К обеду ясную высоту неба заволокло тяжелыми гроздьями туч. Надвигалась гроза. Сквозняк вдруг встал на дыбы и, яростно вспенив тюль, скинул с комода фотографию в затейливой рамке. Следом спланировала кружевная салфетка. 'Что творится!' - Марина захлопнула окно и нагнулась за фотографией. К счастью, стекло уцелело. Говорят, что разбить его - плохая примета. А завтра выходной...
Подавив тревогу, она поставила фотографию на место и любовно вгляделась в озорную мордашку сына: чуть раскосые глазенки прищурены, на губах плутовская улыбка. 'Кажется, только вчера водила его в детский сад, учила завязывать шнурки и вот ему уже пятнадцать! А Бобка уже и школу бы закончил, если бы не...' - подумала Марина и нахмурилась.
Никита рос весь в отца: та же фигура, тот же рисунок губ, те же ресницы, глаза... Сколько раз, глядя на Никиту, слушая его милую болтовню, Марина вдруг замирала, силясь представить себе старшего сына. На кого бы он походил, о чем бы мечтал, что бы любил...
Наверно, вот так, потихоньку, и сходят с ума! Почему, почему невозможно нажать кнопку и вырвать из памяти, то, что столько лет травит сердце и точит душу?
Кто-то из знакомых советовал ей обратится к психиатру, но, как у большинства граждан бывшего Союза, за словом 'психиатр' на ум Марине приходил 'дурдом'. К тому же, врачам-то она доверяла меньше всего.
Сейчас многие стали искать утешение в церквях, но там, на терзающие Марину вопросы, испокон веков был один ответ: 'Бог - дал, бог - взял'.
А бог был щедр. Он подарил Марине то, что люди ищут и ждут всю жизнь. Он подарил ей любовь!
Как все девчонки, Марина строила мальчишкам глазки, бегала на свидания, но никогда не теряла головы, не тонула в пучине бесстыдных чувств, не дрожала от ласковых прикосновений. Начитавшись романов, она все ждала, что ЭТО произойдет, обрушится яростным ливнем, но каждый раз её ждало разочарование. Не умея притворяться, она честно в этом признавалась. Водить за нос влюбленного дуралея нетрудно, да только себя обмануть невозможно!
Долгожданный ливень настиг её на третьем курсе института. По Вадиму, обаятельному голубоглазому брюнету, вздыхала добрая половина девчат.
Марина влюбилась с первого взгляда, но о взаимности даже не мечтала: избалованный женским вниманием красавчик казался недосягаем, как луна.
Яд любви был мучителен и сладок. Презрев гордость, она караулила Вадима в переходах общаги, следила за ним, знала, какую он слушает музыку, размер его обуви, марку его сигарет...
Своими страданиями она поделилась лишь с Риткой. Опытная в амурных делах, подружка сразу вникла в суть дела.
- Ага, клиент созрел! Таких ископаемых, как ты, хоть в музеях выставляй!
- Пусть я отсталая романтичная дура, но зато отдамся по любви! Когда я его вижу, у меня прям голова кругом и под коленками пищит!
- Странно, обычно пищит совсем в другом месте, - ухмылялась подруга. - Не дрейфь! Есть у меня одна задумка и, чтоб мне провалиться, если я вас не познакомлю! А дальше - как масть пойдет!
С её легкой руки у Марины и вспыхнул роман с Вадимом.
В пленительной дымке страсти исчезла и угрюмая осень, и колючая зима. Но молодость неопытна и беспечна: однажды Марина поняла, что беременна. Она обожала Вадима, но в то, что у них все надолго и всерьез, верить боялась. И вот ребенок...Они чересчур далеко зашли. Камни раскиданы...
Рожать или нет - Марина не раздумывала. Рожать! Но использовать факт беременности тараном на пути в крепость под названием брак, считала ниже своего достоинства. Любовь, как птица -в неволе не поет!
Кое-как усмирив сердце, Марина пошла к Вадиму. Он жил тремя этажами выше и, к счастью, был один.
- Вадим, мы, кажется, доигрались. У меня задержка. Не беспокойся, я решу эту проблему сама.
- О чем ты говоришь! Ведь это здорово: у нас будет сын или дочь! - будто во сне, услышала Марина и обмякла.
Как Золушка, она все время ждала, что чудеса вот-вот исчезнут и, как Золушка, ошиблась: её сказка только началась!
