Декабристы

"Дней александровых прекрасное начало", когда мученически закончилась жизнь Александра Николаевича Радищева, явилось прологом движения декабристов. Вообще о диалектической связи предпринимавшихся царизмом время от времени попыток либеральных реформ с революционным движением выдающийся русский историк 19 века В.О. Ключевский напишет так:

"В продолжение всего 19 века, с 1801года, со вступления на престол Александра Первого, русское правительство вело чисто провокаторскую деятельность: оно давало русскому обществу ровно столько свободы, сколько было нужно, чтобы вызвать в нем ее первые проявления, и потом накрывало и карало неосторожных простаков. Так было при Александре Первом: Сперанский со своими конституционными проектами стал таким невольным провокатором, чтобы вывести на свежую воду декабристов и потом в составе следственной комиссии иметь несчастье плакать при допросе своих попавшихся политических воспитанников. При императоре Николае Первом правительственная провокация изменила тактику. Если нахальная аракчеевщина, сменившая стыдливую, совестливую сперанщину, стремилась заговор вытолкнуть на вооруженное восстание, то Николай Первый своей предательской бенкендорфщиной старался вогнать общественное недовольство в заговор. Удачный исход опыта такой стратегемы, испробованный на поляках, надолго парализовал русские конспиративные силы, разбил их на бессильные кружки, и дело петрашевцев ярко обличило их бессилие. Были негодующие люди, как Герцен, Грановский, Белинский, но не было угрожающих, и постыдное царствование императора Николая Первого благополучно кончилось севастопольским поражением и Парижским миром. Настоящим питомником русской конспирации было правительство Александра Второго. Все его великие реформы, непростительно запоздалые, были великодушно задуманы, спешно разработаны и недобросовестно исполнены, кроме разве реформы судебной и военной. Монарх мудро соизволял, призванные работники, как братья Милютины, Самарин, самоотверженно проектировали, а ввязавшиеся в дело министры камарильи, вроде Ланского, Толстого, Валуева, Тимашева разделывали циркулярами высочайше утвержденные проекты в насмешку над народными ожиданиями. Царю-реформатору грозила роль самодержавного провокатора: Александр Второй вступал на путь первого Александра. Одной рукой он дарил реформы, возбуждавшие в обществе самые отважные ожидания, а другой выдвигал и поддерживал слуг, которые их разрушали. Полиция, не довольствуясь преследованием нелегальных поступков и чуя глухой ропот, хотела читать в умах и сердцах посредством доносов и обысков, отставками, арестами и ссылками карала предполагаемые помыслы и намерения и незаметно превратилась из стражи общественного порядка в организованный правительственный заговор против общества. Граф Толстой [Дмитрий Андреевич Толстой, ульра-реакционный министр просвещения при Александре Втором] с Катковым создали целую систему школьно-полицейского классицизма с целью наделать из учащейся молодежи манекенов казенно-мундирной мысли, нравственно и умственно оскопленных слуг царя и отечества. Этими глубоко продуманными мерами преподаны были обществу, особенно подраставшему поколению, прекрасные уроки противоправительственной конспирации, плодотворно и быстро разросшейся на возделанной правительством почве общественного озлобления. Покушения участились и завершились делом 1 марта..." (В.О. Ключевский. Письма. Дневники. Афоризмы и мысли об истории. М., 1968, сс. 298 - 299).

Не надо понимать слова Ключевского топорно и видеть в либеральных потугах царизма лишь полицейски -провокаторский маневр, кусок сыра, имевший целью заманить наивных революционных мышек в заготовленную для них мышеловку. Все обстояло гораздо интереснее.

В мировом капиталистическом разделении труда Россия занимала и занимает зависимое, периферийное положение, говоря иными словами, поставляет на мировой рынок прежде всего сырье (в 18в. преимущественно лес, пеньку и лен, в 19 - начале 20 века - хлеб, в конце 20 - начале 21 века - нефть и газ). Эта зависимость обусловлена относительной экономической отсталостью России, и в то же время она воспроизводит эту отсталость. Когда отсталость усиливается до известной степени, она начинает непосредственно грозить крахом существующего общественного устройства. Чтобы предотвратить свой собственный крах, господствующие классы России вынуждены проводить модернизацию, иногда, как при Александре Первом, Александре Втором и при Горбачеве, сопровождаемую политической либерализацией, а иногда, как при Витте или при Сталине, ею отнюдь не сопровождаемую.

Однако все модернизаторские потуги российских верхов оказывались бессильны и не могли вывести Россию с ее полупериферийного положения в мировой капиталистической системе. Уничтожить зависимость России от мировой капиталистической системы можно, лишь уничтожив саму эту систему. В то же время либеральные поползновения правящих верхов возбуждали ожидания отстраненных от власти общественных групп, ожидания, перехлестывавшие границы, дозволенные правительственным либерализмом. После этого последний приходил к выводу, что "демократия вовсе не означает вседозволенность", и что наступила пора снова подморозить Россию (как выразился в 19 веке талантливый контрреволюционер К. Леонтьев), иначе Ледяному дому Российской империи вскоре предстоит быть расплавленным солнцем народной революции. Правительственный либерализм плавно сменялся правительственной реакцией - и революционной борьбой против нее. В чередованиях таких вот "акций и реакций" и проходила история России.

Правительственный либерализм первого десятилетия правления Александра Первого, особенно в период, когда ведущим деятелем этого либерализма выступал Сперанский, был тесно связан с перипетиями мировой политики. Именно заключенный в 1807г. по Тильзитскому миру союз с Наполеоном обусловил взлет Сперанского и апогей правительственного либерализма, именно обреченность этого союза и неизбежность русско-французской войны привели к краху Сперанского и отказу правительства от либерализма.

Популярная в современную эпоху упадка капитализма буржуазная лженаука - геополитика, являющаяся на самом деле лживой мифологией, бессильной объяснить не только исторический процесс в целом, но даже ту его специфическую область, которую она берется объяснять в первую очередь - область межгосударственных отношений, эта буржуазная мифология любит говорить о извечном конфликте "Суши" и "Моря", "Континента" и "Атлантизма". Эта буржуазная лженаука не дает ответа на простой вопрос - почему дважды, в 1810-е и в 1940-е годы самая континентальная европейская держава, Россия, в мифологии русских геополитиков выступающая как извечный и естественный оплот и объединитель "Континента", срывала попытки объединения "Континента", предпринятые соответственно Францией и Германией (т.е. Наполеоном и Гитлером), действуя при этом в самом трогательном союзе с оплотом "Атлантизма" - с Англией (а в 1940-е годы и с США в придачу).

О 1940-х годах мы здесь говорить не будем. На причинах же франко-русской войны 1812г. следует остановиться подробнее.

Советская историография представляла собой чудовищный симбиоз покалеченного исторического материализма (не покалеченный исторический материализм является наиболее правильным до сегодняшнего дня методом понимания истории, хотя и не дает сам по себе этического обоснования для действия в ней) с мифами царистских времен. В разных областях исторического исследования преобладало либо одно, либо другое. Советские историки сделали чрезвычайно много для исследования истории классовой борьбы (хотя и здесь к ним следует подходить критически, и нужно помнить, что для них классовая борьба в СССР по большому счету заканчивалась 1917г., так что классовую борьбу в последующий период революционным историкам приходится исследовать почти с нуля), но в изучении внешней политики царской России мифы царистских времен господствовали безоговорочно. В книгах по истории "Отечественной" войны 1812г. преобладали описания всевозможных воинских подвигов и восхваления "дубины народной войны", вопросы же о причинах войны и странного поведения в ней Наполеона не в меру любознательному читателю приходилось продумывать самому.

Европейская война 1792 - 1815гг., подчиненной и лишенной самостоятельного значения частью которой была франко-русская война 1812г., в сущности своей являлась войной за гегемонию в буржуазном мире между Англией и Францией. Современники с ехидцей прозвали войну Англии и Франции войной кита со слоном. Французская армия была безоговорочно сильнее английской, но английский флот был столь же безоговорочно сильнее французского. Из-за островного положения Англии решительное столкновение было невозможно. Единственная попытка перенести войну на британские острова, предпринятая в 1798г., на излете Французской революции, когда 1,5 тыс. французских солдат сумели все-таки высадиться в Ирландии, идя на поддержку ирландского восстания - они смогли даже одержать несколько побед, пока не были пленены во много раз превосходящими силами врага - эта попытка кончилась неудачей. Началась война на истощение. Французская армия, переродившаяся армия Великой революции, освободив, завоевала, и завоевав, освободила, Западную Европу, но самая богатая и самая подлая британская буржуазия снаряжала и подстрекала одну за другой армии антифранцузской коалиции. Пока сохранялась крепостническая царская Россия, существование деформированного буржуазного государства - наполеоновской Империи - не было гарантировано.

В великом 1793г. парижские санкюлоты были убеждены, что "не пройдет и нескольких лет, как вся Европа, от Мадрида до Санкт-Петербурга, будет освобождена и санкюлотизирована". Если бы к моменту, когда французская армия пришла в непосредственное соприкосновение с царской Империей, во Франции была бы плебейская санкюлотская диктатура или хотя бы якобинская диктатура Робеспьера и Сен-Жюста, она начала бы революционную войну - и никакие суворовы и кутузовы не устояли бы перед революционной армией, на штыках несущей отмену крепостного права и раздел помещичьей земли. Но к 1807г. санкюлоты и якобинцы либо тлели в могилах, либо гнили на кайенской каторге, либо были загнаны к верстакам и в подполье. Бывший якобинский генерал Бонапарт стал императором Наполеоном, и вести революционную войну против своего русского коллеги не собирался.

Война 1806-1807гг., которую вела Франция против Пруссии и России, кончилась для Пруссии полным разгромом (результатом этого разгрома явились в ней отмена крепостного права и прочие либеральные реформы), для России - почетной ничьей. Не имея желания вести против России революционную войну и не имея возможности победить ее в обыкновенной, кабинетной войне, Наполеон мог придерживаться в отношении России лишь одной тактики - заставить ее вступить в союз с Францией.

Убедившись в невозможности успешного французского десанта на Британские острова, Наполеон решил взять Англию измором. Этой цели служила политики континентальной блокады, т.е. полного прекращения торговли с Англией для Франции, а равным образом для всех подчиненных ей и союзных с ней государств. Политика континентальной блокады могла оказаться результативной лишь в единственном случае - если в ней будут участвовать все государства континентальной Европы. Одной прорехи было достаточно, чтобы континентальная блокада стала проколотым шариком. Главной целью, которой добивался и, как показалось ему, добился Наполеон от России франко-русским союзом 1807г. - было присоединение России к континентальной блокаде. За это Наполеон был готов заплатить очень дорого, предлагая даже Александру Первому раздел Старого Света между Францией и Россией: первой доставался запад, второй - восток (с Индией включительно).

Русское завоевание Индии осталось на уровне прожектов, но с точки зрения русских государственных интересов союз с Наполеоном оказался чрезвычайно выгоден: именно благодаря нему Россия в 1808 - 1809гг. смогла отнять у Швеции Финляндию, а у Турции - Бессарабию (т.е. Молдавию).

Что еще более важно, присоединение к континентальной блокаде и союз с Францией явились толчком к бурному расцвету русской промышленности, избавившейся от конкуренции английских товаров (французских товаров было совершенно недостаточно для наполнения всего европейского рынка и тем более России). 1807 - 1811гг. - это период стремительного подъема мануфактурного производства в России.

Во всех отношениях союз с Францией был гораздо полезнее для прогрессивного буржуазного развития России, чем союз с Англией. Проблема состояла в том, что русская буржуазия была чересчур дохла и чахла, чтобы отстаивать свои интересы во внешней политике, интересы же русского дворянства требовали союза с Англией. Русские помещики сбывали в Англию сырье (хлеб, лес, пеньку и пр.), конкурентоспособное из-за дешевизны крепостного труда, и покупали в Англии всякие паразитические безделушки. Франция не нуждалась в русском хлебе, т.к. имела свой собственный, и перезагруженная французская промышленность не могла обеспечить русских дворян предметами роскоши. Для русских помещиков срыв континентальной блокады и разрыв союза с Францией стал вопросом жизни и смерти.

Александр Первый прекрасно помнил (ибо сам в этом участвовал), как его отец Павел, порвавший с Англией и пошедший на союз с Наполеоном, был вскоре убит заговорщиками, нанятыми английским посольством. Ставший после этого царем отцеубийца не хотел повторения для себя той же участи. Россия стала бойкотировать континентальную блокаду. Для Франции это означало неизбежность более или менее скорого поражения в битве с Англией за мировую гегемонию. Избежать этого можно было, лишь заставив Россию соблюдать континентальную блокаду, лишь снова навязав ей военной силой союз с Францией. Целью Наполеона в войне 1812г. было не завоевание России и даже не разгром ее, но дружба с ней - хотя бы это и была принудительная, навязанная военной силой дружба.

Наполеон проиграл войну 1812г. прежде всего потому, что хотел вести войну ограниченную, "политическую", по образцу кабинетных войн между различными деспотами 18 века, тогда как мог победить, лишь ведя войну на уничтожение, войну революционную. В войне можно победить, лишь если твердо знаешь цели войны и применяешь адекватные средства для их достижения. Цель войны - заставить Россию соблюдать континентальную блокаду - была нелепо-мелочной, а адекватных средств к ней у Наполеона не было вовсе. Уже из-за огромных размеров России он не мог победить ее так, как победил в 1806г. Пруссию - т.е. разбив в нескольких сражениях армию, занять большую часть территории и заставить правительство подписать мир. Победить царскую Россию можно было только ее полным разгромом, а этот полный разгром был невозможен чисто-военными средствами. Чтобы победить царскую Россию, нужно было развалить ее армию и государственный аппарат, объявить об отмене крепостного права и призвать русских крестьян и солдат добывать себе с помощью братской французской армии землю и волю. Но это означало выпустить на свободу демона революции, демона, победа над которым была гордостью Наполеона и оправданием его существования. Император Наполеон был бесконечно ближе к императору Александру, чем к русскому крепостному. Не желая отрезать возможности компромиссного мира, Наполеон отказался призвать себе на помощь не только социальную крестьянскую революцию, но и национальную польскую революцию, не восстановил Речь Посполиту, хотя и обещал это раньше полякам. В итоге он потерпел поражение.

Но победа царизма явилась несчастьем в первую очередь для русского крепостного, т.к. благодаря ей существование крепостнической системы продлилось на полвека - до разгрома царской России в Крымской войне. Победы угнетателей - горе угнетенных, поражения угнетателей - их единственная надежда...

