностью. Энергетика этой
  *Лаика - один из самых популярных стилей греческой музыки.
  *Каденция - типовой гармонический оборот, завершающий музыкальное построение любого уровня.
  *Модерато, адажио, престо - виды темпа в музыке.
  *Пианиссимо, маркато, фортиссимо -динамика, связанная с оттенками громкости звучания.
  музыки, каким бы тяжким и утомительным не выдался уходящий день, наполняла "его выпотрошенный подсолнух" излучением неиссякаемого природного обновления с прорастанием живительных семян-вдохновителей.
  Где-то, спустя полгода, спускаясь со второго этажа здания приюта, проходя мимо одной из комнат, он случайно уловил тонкие нотки детской песенки.
  Никогда раньше ему не приходилось слышать подобных интонаций. Будто, что-то новое, доселе неизведанное, вырвалось наружу из-под "скорлупы непостижимости".
  Макариос вошёл в комнату, где у открытого окна стояла маленькая девочка, лет пяти. Плавные взмахи её загорелых ручонок, льняное кремовое платьице, вьющиеся пряди волос, так забавно выгоревших на солнце, и такой чистый, ярко выраженный тонкий голосок - напоминали ангела, спустившегося на обетованную и восхваляющего здесь "творения Отца небесного".
  -Что это за песенка? -аккуратно произнёс Макариос, боясь потревожить "юное дарование".
  - Про белую птичку, которая просит вернуться, улетевшее от неё пёрышко, - как ни в чём не бывало, повернувшись к нему, ответила малышка.
  - И как поступит улетевшее пёрышко?
  - Оно обязательно прилетит к белой птичке, нужно только чуть-чуть подождать.
  - Очень интересно. И чем же они займутся, когда снова встретятся?
  Малышка улыбнулась, потому, как не могла понять, почему взрослый человек задаёт такие "глупые" вопросы?
  -Белая пташка и её пёрышко взлетят высоко-высоко, чтобы спеть самую весёлую песенку.
  -Чара, - внезапно окликнула девочку воспитательница, - твои родители уже заждались. Нужно поторапливаться.
  -Мне пора, - обратилась она к Макариосу и направилась к выходу. У самой входной двери она ещё раз обернулась и по-детски, иронично-непринуждённо прощебетала: "Знаешь, твои волосы очень похожи на белые пёрышки той самой птички и вот ещё что: если мы ещё раз увидимся, то я спою те самые грустные строчки из моей песенки, которые ещё никто не слышал".
  Он ничего не успел ответить, столь очаровательному созданию, но сия скоротечная "увертюра", "разноцветной радугой" отпечатается в его избирательной мнеме.
  -/-
   Поздний вечер 26 апреля 1986 года, никак не давал покоя Макариосу. Его слух раздражала странная музыка, чем-то схожая с волчьим воем, сопровождаемая детским рыданием. Закрывая глаза, перед ним, словно наяву, возникали изуродованные до неузнаваемости, человеческие силуэты. Он никак не мог понять, чем были покрыты их светящиеся тела. От этого "ядерного загара", ему становилось не по себе. Звуки плачущей музыки с её обжигающими очертаниями становились всё громче и чётче. Желание перенести, рвущиеся на свободу ноты, из незримого пространства в реальный мир, заставили Макариоса схватить со стола, попавшийся под руку, карандаш и с закрытыми глазами он принялся шкрябать им по бумаге. Пылающие очертания обжигали и слепили до боли, которая в свою очередь коверкала восприятие звуков. Не в силах больше терпеть, он разомкнул свои очи. Боль в тот час же отступила, прихватив с собою мученическое звучание. Содрогаясь от пережитого, взяв изорванный листок бумаги, он поднёс его ближе к свету. На "искалеченной табулатуре, будто усмехаясь над бездарщиной начинающего композитора", сияли царапины, украшенные остатками следов от чёрного грифеля, нанесённые тупым стержнем.
  Просидев на полу, всю оставшуюся ночь в полной растерянности, Макариос, как не старался, так и не смог воспроизвести в памяти "мелодию земного плача". Что уж там говорить о тех силуэтах, что мелькали на сцене "чернобыльской трагедии", о которых бояться упоминать и поныне.
  -/-
   В 1987 году, по инициативе греческих учёных и одной школьной учительницы, был открыт Детский музей, территориально расположенный буквально в пятистах метрах от площади Синтагма. Здание с весёлым жёлтым фасадом и зелёными оконными рамами, где выставлялись работы юных дарований в возрасте от четырёх до двенадцати лет, зазывало посетителей не только своей сказочной архитектурой. Сама атмосфера залов, наполненная множеством, как современных тенденций, так и экспонатов будущего, позволяла окунуться в беззаботное детство, щедро одаривая в игровой форме новыми знаниями, умениями и навыками.
  Макариос, договорившись с директором детского дома, собрал всех воспитанников, и дружной и звонкой гурьбой они отправились на культурно-массовое мероприятие.
  -Как мало им нужно для счастья? - размышлял Макариос, видя неподдельно-очаровательный блеск в глазах своих подопечных.
  Засыпая работников музея скопом всевозможных вопросов, разглядывая всё до мельчайших подробностей, перешёптываясь друг с дружкой, временами, то безропотно умолкая, то неожиданно взрываясь от смеха, эта "изысканная публика", чем-то схожая с бродячими артистами средневековья, наполнила выставочные залы своей заразительной музыкальной зарисовкой шутливого характера.
  - Сколько здесь пытливости и чистосердечности, а вслед за ними, "с вихрем необузданных фантазий, накрывающая с головой, подстёгивающая разум, буря окрыляющего вдохновения, - философствовал он про себя, - И почему мне суждено обойти стороной дар - стать композитором? Ведь, та неувядающая музыка, которую эти непоседы излучают, априори - Великая!
  Нет, даже сравнивать её с теми "фальшивыми нотами", которые мне приходится слышать ежедневно от большинства взрослых, является ничем иным, как кощунством. Трагедия состоит в том, что это "огромное количество посредственностей" пытается всем навязать именно свою "правду", тогда, как дети просто не видят смысла в доказательствах земных догм. Они и есть, та самая правда, то самое безупречное сочетание звуков, то самое чистое, словно утренняя роса в переливах неминуемого рассвета, соцветие перезвонов, которому чужды фальшь, каноны, любые вмешательства извне.
  ...заретушировав непрошенные слова, примкнувшие к первозданной музыке, в неписанном меню появится изысканная мелодия, распробовав которую на вкус, все другие блюда окажутся второстепенными...
  Так, в поисках всё новых мелодий, окружённый многообразием витиеватых звучаний, в блужданиях по тернистым тропинкам собственных размышлений, яркой и многоцветной полоской, развивающейся в безбрежном млечном пути, протекали счастливые вехи Макариоса.
  Где бы не работал мужчина с облакотным цветом волос, так или иначе, ему приходилось слышать один и тот же вопрос, пусть и в разнообразных вариациях: "С каким музыкальным инструментом или с созвучием какого природного явления, по-вашему, уместно отождествить этого мужчину или женщину?"
  В своих прямых ответах, "самобытный эксперт" всегда оставался беспристрастен, иногда резок, местами груб. Желание захлопнуть "футляр безвкусицы, покрытой жирным слоем повседневности", каждый раз пробуждалось в нём, лишь стоило услышать потуги жалких намёков мнимого подобия истинной музыки. Но такова природа человека, что чем шире горизонты глобализации, тем уже границы непосредственности.
  -Вы вероятнее всего огорчитесь, но я слышу, как от вас исходит, нечто невнятное и несуразное, - сродни "смертному приговору", оглашал он, сидящему напротив сотрапезнику.
  -Не может это быть! - рьяно возмущалась кирия, желая услышать оправдания со стороны "обвинения", - Голос моего мужа бесподобен.
  -В монотонности течения серых будней, мы понемногу привыкаем к тому, что выдаём желаемое за действительное. Поэтому нередко, сталкиваясь с заученными наизусть стереотипами, считаем их безжизненное начало, ничем иным, как "голосом с небес". Абстрагируйтесь и прислушайтесь. Разве вы не чувствуете, как опустошённо и обречённо сонмище косноязычных повторений и вульгарщины, пытается возвыситься над всем остальным. Изгнанный, скоплением бездуховности, особый звон, преимущественно утерян навсегда. Его лукаво подменило искусственное подражание. Абсолютное большинство людей, относятся к живой чистой музыке посредственно, если не сказать более - с пренебрежением. Другая, малая часть, отдаёт ей скромную дань - слушая, даже показательно восхищаясь, но обязательно делая это прилюдно, на показ. И лишь крошечная горсть посвящённых, на протяжении всей своей мимолётной жизни, так и не успевают вдоволь утолить ею жажду, насладившись досыта и надышаться в прок. Буквально во всём окружающем мире, они всячески пытаются отыскать "запретные плоды", чтобы поскорее высвободить из-под гнёта чёрствой и жёсткой кожуры, томящиеся внутри аппетитные ноты, сочные аккорды и вожделенные созвучия.
  -Уж не хотите ли вы сказать, что нам чуждо, это ваше "живое звучание"? - дождавшись паузы в разговоре, вставил помрачневший афинянин.
  Макариос, не утруждая себя ответом, рассудительно продолжил: "Знаете, на протяжение трёх последних лет, мне снится один и тот же сон. В этом сновидение, я наблюдаю со стороны, как появляюсь на свет Божий. Первозданный крик новорождённого - это ли не бесценное музыкальное творение?! В моём сне оно происходит по аккомпанемент "грохота вражеских барабанов", "плач безутешной скрипки", "ласкового прикосновения звучания нежного фортепиано" и ...весь этот симбиоз мгновенно умолкает "едва завидя приближение силуэта белой флейты". Её соло настолько очаровательно, что "беспардонным парным тарелкам, невтерпёж поскорее заглушить это выступление, своими оглушительными ударами друг о дружку". Он посмотрел по сторонам и добавил: "Меня сложно понять, ещё сложнее принять. Видно, я не от мира сего, посему не стоит дюже сильно расстраиваться на престарелого отшельника, которому ко всему прочему так и не посчастливилось научиться играть ни на одном из музыкальных инструментов".
  Семейная пара, многозначительно переглядывалась и без лишних слов, удалялась.
  Уединяясь, коротая назойливые тоскливые вечера, Макариос придавался умению погружаться в сокрытые недра звуков, отлучаясь от внешнего мира. Там, на неизученной наукой глубине, он "с содроганием вдыхал, сжатый под высоким давлением, античный эфир", во времена ожидания неминуемой вспышки священного огня из кромешного ущелья, что раздавалась по округе громче любого мирского вопля. Умопомрачительное явление новой грани краеугольного камня перевоплощений. Музыка, зачатая вселенским светилом, обладающая вопреки всему непостижимой властью изменять скорость вращения любой из планет, к тому же обожающая кристаллизироваться в твёрдое состояние воды по своему разумению и узору, визуализировалась на глазах. В пиршестве божественных звуков, отделённых невзрачной каймой глухого невежества, она всегда являлась незыблемым примером совершенства естества.
  - Бесконечная эволюции звука! - восторгался он, каждый раз находясь посреди каменных декораций святая святых, - Значит, посланный за мои грехи удел одиночества, состоит в том, чтобы тонко чувствовать и своими ощущениями "раскрашивать карнавальные маски её Величества", вопреки неимоверному желанию творить! Не уж то, ветхому изощрённому проклятию так и не суждено обернуться судьбоносным исцеляющим благословением?
  
  -/-
   Очередной десяток, оставшихся за спиной лет, бередящих душевную гармонию, обронил на прощание свой воздушный поцелуй. Благодаря нескончаемому роману с непостижимой и непокорённой музыкой, сердце Макариоса воспылало отеческой любовью ко всем "приёмышам детского дома".
  -Ты ведь придёшь завтра к нам на праздник? - вопрошали трели детских свирелей.
  - Если соглашусь, то, чем мы займёмся? - подтрунивал над ними их "слегка выцветший рояль цвета слоновой кости".
  -Как чем? Будем петь новые куплеты, есть хурму и пачкаться, - хихикая, трезвонили они в ответ.