- Сегодня же подадим заявление. Ты ведь выйдешь за меня замуж?
- Да! - пролепетала Марина. - Если бы ты знал, как я тебя люблю!
- Я знаю, роднуля, я знаю!
Первый визит в женскую консультацию Марина не забудет никогда! Прием вела далеко немолодая чем-то раздраженная тетка. Из-под колпачка врачихи неряшливо выбивались пегие кудельки волос. Тетка задала пару вопросов и, заполняя карточку, кивнула в угол:
- Раздевайся и ложись.
В углу, за ширмой, громоздилось высокое с дурацкими раскоряками кресло. Как на эшафот, Марина забралась наверх и, глянув на приготовленные инструменты, испуганно сжалась.
- Ноги-то раздвинь и клади сюда, - натягивая резиновые перчатки, указала тетка на металлические желобки, - в первый раз, что ли?
- В первый, - зарделась Марина.
- Где не надо знаете, как раздвигать, - проворчала бабка и впихнула в Марину что-то большое и холодное.
- Ой!- вздрогнула Марина.
- Подумаешь, какие мы нежные! - врачиха швырнула инструмент в таз и пустила в ход длинные жесткие пальцы.
- Да когда же это кончится?! - взмолилась Марина.
- Все ясно, одевайся. Если сдашь анализы сейчас, как раз успеешь.
- Успею куда?
- На аборт, конечно. Ты ведь за этим пришла, - тетка скривила тонкие ядовито морковные губы.
- Нет, я рожать буду.
Врачиха как-то сменилась с лица и вдруг превратилась в довольно милую бабулю!
- Надо же, бывают приятные исключения. Студентки-то, в основном, на аборт приходят направление брать.
Она будто бы извинялась за грубость, но в этом уже не было нужды: гинекологический кабинет Марина возненавидела люто и навсегда.
- Ну и как? - встретил её обеспокоенный Вадим.
- Семь недель, как я и посчитала! Теперь придется раз в месяц туда ходить. Ужас!
Свадьбу сыграли в мае. В свидетельницы, конечно, пригласили Ритку.
- Завидую я тебе, Маринка! - призналась она после регистрации. - Такого парня отхватила! Не будь ты мне подругой - отбила бы, ей богу! Я ведь, грешная, сомневалась, что у вас что-нибудь получиться. Слишком вы разные.
- Насчет 'что-нибудь' - посмотрим, а кто-то уже получился! - улыбнулась Марина. - Не горюй, Ритуська, и тебе повезет! Мы и на твоей свадьбе погуляем!
С жильем у молодых проблем не возникло: Вадим так очаровал комендантшу, что та выделила им самую лучшую комнату.
После сессии студенты разлетелись кто куда. Марина рвалась домой и очень жалела, что поехала учиться за тридевять земель от родных мест. Раньше многочасовой перелет её не смущал, но теперь, будучи 'в интересном положении', она решила не рисковать. Каникулы провели в пригородном районе, у родителей Вадима. Они искренне привязались к невестке и баловали как маленькую.
Окруженная стеной заботы и любви, Марина едва успевала отсчитывать недели до радостного события. Вадим с удовольствием потакал всем её капризам. Беременных, обычно, тянет на соленое, но Марину 'пробило' на дыни.
- Помню, когда я была беременна Вадькой, - рассказывала свекровь, глядя, как ловко сноха расправляется с сочными ароматными ломтями, - мне страшно захотелось помидоров. А дело было зимой. Уж не знаю где, но дед раздобыл-таки две мелкие помидорки. Боже мой, как я плакала! Ведь я мечтала о помидорах на веточке! Не знаю, почему я сразу ему этого не объяснила! И ты, деточка, не стесняйся, проси чего хочешь.
- Мне, пожалуй, тебя не переплюнуть! - смеялась Марина.
Ей повезло, она оказалась из тех женщин, что буквально расцветают, лучатся светом предстоящего материнства.
Марина и не сомневалась, что родится сын. Пузичко лишь обозначилось, а они уже выбрали дитю имя, назвав его в честь деда - Борисом. Солидное, тяжеловесное имя вскоре превратилось в забавное - Бобка.
Лето промелькнуло ярким солнечным днем. Ходить в консультацию надоело до чертиков. Тем временем пузичко выросло в пузище. Весь мир Марины крутился вокруг необхватного живота, посреди которого, будто перископ подводной лодки, торчал вывернутый странным образом пуп.