В начале войны среди русских крестьян наблюдалось смутное брожение, вызванное надеждой, что ослабление эксплуататорского класса в ходе войны так или иначе приведет к отмене крепостного права - Наполеоном или Александром, все равно. Свидетельство подобного брожения можно найти в романе весьма хорошо знавшего народные настроения Льва Толстого "Война и мир", где описывается выступление крестьян в имении Болконских, подавленное благодаря энергичному вмешательству Николая Ростова.

Как ни удивительно, ценные факты о помещиках, крестьянах и Наполеоне в 1812г. можно найти в работах крупнейшего советского историка Е.В. Тарле - вперемешку с патриотической лабудой. В своей биографии Наполеона Тарле пишет:

"[После взятия французской армией Смоленска] Александр Первый переживал самые мучительные дни своей жизни. Придворные были в панике. Растерянность возрастала. Мещанство и крестьянство говорили разное и о царе и о Наполеоне. С Наполеоном дело уже давно было неясно. В 1807г. до июня он был с церковного амвона провозглашен предтечей антихриста, а в устных разговорах - самим антихристом и истребителем христианской веры; с июня того же 1807г. антихрист стал внезапно, без малейших переходов и объяснений, другом и союзником русского царя, Теперь он снова оказался антихристом и пол-России завоевал почти без сопротивления [ Чем не история отношений Сталина с Гитлером?! ]... В дворянстве опасения [победы Наполеона] были гораздо сознательнее, определеннее и сильнее, чем в "простом" народе. Победа Наполеона грозила в их глазах уже не только продолжением и упрочением основ [континентальной] блокады, но и потрясением основ крепостного права . Хотя на самом деле Наполеон не только не пытался уничтожить основ крепостного права в занятых им областях, но и всякое самостоятельное покушение крестьян избавиться собственными силами от гнета своих помещиков беспощадно подавлял силой оружия...

Лютое беспокойство овладело верхами дворянства после занятия Москвы Наполеоном, и Александру доносили, что не только среди крестьян идут слухи о свободе, что уже и среди солдат тайно поговаривают, будто Александр сам тайно просил Наполеона войти в Россию и освободить крестьян, потому, очевидно, что сам царь боится помещиков. А в Петербурге уже поговаривали (и за это был даже отдан под суд некий Шабалкин), что Наполеон - сын Екатерины Второй и идет отнять у Александра свою законную всероссийскую корону, после чего и освободит крестьян. Что в 1812г. происходил ряд крестьянский волнений против помещиков - и волнений местами серьезных, это мы знаем документально...

Если чего и боялись стихийно, "нутром" русские дворяне, то не столько континентальной блокады, сколько именно потрясения крепостного права в случае победы Наполеона, причем они могли мыслить это потрясение или так, как им подсказывал пример Штейна и Гарденберга в Пруссии (после иенского разгрома Прусской монархии), т.е. в виде реформы "сверху" уже после заключения мира, что тоже было для них совсем неприемлемо, или в виде новой грандиозной пугачевщины, вызванной Наполеоном во время войны в форме всенародного крестьянского восстания, стремящегося открытым революционным путем низвергнуть рабство .

Наполеон не захотел даже приступить к началу реализации последнего плана. Для императора новой, буржуазной Европы мужицкая революция оказалась неприемлемой даже в борьбе против феодально-абсолютистской монархии, и даже в такой момент, когда эта революция являлась для него единственным шансом возможной победы...

Декрет об освобождении крестьян, если бы он был издан Наполеоном и введен в действие во всех губерниях, занятых войсками Наполеона, дойдя до русской армии, сплошь крепостной, державшейся палочной дисциплиной, - такой декрет мог бы, как казалось некоторым из наполеоновского окружения [и как, бесспорно, было на самом деле], всколыхнуть крестьянские миллионы, разложить дисциплину в царских войсках и прежде всего поднять восстание, подобное пугачевскому... Ведь крепостная жизнь русских крестьян [со времени пугачевского восстания] ничуть не изменилась ни в главном, ни в деталях. На смену Салтычихе, бросавшей крестьян на горящие уголья, пришли Измайловы и Каменские с застенками и гаремами, и даже всероссийские невольничьи рынки, где можно было покупать крепостных людей оптом и в розницу, детей отдельно от родителей, остались те же самые, что при Екатерине: Нижний Новгород на севере и Кременчуг на юге. Разница заключалась бы лишь в том, что опорой крестьянского восстания была бы на этот раз французская армия, стоявшая в самом сердце страны.

Теперь уже точно известно, как страшно боялось в 1812г. русское дворянство восстания крестьян. Мы только что упоминали, какие слухи ходили по деревням, какие вспышки уже происходили там и сям, как беспомощно чувствовали себя власти перед наступающей внутренней грозой; мы знаем, каким гробовым молчанием народной толпы был встречен бледный, как смерть, Александр, когда он подъехал к Казанскому собору сейчас же после получения в Петербурге известий о бородинских потерях и о вступлении французского императора в Москву.

Что же удержало Наполеона? Почему он не решился даже попытаться привлечь на свою сторону многомиллионную крепостную массу? Гадать много не приходится, он сам объяснил это. Он впоследствии заявил, что не хотел "разнуздать стихию народного бунта", что не желал создавать положения, при котором "не с кем" было бы заключать мирный договор. Словом, император новой, буржуазной монархии чувствовал себя все-таки гораздо ближе к хозяину крепостной полуфеодальной романовской державы, чем к стихии крестьянского восстания. С первым он мог очень быстро столковаться, если не сейчас, то впоследствии, и знал это хорошо по тильзитскому опыту; а со вторым он даже и не хотел вступать в переговоры. Если французские буржуазные революционеры летом и ранней осенью 1789г. боялись движения крестьян во Франции и страшились углубления этого движения, то что же удивительного, если буржуазный император не был расположен в 1812г. вызывать на сцену тень Пугачева?" (Е.В. Тарле. Наполеон. Минск, 1993, сс. 266 - 267, 279 - 280, 282 - 283).

В другой известной работе Тарле, "Нашествие Наполеона на Россию" можно найти дополнительные детали. Там он пишет:

"...У нас есть определенные сведения, что еще в 1805 - 1807гг., да и в начале компании 1812г. в русском крестьянстве (больше всего среди дворовых слуг и вблизи городов) бродили слухи, в которых предание о Наполеоне связывалось с мечтаниями об освобождении...

О крестьянском движении в 1812г. и в архивах, и в печатных источниках иногда очень глухо, с нарочитой беглостью и неясностью [ еще бы - ведь классовая борьба крепостного крестьянства в момент "отечественной" войны 1812г., как и классовая борьба пролетаризированных масс во время "отечественной" войны 1941-1945гг., подрывает нужный каждому рабовладельцу патриотический миф о том, что его рабы с радостью готовы умереть за него, лишь только ему в голову придет подраться с соседним рабовладельцем. Поэтому антипатриотические выступления рабов во всех эксплуататорских государствах являются одной из важнейших государственных тайн ] встречаются указания, намеки, краткие рассказы...

Белоруссия в июле-августе 1812г. была охвачена крестьянскими волнениями, местами переходившими в открытые восстания, но французская армия их подавляла...

...В Харькове " малороссиянская чернь с внутренним удовлетворением принимала успехи французов...Но дворяне не отделяли себя от нас ", - вспоминал ростовский городской голова Маракуев..." (Е.В. Тарле. Сочинения, т. VII , М., 1957, сс. 619, 621, 620, 633)

В начале войны крестьяне надеялись что именно французская армия даст им землю и волю. Но очень скоро выяснилось, что французы не дают и даже не обещают земли и воли, зато забирают "млеко, курки и яйки" - французские солдаты, хотя и были носителями буржуазного прогресса против феодальной реакции, тоже хотели есть. "Млека, курок и яек" у самих крестьян было мало. Так и появилась пресловутая "дубина народной войны", созданная не высоким патриотизмом русских крестьян, а их непосредственным экономическим интересом.

Тот же Тарле пишет, что ожесточения против французов не было вплоть до момента, когда Наполеон из Витебска пошел на Смоленск (там же т. VII , с. 628). Тут также очевидна аналогия со второй "отечественной" войной, когда ожесточение против немцев появилось только после битвы под Москвой и первого контрнаступления сталинской армии. В обоих случаях в начале войны трудящиеся Российской империи возлагали надежды на врага своего врага, т.е. на врага русского государства -соответственно на наполеоновскую Францию (имея на это определенные резоны) и гитлеровскую Германию (резонов на то не имея). Лишь когда выяснялось, что эти надежды не сбылись, и, вместо того, чтобы освобождать, французская армия мародерствует, а немецкая -зверствует, лишь тогда рождалось военное ожесточение...

Потеряв надежду на французского императора, крестьяне перенесли ее на русского царя - который, в благодарность крестьянству за спасение своего престола и избавление от французского супостата, не может не отменить крепостное право. Эти наивные надежды в декабре 1812г. вылились в восстания Инсарского и Саранского ополченских полков - обыкновенно забываемое патриотическими историками крупнейшее проявление классовой борьбы в ходе франко-русской войны 1812г.

Еще до этого восстания жившие в тех краях крестьяне княгини Мещерской (Ардатовский уезд, современная территория Мордовии) при мобилизации в армию говорили: " Лучше на войне, чем у своей госпожи с голоду издохнуть" (История Мордовской АССР. В 2-х томах, т.1, Саранск, 1979, с. 129) - и это трезво-экономическое объяснение причин крестьянского военного патриотизма в "Отечественной" войне 1812г. предвосхищает любимую мотивацию рвущихся защищать Родину узников ГУЛАГа в 1942г. "Чем в лагере с голоду подыхать, разрешите, гражданин начальник, подохнуть в боях за Родину"...

А в декабре 1812г. вспыхнули волнения ополченцев Инсарского и Саранского полков. Мы целиком процитируем описание этих волнений из книги 1979г. "История Мордовской АССР", как дающее очень примечательное изображение "мужицкого глупого и святого дела" во всем его величии и со всей его наивностью, в его отчаянном героизме в начале и растерянном безволии в конце:

"...Среди ополченцев распространился слух о существовании царского указа, по которому все участники войны должны получить свободу, но дворяне скрывают его. Началось брожение, вылившееся в открытое вооруженное выступление. В немалой степени этому способствовали казнокрадство, пьянство и грубость офицеров.

9 декабря 3-й пехотный полк инсарских ополченцев в количестве 2400 человек был выстроен для принятия присяги и отправки в поход. Первая сотня первого батальона отказалась принять присягу. Командир полка полковник Кушнерев приказал арестовать 12 наиболее активных зачинщиков. Это привело в движение весь полк. Очевидец этих событий И. Шишкин писал, что воины всего полка, "бросившись по дворам сотенных начальников, где хранились пики, и схватив оные, не только отбили из-под караула 12 вышеозначенных человек, но и решились на дальнейшие буйства". Ополченцы потребовали зачитать царский указ. Однако Манифесту они не поверили, считая его подложным, т.к. о воле там ничего не было сказано.

Ратники бросились на офицеров и начали их избивать. Восставшие учинили расправу также над представителями гражданских властей и полиции. Исполняющий обязанности городничего судья Бахметьев, сообщая о восстании пензенскому губернатору, писал, что ополченцы жестоко избили его, некоторых офицеров посадили в тюрьму и "искали для убития полковника Кушнерева". Перед тюрьмой восставшие поставили три виселицы и объявили офицерам, что всех перевешают, если они не зачитают "настоящий указ".

В выступлении приняли участие городские низы, крестьяне окрестных сел и работные люди. Одному из бежавших офицеров крестьянка-мордовка с. Адашева с гневом говорила: "Нет, это не Пугачево, тогда вас не всех перевешали, нынче уж вы не вывернетесь!". Восставшие разгромили дома представителей местной администрации и многих дворян, а также железоделательный завод. Но ополченцы не тронули казначейство, винные лавки и казенные склады, не разбежались по своим селам и деревням. Они были полны желания участвовать в изгнании из страны завоевателей и верили в доброго царя, который за верную службу ему простит их [через несколько дней с добротой царя им предстоит познакомиться на практике, и это знакомство по меньшей мере 38 инсарским ополченцам будет стоить жизни]. Поэтому они готовились в поход. Командиром полка был избран крестьянин Федор Петров. Ополченцы дали ему обещание беспрекословно исполнять все его приказания.

10 декабря 1812г. восстал 1-й пехотный полк в Саранске. Когда зачитали приказ о выступлении в поход, ратники заявили, что они не пойдут без именного указа. Пензенский губернатор по этому поводу сообщал, что "...воины 1-го полка 10 декабря, будучи собраны для выступления в поход и имея при себе пики, не только оказали ослушание полковому командиру и прочим штаб- и обер-офицерам, но некоторых из них и били, крича, что они без присяги в поход не пойдут". Город оказался в руках восставших. О своем выступлении восставшие сообщили ополченцам, размещенным в Инсаре и Мокшанах.

Пензенские губернские власти и военное командование, боясь распространения восстания на другие полки ополчения, запросили помощь от Саратовского, Симбирского, Тамбовского губернаторов и командующего регулярными войсками в Поволжье.

Уже 12 декабря Борисоглебский драгунский и два егерских полка во главе с начальником Пензенского ополчения вошли в Инсар, не встретив сопротивления ратников. Следствие установило, что ополченцы хотели перебить офицеров и самостоятельно отправиться на театр военных действий. Разбив неприятеля, они думали "предстать перед лицом монарха и в награду за свою службу выпросить прощение и вечную свободу из владений помещиков". 300 наиболее активных участников восстания были подвергнуты наказанию "палочьем и розгами". "Три дня лилась кровь ратников - писал И.Шишкин - и многие из них лишились жизни под ударами палачей". После экзекуции часть восставших была направлена на каторжные работы, другая - на вечное поселение в Сибирь, третья - на вечную службу в дальние сибирские гарнизоны. Крестьян, принимавших участие в восстании, подвергли телесным наказаниям: мужчин - по 100, женщин - по 50 ударов плетьми. Многие были сосланы в Сибирь.

Жестокой была расправа и в Саранске. После наказания кнутом по 100 - 250 ударов 8 ополченцев были сосланы на каторжные работы, 118 наказаны шпицрутенами и отправлены в отдаленные гарнизоны Оренбуржья. Заседатель Пензенской уголовной палаты Ларионов сообщал губернатору, что кроме восставших ратников был публично наказан здешний мещанин, укорявший воинов, "что они на своем не устояли"" (там же, т.1, сс. 132 - 133).

Под кнутом, розгами, палками и шпицрутенами в Инсаре умерли 38 веривших в доброго царя ополченцев, в Саранске - 2 и еще 2 - в Чембаре той же Пензенской губернии, где в эти дни тоже состоялось выступление солдат-ополченцев (кроме "Истории Мордовской АССР", сведения о полувосстании инсарских, саранских и чембарских ополченцев в декабре 1812г. можно найти в работе Е.В. Тарле "Нашествие Наполеона на Россию" См. Е.В. Тарле. Сочинения, т. VII , сс. 626 - 628).

