Радищев
Большая часть советских историков относила Радищева, наряду с декабристами, к дворянским революционерам. Не последней причиной этого является тот факт, что советская историография жестко следовала ленинской классификации этапов русского революционного движения - за дворянским этапом пришел этап разночинный, а за ним - этап пролетарский. Если строго следовать этой линейной классификации, то нелогично было бы считать Радищева, во времени предшествовавшего декабристам, предшественником вовсе не декабризма, а народничества, предтечей трудовой революции угнетенных классов.
С нашей точки зрения, революционное движение в России было борьбой пролетаризируемых масс против господствующего в России двуглавого чудовища - сросшихся воедино бюрократического самодержавия и периферийного капитализма. Изначально эту борьбу вел авангард трудящихся масс - революционная интеллигенция, чья борьба находилась в отрыве от стихийной борьбы самих масс, потом, с конца 19 -начала 20 века, поток сознательной борьбы революционной интеллигенции и стихийного народного протеста слились воедино, и результатом этого стала Великая революция 1917 - 1921гг.
При подобной точке зрения декабризм (исключая его особняком стоявшую революционно-демократическую группу - Общество соединенных славян) не был необходимым предшественником последующего революционного движения, но являлся не имевшим последствий эпизодом. Если революционные социалисты - от Герцена и до героев 1917г. хотели покончить с полупериферийным положением России в мировой капиталистической системе посредством уничтожения самой этой системы, посредством мировой социалистической революции, то декабристы радикальными буржуазными реформами хотели перевести Россию с полупериферии в центр, в ядро мировой системы капитализма. Русское революционное движение было движением угнетенных классов, стремившихся к разрушению эксплуататорской государственности, декабристы были смелыми борцами передовой части господствующего класса, желавшими вырвать у его реакционной части государственный аппарат и с его помощью осуществить буржуазную модернизацию России.
В последний советский период наиболее вдумчивые историки стали пересматривать прежнее представление о Радищеве как о дворянском революционере и предшественнике декабристов. В вышедшей в 1990г. популярной книге по истории русской экономической мысли ее автор, А.В. Аникин охарактеризовал экономические взгляды Радищева следующим образом:
"...Радищев в любом случае был против сохранения крупного помещичьего землевладения с наемным крестьянским трудом... Этим объясняется его скептицизм в отношении надежд на мирную реформу, поскольку трудно было рассчитывать, что помещики добровольно отдадут землю.
Радищеву виделось общество, в котором земля находится в руках миллионов независимых мелких собственников, ведущих на ней хозяйство без уплаты дани феодалам...Таким образом, Радищев стоял за революционно-демократическое решение аграрного вопроса...
Радищеву были чужды примитивно - социалистические идеалы и мечтания, которыми впоследствии увлекалось народничество... В главных своих сочинениях он просто не упоминает об общине, явно не видя за ней будущего. В этом смысле Радищев был далек от утопий.
Его утопизм был в другом. Мелкое хозяйство представлялось Радищеву отнюдь не исходным пунктом неизбежного капиталистического развития с укрупнением одних ферм и вымыванием других, а вечным идеальным состоянием, в котором первоначальное равенство собственности каким-то чудом сохранится навсегда. В этой системе как будто вовсе нет места накоплению богатства как капитала и наемному труду " (А.В. Аникин. Путь исканий. Социально-экономические идеи в России до марксизма. М., 1990, сс. 94 - 95).
С аграрными проектами декабристов Никиты Муравьева и даже Пестеля, стремящимися к развитию капитализма в деревне, к превращению помещиков в хозяев капитала, а обезземеленных после освобождения крестьян - в источник наемного труда (у Пестеля все это должно было происходить только на одной половине земли, другая же половина должна была служить своего рода фондом социального страхования) взгляды Радищева не имели ничего общего. Зато они чрезвычайно напоминают взгляды народников, за одним важнейшим исключением, о котором читатели, скорее всего, уже догадались, и которое, как мы вскоре увидим, не представляло такую уж абсолютную противоположность народничеству.
Но прежде чем рассмотреть этот вопрос, для контраста Радищева с декабристами скажем, что и отстаивавшееся Радищевым желательное политическое устройство тоже не имело ничего общего с политическими идеалами декабристов (за исключением "соединенных славян"). Вот что пишет о политическом идеале Радищева исследователь его идейного наследия известный филолог Лотман:
"Радищев никогда не высказывался в пользу представительной системы. Идеалом ему представлялась вечевая республика...
Радищев сперва видел гарантии сохранения народной власти в прямом народном правительстве, для чего требовалось превращение страны в федерацию мелких общин, затем - не в парламенте и не в способности всего народа собираться на одной площади, а в постоянной готовности народа к вооруженному выступлению. Революция превращается в постоянный политический институт. Именно в ходе нее народ осуществляет свой суверенитет . Образец такого устройства Радищев видел в древнерусском вече, свергавшем князей" ( Ю. М. Лотман. Избранные статьи в 3-х томах, т. II , Таллинн, 1992, сс. 153, 82).
Как видим, все это совершенно не похоже ни на конституционную монархию Никиты Муравьева, ни на парламентскую республику Рылеева, ни на революционно-бюрократическую диктатуру Пестеля, зато отдаленно предвосхищает народническую федерацию общин и даже максималистскую идею о "праве на восстание" в конституции трудовой республики.
Аксиомой является то обстоятельство, что классовый характер деятельности мыслителя или политика определяется не его классовым происхождением и даже не его классовым положением, но тем, за дело какого класса он борется. Поэтому дворянин Радищев не был дворянским революционером - как не были дворянскими революционерами дворяне Бакунин, Перовская, Кропоткин и т.д. Радищев был дальним предшественником революционного народничества, первым интеллигентом из верхов русского общества, сознательно перешедшим на сторону социальных низов.