После каникул выяснилось, что не одна Марина собирается стать мамой. Не меньше десятка её однокурсниц обзавелось животиками разных калибров. 'Целую детсадовскую группу родим!' -смеялись девчонки.
Не зря некоторые люди, даже самим себе никогда не признаются, что все у них в порядке, все ладком. Слишком пуглива птица удачи. Марина своего счастья не скрывала. Оно переполняло её, распирало, как зреющий во чреве плод.
Беда подкралась тихой сапой. Сначала зачесался живот. 'Ничего страшного так у всех бывает!' - успокоила Марину свекровь. Но вслед за животом зачесались руки, ноги...В консультации запретили есть шоколад, выписали ментоловую мазь и отправили восвояси.
Дни летели, а 'почесуха' расползалась по всему телу. Трудно поверить, но чесалось даже во рту и ушах, а кожу между пальцами Марина готова была грызть! Мазь почти не помогала, зато приторным запахом ментола она пропиталось насквозь! Стоило ей появиться на занятиях, как вокруг начинали подозрительно принюхиваться, стараясь понять, от кого и чем это несет! Но Марина этого не замечала. Зуд особенно свирепствовал по ночам, поэтому днем она, буквально, засыпала на ходу. Переживая за неё, Вадим хлопотал по дому, толкался в очередях, писал ей рефераты и курсовые. По вечерам он долго почесывал жене спину массажной расческой. Только так она могла хоть немного нормально поспать.
В конце концов Марина не выдержала и опять двинулась в консультацию. Мельком взглянув на её пальцы, врачиха без разговоров отправила её в кожно-венерологический диспансер. Марина была в шоке!
На обследование она поехала с Вадимом. По-деревенски уютная городская окраина золотилась листвой увядающих садов. Плутать не пришлось: среди опрятных домиков ободранная пятиэтажка диспансера торчала, как бельмо в глазу.
- Веселенькое местечко, - присвистнул Вадим.
Очереди в нужный кабинет не было. Марина постучала.
- Входите! - отложив какую-то книгу, мило улыбнулась молоденькая, видать, только-только из института докторша.
Пока она искала ручку, Марина осторожно покосилась в цветной разворот книги и чуть не подавилась: страницы пестрели цветными фотографиями всевозможных язв. 'Так мне и надо! Любопытной Варваре на базаре нос оторвали!' - разозлилась она.
- Это банальная чесотка, - заключила 'студентка' после осмотра.
- Но как же так, ведь кроме меня никто не чешется! Ни муж, ни одногрупники! Никто!
- И такое бывает. Полежите у нас, пролечитесь.
- Где у вас? - обалдела Марина. - Здесь?!
- Здесь, здесь. Если вы с мужем, пусть он привезет вам тапочки, халат, тарелку, ложку и стакан.
- А это еще зачем?
- Тут у нас ремонт затеяли, поэтому кожников временно перевели на пятый этаж, в венерическое отделение. Но вы не волнуйтесь, мы сифилитиков тут не держим. В основном, у нас гонорея, кондиломы и другая нечисть.
Марине сделалось дурно. До этого она лежала в больнице всего один раз: в детстве объелась шоколадными конфетами из новогодних подарков. Судьба была милостива и больше Марина серьезно не болела. Даже ангины не каждый год случались. И на тебе: загремела в такое сомнительное заведение! Было от чего приуныть, но измученная недосыпанием и тревогой за ребенка, она безропотно согласилась. В конце концов, врачам лучше знать, что делать!
- О, в нашем полку прибыло! - приветливо встретили её в палате две симпатичные женщины.
Ноги одной из них розовели странными шелушащимися пятнами.
- Не бойся, мы не заразные - это псориаз, - уловив замешательство Марины, сказала она, - меня зовут Леной, а это Катя.
- А я Марина. У меня аллергический дерматит.
Сказать так ей велела докторша.
Лена и Катя лечились в диспансере по два раза в год, но на венерический этаж попали впервые и с негодованием рассказывали о местном "порядке":
- В туалет не зайти - сплошной дым и мат! Только стемнеет, парни, как коты на валерианку, со всей округи сбегаются, всю ночь под окнами свистят, орут: шлюшек, которых здесь принудительно лечат, вызывают! А те, представь, сползают к ним по водосточной трубе! Утром обратно приходят. Специально режим нарушают, чтоб врачей позлить
- Я и так почти не сплю, чешусь вся, а тут такой цирк! - приуныла Марина.