О последствиях франко-русской войны и последовавших за ней походов 1813 - 1814гг. для формирования идеологии декабризма много говорилось как в воспоминаниях самих декабристов, так и в работах советских историков. Эта война, при всех ее реакционных и захватнических целях (именно в результате нее Россия получила бывшее Великое герцогство Варшавское, ставшее входящим в состав Российской империи Королевством Польским) уже условиями боевых действий содействовала росту у солдат и офицеров инициативы, самоуважения и чувства собственного достоинства, она вырвала офицеров и солдат из привычной затхлой жизни, заставила познакомиться с другой жизнью, втянула в круговорот европейской политики и открыла перед умственным взором всякие соблазнительные перспективы. Этот рост чувства гордости и собственного достоинства неминуемо должен был вылиться в революционное столкновение с существующим строем, так как последний после победы над грозным врагом пришел к тому вредному в долгосрочной перспективе для него самого выводу, что обязан своей победой не просчетам Наполеона и разным объективным обстоятельствам, но безграничному патриотизму русского народа, который, сколько его ни бей, будет только признательно кланяться: "Премного благодарны - вы наши отцы, а мы ваши дети". Ну зачем вводить какие-то перемены в пользу народа, ежели такому верному, кроткому и патриотичному народу и при крепостном праве хорошо, решил царь, и в своем победном Манифесте от 30 августа 1814г. черным по белому написал : "Крестьяне, верный наш народ, да получат мзду свою от бога" (там же , т. VII , с.630).

Но народ, во всяком случае, его передовая часть - солдаты, не хотел ждать "божьей мзды" на том свете. В дни войны солдаты волей-неволей привыкли полагаться прежде всего на самих себя, а не на бога, пребывание же за границей дало какой-то части солдат первичную политическую грамотность. Именно грамотные и привычные к чувству собственного достоинства солдаты Семеновского полка, возмущенные издевательствами нового командира, предпримут в 1820г. своего рода мирное восстание против этого последнего, и именно из этой среды грамотной и успевшей за период пребывания за границей до какой-то степени познакомиться с революционными идеями солдатской массы выйдет упоминавшийся выше замечательный образец народного республиканизма начала 19 века - прокламация "К преображенцам".

Что касается офицеров, то именно они составят основное ядро декабризма (в Южное общество штатских не принимали принципиально - как ненужный для военного переворота элемент, в Северном обществе и в - в меньшей мере - у "соединенных славян" штатские были, но большинство штатских северян (вроде тех же Рылеева и Каховского) являлись отставными офицерами).

Краткая история декабризма такова. В 1816г. несколько радикально настроенных офицеров создают подпольную группу - Союз спасения, целью которой было осуществление в скором времени цареубийства. До попыток практической реализации этой идеи дело не дошло, а вскоре несостоявшимся цареубийцам пришла в голову очень здравая мысль: если даже мы убьем царя, то это ничего не изменит, поскольку в созданной цареубийством новой ситуации группа из нескольких человек будет абсолютно бессильной. Цареубийство может стать хорошим началом восстания, переворота, но для успеха переворота требуется долгая подготовительная работа.

В 1818г. Союз спасения был распущен, и вместо него создан значительно более массовый Союз благоденствия. Если использовать терминологию марксистского оппортуниста Антонио Грамши, задачей Союза Благоденствия было завоевание идейной гегемонии в дворянском общественном сознании. Союз Благоденствия не ставил своей задачей подготовку переворота, он занимался пропагандой передовых идей, а наряду с этим - всякой благотворительностью.

В 1821г. Союз Благоденствия, из-за слухов о проникших провокаторах и из-за разногласий между радикальной и умеренной частями организации, самораспустился. Несогласный с решением о роспуске Союза благоденствия радикал Павел Пестель вскоре после этого создаст из офицеров стоявшей на Украине 2-й армии Южное общество. Умеренные будут вынуждены в ответ создать Северное общество, ведущие позиции в котором вскоре перейдут к более решительным элементам, хотя разница умеренных и радикальных северян являлась разницей не классовой программы, но темперамента.

В 1823г., независимо от всех этих событий, на Украине будет создано Общество соединенных славян, в отличие от Северного и Южного обществ, представлявшее собой организацию не полковников, князей и графов, но дворянской бедноты и младшего офицерства, и выступавшее не за военный переворот, а за народную революцию.

Мы не считаем необходимым подробно рассказывать историю декабризма. Скажем главное: то сложное общественное движение, которое вошло в историю под названием декабризма, было не однородным классовым движением, отстаивавшим интересы, одного класса, хотя бы участники движения и расходились между собой в вопросах тактики (как будет впоследствии с народничеством), но рыхлой коалицией, в которой можно определить по меньшей мере три идейных классовых течения (четвертое течение, чисто аристократической оппозиции в духе дворцовых переворотов 18 века, представителем которого был рано вышедший из строя граф Дмитриев-Мамонов, можно из-за его во всех отношениях незначительности не принимать во внимание). Этими тремя классовыми течениями были буржуазный либерализм, оплотом которого являлось Северное общество, но идеи которого, сколько можно судить, разделялись и большинством южан, до поры до времени ведомых в другом направлении железной волей Пестеля; этатизм, чуть ли не единственным сознательным и последовательным сторонником которого был Павел Пестель, благодаря своему последовательному уму, властной воле и неустанной энергии тащивший за собой в желательном ему направлении южан; и, наконец, течение народной революции, представленное Обществом соединенных славян - течение, продолжавшее дело Радищева и предвосхищавшее разночинскую революционность.

Неоспоримо господствующим в декабризме было буржуазно-либеральное течение, поэтому, когда мы говорим просто о декабризме, то речь идет именно о нем. Пестель, близкий к северным либералам по ряду важных вопросов (прежде всего - по ориентации на военный переворот, а не на народную революцию), сильно отличался от них по другим вопросам, а "соединенные славяне" представляли особый мир. Чужие в декабризме, они нашли бы общий язык с Чернышевским, Желябовым, а быть может, даже с Чапаевым и Махно. Этатизм Пестеля и плебейская революционность славян были маргинальными явлениями в декабризме, но если повстанческий либерализм северян оказался не имевшим последствий эпизодом, то Пестель был отдаленным предтечей сталинского госкапитализма, тогда как славяне - отдаленными предтечами Великой революции 1917 - 1921гг.

Декабристы - речь идет в первую очередь о их ведущей, либеральной группе, к Пестелю все это приложимо с некоторыми оговорками, к славянам не приложимо вовсе - являлись единственными в истории России революционерами, отстаивающими интересы не угнетенного и эксплуатируемого, а господствующего и эксплуатирующего класса. И дело не в том, что они вышли из дворянства, но, напротив, в том, что они из дворянства выходить и не думали. Политическое бессилие русской буржуазии проявилось в том, что она со времен петровских реформ никогда и не собиралась вести борьбу против самодержавия, и осуществление этой борьбы досталось на долю других классов - сперва обуржуазивающегося дворянства, затем - трудовой интеллигенции, пролетариата и крестьянства. Позорное с точки зрения последующего революционного движения поведение большинства декабристов на следствии как раз и объясняется в первую очередь тем обстоятельством, что они не могли видеть в своих судьях только непримиримых врагов, с которыми нет ничего общего, кроме поля смертной схватки (здесь, кстати сказать, прослеживается аналогия с поведением подсудимых на Московских процессах 1936 - 1938гг.). Декабристы с их судьями были своими друг для друга, разница между ними была только в понимании интересов одного и того же класса.

Немало выходцев из дворян будет участвовать в революционном движении и на его последующих стадиях. Но в этом случаи это будут именно выходцы, рвавшие в большинстве случаев физические и уж во всяком случае нравственные связи со своим прежним классом и становившиеся борцами за бесклассовое общество, тогда как декабристы боролись именно за интересы передовой, обуржуазивающейся дворянской группировки.

Во внешней политике декабристы солидаризовались с завоевательными целями царской политики (Кавказ, Польша, Греция) и только предлагали более утонченные средства их достижения. Они не могли призвать к народному восстанию не из-за дворянской ограниченности, но, напротив, из-за дворянской проницательности: ведь такое восстание было бы направлено в т.ч. и против них самих.

Беда декабристов была в том, что большая часть дворянства, как и подобает изжившему себя и обреченному на гибель классу, понимала свои интересы не прогрессивно, а реакционно, а больше декабристам опереться было не на кого. Нерешительность большей части декабристов, а тем более почти всех их лидеров (от Трубецкого до Пестеля) объясняется как тем, что им было, что терять, так и тем, что они все время боялись, что задуманный ими военный переворот выйдет из-под их контроля и перерастет в народную революцию, которой они страшились больше, чем царского деспотизма. Беззаветно и решительно, до конца сражались те, кому терять было нечего и кто поэтому не боялся народной революции - представители дворянской бедноты - славяне на юге и Каховский в Питере, но за ними не было больших батальонов, не было полков, которые они могли бы поднять. Те, за кем полки были, предпочитали сдаваться царской полиции без сопротивления (как сделал это Пестель - но отнюдь не он один)...

Чтобы объяснить причину появления декабристского повстанческого либерализма - явления, не имевшего аналогов в дальнейшей истории русского либерализма - следует обратиться к экономическим процессам в России 1815 - 1825гг. Экономический материализм, не пригодный для понимания действий революционеров, порывающих со своим эксплуататорским классом, обнаруживает полную силу при анализе деятельности передовых борцов эксплуататорского класса.

Вот что пишет об экономической подоплеке декабристского движения Б.Ю. Кагарлицкий:

"Россия после наполеоновских войн - это страна на подъеме...Дело не только в надеждах, разбуженных этими [военными] победами и либеральными обещаниями Александра Первого. В экономическом отношении Россия того времени тоже достигает многого. Результаты модернизаторских усилий 18 века, наконец, начинают сказываться не только в столицах, но и в провинции. Перспективы сельского хозяйства выглядят многообещающими, промышленность, получив мощный стимул в годы континентальной блокады, продолжает активно развиваться. Мануфактурщики выходят на мировой рынок со своей продукцией, а спрос на российское железо в Европе все еще остается достаточно высоким.

Западная Европа нуждается в постоянно растущем количестве русского зерна. Именно в это время начинается бурное развитие портов на юге России...

В 1813 - 1817гг. вывоз хлеба из России вырос в 5 раз... В помещичьем хозяйстве происходит настоящий переворот. Необходимо сразу и резко увеличить производство товарного хлеба...

Крепостной труд одновременно малопроизводителен и дешев. При стабильном рынке он был выгоден чрезвычайно. Но в условиях, когда возникла потребность в резком росте производительного труда, крепостная система показала свою неэффективность. Как с точки зрения помещика, так и с точки зрения общих потребностей развития миросистемы. Зерна не хватало...

...в первой половине 1820-х годов сложилась уникальная ситуация, когда петербургская империя уже начинала ощущать на себе происходящие перемены, но еще имела достаточно средств и ресурсов, чтобы продолжать успешно развиваться. Для того, чтобы импульс, полученный в начале столетия, сохранился, требовались радикальные преобразования, затрагивающие не только внутреннее устройство империи, но и ее место в мире. Экономика должна была переориентироваться на внутренний рынок, который мог расти только на основе перехода к вольнонаемному труду и удорожания рабочей силы. Это означало бы и превращение России из периферийной империи в экономически самостоятельную страну, для которой на первый план выходят не внешние, а внутренние задачи. Материальные ресурсы для такого перехода к началу 1820-х годов были... Недоставало политической воли, и открытым оставался вопрос о социальной базе преобразований.

Именно специфика того периода... объясняет восстание 14 декабря 1825г...

В уникальной политико-экономической ситуации 1815 - 1825гг. наиболее просвещенная и смелая часть российского правящего класса увидела открывающуюся перед страной историческую возможность - модернизировав общественный порядок, сломать логику периферийного развития и превратить Россию в полноценную европейскую державу, имеющую не просто большую армию, но и самостоятельную и сильную экономику. Военно-политические итоги 1812 - 1814гг. надо было или закрепить на уровне общественного развития, или они будут неизбежно утрачены (что и произошло за время царствования Николая Первого)...

Восстание 1825г. трагично не потому, что это был заведомо обреченный на провал первый героический шаг, а потому, что оно представляло собой упущенную, но реальную историческую возможность для России соскочить с пути периферийного развития" (Б.Ю. Кагарлицкий. Периферийная империя. М., 2003, сс. 282 - 283, 285, 287 - 288).

Среди северян - передовых борцов обуржуазивающегося дворянства - можно найти две группы, различавшиеся не классовым характером своих позиций, но сферой интересов и темпераментом. Экономические реалисты вроде Николая Тургенева и Никиты Муравьева интересовались прежде всего экономическим обеспечением интересов своего класса и во главу угла ставили освобождение крестьян без земли и перевод помещичьего хозяйства на рельсы эксплуатации не крепостного, но наемного труда, в политической же области склонялись к конституционной монархии. Романтики вроде поэта Кондратия Рылеева и писателя Александра Бестужева были политическими радикалами, выступавшими за республику, социально-экономическими же вопросами интересовались мало, передоверив принятие решений в этой области своим умеренным коллегам.

Именно умеренный Николай Тургенев произнес замечательную чеканную формулу, выражавшую суть как либерального, так и этатистского декабризма: "Все перемены в России должны быть предоставлены правительству, ничто - народу. Если ничто не может быть сделано правительством, все должно быть предоставлено течению времени, ничто - народу" .

Идущее от петровских времен политическое безволие русской буржуазии нашло свое выражение и в том обстоятельстве, что декабризм - единственное в истории России революционное движение с сознательно буржуазной программой, был создан представителями обуржуазивающегося дворянства, а не собственно буржуазии. При этом, разумеется, не следует забывать о влиянии буржуазных интересов на декабристов-северян. Романтический поэт Рылеев по основной своей профессии являлся членом правления Российско-Американской компании - колонизаторской фирмы, обдиравшей туземцев Аляски. Один из старейших по возрасту декабристов, Штейнгель, был тесно связан с миром московского купечества, однако когда ему предложили заняться революционной пропагандой среди последнего, он отказался, мотивировав, что из данной затеи все равно ничего не получится, т.к. все московские купцы - невежды.

