А ты твори, твори. А я буду слушать как легонько щелкают под пальцами клавиши. Когда-то слушали как поленья в камине потрескивают, теперь как клава под пальцами.
Задумчиво прихлебывая густо заваренную кофейную ночь, ты смотришь куда-то. За оконное секло, за небо, за звезды. Ты видишь там зубчатые колесики мироздания и зачарованно наблюдаешь за их движением, отмеряющим эпохи.
Ползет большой белый змей млечного пути, бабочка бьется о стекло в одном большом черном флаконе. Капает вода.
Прозрачный пузырь, очень смахивал бы на мыльный, если бы не был величиной с футбольное поле не кружился бы вокруг холодной безжизненной планеты, находящейся где-то на задворках своей системы. Приличное расстояние до звезды спасало шар от перегрева, а прозрачные стены, пропуская лучи нужного спектра, отсеивали жесткие излучения. Тень чужого мира давала смену дня и ночи. Встроенный гравитационный комплекс бесшумно и незаметно удерживал шар на орбите и обеспечивал силу тяжести.
Все эти сложности были во имя сохранности содержимого шара - куска земной поверхности с домом и садом на ней. Вырванная из бока планеты твердь болталась в шаре в открытом космосе, зелень на ней росла, цвела, благоухала и плодоносила, а в бревенчатом рубленном домике жили два невольных обитателя этого мирка - мужчина и женщина.
- Мы в раю, Ева, сказал мужчина, оторвавшись от созерцания неведомых процессов в глубине космоса. Та, которую он назвал Евой задумчиво водила пальчиком по обшивке кожаного уютного кресла, в котором она полулежала, свернувшись калачиком.
- Принести тебе яблоко? усмехнулась она, - только они еще зелены. Но скоро поспеют и мы встретим первую в раю осень. Словно в ответ ей, оконное стекло царапнул сухой лист и улетел в бездну. Но.. но... нас за это все равно отсюда не выгонят.
- Тебе нужна дверь? мятежная Лилит, теперь уже улыбнулся он.
Она вскочила, накинула на плечи первое, что попалось под руку, этим была его куртка, очень большая ей и выскочила за порог в темноту. Он какое-то время смотрел в окно. Потом вздохнул и вышел следом. Нашел он ее на краю этой импровизированной Ойкумены. Она сидела в траве и молча смотрела на скопления звезд, образующих фонтаны, гирлянды и полосы. Они были намного крупнее и ярче тех, что ей доводилось видеть дома. Это было завораживающе красиво.
- Свобода относительна. Мягко и ласково прозвучал его голос. Ты свободна в своих мыслях и чувствах. Остальное вторично.
- У меня чувство будто в моей жизни они копаются как в белье. Разглядывая и обсуждая каждое пятнышко. И мы здесь вроде бы одни.. но это только кажется.. их здесь много, очень много.. мне иногда кажется, что я больше не могу.
Он вздохнул, притянул её к себе, успокаивая, согревая и нашептывая, что все пройдет, обязательно как-нибудь пройдет. Хотя сам не знал как, когда... ему просто очень хотелось в это верить.
Они ушли в дом. А странный прозрачный спутник, летел по ночной длинной стороне эллиптической орбиты и нес в себе маленький домик со светящимся окошком.
Когда она наконец заснула, он снова вышел наружу из дома и долго пытался прочесть ответы в мозаике неба, равнодушно переливающейся наверху.
***
Она пыталась материализовать дверь уже третий месяц. Руки были в ожогах, дом в подпалинах, он начинал сердиться, а дверь, чтоб ей, все не удавалась и не удавалась. Когда в очередной раз пространство было вспучилось до размеров баскетбольного мяча, но тут же схлопнулось терпение у него закончилось. Он мазал облепихой обожженные ладони ей и кричал... много чего кричал.. она не слышала и почти не видела, оглушенная взрывом. На следующий день, когда он, уже спокойный как обычно изложил ей свой взгляд на ее дальнейшие попытки самоубийства у него на глазах. - Тогда дай мне книгу... скорее беззвучно шевельнулись ее губы Он тихо зарычал. - Я не хочу для тебя этого. - Я уже это, я с рождения это, но я не знаю как этим пользоваться. Научи... научи не устраивать бурю, если нужен весенний дождик, просто напугать идиота, а не отбивать ему почки ментальным ударом... я не соразмеряю свою силу.. - Ты не знаешь цены. Обратной дороги не будет. - У меня ее и не было. Есть лишь иллюзия обычного человека. Он вздохнул и спустился в подвал. Там в тайнике лежал фолиант, обтянутый белой кожей с инкрустированным большим голубым топазом, цвета неба.. такого далекого и родного неба. Повинуясь какому-то безотчетному импульсу она положила пальцы на камень и мир закружился, все залил голубой туман, сквозь который пробивались золотые и алые сполохи, закручивались, изгибались. Потом внезапно полыхнуло ярко-белым и все исчезло.
***
Большая чёрная кошка выходила из тени скального козырька мягко, почти текуче, но что-то в ее силуэте неуловимо намекало на жуткую усталость. Казалось, тень как амёба выпустила ложноножку в прибой лунного света, облизывающего скалу, мир голубой и черный, разделенный четкими линиями на две стороны ночи - прозрачную и непрозрачную. Тень выпустила ее, саму похожую на тень, и сомкнулась за ней беззвучно как смыкаются воды. Она растянулась на теплом еще от дневного жара камне, зализывая невидимые в темноте раны. Две зеленые звезды затуманились. Безопасности не было, но сил боятся тоже уже не было. Где-то внизу вздыхали сосны. Тяжело опустив голову на лапы, она погрузилась в сон. Завтра, каким бы оно не было, будет только завтра. Бессознательное сжималось пружиной нервных волокон и заставляло бежать во сне по странному городу, карабкаясь вверх, по обшарпанным лестницам туда, где плоскости пространств сходились и не оставляли и малейшей щелочки пролезть, а пролезть зачем-то было надо, заставляло скользить с ледяных гор, перепрыгивая через остовы разбитых машин ловко уворачиваясь от зубов разбитых стекол. Тело теряло очертания, словно небо, линяя с ночи на утро перекраивало и ее, заменяя черный мех на бледную, покрытую мурашками от утреннего холода кожу. И только раны оставались на своих местах. Страшные, запекшиеся в черно-коричневую корку полосы.