  -Раз так, то тогда обязательно приду. До завтра, - и он, перечисляя всех их по именам, махал рукой этим юным дарованиям, которые шумной гурьбой вышли проводить его.
  На праздник, посвящённый дню рождения детского дома, состоявшегося в первой декаде июня 1995 года, собралось достаточное количество гостей. Макариос приготовил особый сюрприз, специально приурочив его к торжественной дате. На празднество он взял с собой кифару*, купленную у одного старьёвщика года четыре тому назад. На отреставрированном до идеального состояния национальном инструменте, седовласый мужчина планировал сыграть свой музыкальный дебют. Когда же подошла очередь дебютанта произносить хвалебную речь, он скромно вышел на миниатюрную сцену, спрятав кифару за спину.
  - Сегодня у меня есть нечто большее, чем обычные гостинцы. Я постараюсь исполнить для всех Вас продолжение мелодии про белую птичку и её непослушное пёрышко, а поможет мне в этом непростом деле, сей музыкальный инструмент, на котором, очень
  давно, обожал играть лучезарный Аполлон, - и к всеобщему обозрению, он представил
  разновидность античной лиры.
  Дети и взрослые, удивившись пуще прежнего, громко захлопали в ладоши.
  -Посвящается моим самым преданным и неподкупным друзьям, - дождавшись окончания рукоплесканий, анонсировал седовласый кифаред*.
  И вот, когда последний приглушённый шорох поглотила идеальная безмолвность, а костяной плектрон* коснулся средней струны, под звуки "вырвавшихся на свободу стремительных капель дождя", Макариос, как выбившаяся из сил перелётная птица, участь которой зане предрешена, "разбился оземь".
  Шестая отключка, отличалась особым букетом ароматов, которые опытные сладкоешки учуют за версту. Это был запах свежей выпечки, впивающийся в самое нёбо вкусом дразнящего ризогало со свежими ягодами, душистой корицей и пряностью ванили.
  В одно мгновение, лёгкое затишье, в предвкушение фейерверка положительных эмоций, сменилось тяжким молчанием, являющимся предвестником страшного несчастья.
  -Что с Вами? Макариос!? - теребя его за плечи, пытаясь привести в сознание, взывали к нему, две подскочившие воспитательницы.
  -Немедленно разойдитесь! - скомандовал, подоспевший на помощь директор. -Тихо всем! - произнеся эту фразу, он одновременно начал нащупывать пульс у неподвижно лежащего музыканта.
  Чудесное представление музыки, которая является продолжением человеческого голоса, коему, в свою очередь, выпадает честь стать приемником её начала, закончилось едва начавшись.
  Весь зал замер, затаив дыхание.
  *Кифара - древнегреческий струнный щипковый музыкальный инструмент; самая важная в античности разновидность лиры
  *Кифаред - древнегреческий музыкант, играющий на кифаре.
  *Плектрон - небольшая палочка, употреблявшаяся в древности для игры на кифаре.
  
  
  
  ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ: Фируз
  
   - Интересно, сколько времени им понадобиться для того, чтобы осознать необратимые последствия переплетений эпох, запечатлённые на моих холстах? - при закрытых глазах, на арабском языке, весьма отчётливо заклокотал голос седовласого "философа".
  - Макариос, откройте глаза! Откройте, сделайте милость! - едва не молясь, нашептывал сконфуженный директор детского дома.
  Под звуки исцеляющей ворожбы, веки, обрамлённые тонкими морщинами, неспеша приоткрылись, и два голубых аквамарина, бесподобно сияющие на фоне смуглого цвета кожи, устремили свой взор ввысь.
  - Это невозможно...ваши глаза! - едва запнувшись, воочию наблюдая "аудиенцию с метаморфозой", резанул ошеломлённый директор.
  Недоумённо, уставившись в переполненный зрителями зал, "начинающий артист из массовки, с шевелюрой наскоро покрытой белой пудрой, вытолканный из-за кулис астральной сцены на современные театральные подмостки, неказисто развёл руки и по-арабски спросил: "Значит, все вы пришли посмотреть на мои картины, не так ли?"
  -Макариос, что с тобой?! Мы не понимаем тебя. Ты обещал нам подарок, так сыграй же скорее", - сдержанно обратились к нему воспитанники и воспитанницы.
  -Дети, уверен, что наш Макариос, обязательно сдержит своё слово, но в другой раз, - авторитетно перебил их директор,- Сейчас, как вы видите ему нездоровиться, засим я провожу его в свой кабинет, а вы,- он указал в сторону старшего воспитателя,- продолжайте праздник".
  Медленно, они удалились с импровизируемой сцены.
  ...время - это судья кристальной честности, обладающий весомым недостатком - ему приносит особое удовольствие изредка повременить с оглашением неминуемого приговора...
  События, последующие за "сорванным сольным концертом кифары", били, что говориться, "ключом". Благодаря экстренно найденному переводчику, удалось выяснить неподтверждённые, но вместе с тем крайне важные факты: мужчина, которого афиняне знали под именем Макариос, теперь представлялся всем не иначе, как Фируз*, рассказывая один и тот же отрывок из "вымышленной" биография: он не помнит где родился, но точно знает, что его отчий дом бережёт от невзгод Королевство Марокко, в городе Касабланка, на улицах возле центрального рынка. Его марокканский диалект был тому явным подтверждением. Повседневное чтение молитв во время утреннего, полуденного, предвечернего, вечернего и ночного намаза, говорили о нём, как о мусульманине, который с упоением верен своей религии. Ко всему прочему, "незнакомец", круглосуточно находясь под пристальным наблюдением, еженощно бурно разговаривал во сне, а под утро вскакивал, весь промокший до нитки от пота. На вопрос: "Что случилось?", он отвечал, ставшей философской, но так и неразгаданной иноземной фразой: "Мои картины. Они зовут меня. Нужно, как можно скорее вернуться к ним".
  Директору детского дома, всё-таки удалось преодолеть "гору административных барьеров" и найти верный способ, благодаря которому Фируз, 29 июня 1995 года, покинул пределы Греции.
  Высоко в небе, паря над землёй, удобно расположившись в пассажирском кресле самолёта, Фируз погрузился в глубокий сон.
  -Горящие иероглифы на моих ладонях, не могу вспомнить откуда они и какова их символика?
  -Напоминания из прошлых жизней. Самое страшном пожарище, что не под силу затушить простым смертным. Его языки пламени - это первородное зло, вздох насилия,
   безмерная жажды крови, равнодушие бессердечности, хищная пасть ненависти,
  *Фируз - в переводе, как "Счастливый".
  пагубная сила душегубства, предательство священной клятвы. Всё то, что помогает ему являть себя каждый раз с новой и новой силой. Тебе приходиться держать его "мёртвой хваткой" за горло, чтобы усмирить, - отвечал ему женский голос, как наяву.
  -Не знаю, говорил ли я раньше, но мне кажется, что в этот раз, мои ладони как будто вот-вот расплавятся.
  - Потерпи. Осталось совсем немного. Ему придётся приклониться и тогда, ты разомкнёшь их, а я залечу твои раны.
  - Но ведь он, со временем, окрепнет вновь?
  - Окрепнет.
  - И тогда...
  -Ты справишься.
  - Проснитесь, - разбудил его любезный голос стюарда, - Мы давно приземлись. Не хотелось тревожить столь глубокий сон, но вы остались единственным пассажиром на борту нашего лайнера. Прошу Вас, выход находится прямо и направо.
  Фируз оглянулся вокруг и понял, что персонал авиакомпании не шутит. Покидая воздушное судно, находясь всё ещё под впечатлением от целебного провидения, он почувствовал, что его состояние значительно улучшилось, потому как проснувшись, его тело ни капли не вспотело.
  -/-
   Оставив позади себя стены аэропорта, Фируз, первым делом, обратился к местным таксистам с просьбой отвезти его к одному из старейшин города и заодно оказать содействие в обмене драхм, которых было не так уж много, на дирхамы. Водители, в свою очередь многозначительно переглянувшись, удивились тому, откуда мужчина, белый, как лунь, с ярко выраженными голубыми глазами, так искусно владеет их непростым диалектом. После затянувшейся "минуты молчания", один из них, как бы невзначай, поинтересовался: "Уважаемый, в нашем городе проживает много почтенных людей. С кем именно Вы хотели бы повстречаться?"
  - Со старейшиной, что долгие свои годы, да пошлют небеса ему доброго здравия, проживает в черте Хабуса*, - не раздумывая, ответил ему Фируз.
  -Но к нему не так-то просто попасть, - добавил кто-то из стоящих рядом.
  -На всё воля Всевышнего, поэтому я готов ждать столько, сколько потребуется.
  По дороге к "пункту назначения", водитель такси поведал о страшной засухе, которая поглотила обширные территории Северной Африки, в том числе и земли Марокко в 1995 году. Ужасающие последствия "этой испепеляющей, всё живое, напасти" приведёт к огромному падежу скота, небывалому неурожаю плодов и растений, скоропостижной гибели невинных жертв от мала до велика, вспышкам инфекционных заболеваний, страшному горю и страданиям. Фируз, слушая его, был явно подавлен "смертельным маскарадом", достигшим своей широтой и размахом подобных масштабов.
  - Дальше нужно идти пешком, - притормозив у обочины, произнёс водитель такси.
  -Тут многое изменилось, с тех пор как..., - слегка запнувшись, не закончив до конца свою мысль, осёкся Фируз.
  -Здесь недалеко, - с помощью жестикуляций, водитель указал правильное направление, -Увидите дом, возле которого толпятся люди, значит Вы на месте.
  Оказавшись в районе Хабуса, ярком представителе Касабланки - города портов и ярмарок, что расположился в километре от центра, Фируз ощутил на себе силу африканского солнцепёка. Следую по узким улочкам, обрамлённым опрятными домами, он одновременно испытывал двоякое чувство, что было так ново: питающая разум неописуемо-сказочная атмосфера востока и обезвоживающая организм пустынная жажда.
  Спустя пятнадцать минут тягостных блужданий, он наконец-то нашёл дом, где жил
  *Хабус - район Касабланки, построенный в 30-х годах прошлого века французами.
  старейшина. Заняв очередь, утомлённый путник укрылся в тени, где ему пришлось провести три с половиной часа перед тем, как быть принятым. Войдя в скромную, но уютно- прибранную комнату, низким поклоном он отдал дань уважения, сидящему за круглым столом пожилому мужчине.
  -Здравствуй, чужестранец. Что привело тебя ко мне? - после недолгого затишья, с пробелами между слов, обратился к нему старейшина.
  Ответом на вопрос стала довольно-таки противоречивая история.
  - Во время второй мировой войны, - в пол голоса начал "седовласый скиталец", - войска второго фронта высаживались в портах Касабланки и вели здесь, как военные действия, так и активную подготовку к переброске в Европу, но речь пойдёт не об этом. В самом начале 1944 года, один французский капитан, за день до своего отплытия, влюбится в местную девушку, которую случайно встретит на безлюдной улочке. Предание гласит: девушка, одетая в чёрную паранджу, наклонилась, чтобы убрать с дороги небольшой камень, мешавший проходу. Чачван, прятавший лицо девушки от посторонних взглядов, по нелепой случайности отцепился, но она успела прижать его к лицу. В этот судьбоносный момент, офицер, о котором прежде шла речь, проходя мимо, решил ей помочь и наклонившись увидит её глаза, которые своей красотой, сразили юношу "на повал". Испугавшись голубоглазого иноземца, она было поспешила покинуть "место встречи". На камень, что так и оставался лежать не тронутым, с неба спустилось странное белое перо и замерло в ожидание продолжения своего пике. Капитан сходу схватил "находку" и помчался за беглянкой. Быстро нагнав её, вежливо попросив остановиться, он произнёс на ломаном арабском: "Если оно покинет тебя, то ждать меня не имеет смысла. Если останется - значит, я обязательно вернусь и ты - станешь моей женой". После чего, положив белое перо в девичью ладонь, сжав её в кулачок, он украдкой ещё раз заглянул в её бесподобные глаза и стремительно скрылся из вида.
  Старейшина, внимательно слушая "чужестранца", по-доброму нахмурился.