От либералов - северян, сторонников конституционной монархии или парламентской республики, Пестель отличался безоговорочным государственничеством, ориентацией на сильное государство в республиканской форме. Кроме того, Пестелю была присуща сильная неприязнь к "аристократии богатств", предотвратить установление власти которой в новой республиканской России он думал с помощью оригинального аграрного плана, по которому после революции половина земли становилась государственной собственностью, сдававшейся в аренду крестьянам, тогда как вторая половина оставалась в частной собственности. За неприязнь к "аристократии богатств" и идею национализации половины земли Герцен счел Пестеля если не социалистом, то предшественником социализма. Умница Устрялов, талантливейший идеолог русского государственного капитализма, к 100-летию восстания декабристов написал о Пестеле восторженную статью, в которой оценил пестелевскую идеологию гораздо правильнее:

"Пестель - прежде всего русский патриот...

Пестель - суровый и жестокий государственник. Он любил родину в образе великого государства. В отличие от конституционного проекта Никиты Муравьева, "Русская Правда" Пестеля глубоко проникнута инстинктом великодержавия. Пестель понимает, что текущая эпоха - эпоха великих государств. Россию он мыслит мощной державой, построенной на фундаменте разумного централизма...

...В государстве "Русской Правды" слышатся, пусть еще отдаленные, мотивы "государственного социализма". Государство играет решающую роль в деле распределения земель. Значительная их доля не уходит в руки частных собственников, а остается в распоряжении самого государства. Эта черта позволила Герцену в свое время заявить, что "Пестель был социалистом раньше, чем появился социализм". Герцен, конечно, тут увлекся, смешивая этатизм с социализмом - но это уже тонкости, детали... И разве один Герцен был повинен у нас в таком увлечении и смешении?...

...Если оценить все это под знаком прошедшего столетия, нельзя не признать, что в Пестеле, как в явлении русской политической жизни, было немало пророческого..." ( Н.В. Устрялов. Национал-большевизм. М, 2003, сс. 466 - 467).

Пестель на столетие предвосхитил - разумеется, лишь в самых общих чертах - такое важнейшее явление в истории России, как модернизаторский государственно-капиталистический режим. Именно в этом заключается его историческое величие, а не в мнимом социализме, поскольку с бесклассовым с безгосударственным социалистическим строем пестелевский этатизм не имел ничего общего.

Знаменитое место из "Русской правды", где Пестель критикует "аристократию богатств", звучит следующим образом:

"Отличительная черта нынешнего столетия ознаменовывается явною борьбою между народами и феодальною аристокрациею, во время коей начинает возникать аристокрация богатств, гораздо вреднейшая аристокрации феодальной, ибо сия последняя всегда общим мнением потрясена быть может, и, следовательно, некоторым образом от общего мнения зависит, между тем как аристокрация богатств, владея богатствами, находит в них орудие для своих видов, противу коих общее мнение совершенно бессильно и посредством коих она приводит весь народ, как уже сказано, в совершенную от себя зависимость. А потому обязано всякое благомыслящее правительство не только такового распределения народа не допускать, но даже и все меры принимать, дабы таковые сословия отдельным от массы народной составлением сами собой не устанавливались и не образовывались. А тем более обязано оно их уничтожать, ежели они где-нибудь существуют" (А.В. Аникин, цит. соч., с.151).

Как видим, неприязнь Пестеля к "аристократии богатств" - это не ненависть обездоленного бедняка и не ненависть человека, сочувствующего обездоленным беднякам, но неприязнь государственного деятеля, опасающегося, что "аристократия богатств" может по своей социальной силе превзойти силу госаппарата, иными словами, неприязнь представителя государственной формы эксплуатации к деятелям эксплуатации частной. Подобная неприязнь благородных государственных мужей к презренным торгашам, оными благородными мужами обстригаемым, идет еще со времен Древнего Китая, проходит через средневековую Европу и существует по сей день, свидетельством чему являются "антиолигархические" фанфаронады Путина. Во всех этих случаях "аристократия государства" и не собиралась, впрочем, всерьез истреблять как класс "аристократию богатств" - но лишь хотела поставить ее на место, заставить представителей частной эксплуатации подчиниться деятелям эксплуатации государственной. Пестель был непосредственным продолжателем меркантилистов и камералистов (соответственно - экономическое и социолого-юридическое идейные течения 17-18 веков, выступавшие за развитие капитализма при решающей роли государства в этом развитии) и очень далеким предшественником сталинского государственного капитализма.

Правда, собственно в сфере экономики он был сторонником смитовской свободной конкуренции и непосредственное вмешательство государства в экономику в утопии Пестеля ограничивалось переходом в собственность государства половины обрабатываемых земель. Однако не нужно забывать, что эпоха Пестеля - это пик фритредерского капитализма. Меркантилизм кончился, а до империализма (в его ортодоксально -ленинском понимании) было не меньше, чем полвека. Это через столетие, при отдаленном продолжателе пестелевской традиции Иосифе Сталине огромная роль государства в экономике станет вещью, само собой разумеющейся. При Пестеле же как экономическая практика, так и еще более экономическая теория были еще весьма далеки от государственно-монополистического капитализма 20-21 веков.

При всем при том собственно политическая власть пестелевского государства была настолько большой (в пестелевской утопии, наряду с насильственной русификацией нерусских народов планировались такие милые вещи - особенно забавные под пером революционера - заговорщика! - как запрет на создание политических организаций и огромная роль политической полиции), что без его вмешательства в экономику дело бы все равно не обошлось.

Можно возмущаться Пестелем как предтечей сталинизма (он действительно был им, если понимать сталинизм не как сборище всяких ужасов, а как государственно-капиталистический модернизаторский режим). Можно восхищаться Пестелем, за 100 с лишним лет предвосхитившим важнейший феномен 20 века - решающую роль государства в попытках модернизации отсталых стран. Мы не будем делать ни того, ни другого. Пестель был честным и смелым человеком, мыслителем, идущим в своих выводах до конца, а как потенциальный вождь русского государства он был на три головы выше всех тогдашних официальных деятелей царской России и почти всех последующих русских политиков. Но как раз поэтому он был - в зачатке - вождем враждебного нам класса - класса государственной буржуазии - и именно поэтому он не принадлежит к нашей революционно-социалистической традиции даже как ее предтеча - в отличие от Радищева или Сухинова...

Пестель не менее, чем северяне, а чуть ли не больше их - если это вообще возможно, был противником народной революции, противником освобождения трудовых масс их собственной силой. Решающую роль в социальном переустройстве он придавал военному перевороту, который увенчается революционной военной диктатурой, чьей работой будет разрушение старого мира и создание нового. На долю же народа остается не рыпаться, подчиняться и благодарить:

"Временное Верховное Управление [т.е. будущая модернизаторская диктатура пестелевской партии] обязано новый государственный порядок, Русской Правдой определенный, постепенными мероприятиями ввести и устроить, а народ обязан сему введению не только не противиться, но, напротив того, Временному Верховному правлению усердно всеми силами содействовать и неуместным нетерпением не вредить преуспеванию народного возрождения и государственного преобразования " (Н.В. Устрялов, цит. соч., с.468).

"1). Освобождение крестьян от рабства не должно лишить дворян дохода, ими от поместий своих получаемых; 2). Освобождение сие не должно произвести волнений и беспорядков в государстве, для чего и обязывается верховное правление беспощадную строгость употреблять против всяких нарушителей общественного спокойствия . 3). Освобождение сие должно крестьянам доставить лучшее положение противу теперешнего, а не мнимую свободу им даровать" (А.В. Аникин, цит. соч., с.149).

Таким образом, по идее Пестеля, освобождение крестьян должно было совершиться к обоюдной выгоде крестьянства и дворянства, а чтобы эти непримиримо враждебные друг другу классы не передрались с целью получить большую выгоды за счет друг друга, их обоих должно было держать на поводке и в наморднике государство, которое, как укротитель социальных противоречий, и стало бы самой мощной социальной силой, господствующим классом в идеальном пестелевском государстве.

Если мы, как настоящие, хотя и неправоверные исторические материалисты, попытаемся сделать то, что не смогли сделать исторические материалисты правоверные и потому ненастоящие, т.е. установить классовый эквивалент мировоззрения Пестеля, выяснить, какими классовыми влияниями была обусловлена его оригинальная утопия, нам неизбежно бросится в глаза важнейшее обстоятельство, обычно упорно забываемое. Пестель был офицером, администратором, дипломатом и разведчиком - короче, служащим государства, какими были и все офицеры - декабристы. Социальное положение государственного служащего резко перевешивало для него его помещичье происхождение и помещичье положение его родителей. Его утопия - это утопия наиболее сознательного и передового мыслителя и борца бюрократического класса, класса государственных чиновников и государственных эксплуататоров. Цель этой утопии - освободить свой класс от влияния старых частных эксплуататорских классов и сделать его господствующим классом, государственной буржуазией. Трагедия Пестеля заключалась в том, что представляемый им класс в его пору был классом гоголевских городничих и ждать от него сочувствия пестелевским грандиозным проектам было еще более нелепо, чем надеяться на вступление в Северное общество московских купцов. Новый же государственный эксплуататорский класс, революционное чиновничество мог возникнуть лишь в результате народной революции и ее поражения, до чего Пестель не дожил почти сто лет.

В связи с Пестелем невольно вспоминаются такие деятели античности, как спартанские "цари" (т.е. наследственные военачальники) Агис и Клеомен и римские патриции Тиберий и Гай Гракхи. Все эти представители общественных верхов поднялись на борьбу в защиту бедных против богатых и погибли в этой борьбе. Персональная психология этих перешедших на сторону народа крупнейших аристократов из-за нехватки фактического материала для нас - темный лес, и наверняка в ней присутствовали и бескорыстно-внеклассовые элементы, однако действия Агиса, Клеомена и братьев Гракхов вполне объяснимы и одними классово-государственными мотивами - заботой о сохранении государства, небоеспособного в случае резкого имущественного неравенства (античный полис был жизнеспособен и умел воевать с внешним врагом лишь при сохранении внутри себя относительного имущественного равенства)...

Наконец мы дошли до Общества соединенных славян. Оно было создано в 1823г. бедными дворянами и младшими офицерами братьями Андреем и Петром Борисовыми вместе с польским революционером, сосланным на родину (на Правобережной Украине) под надзор полиции мелким шляхтичем Юлианом Люблинским. Петр Борисов был крупнейшей умственной силой Общества соединенных славян, хорошим философом - материалистом и даже на каторге являлся своего рода нравственным диктатором славян.

Все своеобразие славян обусловливалось тем обстоятельством, что они были совершенно мелкопоместными или вовсе беспоместными дворянами, жившими не за счет эксплуатации крестьянского труда, но за счет нищенского жалования младших офицеров, дополняемого разного рода интеллигентскими заработками вроде чертежничества, репетиторства и т.п. Будучи по своему юридическому состоянию дворянами, по реальному экономическому положению они являлись трудовыми интеллигентами - и именно поэтому предвосхищали будущих народников.

У отца лучшего революционера среди всех декабристов, славянина Ивана Сухинова, был единственный крепостной, с которым Сухинов-старший на пару пахал землю. Поскольку в семье было несколько сыновей, то единственный крепостной сухиновского семейства не достался Ивану, которого ждала нелегкая жизнь младшего боевого офицера (в бою под Бауценом в 1813г. Иван Сухинов получил семь ран).

Более того. Среди славян мы находим доподлинного крестьянского сына с Волыни - Дунцова, жившего, впрочем, по украденному паспорту шляхтича Выгодовского. Как любопытный пример вживания в роль можно сказать, что Дунцов-Выгодовский вел себя на следствии весьма мужественно (как и многие другие славяне - в отличие от большинства прочих декабристов), но обличал самодержавие с позиций ...польского шляхтича - патриота (Дунцов-Выгодовский благодаря своему неукротимому характеру уже в ссылке в Сибири в 1840-е годы вступит в резкий конфликт с местным начальством, из-за чего на него обрушатся новые репрессии).

От прочих декабристов славян в политическом плане резко отличала ориентация не на военный переворот, а на народную революцию.

В воспоминаниях, нередко приписываемых члену Общества соединенных славян Ивану Горбачевскому, но на самом деле коллективно написанных "славянами" на каторге, о политических позициях "славян" говорится, что по их мнению военные революции "бывают не колыбелью, а гробом свободы, именем которой совершаются...

...в народе искали они ["славяне"] помощи, без которой всякое изменение бывает непрочно; собственным же своим положением убеждались, что частная воля, частное желание ничтожны без сего всемогущего двигателя в политическом мире...

Славянский союз носил на себе отпечаток какой-то воинственности. Страшная клятва, обязывающая членов оного посвящать все действия, все мысли благу и свободе своих единоплеменников и жертвовать всей жизнью для достижения сей цели, произносилась на оружии; от одних своих друзей, от одного оружия славяне ожидали исполнения своих желаний; мысль, что свобода покупается не слезами, не золотом, но кровью, была вкоренена в их сердцах, и слова знаменитого республиканца, сказавшего "обнаживши меч против своего государя, должно отбросить ножны как можно далее", долженствовали служить руководством их будущего поведения" (М.В. Нечкина. Декабристы. М., 1982, с. 102).

При этом, однако же, славяне, будучи в большинстве своем младшими офицерами (хотя среди них были и штатские вроде того же Дунцова-Выгодовского) естественным образом инициативную роль в народной революции отводили армии, выступление которой должно было стать толчком к народному восстанию. Но если для других декабристов выступление армии - это военный переворот, спланированный старшими офицерами и покорно осуществленный действующими, слепо подчиняясь их приказу, солдатами, то для славян выступление армии - это дело революционных младших офицеров и сознательно пошедших за ними, спропагандированных ими солдат. Из прочих декабристов регулярную пропаганду среди солдат вела только Васильковская управа (т.е. парторганизация) Южного общества, возглавляемая Сергеем Муравьевым-Апостолом и Михаилом Бестужевым-Рюминым, по своим взглядам занимавшими промежуточную позицию между Пестелем, северянами и славянами. Если славянин майор Спиридов пил со своими солдатами водку "целыми стаканами", то южанин подполковник Ентальцев любил говорить "Если мои солдаты не восстанут против царя по моему приказу, я погоню их палками".

Дело не только в совместном питье водки, хотя как показатель товарищеского равенства, было полезно и оно. Славян-офицеров солдаты любили, без этого не смогли бы 4 младших офицера Черниговского полка поднять полк на отчаянный смертный бой...

О моральном облике славян дают представление слова познакомившегося с ними уже на каторге умеренного по своим политическим взглядам москвича - северянина Ивана Якушкина, который в своих воспоминаниях напишет, что на каторге славяне держались обособленно и составляли особый кружок - "наиболее замечательный": "...приглядевшись к ним поближе, можно было убедиться, что для каждого из них сказать и сделать было одно и то же и что в решительную минуту ни один из них не попятился бы назад" (там же, с. 139).

