Революционеры и либералы
Среди многочисленных обвинений, которые выдвигали против революционеров-народовольцев и тогдашние русские либералы, и либеральные историки, главным политическим обвинением (а к политическим обвинениям избитые упреки в безнравственности, жестокости и кровожадности, явно не относятся) является то, что убийством Александра Второго народовольцы будто бы сорвали подписание конституции, якобы приготовленной Лорис-Меликовым, конституции, которую царь собирался подписать на днях.. Что же представляла "конституция" Лорис-Меликова на самом деле?
Меньшевик Левицкий-Цедербаум, в своей изданной в 1920-е годы книге по истории "Народной воли" дал этой "конституции" следующую исчерпывающую характеристику:
" "Куцая", как ее прозвали современники, "конституция" Лорис-Меликова шла гораздо менее далеко, чем представленные ранее правительству проекты ограниченного народного представительства, выработанные бывшим министром Валуевым и великим князем Константином Константиновичем, и отвергнутые царем. Она создавала лишь совещательный орган, в котором представители "общества" в лице цензовых органов самоуправления, т.е. представители верхушки имущих классов, как мухи в молоке тонули среди чиновников и назначаемых царем лиц. Эта "конституция" не имела ничего общего не только с требованиями Исполнительного комитета, но и с более умеренными пожеланиями либеральных земцев...Бомбы Исполнительного Комитета избавили Россию от этой жалкой пародии на народное представительство" (В.О. Левицкий- Цедербаум. Партия "Народная воля". Возникновение. Борьба. Гибель. М-Л, 1928, с.165).
Отношение Лорис-Меликова к перспективам введения конституции и парламентаризма в России лучше всего характеризуется его собственными словами:
"Чем тверже и яснее будет поставлен вопрос о всесословном земстве, приноровленном к условиям нашей жизни, тем больше мы будем гарантированы от стремлений известной, хотя и весьма незначительной, части общества к конституционному строю, столь непригодному для России... (И.В. Кащенко. Народовольцы (к 110-летию "Народной воли". М., 1989, с.56).
...Для России немыслима никакая организация народного представительства в формах, заимствованных с Запада; формы эти не только чужды русскому народу, но даже могли бы поколебать все основные его политические мировоззрения и внести в них полную смуту, последствия коей трудно предвидеть" (1 марта 1881г. М., 1931, с.13).
Такие жуткие последствия, по мнению Лорис-Меликова, должно было иметь ничто иное, как введение в России парламентаризма, в намерении ввести который Лорис-Меликова облыжно подозревают его поклонники.
Бывший царский министр Милютин верно понял замысел Лорис-Меликова:
"Не о конституции тут у нас идет речь. Нет ее и тени. Предлагается устроить на правильных основаниях только то, что было и прежде, т.е. приглашение людей практических для обсуждения законодательных проектов" (1 марта 1881г. М., 1931, с. 14).
Как видим, дело сводилось к тому, что царь приглашает людей практических (причем львиную долю их он отбирает по собственному произволу), спрашивает их совета, а затем поступает так, как его душе угодно. Причем здесь конституция и причем здесь народоправство?
Кроме всего прочего, существовало еще одно маленькое обстоятельство. Почему Лорис-Меликов вообще вздумал сочинять какие-то проекты и почему царь был готов их подписать? Причина этого заключалась в том, что правящая верхушка вообще и Александр Романов как самое заинтересованное лицо в особенности были до животного ужаса напуганы народовольческим террором. (По некоторым свидетельствам, Александр Второй был не прочь отречься от престола и, предоставив своему сыну расхлебывать кашу, уехать в Ниццу доживать вместе с молодой женой свою старость).