  - В августе того же года, влюблённого французского офицера смертельно пронзит на сквозь осколок вражеского снаряда, - продолжил Фируз, - а мифическое белое перо таинственным образом исчезнет из дома, где бережно хранилось долгие недели.
  - Так что же привело тебя ко мне, чужестранец? - повторил свой вопрос старейшина, перед этим поразмыслив какое-то время.
  -Не знаю, как сказать, но...я - белое перо, возвратившееся, после утомительных странствий и скитаний, в родной дом и желающее воздать должное покинутому очагу за годы своего отсутствия, дабы успеть завершить то, чему суждено было прерваться.
  -Каким образом?
  -Думаю, мои картины расскажут об этом куда более доходчивее, нежели я сам.
  -Раз так, то на всё воля Всевышнего! - вознеся руки к небу, почтительно произнёс старейшина, - Пойдём к столу, ведь ты вероятно устал с дороги? Попробуешь марокканский тажин*, что утолит твой голод и выпьешь зелёного чая, что избавит тебя от жажды.
  Так началась новая глава в истории жизни "седовласого скитальца".
  -/-
   Благодаря помощи старейшины он поселился на торговой улочке, что тесно соседствовала с центральным рынком города. Основная часть денег была сразу же потрачена на оплату его скромного жилища. Остатки средств ушли на покупку красок, кистей и двух холстов. Из найденных досок ему удалось смастерить нечто похожее на мольберт, который был тщательно выкрашен в белый цвет. Не теряя драгоценного времени, он принялся за дело, черпая вдохновение из видений "вырванных из неистового пространства". Спустя трое суток, "беспробудной" работы, Фируз, возле крыльца своего дома, выставил белый мольберт, на котором "красовалось" дебютное творение
  
  *Тажин - национальное блюдо из мяса и овощей.
  новоиспечённого художника. Эта "немая импровизация" привлекла к себе внимание, как местных жителей с их многочисленной детворой, скопившихся вокруг того, о ком по городу уже начали ходить всевозможные слухи, так и одной из групп иностранных туристов, проходящей мимо "экспозиции, рождённой на задворках позабытой выставки".
  -Что это за сюжет?, - поинтересовался один из туристов, спустя какое-то время, после того, как его вкрадчивый взгляд переместился со смуглого мужчины, из-под "бумажных" волос которого, дурманящим взором, сияли два аквамарина, на, прячущейся от жгучих лучей солнца, холст.
  Сопровождающий группу гид помог вопрошающему с переводом.
  - "Проклятие людей росы", о котором, урывками, перешёптываются немногословные, но всё помнящие митреумы, - спокойно ответил Фируз.
  - Вы не могли бы расшифровать? - ещё более заинтригованной, раздалась заморская речь.
  - Та резня, в мае 1827 года, в замке Франгокастелло. Мерзкое предательство. Сотни тел, сброшенных в ров со стен замка и их нетленные души, смиренно влачащие подобие земного бытия. Теперь, их неприкаянному забвению улыбнулся луч свободы, - вдумчиво пояснил художник.
  - Стало быть, запечатлев это событие, Вы таким образом им попытались помочь? - глядя на переводчика, уточнил другой любопытный из группы.
  - Что за вопрос?! Ведь ответ очевиден, - парировал ему сказитель.
  - И сколько Вы за неё просите? - поинтересовался затеявший беседу.
  - Для того, чтобы продолжать заниматься своим ремеслом, что мне по душе, понадобиться не менее девятисот дирхам, - после чего, о чём-то поразмыслив, невзначай добавил,- Как только картина выполнит своё предназначение, "люди росы" простят этому миру предательство, а их неприкаянные тени перестанут "маршировать у стен каменоломни".
  - Мне необходимо некоторое время на раздумье, - задумавшись турист ретировался, продолжив своё поверхностно-увлекательное знакомство с Касабланкой.
  - Кому нужны твои полотна, когда в стране самая страшная засуха за все те годы, что на моей памяти?! - раздосадовано выкрикнули несколько голосов из толпы зевак.
  - Он не вернётся, помяни наше слово, - донеслось следом.
  Мал по малу массовка неторопливо разбрелась по своим насущным делам, оставив Фируза наедине со своим "первенцем".
  На заутренней следующего дня, едва отварив ветхую входную дверь, перед глазами седовласого художника стоял запыхавшийся турист.
  - Я вернулся, чтобы купить её или ...что?! Она уже продана? - растерянно-боязливой скороговоркой донеслось от покупателя.
  Ничего не разобрав из выше сказанного, Фируз широко распахнул дверь и протиснул через неё, на "встречу новому дню", свой белый мольберт с вожделенным холстом.
  Взволнованный путешественник, не скрывая радости, протянул ему деньги, пересчитав которые, Фируз понял, что держит в руках гораздо большую сумму, нежели назначенную намедни, и попытался вернуть лишнее. Попытка оказалась тщетной.
  В конце концов, кое-как упаковав картину, обе стороны, довольные, каждая по-своему, распрощались дружеским рукопожатием. Весть о "Белом мольберте", так нарекли Фируза его многочисленные соседи, быстрее ветра разлетелась по всей городской округе.
  ...оказывается, все шедевры живописи томятся в коллекции люцифера, те же, кто отверг его "гостеприимство", обрекли себя на суровую погибель: с камнем на шее, они облюбовали илистое дно реки попрания ...
  Тем же вечером, не откладывая на потом, "окрылённой новым горизонтом, маратель полотен" приступил к работе над вторым своим творением, которое отняло у него намного больше времени, нежели дебют. Восемь суток к ряду, отрываясь от своего "несмышлёного детища" только по крайней нужде, он не покладая рук трудился над "новейшим ребусом" изобразительного искусства.
  "Фата-моргана* млечной влаги" явит себя у знакомого крыльца на "деревянных плечах" белого мольберта в самый разгар дневного солнцепёка середины седьмого месяца.
  -Фируз, объясни нам, простым смертным, что здесь изображено? - обратились к нему все пытливые соседи и их близкие, собравшиеся вокруг.
  Он задумчиво пробежался по разношерстным ликам и выдержав короткую паузу, поведал о "втором вещем сне": "Огонь возрождался во мне по ночам. Переменчивая лессировка его ареала сказаний на моих ладонях, вечно отражалась красками, о существование которых я не имел ни малейшего представления, что уж тут говорить о том, как запечатлеть эти "переливы" на холсте. И вот однажды, пламя замерло, со своей вопиющей сдержанностью, неподвластное хаосу жизни, и я узрел эпизод, что все вы сейчас видите перед своими глазами. Эти козы, с человеческими лицами вынуждены пастись на ветвях деревьях, потому как не в их власти спуститься на грешную землю, ибо огненная гремучая змея пожирает все до единого ростки цветов, которым не суждено благоухать. Эти странные птицы с четырьмя огромными крылами, с жадностью клюющие на лету живительный град, что сыпется с небес, отбирают влагу, не позволяя остыть поверхности "пустоши". И наконец, это неподражаемый иллюминированный свет на заднем плане, что слывёт в людской молве, ничем иным, как северным сиянием", готовый вот-вот исчезнуть навсегда.
  Слушатели, очарованные мифическим повествованием, граничащим с мистикой, устремили взгляды в само "сердце холста". Не слыханная доселе тишина накрыла своей утончённостью узкую торговую улочку. Солнце, слегка сдвинувшись с мёртвой точки, остановилось под определённым углом и "игра красок обнажила отчётливый плеск живительной влаги, внутри неодушевлённых недр картины".
  От нежданно увиденного, словно в унисон, над покрытыми головами, раздался продолжительный выдох, которой по неволе, спугнул "фейерверк иллюминации".
  Не пройдёт и двух дней, как "дышащую светом картину" купит весьма почтенный мусульманин, специально приехавший из Рабата*, по делам государственной важности. Он долго будет стоять у полотна и внимательно вглядываться в него, пытаясь узреть "ускользающее свечение редчайшего алмаза, что не разглядеть под рентгеновским излучением". Затем, демонстративно вынет из своего портфеля больше тысячи дирхам и протянет их Фирузу. Тому, в свою очередь, ничего не останется, как махнуть головой в знак согласия и благодарности. Помощники почтенного господина обернут "диковину" в чистую накрахмаленную простынь и без лишних слов, вальяжно покинут границы старого крыльца "Белого мольберта".
  Тем же вечером, вернувшись с рынка, прикупив всё самое необходимое для дальнейшего взращивания своего ремесла, Фируз, не смотря на непомерную усталость, пригласит всех желающих к своему накрытому столу, дабы отметить столь долгожданный и светлый день в своей жизни.
  - Фируз, - обратился к нему один из гостей после того, как наевшись и утолив жажду, вечерний гул сменился тихой и спокойной полуночной беседой - а почему, я никогда не видел, чтобы ты уделял время музыке? Или она тебе не по душе? Ведь на празднике пустынной симфонии*, например, так много вдохновения, новизны и парящей фантазии?
  Прежде, чем ответить, "Белый мольберт" призадумался.
  - До сего момента, я не задавался подобным вопросом, потому как совершенно ничего не смыслю в музыке. Не сочти меня невеждой, друг мой, но я говорю правду. Музыка лишь отвлекает меня от моей "мазни", мешает сосредоточится на воспоминаниях, что из моих ведений и по-своему чужда моему разуму, - договорив это глубокое умозаключение, Фируз как-то странно улыбнулся, будто сгримасничал, и все приглашённые, внимательно слушающие, в один голос засмеялись.
  *Фата-моргана - сложное оптическое явление, состоящее из нескольких форм миражей.
  *Рабат - столица Марокко.
  
  Той ночью он долго не мог заснуть, то и дело ворочаясь с боку на бок. Его тревожило, какое-то странное, неизведанное ране по своей природе, чувство глубокой неопределённости.
  -/-
  Бессонная Мара*, вскоре принесла свои созревшие плоды. Потаённые вызревания "огненных сновидений" перестали рождаться на свет, превратившись в сумрачные блики "недоношенных младенцев". Огонь, который так рьяно пылал внутри, при этом ни капли обжигая тело, обратился пеплом золы.
  - Пора приниматься за работу, - подтрунивая над самим собой, выставляя "невинно-девственный" холст на "видавший виды" мольберт, Фируз приступил к своему новому творению.
  Он и не заметил, как потемнело за окном. В тот день, руки отказывались от послушания своего владыки, мысли то и дело бессвязно блуждали, постоянно путаясь, краски блекли, не успев коснуться "плоти", кисти падали на пол, "ныряя в самую гущу пыльного пола", трескотня шумных торговцев раздражала сознание, как никогда до этого. Результат, при тусклом лунном свете, оказался плачевным: невнятный силуэт, без чёткого очертания и души.
  - На всё воля Всевышнего, - решил белокурый художник, - завтра будет новый день и ... он то заставит всех этих "непослушных гулён" навести здесь порядок.
  Но не на завтрашний день, не через неделю, не через месяц ситуация в художественной мастерской не спешила улучшиться.
  Знакомые и соседи, заметив, что Фируз всё реже и реже стал выходить на улицу, начали волноваться за него. По вечерам, они группами навещали его скромное жилище, но все скомканные разговоры сводились к одному результату, "Белый мольберт" демонстративно отворачивался от своих гостей, невнятно бормоча себе под нос о какой-то "пропащей" картине, что вот-вот должна появиться на свет и тогда маховик времени вернётся в прежнее русло. Чуя неладное, жители обратились за советом к тому самому старейшине, что помог Фирузу обустроиться на "новом" месте.
  - Пришло время, когда белому перу нужно отдохнуть, иначе оно выцветет на солнце и не сможет боле летать над бурлящим потоком разума, - внимательно выслушав их, изрёк старейшина.
  Глубокая мысль мудрого старца, послужила хорошим подспорьем для дальнейших действий. Договорившись между собой, соседи и все те, кто остался не равнодушным к дальнейшей судьбе "голубоглазого седого художника", решили не бросать его в столь затруднительной жизненной ситуации. На протяжении последующего года, навещая Фирузу, каждый помогал кто, чем мог, будь то еда, вода, одежда, физическая помощь в быту или же моральная человеческая поддержка.
