Ильяшенко Владимир Федорович : другие произведения.

Любви торжество

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
     Любви торжество.
     Новелла.
     
     АНТОН
     
     
     Антон любил точные науки, а уж математика давалась ему совсем легко, и задачку, условия которой были написаны на классной доске, он давно решил. Только, упорно продолжал делать вид, что еще занят ею. Склонив голову над тетрадью, он украдкой наблюдал за сидевшей наискосок, в соседнем ряду парт, Настей Гуровой - самой красивой девчонкой не только их класса, но, может быть, и всей школы. Она снова и снова что-то высчитывала, однако результат ей, видимо, не нравился.
     Вдруг Настя замерла и тут же резко обернулась к нему, словно ее громко окликнули с этой стороны. Неожиданно для их взгляды обоих слились! И пока оцепеневший Антон пытался понять, что произошло, Настя, с усилием разорвав это таинственное единение, так же резко отвернулась назад, к своей тетрадке, нечаянно толкнув при этом соседку по парте. Та прочертила на листке с задачей рваную линию с кляксами.
     - Слышь, ты, лошадь! - громким шепотом возмутилась острая на язык Нинка. - Ты когда в следующий раз копытами махать будешь, заржи наперед, что б я тетрадку спрятать успела!
     За соседними партами начали тихо хихикать, ожидая от Насти достойного ответа. Но та, на удивление им, осталась неподвижно сидеть, словно замерши, не проронив ни слова.
     - Девочки, тихо! Не мешайте другим! - строгий оклик учительницы кинувшей взгляд в их сторону положил конец инциденту.
     Антон же весь пылал, как пожар, и был обеспокоен только тем, как бы поскорее, до звонка на перемену, погасить это пламя. Весь остаток дня он не посмел, даже украдкой, посмотреть в сторону Насти: ощутил в ее взгляде, что она - высокомерная, самоуверенная, нарочно не замечавшая его в последние недели - на самом деле может быть и другой! Такой, о которой он уже догадывался и, даже, несколько побаивался: способной ответить чувством на чувство! Но как такое возможно? Значит, его ощущения оказались верны и Настя...
     
     ***
     
     Антон завидовал Славке Волошину за его легкий характер, постоянную веселость, за то, что Славка всегда был центром любой гурьбы ребят. По-юношески робкому Антону это было недоступно из-за стеснительного характера. Хотя и к нему тянулись благодаря его доброжелательности и умению поддержать, когда кому-то из ребят приходилось плохо. В такие минуты - все это знали - Антон как-то незаметно оказывался рядом и мог, буквально двумя-тремя фразами, исправить, казалось бы, совсем горькую ситуацию. За эту необычную для такого возраста черту его любил весь класс. Но не всякий день с его друзьями случались горести, а повеселиться они, как и любые школьники, были готовы всегда.
     Вот и сейчас, когда Славка с легкостью бумажного самолетика отделился от группы застенчиво стоявших ребят, первым подбежав к девчонкам, буквально выхватил Настю из общей группы и начал с ней танцевать, Антон вновь почувствовал, на сколько он уступает этому задорному, бесшабашному однокласснику. Он не злился на Славку - только завидовал его естественной раскованности, позволявшей тому свободно поступать, как постеснялись бы вести себя друге ребята. Антон не обращал внимания на то, что один за другим его одноклассники подходили к той же стайке девочек, потихоньку заполняя новыми парами небольшое пространство полуподвального помещения дворового форпоста, где они собрались классом на тематический вечер, заканчивавшийся, как обычно, танцами.
     С каждой новой грампластинкой робевших вначале танцевать мальчишек оставалось все меньше, но Антона не огорчало неумолимо надвигавшееся одиночество. Он, всего лишь, то и дело, принимался делать вид, что рассматривает помещение. Однако предметов в нем было так мало, что ему постоянно приходилось прятаться в угол, к небольшой очень простенькой модели кораблика.
     - Антон, давай я тебя танцевать научу, - она взяла его за руку, уводя чуть в сторону из угла. - А то уплывешь от нас на своем кораблике, пока мы тут все веселимся...
     Как так получилось, что Настя осталась без партнера, было для него сущей загадкой: когда поставили очередную пластинку, он снова отвернулся к спасительной модели. Но Настя! Настя, у которой всегда был наготове целый шлейф кавалеров, что бы ей ни приходилось делать: вытереть ли классную доску, когда дежурила; нести ли портфель, когда шла домой; а, уж, что бы потанцевать...
     И только возникшее вдруг, уже знакомое, незримо связывавшее с ней чувство, подсказывало, что она специально устроила так, чтобы побыть с ним хоть несколько коротких минут танца.
     - Эту руку не так... вот... теперь - становись... нет, смотри, вот так... теперь - чуть влево... - Настя показывала ему шаг за шагом приемы и па медленного танго, в котором они постепенно закружились. - Не молчи. С девушками надо разговаривать, когда танцуешь.
     - О чем?
     - О приятном.
     - А что тебе приятно?
     - А ты угадай, - Настя внезапно потупила взор.
     Антон чуть не проговорился, но, вовремя себя остановил, сказав ей почти невпопад:
     - Из тебя хорошая актриса получится.
     - Ты посмеяться решил? - возмутилась, было, Настя на двоякий смысл фразы.
     - Нет, я слышал, как ты Нинке говорила, что хочешь в театральное поступать.
     - Когда?
     - Когда школу закончишь, конечно.
     - Антон, ты - балда! - смеясь, сказала Настя. - Я спрашиваю, когда слышал?
     - Давно уже. А что, это важно?
     - Теперь, наверно, нет. Просто, я ей еще говорила, что, может, школу искусств закончу. Но потом передумала. Вот и спросила тебя, когда ты слышал.
     - А зачем ты в школу искусств хотела?
     - Я же рисую, ты что, не знал?
     - Знал, конечно, - Антон замялся от своей оплошности. - Ты же стенгазету рисуешь, но я и не думал, что тебе это может нравиться.
     - Ну, стенгазету не я рисую, а Мишка. Я только помогаю, но рисовать люблю. Странно, что ты не знал. Мне, даже, каждый год краски дарят. Акварельные, правда. Только вот я больше цветными карандашами графику рисовать люблю, хотя никто это всерьез не воспринимает, а набор у меня совсем маленький. Несколько уже совсем стерлось, - уточнила она почти грустно.
     Музыка кончилась, и они разошлись по своим группкам. Ребята, с интересом посматривавшие вначале танца, как Настя сама вызвалась учить Антона, стали было любопытствовать на этот счет, но увидев, что она до самого конца вечера не проявила более к нему ни капли интереса, решили, что это была просто ее причуда. Антон делал вид, что думал так же, но, на самом деле, склонялся к другому объяснению.
     
     ***
     
     Он подсмотрел дату ее дня рождения в классном журнале - она была в начале следующего учебного года - последнего из их школьных лет, и Антон решил собрать денег на задуманный им подарок. Копил планомерно, но все же пришлось обратиться к отцу, чтобы он немного добавил. Тот даже не спросил, зачем ему такая незначительная сумма - просто достал кошелек, и отсчитал, сколько попросил сын.
     И вот тогда Антон купил эту, самую большую коробку цветных карандашей с выдвижной, на ленточке, подставкой!
     В день рождения Насти, придя в школу раньше всех, он положил коробку ей в парту поглубже. Потом ушел в конец коридора и, поглядывая из-за угла, дождался, когда в класс вошло человек десять. После этого зашел сам.
     
     Настя прибежала почти ко звонку. Нарядно одетая, слегка порозовевшая от спешки она была просто неподражаема своей свежестью юной именинницы. Быстро достав из портфеля все, что было нужно для урока, сунула его в парту. Портфель не помещался. Не совсем, но на столько, что она обратила на это внимание. Прозвенел звонок, ученики встали поздороваться с вошедшим учителем, и Настя, воспользовавшись общим движением, просунула руку за портфель. Нащупав коробку, она, уже садясь, вынула ее и положила на колени. Еще раз, осторожно ощупала рукой внутренности парты, но, ни записки, ни открытки, ни какого-нибудь иного поздравления там не было. Сидевшая рядом Нина с интересом покосилась на карандаши.
     - Подарили... взяла показать, - одними губами, быстро найдясь, выдумала объяснение Настя, и потянула за ленточку, на всякий случай, прикрывая рукой выдвигавшуюся подставку. Но и там, кроме красиво заточенных, аккуратно разложенных по цветовой гамме трех рядов новеньких карандашей ничего не было. Весь урок она просидела напряженно, словно ожидая, что сейчас произойдет что-то очень для нее важное. Нина рассмотрела под партой набор и завистливо похвалила подарок.
     На перемене большинство ребят подошли поздравить ее с днем рождения. Антон же, боясь выдать себя с головой, так и не решился на это, постояв для приличия сзади всех. Прошла и вторая перемена и третья...
     Это случилось в конце четвертого урока, когда учитель физики, глядя в свои записи, начал диктовать длинное домашнее задание, а весь класс пытался успеть его записать. Антон вдруг понял, не увидел, а именно ощутил, что Настя, вместо того, что бы писать как остальные, наклонив голову, смотрит в его сторону, ожидая, что он это почувствует. И он поднял глаза навстречу.
     Вокруг, низко склонившись, дружно скрипел перьями полный состав их десятого класса... откуда-то издалека, немного из другого мира, доносился монотонно-вялый голос учителя... и сквозь всю эту призрачную реальность на Антона смотрела его настоящая Настя. В чуть тронутых слезой глазах сиял весь мир ее души...
     Никто не обратил внимания на этот совсем короткий для остальных, и столь длинный, как целая часть судьбы для них двоих, отрезок жизни, навсегда объединивший их волшебным чувством. Мгновенье их самого драгоценного свидания окончилось. Они ощутили это и вместе отвели глаза, каждый - запечатлев в себе другого.
     
     Антон так и не подошел к ней в тот день: он догадался, что слова между ними теперь ничто не значат. И когда потом, в будущем ему становилось иногда совсем скверно, он возвращал себя к этому ее взгляду, что бы умыть от боли свое сердце ее, так и не пролившейся, но все же подаренной ему слезою счастья.
     
     ***
     
     - Ты волнуешься? - недоуменно спросил Антон Настю, бубнившую про себя стихотворение. Они стояли за занавесом сцены актового зала школы, на которой пел квартет девочек из параллельного класса. На торжественный вечер в честь Дня Победы собралось так много родителей, что детям, в основном, приходилось стоять под стенами и в проходах. Через один номер Настя должна была читать стихотворение "Зоя".
     - Да.
     - Перестань, ты же лучше всех в школе читаешь!
     - Я... это такое... выступление... Тошка, я загадала: понравится всем - точно актрисой буду.
     - Понравится. Я знаю. Ты только...
     - Людей много... кашляют.
     - А ты внимания не обращай, ты... Макаренко расскажи, - на задней стене актового зала висела картина, изображавшая знаменитого педагога, среди его же воспитанников. - Их там немного, на картине, и... не кашляют...
     - Гурова, готова? - полушепот старшей вожатой заставил их обернуться. - Антон, где Славка? Не хватало, что бы он мне еще речовку сорвал. Поправь значок нормально, - добавила она, показывая на покосившийся Настин комсомольский значок.
     Та спохватилась поправить, но значок так и остался в ее руке. Она подняла испуганные глаза на вожатую - на форменном фартуке блеснула оторвавшаяся крепежная булавка. До выхода оставалось полномера, а декламировать "Зою" без комсомольского значка никто бы ей не позволил! Стоявшие рядом ребята растерянно, ничего не понимая в происходящем, смотрели на Настю, из глаз которой от досады готовы были брызнуть слезы.
     - Я же загадала... - одними губами прошептала она.
     Антон как-то очень быстро отстегнул свой значок и протянул ей. Старшая вожатая перехватила его и, быстро сняв сломанную застежку, натренированным движением моментально пристегнула значок Насте на платье.
     - А ты как же?
     - Я успею у Юрки забрать, их хор уже выступил. Ты главное Макаренко... Макаренко рассказывай... - продолжал он в спину гордо вступившей на сцену Анастасии.
     - "Всё небо объято грозою, Стрельба в Подмосковье слышней. Прощается школьница Зоя..." - слушали, притихнув, и переполненный зал, и ребята за сценой выразительную Настину декламацию. Слушали все... кроме Антона. Он не воспринимал знакомых строк, произносимых ее голосом - он нежно сжимал спрятанный в карман, согретый своею рукою сломанный комсомольский значок...
     
     ***
     
     На выпускном вечере Антон все же решил пригласить ее на танец. В первый раз за свою школьную жизнь он подошел к Насте с твердым намерением дождаться, когда среди всех окружавших ее и дожидавшихся своей очереди ребят, она, наконец, выберет его. Неловко став чуть боком, он повернулся к ней в тот момент, когда трое оказавшихся поближе парней, приглашающее протянув руки, чуть ли не хором продекламировали: "Настя, можно...", и его тихий, невнятно произнесенный зов безнадежно потонул в этом бурном потоке юношеской настойчивости. Но произошло то, чего никто из них не ожидал: Настя, заметив кого-то в отдалении, повернулась туда, подвинулась чуть в сторону между расступившимися перед ней ребятами, приветственно махнула рукой поверх голов, и конце этого сложного маневра, непонятно как оказалась лицом к лицу с Антоном.
     - Конечно, Антон, - и они закружились по залу.
     - Ты уже хорошо танцуешь.
     - Меня Юрка в кружок затащил. Сказал, что нельзя таким медведем оставаться.
     - Правильно сделал. В жизни все надо уметь.
     - Ты все-таки уезжаешь поступать в свое театральное училище?
     - Оно пока не мое, но очень надеюсь, что будет.
     - Я уверен - ты пройдешь. Кого еще на актрис учить, как не таких?..
     - Ну что ты! Внешность там - не самое главное.
     - Но и не последнее!
     - А ты? В металлургический?
     - Да, подаем с Юркой на технологический факультет.
     - Жаль расставаться... последний вечер, вот...
     - Да, тоскливо как-то...
     - Провожать пойдешь?
     - Обязательно, мы все...
     - Я не за всех спрашиваю, Антон, а за тебя, - Настя заглянула в его глаза.
     - Да.
     