Русские либералы были политическими паразитами. Они хотели, сложа руки и ничего не делая, дожидаться, когда борьба правительства и революционеров кончится тем, что победившая сторона реализует программу либералов. О том, что за свои цели, не совпадающие ни с целями правительства, ни с целями революционеров, нужно бороться самим, о том, что борьбу за либеральную конституцию должны вести ее убежденные приверженцы, а не социалисты-революционеры, русские либералы предпочитали не задумываться.
В первые дни после цареубийства правительство колебалось, не зная, чего ждать и что делать. Если бы либералы организовали в это время энергичный натиск на правительство, им удалось бы добиться подписания новым царем лорис-меликовского проекта (Лорис-Меликов был уволен в отставку только 29 апреля), а скорее всего удалось бы добиться и более крупных уступок от правительства в свою пользу. Вместо этого насмерть перепуганная либеральная пресса заняла в отношении правительства еще более холопскую позицию, чем пресса реакционная, которой не нужно было лишний раз доказывать свою благонадежность. По верной характеристики историка 1920-х годов М.В. Нарбекова, либерализм "поддержал правительство в его борьбе с партией "Народная воля", с единственной реальной силой, бывшей в стране, и не представляя сам никакой силы, предал то самое дело свободы, о котором робко заикался. Нигде не прозвучало ни одного смелого голоса, достойного убежденного человека. Самые смелые умели только прилично молчать. Не раздалось такого голоса и ни на одном общественном собрании. Граждане были только среди революционеров. Либерализм выявил в эту историческую минуту только рабов, да, в лучшем случае, скорбно молчащих зрителей" (1 марта 1881г. М., 1931, с. 52).
Единственным из либералов, кто отважился на смелый гражданский поступок, был только философ В.С. Соловьев, в публичной речи предложивший новому царю помиловать первомартовцев, но Соловьев действовал по морально-религиозным, а не по политическим соображениям...
Польский революционер Феликс Кон в своей работе "История революционного движения в России", дает следующую любопытную оценку воздействия на реформистские меры правительства сперва борьбы "Народной воли", а затем ее поражения и гибели:
"В конце царствования Александра Второго правительство вынуждено было отменить акциз на соль, сократить размеры выкупных платежей за землю, отменить подушные подати, положить начало фабричному законодательству, устранить возбуждавшего всеобщую ненависть своим ретроградством министра просвещения графа Дм. Толстого, прекратить, хотя бы на бумаге, существование пресловутого Третьего отделения, замененного впоследствии не менее знаменитой "охранкой", наконец, предоставить некоторые льготы столичной прессе. Но когда обнаружилось, что у "Народной воли" нет опоры ни в каком классе, правительство Александра Третьего сделало соответствующие выводы: оно основывает дворянский банк, наделяет дворянство всевозможными благами, издает законы, направленные против рабочих, суживает и без того весьма ограниченную свободу прессы..., вводит институт "земских начальников", ограничивает городское самоуправление и т.д., и т.п." (Ф.Кон. История революционного движения в России, т.1, Харьков, 1929, сс. 152 - 153).
Готовность правительства идти на реформы была прямо пропорциональна силе натиска революционного движения, прямо пропорциональна энергии и бескомпромиссности революционной борьбы, прямо пропорциональна реальности угрозы революции, для предотвращения которой и задумывались, а отчасти и проводились все эти реформы. Лишь после того, как революционное движение было разгромлено в прямой физической борьбе, лишь после того, как выяснилось, что деятельность народовольцев представляла собою лишь жертвенную битву авангарда трудящейся массы, авангарда, не пользующегося активной поддержкой этой массы, вследствие чего победа народной революции была невозможна, и что в то же время русские либералы настолько трусливы и импотентны, что не могут и не хотят использовать выгодную для них ситуацию, созданную жертвенной борьбой революционеров, и, организовав энергичное давление на правительство, принудить его к уступкам, выгодным для самих либералов, лишь после всего этого правительство перешло в контрнаступление и стало проводить политику реакции, политику "контрреформ". Реакция была результатом не борьбы революционеров, но поражения этой борьбы...