  К тому времени, маленькая комнатушка была буквально захламлена апокрифичными картинами "поблекшего живописца".
  - Фируз, почему бы тебе не попробовать продать их? - как-то поинтересовался один из навещавших его.
  Не поворачиваясь к вопрошающему, сгорбившись в три погибели, но при этом продолжая смешивать остатки красок, "белокурый отшельник" ответил так: "Мне до боли стыдно выставлять их на показ, чего уж там говорить о продаже".
  Время шло. Настал момент, когда все деньги, вырученные за первые две картины, окончательно закончились, а число тех, кто время от времени наведывался в гости к "Белому мольберту", сократилось до минимума. Долг за оплату жилья неукоснительно рос. "Отверженному творцу" приходилось отказывать себе во всём, вплоть до стакана воды, которой вместо того, чтобы утолить непомерную жажду, он использовал для "поддержания жизни в жилах быстросохнущих красок". *Мара - ночной демон в скандинавской мифологии.
  Нередки бывали случаи, когда вместо воды, надрезая себе пальцы, он выдавливал кровь, лишь бы продолжать "жалкое царапанье" на окроплённом холсте. Глядя на его руки, можно было сравнить их с островками обнажённо-терзаемой земли в пустыни, что
  потрескалась от всеядной жары, а безжалостно-нагрянувший суховей истязает да
  уродует "эти клочки суши" день ото дня, не взирая на не стихающую мольбу о пощаде.
  И вот однажды, холодной январской ночью 1997 года, измученный лишениями и страданиями, гонимый безвременной опалой "мишуры", Фируз, не в силах сделать даже пары шагов, чтобы добраться до своей старой кровати, улёгся прямо на полу и отключился. Он погрузился в глубокий сон, в котором, нежданно негаданно, появившись
  из кромешной тьмы, с ним, ласково и нежно начала беседу, слепящая взор, белая искра, вспыхнувшая из золы давно потухшего костра.
  -Видения, которые ты лицезрел ранее и древний язык, на котором я разговариваю с тобой, не мираж или галлюцинации, а позабытое современностью придание. Грядёт новая эра, в которой нет места духовным чувствам. Сила науки, власть цифр и дробей, объединившись в нерушимый союз, изгонят из захваченных ими владений все "слабости" людские. Совсем скоро наши души, как перекати-поле, обретут формы безликих и невзрачных шаров, что будут искать себе пристанища долгие лета, гонимые очерствевшим сознанием. Но до тех пор, пока колесо времени крутится в нужном направление, мы обязаны бороться. Твоё третье видение, найдёт тебя само и быть может, отсрочит наступление "эпохи бездушия с безразличием". Именно ему суждено через тьму возродить свет.
  Последние слова искры разбудили Фирузу. Он поднялся с пола, вышел на улицу и прячась от солнца, прихватив с собой кисти и краски. Стряхнув с себя въевшуюся пыль безнадёжности, он отправился на поиски работы.
  -/-
   "Белый мольберт" подрабатывал везде, где только могли пригодиться его умение, мастерство и талант. Реставрация картин, художественное оформление кафе и ресторанов, раскрашивание уличных стен, помощь дизайнерам в подборе правильных ракурсов и композиций цветов во время ремонтов квартир или апартаментов, даже преподавание уроков "новейшего" рисования для всех желающих - всё это, лишь малая доля "свежего веяния", с радостью поглотившего воскрешающую силу "порхания белого пера". Отличительной чертой, которая заставляла большинство смотреть на него с неким предостережением, являлся нестандартный подход к прописным истинам. Мышления и видения Фирузы шли в обход всем закостеневшим канонам и жанрам изобразительного искусства.
  - Как забавно перемещаются цвета и бестактно пульсируют краски, если наблюдать за ними через бокал с чистой питьевой водой,- размышлял он вслух, добавляя при этом, - или ещё импозантнее, когда любуешься, разглядывая их "строптивую палитру", стоя вверх ногами.
  Подобное инакомыслие обволакивая, возрождало дарование, ненароком появившееся на свет, за много лет раньше предначертанного срока.
  Особой строкой, периода созерцания, стало знакомство с мечетью Хасана II. Той незабываемой встрече суждено было произойти именно на закате небесного светила, когда блики мозаики, вперемешку с подсветкой грандиозного здания, едва касаясь уходящих солнечных лучей, эпизодично отражались в волнах Атлантического океана.
  - Мне жизненно необходимо попасть во внутрь обители, что так величаво возвышается над пеленой океанских вод, - с трепетным содроганием в голосе, произнёс Фируз.
  Последующие сутки, совершая намазы, заворожённый сотворением Всевышнего, мужчина с броными волосами и горящими аквамаринами, как не пытался, но так и не смог вдоволь налюбоваться благолепием созвучного мерцания мрамора в обнимку с ониксом, изящно-филигранными надписями тончайшей арабской вязью, исполинским возвышением минарета, неподражаемым владычеством розового гранита колон. Благодаря "аудиенции с нетленным миром", дарованной свыше, незримые нити судьбы, вплели заветную страницу с золотым теснением в книгу памяти. Страница, перелистнув которую единожды, обладает неимоверным стремлением к желанию возродиться к её первым строкам.
  Вернувшись домой, расстелив на полу свой, изношенный и затёртый, саджжада*, Фируз продолжил молиться, восхваляя Всевышнего за его безграничную милость и бесценные дары, что были посланы для него свыше.
  - Значит, как бы оно ни было, дремавшие традиции открыли свои затуманенные очи и теперь явно дают понять, что я двигаюсь в правильном направление, - поднявшись на ноги, после намаза, резюмировал исцелённый рукотворец. - Осталось найти источник, где бы я смог хорошенько ими насытиться, чтобы чётко запечатлеть все грани "пустынного оазиса".
  -/-
   Бескрайнее течение океана жизни, что незримо плещется день за днём и год за годом, своим поражающим многообразием, позволяет познавать разуму вечно новое и животрепещущее, оттачивая навыки, нивелируя способности и расширяя кругозор.
  В неиссякаемых поисках "голоса извне", Фируз черпал вдохновение кругом и всюду. Возле того самого запылённого крыльца, на потрескавшихся изнеможённых стенах, спустя долгих восемь лет, "болтались", сродни неприкаянным, картины для продажи. Сказать по правде, ценник, как таковой отсутствовал, но если какой-то из экспонатов приглянулся кому бы то ни было, то его могли снять с ржавого гвоздика и забрать, без лишних слов. Понурая консервная банка, что брезгливо дребезжала, спотыкаясь об входную дверь, иногда наполнялась "благодарностью" истинных ценителей искусства. Для "Белого мольберта", освобождённые от тяжкой ноши ржавые гвозди на выставочной стене, являлись ничем иным, как посылом к дальнейшему творению своих, рвущихся к неизведанным просторам, "птенцов альбиносов".
  Казалось бы, в стремительно развивающейся Касабланке не осталось ни одного дворика улочки или закоулка, где бы не появился Фируз, за годы "вечного поиска своего вожделения", но ведь тем и парадоксальнее городские агломерации, что проживи в них хоть сотню тысяч жизней, найдётся потаённое убежище, куда тебе не довелось заглянуть ни разу. Таким сокровенным местом для "белой чайки" предстал храм Успения Пресвятой Богородицы (Успенский храм), что расположился в округе Маарифа, в районе Аифа, на улице Блида, дом 13.
  Обратив свой голубоглазый взор на золотое сияние куполов, разбудившее в душе художника жгучие желание творить здесь и сейчас, пред вдохновлённым Фирузой, сродни сновидению, стремительно пронёсся табун ослепительно-хаотично вспыхивающих искр. Он замер, любуясь новоявленной диковиной, поднимающей пыль столбом.
  - Не желаете ли испить освещённой водицы? Она обладает живительной силой, что способна пробудить проведение, - на знакомом диалекте, обратился к "зачарованному путнику" искренне улыбающийся священник и протянул ему кружку, наполненную до краёв кристальной чистой и прохладной влагой.
  - С большим удовольствием, - взяв обеими руками "грааль", Фируз неспеша пригубил содержимое.
  Утолив жажду, Фируз поклонился в знак благодарности церковнослужителю и начал было что-то говорить, но в этот момент, громогласно пронизывая слух, раздался колокольный звон. Священник перекрестился, а "седовласый мужчина", не с того, не с сего, оторопел.
  - С вами всё в порядке? - своим вопросом, служитель Божий вернул "побледневший монумент к жизни". - Я шёл на службу и обратил внимание, как Вы стоите на самом солнцепёке и не отводите глаз от свода куполов. Если хотите, то мне бы не составило
  *Саджжада - молитвенный коврик.
  
  большого труда проводить Вас внутрь нашего храма. Уверен, Вам здесь понравиться, - жестом приглашая войти внутрь, приветливо предложил слуга Божий, на арабском языке.
  Вопреки всем внутренним посылам и зову судьбы, Фируз вежливо отказался от гостеприимного предложения, пообещав обязательно наведаться в другой раз.
  - Как объяснить ту метаморфозу, что со мной приключилась? - возвращаясь домой, задавался он одним и тем же вопросом, нахально похитившим "покой обыденности".
  ...весьма забавно находиться в подвешенном состояние, сравнимым с подброшенным птенцом, что повис на краю чужого гнезда, уцепившись за надломленную ветку слабым клювом...
  Всю последующую неделю, Фирузу предстояло работать в одном из строящихся новомодных ресторанов, коие то и дело открывались неподалёку от торгово-транспортного порта вдоль набережной Корниш. Хозяин заведения наведывался в свои "пенаты" по несколько раз на дню и лично контролировал ход отделочных работ.
  - Фируз, - незадолго до торжественного открытия заведения, громогласно обратился он к молчаливому "ремесленнику", - Мне не раз доводилось видеть плоды твоего умения. На сей раз, ты видимо превзошёл самого себя. Не знаю каким образом тебе удалось соединить все эти пёстрые отделочные материалы со сложной цветовой гаммой, но результат превзошёл все мои ожидания. Этому небесному блеску могут позавидовать сами небеса! - хлопая в придачу в ладоши, восторгался работодатель.
  И действительно, шикарный банкетный зал ошеломлял своим филигранным созвучием пульсации красок в тандеме с гармоничным интерьером и новомодным дизайном. Однако всеобщее внимание занимал неопровержимый и вместе с тем слегка шокирующий факт: визитёр, попадая внутрь роскоши палитры в сочетание с обволакивающим комфортом, отчётливо, подобно клише мэтра, недоумевал, как заблудший луч света, единожды угодивший в "западню совершенства идиллий линий", оставался в одном пространстве, ни капли не померкнув и ни на грамм не растворившись? Виною тому служила, сложнейшая в своём роде, геометрия отражающих световых плоскостей, возведённая седовласым зодчим, в которой, отталкиваясь от одной поверхности к другой, "смиренному узнику", всё время приходилось возвращаться на исходную позицию. Сотворить столь живописное чудо за непомерно короткий срок, вряд ли кому-то удавалось ранее.
  Семь призрачных ночей подряд, Фируз, укрываясь от дребезжания городской суеты, обретал покой в объятиях мира грёз, фантазий и видений. Самое тихое и безлюдное место старого парка, приютившего в своей опочивальне "белого альбатроса", приоткрыло дверцу в "эру непознанного, но в месте с тем соблазнительно-общительного будущего".
  - Тебе ведь не жаждется узнать магию укрощения дикого света? - обратилась к нему, меняющая на лету свой цвет, как хамелеон, с ярко красного на седовато-побелевший, мистическая искра, явившаяся накануне вечером, перед возвращением усталого ремесленника домой, - Можешь не отвечать. Последнюю догадку найдёшь под сводами... - не успев договорить, она неимоверно-стремительно растворилась в поглотившем её живописном фьорде, ослепляющим своим белоснежно-мягким отражением венца совершенства.
  С той поры пройдёт короткий срок, и укромное пристанище на торговой улочке, близ центрального рынка, служившие неприступным оплотом для художественной мастерской, на протяжение не полных десяти лет, выдворит своего постояльца на встречу к неминуемым "потрясениям".