     Потом они с ребятами вышли на площадку пред дворцом культуры, много шутили и веселились, не замечая последних пролетающих минут прощания со школой. А когда вернулись в зал, то поняли, что балл подошел к концу и все выпускники постепенно выходят на улицу, погулять своими классами до рассвета. Юрка задержался сзади и Антон, поджидая его, встал почти в проходе, обводя взглядом зал, всматриваясь, на прощанье, в знакомые лица преподавателей и бывших уже школьников, а, заодно, выискивая одноклассников, что бы присоединиться к ним. Некоторые пары еще продолжали двигаться в затухающем ритме, и когда танец окончился, он увидел Настю, которая, вместо того что бы вернуться на место к друзьям, вдруг заспешила на улицу. В тот момент, когда она быстро проходила мимо него снова зазвучала музыка, и Настя, словно что-то вспомнив, собралась, было, пойти назад, но, повернувшись к оказавшемуся рядом Антону, предложила ему:
     - Давай еще потанцуем.
     - Давай.
     Они тихо закружились в медленном танце, теперь уже ничего не говоря, лишь изредка заглядывая друг другу в глаза и отвечая только им понятным взглядом на взгляд.
     Антон был единственным среди всех выпускников школы, кого она пригласила на танец сама.
     
     ***
     
     Наутро после его дня рожденья - накануне стало известно, что они с Юркой зачислены в институт и, поэтому, праздновали весело - он получил извещение о пришедшей на его имя бандероли. Теряясь в догадках, Антон побежал на почту, где получил небольшой пакет. Он был от Насти! И отправлен из того города, где она поступала в театральное училище.
     Вернувшись домой, он с нетерпением развернул бумагу. Внутри был великолепный набор чертежных карандашей! Ни записки, ни открытки, ничего, что бы указывало на цель подарка, в пакете не оказалось. Тогда Антон аккуратно вырезал приклеенный к оберточной бумаге, заполненный ее рукою бандерольный бланк, переписал обратный адрес и положил к себе в стол под подаренную коробку...
     Потом, взяв тетрадный лист, начал писать ответ. Но начало никак не получалось, и, исписав лист, Антон выкинул его. Судьба второго листа в точности повторила судьбу первого, и Антон задумался: почему у него никак не складывается это, казалось бы, совсем простенькое письмо с благодарными словами? И, наконец, понял: письма - слов на бумаге - не надо! Так же, как и она не написала ему ни строчки, полагая, что он почувствует все без слов, способных только испортить всколыхнувшееся в нем ощущение их общего счастья, так же и он, ответив, пусть даже изысканной благодарностью, только навредит их чувству!
     
     ***
     
     - Антон! Антон! Да подожди же, Антон! - Настя догоняла его, окликая на ходу. Он повернулся, и, увидев, кто его зовет, радостно улыбнулся. Шедшая рядом с ним беременная женщина тоже остановилась и, так же обернувшись, с долей недоумения смотрела на приближавшуюся Анастасию. А та, во всем блеске своей красоты и модного наряда, подойдя поближе и слегка обняв Антона, стала радостно его приветствовать.
     Он сразу же познакомил ее со своей спутницей: - Знакомься, это - Валя, моя жена. А это - Настя, моя одноклассница. Помнишь, мы тебе с Юркой рассказывали, что у нас одноклассница в актрисах ходит. Вот это - она и есть.
     - Ты о Задорине? - спросила Настя.
     - Ну да. Мы с ним и дальше вместе учились - в институте. А потом он у меня... у нас с Валей, на свадьбе боярином был. Скоро и сам... ну... женится. А дружим по-прежнему, как в школе. А ты здесь как? К родителям?
     - Нет, я играю здесь, в городе. В Чеховском драматическом. Сразу после училища туда и попала.
     - Вот это - да! Как же мы не виделись до сих пор?
     - А ты в театр ходишь?
     - Редко, вообще-то... но живем-то рядом. Не может быть, что бы...
     - Я не там теперь живу, Антон. Я с мужем на Карбышева сейчас. Не близко к родителям, но, зато, недалеко от театра.
     - Так ты замужем?
     - С последнего курса.
     - Постой! Я так понял... он местный?
     - Да, местный. Но ты его вряд ли знаешь. Я с ним здесь на каникулах, после третьего курса познакомилась. Вот и вернулась потом назад, в наш город.
     - И теперь настоящая актриса?
     - Да! С отличием! А ты как?
     - Я на нашем металлургическом заводе. Матером на производстве, пока что. Но зовут в отдел, только там график обычный, а сейчас у меня удобный - железнодорожный. Времени много свободного, только вот Валя за то, что бы я перешел.
     - Валя, ты не устала? Можно, же, на "ты"? - вежливо спросила у нее Настя.
     - Конечно можно. Да мы только вышли и идем недалеко. Так что не обращай внимания.
     - Но, все же, давайте посидим где-нибудь? Там вон летнее кафе, по-моему, раньше было. Мне так хочется поболтать о ребятах.
     - Конечно, пойдем, - согласилась Валентина. Насторожившаяся в начале необычностью Анастасии - среди их друзей не было таких красивых и так модно одетых женщин - она уже успокоилась встречным добродушием одноклассницы мужа, решив для себя, что первое непонятно-тревожное чувство было простым жизненным инстинктом замужней женщины или наплывшей ниоткуда беспричинной тревогой будущей матери. В это время Антон и Настя поочередно вспоминали ребят из класса, и их беседа ничем не отличалась от той, какую он иногда вел с Юркой, когда друзья вдруг брались вспоминать школьные годы.
     - Ну, нам пора, - сказал вскоре Антон, указывая на супругу. - У нас режим. Извини, у тебя дети-то есть?
     - Пока нет. Но, только, пока, - улыбнулась Настя почему-то не Антону, а Валентине. Обняв ее, она шепнула что-то на ухо, и Валентина весело рассмеялась, глядя теперь на Антона, но так, словно застеснявшись его.
     - А я вас приглашаю на спектакль. Обещайте, что придете.
     - Мы бы пообещали, да вот, - Валентина показала на свой выступавший живот, - не предскажешь уже. То лежим спокойно, то прыгаем, как на детской площадке.
     - А как фамилия-то твоя теперь? - поинтересовался Антон.
     - Да, как и раньше - я ее менять не стала.
     Перед тем, как расстаться, они прошлись еще немного вместе.
     - Но я все же не прощаюсь, и буду вас ждать, - Настя протянула руку Антону и поцеловала потом Валентину.
     
     - Она со всеми одноклассниками такая доброжелательная? - спросила его Валентина, когда они вернулись домой. Всю обратную дорогу она невольно присматривалась: не произошло ли в Антоне каких-нибудь перемен, однако ничего особенного не заметила. Только охватившую его легкую задумчивость. Но такое случалось и раньше, когда он вспоминал об одноклассниках и словно начинал снова чувствовать в себе ушедшие школьные годы. Поэтому Валентина не придала такому его состоянию особого значения, приписав его воспоминаниям о детском увлечении красивой девчонкой.
     - Откуда мне знать - я ведь ее после школы в первый раз встретил. Сколько лет прошло! В те годы она, с учетом внешности, конечно, довольно нормальной девчонкой была. Немного высокомерной, но при ее-то данных... Ты же сама видела - ее на обложку "Огонька" снимать можно.
     - И то правда, - улыбнувшись, подхватила Валентина. - В "Пионерскую правду" она никак не пройдет.
     - Валюша, ты что, ревнуешь?
     - А ты скажешь, что никогда в нее не влюблялся?
     - Валечка, да в нее не то, что весь наш класс - полшколы ребят, как единый Ромео... хоть ночевать под балконом готовы были! - рассмеялся в ответ Антон. - Мальчишки же... где нам было устоять? Нет, ты только представь себе: мы тогдашние-то, и - она!
     - Значит, влюблялся, - наигранно серьезным тоном подвела итог Валентина.
     - Валя! Ну какой же ты человек! Вот тебе сейчас конфеты запретили. А я их тебе буду все время покупать. Ты на какой день сдашься?
     - В первый же вечер, - улыбнулась она мечтательно.
     - А ты хотела, что бы мы тогда устояли.
     - А теперь?
     - Что теперь?
     - Теперь устоишь?
     - А теперь, Валюшечка-душечка, я конечно не знаю, какой она стала. Зато знаю себя, и твердо обещаю выстоять, как блокадный Ленинград: гордый и неприступный! Кстати, о блокадном Ленинграде, а что у нас на ужин?
     - Сейчас разогрею, - и она, смеясь, пошла на кухню.
     Антон остался один. Он взял в руки книгу, открыл ее на заложенной странице, но читать не стал. Из головы не выходило один незаметный эпизод, произошедший во время их встречи. Совсем короткий миг.
     Они все так же, в машинальном темпе перебирали судьбы школьных друзей, особо не отклоняясь на личные темы. Но в какую-то секунду он почувствовал, как ее чуть изменившийся взгляд остановился на его лице и перехватил его. Они и до этого поглядывали друг другу в глаза, но в тот момент произошло нечто иное. Как будто между ними проскочила искра того давнего, но не забытого чувства единения, которое они когда-то ощутили. И тут же, не отведя глаз, Настя как бы вернула себя в настоящее. Антон так и не понял, ощутила она то чувство или ему только показалось, что между ними на миг восстановилась прежняя невидимая связь. Правда, дальнейшее ее поведение склонило его к мысли, что этот набежавший оттенок взгляда был только плодом его фантазии. Но сейчас, вернувшись воспоминаниями к их встрече, он засомневался в своем первом выводе. Может, и вправду она тоже почувствовала?
     Ведь он не забыл!
     Может, стоит спросить ее при встрече?.. Пожалуй, нет... Так будет лучше...
     
     ***
     
     - Порою я спрашиваю себя, а правильно ли я поступила, пойдя в актрисы? - Настя сидела напротив Антона за небольшим столиком того же летнего кафе, куда они заглянули при первой встрече. Они уже несколько раз виделись в предыдущие годы. Их тянуло друг к другу, но общались они мало. Чувствовалось, что для обоих было важны не столько разговоры при встречах и новости из жизни, сколько взаимное присутствие другого, освобождавшее их от будничного наносного шума жизни и заполнявшее душу еще одним мгновением чистого чувства.
     Чаще всего они встречались невзначай, когда Анастасия, навестив родителей, засиживалась на скамье в короткой аллее сквера, по которой он возвращался домой, но сегодня это было преднамеренно, и они решили пойти в кафе.
     - Что не ладится-то?
     - Все! Развелась я, Антон. Не могла его больше видеть. Чванство его переносить. Ему не я - ему красивая кукла нужна была. Чтобы подхалимничать легче было. Я, правда, это с самого начала знала. Но все думала - перетрется, привыкну... А оно не перетерлось, а... стерлось. Когда мы женились, мне казалось, что он меня понимает и относится к моим интересам серьезно. Оказалось - он собирался только вначале им потакать, а потом все подчинить себе... Сын вот теперь маленький без отца будет расти. Это плохо для мальчика.
     - Ты наш класс вспомни: сколько из нас без отцов выросли?
     - То совсем по иному было - последствия войны. У наших ребят их просто физически не было. Здесь другое: и есть он и в то же время - нет его.
     - А причем здесь твоя работа? Театр?
     - Ты же понимаешь, что я по жизни человек не простой. Хотя, только догадываться можешь... но лучше не надо. Пусть я для тебя всегда останусь той... Настей! Не буду объяснять, ты сам... - она прервала фразу и посмотрела ему в глаза. Антон молча кивнул, давая понять, что объяснять ничего не надо, и Анастасия продолжила: - Я ведь не только в театре актриса, а и в жизни. И все что ставлю себе целью, стараюсь добиться, не особо подбирая средства. В общем, все свое женское вооружение я применять умею. А он начал приписывать это последствиям моей работы: дескать, я со сцены в дом несу фальшивую игру. С какой сцены? Я с ним искренней никогда не была! Но он все же хотел, что бы я театр бросила. Понимаешь, театр! А это - моя жизнь! Я только там человеком себя и чувствую! Пусть среди интриганов и капризных талантов, но это и есть мое в этой жизни! Ты прости, что я тебе такое открываю, но иначе мне никак не объяснить, - вдруг стушевалась Анастасия, и робко спросила: - Продолжать?
     - Настя, ты забыла, что ли мое школьное прозвище?
     - Ну, да. "Лекарь Антошка" - ты же всем, кому горько было, помогал. Хорошо, я продолжу. Я думала, что он меня хоть сколько-нибудь понимает. Но он замахнулся на слишком многое... В общем, я ему сказала, что пусть я актриса по профессии и иногда это сказывается в моей повседневной жизни, но он - актер по характеру, по внутренности своей гнилой, и это я точно знаю. Потом добавила, что еще до свадьбы знала, зачем ему нужна была. Словом, расставила все точки над "и"...
     Некоторое время они молчали.
     - Помнишь, ты в школе ко мне на прием поросилась? - спросил он после этой паузы.
     - Конечно, помню! Это же наша с тобой первая и последняя ссора была!
     - Так вот, больная Гурова, вы не стой стороны на проблему смотрите! - Антон принял такой официальный вид и тон, что Настя невольно улыбнулась ему. - Во-первых: задумайтесь, кем бы стал ваш сын, если бы ваш бывший супруг остался в семье; а, во-вторых: "клин клином вышибают" - заводи-ка ты себе настоящего мужа, а не подставку... И знаешь, я почти убежден, что это не ты опоры лишилась, а, похоже, что он! Ты просто сядь спокойно и почувствуй в себе, внутри: тяжелее тебе стало поле всего этого или легче?
     Она несколько минут задумчиво рассматривала своего собеседника:
     - Антон! Ты - лекарь от Бога. Вот скажи, как это у тебя получается?
     - Уже не раз говорил: "Не знаю".
     - Ладно, надо еще раз обдумать твои слова. Я и вправду на все это смотрела, как на какую-то потерю. А ты видишь как повернул, что, вроде, и не потеря это совсем... Но что-то я все о себе, да о себе. Как ты, как Валя? Дочка растет?
     - У нас-то как раз все хорошо складывается. Даже рассказывать боязно, что бы ни сглазить, - усмехнулся Антон. - Дочка в хорошем садике. В нашем, заводском. Да ты знаешь - он же в твоем старом дворе!
     - Надо же! Это, ведь, мой садик!
     - Ну вот! Теперь, считай, - родственники, - снова усмехнулся Антон. - Валя в институте работает и преподает немного. Старший научный сотрудник. Я ведь тебе рассказывал, что в отдел перешел, и, теперь тоже, - "старший". Только - специалист. Правда, повышение мне вряд ли светит: очень уж я добрый, а руководитель пожестче должен быть. Но мы из этого трагедии не делаем. Живем, как живем. Не всем же в директорах ходить...
     Побеседовав еще немного, она заторопилась домой, к сыну... Антон видел, что уходила Настя уже несколько в ином настроении.
     