- Ничего, привыкнешь. Когда у тебя срок?
- Полтора месяца осталось. Скорее бы уж!
- Кто из вас Нечаева?
Медсестра принесла пакет и бутылку с темной маслянистой жидкостью.
- Этим будете натираться с ног до головы два раза в день, - потрясла она бутылкой, - а это муж передал.
- Ты располагайся, а мы разузнаем, что там с обедом, - сказала Лена.
Разобрав вещи, Марина взяла бутылку и отправилась в туалет. Девчонки были правы: более гадкое место и не вообразить! На заплеванном полу валялись бычки и мусор, с ржавых труб свисала мерзкая слизь, раковины заросли жирной грязью. Дверь не запиралась, видно тут никого не стеснялись. Ни полочки, ни крючка... Марина скинула халат и, зажав его между коленями, стала быстро мазаться едко воняющим лекарством. Расчесанная кожа загорелась огнем. Кое-как напялив халат, Марина кинулась вон!
- Ты что, сдурела! - опешила Катя. - Натирайся здесь, мы выйдем! Ой, кажется, зовут - обед!
В столовой, за столиком у окна, громко хохотали какие-то подростки. Тупые серые лица, прокуренные сиплые голоса, корявые пальцы в наколках: только по халатам и поймешь, что девчонки! Лысые или в тюрбанах из тряпок и полиэтилена они кривлялись, как обезьяны.
- Детдомовские. С триппером да лишаями тут лежат, - пояснила Лена.
- Какой ужас! Они ведь еще дети!
-Ага! Эти детки по ночам такие концерты дают, что даже чертям тошно! Ладно, давайте поедим.
Стараясь без нужды не выходить из палаты, Марина коротала время за книгой. Новых знакомых она стеснялась, но после чудодейственной дряни тело зачесалось с утроенной силой. Слава богу, Вадим не забыл про 'массажку'! Извинившись, Марина яростно заскребла ею бока.
- Тебе надо палку-чесалку, как у китайского мандарина! - печально вздохнула Лена, - Как же ты будешь спать?
- Вот так и буду всю ночь шуршать!
- Это что, - отозвалась Катя, - у моей двухлетней племянницы аллергия. Её кормят только вымоченной крупой, и все равно бедняжка так чешется, что на ночь мать надевает ей колготки и рубашку с зашитыми рукавами!
- А эти пятна у вас не зудятся?
- Немного. Сейчас у нас обострение. А так их почти не видать. У меня есть знакомая, которую из-за псориаза бросил муж. Брезговал очень.
- Наверно, он её просто не любил.
Давно замечено: отвлекаясь на чужие проблемы, забываешь свои. 'Мне еще повезло, - размышляла Марина, - после родов все пройдет. А кому-то до конца жизни страдать!'
Ближе к полуночи начался обещанный концерт. Будто на шабаше ведьм, брань, крик и визг слились в дикую непристойную какофонию! Примостив на голову подушку, Марина промаялась до утра.
К счастью, в венерическом гадюшнике она провела всего три дня. От чего-то усердно отводя глаза, завотделением вручила ей новую бутылку с лекарством и, наказав лечиться дальше, отпустила.
Не помня себя от радости, Марина понеслась домой. Вадим был в институте. Первым делом, она с наслаждением помылась, но, вытираясь перед зеркалом, едва сдержала слезы: в диспансере 'расчесы' заставили мазать зеленкой, и теперь она походила на зеленого пузатого клоуна! Что скажет Вадим? Хорошо, что кроме него, в таком виде её никто не увидит! А то б разбежались все как от прокаженной!
'Дурочка моя ненаглядная, - целовал её муж, - что бы с тобой ни случилось, я всегда буду тебя любить! Хочешь, я тоже разрисуюсь? Доставай зеленку!'
В бутылке не осталось ни капли, а почесуха не сдавалась! В отчаянии Марина вдруг вспомнила учебник на столе у 'студентки' и, перелопатив кучу медицинской литературы, нашла то, что искала.
'Дерматоз беременных' - так называлась проклятая напасть. Почему-то ни в консультации, ни в диспансере никто об этом и не подумал. Марина немного успокоилась: все ж не зараза какая-то. Зря поливалась этой дрянью...