  Очертание дома No13 на улице Блида, топорщилось перед закрытыми глазами Фирузы, лишь только стоило их сомкнуть. Краски темнеют со временем, несомненно, омрачая своей предсказуемо-тяжкой переменой кристально честного смотрителя. Благо есть одно "но", которое благодаря "неповторимому глотку небесного сока", той самой яркой вспышки, единожды сверкнувшей белой молнией, даёт единственную и заветную возможность, пронести сквозь лета блаженство насыщения первородным светом.
  На закате третьего дня, преодолев все нравственные барьеры, уверенно войдя в храм, он полностью окунулся в атмосферу вечерней службы. Молитва лилась плавно, подобно колыбельной. Учтивый гость подобающе вслушивался в её убаюкивающие пение, опустив свой почтительный взор вниз. Невесомость, уловив верный шанс, тут же поглотила его затуманенное сознание. То ли случайно, то ли нет, один из прихожан задел рукой Фирузу, нарушив состояние приобретённого душевного равновесия. Окинув обходительным взглядом осветлённое пространство, он остановился на женщине среднего возраста, молящейся у иконы одного из святых. Мерцания огней горящих свеч стеснительно озарили её лик. Фируз никогда до этого не встречал женщин подобной красоты. Ему сразу стал понятен недавний "намёк" белой искры.
  Придя в Успенский храм на следующий день, он дождался пока священник освободиться и начав общение с поклона, предложил следующее: "Помните, Вы дали мне испить целебной воды? Взамен, я хотел бы безвозмездно посодействовать этому святому месту?"
  - И в чём будет заключаться Ваше содействие, позвольте полюбопытствовать? - не чуть не удивившись, поддержав беседу своим вопросом, ответил тот.
  -Если Вы позволите, то мои невесть какие навыки в работе с красками и определённый опыт в реставрации картин могут сослужить добрую службу как написанным на стенах этого храма изображениям святых, так и иконам, коих не так уж и мало.
   Священнослужитель с должным вниманием выслушал Фируза, поразмыслил и рассудительно произнёс: "Не вижу для этого ни каких преград. Приходите завтра, рано утром, дабы получить возможность продемонстрировать свои навыки".
  Едва первые лучи марокканского солнца озарили столь дивный край, предвещая наступление нового дня, Фируз с нетерпением, стоя у дверей церкви, кротко ожидал момента прикосновения к тонким граням нетронутого ранее искусства.
  - Вот, одна написанная, сравнительно недавно, икона, - молвил батюшка после того, как они оба вошли в небольшое отдельно помещение, - На мой взгляд, она раньше времени поблекла. Вы бы могли вернуть ей первоначальное свечение?
  Приблизившись плотную, Фируз долго и пристально рассматривал сей образ.
  -Думаю, у меня уйдёт на это гораздо больше времени, чем я ожидал, - наконец заключил новоиспечённый реставратор церковной утвари, - Видите ли, тонко процарапанные линии не совсем глубоки, поэтому темпера* не утонула в них до нужной глубины, толщина покрытия сусальным золотом поверх других слоёв, несколько преувеличена, а вот заключительный штрих защитной олифой, наоборот недостаточен, исходя из чего, можно предположить, что искаженные отражения света, заставили состариться этот образ раньше времени. Есть ещё пара недочётов, но о них я смогу рассказать немного позднее, после подробного изучения.
  -Вполне возможно, что вы оказались правы, - предположил священно служитель, слушая существенные доводы испытуемого, - Уверен, с Божьей помощью, вам под силу сие деяние. Можете взять икону и приступить к благому делу.
  Целых три недели, не покладая рук, трудясь с затаённым дыханием, "белоглавый художник" корпел над восстановлением лучезарных ликов святых. Закончив реставрацию поздним субботним вечером, он поспешил к священнослужителю, дабы тот оценил плоды его стараний.
  -Видно нечто важное привело вас ко мне в сей полночный час? - полусонным голосом, отворяя входную дверь ворот Успенского храма, вглядываясь в силуэт "непрошенного гостя", пробурчал батюшка.
  - Она готова. Прошу, взгляните, - приглушенным голосом, отозвался Фируз, протягивая дрожащими руками бумажный свиток. *Темпера - водоразбавляемые краски, приготовляемые на основе сухих порошковых пигментов.
  - Судя по всему придётся Вас впустить, - приняв содержимое свитка, соблаговолил священник. - Проходите внутрь.
  Ночная тишина умиротворённо царила в стенах церкви. Всего одна тускловатая лампадка безмятежно колыхалась, освещая собой намоленное место.
  Священник бережно распаковал листы бумаг, после чего вынул из них икону и поднёс её поближе к зареву святого огня. Он долго не мог оторвать свой взор, прикованный к свечению, излучаемый от образов, изображённых на ней.
  -Нужно больше света. Помогите зажечь свечи, а я, пожалуй, принесу свободный аналой*, - прервав своё неловкое затишье, обратился священник с просьбой к скромно стоявшему в стороне "возмутителю спокойствия".
  -Помимо навыков и опыта, Вы, несомненно, обладаете даром свыше. Ваша работа явное тому подтверждение. На своём веку я поведал не мало, но подобного рода одухотворение, воочию, мне посчастливилось увидеть впервые. Этот святый образ, - указывая на икону, что была положена на раскладной деревянной подставке в окружение горящих церковных свечей, - буквально дышит светом, поглощая его и возвращая обратно сторицей.
  Выслушав откровение батюшки, растроганный до глубины души, Фируз, отведя взор в сторону, кулуарно улыбнулся. В тот самый миг, он почему-то вспомнил о своём, видавшим виды, белом мольберте, о том, как на его обветшалых плечах, незатейливо щебеча, бурно красовались, перед тем, как угодить в ловушку к ржавым гвоздям и сердитому солнцепёку, "вылупившиеся птенцы", такие безгрешные и от того такие непостижимые.
  -Наступает время праздничной воскресной службы. Предлагаю Вам поприсутствовать на ней, а по окончание, мы подробно обсудим, как Вы недавно выразились: "Ваше дальнейшее содействие", нашему храму, - не хотя, нарушив "полёт фантазий замечтавшегося ремесленника", донёсся голос батюшки.
  Без лишних слов, обрадованный личным приглашением, Фируз покорно согласился остаться. Выбрав самое укромное место, он с упоением ожидал начала церковного служения. Постепенно храм наполнялся прихожанами, которые зажигали и ставили свечи, молились Богу и всем святым, писали записки, как за здравие, так и за упокой, смиренно ожидая литургии.
  Внутреннее состоянием Фируза резко изменилось, как только в храме появилась та самая женщина, которую ему посчастливилось повстречать три с половиною недели тому назад. Видимо этому суждено было случиться: по воле судьбы, она остановилась именно около отреставрированной иконы, склонилась над ней, прочтя короткую молитву и всю последующую далее службу не отходила от "сокровенного пристанища" ни на пядь.
  -/-
  -Батюшка благословите, - дождавшись священника на улице, после окончания праздничного богослужения, смиренно склонилась прихожанка.
  Священнослужитель с радостью благословил женщину.
  -Позвольте, я отвлеку Вас всего на несколько секунд. Для меня это крайне важно, - волнительным женским тоном прозвучало её обращение.
  -Отчего же не позволить? Слушаю тебя, раба Божия.
  -Всю сегодняшнюю службу, мне довелось молиться у одной иконы. Не знаю, как объяснить, но уверенна Вы правильно поймёте меня: лики святых на ней, в отличии от других образов, будто собственноручно излучают небесное тепло. Тепло и целебный свет, - тут она на короткое мгновение погрузилась в себя. - Я впервые прочувствовала подобное действие на себе и буквально воспряла духом, за что так Вам благодарна.
  -Благодарить нужно Господа Бога, ведь на всё Его воля, - назидательно ответил ей батюшка, - Что же касаемо иконы, то она на самом деле единственная в своём роде и если позволите, то я вас представлю своему сподвижнику, которой внёс существенный вклад в работе по восстановлению и обновлению тех самых образов. Вон он как раз выходит из дверей храма. Почтенный, подойдите к нам пожалуйста, - на марокканском
  *Аналой - подставка для икон с покатым верхом.
  диалекте, приглашая Фируза для знакомства, добавил батюшка. Издали, разглядев "знакомый" женский платок, покрывающий голову, каждый последующий шаг, приближающего мужчины, давался ему всё тяжелее. Остановившись на почтенном расстояние от женщины, Фируз вопросительно взглянул на священника.
  - Эта женщина по достоинству оценила Вашу работу и желает, лично, Вас поблагодарить, - затем повернувшись к прихожанке, священник на русском языке пояснил: "Он не знает нашего наречия, поэтому, если возникнут трудности, я готов помочь с переводом".
  - Уверена, что помощь не понадобиться. За годы, прожитые здесь, я достаточно хорошо обучилась арабскому, - не мешкая, протянув руку незнакомцу, женщина поспешила представиться: "Елизавета".
  Ответный жест Фируза был сопровождён глубоким молчание.
  Елизавета, стараясь разглядеть подошедшего незнакомца, никак не могла взять в толк, где раньше она могла видеть эти, остающиеся невыцветшими на солнце, белые, как первый снег, волосы. Бросив все попытки вспомнить, чувствуя некую неловкость момента, она не замедлила вернуться к сути своего разговора: "Примите искренние слова восхищения. Не знаю, как Вам это удалось, но икона получилась - божественной".
  Едва заметный поклон и вновь вопиющее молчание.
  -Вижу сегодня, Вы не особо общительны. Так тому и быть, но надеюсь в скором будущем, Вас не затруднит, по крайней мере, назвать своё имя", - с этими словами, явно взволнованная, попрощавшись с обоими мужчинами, Елизавета покинула территорию храма.
  - Кто эта женщина? - нарушив свой внезапно нагрянувший обет молчания, дождавшись, пока та скроется из виду, поинтересовался Фируз, с видом незаинтересованного лица.
  - Вдова одного русского инженера, жизнь которого скоропостижно оборвалась три месяца назад. Теперь она ждёт официального разрешения от властей, чтобы ей позволили вернуться на родину, забрав с собой прах покойного. А пока ей... - принялся пояснять священник.
  -Я вспомнил о срочной работе. Простите, но мне нужно поторапливаться, - не дав закончить фразу, протараторил резко взвинченный "деятель искусств".
  -А как же наш разговор? - попытался остановить его святой отец.
  -Оставим его до лучших времён, - доносилось уже издалека.
  -/-
  Далее круговерть событий развивалась куда более стремительнее, чем предполагалось. Эмоции, раздуваемые пылким разумом, в симбиозе с внутренним трепетом и телесным содроганием, толкали к приближению "заветной цели". Будоражащие отблески куполов, совокупи с бесподобным сиянием женской красоты, подсказывали единственно-верный путь, ведущий к приближению к элементарной разгадке о том, как заставить двигаться стреноженный луч по "замкнутой восьмёрке манежа". И вот, вымышленный смутными видениями эмбрион, погружённый, как оказалось, в летаргический сон, проявил признаки жизни. Остаётся дождаться первых всходов, разбросанных всуе и потому наспех забытых, семян, которые не заставили себя долго ждать. Они явились Фирузу по дороге к дому, ненароком услышанные в бурлящей толпе, провокационным возгласом, навеянные людскими пороками - "порочная бесконечность", в которой кроется вожделенное кровосмешение мужчины и женщины, что в сокровенном порыве дерзнули позабыть о нерушимой клятве, без которой род людской угаснет, а грех взойдёт на престол.
  Ворвавшись, аки вепрь, в свою душную мастерскую, он захлопнул входную дверь, закрыл все окна, зажёг свечу и вытащил из "стаи вымазанных птиц, одинокую белую голубку". Водрузив чистое полотно на старый мольберт, он начал грунтовать свой знаковый по счёту, инопланетный, холст. Творя, он импровизировал, соединяя воедино восковую и масляную пастель, жонглируя шаловливой и необузданной потехой строптивых светотеней, смешивая привычные цвета до неузнаваемой степени преображения.