     ***
     
     Они опять сидели на террасе кафе, перекидываясь фразами и радуясь их своеобразному общению которое, в общем-то, не требовало слов...
     - Опля! Вот так сюрприз! - нарочито громкий крик Славки Волошина резко подпрыгнувшего к их столику заставил чуть ли не подскочить обоих. Настя резанула его взглядом и, вздрогнув от неожиданности, задела рукой чашку. Остатки кофе забрызгали лежавший рядом ридикюль Антон, даже не поздоровавшись со школьным другом, спешно достал платок вытереть Настину руку и сумочку. Славка стушевался от своей выходки, приведшей к неприятностям.
     - Настя, прости оболтуса!
     - Славка! Ты каким был шалопутным, таким и остался! - возмутилась она в ответ, но уже улыбаясь старому товарищу. Она закончила вытирать сумку, забрав из рук Антона платок, что бы он мог поздороваться со Славкой. А тот сразу же поспешил за новыми порциями кофе. Настя положила платок в сумку, обронив:
     - Я потом верну, чистый.
     - Да я тут... манжетой в кофе, похоже, попал...
     - Возьми взамен мой, - сказала она, протягивая ему тонкий батистовый платок с красивой номограммой. - Не стесняйся! Бери.
     - Я тоже верну... тоже - чистый...
     Отлучившийся за свежим кофе Славка уже вернулся и, ничего не заметив, расставлял перед ними чашки.
     - Ну, как дела?..
     
     Расставшись, он подумал о том ее неожиданно резком взгляде разъяренной хищницы всегда готовой не только к защите, но и мгновенному нападению! Антон понимал, что знает Настю только со стороны освещенной их ярким, волшебным чувством, и стал забывать некоторые ее черты, проскальзывавшие еще в школьные годы. Но кто она на самом деле? Кто из этих двух женщин настоящая? Та, что обладает необычайно нежной и чувствительной душой, или та, что могла просто насмерть травмировать Славку, если бы он увидел ее взгляд, а не таращился в это время на перевернутую чашку? С такой женщиной Антон не смог бы прожить и дня! Как все же прекрасно, что их жизни не пересекаются, кроме редких случаев столь приятных для него встреч в этом мире, который сразу становился чуждым для них, когда они были вместе. Интуиция и умение тонко чувствовать других людей подсказывали ему, что Анастасия, которая в этой жизни была хищницей, только с ним открывала себя настоящую, становясь собою, что бы хоть на время отодвинуться от окружающей повседневности. Смогла бы она оставаться с ним такой же в монотонных буднях?
     Нет! И это очень многое объясняло.
     
     ***
     
     - Я опять замуж вышла, - сразу заявила Анастасия. - Уже почти как год. Даже несколько больше. Поэтому и не приходила так долго сюда.
     - Я слышал, поздравляю! И Валя велела тебе при случае поздравления передавать. Как тебе с ним? Он ведь крупный руководитель.
     - Ты знаешь, на удивление... - начала она несколько отвлеченно, но резко перебив себя же, продолжила совсем иным тоном: - Нет никакого удивления! Я нашла того, кого хотела. Хватило мне первой ошибки, что бы второй раз не попасться. Это я просто машинально отреагировала на твое: "Крупный руководитель". А человек он нормальный. Именно - нормальный, и это мне больше всего в нем нравится. Я таких очень мало встречала и, поэтому, как-то сразу к нему потянулась. Он - тоже. Конечно, о свежести первой любви нам уже не мечтать, но то, что мы нравимся друг другу, нас сплачивает. Знаешь, Антон, ты был прав: мне нужен был муж. Именно муж, а не мужик или добытчик и, тем более, не ложная опора. И я нашла его. Со мной знаешь как сложно? А он сумел ужиться и теперь у нас семья. Нормальная семья. Я как-то подумала, что люби мы друг друга без памяти, нам никогда так не жить. Но мы просто нравимся друг другу, и, что важно - уважаем друг друга.
     - Я рад за тебя. Знаешь, ты даже выглядеть по-другому стала. Честно! Ушла твоя какая-то... настороженность, что ли... напряженность?
     - Спасибо! Я и вправду увереннее себя чувствовать стала. Домой теперь с удовольствием возвращаюсь... Да! Я ему о вас с Валей рассказывала - он предложил пригласить к нам. Но, прости Антон, я не знаю... Ты только...
     - Настя, - ласково перебил он ее, продолжая совсем тихо: - я тебя очень прошу... просто очень. Пожалуйста, никогда не предлагай нам подружиться семьями или еще как-то. Я не знаю, понимаешь ли ты меня сейчас, но мне кажется - понимаешь. Это будет... конец нашего с тобой... я не могу найти этому названия... но все станет не так! Все исчезнет...
     Она прервала его, нежно положив свою ладонь на его руку. Антон поднял глаза и увидел ее удивленно-благодатное выражение лица. И глаза... Глаза, в которых светилось нечто гораздо большее, чем понимание, и сверкала слегка наплывающая слеза, от которой он почувствовал себя очень счастливым, до эйфории, сквозь которую и донеслось ему чуть слышное:
     - Давай помолчим.
     
     ***
     
     - У тебя вид счастливого человека, - сказала ему Анастасия.
     - И не случайно. Никак от новости не отойду - меня на днях начальником отдела назначили. Представляешь! Пришел новый главный инженер. Точнее: он у нас же начальником производственного отдела работал. Нельзя сказать, что бы мы дружили, хотя отношения у нас с ним всегда были нормальные. И вызывает меня. Сразу же, на следующий день. Я совсем не подозревал: о чем беседа будет. Думал... в общем, приятного никак не ожидал. А он мне с порога, без предисловий: "Я твоего начальника на свое бывшее место представлять сейчас директору иду, а тебя хотел бы на его месте видеть". Так и сразил своим предложением, а потом и еще добавил: "Знаешь, тебя многие считают мягкотелым, и вот когда мы вчера с твоим шефом по этому поводу разговор вели, я у него поинтересовался, а сколько ты за последние годы заданий сорвал или не вовремя выполнил конкретно по вине твоих подчиненных? Ну, тех, с которыми ты не требовательный и мягкотелый. Оказалось - ни единого! Вот и пришли к выводу, что лучше мягкотелый делатель, чем требовательный тормоз". Словом, я уже вторую неделю, как на новой должности.
     - Поздравляю...
     
     - У тебя теперь новый номер телефона на работе? - спросила Анастасия в конце их беседы.
     - Да, - он назвал ей цифры, - но, только, ты же никогда мне не звонишь.
     - Все равно. А вдруг понадобиться, - она уже достала из сумочки элегантно инкрустированную записную книжку, но не открывала, а продолжала искать что-то дальше. - Неужели я ручку забыла? А мне еще на почту зайти надо будет.
     - Возьми мою, - Антон протянул ей солидную авторучку.
     - Какая у тебя серьезная ручка!
     - Мне же писать много надо. Не волнуйся, бери, потом отдашь. У меня и дома и на работе запасные есть. Это же - мое "орудие производства"
     - Спасибо, - она записала его номер, - в следующий раз я верну.
     
     Анастасия так и не отдала ему ту ручку, но вместо нее, при следующей встрече подарила ему "Паркер":
     - Я хочу, что бы... - она недосказала. Это было ни к чему. Они часто говорили полуфразами, зная, что понимают друг друга без слов.
     
     ***
     
     - Ты не пришел меня поздравить? - в ее словах не было и намека на обиду, только простой интерес. - Или я не видела тебя в зале? Все-таки пятьдесят...
     - Я пришел... сегодня, сюда, - сказал Антон, доставая из-за спины совсем крохотный нежный букетик. Он молча передал цветы Насте, и она, также молча приняв их, долго сидела, отведя глаза. Потом тихо, совсем тихо вымолвила:
     - Спасибо, Антоша...
     И вдруг, приложив руку к груди, чуть вскрикнула:
     - Ой, прости! Я же с середины лета тебя не видела! У тебя ведь тоже юбилей был недавно, - она достала из-за лежавшего с другой стороны ридикюля, спрятанную так, чтобы Антон не увидел сразу, маленькую симпатичную гвоздичку. - Поздравляю тебя!
     Они, улыбаясь, посмотрели друг другу в глаза, и Антон мягко взял ее ладонь в свою...
     Они чувствовали, что могли просидеть так целую вечность...
     
     - Я читал, что тебе "заслуженную" присвоили, - наконец сказал он.
     - Да, честно говоря, я надеялась, но не ожидала...
     - Ты заслуженная "заслуженная". Сколько тебя на цене видел, мне всегда нравилось, как ты играешь. Особенно в Чеховских пьесах.
     - Представляешь, мне предложили Ольгу в "Трех сестрах" играть. Мы с главным режиссером пробовали вспомнить из прошлого театра - я первая, кто сыграет всех трех сестер!
     
     Когда они уходили, то вновь нежно переглянулись, держа в руках подаренные друг другу цветы.
     
     ***
     
     На этот раз Анастасия сидя на скамейке, рассказывала что-то мальчику, похожему на первоклассника.
     - Знакомьтесь, - произнесла она с серьезным видом говоря мальчику, - это... дядя Антон, пусть для тебя пока будет так, - и, повернувшись теперь к тому, продолжила: - Это мой внук, Александр. Ты себе представляешь!
     - Нет, совсем не представляю! - улыбнулся ей в ответ Антон. - Тем более, что у меня уже двое таких.
     Они посмотрели друг другу в глаза, и, вдруг, Анастасия от всей души весело рассмеялась, первой догадавшись о мелькнувшей у обоих одинаковой мысли, что это могли быть их внуки!
     - Антон! Только молчи! - сквозь еле сдерживаемую веселость только и сказала она, но он уже так же смеялся, не собираясь ничего говорить. Постепенно оба успокоились, и лишь присутствие маленького Саши сохраняло в них игривый дух несостоявшегося родства.
     Продолжившаяся беседа естественно перешла на тему, что вот и они стали старшим поколением в своих семьях.
     - Вот ведь как... - задумчиво обронила Настя, и, вдруг резко прервав саму себя, словно ее настойчивая мысль самостоятельно вырвалась наружу, сменила тему. - Антон, пообещай мне, пожалуйста, что никогда не увидишь меня мертвой, и на похороны не придешь.
     Антон вздрогнул от такого неожиданного перехода!
     - Только и ты мне пообещай то же.
     Он тут же, специально, заговорил о чем-то другом, отвлеченном...
     
     И снова, как обычно после их встреч, он ощутил это приятное тепло общения с дорогим ему человеком. И снова подумал, что так и не задал ей вопрос, который положил себе никогда не задавать, но по-прежнему сомневался в безошибочности такого решения.
     
     ***
     
     Она напряженно ждала на своей скамейке, посматривая, когда он зайдет в аллею.
     - Здравствуй, Антон, - поздоровалась она еще издалека, не дождавшись, когда он присядет рядом.
     - Здравствуй, Настя.
     - Я сегодня специально тебя дожидаюсь. Думала, даже, если ты не придешь - буду звонить.
     - Что случилось?
     - Я в больницу ложусь.
     - Как?! Что-то серьезное? - он смотрел на нее, теряя обычное свое спокойное состояние.
     - Возможно. Надо сначала обследоваться.
     - Так ты еще не знаешь?
     - Нет. Но что-то мне, и вправду, нехорошо в последнее время. Только ты не беспокойся. Я к тому тебя ждала, что бы предупредить - не ищи меня. Если это надолго, я сама тебе как-нибудь позвоню. Или Сашу попрошу... я ему и телефон и адрес твой оставила.
     - Значит, это серьезно, - констатировал Антон.
     - Возможно. Я не знаю. Но... возможно. Поэтому и захотела тебя увидеть...
     Антон все понял. Он подвинулся к ней ближе, положил ее ладонь на свою и прикрыл сверху второю. Потом покачал их слившиеся кисти и, все так же молча, не торопясь, отпустил Настину руку. Все это время они смотрели вдаль перед собой, но как только ладони их расстались, синхронно повернулись друг к другу и взглянули в глаза. Это опять длилось всего лишь мгновенье и осталось между ними, растворившись в их душах.
     - Я за всю свою жизнь, так и не поняла, как это у тебя получается, - сказала Настя. - Так, что бы одним жестом или фразой можно было успокоить... Только и догадывалась, как ты умеешь других чувствовать. Вот и сейчас. Я, правда, не сильно переживаю за последствия, просто неприятное ощущение внутри заглушить не мола никак. Сколько народу меня успокаивало: и врачи, и родные, и с работы, даже... А ты просто взял за руку и оно исчезло. Растворилось в моем спокойствии.
     - Я и сам порою не пойму, как и что в таких случаях делаю. Само изнутри выходит. Видно мне Богом дано. За что Ему и спасибо.
     Они опять помолчали, так и не отодвигаясь.
     - Антон! Я не знаю, чем это все кончится, но хочу тебе напомнить: о чем я тебя просила на случай смерти?
     - Ты о том, что бы я на похороны не приходил?
     - Да. Я по-прежнему не хочу, что бы ты меня мертвой видел. Запомни меня, пожалуйста, живой. Я не хочу, что бы глядя на безжизненное тело, ты думал, что и душа моя умерла.
     - Я же пообещал тебе. Только и ты ведь обещала.
     - Я помню.
     Они помолчали с минуту, сидя, как по традиции перед дальней дорогой. Потом Настя, незаметно вздохнув, поднялась и совершенно спокойно сказала:
     - Мне пора. Всего тебе доброго, Антоша.
     - Тебе тоже, Настя.
     И они разошлись. Настолько буднично, словно назавтра им опять предстояло встретиться...
     