О том, что едкая жидкость могла навредить ребенку, она старалась не думать и не зная, что теперь делать, позвонила маме.
- Почему ты раньше мне не сказала! - разволновалась та. - Со мной ведь такое же было! Правда, диагноз поставили сразу! Назначили бессолевую диету, но без толку. Потом еще недели две чесалась. Видать, это передается по наследству! Надо было сразу предупредить, но я не хотела зря тебя пугать. Надеялась, что пронесет. Терпи, доченька, и больше ничем не мажься!
В отличие от мамы, Вадим отреагировал бурно:
- Эта мымра в консультации совсем мышей не ловит! Ну, я с ней разберусь!
- Вадя, не надо скандалов! В диспансере тоже ошиблись, и туда пойдем морды бить? Лучше давай, на выходные съездим к родителям. Город мне опротивел.
Уговаривать Вадима не пришлось.
- Господи, деточка, на тебе ж лица нет! Как ты себя чувствуешь? - всплеснула руками свекровь.
- По средней паршивости. А как вы тут без нас? Что нового?
- Все по-старому. Ириска вот окотилась. Двух котят принесла. Ты приляг с дороги, а я пойду баню проверю. Вадим, помоги отцу машину помыть!
После бани Марина блаженно расслабилась и за ужином совсем клевала носом.
- Маришка, иди спать, я сейчас постелю, - позвал её Вадим.
Теплый сумрак спальни убаюкивал и ласкал. Вдыхая аромат свежего белья, Марина нежилась в облаке взбитой перины. В корзинке возились, пищали котята; уютно мурлыкала кошка. Рай, в котором начался ад.
Ночью у Марины вдруг схватило живот. Понемногу тупая боль сместилась на поясницу. 'Что-то не так!' - испугалась Марина. Вскоре весь дом был на ногах. Вызвали врача.
- Ну что ж, собирайтесь в роддом, - 'обрадовала' она.
- Но мне еще рано рожать!
- Вы что, не понимаете: роды уже начались! Вот направление в нашу больницу.
Утро едва занялось, слегка размыло чернильную темень ночи.Отец Вадима уверенно гнал машину сквозь паутину немых улиц. Громада больничного корпуса наплыла вороным крылом. Марину передернуло.
- Четыре. Света нет. Все спят, - сказал Вадим.
- Родильное на первом. Там у них всегда дежурят.
На звонок долго не открывали, наверно, и вправду, спали. Жадная осенняя стынь пробрала до костей.
- Чего трезвоните? Всех перебудили! - наконец отворила дверь заспанная деваха.
- Вот роженицу привезли. Вы уж нас извините, велели срочно ехать, - заискивала свекровь.
Девица поглядела на Марину, как на вселенское зло и недовольно сквасилась:
- Гардероб не работает. Кто-нибудь, пройдите с ней вещи забрать.
- Я пойду! - рванулся Вадим.
Оставив его в тесной, как тамбур, комнатенке, девица привела Марину в какую-то унылую 'темнушку'.
- Раздевайся! - рявкнула она и куда-то ушла.
Проглотив хамское тыканье, Марина послушно разделась и, прикрываясь аккуратным свертком одежды, пугливо озиралась. Крестец ломило все сильнее. Малыш непрестанно ворочался, бил ножкой. 'Потерпи, миленький, уже скоро! - она ласково погладила живот. - Потерпи!'
Девица вернулась с ворохом какого-то тряпья.
- Трусы, часы, кольца, серьги, цепочку - все снимай. Здесь это носить не положено. Господи, что с тобой? - ахнула она. - Ты что, чесотку нам сюда принесла?
- Это не чесотка, а дерматоз беременных. Разве вы о таком не знаете?
- Хм, - неопределенно буркнула та, но продолжать тему не стала.
Ежась от её наглых взглядов, Марина нырнула в застиранную воняющую хозяйственным мылом сорочку, кое-как запахнула огромный, будто конская попона халат. Ноги утопли в гигантских безобразно растоптанных тапках.
- Отдай вещи мужу.
Марина выскочила за дверь:
- Идиотизм! Даже плавки заставили снять, а нарядили как чучело. Хоть сейчас в огород ставь!
- Все равно ты самая красивая!
- Вадим, я боюсь, ведь рожать еще рано...