Свое название Общество соединенных славян получило потому, что ставило своей целью совершение революции не только в России, но по крайней мере во всей Восточной Европе и создание на месте разрушенных революцией царств и империй вольной славянской федерации. Отсюда, от Общества соединенных славян пошла идея не только революционного панславизма, но и куда более широкая и актуальная, сохраняющая свое значение по сей день идея революционного федерализма, позволяющая преодолеть ограниченность национального государства.

Революционер чуть более позднего периода, отставной штабс-капитан Степан Ситников, в 1830-1831гг. отчаянно пытавшийся поддержать польскую революцию, метавшийся из города в город, ведя пропаганду среди крестьян и рассылавший по всей России свои листовки и цареубийственные, хотя и крайне неуклюжие, стихи, был сторонником создания славянской вечевой федерации со столицей в Киеве, федерации, состоявшей по меньшей мере из двух вечевых республик: славяно-русской со столицей в Новгороде и славяно-польской со столицей в Варшаве. Свой федералистский проект Ситников обосновывал так: "Вспомните, что от Варшавы почти до Калуги и даже до Москвы так перемешались славяно-поляки со славяно-россами, что и разделить их нельзя" (о Ситникове см. И.А. Федосеев. Революционное движение в России во второй четверти 19 века. М., 1958, сс. 76 - 79. Он будет приговорен к четвертованию, замененному пожизненной каторгой, в тюрьме сойдет с ума).

По мнению советских историков, Ситников действовал в сотрудничестве со случайно оставшимися на свободе активистами Общества соединенных славян, в 1830г. попытавшимися восстановить свою организацию и помочь польскому восстанию (см. Вольная русская поэзия второй половины 18 - первой половины 19 веков. Лг, 1970, с.537). Как бы там ни было, летом 1825г. Ситников имел личные контакты с декабристским подпольем, и влияние на него идей Общества соединенных славян бесспорно, а его обоснование федерализма как способа решения национального вопроса поистине замечательно.

В самом деле, люди, говорящие на разных языках и относимые к разным нациям живут в большинстве случаев не на четко отграниченных территориях, а вперемешку. Поэтому любое национальное государство ставит в неполноправное положение живущих на его территории представителей других национальностей и является причиной бесконечных национальных распрей и войн. Единственное средство уничтожить национальное неравенство и национальный гнет - это уничтожить национальное государство, заменив его вольной федерацией общин, не имеющей ничего общего ни с фиктивной федерацией, маскирующей бюрократический централизм, каковая была в сталинском СССР, ни федерацией местных царьков, всех этих Рахимовых, Шаймиевых и пр., делящих власть с бюрократическим центром, каковая существует в современной России.

Разумеется, идея славянской федерации, в том виде, в каком она существовала у соединенных славян и Ситникова, это далеко еще не идея вольной федерации общин, сторонниками которой будут Бакунин, народники, в определенной мере - украинский революционер Михаил Драгоманов (кстати сказать, племянник активиста Общества соединенных славян Якова Драгоманова). Это еще первый шаг, отдаленные подступы. Но предшественниками идеи революционного решения национального вопроса на путях вольной федерации были именно соединенные славяне - и куда уж до них стороннику насильственной ассимиляции нерусских народов Пестелю...

Сколь мы можем судить, во взглядах славян не заметно социального радикализма - не только в социалистических, как у народников, но и в эгалитаристских, как у Радищева, формах. Они мало интересовались данным вопросом. Объясняется это тем, что время их деятельности приходится на общеевропейский период Реставрации, когда казалось, что все беды происходят от политического деспотизма и когда свержение последнего представляло во всяком случае первоочередную задачу. В эпоху Реставрации даже большинство западноевропейских революционных групп выдвигали на первый план политическую революцию и непримиримое тираноборчество. Лишь Июльская революция, свергнув деспотизм Реставрации, обнажила социальные противоречия, до того заслоненные деспотизмом. Но не подлежит сомнениям, что в начавшейся в России революции с ее классовыми конфликтами Петр Борисов, Иван Сухинов и их товарищи никак не были бы на стороне помещиков и стали бы стремительно леветь в социальном смысле - как за несколько лет первой половины 1830-х годов лучшие революционеры-республиканцы вроде Огюста Бланки стали во Франции революционерами - социалистами...

Славяне и южане узнали о существовании друг друга летом 1825г. случайно, после того, как активист одной из организаций получил предложение вступить в другую. Начались переговоры об объединении. Славяне очень долго не хотели идти на него, не желая подчиняться полковникам и князьям и опасаясь, что в случае их победы самодержавие всего лишь сменится олигархическим режимом знатных и богатых. Если славяне все-таки пошли на объединение, то сделали это они вследствие правильного расчета, что главное - начать революцию, и начавшуюся народную революцию не укротят козни всех полковников и графов...

Известный советский историк декабризма М.В. Нечкина, в лучшей своей книге, написанной в эпоху, когда будущий сталинский лауреат была еще молода и когда свежа была еще память о живой революции - в изданной в 1927г. книге об Обществе соединенных славян даст им следующую характеристику:

"...Общество соединенных славян - самостоятельная единица в истории русского революционного движения... Соединенные славяне - первые в русском революционном движении носители революции народной. Ориентация на массы, на связь с ними глубоко отличает их от всех других декабристов... Средством, которым они надеялись достичь своей цели, было распространение общества до огромных пределов, захват им такого количества населения, чтобы революция стало неизбежно победоносной. Они верили в эту возможность всецело" (М.В. Нечкина. Общество соединенных славян. М-Л., 1927, сс. 209 - 210).

Автор этой работы, в отличие от соединенных славян, считает невозможным, чтобы до революции революционная организация смогла объединить в своих рядах огромное количество населения. Но не по этой ошибке следует оценивать славян. Без них не было бы восстания Черниговского полка, да и вообще без Общества соединенных славян декабристское движение не стоило бы для историка революционно-социалистических взглядов того, чтобы им заниматься...

Многими, хотя далеко не всеми сторонами своего классового облика и идейного мировоззрения был схож со "славянами" активист Северного общества, полностью деклассированный дворянин Петр Григорьевич Каховский. Поскольку Каховский был среди всех северян чуть ли ни единственным честным и последовательным революционером и потому наряду со славянином Иваном Сухиновым является самой привлекательной, вызывающей наибольшее сочувствие личностью в декабризме, мы приведем две его характеристики, несмотря на большие размеры цитат. Первая характеристика дана советским историком Яковом Гординым в его весьма интересной книге "События и люди 14 декабря", вторая - революционеркой - большевичкой и писательницей Ларисой Рейснер, в 1920-е годы написавшей пронзительный очерк о Каховском.

Гордин сопоставляет Каховского с ведшим в декабре 1825г. свою игру авантюристом и карьеристом Александром Якубовичем:

"...Каховский "с детства... был воспламенен героями древности". Он примерял к действительности тираноборческий эталон русского классицизма и рылеевского романтизма...

Он говорил на следствии: "Личного намерения (т.е. корыстных видов - Я.Г.) я не имел, все желания мои относились к отечеству моему. Положение государства меня приводило в трепет: финансы расстроенные, отсутствие справедливости в судах, корыстолюбие употребляемых [? Так в тексте], уничтожение внешней коммерции - все сие предшествовало в глазах моих полному разрушению"...

...Якубович толковал о романтической мести за обиду, а Каховский готовился принести себя в жертву ради общего блага - без примеси личных видов. И однако, именно обида сформировала нервную, страстную, неуравновешенную, уязвленную, жаждущую подвига и гибели натуру Каховского.

Каховский не видел для себя будущего и готовился к скорой и громкой гибели.

Якубович играл в трагедию. Каховский жил трагедией.

Он был удивительно неудачлив - он пережил крушение планов, связанных с военным поприщем, он пережил крушение великой любви, он был беден. Этот страстный и гордый неудачник умел увидеть несчастье и неудачу всей страны. Обида за свое несчастье слилась в нем с обидой за несчастье отечества, и такой сплав породил единственную в своем роде личность.

Якубович мог отказаться от разговоров о цареубийстве, надеть лейб-уланский мундир и забыть о демоническом революционизме.

Рылеев и [один из лидеров Северного общества Александр] Бестужев не могли отказаться от деятельности революционеров-реформаторов, наполнявшей их жизнь высоким смыслом. Но они могли приостановить действия тайного общества, избрать на время иной путь борьбы, отложить попытку переворота.

Каховский в 1825г. откладывать ничего не мог.

Благодаря своему страстному ощущению избранности он оказался незаурядным агитатором...

...Каховский, "ходячая оппозиция", как назвал его Рылеев, человек, раздираемый противоречивыми страстями и тенденциями - герой-одиночка и целеустремленный организатор, убежденный сторонник народовластия, подозревающий даже Рылеева в излишнем честолюбии и поклонник сильной личности в революции, человек с трезвым пониманием экономических и политических бед России и романтический тираноборец..." (Я.Гордин. События и люди 14 декабря. М., 1985, сс. 73-74, 154).

Классовое объяснение всех противоречий героической личности Каховского, дворянина, переходящего, по сути дела, в люмпен-пролетариат и вынужденного делать одно дело с дворянами, переходящими в буржуазию (напомним еще раз, что лидер Северного общества романтический поэт Кондратий Рылеев был членом правления Российско-Американской компании,) дала в свое время Лариса Рейснер:

"...Петр Григорьевич был очень беден, энтузиаст, очень несчастлив в любви и ожесточен против общества, не пускавшего таких, как он, дальше передней. Заговор внес свет в эту душу, всеми пыльными окнами выходившую на задворки, на теневую сторону, на черные дворы и мансарды старой Галерной, где прозябают мелкие чиновники. Работа в [тайном] обществе отняла все унизительное, что было в обидах Каховского; повыдергивала длинные нарывающие занозы, которыми мучилось его честолюбие. Сквозь призму своих букашечных страданий, Каховский увидел огромное социальное зло, раздавившее его молодую поручичью жизнь вместе с целой Россией; и всей душой бросился в движение...

Он входит в тесный кружок, становится его полноправным членом. И тут Петр Григорьевич замечает: он - единственный бедняк, единственный не светский человек среди этих блестящих офицеров гвардии, являвшихся на сходки прямо с придворных балов, из приемной герцога Вюртембергского, из дворца. Он один бежит пешком, куда другие приезжают в собственных каретах.

...глаза Каховского невольно смотрят пристальнее других: у него наблюдательность бедняка, зоркость нищего, замечающего всякую мелочь в хоромах, куда его впустили с улицы. Из всех декабристов, может быть, самый наивный, безусловно верный своему слову и верующий - нищета всегда верит в революцию больше богатых - Каховский не мог совсем ослепнуть, не мог лететь к своему подвигу [цареубийству], закрыв глаза, как бы этого хотелось Рылееву, как ему самому хотелось. Не мог не заметить в своих товарищах разницы темпераментов и социальных окрасок, им самим еще не ясных. Глаз постороннего, завистливый, подозрительный, прошедший школу жизни, Каховский раньше всех должен был остановиться на трещинах, на скрытых противоречиях, которые разделяли его друзей - баричей...

Декабристам не к спеху было с революцией. Они могли ждать. Каховский ждать не мог...

Каховский не романтик, не поэт и не артист. Он шел из разоренного дворянского гнезда, из затоптанного мелкого землевладения. Целесообразность и польза толкали его на покушение [на царя] гораздо больше, чем примеры античной доблести...

... Каховский боялся, что революционная диктатура обернется диктатурой придворной, среди которой он задыхался уже теперь до переворота и именно поэтому он был противником идеи Временного революционного правительства , единственной революционной мысли, перенятой Рылеевым у Пестеля...

...Каховский подозрительно прислушивался к каждому слову, каждое предложение долго рассматривал на свет как фальшивую бумажку, и потихоньку сличал с тем, что в его смутном политическом понимании представляло интересы беднейших классов, мелкодворянской, канцелярской захудалой России, от которой уже рукой было подать и до "униженных и оскорбленных" и до шубы Акакия Акакиевича - и к которой принадлежал сам Каховский. Среди флигель-адъютантов и князей бодрствовал представитель тех безымянных пешеходов, которые утром в худом пальто и с папкой бумаг под мышкой бежали через туман и слякоть к своим департаментам между 7 и 9 часами утра. Он крепко задумал после переворота "в случае злых намерений для отечества от Думы [т.е. декабристского руководства] - восстать против нее "...

[14 декабря] он один, несмотря на все сомнения, по-настоящему дрался за чуждый и враждебный северянам призрак своего народного правления..." (Л.М. Рейснер. Избранное. М., 1965, сс. 400 - 410).

Недоверчиво-враждебное отношение к идее диктатуры Революционного правительства было одинаково присуще как Каховскому, так и славянам. Они догадывались, что в действительности эта революционная диктатура окажется диктатурой верхушки обуржуазивающегося дворянства. Еще до восстания Каховский говорил Рылееву, что на его взгляд "правление [Временное революционное правительство] может назначить число депутатов Учредительного собрания, но каких именно, богатых или бедных, оно распоряжаться не может" (Восстание декабристов, т.1, М., 1927, с.374), т.е. выступил противником идеи имущественного ценза, разделявшейся верхушкой северян.

Уже во время восстания 14 декабря политический воспитанник Каховского, офицер Лейб-Гренадерского полка Сутгоф с горечью скажет Каховскому о вождях декабризма "Да, они, брат, нас за баранов считают" ( там же, с.375), и эти слова, с которыми Каховский полностью согласился, выражали здоровое демократическое недоверие беднейшего дворянства к богатым и знатным лидерам движения...

От Каховского славян отличала прежде всего продуманная ориентация на народную революцию (элементы ее, впрочем, можно найти и у Каховского, который, будучи выгнан из армии за бунтарский нрав, долго скитался по России, тесно общаясь с народом и хорошо узнав народ) . Кроме того, в отличие от деклассированного дворянина Каховского, трудовые военные интеллигенты из Общества соединенных славян, хотя и не все, были лишены характерного для Каховского героического истеризма...

Декабристы готовили военный переворот на лето 1826г. Их планы сорвала внезапная смерть императора Александра Первого, случившаяся в Таганроге 19 ноября 1825г. У Александра не было детей. Его преемником должен был стать младший брат Константин. Однако еще задолго до смерти Александра Первого, Константин по личным причинам отказался становиться русским царем и наследником был назначен следующий брат, Николай - но обо всем этом было известно лишь очень узкому кругу лиц.

Константин был истинным сыном своего отца, покойного Павла Первого, самодуром, способным как на дикую жестокость, так и на великодушные поступки, за которые ему многое прощалось. Николай представлял новый тип бюрократического деспота, чья жестокость имела не импульсивный, но систематический характер. В момент описываемых событий Константин являлся наместником (т.е. правителем) в Царстве Польском (Его адъютантом был известный декабрист Михаил Лунин, нашедший со взбалмошным удалым лыцарем - самодуром общий язык. После начала репрессий Константин упорно, целых два месяца будет отстаивать своего мятежного адъютанта от претензий полиции, а в конце концов фактически даст ему возможность бежать за границу. Лунин не использует эту возможность и пойдет в тюрьму, желая разделить судьбу товарищей).