  Сюжет картины, сродни затасканной шутки придворного скомороха, изнывал прерывистой пульсацией крови в изувеченных телах мужчины и женщины, что предстали в оборванных нательных повязках. Сцена, навивавшая одновременно необъемлемую коллаборацию чувств из былых переживаний в купе "с разбушевавшейся перспективой". Повествование про то, как непосильно сдирать куски опостылевшего амплуа с изувеченной кожи, ломаясь под гнётом нестерпимой боли, что несёт с собой кара небесная, с каждым новым вздохом принимаясь за "старую забаву". Печаль безответной и безнадёжной любви, искалечившей грешные души.
  Ведь человек всего-навсего воссоздаёт обновлённые образы и цвета, не ведая и миллионной доли всей полноты разнообразия вселенной. Когда новый вид вырвется из золотой клетки, тогда завеса спадает и... как же это бесподобно - дать картине возможность рисовать самой себя, пряча глаза под светонепроницаемую повязку, чтобы незримая рука проведения, ведя кистью по полотну, сама выбирала изящество линий, силу цвета, геометрию пропорций, созидая в себе преломление теней, смешивание тонов, полутонов и всевозможных оттенков. При всём при этом, ни капли не боясь показаться до простоты естественной и от этого - неподражаемо-бесподобной. В ней зиждилась ни гениальность, ни выдающаяся одарённость, ни вышколенная филигранность, в ней прежде всего приоткрывалась завеса мистицизма, снизошедшая до исключительного позволения: запечатлеть малую долю своей паранормальной сути.
  Нанося контрольные штрихи, Фируз оказался полностью подчинён власти своего творения. Закрыв глаза, он невербально воспринимал и досконально точно переносил на холст все "пожелания" исходящие извне.
  Настало время разомкнуть веки и встретиться с плодом вдохновения, которому суждено было созреть на десятки месяцев позже положенного срока.
  Очередная свеча потухла синхронно с "преждевременным прозрением", продлив тем самым "свидание вслепую". Фируз тут же зажёг новую, но только вот парадокс - её света явно не хватало. Он зажёг ещё одну, и ещё, и так, пока все свечи в доме не зарделись. Казалось немыслимо, но сам мастер, как не старался, так и не смог разглядеть чёткость очертаний, нарисованных собственными руками, потому как окружающий свет меркнул с каждой последующей секундой. Тогда, настежь распахнув окна и дверь, Фируз впустил в "угодья размалёванной пещеры" лучи дневного света, благо за порогом властвовал день. Но и этого оказалось недостаточно. Творец-самоучка схватил холст и вышел вместе с ним наружу. Солнце стояло в зените, слепя и обжигая. Прищурив глаза, не взирая на острую боль и несвоевременно подкравшиеся слёзы, Фируз всматривался в "немые" краски.
  -Этого просто не может быть! - заскрежетав зубами, выдавил он из себя.
  Его "детище", схожее с "чёрным омутом", стремилось поглотить любое земное свечение, дабы затем, "накинуть на её шею вязкую смоляную удавку" и утопить жертву в своём гремучем болоте кромешного мрака. Эффект непомерного тьмущего помрачения и ненавистного обесцвечивая копотью спустился с небес на землю.
  -Выставлять её на продажу?! Боюсь, что стоит повременить. Ведь ей под силу разбудить ни что иное, как первобытные звериные инстинкты и тогда греха не оберёшься, - терзаемый сомнениями, разделяя с картиной тяжкую участь, внутренне сокрушался художник.
  Дождавшись первого встречного, пересохшим голосом, он спросил: "Уважаемый, будьте добры, скажите, какое сегодня число и день недели".
  -Суббота, 23 июля, - шарахнувшись в сторону, как от губительной напасти, рыкнул тот.
  -Судя по всему, с момента, как я принялся за работу, минули не одни сутки, - осознал Фируз, - Хорошо, нужно поторапливаться и как можно скорее. Завтра должно многое разрешиться.
  -/-
   Очередная бессонная ночь, проведённая в глубоких мыслях и внутренних переживаниях, осталась позади.
  - Пожалуй я возьму его с собой, - завёртывая "своё детище" в плотную суконную материю бордового цвета, проговаривал вслух Фируз, - дабы исключить возможность роковой случайности.
  Захлопнув входную дверь своей мастерской, он уверенной походкой направился "истоптанной колеёй к свету куполов и звону колоколов".
  Увидев, неподвижно стоящего посреди территории храма Фируза, держащего в руках, словно победный стяг, нечто, обёрнутое в материал вызывающего цвета, батюшка не на шутку встревожился.
  - Где Вы пропадали всё это время? Я начал наводить справки о Вас, - быстрым шагом, подойдя вплотную к художнику, незамедлительно посыпались скомканные и волнительные вопросы.
  Фируз молча слушал, будто выжидая.
  - Что произошло с Вашими голубыми глазами?! Они будто покрыты мыльной пеленой, а цвет вашей кожи? Она изрядно побледнела. Вы хорошо себя чувствуете? - испуганным голосом, продолжал вопрошать священнослужитель.
  -Не совсем. Вижу, слегка помутнённо и по телу бродит лёгкий озноб, но уверен, это скоро пройдёт, - твёрдо и ясно ответил Фируз.
  -Настоятельно рекомендую показаться Вам к врачу, - несколько успокоившись, услышав внятную речь, заключил батюшка, -Ах да, совсем забыл, Вашей персоной настоятельно интересовалась Елизавета. Помните, та женщина, что благодарила за отреставрированную икону?
  Фируз кивнул головой.
  - Помимо этого, у неё хорошие новости. Совсем скоро она покидает королевство Марокко. Ей наконец-таки разрешили вернуться на родину, - выдержав паузу и пристально разглядывая своего собеседника, будто пытаясь "нащупать незримые нити перемен", приумолк тот, - Что это у Вас в руках? - спустя мгновенье, сменив тему разговора, ненавязчиво поинтересовался он.
  - Я как раз хотел..., - начал было Фируз, но в этот момент, на крыльце Успенского храма, показался силуэт Елизаветы.
  - Сегодня не время смотреть на неё украдкой, тайком провожая исподлобья. Другого шанса может не предоставиться, - зажужжали в голове докучливые умозрения, колеблющие душевный покой, - Пусть случится то, чему суждено случиться, а дальше, будь, что будет! - приняв волевое решение, не мешкая, Фируз ринулся на встречу с судьбой, позабыв обо всём на свете.
  Марокканское пекло, неусыпно и неустанно находясь на стремени, вечно поджидает для расправы тех, кто решиться выйти на "просторы пустыни" с непокрытым челом. Чего уж там говорить о тех, кто едва держится на ногах. Его "солнечные всадники" вёртко и умело разят "безумных" своими раскалёнными золотыми клинками.
  Не успев произнести заветные слова, находясь в полу шаге от Елизаветы, голова Фируза закружилась, а земля поплыла под ногами. Он упал на спину, а "злосчастное полотно" накрыло его сверху, словно паранджа. Самый чёрный сон, по сравнению с другим, что пришлось пережить Фирузу, вступил в законные права.
  - К великому сожалению, я научился плавать, - с сожалением в произношение, разговаривал он с хаотично-бурящим вокруг него, белоснежным роем косматых искр.
  - Почему к сожалению? - ёрничая в ответ, отозвался взволнованный вихрь.
  - Потому что, именно сейчас самое время тонуть, - подчёркивая каждое слово, добавил Фируз.
  - Но ведь ты не боишься пойти ко дну? - звонко прозвенело в ушах.
  - Боюсь, что меня в очередной раз спасут и приведут в чувство.
  - Разве это так ужасно, быть спасённым? - стихая, шелестели искры.
  - Отнюдь, ужасно снова приходить в чувство, - произношение начинало меняться.
  - А как же смерть? - тихо-тихо, сродни дотлевающему костру, прозвучал едкий вопрос.
  - У неё нет послевкусия. Она - не наощупь. Без неё, знак бесконечность обратится в жирную точку, - отозвалось, изменившимся до неузнаваемости голосом.
  - Всё-таки тебе придётся плыть, - расплывчатым шумом, схожим с издаваемыми невнятными звуками после афонии*, издали долетело до разума.
  - Разумеется, раз уж того требует недосягаемый горизонт...
  Седьмой фантом, в мареве горящего зноя, сумраком пустынных бурь явился пред "ликом обескровленной и изрытой глубокими трещина кожи", беспрекословно взымая в дань свою десятину. Запах разведённой акварели, крупинками песочных часов просочился вдоль многолюдных улиц знойной Касабланки, невзначай принудив откашляться её достопочтенных жителей.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ: Курух
  
   Мужчина преклонного возраста, с запорошенными волосами лунно-белого оттенка, осмотревшись, увидит перед собой плотно столпившихся вокруг прихожан, уставившихся на него с неподдельным интересом. Это сонмище, молча вопрошающе, находилось в состояние некой растерянности. Он остановил взор на красивой женщине, которая, в отличии от всех остальных, показывала свою явную обеспокоенность в большей степени. В руках у незнакомки находился огромный свёрток, умело маскирующий "нутро", что трепыхалось под выцветшим бардовым сукном. Расторопно приподнявшись, мужчина пробурчал, чуждое для восприятия "достопотченнейшей публики", мужское имя: "Курух*". Указательным пальцем левой руки он ударил себя в грудь и внятно, так чтобы было слышно, повторил: "Курух".
  Толпа обомлела. Один из тех немногих, что стоял за спинами "в последнем ряду", сумев протиснуться вперёд, увидев перед собой "преображённого Фируза". С лёгким возмущением, переходящим в радостное ощущение, прихожанин разрядил обстановку: "Так это же "Белый мольберт"! Разве никто из вас не слышал о нём?"
  Осенённая Елизавета тут же вспомнила многочисленные упоминания, звучащие среди знакомых, о "касабланкском самородке живописного искусства", том, чьи картины принято считать неподражаемо-пророческими. В её памяти всплыло воспоминание, когда она мельком зацепилась взором за эти "косматые белые метели", что так фанаберно выделялись в бурлящей потоке центрального рынка.
  - Значит это и есть тот самый художник. И как раньше я не догадалась? - вихрем пронеслось в её сознание, а руки машинально прижали к телу "схоронившуюся картину".
  Не внемля многочисленным вопросам, очнувшийся, "знакомый незнакомец", продолжал твердить одно и то же, то и дело вскидывая обе руки к небу.
  -Вполне возможно, что это последствия солнечного удара или тяжёлого физического переутомления. Кто-нибудь, пошлите за врачом, - прозвучал призыв священника, - А я пока, со своими помощниками, отведу бедолагу в прохладное и тихое помещение, где ему должно полегчать.
  Приехавший врач, осматривая больного, как не старался, так и не смог получить от него ни одного ответа, кроме как: "Кухур". После чего, внимательно выслушав объяснения священника и Елизаветы, он сделал однозначное заключение: "Требуется срочная госпитализация на неопределённый срок. Лечение будет платным, так как отсутствуют какие-либо документы, подтверждающие личность. Вы готовы оплатить медицинские услуги, а также содержание больного в лечебнице?
  -Да, - твёрдо ответил священник.
  -Тогда подпишите здесь и здесь, - врач протянул документы для подписи, - Вот адрес лечебницы, по которому Вы сможете навещать его,- с этими словами, взяв под руку, растерянно смотрящего на всё происходящее, Кухура, они направились к машине службы спасения.
  -/-
   Значительную часть средств на лечение "седовласого художника" внесёт Елизавета. В добавок ко всему, тем же вечером она заложит в ломбарде единственное, оставшееся у неё украшение - обручальное кольцо, снятое с безымянного пальца левой руки.
  Что же касаемо полотна с кричащим названием "Порочная бесконечность", то его обнажат лишь единожды на линии досмотра в аэропорту, перед самым вылетом. К всеобщему удивлению, оно будет покрыто некой неоднородной слизью, по составу смешанной из паутины, пыли, копоти и золы. Вряд ли кому-либо пришло на ум, что, нанося этот специальный защитный слой, художник расплатился непомерно завышенной мерой. В последствии, полотно останется в России, где ему предрешено будет выполнить "предначертанное свыше": когда зверь из чернобыльского саркофага
  *Курух - исходя из перечня слов древних шумеров переводится, как "Счастливый".