     ***
     
     Звонок в дверь прозвучал неожиданно рано, и Антон поднялся открыть. В нем зародилось неприятное предчувствие, что кто-то, заболел. За дверью стоял Александр - Настин внук. В руках у него был небольшой пакет, но не на него обратил внимание Антон, а на то, как парень робко отводил взгляд.
     - Саша? Ты заходи, заходи... что в дверях-то стоять, - уже догадываясь о случившемся, поникшим тоном пригласил он юношу в квартиру.
     - Нет, спасибо, я на минутку, - ответил тот, но все же прошел через порог и, набравшись духу, словно выдавил из себя: - Бабушка Анастасия умерла. Похоронили два дня тому. Она велела мне вот это вам передать... но на похороны не звать. Сказала - вы поймете и не обидитесь. Я хотел позвонить, но не стал. Поверьте...
     Антон перебил его:
     - Не волнуйся, мы так с ней... договорились... что запомним друг друга живыми. Твоей вины в этом нет. Да и ни чьей нет. Она меня предупредила, что из больницы, скорее всего, не вернется. Я уже готов был. Ты пройдешь?
     - Нет, спасибо. Она велела лично вам в руки отдать, - повторил он, протягивая пакет. - Слово с меня взяла. И тут вот я вам свой телефон записал... мало ли что, вдруг вы на могилку съездить захотите...
     - За телефон тебе спасибо, а вот на счет могилки, - я все-таки постараюсь слово свое перед ней сдержать и ее желание выполнить.
     - Тогда я побегу? Вы извините, у нас сейчас там хлопот много.... Мне помогать надо...
     - Спасибо тебе Саша. А понять нас с ней не старайся... знаешь, старые люди - они с причудами... Еще раз спасибо, и... прощай
     
     Вернувшись в комнату, он долго сидел, глядя в окно и пытаясь унять слезы. Потом, когда глаза его несколько просохли, развернул пакет. Внутри свертка был красивый плотный конверт со следами губной помады от женского поцелуя в самом его центре. В нем было довольно много исписанных ее красивым подчерком, сложенных неодинаковыми по толщине стопками листов. Они были разного формата: начиная от простого тетрадного и до стандартного письменного. Все аккуратно пронумерованы, и так же аккуратно, в порядке этой нумерации, сложены.
     Антон начал читать.
     
     
     АНАСТАСИЯ
     
     
     1. Эти первые листы были свежими, нелинованными и последовательно нумерованными через дробь.
     
     Здравствуй, мой Антон - Антоша - Тошка!
     Если ты читаешь это письмо - значит, я уже покинула мир земной. Но если ты, уйдя первым из нас, так и не прочитав его, я заберу эти записи с собой туда (ведь, если рукописи не горят, то тем более, они и не гибнут в могилах), где смогу показать их тебе, как доказательство или свидетельство. Свидетельство чего? - того, в чем я хотела тебе признаться все годы своей земной жизни, но знала, что делать это нельзя.
     Нужно ли будет мне открывать что-то для тебя новое, неожиданное? Думаю, нет. Но мы с тобой все-таки прочтем историю нашей жизни, о которой знали только наши души. И ты добавишь в нее для меня свою часть. Только уже не здесь, а там - за чертой!
     Я пишу тебе уже и не знаю сколько лет. Ты понял: каких. А календарные, конечно, можно подсчитать: это началось на третьем курсе училища. В самом его начале. После того, как я опять не смогла увидеться с тобой на каникулах, и, доведенная этим до отчаяния, села писать тебе, с надеждой на твой приезд. Я знала, что, если ты получишь мое письмо, то сразу примчишься, чтобы успокоить, ободрить и удалить все мои невзгоды, как это умел и умеешь только ты. Но знала я и то, что никогда не отправлю его тебе!
     Этого нельзя было делать: парадокс наших судеб состоял в том, что я остро нуждалась в тебе всю свою жизнь, но стоило бы мне только сказать или любым другим путем дать тебе это понять - все пропало бы в ту же секунду. И тогда, пустота, возникшая в моей душе, разразилась бы ужасным несчастьем безвозвратной потери, и я стала бы духовной калекой! Да и тебе не стало бы от этого лучше.
     Я часто сравнивала наше чувство с водой большого горного озера, сдерживаемой плотиной, оберегающей расположенную за ней равнину. Эта вода питает все вокруг, но стоит ей прорвать защитную преграду и равнина погибнет смытая бурным беспощадным потоком, который за минуту до этого, был источником ее же жизни. Что лучше: ощутив блаженный миг взрыва страсти, сгореть единым порывом в огне своего чувства, или, питая себя этим же чувством всю жизнь, прожить ее счастливым человеком - я не знаю. Но мы с тобой выбрали второе и... выиграли!
     Казалось бы, какая тяжкая несправедливость: быть одержимым глубоким чувством, и не сметь этого показать! Но так уж устроен этот мир, и когда-нибудь, я в это свято верю, мы поймем, зачем нам с тобой суждено было так натерпеться. А может и не натерпеться вовсе, но блаженствовать в этой сладкой боли обожания наших образов, в которых мы соединились в единое высокое чувство, свято охраняя его всю свою земную жизнь? Ведь мы не только не дали ему исчезнуть, хотя по хрупкости своей оно было нежнее самого легкого ощущения, но и не позволили его замарать даже малейшим пятнышком будничной, житейской серости.
     И сегодня я горжусь тем, что когда-то, будучи еще совсем юной девочкой, смогла чисто женской интуицией ощутить единственно возможную для нас с тобой, тонкую, как проволока канатоходца, линию наших отношений, что бы продержаться на ней всю оставшуюся жизнь. И я не ошиблась! Не только в себе, но и в тебе, Антон! Как только я смогла тебя почувствовать, еще тогда, в далекий свой день рождения, я была уверена - ты был единственным для меня, с кем можно так идти, безмолвно неся в наших сердцах, общее, одно на двоих чувство!
     Я не только верю - я знаю, что не ошибаюсь в отношении тебя. Сколько раз за эти годы я поражалась твоему умению так деликатно ощущать нашу необычную любовь! Что бы каждую нашу встречу (вопреки тому, что с виду мы перебрасывались словами, которые так для нас ничего и не стали значить) превращать в праздник наших душ, одаряя друг друга аурой невидимого никому, кроме нас, счастья.
     Это был наш триумф, который всегда пребывает в нас. И он не закончится! Я в это верю, и ту же уверенность видела, всегда видела - ничем не показывая это тебе! - и в твоих глазах. Бог не даст никому разрушить то светлое чувство, что смогли пронести, нежно его сберегая, через всю свою жизнь, два простых смертных в своих бессмертных душах. Я в это верю!
     
     И в то далекое время моей студенческой молодости, когда острота чувств способна победить любой порог сдержанности, я не смогла унять себя и - слава Богу! - начала писать эти строки, так и не отважившись их уничтожить, как не отваживается человек уничтожить что-то для него очень нужное, тем более, если это что-то - еще и самое ценное в его жизни. Иногда я бралась их подправлять, но быстро прекратила, что бы сохранить именно тот вкус чувств, что соответствовал моему настроению в моменты находившей на меня откровенности с бумагой, пером и... твоим образом.
     Потом у меня выработалась необходимость в тех или иных случаях дописывать что-то к этому письму. Как ныряльщику нужно подниматься на поверхность, что бы глотнуть свежего воздуха, так и мне стали необходимы жизнетворные моменты ощущения нашего чуда. Вот таким образом, постепенно, сорвавшийся когда-то на бумагу крик моей души стал пополняться все новыми и новыми откровениями.
     Как-то, в очередной раз перечитывая ставшее уже довольно объемным письмо, я чуть было не перепутала листы. Тогда-то я разложила их по порядку и тщательно пронумеровала. Правда, уже после, некоторые из них я все же не сохранила: те, в которых не было и малой частички нашего чувства, а только житейские размышления. Но зато в остальных - вся я, какой была в то время. И когда ты заметишь некоторые противоречия между ранними и поздними записями, я надеюсь, что поймешь: это настоящая твоя Настя росла вместе с этим письмом, менялась, но не теряла главного в своей жизни - тебя и нашей, такой необычной любви!
     
     Душа твоей Насти!
     
     
     2. Самая старая и толстая стопка соединенных между собою листов - тетрадных, в простую полоску. Видно было, что их не раз перечитывали и, даже, пытались править написанное.
     
     Здравствуй, Антон!
     Я никогда не имела намерения писать тебе, но иначе уже не могу: или я поговорю с тобой, пусть на бумаге, или - просто сойду с ума. Блажен тот человек, кто испытал хоть миг любви! Но и нет на земле человека несчастнее того, кто испытал хоть миг любви! Потому что вся остальная его жизнь - пустота. Миг, всего лишь один миг откровенности прозвучавшей в наших взглядах, и весь остальной мир превратился для меня в холодный серый пепел сгоревшей прозы. Но какой это был миг, нежно сберегаемый мною и сейчас и, уверена, - в будущем! Его стоило искать, ради него стоит жить! В нем я и стараюсь себя хранить! Здесь, в том миге, в котором я живу по-настоящему, со мною мое счастье и вся моя радость жизни.
     Остальное - невзрачная повседневность, давящая душу и принуждающая меня существовать в мире, который я презираю. Конечно же, и он - этот мир - наделен своими радостями, печалями, чувствами и всем прочим, что мы обычно называем жизнью. Но жизнь ли это? Для меня - точно нет! Моя настоящая жизнь проходит именно с тобой, точнее, с твоим образом, что возник во мне тогда, в школьные годы, и живет там сейчас. Именно эта Настя - настоящая; а та, что видима всем остальным (кроме тебя) - актриса, играющая свою земную роль. Я не верю, что единственная такая (уникальная) среди всех, хотя и не ведаю, сколько людей живет такими параллельными жизнями. Да и зачем мне это знать? Главное для меня, что ты, Антон, как и я, наделен тем же необычным умением почувствовать и полюбить свою духовную половинку, и что оба мы - о чудо! - встретились!
     Ты спросишь, почему я так уверенна, что ты именно такой? Потому что ощутила когда-то твой взгляд; потому что, прощаясь без единого слова, танцевала с тобой свой последний школьный танец; потому что не наделенный этим необычным чувством человек, постарался бы ответить на мой единственный тебе, безмолвный подарок (чего я порою с ужасом в душе побаивалась), но ты все же оказался тем, кто сумел понять - слова все испортят! Вот почему я уверена.
     Как верно я поступила, что начала писать это письмо! Наконец-то, я и себе смогла объяснить всуе то, что раньше только ощущала душою! Сейчас меня охватило такое впечатление, словно ты сидишь рядом, внимательно прислушиваясь ко всему, что мне надо рассказать. И от этого мне становится легче, потому что возрождающиеся от твоего, пусть и незримого присутствия, чувства начинают заполнять изнуряющую сердце духовную пустоту. В последнее время я явно ощущала, как стала их утрачивать, что и привело меня в отчаяние, как приводит в отчаяние уходящая из-под ног во время землетрясения почва. Для меня это оказалось не меньшей катастрофой. Я начала терять свою духовную опору, а с ней и весь мир своих чувств! Как это ужасно - лишиться своего счастья! Этим письмом, Антон, я пытаюсь его вернуть. Вернуть не тебя, но твой образ и рожденное им счастье, заполнявшее когда-то мою душу радостью чистой любви, необходимой мне, как воздух!
     Именно для этого я очень хотела встретиться с тобой, вернувшись на каникулы к родителям. Но так и не увидев тебя ни этим прошлыми летом, ни этим, я задумала теперь попробовать другой путь: вспомнить все с самого начала, восстановить в себе и заново пережить. И тогда я снова смогу ощутить прежние свои чувства и... выздоровею душой!
     
     Я начну с того, как зародилось во мне наше невидимое общение. Ты тоже должен это знать, ведь я помню, как долго ты ошибался на мой счет.
     
     Все школьные годы я ощущала победы своей необычайной внешней привлекательности и ее влияние на мой же, криво складывавшийся характер. Еще в младших классах, когда все вокруг: мои родители, родные и просто знакомые взрослые, словом, все те, кто влиял на формирование моего внутреннего эго, разными путями утверждали меня во мнении, что мне предстоит необычная судьба (знали бы они тогда, во что меня превращали!), и я просто обязана с максимальной выгодой использовать в своей жизни дарованную мне внешность, у меня началось раздвоение личности. С одной стороны, как и всякой нормальной взрослеющей девочкой, мною владела мечта стать счастливой, что бы любили меня и любила я, что бы жить не стесняясь своих чувств; с другой - влияние воспитания в строгой манере пренебрежения этими же чувствами и, в первую очередь, любовью, как моей, так и ко мне.
     Уже тогда я стала догадываться, что мне недоступно стать по-настоящему счастливой: где мне было найти принца, объединявшего в себе чистую, трепетную любовь, без которой я не представляла своего счастья, с жестокой борьбой за предоставление мне же таких жизненных позиций, которые позволили бы занять достойное (по мнению моих "воспитателей"), положенное мне судьбою, место среди других людей. Даже детским своим умишком я понимала - это сказка и такого в жизни не бывает.
     Надо было выбирать! И я, не сразу, постоянно колеблясь, выбрала то, что советовали мне мои наставники. Нет, они не говорили напрямую: "Будь жесткой, пренебрегай другими, добивайся материальных благ - это надежнее, чем блага духовные!", но все это подспудно присутствовало в каждом их совете, в каждом разговоре и наставлении. Как могла я, маленькая еще девочка, противостоять этому постоянно давящему на меня напору однобоких рекомендаций? Я просто подчинилась, сама не понимая этого, и поплыла по радостному потоку достававшихся мне без особых усилий побед, что бы любой ценой стать выдающейся художницей или актрисой. Я твердо выбрала, что буду именно кем-то из них!
      Но, все же, ребенок есть ребенок, и во мне так и не умирала светлая надежда красивой любви. Это постоянное противоречие воспитывало во мне актрису и губило нрав! Загоняя свои чувства слишком глубоко внутрь, я, наверно, так и превратилась бы в бездушную, постоянно ищущую новых удовольствий красивую куклу с примитивными житейскими запросами, если бы не случайная встреча с тобой, да еще жившее во мне, вопреки всем противоречиям, умение почувствовать, ощутить другого человека. Но тогда я намерено тщательно скрывая эту свою черту ото всех, пользуясь ею только в своих интересах. О ней и сейчас-то знаешь только ты.
     До старших классов я так и воспитывалась в скорлупе эгоизма, не замечала никого из наших ребят. Постоянные их просительно-восхищенные взгляды и добренькие, угодливые поступки выработали у меня чувство пренебрежения не только к одноклассникам, но и, вообще, ко всем сверстникам. Они мне были неинтересны: уже тогда я считала, что видела их, чуть ли не насквозь и могла манипулировать ими, как хотела. Друзей, как ты помнишь, у меня не было - для меня все вокруг были единой, безликой гурьбой одинаковых подростков, в которой терялся и ты. А что бы избежать ненужных мне конфликтов, из-за возникших у меня тогда уже нездоровых жесткости и равнодушия, я попросту замкнулась в себе. С ужасом сейчас вспоминаю то существо, в которое превращалась!
     