***
Всем, кто видел бабу Арину вблизи на ум приходила одна фраза: "Столько не живут". В том, что это существо все-таки живое любой встречный-поперечный убеждался, как только встречался взглядом с парой острых как буравчики глазок, сверкающих под косматыми бровями серо- зеленого цвета. Такой же колер был и у волос, торчащих над губой и на подбородке. А цвет кожи был тем самым, что в народе именуют серо-буро- козявчатым. Сама баба Арина утверждала, что это всё от того, что она регулярно делает маски из болотной тины. И кожа у нее от этого на ощупь бархатистая. Баба Арина вообще о себе заботилась и украшала как могла. Правда из-за этого все, кто видел ее издалека принимали за ходячий замшелый пень с клумбой наверху. Любила она соорудить на голове палисадник по-настроению. Бывали дни водных лилий и рдеста - тогда от нее особенно сильно несло тиной, смолок и ветренниц, и всякого разнотравья и разноягодья. Всё, что обнаруживала в пределах досягаемости её неутомимая творческая натура шло в дело победы красоты над косной материей. На зиму красота сушилась впрок вперемешку с белыми, подосиновиками и прочей грибной радостью. Одежду свою она тоже не обходила вниманием. Мох, кора, стебли осок и луговых злаков, нашивались или вплетались в каждый предмет ее гардероба уже.. в общем столько не живут, но баба Арина жила. Жила потому что слово знала. И не одно. И не все безобидные. Жила она в бревенчатой избушке, без всяких курьих ножек причем. Лет десять назад как срубленной. Фермер из дальнего села подсобил, за то, что жену его от бесплодия вылечила. Изредка наведывались к ней местные и неместные жители, из тех кому очень надо было, да собес иногда. - Привез мне калоши? Ивашка из дворца пенсионеров, - хихикала вредная бабка над долговязым и худющим очкариком, работником соцобеспечения Иваном Федоровым 21 года от роду. Ездил к ней только он. Прочие боялись, а этот, несмотря на все обещания изжарить под простоквашкой был пока цел. Наверное потому, что периодически притаскивал бабке, то, что она заказывала из города, да слушал ее байки под чаек с вареньем. Под "калошами" бабка имела в виду кеды. Нравилось ей в них по лесу ходить - мягко, тихо и удобно. Этим утром баба Арина решила порадовать себя эдельвейсами. Помнила она, что романтические это цветы и что-то ей их очень захотелось и полезла она в гору, кликнув с собой Лысого. Когда-то ему, молодому еще волку топором стесали кожу между ушами, благо уши прижать успел. Подобрала зверя бабка, выходила. С тех пор стала она с хвостом. Куда сама - туда и зверь. Баба Арина вела с ним долгие диспуты на философские темы и утверждала, что он на редкость упрямая и консервативная сволочь, и совершенно не желает принимать новых течений. Уперся в этих немцев и всё. Тропинка карабкалась в гору, постепенно выдыхаясь и становясь все уже и уже. Полемика бурлила вовсю. На кустами разносился скрипучий голосок старухи, изредка перемежаемый короткими волчьими подвываниями. В разгаре полного, но небесповоротного разгрома волчьей позиции тот вдруг занервничал, заметался и заскулил. "Все ты придумываешь," - сердито огрызнулась бабка. Чуешь, что концепция твоя яйца выеденного уже не стоит и слинять хочешь? Ну ладно, ладно - пойдем, дезертир несчастный, посмотрим, что за падаль ты унюхал на сей раз.
***
Свет. Вокруг только свет и нет ничего, ничего кроме света. И когда тебя начинает что-то неумолимо выдавливать из него, возникает странное ощущение будто тебя изгоняют из родного и привычного мира в какой-то чуждый, где ты уже не растекшаяся блаженная субстанция, не имеющая границ с окружающим, а маленький комочек сознания в окружающей непонятной и неизведанной среде. Непонятно куда, непонятно зачем.. снова. Память выползает из дальних закоулков нехотя, определяет низ и верх, еще не называя, рыбой вплывая во все более и более материализующийся мир, сквозь неназванное, но прочувствованное не хочу. Чудно появляются звуки, сначала это непонятное бульканье, которое только после преодоления сознанием некого порога складываются в слова: - Вставай, я те не слон индийский тебя ворочать как бревно.
Вставай это наверное мне, а кто я, и чем вставать. В белесом мареве плавают цветные пятна, колышутся, колышут меня.. зачем... Встают на ноги, значит у меня должны быть ноги. - мысли плавающие словно отдельно от тела с удивлением обнаруживают одну, а затем вторую ногу, ощущая их изнутри, ими можно подвигать.
Так. Кроме ног должны быть руки - и перед глазами появляется пятно, приобретающее очертания руки, по моему хотению рука шевелит пальцами, машет в разные стороны. - Вставай, окаянная, пока какие-нибудь туристы по закону подлости не нагрянули.. тогда тебя доразберут на твои кошачьи запчасти. Ты на это хочешь все жизни потратить,?