  перегрызёт заржавевшую цепь и кинется на род людской, разинув всепожирающую бешеную пасть, "Порочная бесконечность" вовремя заслонит собою "ощетинившуюся чёрную вязь". И там, где тьма поглотит тьму, возродится новый свет! Ибо "неизлечимая холера - радиация" из заядлого приспешника смерти, обернётся в роковой час спасительной вакциной.
  -/-
   Полторы недели принудительного лечения, были потрачены в пустую, но врачи клиники не собирались просто так сдаваться. Коллегиально, вместе со своим необычным подопечным, они отправились в дом, где последние десять лет жил и трудился Фируз.
  Зайдя в тесную мастерскую, выгнав из неё, обжившиеся за короткое время, мрак и уныние, пред ними, везде, где только позволяло пространство, "красовались" недописанные хосты, валялись перепачканные кисти, несколько измазанных палитр, полупустые тюбики и баночки из-под разношёрстных красок и лаков, измалёванные листы бумаги, под которыми, лёжа на пыльном полу, "прятался, увиливающий от забот, тот самый, износившийся белый мольберт". Весь этот "позабытый миром маскарад, баламутил своим непрекращающимся весельем" гнетущую домашнюю обстановку.
  Кухур смотря на всё это, только и делал, что иронично улыбался. За тем, выйдя на улицу, где к тому времени порядком скопилось множество не только соседей, но и обычных зевак, они остановились у "знаменитой экспозицию на ржавых гвоздях и вечно голодной бренчащей жестянки".
  -Фируз! - выкрикнул кто-то из собравшихся, - Что с тобой стряслось? Мы сильно волновались, услышав о твоём недуге.
  - Это же я - Салих, твой сосед, - с этими словами из толкотни вышел рослый мужчина и протянул руку "Белому мольберту".
  Кухур по-доброму посмотрел на незнакомца и от чего-то попятился назад. Его магический взгляд, устремлённый в сторону "зрителей", талдычил об одном: "Мне не понять, откуда вы все меня знаете, но я, готов отдать голову на отсечение, что вижу вас, как и это место, впервые".
  То, что должно было стать всеобщей потехой, обернулось тревожным опасением.
  Врачи, понимая нецелесообразность продолжения эксперимента по "оживлению кладези стёртой памяти", на скоро объяснили собравшимся, что надежда на поправку достаточно велика, но больному понадобится покой и планомерное прохождение индивидуального курса выздоровления. После чего, жители великодушно расступились, провожая задумчивыми мыслями, "уплывающее в неизвестность помутневшее облако, окружённое белыми халатами".
  -/-
   Опасаясь нарушить, как казалось врачевателям, зыбкое состояние пациента, они деликатно и монотонно продолжали искать верный диагноз. Кухур, то и дело пытался донести всевозможными знаками правильное направление по решению возникших сложностей. С помощью своего, набившего оскомину, имени, он подсказывал им, в чём отгадка. Но, как обычно бывает, то, что лежит на поверхности, вечно ускользает от замыленного взора.
  Собирая любую информацию о "редчайшей хвори" по мельчайшим крупицам, на помощь были привлечены не только профессора медицины, но и деятели марокканской науки, лингвисты и даже иностранные специалисты. Теории о новом виде реинкарнации, догмы о необъяснимых приступах амнезии, неслыханные синдромы о редкостных заболеваниях, чего только не услышали стены больницы за время пребывания там "пекулярной особы".
  Так, один из теоретиков додумался захватить с собой географическую карту миру. Кухур, спокойно созерцая со стороны, как тот раскладывает её на письменном столе, крадучись подошёл к разноцветной бумаге и не задумываясь ткнул указательным пальцем на крохотные очертания островов, расположенных в Тихом океане.
  -Инанна! - вскрикнул он, как изумлённый младенец, подкрепив звучное словцо своим фирменным жестом.
  На крик тут же сбежались все, кто был в тот день на работе, и добрая весть молниеносно разлетелась по сторонам.
  Кухур долгое время бегал вокруг стола, где лежала карта. Размахивая руками то вверх, то вниз, изображая огромную птицу, он без устали тараторил одно и тоже: "Кухур - Инанна. Кухур - Инанна".
  Подробное изучив информацию о месторасположение островов, племенах населяющие их, языках, на которых те разговаривают, прикрепив к этим данным "порхающего от счастья по палате ликующего больного", врачи, разведя руками, единогласно постановили: "Нужно вести нашего подопечного на эти острова. Но как!?"
  Пришлось обратиться к сильным мира сего. И вот, благодаря помощи старейшин Касабланки и с благоволением небес, пройдя, не без зацепок, небоскрёб бумажной волокиты и гору камней преткновения, удаётся оформить все необходимые документы и по ним, приобрести билеты на самолёт, как для "многоликого белого пера", так и для сопровождающего его доверенного лица.
  В августе 2005года, именно в те дни, когда решалась дата вылета Кухура на "родную землю, на другом краю света, вспыхнули демонические глазницы у, жаждущих кровавой мести, тропических ураганов.
  ...саркастическая привычка: прикрывать свою истинно-изуверскую суть, милыми женскими именами, свирепо защёлкивая в отвратительном жерле всё живое, что попадётся им на пути...
  Вылет, в связи с этими трагичными событиями, пришлось перенести на первую декаду октября. В ночь с 7 на 8 октября белый лайнер парил над облаками, а под его крыльями, "терзая и уродуя землю, чёрный саван наотмашь махал своей бесщадной косой". Землетрясение в Пакистане безвозвратно унесло по подтверждённым данным более восемьсот шести тысяч жизней. В Индии, около полутора тысяч, оставив без крова более четырёх миллионов жителей, беспощадно стирая с лица земли целые населённые пункты.
  Так, наш немногословный странник отправится на другой конец света, в погоне за призрачной мечтой, преследуемый "пагубной рябью тёмных вод".
  Кое как, преодолевая языковой барьер, изменившиеся климатические условия и бесчисленные затруднения, возникающие то и дело на петляющем маршруте, приближающего к заветной цели, двух отважных паломников, не переставая, им светил не гаснущий маяк надежды.
  Добравшись на перекладных до столь долгожданного и родимого места, Кухур первым делом церемониально приветствовал своих соплеменников своеобразным голосовым звуком и вскинутыми к небу обеими руками. Племя Инанны обомлело, воочию увидев одушевлённое знамение предков: "пеннорождённый Паросский мрамор".
  Оклемавшись от внезапности, срочно послали за вождём.
  Скорбную весть, которую принёс "омрачённый посыльный", своей необратимостью сотрёт с небесного небосклона свечение одного из далёких созвездий, напоминая о том, что любому началу всегда положен конец.
  - Вождь, отравился в угодья многоликих белых лун, забрав у нас звучание своего неповторимого голоса. В добавок ко всему, то белое перо, что так бережно хранилось в его хижине, бесследно исчезло, - прозвучало на шумерском диалекте.
  Все, как один, жители племени, с загорелыми телами и волосами цвета айвори, украшенные перьями альбиносов хохочущей Кукабарры*, окружили "новоиспечённого правителя" и в унисон преклонились перед ним.
  
  *Кукабарра - род птиц семейства зимородковых; обитают в тропиках и редколесье Австралии и на Новой Гвинее (по одной из легенд, по просьбе Бога, кукабарра разбудила людей своим громким смехом, дабы те, любовались восходом солнца).
  - Народ Инанны рад твоему возвращению, - протягивая венец из перьев птицы счастья, молвила самая пожилая женщина.
  Провожатый, что проделал с Кухуром, сие нелёгкое путешествие, созерцал за
  Незабываемо-колдовской сценой, остолбенев, с разинутым ртом. Придя в сознание, после окончания торжественной церемонии приветствия, он подошёл к Кухуру и, по-дружески обнимая счастливого островитянина, произнёс: "Вижу, что ты обрёл свой отчий дом. Я этому несказанно рад, Кухур. Теперь прощай".
  Кухур одарил его доброй улыбкой и кивнул в знак благодарности и расставания.
  -/-
   Тем же вечером, собравшись вокруг огромного костра, инаннцы праздновали знаменательное событие, "свалившееся с небес на их белые головы". Пронзающие воздух песни, первобытные танцы, заразительный детский смех и озаряющая сила огня, своей магией сорвали ненавистную пелену с глаз Кухура, одарив "блуждающие впотьмах" очи жёлто-тигриной силой.
  Он и не заметил, как отключился той лучезарно-незабываемой ночью. Его глубокий сон, обладал свойствами исцеляющей жизненной силой. Проснувшись, он ощутил такую благодать в своём теле, будто его организм родился заново. Мысли и помыслы оказались кристально чисты, а сердце наполнено долгожданной идиллией. В нём, "райским эдемом", расцвела любовь ко всему, что его окружало. Ни почему, ни за сколько, ни за что - сияла в мужских глазах ипостась её облика.
  - Когда исчезла луна и взошло солнце, ты стал единым целым с нами и нашим островом, - пролилось нежное женское звучание. - Иди за мной. Время услышать легенду, - добавила, пришедшая за ним, дочь былого вождя.
  Там, на стыке границ земных стихий, где океанская пена ласкает белый песок, а солнечные лучи заигрывали с неугомонным ветром, их ожидали пятеро почтенных инаннцев.
   -Теперь смотри и запоминай, - шепнула ему на ухо девушка, - Исконная легенда, перекочёвывающая из поколения в поколение, передаётся особым образом: она рисуется на белом песке, близ синей глади, в преддверии бессонной ночи, той самой, что лелеет в своей колыбели малютку-тишину, отдавая безмолвные приказы могучим волнам, вовремя стирать с поверхности песка, то, что хранится в строжайшей тайне.
  Все вместе, они разместились на берегу, сформировав подобие формы круга.
  И вот началось повествование, сопровождаемое особыми песочными миниатюрами: "Она вылупилась из яйца и тихо запищала. Её родители не могли нарадоваться, глядя на это чудо. Первый месяц они неустанно щебетали вокруг неё, а потом бесследно исчезли.
  Птичка, своим окрасом и оперением разительно отличалась от всех остальных пернатых, обитавших в той роще. Это и сыграло с малюткой злую шутку. Ей отвели роль главного посмешища. Но юная пташка вовсе не собиралась сдаваться под натиском неиссякаемой злобы своих собратьев. Каждый вечер она, набираясь смелости, исполняла своим ангельским голоском чарующие песни. От её божественной трели благоухали цветы, шелестела трава, наполнялись влагой листья, а солнцу не хотелось уходить за горизонт, не дослушав до конца мелодий, завораживающих слух.
  Другие птицы, разжигая зависть в своих сердцах, ещё больше возненавидели крохотную птаху и конце концов изгнали её из рощи, пригрозив жуткой расправой, если ещё хоть раз услышат эти отвратительные писки.
  Облюбовав просторы бескрайних степей, птичка, паря над землёй, продолжала петь о любви, счастье и безоблачном мире, чем привлекла к себе внимание куда более грозного врага. Ватага первобытных охотников решила заманить "своевольную певунью" в умело расставленные силки. Подлетев к замаскированным капканам, она сразу почувствовала неладное и резко взметнулась к небесной глади, отчего пуще-прежнего разозлила любителей лёгкой наживы. Чем выше она поднималась, тем больше стрел и копий летело вслед за ней, подстрекаемые жгучей похотью расправы, губя и истребляя всех невинных, кто случайно угодил под "неистовство птицеловов".
  Как только блики ничтожных мгновений недосягаемой высоты стали осязаемы, один из убийц, обладавший извращённой техникой стрельбы из лука, выпустил чёрную стрелу с отравленным остриём наконечника. "Хладнокровная смерть" насквозь пронзила левое крыло. Вздыбленные порывами воздушных потоков, окрашенные в алый цвет, пёрышки разлетелись в разные стороны.
  Ярые стрелки, втаптывая грязными ногами "измазанные перья заносчивой самозванки" в сырую землю, глумясь и корча рожи, подстрекали к подражанию своих несмышлёных детей.
  - Впредь, будет не повадно так высоко летать над нашими головами и распевать мерзопакостные куплеты. Ишь ты, возомнила себя не весть кем! - ерепенился, самый "ловкий мастер своего дела".