Верхушка петербургской гвардии во главе со своим неформальным лидером, популярным полководцем 1812г. губернатором Петербурга Милорадовичем, симпатизировала Константину и очень не любила Николая. Поэтому когда находившийся в Петербурге Николай после смерти Александра захотел провозгласить себя императором, ему было сказано, что гвардия не допустит этого, пока Константин не подтвердит свое отречение.

Гвардия и армия принесла присягу Константину, а между Петербургом и Варшавой заскакали курьеры. Константин по-прежнему не соглашался становиться царем, но в то же время и не делал внятных публичных заявлений об этом. Наступила ситуация частичного безвластия - Россия жила то ли с двумя царями, то ли вообще без царя, но ничего страшного от этого не происходило.

Декабристы не могли игнорировать происходящие события, тем более, что к концу 1825г. несколько предателей уже сообщили о их деятельности (правда, о деятельности южан, с которыми эти предатели контактировали) покойному Александру, и начало репрессий было только вопросом времени. Лидеры северян решили - в случае, если царем станет популярный Константин, нужно на время сворачивать деятельность, если же на царский престол взойдет Николай, нелюбимый как сам по себе, так и вследствие сомнительных обстоятельств своего восхождения на престол, нужно начинать восстание.

День бежал за днем, и становилось все очевиднее, что новым русским царем быть Николаю. Восстание, военный переворот из области разговоров стремительно переходили в область практической подготовки. Ситуация двоецарствия заставляла даже не задумывающихся об этом прежде усомниться в разумности политического устройства, при котором романовская семья рассматривает власть в России как обыкновенную семейную собственность. В последние три недели перед восстанием ряды Северного общества и сочувствующих ему стремительно росли, офицерство столицы политизировалось - и причем в антицарском направлении.

Мы уже приводили чеканную формулу Николая Тургенева "Все перемены в России должны быть предоставлены правительству, ничто - народу". Эта формула выражает суть мировоззрения как северян, так и Пестеля. Но если для Тургенева (в конце 1825г. находившегося по своим делам за границей, а затем ставшего первым русским революционером (хотя революционером его можно считать очень условно) - политэмигрантом) важнее всего была отмена крепостного права, осуществление которой он ждал от царского правительства, и даже введение конституции Тургенев готов был отложить до морковкина заговенья, то северяне и Пестель понимали формулу Тургенева по-другому. Если царское правительство не желало производить перемен, его нужно было свергнуть путем военного переворота и создать новое правительство, которое и станет осуществлять перемены. При таком внезапном военном перевороте народная революция не успевала начаться и государственный аппарат (кроме самой его верхушки) оставался в неприкосновенности, декабристы хотели реформировать бюрократическую машину, но никоим образом не разрушить ее.

Военным руководителем восстания был избран участник войны 1812г, заслуженный боевой полковник князь Трубецкой. 14 декабря Трубецкой не придет на Сенатскую площадь, где стояли восставшие войска - случай дезертирства вождя революции, единственный в истории мирового революционного движения.

О причинах странного поведения Трубецкого у историков было много споров. На наш взгляд, наиболее верное объяснение дал Яков Гордин, автор интересной книги "События и люди 14 декабря".

Трубецкой разработал грамотный и правильный план военного переворота. Часть восставших войск, выйдя на Сенатскую площадь, должна была заставить сенаторов отказаться от присяги Николаю, объявить правительство низложенным, принять декабристский Манифест к народу (в нем провозглашались немедленная отмена крепостного права и сокращение срока солдатской службы) и создать Временное правительство (в него предлагалось включить несколько популярных либералов вроде Сперанского и Мордвинова). В это же время другая часть восставших войск во главе с капитаном Якубовичем должна была взять Зимний дворец и арестовать царскую семью (ее судьбу должно было решить Учредительное собрание), полковник Булатов - захватить Петропавловскую крепость, а Каховский - убить Николая. На бумаге план был безупречен.

Накануне назначенного выступления Булатов, Якубович и Каховский заявили, что отказываются выполнять назначенные им роли. Оказалось, что революционное восстание - это не война, где исполнение приказов начальника само собой разумеется. Три четверти плана Трубецкого рухнули, остался захват Сената - после чего восстание вступало в сферу импровизации и непредсказуемости (Для полного счастья утром, когда восставшие войска выйдут на Сенатскую площадь, окажется, что сенаторы уже успели принять присягу и разъехаться по домам, из-за чего стояние у Сената потеряло всякий военный смысл).

План Трубецкого, предусматривавший обезвреживание вражеской верхушки, делал невозможным то, чего больше всего боялись декабристы - начало гражданской войны и народной революции. Этот план рухнул, нужно было импровизировать, рисковать, идти на гражданскую войну, которая неминуемо втянула бы в свой водоворот народные массы.

Призрак пугачевщины встал перед Трубецким. Полковник князь Трубецкой не хотел становиться новым Пугачевым. Что делать - он не знал. Отсюда - его полный волевой паралич 14 декабря (весь этот день он неприкаянно бродил вокруг Сенатской площади, то решаясь, то не решаясь идти к повстанцам)...

Булатов не был членом Северного общества. С декабристами его связывали личные знакомства и невнятное недовольство существующими порядками. С него взятки гладки. Якубович был авантюристом, желавшим лавировать между повстанцами и правительством и в конце концов перебежать к тому, кто больше заплатит. Вопрос же о том, почему отказался идти на цареубийство такой искренний и беззаветный революционер, как Петр Каховский, для которого цареубийство являлось главным смыслом жизни, заслуживает особого внимания.

Каховский требовал от своей партии - от тайного общества - принятия политической ответственности за цареубийство - как в случае победы, так и в случае поражения восстания. Он хотел действовать не как одиночка, а как исполнитель общей воли (подобный же мотив мы найдем у некоторых эсеров в разных сложных историях ПСР вроде убийства Гапона). Но романтические души вроде Рылеева реалистично вспомнили о исконном царелюбии русского народа и решили загрести жар чужими руками, сказав Каховскому, что даже в случае победы восстания цареубийца должен будет скрыться за границей, а революционное правительство объявит его опасным экстремистом. Каховский был готов умереть за освобождение народа, как он это освобождение понимал, но не за то, чтобы старых господ сменили новые.

Военный план Трубецкого провалился еще до реализации. Все пошло наперекосяк. Нужно было импровизировать, рисковать, принимать неординарные решения, но делать это было некому. 14 декабря из лидеров восстания Трубецкой обретался неизвестно где, Рылеев, пропагандист и комиссар, а не организатор и не командир, то появлялся на Сенатской площади, то исчезал с нее, кое-что пытался сделать в этой безалаберности только Евгений Оболенский (Северное общество управлялось жестко -авторитарно, и все решения накануне восстания принимались именно этой тройкой). Делали то, что должны были делать, пошедшие на восстание офицеры вроде Николая и Михаила Бестужевых, Щепина-Ростовского, Панова и Сутгофа - и отчаянно дрался за призрак народной революции Петр Григорьевич Каховский. Именно он утром 14 декабря поднял на восстание Лейб-Гренадерский полк, офицеров которого, Сутгофа, Панова, Кожевникова и Глебова он сагитировал еще до восстания (как напишет Гордин, к вовлеченным им в тайное общество он "относился с чувством отцовской ответственности" и уже в крепости просил царское правительство делать с ним самим все, что угодно, только облегчить участь офицеров Лейб-Гренадерского полка). Именно он убьет пытавшегося предотвратить восстание в своем Лейб-Гренадерском полку полковника Стюрлера и именно он застрелит петербургского градоначальника Милорадовича, приехавшего к повстанческому каре уговаривать солдат сдаться (после этих двух убийств Каховский отбросит пистолет и скажет "Не могу больше мясничать" - тяжесть даже необходимо пролитой вражьей крови, этот мотив тоже будет встречаться у эсеров - Ирина Каховская, героиня ПЛСР, организатор убийства кайзеровского фельдмаршала Эйхгорна летом 1918г. на Украине, случайно пережившая своих товарищей и дожившая до 1950-х годов, была дальней родственницей Петра Григорьевича). Если бы 14 декабря все сражались так, как сражался этот неимущий дворянин, тираноборец и сам того не знавший далекий предтеча будущих поколений революционеров, результат восстания был бы совсем другим...

Восстания не получилось. Получилась вооруженная демонстрация, вечером того же дня расстрелянная картечью. Начались репрессии, ускоренные тем обстоятельством, что арестованные северяне в большинстве своем сразу сдавали всех, кого могли...

Но не все было потеряно. Оставался юг - с его полковниками - южанами и бунтарями из Общества соединенных славян...

Пестель, выданный предателем Майбородой еще в последние дни жизни Александра Первого, был арестован 13 декабря. После долгих колебаний, он не стал делать попытку поднять на восстание свой Вятский полк. Как и северяне, Пестель был сторонником военного переворота, не разрушающего госаппарат и не создающего угрозу гражданской войны и народной революции. Подобный военный переворот был возможен только в столице, восстание на окраине делало гражданскую войну неизбежной. Кроме этого, Пестель принципиально не вел пропаганду среди солдат своего полка, будучи убежден, что они все равно пойдут туда, куда он им прикажет. По некоторым, правда, сомнительным свидетельствам, он даже обращался со своими солдатами со специальной строгостью - дабы настроить их тем самым против самодержавия - так что вопрос о том, пошли ли бы солдаты Вятского полка за Пестелем так, как солдаты Черниговского полка пойдут за Муравьевым и Сухиновым - вопрос очень сомнительный...

Славяне были готовы идти на восстание при любых обстоятельствах - независимо от того, было ли восстание в столице и чем оно кончилось. Но славяне в большинстве своем были младшими офицерами, за которыми не стояло крупной воинской силы. Кроме того, значительная часть славян служила в артиллерии, а артиллерийские части, незаменимые для развития восстания, сами по себе не могли его начать.

Военная сила была у полковников и подполковников южан. Но эти последние, как и Пестель, не хотели гражданской войны, а кроме этого, были окончательно деморализованы известием о поражении восстания в Петербурге.

Искренне колебался подполковник Сергей Муравьев-Апостол, помощник командира Черниговского полка и руководитель Васильковской парторганизации южан. Муравьев был лучшим революционером среди южан, как Каховский - среди северян. При всех недостатках Муравьева, при всем его гуманизме и прекраснодушии, сыгравших губительную роль для восстания Черниговского полка, это был не Рылеев, не Трубецкой и не Пестель. Он вел энергичную пропаганду среди солдат своего полка, пропаганду, в которой также активно участвовали служившие в Черниговском полку офицеры-славяне Сухинов, Кузьмин, Щепилло и Соловьев. Солдаты любили Муравьева. Более того. Именно в Черниговском полку сложилась группа сознательных революционеров - солдат и унтеров. (хотя отдельные сознательные революционеры из солдат встречались и в других частях - например, спропагандированные славянами участники выступления Семеновского полка рядовые Саратовского полка Федор Николаев и Федор Анойченко -их, как и других семеновцев, перевели из гвардии в армию в виде наказания). Самой замечательной фигурой среди солдат -декабристов был немолодой уже фельдфебель Черниговского полка Михей Шутов. Буквально за несколько дней до восстания его произведут в офицеры, офицерский чин давал личное дворянство и всякие карьерные перспективы. От всего этого Михей Шутов, не колеблясь, откажется ради святого гиблого дела. После поражения восстания его приговорят к расстрелу, замененному 12 тыс. ударов шпицрутенами. На удивление врачей и палачей, Михей Шутов выживет...

В отличие от Пестеля, Муравьев-Апостол не исключал возможность начала восстания на периферии. Он колебался. Слишком тяжелая ноша ложилась на него - спасение уже почти проигранной битвы. Колебания Муравьева-Апостола кончились тогда, когда он был арестован - вместе со своим старшим братом Матвеем, уже разочаровавшимся в революции, и вместе со своим другом и ближайшим товарищем по Васильковской парторганизации юным поручиком Михаилом Бестужевым - Рюминым. Арестованных вплоть до дальнейшей отправки посадили под караул в сельскую хату в Трилесах. Туда и пришли офицеры Черниговского полка, активисты Общества соединенных славян, революционеры не чета прочим декабристам Иван Сухинов, Анастасий Кузьмин, Михаил Щепилло и Вениамин Соловьев. О их революционной деятельности власти еще не знали.

Улучив минуту, 4 славян задали арестованным вопрос: "Что делать?" "Покориться судьбе", - философски произнес Матвей Муравьев-Апостол. "Освободить нас", - сказал уже сделавший выбор Сергей.

Нет нужды говорить, какому совету последовали славяне. Они подняли на восстание солдат, избили командира полка полковника Геббеля и освободили арестованных. Восстание началось. Революция еще не была проиграна...

Произошло все это утром 29 декабря 1825г. На следующее утро восставший Черниговский полк без боя вошел в уездный город Васильков. Здесь Муравьев-Апостол на площади прочитал солдатам, крестьянам и горожанам свой революционный катехизис:

"Какое правление сходно с законом божиим?

Такое, где нет царей. Бог создал нас всех равными и, сошедши на землю, избрал апостолов из простого народа, а не из знатных и не из царей.

Стало быть, бог не любит царей?

Нет! Они прокляты суть от него, яко притеснители народа.

Отчего же упоминают о царях в церквах?

От нечестивого приказания их самих, для обмана народа" (М.В. Нечкина. Декабристы, с. 126).

Все это происходило в краях, принадлежащих богатейшей магнатке графине Браницкой, жутко тиранившей крестьян. Слухи о том, что началось восстание против крепостного права, быстро распространились по окрестным селам. Крестьяне приходили к Муравьеву, желали успеха, некоторые из них даже шли в обозе восставшего полка. Славяне вели агитацию среди крестьян, читали им катехизис. Военного переворота не получалось, начиналась крестьянская революция. Как напишет в своей книге об Обществе Соединенных славян М.В. Нечкина:

"Отношение крестьян... к повстанцам превзошло все ожидания. Они с радостью принимали солдат на постой, хотя эта повинность была одной из самых ненавистных для крестьян. Но попытки поднять их на революционное действие не было, хотя по настоянию Сухинова им прочитали и растолковали "Катехизис" (Нечкина. Общество...., с. 161).