     Началось наше знакомство (ты об этом не догадываешься!), когда моя энергичная соседка по парте, Нина, задев чернильницу, запачкала свой школьный фартук. Хотя, на черной материи пятна терялись, она все же сильно расстроилась (такое с нами бывает), и к началу перемены сидела, чуть не плача. Когда мы с девочками попытались ее успокоить, Нинка выскочила в коридор, не желая показывать своих слез. А потом, мы заметили, что как-то незаметно возле того же подоконника, рядом с ней оказался ты. Девчонки хихикнули: "Лекарь Антошка сейчас все вылечит", и... разошлись. Я же, не поняв, что они имели в виду, продолжала незаметно наблюдать дальнейшее, но, кроме того, что ты сказал ей пару фраз, так ничего и не увидела. И когда Нинка вернулась на место к началу следующего урока, я думала, что она, по-прежнему, чуть ли не плачет, но была просто ошеломлена, поняв, что та с трудом сдерживает смех и в глазах у нее горит характерный ей веселый огонек, с которым я спутала слезы!
     Такого любопытства я никогда прежде не испытывала! Как так, за несколько минут короткой школьной перемены, парою фраз из огорченной Нинки можно было сделать Нинку веселую? Конечно, характер у нее был задорный, но я же сама видела, как искренне она расстроилась случившимся и в каком после этого была состоянии! И видела, что она начинала плакать, когда выбегала из класса! Ничего не понимая, я стала подозревать, что меня просто решили разыграть, как делал это иногда Славка, подговаривая порою кого-нибудь из своих приятелей поддельно вызвать в учительскую одноклассника, чтобы потом от всей души потешаться над растерянным видом товарища. Утвердили меня в догадке и безуспешные расспросы о вашем с ней разговоре - Нинка упорно молчала, словно храня клятвенную тайну, и то, что никто кроме меня не проявил к произошедшему чуду особого интереса, словно так и должно было случиться: подошел Антон и... Нинке стало весело.
     Но зачем было меня разыгрывать? Что бы я проявила к тебе интерес? Ну что ж, я его проявлю! Это был самый надежный способ предотвратить любой розыгрыш - сделать вид, что ты повелась, а на самом деле осторожно разведать, как над тобой собираются посмеяться. Поэтому вначале следующей перемены, я, достаточно громко, что бы слышали другие, спросила тебя:
     - Антон, что ты Нинке сказал, что она весь урок успокоиться не может? Того гляди улетит куда-то.
     - Ничего я ей не говорил, - буркнул ты в ответ. И засунув руки в карманы, направившись к выходу, добавил куда-то в сторону: - Так... просто сказал, что расстраиваться не стоит.
     Уже с первых твоих слов и интонации, которой они были произнесены, я догадалась, что попала впросак! Больше того, все услышавшие наш разговор, смотрели на меня, кто с недоумением, кто, даже, с долей горечи, что выставило меня в глупом виде. Но совсем уж неожиданным стал для меня заключительный аккорд сцены, когда за моей спиной прозвучал спокойный Нинкин голос:
     - Дура ты, Настька!
     И она вышла из класса вслед за тобой!
     
     "Получить щелчок по носу" - так называют то, что произошло со мною. А я-то считала себя умудренной жизненным опытом, стоящей на голову выше всех вас, опытной женщиной! Но на самом деле оказалось, что совершенно не могу разобраться, даже догадки не имею о том, что произошло прямо перед моими глазами!
     И тут я, расстроенная, что меня спустили с пьедестала на землю, совершила следующую глупость, подумав, что попросту неправильно поняла этот случай (с кем не бывает!), но теперь уже точно знаю, что произошло, и могу найти выход из неприятного положения, в которое попала. Ведь я совсем упустила из виду, что ради розыгрыша, пусть самого замысловатого, Нинка не позволила бы вымазать свою школьную форму. Дело оказалось совсем в ином! И я решила извиниться перед ней, с учетом своего нового "открытия".
     - Нин, ты извини меня, - сказала я ей шепотом вначале следующего урока. - Я же не знала, что между вами с Антошкой что-то есть...
     Лучше бы она трахнула меня учебником по башке, чем так посмотрела!
     - Настя! Ты серьезно заболела, - голосом человека, констатировавшего неоспоримый факт, наконец, произнесла Нина. - Тебе срочно в больницу надо! Что бы взять освобождение от занятий, пока у тебя мозги хоть как-то соображать начнут!
     Я не смогла скрыть своего расстройства и, залившись краской позора, просидела так до конца урока! Мне казалось, что все вокруг посматривают на меня, как на ненормальную, и звание "круглой дуры" я обеспечила себе до самого конца школы. Спасло меня то, что это был последний урок, после которого все стали быстро расходиться по домам. Я тоже постаралась, не поднимая предательски горевшего лица, незаметно выскользнуть из класса. Именно в этот момент, за моей спиной, просто и тихо, как часть фразы из чужого разговора, совсем незаметно для других, прозвучало твоим голосом:
     - Насть, ты что-то сегодня все мимо да мимо... Ты не расстраивайся, успокойся и все поправиться.
     И, не задерживаясь, словно не говорил ничего, пошел дальше...
     
     Если бы меня за секунду до этого спросили, кто из нашего класса посмеет посоветовать мне что делать, ты бы был последним в списке! Ты ведь, даже, посмотреть в мою сторону боялся (я тогда так считала), не то что бы подойти для разговора. А уж советы давать! Кому?! Мне?!
     Ты посмел дать мне совет!!!
     Достойный итог позорных злоключений!
     
     Я и сегодня помню чуть ли не каждую секунду, мгновенье того перевернувшего все во мне дня. До мельчайших деталей. И не только каждый нюанс своих чувств, захлестнувших меня с головой, но, даже, во что мы были одеты, как причесаны и все остальное. Будто все это записалось на кинопленку в моей памяти. Отчетливо помню, как шла домой, злясь на себя за все промашки и особенно за то, что не успела дать тебе затрещину или ударить портфелем. Успокаивала себя, что твои слова попросту застали меня врасплох, а то бы я...
     Но уже позже, вечером, несколько успокоившись, стала понимать, что не внезапность заставила меня опешить от твоих слов, а сам факт твоего понимания моего состояния: я совершала промашки и от этого принижения все сильнее и сильнее огорчалась! Ты угадал саму суть. Угадал? Случайность ли это? Если случайность, то как же тогда ты сумел успокоить Нину? Тоже случайно?
     Постепенно мои мысли перекинулись на тебя: "Кто он, этот Антон?"
     Ох, как я тогда пожалела, что у меня не было не только подруг, но и просто близких среди одноклассниц! Может, постоянно стараясь ставить себя выше других, я добилась-таки, что стала для всех инородным телом, но не предметом зависти или обожания, как я думала. Может, это было и не восхищение вовсе, а сочувствие?
     События того дня ломали все мои представления о себе, о вас, обо всем вокруг, а размышления - закончились слезами.
     
     Наутро я специально задержалась, что бы войти в класс по звонку. Однако опасения на счет изменившегося ко мне отношения Нинки, тебя и всех остальных оказались совершенно напрасными - класс хохотал над очередной Славкиной выходкой, а "виновник торжества", над которым он подшутил, весело гонялся за ним, прыгая через парты. Но прозвенел звонок, и все успокоились. Я тихо спросила у Нины, что случилось, и та вкратце, шепотом описала шутку. А уж потом, через время, добавила:
     - Это Антон Славке вчера, после уроков подсказал... ну, что можно перед занятиями повеселиться... Я сама слышала. Весело у Славки получилось, другой бы так не смог.
     Значит, ты, Антон, накануне не только мне незаметно для остальных совет дал, но и постарался еще, что бы с утра всех отвлечь? Что бы все забыли случай с Ниной, заставивший меня несколько раз расстраиваться и краснеть.
     Сюрпризы продолжались!
     
     Бог свидетель: эти сутки изменили меня так, как не смогли бы изменить еще несколько школьных лет! Я стала другой от возникшего непреодолимого желания разобраться со всем, что я не понимала. Меня разбудил от духовно-летаргического сна бешеный интерес! И теперь я хотела, во что бы то ни сало овладеть новой ситуацией, конечно, что бы влиять на нее.
     Сейчас мне смешно вспоминать, как эта самая ситуация овладела мною и изменила всю мою жизнь! Но тогда я представляла себя Дианой де Пуатье - повелительницей королевского двора. И, прежде всего, я принялась за изучение обстановки. Как ранее я безучастно не замечала своей школьной жизни, так теперь я стала обращать внимание на каждую мелочь вокруг. Используя зарождавшееся у меня уже тогда мастерство актрисы, я по крупицам стала довольно быстро собирать мозаику жизни окружавших меня одноклассников, включая, конечно, и тебя. Но именно ты стал моим крахом (или камнем преткновения? - не знаю даже сейчас, как правильно определить). С другими мне было проще: об одних я узнавала, вызвав их на откровенность; о других - из рассказов и оброненных фраз; о третьих сложила мнение, просто наблюдая за поведением в разных ситуациях, таким образом, расставляя каждого на свое место. И только ты оставался для меня белым пятном на карте класса.
     С первого взгляда ты казался самым обычным симпатичным, но не в меру застенчивым парнем, неплохим учеником с которым у всех в классе были нормальные отношения. Казалось, чего тут еще гадать? Мальчишка, как мальчишка.
     Но почему же тогда ни одна Славкина выходка, способная затронуть, пускай хоть косвенно, даже меня, никогда не касалась тебя? Почему сильный, добрый, привлекательный Юрка, с которым готовы были дружить все ребята, постоянно лез именно к тебе со своею дружбой, которую ты казалось, принимал как нечто само собою разумеющееся. Почему моя, острая на язык и соседка Нинка не отшутилась, а назвала меня дурой, когда я попыталась, даже не обидеть, а только задеть тебя вопросом? И при этом все (пусть молча) ее поддержали. И почему я, сумев настроить свои ощущения на каждого одноклассника, что бы до конца их понять, наткнулась на непреодолимый барьер, пытаясь открыть себе тебя?
     Я начала видеть в этом загадку, в то время, как все вокруг совершенно не удивлялись ни единому твоему поступку и ни единой твоей черте. Та же Нинка не проявила никакого интереса, когда я спросила ее, как к тебе прилипло это - "лекарь Антошка", а просто, без какого-либо напряжения памяти, тут же ответила:
     - А, помнишь, в шестом классе, когда Славка Таню обидел. Ну, сказал, что ей лекарство от дури надо, когда она с Юркой подружиться захотела. А Славка узнал, украл ее берет, и перед всем классом сценку разыграл. А в конце как бы лекарство прописал от влюбленности. Танька тогда расстроилась, но Антон с ней поговорил, и она сразу успокоилась. Вот после этого его и стали звать "лекарь Антошка". Ну, понимаешь?.. "Лекарство" - "лекарь". Да он не обижается, если ты об этом. Если б не "лекарь", его бы потом "доктором" прозвали или еще как-то так. Это ж - Антон! А ты что, болела тогда, что не помнишь?
     - А что он Таньке сказал?
     - Вот у Таньки и спроси. Только смотри, подальше стой: будет легче от летящих учебников увертываться. Да и рука у нее... тяжеловастенькая.
     
     Все это действительно так и было, Антон. Я ничего не изменяю. И ты ничего об этом не мог знать. Однако все же что-то почувствовал! Мне и самой неясно было, как это произошло, но я тоже что-то почувствовала по отношению к тебе, когда стала внимательно наблюдать, можно сказать, изучать тебя, хотя так и не сумела ничего добиться. Тогда я решила, что хватит наблюдать издалека, и, если это ничего не дает, то можно приблизить подданного моего королевства к своей персоне с целью рассмотреть его повнимательней. Выбрав как-то подходящий момент, когда (слава Богу!) рядом не оказалось любопытных ушей, рассчитывая с легкостью покорить тебя своим вниманием, я завела разговор, игриво спросив:
     - Лекарь Антошка, а, лекарь Антошка! А ты всех лечишь... на прием можно записаться?
     - Я от любопытства лекарства не знаю, - тихо, куда-то в сторону буркнул ты.
     - От какого любопытства? - пытаясь спасти свой план, я постаралась хоть как-то поддержать беседу, делая простодушный вид, что ничего не понимаю.
     - От твоего!
     
     Если я от позора не прыгнула в окно, то только потому, что туда надо было лезть через парту! А ты сидел себе спокойненько, мерзкая дрянь, отвернув лицо и делая вид, словно ничем меня не оскорбил! Антон, Антон! Как ты тогда меня обидел. Я, правда, еще не представляла, чем все кончится, но в тот момент готова была уничтожить тебя. И только гордое достоинство королевы не позволило мне снизойти до такой низости. Поэтому я решила даже не мстить, а просто более не замечать тебя. Никогда! Я тебя возненавидела!
     Глупая юная девочка. Ну откуда мне было знать, во что может превратиться ненависть, когда тебе пятнадцать? И, слава Богу, что я тогда этого не знала! Иначе, что бы было со мною сейчас? Пусть я еще совсем молода и не опытна, но не думаю, что, повзрослев, изменю свои понятия о произошедших в те дни событиях.
     