- Маришка, ты ведь не в поле рожаешь, кругом врачи!
- Ты куда пропала? Иди, иди! - девица бесцеремонно вытолкала Вадима на крыльцо и повернулась к Марине, - Айда...
Будто овца на заклание, Марина побрела за ней. Прикладывая к исцарапанному животу Марины стетоскоп, проверяя пульс, дежурная брезгливо морщилась и, оформив документы, с явным облегчением вызвала санитарку:
- Обработай.
Злобно щерясь, дергая тупым станком, та побрила Марине лобок, подмышки и, не слушая объяснений о ночном расстройства желудка, вкатила клизму. Положено и все! Туалет находился в дальнем конце коридора. Теряя тапки, Марина ринулась туда.
После клизмы живот разболелся еще сильней.
- Это предродовая. Постели пока нет, так походишь, - проводив Марину в маленькую, на одну койку палату, процедила санитарка.
Марина огляделась: кровать с продавленной сеткой, непременная тумбочка у дверей. Грязно-зеленые панели и коричневый затертый до дыр линолеум напоминали пионерский лагерь. Но там было весело, а здесь отовсюду веяло страхом и тоской. С опаской присев на расшатанный стул, Марина прикрыла глаза. Сердце заныло в тревоге: 'Что случилось? Кто объяснит, почему малыш рвется на свет раньше времени?'
Боль, между тем, крепла, росла. Чем сильнее ныла поясница, тем меньше донимал зуд. Где-то Марина прочла, что зуд - это разновидность боли. Выходит, одна боль сменилась на другую: более грозную и беспощадную.
В коридоре раздались шаги, роддом ожил, наполнился плачем голодных младенцев. Марина улыбнулась: так требовательно и настырно голосили они. Но вот и малютки давно успокоились, кто-то смеялся, звенела посуда. Про Марину словно забыли. Она жадно ловила звуки из-за двери, ждала, что и к ней, наконец, придут.
Появилась та же санитарка, молча шмякнула на тумбочку поднос с завтраком и ушла. Сладко пахнуло рисовой кашей. Давясь рвотой, Марина бросилась к окну и уперлась лбом в холодное стекло.
Осень не баловала: над крышами домов нависла угрюмая пелена. Чуть расцвело, но по улицам уже сновали прохожие, куда-то спеша в эту пасмурную субботу.
В пояснице снова развернулась тугая жгучая спираль. Постанывая, Марина вцепилась рукам в подоконник. Ноги тряслись, между лопаток бежали струйки пота. Казалось - предел, но это была лишь разминка. С каждым разом боль становилась все злее и злее. Стараясь её хоть как-то облегчить, Марина то вытягивалась в струну, то сгибалась пополам.
Мир сжался в пульсирующий облезлым линолеумом и хмарью осеннего дня ком. Время заблудилось в лабиринте схваток. Обед остался нетронутым.
- Пошли в смотровую, - на пороге палаты стояла незнакомая женщина, - расчесала то все как! До крови, до шрамов! Сколько лет работаю, ни разу о таком не слыхала. Ты уверенна, что это не чесотка?
- Да. Моя мама так же чесалась.
Поддерживая заметно опустившийся живот, Марина забралась на ненавистное кресло. Осмотр был в сто раз мучительней, чем прежде.
- Слазь, еще рано, - акушерка отвернулась к умывальнику.
- Пожалуйста, сделайте мне обезболивание, - с надеждой глядя в накрахмаленную спину, попросила Марина
- Всем больно, а ты как думала? Иди.
Искусанные губы, сосульки влажных волос, безумно вытаращенные глаза - не в силах сдержать дикий вой, Марина барахталась в волнах тягучей жестокой боли.
За окном почти стемнело, когда санитарка втащила в палату комкастый рулет матраца.
- Прекрати скулить! На, стели! - прошипела она, хряпнув полосатое, в бурых разводах чудовище на пол.
Марина неловко взялась за шершавый край матраца, потянула было, но сраженная новым приступом схваток упала на колени.
- Ой, мамочки! Мне надо в туалет! - в отчаянии простонала она.
Живот напрягся, затрепетал в странных конвульсиях.
- Вставайте! - взволнованно нагнулась к Марине вызванная санитаркой акушерка.
Только что была пересмена, и женщина не успела застегнуть халат.
Миг и что-то хлынуло густым потоком! В ту же секунду на низ живота накатило раскаленное пушечное ядро!