  Раненую птицу подхватил тёплый фён*, унеся подальше от прокажённых мест к далёким берегам. Обессилившую пташку, найдёт беловолосый островитянин и отнесёт к своему вождю. Птицу выходят, обезвредят яд, попавший в организм, и залечат перебитое крыло. На удивление, очень быстро окрепнув, она совершит свой, неимоверно желанный, отрыв от земли. Жители острова, наблюдали за её парение со слезами счастья.
  Однако страх и боязнь, быть вновь поверженной нечеловеческой злобой, явится незримой преградой на пути к освоению запредельной высоты.
  Каждое утро, в знак искренней благодарности, белая кроха, своим пением, будила солнце.
  Именно поэтому, инаннцы просыпались с улыбкой на лице, которая не сходила с их загорелых красивых лиц на протяжение всего дня.
  Счастье, как-то раз заглянув на этот остров, сделало его своим излюбленным местом времяпрепровождения. Казалось бы, что вместе с островитянами, птица обрела вожделенное равновесие, но зов небес всесилен, а магнетизм вселенной запределен".
  Когда легенда закончилась, Кухур ощутил приближение, той самой бессонной ночи.
  -/-
   Остров принял Кухура ни как иноходца, он открыл перед ним все сторожевые двери, обнажил все укромные места, поведал все сокровенные истории, познав которые, первооткрыватель, становился неотъемлемой частью единого целого.
  Наслаждаясь многочасовыми прогулками, утопая в дыхание океанских ветров, замирая от щедрот природной красоты, вкушая неведомые ране плоды, Кухур часто оставался наедине с окружающим миром. Этот мир был для него всем и даже более того.
  В одно из таких приватных свиданий у него, видимо от неисчерпаемого потока душевного изобилия, резко закружилась голова. Медленно опускаясь на белый песок, сгибая руки в локтях, а ноги в коленях, покладисто принимая своими телодвижениями позу медитирующего, он присел. Солнечный свет, падая на него, преломился. Тень, улучив подходящий момент, падая на сушу, своим очертанием походила ни что иное, как на четырёхрукое божество, прячущееся за белоснежными цветами лотоса, богиню счастья - Лакшми*. Кухур закрыл глаза, сделал глубокий вдох, задержал дыхание на какое-то время и с наслаждением выдохнул. Не успев открыть "тигриные зарницы", он почувствовал ни с чем не сравнимую лёгкость.
  -Что это со мной? - полюбопытствовал его внутренний мир.
  Позабыв о страхе, он "продрав зажмуренные очи", поймёт, что парит в метре над землёй. Дебютный отрыв от поверхности был нежданным и уж тем более негаданным. Именно высшая степень одухотворённой любви породила то, что обычные люди назвали бы: "Не может быть!". Медитация, как внезапно, изменившаяся до неузнаваемости, новая материя, разверзлась пред разумом, разнося в пух и прах все константы земной гравитации. Отталкивающая плоскость, некогда считавшаяся центром притяжения,
  *Фён - порывистый, тёплый и сухой ветер, дующий с гор в долину.
  *Лакшми - богиня благополучия, изобилия, процветания, богатства, удачи и счастья в индуизме.
  буквально на глазах утратила свою, орошённую постоянством, притягательность.
  Непостижимая страсть к пленительному парению, вселилась без спроса в "излучину пудового ядра".
  -И каким образом, мне теперь вернуться обратно? - задал глупый вопрос пытливый разум податливой душе. Не успев дождаться провокационного ответа, растерявшаяся человеческая субстанция, в мужском обличии, смачно шлёпнулась "на обетованную пятую точку".
  Не отряхиваясь, взъерошенный и сконфуженный, он прямиком направился к почтенным инаннцам, в надежде услышать достоверное толкование всего того, что образумит трепещущий и сумбурный хаос, в одночасье воцарившийся в светлой голове.
  - Не уж то все обитатели "магического Альбиона", таким образом проводят своё свободное время? - размышлял он, стремглав преодолевая расстояние до, ставшего до боли притягательным, крохотного поселения.
  Эмоционально рассказывая о произошедшей с ним "невидалью", "почтенные головы", внимательно слушали Кухура, постоянно переглядываясь. После окончания повествования "невероятной истории", они не на шутку призадумались. Так, не произнося ни звука, пролетело несколько витков тишины, после чего, один из беловолосых старцев поднялся и демонстративно развёл руками, в знак отсутствия какого-либо объяснения.
  -Значит мне не поверили?! Да и как поверить в подобное? Остаётся лишь одно: повторить мою "невесомость" у всех на глазах, - погружённый в раздумья, Кухур брёл к своей хижине, - Тогда, ни у кого не останется и капли сомнения в моей правоте.
  Дождавшись восхода солнца, он отправился на вершину одной из возвышенностей. Приняв правильную позу, медитирующий инаннец, поправлял на голове венец из белых перьев птицы счастья. Место подбиралось с особой тщательностью, чтобы "неземное парение" было видно сразу всем её обитателям из разных точек острова. Но как бы Кухур не старался, ни в этот прекрасный день, ни последующие за ними две недели, долгожданного события так и не произошло.
  -Не могло же мне всё это присниться? - терзаемый пресловутыми домыслами, утратив покой и сон, маялся он днями и ночами.
  Заметив ухудшающиеся состояние своего соплеменника, жители обратились к нему со словами: "Кухур, ты забыл, когда в последний раз улыбался. Твои глаза наполнились тяжестью. Твоё сердце спряталось от любви. Стряхни с себя бремя тревог и начни дышать полной грудью".
  Глядя "на чистые сердца своей большой и дружной семьи", слушая искреннюю и мудрую речь, чувствую неподдельную заботу, ему вдруг стало значительно легче.
  В итоге отбросив все сомнения, а также желание кому-либо что-то доказывать, "белый вождь" возобновил свои "оздоровительные прогулки" по петляющим и нетоптаным тропкам "земли далёких предков". И вот однажды, утомлённый приятной истомой, почва под его ногами будто размякла, разум отключился от реальности, а ветер семи морей, сродни притаившемуся разбойнику, ожидающему команды своего главаря, поднял на своих могучих крылах "белое перо". Раствориться в безмятежной неге живительного простора - это ли не запредельное человеческое счастье?!
  Неподалёку, от парящего по ветру "божества", пробегала загорелая ватага ребятишек. Увидев "Кухура", они, одновременно громко крича и сверкая пятками, помчались за взрослыми, дабы те запечатлели, как свободно и легко в радужном небе вьётся "беспечный воздушный змей".
  Через какие-то считанные минуты почти всё племя Инанны, выпучив глаза, с поднятыми к небу руками, лицезрело "картину маслом": перед ними, во всём своём великолепие, не обращая внимания на довольно-таки комическую позу, в переливах ласкающих солнечных лучей, словно легендарный идол, в воздухе реял их "белый вождь".
  
  -/-
   С того самого нетленного момента, ни дня не обходилось без полётов над подлунным миром. Кухур не только сам кружился над "грешной и незыблемой", но и со временем, благодаря постоянной практике и повышению уровня мастерства, он научился притягивать к себе крупинки белого песка, капли прозрачной воды, сочные листья растений, крохотных насекомых и мельчайшие океанские ракушки, что очутились на берегу. Вся "массовка" вилась вокруг него в неугомонном хороводе, до тех пор, пока "чародей не наиграется ею вдоволь".
  ...чем больше песчинок падало через узкую горловину на дно сосуда песочных часов, тем сильнее становилась сила притягательности белоснежной невесомости...
  Чудачества клочка земли, затерявшегося среди океанских вод, пропитанного глубокой атмосферой амбры океанских глубин, солью розы ветров и кристально-чистым воздухом, являли себя по всюду, где пульсировало "воссоединение с запредельным".
  Кухур ни раз своими призывами и жестами предлагал жителям племени, чтоб те наконец-то присоединялись к нему, но в ответ "счастливые улыбки" пятились назад, давая понять, что им не доступна "магия белого пера".
  -Что вас останавливает?! - гулко доносилось с небес на землю.
  -Нам доставляет великое удовольствие любоваться чудесами живой легенды, но стать с ней вровень, нам не суждено, - трепетно отзывалось в ответ.
  -/-
   Черёд смены сезонов проходил невидимой для глаз, но резвым для земного шара, бурным потоком весенних ручьёв. Три года счастья пролетели "сломя голову".
  К тому времени цвет волос Кухура преобразился до жемчужно-белого, напоминая, то самое природные свечения, коему выпала честь изощрённо освещать праведное чало, подобно нимбу. Постигая "ремесло космических светил", Кухур время от времени посвящал, собравшихся возле догорающего костра, соплеменников в сокровенные таинства зарождения вселенской истины.
  -Знаете почему гаснут старые звёзды и появляются новые созвездия? - задавал он философский вопрос, и тут же на него отвечал, - Те, кого не стало здесь, благодаря бессмертию души, возродили "новое биение" в затуманенном пространстве. Утратив кого-то на земле, мы, опрометчиво считаем это непомерной платой, преждевременно позабыв о изначальном: наш путь куда более неиссякаем, нежели нам представляется. Завтра вам предстоит удостовериться в том, что вы услышали ныне.
  По всем приметам, в день отречения среднего летнего месяца от своего правления и наступления царствования его старшего приемника-собрата, жители племени ожидали явления лунного затмения. Но в урочный час, 1 августа 2008 года, рождённое близ залива Королевы Мод*, сопровождаемое появлением на небесном небосклоне ярчайших звёзд и планет, десяткам устремлённых к небесной глади зениц, снизошло куда более прозорливое действо. "Чёрная, как смоль, маска владыки" полностью закрыла лик лучезарного вельможи - Солнца.
  -Мне пора, - многозначительно указывая указательным пальцем в небо, обратился "проповедник трёх миров" к толпе , - Слышите, как оно шемчет: "Твоё крыло давно зажило. Лети высоко-высоко. Теперь тебе нечего ничего не угрожает".
  Он встал и, низко поклонившись инаннацам, добавил: "Примите мой венец из перьев и волос, что является нитями продолжения всего живого. Возьмите знаки моего владычества, горящие в ночи тигриные глаза, что накрывают сумраком страха перед неизвестностью, но вспыхивают, в самый тёмный час, спасительным огнём. Берите моё ожерелье, наделённое вечно зовущим голосом звёзд, преодолевающий толщи безмолвной тьмы. Ловите мою двойную подвесу, символизирующую сияние негаснущих созвездий и олицетворяющую компас веры. Держите мои золотые запястья, те самые ожоги,
  *Залив Куин-Мод - залив Северного Ледовитого океана на северном побережье Канады, между полуостровами Кент и Аделейд территории Нунавут.
  напоминание о неминуемой боли, которою, как не остерегайся, но испытать всё же суждено. Владейте сеткой с груди, сотканную стуком сердца, так притягивающим любовь, что исконно воскресает из пепла. И не забудьте про повязку с бёдер, что подобна бесполой мантии, примерив которую, плоть делает свой выбор. Я покидаю вас совершенно свободным, дабы со временем возродиться вновь, чтобы заключить священный союз с новой, невиданной доселе, материей.
  Безупречное белое облако из невесомых и "красноречивых" перьев Кукабарры поднялось к колдовскому горизонту и растворилось от взбалмошного дуновения крыльев ангелов. "Штрихпунктирная походка" живородящей искры, сияющей ярче всех планет, гипнотически, влекла за собой. В её повадках и манерах нет места "если бы", засим, обожествлённая и всепрощающая, она превращается, в стремительно пронизывающую время, ослепительную комету.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ПОСЛЕСЛОВИЕ
  
   Если бы не "вспомогательные красные флажки" литературного жанра, то боюсь, что до твоего тонкого восприятия, сумбурно донеслись бы весьма странные обрывки из недр сумасбродства. Того самого, что страдает приступами бурной фантазии или того хуже, психическим расстройством. В таком случае, чтение превратилось бы в сплошную муку, схожую с расшифровкой ребуса, состоящего из докучливой рецептуры никудышнего периферийного фельдшера, перемешанное с бреднями беспробудного пьяницы, который в своём хмельном угаре, сумел исковеркать не только все имена и лица, но и умудрился приурочить сию галлюциногенную химеру к историческим датам и событиям прошедших времён.
  Впрочем, о чём это я?
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"