     (Это небольшое отступление мне просто необходимо сделать прямо сейчас! Я пишу письмо уже несколько вечеров, и с каждой страницей воспоминаний мне становится легче на душе, словно я возрождаюсь, как птица Феникс. Но сегодня произошло еще и нечто необычное: я увидела тебя во сне! И тебя, и тот же твой взгляд, и, даже, почувствовала что ты рядом. Проснувшись, я ощутила в себе все, что считала потерянным - все мои чувства к тебе в их первозданной свежести! И еще - уверенность в том, что теперь это навечно со мной.
     Я и сейчас, без особого труда, даже не закрывая глаз, могу ощутить твой образ в своей душе. Антон! Я победила свое отчаяние! Я возродила себя! Весь день я словно парю в этом чувстве!)
     
     Но возвращаюсь к своим воспоминаниям. Что-то подсказывает мне - их надо обязательно доверить перу и бумаге. Не для того, что бы они не стерлись в моей памяти (даже если я этого захочу, то понимаю, что такое невозможно, потому что жить в чем-то и забыть об этом невозможно: не может же человек забыть дышать), но для того, чтобы увидев их отражение в таком виде, снова чувствовать, и чувствовать, и чувствовать это блаженство! Теперь я догадываюсь, почему некоторые люди всю свою жизнь ведут дневник.
     Итак, я решила тебя возненавидеть. Вот только не понимала, что это вовсе не я решила, а откликнулось возникшее во мне серьезное чувство! Как прекрасно, что мы не можем осознать этого в юном возрасте и оно (это чувство) ведет нас своим путем. Я так старалась тебя избегать, что только об этом и думала! Вот как я тебя игнорировала! Это привело к тому, что, постоянно возвращаясь к соблюдению этого своего правила, я неосознанно стала узнавать тебя больше и больше. И то, что мне открылось, стало противоречить моим же понятиям о безликом, нескладном мальчишке, которого следует презирать за грубость. Напротив - ты сразу стал ближе ко мне, когда я заметила твое удивительное умение ощущать людей. Не знаю (и до сих пор это остается для меня загадкой), как это у тебя получалось, но я его - это умение - в тебе увидела. Как и то, что ты старался скрывать его от других, и только в случае крайней необходимости, когда считал, что твоя помощь действительно нужна, позволял явно приоткрывать эту свою черту. Постепенно мне стало так интересно, что я напрочь забыла и о своих мстительных планах и о прочей неопределенности в наших отношениях (неподходящее слово - отношений у нас не было, но другого я подобрать не смогла), и мои мысли стали тяготиться этой загадкой. Тогда я еще не знала, насколько тонкая, нежная натура живет за простым, будничным твоим обличием. Натура, которую ты стеснялся, можно сказать - боялся открыть, даже, лучшим своим друзьям, осторожно избегая самых незначительных возможностей показать другим эту драгоценную твою черту.
     Но мне довелось-таки ее открыть! Правильнее - нащупать, ощутить, почувствовать... Только мне одной среди всех, кто тебя окружал, что (я уверена) стало и для тебя бесспорным доказательством: она (я) тоже обладает умением тонко ощущать других людей. Ты, видимо интуитивно, уже догадывался об этом раньше, и... избегал, просто боялся меня потому, что не хотел открывать правды о себе, оберегаясь испытать боль. Бедный мой, как ты только мог подумать, что духовная твоя половинка способна хоть в самой малой степени тебя обидеть, а тем более, причинить боль?!
     Что помогло мне: проведение, судьба или иные высшие силы - не знаю. Но пришла эта помощь случайно, из совсем неподходящей для такого серьезного открытия книги (по-моему, это был Дюма). В тот момент, когда я прочитала совет одного из героев романа другому, что наилучшей защитой от любви к одному человеку является любовь к другому, у меня возникла мысль: "Если человек с виду холоден, то это, помимо других причин, может означать, что в нем живет очень сильное чувство, заглушающее все остальные!"
     И когда в нашей с девчонками болтовне кто-то в очередной раз высказал недоумение на счет твоей "холодности" в отношениях к одноклассницам, в итоге приписав это твоей всем известной застенчивости, я, вспомнив свою мысль, решила внимательно присмотреться к твоим интересам.
     
     Мое открытие доставило мне такое потрясение, что я неделю ходила жалуясь всем вокруг на нездоровье!
     Ведь я считала, что ты относишься ко мне недоброжелательно, считаешь меня надменной бесчувственной куклой, которую и оскорбить-то не жалко. Хотя и поглядывал на меня с интересом. Но мне приходилось постоянно ощущать на себе и восхищенные, и ласковые, и влюбленные (и вульгарные!) взгляды ребят, чувствовать их взволнованное замирание при обращении. Даже выслушать несколько признаний в любви. Пусть детских, но настоящих, искренних. И все это проходило мимо меня, как само собою разумеющееся, вроде я составляла коллекцию, которую мне предлагали пополнить очередным экспонатом. (Ты ужаснешься моему характеру, когда прочитаешь такое! Однако это необходимо, что бы понять трагедию и счастье моей жизни.)
     Поэтому я не придавала никакого значения твоему ко мне скрытому вниманию, приписывая его обычному отношению мальчишки к красивой однокласснице. Вдобавок в последнее время я стала ощущать, что твое отношение ко мне менялось, и догадывалась - в какую сторону. Вот только не в том был вопрос, что мне было интересно и заманчиво наблюдать изменение твоего отношения ко мне. Совсем не в том... и, даже, не в тебе. По-настоящему я переполошилась, когда поняла, что не только ты стал меняться!
     Меня потрясло то, как стала на это реагировать я!
     Именно я и мой необычно возросший интерес к тебе, а не ты и твое ко мне отношение, стали причиной моего потрясения!
     Ведь до этого во мне жила твердая уверенность, что придуманное мною занятие является только пустым времяпровождением: так, от скуки, словно мне нечем было заполнить время. А на самом деле? Что же это все-таки было? Объяснить изменение своего отношения к тебе простым интересом я уже не смогла.
     Разгадка не заставила себя ждать. Тот момент ты наверняка тоже помнишь, тогда - на математике. У меня все не сходился ответ задачки, и, вдруг, я поняла, что меня что-то неотвязно отвлекает. Ощущение было такое, словно за косу тянут. Мягко так. Я, испугавшись, обернулась и внезапно всем своим существом очутилась в твоем взгляде.
     Душа моя взорвалась счастьем! Меня просто пробило сладким до дрожи блаженством и захотелось летать!
     Дальнейшего я не помню! Все растворилось в этом захлестнувшем меня чувстве...
     Только звонок с урока вернул меня в реальность и я увидела, что, толкнув Нинку, испортила ей тетрадь. Начав извиняться перед ней, я сделала вид, будто стушевалась именно из-за этого, сумев хоть так неловко скрыть свое состояние. Как себя вел ты, я не знаю: боялась даже посмотреть в ту сторону.
     
     Сколько раз, и в каких красках я представляла этот момент своей жизни! Какие только принцы (освобождая, спасая, выручая, похищая...) не добивались моей руки: красавцы; сильные, волевые личности; горделивые отпрыски древней знати... Я никогда не смогу вспомнить всех их, рожденных моими мечтами - перечень занял бы несколько страниц. Но одно я знаю точно: тебя в этой когорте никогда не было!
     И теперь!
     Ты!
     Почему?!
     Сквозь пелену окружавшего меня тумана эйфории первого сильного чувства я пыталась выяснить это "почему". Умом я понимала, что я не могла в тебя влюбиться, сердцем - жила тобою.
     Ну, почему ты? Ведь мы не встречались и не дружили. Даже не обмолвились после произошедшей между нами ссоры ни единым словом! Однако откуда, тогда, я знала, что твое отношение ко мне в предыдущие несколько недель изменилось? Знала так, словно ты сам мне об этом сказал.
     И почему изменилось? Ведь перед этим, я догадывалась по твоим последним сказанным мне фразам, что ты относился ко мне, как к бездушной вертихвостке, что собственно меня и разозлило. А теперь ты стал воспринимать меня по-другому. Но, ведь, и я ничего тебе не объясняла! Словами. Но ты, все же, стал о чем-то догадываться. Получается, что все последнее время мы все же общались, но без единого слова, даже без намеков и взглядов.
     Видимо, когда остыла моя злость от причиненной тобою обиды и ты стал мне интересен, я всеми своими действиями, на уровне чувств, как бы приближала тебя к себе и ты откликнулся тем же! Безо всякого видимого общения ты смог понять меня! Мы сотворили чудо: мы стали общаться не словами, а чувствами! Мы с тобой открыли другой мир и попали туда! Тогда-то я и присвоила тебе этот, ни разу не произнесенный мною титул - "духовная половинка".
     
     Но что мне было со всем этим делать? Ведь попытайся я или ты развить наше чувство в обычные человеческие отношения, оно бы сразу погибло! Раскрывшийся цветок превратился бы в тривиальный плод. (Скорее всего - невкусный.) Разве в это мы стремились превратить свое чувство? К тому же я видела, что и ты ощущал всю деликатность нашего положения: несмотря на проявляемую теперь мою к тебе благосклонность, даже и не подумал ни разу ею воспользоваться. Я не могла ни у кого попросить помочь мне понять, как такое возможно, не нашла подсказок в книгах, не могла поговорить с тобой, и тогда, чисто интуитивно, я решила воспринять ситуацию так, как она мне и представилась и... ничего не предпринимать.
     Какое-то время такое состояние бездействия тревожило меня своей неопределенностью. Но чем дальше я в него углублялась, тем больше ощущала его добрые последствия! Единственным недостатком такого положения было то, что я должна была хранить свое чувство в себе, не открывая его даже (и именно) тебе. Но, опять вспомнив свою мысль о том, что большое чувство способно подавить все иные, я теперь уже на себе убедилась, что в достаточной мере защищена от "нападок эмоций" не своим по-детски наигранно-холодным к ним отношением, но значительно более прочной защитой. Разве не к этому я когда-то стремилась? Я была в восторге, что нашелся-таки выход из того противоречивого положения, в которое я попадала, и теперь я могу быть и защищенной и в тоже время - чувствовать в себе то, от чего и защищалась. Это не тавтология. Это - парадокс, как впрочем, и вся наша жизнь. Полюбив, я не пускала в себя любовь.
     
     Вот, только, как мне было защититься от тебя, как не нарушить тот зыбкий баланс наших отношений, чтобы они и не исчезли, и, в тоже время, не переродились во взаимную тягу такой гибельной силы, которую невозможно преодолеть ни единому смертному? Я не хотела такого грустного финала своей жизни уже в самом ее начале! Но понимала: вздумай я только приблизиться к тебе хоть на самую малую толику эмоции, нас бы ожидало именно это. Ведь не надо было быть великим знатоком человеческого поведения, что бы увидеть, на сколько несхожи были наши характеры. Как материя и антиматерия при соединении порождают разрушительный взрыв, так и мы с тобой, сблизившись, погибли бы, даже не начав не то что нашей совместной жизни, но, хотя бы, простой дружбы!
     Нужно было найти решение этой проблемы. И помог мне ты! Я видела, как порою и в тебе борются противоположные чувства, и как тяжело было их скрывать. Но однажды заметила, что ты специально не смотришь в мою сторону уже долгое время, и вместе с тем взгляд твой приобретает мечтательно-отвлеченный вид. Я догадалась!
     В отличии от других, ты не испытывал чувств ко мне, как к своей красивой однокласснице - тебе нравился мой, извлеченный из-под внешней оболочки чистый внутренний образ. Угадал ли ты к тому времени, что эта незримая часть и являлась настоящим моим "я", или просто стал глубже чувствовать меня - я не знаю. Но, видимо, именно такое твое отношение к родившемуся в нас чувству спасало тебя же от неприятностей столкновения с моим, непростым уже тогда, характером. Так почему бы и мне не поступать так же?
     И я постаралась разделить в тебе двух Антонов: первого - застенчивого, обыденного мальчика и второго - чувствительного, духовно-нежного, того, кто смог обнаружить во мне столь тщательно скрываемую настоящую Настю. Честно говоря, мне и потрудиться-то не пришлось: все, что было тебе присуще (не внешне, а во внутренней твоей, скрытой от прочих глаз жизни) и нравилось мне на самом деле. А на все остальное: отсутствие сильных стремлений, равнодушие к собственному положению среди других, уступчивость в борьбе за "место под солнцем" и прочее, без чего никто не смог бы стать моим житейским спутником, я просто перестала обращать внимание! Я ощутила твой незримый образ и полюбила его.
     
     Я стала наслаждаться своей новой жизнью! Заходя утром в класс, не глядя на тебя, я произносила в мыслях: "Здравствуй, Антон!", и честное слово, слышала твой ответ: "Здравствуй, Настя!" С этого начинался день моей настоящей жизни. Так он и шел дальше: совсем незаметные для других, но столько много значащие для нас преднамеренные жесты, сказанные, как бы, между прочим, слова, проявленные эмоции, все другое, что понятно было только нам - все это заполняло меня, а уходя с занятий, я думала только о том, что завтра я снова увижу тебя, и снова почувствую все то же блаженство влюбленной молодости!
     