- Воды с меконием, - сдвинула брови акушерка и закричала вдруг - тужься, тужься!
От напряжения Марина зарычала.
- Придется резать!
Полоснуло жуткой болью, и ребенок мягко выскользнул на свет. Забыв про боль, унижения, страх, Марина приподнялась, потянулась вперед, чтобы увидеть его, услышать первый крик.
Ребенок молчал, часы оглушительно тикали.
- Мертворожденный. Мальчик. Двойное обвитие пуповиной, - негромко произнесла акушерка и предала что-то санитарке.
Оцепенев от ужаса, Марина разглядела маленький черно-фиолетовый комочек плоти, и не сразу поняла, что - это её ребенок... Её сын! Её Бобка!
Санитарка обмерила, взвесила сморщенное тельце и небрежно плюхнула в эмалированный кювет. Столик с кюветом стоял так близко что, протянув руку, Марина могла бы дотронуться до мокрых слипшихся волосиков на головке бездыханного сына.
Был ли это намеренный садизм, месть за то, что достала всех своими воплям, или, очерствев душой от ежедневно наблюдаемых страданий, никто и не подумал, что матери легче умереть самой, чем увидеть свое дитя мертвым - этого Марина никогда не узнала.
Потрясенная, она неотрывно смотрела на приоткрытый, словно в беззвучном крике ротик, крохотные ноготки на безжизненных ручках малыша.
- Видите, у него уже трупные пятна появились. Он давно умер, - сказала акушерка, - зашивать буду без анестезии, а то все отечет. Потерпите.
'Нет, нет, нет! Это неправда! Еще утром мой сын был жив! Я чувствовала, как он шевелился!' - хотела закричать Марина, но, судорожно дернув шеей, потеряла сознание.
Очнулась она уже в кровати.
- Вам надо поспать. Сейчас сделаем укольчик - станет легче, - как сквозь вату, доносились чьи-то слова.
'Умер, умер, умер! Мой сын умер!' - стучало в голове раскаленными молоточками.
'Умер, умер, умер - капали на подушку слезы. - Мертвый ребенок на эмали кювета. Трупные пятна на крошечном тельце...'
- Умоляю, скажите, что все это сон! - всхлипывала Марина, впадая в блаженное небытие.
В шесть утра палата огласилась нетерпеливым криком - соседкам принесли детей. Большей муки, кажется, нельзя было и придумать. Кряхтенье малышек и воркотня счастливых матерей жгли сердце каленым железом. Марина с головой накрылась одеялом и, кусая подушку, зарыдала.
Наконец детей забрали. Марина слепо ткнулась в стену и затихла. В горле саднило, нос распух. Душа обуглилась, сгорела в пепел.
Кто-то подходил, что-то говорили, чем-то обрабатывали швы, что-то заставляли глотать. Ей было все равно...
- К вам тут пришли, - тронули её за плечо и махнули в сторону окна.
За ним стоял Вадим.
Шатаясь от слабости и дурноты, Марина проковыляла к окну и жалко улыбнулась. По бледному лицу Вадима текли слезы. За эти слезы Марина простила ему все прошлые и будущие обиды.
Так они с мужем и застыли, прильнув к мутному оконному стеклу. Две раненые, спаянные общим горем души, они понимали друг друга без слов.
В карниз глухо ударили тяжелые капли. И небо оплакивало их сына...
- Иди, не мокни напрасно, - забеспокоилась Марина.
Сутулясь, как старик, Вадим побрел прочь.
К вечеру грудь Марины распухла и, потеряв нежную упругость, стала твёрдой, как доска. Посреди налитых полушарий багровели пуговки сосков. Сын умер, но вслед за разумом и тело не желало в это верить.
- Сцеживать надо! А то воспаление будет! - отругали Марину.
Подставив стакан, Марина начала мять грудь и дергать соски. Грудь 'украсилась' синяками, но на дно упало всего несколько капель молозива.
- Ничего не получается!
- Сейчас мы испробуем электрический молокоотсос! - обрадовалась акушерка и прикатила в палату какой-то прибор, размером с табуретку. - Вот, давно получили, но не было случая применить!
Включенный в розетку, аппарат мерно загудел. Приладив резиновую нашлепку на сосок, акушерка повернула рычажок, и в грудь Марины впились сотни раскаленных игл. Казалось, её рвут на куски. От зверской боли Марина не описалась лишь чудом.
