Жила-была на белом свете, в квартире на двенадцатом этаже, барышня. Не то, чтобы очень красивая, и не так чтобы люди шарахались; не то, чтобы гениальная, но и дурой назвать её нельзя было. Не слишком развратная, не слишком целомудренная, не слишком куражится любила, не слишком застенчивая. В общем, всего у ней было в норме. Кроме, правда, того, что барышню не любили.
То есть как, не любили? - спросите вы. А вот так. Сколько жила, а не целовалась ни разу. Только с мамой в щёчку. Ну не было у неё мужчины, не было.
А ей очень хотелось. Аж до дрыжиков в пальцах целоваться хотелось. А не с кем.
Но как-то по телеку показывали клип. Ну, там, где парень девицу лапает, а ей радио мешает, и она хочет его выключить, а он не даёт - типа, ему так прикольнее. И парень там, в клипе, такой красивый: волосатый, с грустным взглядом бассета. И лабрета в губе с шариком торчит.
Тут-то нашей барышне и засвербело внутри: тоже так хочется. А что делать-то? Некому её лапать да грустным взглядом бассета в глаза преданно смотреть.
И завела она тогда себе радио - старое, как на экране, у бабки с пятого этажа выпросила. Бабке-то оно зачем? И так ничего не слышит. А барышня стала по вечерам включать этот девайс, да ручку крутить - авось, что-нибудь да словит, и счастье её в двери постучится?
Шло время... Каждый вечер радио исправно исторгало из себя шумы и помехи, а счастья всё не было. То ли квартирой ошиблось, то ли вообще адреса не знало. Другой человек давно плюнул бы уже на всё это, а барышня наша с упорством отбойного молотка выворачивала настройку. Да ещё и громкость на всю катушку врубала, так что вся двенадцатиэтажка искала счастье вместе с ней.
Как-то вечером радио снова шипело, трещало и плевалось, а она с постным лицом сидела на полу рядом. Грустила вроде как. И тут в дверь позвонили. "Кто там?" - спросила барышня - давно уже к ней никто не заходил.
А с той стороны ей кричат: "Откройте, милочка! Вместе радио послушаем!".
А это был гитарист снизу. Раньше он на своём "Харлей-Бентере" наяривал, поэтому многоэтажка на радио уже не реагировала. Так вот, когда барышня со своим девайсом вылезла, никакие усилки не помогали. Надоело это гитаристу, и возникла у него навязчивая мысль растарабанить допотопный приёмник о головку прелестной одиночки. С тем он к ней и пришёл.
Барышня ему открыла, и понял гитарист, что на фиг ему сдался и "Харлей-Бентер", и радио это горластое. Потому что счастье-то его - вот оно, стоит, ресницами накрашенными хлопает, ветер гоняет. И она то же самое поняла.
В общем, радио они на родину вернули, бабке. А гитару повесили в красный угол. Иногда по вечерам гитарист снимал её, бережно сдувал пыль, колки прочищал и всё такое, а потом играл ту самую песню, на которую сняли клип, который увидела та барышня, которая потом стала вместо новостей и "Колыханки" радио гонять, которое и привело к ней её счастье. И было у них всё О'кей и полный ништяк.
19.03.2006