     И только однажды я, чуть не разрыдавшись, еле не выдала себя с головой! Ты знаешь, о чем я - о той самой коробке карандашей, подаренной на мой день рождения. Мне так захотелось встать прямо среди урока, подойти к тебе, поцеловать и признаться вслух: "Антон, я люблю тебя!" И пусть весь мир потом рухнет...
     Я до сих пор не пойму, как мне удалось укротить свой порыв! Я вцепилась руками в парту, до боли вдавливая в нее ладони, и просидела так весь урок. Во мне боролись две Анастасии, но, в конце концов, та, что была настоящей, сдалась, поддавшись на уговоры, что она потеряет гораздо больше (скорее всего - все дальнейшее счастье) уступив своему моментному порыву. Что лучше: миг любви или жизнь в любви - я не знаю. И никто не знает: ведь что бы сравнить, надо прожить две жизни, а нам дана только одна. Тогда я выбрала свой путь, и только теперь догадываюсь, как была права. Я живу рядом с тобою, даже живя вдалеке, и это насыщает меня тем нужным для человека чувством, которое позволяет нам быть счастливыми.
     Но тогда эта борьба измотала меня, я все же уступила себе же, хотя и в другом: мне захотелось почувствовать твою поддержку. До боли, до слез мне нужно было хоть какое-нибудь твое участие. И оно пришло!
     Антон, я никогда не забуду не то что того нашего взгляда до малейшего его оттенка, но (главное!) самой сути произошедшего! Я впитала в себя всего тебя целиком, ты стал частью меня и поселился в моей душе навсегда. Мы соединились, но не тут, на земле, а в наших душах. Мне вовсе неважно, как такое может быть, и может ли быть вообще? Я живу после того мгновения с тобой в сердце. И мне стало страшно, когда я недавно ощутила, что начинаю терять твой образ. Но сейчас, возродив его, я вновь чувствую себя счастливой, как в тот момент, и вновь слышу незримую, но при этом такую сильную твою поддержку.
     
     Как быстро промелькнуло то время. Только теперь я понимаю, как много досталось мне счастья! Я и сейчас вспоминаю тот твой первый танец (я просто уверена - он был первым твоим танцем!), когда подстроила (ты даже не увидел как), что бы пригласить тебя и впервые побыть вместе на виду у всех. Помню ту неудачную мою фразу, в ответ на которую ты чуть было не проговорился. А твой комсомольский значок до сих пор со мной. Я не надеваю его, но он пристегнут к подкладке моей институтской сумки. И когда я открываю ее, то сразу вспоминаю тебя. Мне почему-то кажется, что и сломанная половинка моего значка осталась у тебя. Я права? Вспоминаю наш выпускной, к которому я заранее придумала, как вызову тебя на танец. Мне это удалось. И наши прощальные взгляды, когда мы медленно, в молчании кружились по залу. Все-все это живет во мне и спасает от нынешней, так резко изменившейся обстановки.
     Теперь-то я понимаю, к чему готовили меня в детстве! Конечно, можно было это делать более деликатно, что ли. Но я все же во многом теперь благодарна тем прививкам от мирской заразы, что были сделаны окружавшими меня в те годы взрослыми. Я писала тебе, сколько они принесли мне вреда, но оказалась от них и польза: положение красивой девушки всегда двояко и дурного в нем, поверь, не меньше, чем хорошего. Весь тот мир, где я сейчас живу просто пропитан гадостью, о которой меня предупреждали и защиту против которой давали. Кое-кто уже сейчас считает меня законченной гадиной. Вот, только, не надо было нарываться!
     Да, Антон, у меня и вправду дурной характер с хищническим подходом к этой жизни. Но ты никогда его на себе не испытаешь. Он для остальных - тех, кто пытается воспользоваться мною не как человеком, но старается, как мелко напакостить, так и крупно подставить меня в этой моей земной жизни. Однако они ошиблись в двух вещах. Во-первых: за моей милой внешностью скрывается весьма неприятное существо, готовое ответить серьезной гадостью на любую пакость, а, во-вторых: чего они уже никак не могут допустить даже в мыслях - существо это защищено любовью! Поэтому их всех ждет жалкое поражение, а меня - победа!
     И я чуть было не растерялась, когда поняла что основа всего этого моего жизненного мироздания - наше чувство - слабеет и уходит. Но сумела-таки его вернуть! А это значит, что теперь ты всегда со мной и мне нечего страшиться, потому что я имею самую сильную защиту - любовь!
     
     Я не уверена, что нам предстоит еще встретиться - уже третий год, как мы не общаемся и, даже, не видимся. Теперь, после того, как я вернула свои чувства и твой образ, мне уже не столь важна наша встреча, которую я пыталась устроить, бывая дома на каникулах. У меня так ничего и не получилось - каждый раз тебя не было в городе. Но все же мне было бы очень приятно снова повидаться. Ни о чем не говоря, ничего не вспоминая - просто ощутить тебя рядом. Хотя, куда уж как ближе, когда твой образ живет во мне! Но все же...
     Не знаю, как поступишь ты: забудешь меня, наше чувство или изменишь к нему свое отношение, как к чему-то давнему, возникшему в детские годы и достойное лишь воспоминаний, но я не собираюсь гасить его в себе. Даже если бы мне сейчас сказали, что я уже никогда не увижу тебя, я, безусловно огорчившись, все же продолжала бы жить с той же любовью в сердце.
     Мне кажется, что и ты не потеряешь в себе этого состояния, что бы не лишиться своей половинки нашего счастья. В этом наша привилегия перед всем остальным миром - любить и быть любимым всегда и везде, при любых обстоятельствах. Даже, когда мы в дальней многолетней разлуке. Перед любовью бессильно все: расстояния, годы, условности!
     
     Сейчас, когда я перечитала в очередной раз свое письмо, я еще более озадачилась: как же могло получиться, что такая горделивая, себялюбивая, эгоистичная девчонка оказалась внутри нежной, любящей девушкой, бережно хранящей свое чувство? Кто-то скажет что такое невозможно, но не ты! А на мнение остальных мне наплевать! Главное - ты знаешь, что такое не только возможно, что это было, существует и будет дальше!
     Спасибо тебе Антон за то, что ты есть! Ты меня опять спас!
     
     Твоя Настя!
     
     P. S. Когда я положила перед собой лист бумаги, намереваясь отправить тебе письмо, моим порывом было кинуть в конверт один только вырывавшийся крик отчаяния: "Антон! Приезжай, мне нужна твоя помощь!"
     По-моему, вырвался целый роман!
     Письмо все еще передо мной, а я уже снова наслаждаюсь счастьем!
     
     
     3. Все еще тетрадные листы.
     
     Здравствуй, Антон!
     Я так и не отправила тебе свое первое письмо, поэтому дописываю к нему еще несколько листов. Что-то подсказывает мне, что и они останутся со мною, а не полетят к тебе с очередной почтой.
     
     По-моему я выхожу замуж. Когда я приезжала домой после второго курса, то познакомилась (правильнее - меня познакомили) с интересным парнем. Он старше меня на четыре года, закончил институт и уже работает. Его родители занимают завидное положение, да и сам он - "парень не промах". В какой-то мере он мне понравился уже тогда: в нем проявляется натура человека, собравшегося достичь в жизни чего-то значительного. Это мне и требуется! (Прости за грубую прямоту, но только с тобой, точнее - с твоим образом, что живет во мне, я могу так бесцеремонно откровенничать, не боясь себя опорочить. Потому что только ты способен понять меня правильно!) Потом он несколько раз навещал меня в училище и наши отношения укрепились. Между нами возникло чувство симпатии (но не более).
     Возможно, он тогда считал, что я была влюблена, и я не собиралась разрушать его иллюзию. Но достаточно хорошо видела его стремления и понимала, зачем ему нужна. Потому что не была ослеплена чувствами, как ему казалось, а просто подыгрывала ему в его же игре. Но, в конце концов, я решила, что строить общую жизнь на обмане не только нечестно, но и опасно и призналась ему, что вряд ли можно назвать мое чувство к нему любовью, хотя он мне очень симпатичен и интересен. Его это вполне устроило. Меня тоже.
     Пусть кто-то назовет меня бесчувственной сучкой, но разве не так живет мир? После десятка лет жизни бок обок у большинства теряются всякие чувства! Так лучше уж пусть я буду бесстрастной от начала наших отношений, чем возненавижу его, когда пропадет, стершись о жизненные неурядицы, юная любовь, превратив мою жизнь в ад.
     Мне и самой неприятен такой подход к семейной жизни, но если бы мне предложили выбрать на какой основе ее строить, то я все равно выбрала бы взаимопонимание. Конечно, любовь великое чувство, но в нашем молодом возрасте невозможно провести грань между ней и страстью. Я же уверена, что семья, созданная на страсти, а не на чувстве, обречена. Поэтому-то я и выбрала бы взаимопонимание. Похоже, что между мною и им оно уже сложилось. Во всяком случае, я так думаю, но жалко будет, если ошибусь. Вот только проверить это сейчас невозможно и доступно станет лишь после нескольких лет совместной жизни. Где мне их взять, если мы только собрались жить вместе? Может, когда я стану гораздо старше, то научусь разбираться в людях до такой глубины, но не сейчас, когда мне едва за двадцать. Слава Богу, что хоть свою самоуверенность в суждениях я потеряла по дороге к тебе. И это еще один плюс в наших с тобой отношениях!
     Ты поймешь, почему я все-таки решилась рискнуть довериться этому человеку на такой "логичной" основе, а не хитрить и заранее быть убежденной в провале. Ведь, по другому не получается: как я могу увлечься кем-то, если во мне живет твой образ? Интересно, что моя к тебе любовь ничуть не изменилась с этими событиями и мне ничуть не стыдно в этом признаваться. Но только ты один во всем мире способен понять - почему!
     Порою я задумываюсь над тем, правильно ли называю наши с тобой отношения и рожденное ими чувство? Оно настолько необычно, что я никак не смогла найти ему наименования! Но то, что я испытываю в своей душе по отношению к тебе, дает мне возможность, отрекшись от всего окружающего, радоваться жизни! Как же это еще назвать?
     Мне жаль, что я так долго тебя не видала.
     
     Твоя Настя
     
     
     4. Далее написано большей частью на листах письменного формата.
     
     Здравствуй, Антон!
     Наконец-таки мы увиделись! Через столько лет!
     Я знала от Нины, что ты живешь там же, где раньше, и несколько раз, за последние годы, пытаясь перехватить тебя по дороге к дому. Вот, только, все равно это вышло случайно! Я даже растерялась, увидев тебя с женой, когда шла от родителей и чуть не потеряла вас из виду, но вовремя догнала.
     Только ты можешь представить, как приятно было нам увидеться! Именно увидеться, а не встретиться. Ведь оказалось, что мы никогда с тобой не расставались. Ты ничего не забыл и сохранил в себе наше невидимое чудо! Сколько раз, я задавалась этим вопросом, была уверена в тебе, и все же, как мне приятно, что ты остался верен нам обоим и нашему чувству!
     Смешно, но моя уверенность рождена моей же оплошностью. Вот написала и задумалась: оплошность ли это была или что-то иное? Впрочем, неважно. Просто, во время нашего разговора, несколько отвлекшись на свои внутренние ощущения, даже не поняв, как их отражение проскользнуло в мой взгляд, я внезапно ощутила твою на них реакцию. Словно ты заглянул в мою открывшуюся на миг душу, и увидел там все, чем я жива. Увидел меня такую, как и много лет назад. Не снаружи, а внутри!
     Спохватилась, я вернула себя в нашу беседу. И потом старалась контролировать свои эмоции. Но твоя реакция меня убедила: ты помнишь, чувствуешь и бережешь нашу необычную любовь!
     
     И опять я засомневалась, что верно называю то, что между нами происходит. По тому, как ты смотрел на Валю и общался с ней, я точно видела - ты любишь ее! Но как же ты можешь тогда сохранять любовь и ко мне? А может не чувство это разное, а одно, вот только располагается оно в разных мирах? В материальном и в духовном? По-другому мне не объяснить.
     Да и нужно ли? Главное - мы счастливы своей любовью, я это видела воочию по тебе и чувствую в себе.
     
     Твоя Настя.
     
     
     5.
     
     Здравствуй, Антон!
     Вот как бывает: живешь с человеком бок обок, почти не замечая, как тонут в безразличии твои с ним отношения. Но вдруг исчезает объединявшее обоих последнее звено, и ты понимаешь: рядом никого нет. А тот, кто живет вместе с тобой и есть этот самый Никто, которого не стало.
     Можно ли жить вместе с Никем? Я не смогла. Но тяготит не то, что рядом кого-то не стало, а то, что оказывается, в моей душе этого Никто никогда и не было. И ничего в ней не изменилось: не исчезло и не появилось. Разве что досада на саму себя, что когда-то давно я не смогла этого предугадать. Но что мне досадовать на молоденькую девушку, которая не обладала жизненной мудростью? Откуда ей, этой мудрости, даже, простому опыту взяться, когда тебе двадцать? Я и сейчас-то не очень...
     Неужели я действительно такая холодная, бездушная, бесчувственная, что не ощущаю даже горести расставания с человеком, который стал отцом моего ребенка?
     
     Мне надо тебя повидать!
     
     Настя.
     
     
     6.
     
     Здравствуй, Антон!
     Ты просто уникален! Поему только ты можешь так на меня влиять, так успокаивать и настраивать на лучшее? Может в этом и есть секрет твоего волшебного со мною единства. Ни у кого другого этого не получается. Сколько утешительных речей и советов я выслушала после своего развода, и все - впустую. Но стоило поговорить с тобой несколько минут и мне уже гораздо легче. Я подозреваю, что мы - духовные близнецы, чувствующие друг друга на столько, что знаем о другом все.
     После нашей встречи я все еще раз обдумала и стала смотреть на свой развод совсем с другой стороны. Я положила на весы все плюсы и минусы этого события и убедилась, что баланс был действительно в мою пользу, как ты и говорил. Стоит ли человеку огорчаться, когда он больше выиграл, чем проиграл? Конечно, любому из нас хочется только выигрывать, но так не бывает, ибо для любого выигрыша надо прежде всего чем-то пожертвовать, то есть - проиграть!
     Чем дальше я живу, тем больше понимаю: насколько все мы глупы и как мало нам достается за нашу жизнь настоящих познаний. Но прелесть этой жизни в том, что помимо мыслей у нас есть еще и душа. Я постаралась успокоиться и почувствовать в себе, как ты советовал, легче мне стало или тяжелее? Душа моя дала ясный ответ.
     Спасибо тебе, Антон!
     