А в дверях толпился, возбужденно шептался больничный персонал: всем хотелось поглазеть на испытание диковинной машины. В глазах этих людей Марина видела лишь холодное удовлетворение экспериментаторов. Так наблюдают за подопытным животным! Врачи были довольны: аппарат работал отлично.
Наконец пытка кончилась, и Марина без сил рухнула на койку: 'Меня травили какой-то гадостью; меня выпотрошили; меня выдоили, как скотину! Мой сын умер! Боже, за что!'
Дальнейшее слилось в нудный бредовый поток.
Наконец её выписали. Всего за пять дней мир изменился, чтоб никогда не стать прежним. Марина не могла есть, не могла спать. Стоило смежить веки, как в памяти всплывал эмалированный кювет с тельцем мертвого сына. Попрятав с глаз долой приготовленные для Бобки вещи, родные старались угодить ей во всем.
Как-то в гости к свекрови заскочила какая-то бабка, и Марина невольно подслушала их разговор:
- Загубили внука, загубили! Это в прошлую субботу случилось, в выходной. Врачей не было и акушерки, видать, отдыхали! Мыслимо ли: только раз за весь день к роженице подойти, да и то лишь на кресло сгонять. Сволочи, даже постель не могли сразу дать. Так, на ногах, наша бедняжка и мучилась, чтобы знала, как по выходным рожать!
'Значит, в смерти моего ребенка виноват проклятый выходной!' - застряло в мозгах у Марины.
Чтоб не отстать в учебе, пришлось вернуться в город. Вид беременных однокурсниц вгонял в зависть и тоску. После занятий Марина часами лежала, свернувшись в клубок. Мысли, как лошади в цирке, носились по кругу: 'Зачем? Почему? За что!'
Через месяц зуд пропал, зато молоко упрямо сочилось. Грудь перетягивали, но это не помогало.
Как Марина не упиралась, Вадим повел её в консультацию. Там взволнованную пару ждал сюрприз: исчезла карточка Марины. Словно Марина никогда и не была беременна! 'Видно, родители правы: рука руку моет. Ничего не докажем, а сына все равно не вернешь', - решили супруги.
Больше года Марина жила как в бреду: дни утратили смысл, ночи душили кошмаром. Вадим боялся оставлять её одну.
Липкий морок депрессии отступил лишь под натиском вновь затеплившейся под сердцем жизни. Невероятно - Марина опять чесалась! Но зуд она сносила терпеливо, и, мусоля календарь, иступлено молилась об одном: не рожать в выходные дни!
Ирония судьбы, или стечение обстоятельств, но вставать на учет ей пришлось в гинекологии при том самом проклятом роддоме. Прием вел заведующий, довольно молодой мужчина с тонким породистым лицом. Изрядно смутившись, Марина приготовилась к осмотру. Врач, казалось, нервничал не меньше её. После необходимых манипуляций, он заполнил бумаги, потом в замешательстве хрустнул пальцами и наконец поднял на Марину глаза:
- А я вас помню. Вы у нас рожали год назад. Мы разбирали ваш случай и виновных наказали.
Марину затрясло.
- Выговор в личных делах акушерок сына мне не вернет! - прохрипела она, трясущимися руками сгребла документы и хлопнула дверью. И больше туда не пошла...
Второго сына она рожала в другом роддоме, в четверг. Под пристальным вниманием врачей, Марина не стонала, не орала. И убедилась: с Бобкой все могло бы быть иначе. Если б не проклятый выходной!
Вот уж сколько лет эта мысль не дает ей покоя! Снова и снова она возвращается в ад злополучной субботы. Вновь и вновь думает об одном: 'Бессердечие в роддоме там, где на женщин обрушиваются боль, тревога и страх за рождающегося малыша, там, где они нуждаются в особом внимании и поддержке - страшнее и преступней всего! Оно может, в прямом смысле, убить!'
Говорят, время лечит. Неправда! Время лишь притупляет боль, загоняет её вглубь души, тлеть печным угольком, уродовать мысли, калечить сны.
Марина погладила фотографию сына. Скоро женится, внуки будут...Только бы невестке не рожать в выходной... Только не в выходной!
Наверно, она все же сошла с ума, раз не желает понять, что бог дал и бог взял. И не важно, в какой день недели! Психиатры! Где вы? Ау!