Васильков находится в 20 километрах от Киева - расстояние одного марш-броска. Взятие Киева - третьего по значению города Российской империи, Киева с его арсеналом, среди рабочих которого успешно вел пропаганду служивший там славянин Яков Андреевич - меняло всю ситуацию. Славянская четверка стояла за то, чтобы свалиться на Киев как снег на голову и одновременно с этим поднимать на восстание крестьян. Но руководителем восстания был Муравьев-Апостол, а он придерживался другого мнения.

Трагедия Муравьева-Апостола состояла в том, что его мировоззрение было промежуточным между буржуазной революционностью декабристов и народной революционностью славян (ближе все-таки к первой). Он отважился на восстание, но он действовал прямо противоположно знаменитым словам Энгельса о том, что нельзя играть в восстание и "раз восстание начато, тогда надо действовать с величайшей решительностью и переходить в наступление" (Маркс и Энгельс. Сочинения, т.8, с. 100)

Нечкина даст Муравьеву-Апостолу следующую правильную характеристику:

"Как личность, Сергей Муравьев-Апостол безупречно чист. Как революционер - плох. Не такие люди делают революцию, и многое изменилось бы, если бы на его месте оказался Сухинов" (Нечкина. Общество..., с. 168).

Но Сергей Муравьев был подполковником, а Иван Сухинов - всего лишь поручиком. О его роли в восстании Черниговского полка можно прочитать у той же Нечкиной:

"Сухинов - это основной стержень внутренней дисциплинарной спайки восстания. Эта роль его любопытно отразилась в показаниях всех колеблющихся, нерешительных и даже прямо изменивших делу восстания. Для всех этих лиц Сухинов - настоящее пугало. Он - главная причина их несчастий. Все революционные действия приписываются его инициативе..." (там же, с.154).

Отказ Муравьева-Апостола поднимать крестьян на революцию объясним классовыми причинами. Его нежелание идти на Киев было мотивировано имевшим основания опасением, что сил одного полка не хватит для такого дела и что нужно дожидаться присоединения полков, руководимых южанами.

По полковникам - южанам в эти невозвратные дни лихорадочно метался уже упомянутый славянин Яков Андреевич. Южане Повало-Швейковский и Артамон Муравьев скрылись от него в задних комнатах, приказав сказать, что их нет дома. Когда он в обоих случаях выбил дверь, то Повало-Швейковский попросил его немедленно удалиться, а Артамон Муравьев, заслуженный боевой офицер, командир Ахтырского гусарского полка слезно взмолился "Оставьте меня в покое, Христа ради! Делайте что хотите, а я с вами не пойду - у меня семья".

Единственное подкрепление, которого дождался Муравьев-Апостол, - это 2-я мушкетерская рота того же Черниговского полка, размещавшаяся отдельно. Ее привел молодой поручик славянин Андрей Быстрицкий. Когда на следствии ему скажут: "Но ведь вы уже могли удержать роту и получить от правительства награду", Быстрицкий скажет: "Я мог, конечно, совершить глупость, но подлость - никогда!".

Не пойдя на Киев, Черниговский полк кружил по селам, дожидаясь прихода мифических подкреплений. От бесцельных переходов настроение солдат падало. Под селом Ковалевка повстанцев ждали правительственные войска. Сухинов предложил идти через леса и села, где не имевший артиллерии мятежный полк мог попытаться дать бой. Муравьев-Апостол ответил ему, что ясно как дважды два четыре, что правительственные войска перейдут на сторону повстанцев, что боя не будет, а будет братание, и поэтому нужно идти степью.

3 декабря 1826г. под селом Ковалевка в чистом снежном поле мятежный Черниговский полк был расстрелян картечью. Тяжело раненого Муравьева какой-то солдат-повстанец попытался заколоть штыком, как предателя - и это было для него страшнее, чем ждавшая его смерть на виселице. Поднимая солдат в атаку, был сражен картечью Михаил Щепилло - единственный офицер-декабрист, погибший во время декабристских восстаний. Раненый в плечо Анастасий Кузьмин спрятал под шинель заряженный пистолет и дал себя арестовать. Ему хотелось попрощаться с Сергеем Муравьевым, которого он потерял из виду на поле боя.

Когда всех арестованных заперли в какой-то корчме, Кузьмин подошел к Муравьеву-Апостолу:

•  Ладно, Сергей Иванович, извиняйте, если что не так!

•  Что ты, Анастасий! Это я у вас всех должен извинения просить.

•  Да чего уж теперь...

Попрощавшись с Муравьевым-Апостолом, Анастасий Кузьмин отошел в угол и застрелился. Сидеть в тюрьме он не собирался...

Как напишет Нечкина, "упрямый Сухинов, единственный из всех не пожелал заплатить своей головой за дворянский романтизм и бежал... Вместе с ним бежали и некоторые солдаты" (там же, с. 167). Сухинова ждала особая судьба...

Еще до всего этого, 24 декабря 1825г. в Белостоке попыталась, сорвав присягу Николаю, поднять на восстание Литовский пионерный батальон польская революционная группа, Общество военных друзей, состоявшая из мелких шляхтичей и близкая по своей идеологии к соединенным славянам. Вопрос, были ли у нее какие-то связи с декабристами, так и остался неизвестным.

Уже в феврале 1826г. во время присяги в Полтавском полку последнюю попытку поднять восстание предприняли славяне прапорщик С. Трусов и подпоручик Е. Троцкий. Трусов во время смотра выбежал перед первым батальоном с обнаженной шашкой и крикнул солдатам: "Ребята! Бросайтесь в штыки, добудем вольность и независимость! У нас государь не есть государь Николай Павлович, а злодей и тиран!" Солдаты заволновались, но решительными действиями командования восстание было пресечено, так и не начавшись...

Мы уже говорили о позорном поведении большинства декабристов на следствии и о главной причине такого поведения - отсутствии классовой враждебности между судьями и подсудимыми. Это не означает, что все декабристы из богатого дворянства каялись и закладывали товарищей. Кроме классового фактора, есть еще особенности характеров, темпераментов, нравственных убеждений. Мужественно вели себя такие умеренные по политическим взглядам декабристы как Михаил Лунин, Иван Пущин и Иван Якушкин. Но тверже всех были в своем большинстве славяне (братья Борисовы, Дунцов-Выгодовский, Андрей Пестов, Александр Усов, Илья Иванов, Иван Киреев и др.). Особенно намучились следователи с Андреем и Петром Борисовыми. От Андрея Борисова им пришлось услышать следующее:

"Я откровенно объявил, что сам себя считаю виновным против самовластного правления, но по рассудку своему не признаю виновным ни себя, ни кого из моих товарищей. Может быть, в заблуждении, но я твердо уверен, что законы ваши - неправые, твердость их находится токмо в силе и предрассудках..." (там же, с. 192).

Именно таким языком будут говорить со своими судьями и палачами народники и народовольцы...

Пестель и Рылеев, как и Трубецкой, дали весьма откровенные показания. С незалеченной раной в голове, Сергей Муравьев-Апостол был тверже других лидеров движения и говорил, что считает себя виновным только в том, что погубил пошедших за ним солдат, "намерение же свое продолжает почитать святым и чистым, в чем его один только бог судить может".

Петра Каховского, чуть ли не единственного среди северных барчуков настоящего революционера, революционера, переступившего через кровь и потому заведомо обреченного, эти барчуки заваливали как могли. Он долго отбрыкивался, как мог, был сдержан в фактических показаниях, зато писал царю письма с замечательными обличениями существующих в России порядков и с мыслями вроде следующих:

"Противно рассудку винить нации перед правительством. Правительство, не согласное с желанием народа, всегда виновно, ибо в здравом смысле закон есть воля народа. ...

Одинаковое чувство воодушевляет все народы Европы, и сколь ни утеснено оно, убить его невозможно. Сжатый порох сильнее действует. И пока будут люди, будет и желание свободы... (И. Подгорный. П.Г. Каховский. Лг, 1965, сс. 16 - 17).

Петром Первым, убившем в отечестве все национальное, убита и слабая свобода наша...

Нацию ненавидеть невозможно - и народы Европы не русских не любят, но их правительство, которое вмешивается во все их дела и для пользы царей утесняет народы" (П.Е. Щеголев. П.Г. Каховский. Пг, 1919, сс. 30, 35).

Преданный товарищами, Каховский, душа одинокая и привязчивая (Лариса Рейснер напишет о Каховском, что тот в свое время "к человеку, который его разбудил и ввел в среду революционеров - к Рылееву, привязался горькой любовью титулярного советника, отвергнутого всеми генеральскими дочками" ( Л.М. Рейснер, цит. соч., с. 400), поверил царю, который показал себя тонким психологом, умевшим находить особые ключи к душам многих подследственных.

Северные барчуки валили на Каховского быль и небыль. Он долго держался, но наконец не выдержал и начал делать то, чего делать не следовало: говорить быль. Автор биографии северянина Александра Бестужева С.Голубов напишет:

"Каховский не сознавался ни в чем до середины мая, когда убедился, что выдан с головой. После этого он со всем жаром мести принялся топить всех, начиная с самого себя" (С. Голубов. Бестужев - Марлинский. М.. 1960, с. 262).

Дело не только в жажде мести. Северяне хотели представить Каховского одиноким маньяком цареубийства. Лариса Рейснер поняла дело глубже, чем Голубов:

"...главная пружина разоблачений Каховского - это не месть и не глубокое разочарование в прежних товарищах, но желание во что бы то ни стало, хотя бы своей собственной кровью, вписать в обвинительный приговор декабристов пестелевский, тульчинский параграф о цареубийстве, которого так боялись декабристы северные. Каховский ни за что не хотел дать себя повесить из-за Рылеева или Бестужева, Оболенского или Трубецкого. Он твердил - с первого дня и до последнего, с первой очной ставки и до последней, с первой страницы своих показаний до той, которая заканчивалась Кронверкским валом - что и петлю, и смерть, и поругание принимает за свою политическую партию, за "отечество", пославшее его на цареубийство. Каховский не устрашился казни, но в ужасе отскакивал назад, когда вместо революционера, исполнившего волю своей партии, ему пробовали навязать звание ее наймита, агента, пособника...

Разочарование самого Каховского было полным. По дороге на виселицу он громко молился за царя. Но на спине всех повешенных, на доске, переброшенной им через спину поверх савана, большими буквами было написано "ЦАРЕУБИЙЦА". С этой славной надписью и вошли они в историю русской революции" (Л.М. Рейснер, цит. соч., сс. 411 - 412).

То, что Каховский перед казнью молился за царя, предавшего его так же, как предали бывшие соратники - не более, чем легенда. Факт тот, что умирал он, как и жил - одиноким. Перед казнью Пестель и Рылеев вели политические разговоры, а Сергей Муравьев-Апостол успокаивал своего друга, молодого Михаила Бестужева-Рюмина. Каховский был одинок, и не слышал товарищеского слова. В своей жизни он почти не знал счастья - исключая несколько мгновений, связанных с революционной борьбой, с восстанием 14 декабря да с несчастной влюбленностью в некую барышню по фамилии Салтыкова. Но жизнь свою он прожил честно, и потому заслуживает скорбного уважения от продолжателей его тираноборства...

Как реагировали в народе на восстание декабристов? В своей поздней книге Нечкина приводит забавный эпизод на эту тему. Намерения декабристов отменить крепостное право не успело стать известно широким крестьянским массам, зато крестьянское сознание было поражено непонятным фактом массовых арестов дворян. В результате в апреле 1826г. в Уманском уезде Киевской губернии, недалеко от места походов Черниговского полка, находившийся на побывке солдат Алексей Семенов объявил себя майором, посланным от царя "забирать помещиков и везти их всех в Сибирь". Семенов с толпой сторонников ездил по селам Уманского уезда, поднимал крестьянские волнения: имущество помещиков захватывалось крестьянами, объявлялось освобождение от барщины, управляющих имениями крестьяне пороли розгами и заковывали в кандалы. В итоге Семенов был приговорен к смертной казни, из 150 арестованных по этому делу крестьян часть была сослана в Сибирь, часть подвергнута наказанию плетьми.

Главнокомандующий 2-й армией Витгенштейн, адъютантом которого некогда был Пестель, рассказал эту историю царю и услышал меланхолическое замечание: "эта самая история происходила и во многих других губерниях, все в том самом смысле, что помещиков берут в Сибирь, а крестьянам дают вольность" (Нечкина. Декабристы, сс. 142 - 143).

Чрезвычайно интересен вопрос, как изменилась бы фактическая история России в случае военной победы декабристов, победы, возможность которой была не исключена?

До сих пор в истории не было революций, результаты которых совпадали бы с целями ее участников. Революция - это попытка сознательной человеческой воли укротить темные силы истории, сделать историю разумной. Именно в таких попытках реализуется человеческое достоинство, но фактом остается то, что до сих пор неразумные силы стихийного исторического процесса - проявление все еще сохраняющейся власти природы над человеком - оказывались сильнее. Все революции шли в своем развитии по пути радикализации, в большинстве случаев эта радикализация прерывалась на полпути силами старой контрреволюции, но в нескольких случаях (1793 и 1917гг., м.б., отчасти 1936г.) народная революция почти одерживала победу, после чего упиралась в свои пределы - в невозможность при данном состоянии человеческих производительных сил укротить темные силы природы и общества. Начинался откат, переходящий в тотальную реакцию. Эта реакция не могла вернуть общество к прежнему состоянию, революция проделывала огромную работу, от нее начинался новый фазис мировой истории, но все это все же было совсем не то, за что шли на смерть парижские санкюлоты, питерские рабочие и гуляй-польские крестьяне...

Поэтому мы не думаем, что декабристская революция, увенчавшись конституционной монархией Никиты Муравьева, парламентской республикой Рылеева или бюрократической диктатурой Пестеля, стала бы началом длительного бесконфликтного развития, прогрессивной буржуазной модернизации. Она стала бы началом периода хаоса, брожения и отчаянной классовой борьбы, победоносных контрреволюций и новых революционных восстаний - и это было бы замечательно.

У нас есть почти идеальный образец для сравнения ситуаций задавленной в самом начале и одержавшей временную победу декабристских революций- это Испания. Из всех стран Западной Европы Испания больше всего походила на Россию, а отличия политической истории Испании от России в 19 - начале 20 века не в последнюю очередь объясняются тем обстоятельством, что в Испании аналог декабристской революции одержал победу.

Как и Россия, Испания пережила нашествие Наполеона, причем в противоположность России, сопротивление ему в Испании имело характер подлинной народной войны, отчаянного сопротивления отсталого крестьянства насильнической буржуазной цивилизации. Король Фердинанд Седьмой, как и Александр Первый, после победы над Наполеоном, растоптал все свои либеральные обещания и ввел тиранический режим. В 1820г. на испанской окраине против тирана-короля поднял свой полк Рафаэль Риэго. Риэго удалось сделать то, что не удалось сделать Муравьеву-Апостолу - заставить короля созвать парламент и принять конституцию. Бесконфликтного развития от этого не получилось, и в 1823г. испанская революция была задушена французской интервенцией. Риэго повесили.