     P.S. Здесь был листик с плюсами и минусами. Я его выкинула.
     Твоя Настя
     
     
     7. Этот лист был отдельно и явно купирован.
     ...
     И откуда он только взялся, этот Волошин?! Мой взгляд... я заметила, как тебя от него покоробило! Хотя я неплохая актриса, но эта неожиданная Славкина выходка застала бы врасплох кого угодно! Надо же мне было так жестко отреагировать!
     Я очень тщательно пытаюсь скрывать от тебя свою земную сущность. Она нужна только мне, что бы не пропасть в том "миленьком" мире Мельпомены, где я обитаю. Хотя и люблю его и чувствую себя там, как в родном доме! Парадокс? - Да! Но ходят же альпинисты в горы покорять вершины, и тоже не могут жить без этого риска. И это тоже для многих кажется парадоксом.
     Я только сегодня задумалась насколько деликатно ты обходишь этот вопрос в наших беседах, не расспрашивая о моей работе, хотя и знаешь, как я люблю свой театр, как дышу им словно воздухом. Готова утверждать, что ты догадываешься - там я совсем иная, но ни словом этого не открываешь, боясь потерять тот мой образ, что дорог тебе. Я тебе помогу: я буду молчать и ни единым звуком, никогда не спровоцирую тебя на неверный шаг. Хотя, нужна ли будет хоть когда-нибудь тебе при наших отношениях такая помощь?
     Бог мой, по-моему, мы уже настолько сроднились в наших душах, что чувствуем малейшее движение каждой их фибры!
     ...
     
     
     8. Написанная сверху фраз явно отличалась от остальной части этих листов.
     
     Начало этого письма неинтересно для нас и я его уничтожила, но концовку я не решилась убрать.
     
     ...
     Как у двух разных людей могут быть одинаковые души, как наши?
     Как могли мы вдвоем, ни о чем не договариваясь, абсолютно одинаково чувствовать всякую опасность для наших с тобой отношений, всякие западни и обходить их с такой легкостью, словно идем мы не по земному пути, а летим в небесах?
     Ведь стоило только тебе или мне попросить встречаться нашими семьями, другой уже не смог бы отказать, и все-все, чем мы с тобою живем, рухнуло бы в небытие!
     Но поразительно, как мы оба это чувствуем!
     Когда-то я страстно желала сыграть Ирину из Тургеневского "Дыма". Мне казалось, что мы с ней настолько похожи, что мне и репетировать-то не придется. Но только по прошествии многих лет я поняла насколько мы с ней разные. Как могла она опустить свое чувства до страсти? Неужели не понимала, что губит этим свое, и без того зыбкое, счастье?
     Бедная женщина: она не смогла выдержать, ей не хватило для этого сил. Но я не могу осуждать человека, чьей жизнью не жила. Тем более, что обитаем мы с ней в разных временных измерениях. И если бы, например, мне (только допустим такое) пришлось представлять тебя своим "генералам", то я не сомневаюсь, что мне после этого пришлось бы вскоре искать... новых генералов, так как тобою я дорожу больше, и, вдобавок, другого "генерала" найти можно, а вот как найти другую духовную половинку? Ведь она уникальна, и только две половинки могут составить единое целое.
     Мои странные рассуждения заходят в тупик, и я откладываю перо в сторону...
     
     Твоя Анастасия.
     
     
     9.
     
     Этот кусочек записей предназначался не тебе, а мне самой, но теперь я хочу поделиться нахлынувшими тогда мыслями и с тобой.
     
     Веха жизни - полувековой юбилей.
     В нем и гордость за пройденное, и радость от достигнутого, и горечь печальных предчувствий! Я достигла того, что желала: в театре у меня признанное положение одной из ведущих актрис, подкрепленное недавно присвоенным званием; прекрасная семья, муж имеющим весомое положение; любящий меня сын и многое еще того, что вкупе мы называем счастьем.
     Но только один ты, Антон, знаешь, что на самом деле составляет мое счастье.
     Больше всего я горжусь своей главной жизненной победой - выросшим и питающим меня ежедневно и ежечасно чувством истинной любви, что живет во мне все сознательные годы. Оно единственное не порождает во мне горьких предчувствий, а, наоборот, только радует надеждой вечного блаженства. Жаль, что нам с тобой трудно установить точную дату ее рождения, вот уж какой юбилей я отпраздновала бы с величайшей радостью! Но, может, это и к лучшему?
     Интересно, как это нетривиальное событие - юбилей - еще раз показало нам необычность наших отношений в схожести (до мелочей) наших духовных порывов. Даже в том, как мы выбрали друг другу цветы и как скупо в словах, но многозначительно в душах поздравляли друг друга!
     Идут годы, а внутри себя мы те же. И я часто, благодаря нашему чуду, вдруг снова ощущаю себя той юной девочкой, душа которой переполнена счастьем неземной любви. Я уверена: ты тоже часто возвращаешься в те дни, наслаждаясь их светлой радостью. На праздновании своего юбилея я вдруг с особой остротой почувствовала: на сколько мне повезло с моей, такой необычной судьбой, которую я, по сути, не заслужила...
     
     (Продолжения этого листа не было).
     
     
     10.
     
     Здравствуй Антон!
     Занятно думать, но допустить-то можно, что Саша мог быть нашим внуком!
     Я иногда задумываюсь: как сложилась бы моя жизнь, выйди я замуж за тебя? По принципу: "И жили они долго и счастливо, и умерли в один день"? Ой, вряд ли! Разве что - последняя часть.
     А по-настоящему: ты бы, преодолевая нарастающую озлобленность, заставлял себя терпеть все несносные стороны моего гадкого характера, постоянно желающего подчинить себе вся и все. Я бы, борясь с твоей мягкотелостью, все более уставая и раздражаясь, вязла в ее непреодолимой массе... Веселенькая картинка семейной жизни! Да, не уживется огонь с водою! Невозможно. И это - неоспоримый факт!
     Что бы с нами было? Рано или поздно произошла бы катастрофа - наши души сгорели бы в огне гнева, а с ними и наше столь нежное чувство. Оно сгорело бы первым. Жутко! Особенно по сравнению с тем, как счастливы мы даже сейчас, перед порогом старости, когда оборачиваясь назад видим себя сквозь призму высокого чувства.
     И все же я просто отказываюсь понимать, как во мне все это время были способны ужиться два столь разных характера! Разве что предполагаю, что каждый из них жил в своем мире: один - в духовном, другой - в материальном. Может только поэтому со мной не происходит никаких катастроф и я чувствую себя истинно счастливой? А ты? Ведь и ты живешь своими параллельными жизнями, одна из которых видна только мне.
     Но Бог с ними, с моими рассуждениями! Я счастлива и сейчас!
     
     Твоя Настя.
     
     
     11. Самый свежий из всех. Видимо его писали последним.
     
     Здравствуй Антон!
     Вот и подошла к концу моя земная судьба!
     Сегодня в больнице я все же добилась прямого ответа от своего врача. Я больна лейкемией! Больна неизлечимо и никакая "химия" и прочие лекарства мне уже не помогут: если начать их применять, не выдержит сердце. За мое спокойное восприятие этой новости он назвал меня очень мужественным человеком. Он же не знает, что я уже давно не живу этим миром, но ожидаю скорейшего воссоединения наших с тобой судеб. Когда, наконец, я и ты избавимся от всех этих несносных мирских условностей, что бы слиться в единое целое! Я уже чувствую, как умирает мой противный для меня же самой характер, освобождая из плена столь долго сдерживаемые чувства. Наконец-то я познаю истинную свободу!
     Придя из больницы домой, я приготовила все, что бы проститься с этим миром. Сейчас, когда я пишу эти строки, рядом со мной лежит подаренная тобою коробка уже давно сточенных карандашей, комсомольский значок, твоя солидная авторучка и платок с маленьким "А" в уголке. Я заберу все это. Сложу в коробку, и попрошу внука Сашу положить ее со мной. Сейчас я допишу эту страницу, позову его, и дам подробные инструкции, как поступить со всеми моими настоящими ценностями.
     Вот уж не ожидала, что, возможно, ты сможешь прочесть эти записи!
     Странно что я совершенно не испытываю не только боязни, но даже горечи по чему-либо, что я оставляю здесь. Жалко только моих близких, но как мне им объяснить свое нынешнее состояние?! Его знаешь только ты. Ведь разве можно рассказать кому-нибудь, кроме тебя, что представляет собою образ нашей любви? Только мы смогли, заглянув через наши взоры в души друг другу, увидеть это теплое негасимое пламя счастья!
     
     Вот и заканчивается, наконец, мое письмо! Как долго не решалась я его когда-то начать, так долго теперь не решаюсь его закончить. Что сказать тебе, Антон? Прощай? Но я свято верю в нашу будущую встречу там, за пределами черты, которую мы называем "смерть". Поэтому говорю тебе: "До свидания, мой Антоша, до встречи!"
     Мы с тобой победили! Наша волшебная Любовь победила!
     
     Твоя Настя!
     
     PS И все-таки я допишу еще одну страницу после встречи с тобой! Я уже догадываюсь - о чем.
     
     
     12. Такой же, как и предыдущий. Видимо написанные в одно время.
     
     Здравствуй Антон!
     Хотя, что значит "здравствуй", если мы только что с тобой и поздоровались и простились? Видимо - навсегда. Я имею в виду - в этом мире. Странно, но мне все же хочется сказать тебе: "Здравствуй, Антон!". Ведь поздоровалась и простилась я как бы не с тобой, а только с будничным Антоном, жившим жизнью обычного с виду человека, но не с тем, кто заполнил когда-то давно мое сердце и останется там навсегда, что бы со мною не произошло! Даже, если это будет физическая смерть! Я ее не боюсь - она может победить тело, но не любовь. На этом ее власть кончается и начинается наше с тобой царство счастья. И когда ты сегодня, взяв меня за руку, слегка покачал мою ладонь, я уверенно почувствовала всею душою, что и ты думаешь так же, и чувствуешь так же. И опять это только подтвердило, что души наши уже давно, как единое целое.
     Бедные мои родные, друзья, знакомые! Каждый раз, общаясь со мной в эти последние дни, они отводят в сторону глаза, боясь произнести хоть звук о моей скоротечной лейкемии. Если бы они только знали, насколько мне безразлична вся эта внешняя, бренная жизнь, исхода которой я ожидаю, можно сказать, с нетерпением. Ожидаю, что бы предстал, наконец, предо мною твой, столь дорогой мне, образ, всегда поддерживавший и согревавший мою жизнь. Я буду ждать тебя там, что бы в радости встречи крикнуть тебе: "Я люблю тебя, Антон, и, наконец, могу сказать тебе это вслух, ничего не разрушив в наших чувствах! Не того будничного Антона, кто остался на чуждой нам с тобою Земле, а того, умеющего так тонко ощутить меня и наше общее чувство, кто теперь пришел ко мне таким, каков он есть на самом деле. Кого любила я со школьных лет, и с кем теперь буду делить все свои радости, потому что печали наши остались позади". И я обниму тебя так крепко, что мы сольемся воедино, как до этого соединялись только наши взгляды, и мы станем навечно нашим же единым счастьем!
     Я готова к этому и верю, и знаю - ты тоже! Я буду ждать!
     
     Твоя Настя!
     
     ВДВОЕМ
     
     Антон не обращал внимания ни на свои слезы, ни на возвратившихся домой родных, ни на то, как опустилась за окном глубокая ночь - только снова и снова перечитывал написанное ею откровение.
     Он был счастлив! По настоящему, целиком. Теперь его не мучил тот не заданный ни разу вопрос. Он получил ответ - она любила его! Именно его, а не образ, потому что тот, кто ей так нравился - и был настоящий Антон! А в этом бренном мире обитало только его отображение, и Настя все спутала, хотя и оказалась глубоко права в своем заблуждении! И он... Он тоже спутал, но оказалось, что любил настоящую Настю - ту, которой она была на самом деле, но скрывала от окружавшего ее грубого мира жестких персонажей. И она, и он сумели-таки пронести через всю жизнь хрупкий, никому невидимый, чистый, рожденный за школьною партою дух их любви, согревавший жизнь каждому из них до самой последней минуты. Ради этого стоило жить!
     
     Будучи не в силах удержать в себе нахлынувшие чувства, он съездил на могилу своей, все еще так любимой и дорогой ему Валентины, и долго сидел там, пытаясь найти ответ на вопрос: почему так схожи и, одновременно, столь различны были его одинаково называемые чувства к этим двум женщинам, с которыми он прожил всю свою жизнь. Но так и не смог этого понять. Только легкие догадки о сущности любви и счастья исходили из его души. Но они никак не складывались в ясную картину его жизни. Да и надо ли это было ему?
     
     Последующие недели он носил письмо с собой. Приходя в сквер, садился в их аллее на ее скамейку и опять, не торопясь, перечитывал его, пока не заучил наизусть.
     Вернувшись как-то домой, уже понимая, что помнит всякую строчку, букву и, даже, помарочку, он в последний раз внимательно рассмотрел каждую страницу и снова сложил письмо, как было вначале. После долго сидел, глядя на листы, в которых запечатлелась ее душа, и, не пытаясь превозмочь все нараставшую сердечную боль, радовался и одновременно огорчался приближавшемуся окончанию своей такой типичной и в тоже время такой необычной мирской жизни.
     Потом взял из ящика стола, где хранил документы и ценные вещи небольшую картонную коробку из-под чертежных карандашей. Открыв ее, нежно, по очереди достал и, долго рассматривая, словно впитывая в себя дух вещей, перецеловал сломанный комсомольский значок, авторучку "Паркер", тонкий батистовый платок с номограммой "N", и саму коробку.
     Поцеловав, затем, и конверт письма в то место, где остались следы ее губ, Антон долго пытался положить его к остальным вещам.
     Когда, наконец, ему это удалось, он взял лист чистой бумаги и, аккуратно обернув им коробку, заклеил края. Достал, лежавшую в том же ящике, очень старую любимую им солидную чернильную авторучку.
     "Дорогие мои родные! Этот пакет похороните, пожалуйста, вместе со мной. Разворачивать не надо. Любящий вас всех, дедушка Антон".
     Сердце его пронзила непереносимо-упоительная боль счастья...
     
     
     - Здравствуй, Антон!
     - Здравствуй, Настя!
     
     
     Владимир Ильяшенко    Запорожье, 20.08.2011г.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"