И в эпоху войн с Наполеоном, и в революцию Риэго крестьяне поддерживали своего короля против либерального обуржуазившегося дворянства (ср. Россию и "майора" из солдат Семенова). Но и после 1812г., и после 1823г. король предавал крестьянские интересы в пользу богатых и знатных и тем самым подрубал сук под королевской властью. Именно в период чудовищной реакции, наступившей после 1823г., в Испании возникает народная революционность - уже не революционность мелких дворян, каким был Риэго, но революционность самих плебейских низов, которую ждала в Испании 19 - 20 веков долгая и славная история.

Стабильность испанского государства была непоправимо расшатана восстанием Риэго. Последующие полвека каждое десятилетие Испания переживает очередную гражданскую войну. Сперва это были обыкновенные войны буржуазных и феодальных группировок, но борьба внутри эксплуататорского класса расшатывала его власть над эксплуатируемыми и содействовала развитию самостоятельной политической активности последних. Уже в 1854г. происходит восстание рабочих Барселоны, а испанская революция 1868-1873гг. кончается первой попыткой испанских рабочих установить безвластный коммунизм.

Поражение декабристов имело своим результатом то обстоятельство, что весь 19в. русское нерасшатанное эксплуататорское государство сохраняло жесткий контроль над трудовыми массами и эти последние пребывали вне политической борьбы, за них боролась разночинная интеллигенция. Временная победа Риэго и его товарищей расшатала испанский госаппарат, ослабила его контроль над трудовыми массами, развязала упорную социальную борьбу и содействовала вовлечению испанских пролетариев и крестьянской бедноты в политику. Этой большей привычкой испанских пролетариев по сравнению с российскими к самостоятельной политической инициативе и объясняется тот факт(хотя это, наверное, не единственная его причина), что революционные русские рабочие в 1917г. были в большинстве своем большевиками, а революционные испанские рабочие в 1936г. - анархистами.

Правда, нам справедливо скажут, что и испанская, и русская революция кончились поражением, и Испания и Россия разными путями пришли в одно и то же болото упадочного капитализма. На это справедливое замечание мы можем возразить только, что способность к самостоятельной классовой борьбе у испанских пролетариев даже сегодня чуть больше, чем у русских...

Декабристская революция уничтожила бы крепостное право - и этого не отменила бы никакая последующая реакция! - и привела бы к открытой социальной борьбе, что способствовало бы политизации трудовых масс, их самостоятельной классовой борьбе. Даже если бы крестьянство сперва поддержало бы царя против дворянских реформаторов (это не исключено, хотя не обязательно) - в этом не было бы ничего страшного. Опыт - лучший учитель. Главное - развязать революцию, а там уж она сама будет развиваться до своих возможных в данную эпоху пределов...

Всего этого достаточно, чтобы горько жалеть, что 30 декабря 1825г.Сергей Муравьев-Апостол не пошел на Киев...

На каторге подавляющее большинство декабристов последовало совету Пушкина и, сохранив - с соответствующими модификациями - свои убеждения, "хранило гордое терпение". Поэтому их дальнейшая биография выпадает из истории революционного движения. Но судьба Ивана Сухинова - случай совершенно особый.

Мы уже говорили, что Иван Сухинов сумел уйти с поля боя, где был расстрелян мятежный Черниговский полк. Он дошел до реки Прут - пограничной реки, за которой кончалась Российская империя. Переплывать реку Сухинов не стал. Чужая душа - потемки, но зная его дальнейшую судьбу, чувствуешь уверенность, что причиной его выбора было то, что он не считал борьбу законченной.

Спустя некоторое время Сухинова арестовали в Кишиневе. Его, как и нескольких других участников восстания Черниговского полка судили отдельно от основной массы декабристов и приговорили к пожизненной ссылке на каторжные работы в Сибирь. Услышав приговор, он громко произнес "И в Сибири есть Солнце!".

На пересыльном этапе с ним встретились княгини Волконская и Трубецкая, едущие на каторгу к мужьям. В разговоре Сухинов сказал им, что хотя Земля и велика, но двум людям - ему, Ивану Сухинову и Николаю Романову вместе на ней не жить. Когда добрые христианские дворянские души заговорили ему о терпении, прощении и смирении, он улыбнулся "Пусть царь воскресит Муравьева, Кузьмина и других погибших - тогда я его прощу". В отличие от прочих декабристов, Сухинов не собирался хранить "гордое терпение", которое он считал лишь громким словесным прикрытием для капитуляции. Он не верил в поражение восстания, т.к. был убежден, что пока он жив - восстание еще не погибло, и царю рано спать спокойно.

О восстании думал теперь не член мощной разветвленной организации, не боевой офицер, могущий поднять за собой солдат, но каторжник - одиночка, которому абсолютно не на кого было опереться, кроме как на свою волю и свою ненависть (сосланные вместе с Сухиновым на Зерентуйский рудник бывшие славяне Вениамин Соловьев и Александр Мозалевский его повстанческих планов абсолютно не разделяли).

Вот как воспроизводятся размышления Сухинова в прелестной художественной книге о нем:

"...Светлым, скорбным ликом выплывал из памяти Муравьев-Апостол. Сухинов часто и прежде разговаривал с ним как с непогибшим. Оба они восторжествовали над временем, и власть мирская на них не распространялась.

Сухинов верил в бога неуклюже, с сомнением, по-крестьянски. Он верил в избавление от земных хлопот и страданий и знал, что придется когда-нибудь отвечать за совершенное здесь, при этой жизни. Он надеялся, что его не осудят. За что осуждать? Кого он сильно обидел или обездолил?...Плохо, скудно жил, зато теперь прозрел и с нового пути не свернет. Не о себе одном думает, а обо всех, кого согнули неправдой и продолжают гнуть до хруста в позвоночнике. Сил у него не много, он - простой человек, но сколько есть - все отдаст за сирых и тоскующих. Как Сергей Иванович [Муравьев-Апостол] отдал, как все павшие до него.

Он часто вспоминал Муравьева и его рассказы о "царстве справедливости", которое непременно когда-нибудь должно установиться на земле. Эти рассказы околдовали его в свое время. Муравьев верил в то, что возможен такой мир, где все люди будут равны в своих правах, независимо от того, бедны они или богаты, где не будет места насилию. Сухинову передалась его вера, и здесь, в Сибири, он ей не изменил. В смутном воображении он иногда представлял себе некое сообщество, где люди живут привольно и умно, не преследуя друг друга, подобно хищным зверям, напротив, всячески помогая один другому во всех делах. Это была мечта, и чтобы она осуществилась, необходимо было первоначально уничтожить нынешний гнусный порядок, установленный усилиями ничтожных и корыстных людей, пекущихся лишь о своем благе. Благополучие и кажущаяся неуязвимость этих людей - а возглавлял их царь - вызывали в душе Сухинова горькую тоску и приступы черного гнева, грозящие задушить его самого. Утишить, смягчить гнев могло только действие, противоборство - это он прекрасно понимал" (А. Афанасьев. И помни обо мне... Повесть об Иване Сухинове. М.. 1985, сс. 266 - 267).

Не встретив поддержки Соловьева и Мозалевского, Сухинов стал агитировать за восстание каторжников из народа, прежде всего - сосланных на каторгу за непокорство бывших солдат. Его ближайшими помощниками в этом деле стали стихийные народные бунтари, бывшие фельдфебели Павел Голиков и Василий Михайлов.

Замысел Сухинова был прост - но замечателен. С наступлением весны 1828г. повстанческие боевые группы должны были обезоружить охранников и освободить всех каторжан, после чего, идя от рудника к руднику, захватывая оружие и привлекая новых людей из освобожденных каторжников, дойти до Читы, в тюрьме которой сидела тогда основная масса декабристов. После взятия Читы с ее арсеналами и освобождения десятков испытанных революционных борцов, можно было начинать настоящую революционную войну и из Сибири тряхнуть Москву и Петербург.

По тогдашнему бездорожью, вести партизанскую войну в Сибири можно было очень долго. У современного историка в плане Сухинова - аналогичном плану Бабефа о "плебейской Вандее" и идеям теоретиков партизанской войны 20 века об укрепрайонах и о локальном очаге, откуда пожар перекинется на всю страну - сомнение вызывают только два обстоятельства. Первое. Какая часть читинских декабристов пошла бы с Сухиновым? (некоторые славяне - бесспорно, но, как показал пример Соловьева и Мозалевского, даже на всех славян надеяться не приходилось). Второе. Как и чем Сухинов смог бы увлечь на революционную войну против царизма лично свободное, не знавшее крепостного права сибирское крестьянства? Впрочем, война показала бы план. После первых успехов можно было бы прорываться в Европейскую Россию, поднимая на восстание, как за полвека до этого Пугачев, уральских рабочих, башкир и поволжских крестьян. В случае неудачи в Сибири всегда была возможность уйти в недалекий Китай.

Замечательный план Сухинова - как и многие другие великие повстанческие планы - погубило предательство. Предал по пьяни каторжник из уголовников Алексей Казаков, которому стало известно о замысле восстания от Павла Голикова. Голиков до своего ареста успеет задушить предателя, но дела это уже не поправит.

На новом следствии Сухинов держался исключительно стойко и "признания ни в чем не учинил". Павел Голиков, нещадно избиваемый жандармами (отношение русской полиции к арестованным всегда строилось строго по классовому признаку - пытки и избиения арестантов из привилегированных сословий были исключением, арестантов из простонародья - правилом), находил в себе силы издеваться над мучителями и всерьез уверял их, что заговорщики хотели сделать "Ваньку Сухину" царем. Сухинова, Голикова, Михайлова и еще трех заговорщиков приговорили к смертной казни, причем специально Сухинова до казни ждали наказание плетьми и "клеймение лица раскаленным железом". Допустить это он не собирался. Дважды он сделал попытку отравиться, но оба раза врачи его откачали. Накануне приведения в исполнение царского приговора, 1 декабря 1828г. Иван Сухинов все же ушел от царевой казни. Он повесился на ремнях, поддерживающих его цепи - прикрепил ремни к печной заслонке и задушил себя в лежачем положении (Нечкина. Декабристы, с. 138).

Павла Голикова, Василия Михайлова, Василия Бочарова, Федора Моршакова и Тимофея родства не помнящего - отверженных каторжников из народа, пошедших вместе с Сухиновым на отчаянную попытку тряхнуть Москву - расстреляют на следующий день. Ружья были ветхи и испорчены, солдаты не приучены убивать безоружных, поэтому умирали народные бунтари в еще более тяжких муках, чем за два с половиной года до них казненные декабристы...

В уже цитированной художественной книжке о Сухинове сказано просто:

"Его близко мало кто знал. Но те, кто знали, любили" (Афанасьев, цит. соч., с. 315).

Вениамин Соловьев, товарищ Сухинова по Обществу соединенных славян и восстанию Черниговского полка, не пошедший с ним в его последний смертный бой, спустя много десятилетий вспоминал о нем так:

"Как теперь, смотрю на него: высокий, стройный рост, смуглое выразительное лицо, глаза быстрые, проницательные; эта задумчивость, даже некоторая суровость в выражении лица - приковывали внимание при первом на него взгляде. Но кто знаком был с Сухиновым, кто знал его душу, тот неохотно с ним расставался..." (там же, с.209).

Из всех декабристов не полковник Пестель и не знаменитый поэт Рылеев, а мало кому известный поручик Иван Сухинов был настоящим великим революционером, по беспредельной преданности революционному делу и по ненависти к угнетателям, по силе воли и организаторскому таланту не уступавшим крупнейшим революционерам в мировой истории. Он был революционером без страха и упрека, из чистой стали и чистого пламени. В нем не было ни романтической экзальтации Рылеева и Бестужева-Рюмина, ни прекраснодушия Муравьева-Апостола, ни бюрократического авторитаризма Пестеля, ни трагических терзаний Каховского, ни аристократического фрондерства Лунина. "Он знал одной лишь думы власть, одну, но пламенную страсть". Начнись тогда в России революция, пришлось бы с ним намучиться северным либералам и пестелевским этатистам.

Сухинов вплотную подошел к осуществлению идеи народной революции, революции в которой революционные интеллигенты и отверженные бедняки из народа будут равными товарищами. Осуществить эту идею он не успел не по своей вине. Но именно ей принадлежало и принадлежит будущее, и именно поэтому в главе о декабристах мы уделили такое внимание предтечам народной революции - Соединенным Славянам и лучшему из них - Ивану Сухинову, ни словом зато не упомянув, например, "Конституцию" Никиты Муравьева или поэзию Пушкина...

В 1840-х годах, в ссылке, новую борьбу с самодержавием - но борьбу не мечом, а пером, предпримет декабрист совершенно другого социально-психологического типа и совершенно другой политической направленности - Михаил Лунин. Лунин по своим взглядам был очень умеренным либералом. В своих антисамодержавных статьях он писал, что это в России он - государственный преступник, а в Англии был бы лояльным членом Оппозиции Его Величества. В тех же статьях государственный преступник Лунин объяснял причину победы Французской революции очень просто - недостаточной решительностью королевских властей при ее подавлении. Но умеренный либерал Лунин, в отличие от подавляющего большинства тогдашних, настоящих и будущих русских либералов, лично был человеком очень мужественным и твердым. В свое время он ходил на медведя, так ему ли убоятся пойти против царя?

В письмах и статьях, которые он разными путями пытался распространять, Лунин критиковал внутреннюю и внешнюю политику Николая Первого и отстаивал справедливость дела Тайного общества - как он его понимал. Кончилось все тем, что в 1841г. Лунин был снова арестован в своей ссылке и направлен на один из самых мрачных сибирский рудников - в Акатуй, в условия жесткого тюремного режима. Там он и погиб в 1845г. - то ли от общих условий режима, то ли, как тогда говорили, будучи убит по тайному приказу властей...

В 1840-е годы декабрист Михаил Фонвизин, читая в своей ссылке доходившую до него западноевропейскую прессу, был изумлен масштабами поразившей Европы "язвы пролетариатства". Он пришел к выводу, что единственное спасение России от этой язвы состоит в сохранении и развитии общины. Фонвизин создал свою версию христианского общинного социализма, причем, если отбросить христианство, его теория была поразительно схожа с будущей теорией Герцена и Огарева.

Но последние об этом не узнали. Работы Лунина и Фонвизина, при всей их важности для развития русской общественной мысли, не дошли вовремя до современников (некоторые из статей Лунина опубликует Герцен в конце 1850-х годов). Развивать революционную мысль и революционное дело с той точки, на которой они оборвались 3 января 1826г., довелось другим людям...