От будущего народничества Радищева отличало то, что он был не социалистом, а эгалитаристом. Уничтожение социального неравенства, эксплуатации человека человеком он мыслил не путем обобществления средств производства, а путем их уравнительного передела. Однако и в этом нет ничего удивительного.
До промышленной революции, создавшей такие мощные производительные силы, что трудовая частная собственность на них сделалась иллюзией и использование их стало возможным лишь либо путем эксплуатации наемного труда, либо путем товарищеского сотрудничества ассоциации работников, до промышленной революции эгалитаризм в народных идеалах бесклассового общества преобладал над социализмом. Обобществление мотыг, сох и ручных прялок не давало никаких преимуществ сравнительно с их индивидуальным использованием. Старый народный эгалитаризм нашел, через 3 года после книги Радищева, лаконичное выражение в петиции парижских санкюлотов Конвенту: "Мы требуем, чтобы у каждого гражданина была своя мастерская или своя лавка - и не более чем одна" (земельным вопросом парижские санкюлоты, к большому сожалению, мало интересовались). В те же 1790-е годы основатель анархизма англичанин Вильям Годвин в своей книге "О политической справедливости" изложит свой идеал общества, где не будет юридического права собственности, зато останется реальное владение свободных, равных и независимых друг от друга производителей их мелкими средствами производства. Это был докапиталистический народный идеал общества свободных и равных производителей, не эксплуатирующих наемный труд (хотя, на самом деле, реализация такого идеала не могла обойтись без эксплуатации членов семьи). Подобные относительно равные общества существовали на земле в течении тысячелетий, периодически возникающее в них неравенство пресекалось посредством таких мер, как регулярные уравнительные переделы земли, принудительные общественные траты, налагаемые общиной на более богатые группы и т.п. Подобное равенство не было, конечно, идеальным и стопроцентным, но жилось в таких относительно равных обществах не труднее, зато свободнее чем в обществе с капиталом и наемным трудом...
Лишь через четверть века после Радищева, санкюлотов и Годвина земляк этого последнего, Роберт Оуэн докажет, что созданные промышленной революцией производительные силы потому и грандиозны, что основаны на ассоциации человеческого труда, поэтому они не могут быть поделены поровну между работниками, и эти последние, если хотят избавиться от эксплуатации, должны будут взять новые производительные силы в коллективную, а не в индивидуальную власть. Со времен промышленной революции эгалитаризм в качестве народного идеала будет вытеснен социализмом, но Радищев до этого не доживет.
В своей главной книге, в "Путешествии из Петербурга в Москву" Радищев выступает сторонником "равенства в имуществах":
" Равновесие во властях, равенство в имуществах отъемлют даже корень гражданских несогласий " ( А. Н. Радищев. Сочинения. М., 1988, с. 111).
Но в "Путешествии..." кроме того, есть и совершенно замечательное место, сохраняющее всю свою горькую актуальность и по сей день и предвосхищающее любимую идею народничества - противопоставление излюбленного буржуазными экономистами "национального богатства" народному благосостоянию. Это - рассказ о прогрессивном помещике - рационализаторе, который ради великой цели увеличения сельскохозяйственного производства отнял у своих крестьян всю их землю и принудил крестьян работать все время на господской земле, получая скудное пищевое содержание (т.н. "месячину"). Рассказав эту историю, Радищев, вместо того, чтобы восхищаться ростом сельскохозяйственного производства и прогрессивным рационализатором, дает тому следующую характеристику:
"Варвар! Недостоин ты носить имя гражданина! Какая польза государству, что несколько тысяч четвертей более в год родится хлеба, если те, кои его производят, считаются наравне с волом, определенным тяжкую вздирати борозду? Или блаженство граждан в том почитаем, чтобы полны были хлеба наши житницы, а желудки пусты? Чтобы один благословлял правительство, а не тысячи? Богатство сего кровопийца ему не принадлежит. Оно нажито грабежом, и заслуживает строгого в законе наказания . И суть люди, которые, взирая на утучненные нивы сего палача, ставят его в пример усовершенствования в земледелии. И вы хотите называться мягкосердыми, и вы носите имена попечителей о благе общем. Вместо вашего поощрения к таковому насилию, которое вы источником государственного богатства почитаете, прострите на сего общественного злодея ваше человеколюбивое мщение. Сокрушите орудия его земледелия, сожгите его риги, овины, житницы и развейте пепл по нивам, на них же совершалося его мучительство, ознаменуйте его яко общественного татя, дабы всяк, его видя, не только его гнушался, но убегал бы его приближения, дабы не заразиться его примером" (там же, с. 125).
Подобный призыв, к сожалению, сохраняет свою актуальность по сей день...
Во включенном в качестве приложения в "Путешествие..." "Слове о Ломоносове" Радищев, между прочим, как дело, само собой разумеющееся, клеймит " ненасытную сию и мерзительную страсть к богатствам " (там же, с. 182).
Среди важных и сохраняющих значение по сей день идей Радищева укажем еще на его мысль, что грядущая революция приведет к развалу деспотически-централизованного русского государства, к разрушению единства России, но затем это единство будет восстановлено на федеративным вечевых началах, освобожденная от самодержавия Россия станет федерацией возникших "из сей развалины огромной" небольших общин, все жители которых будут осуществлять непосредственное участие в управлении - как это было в античных и средневековых городах и как это происходило в крестьянской общине.
Мы не будем цитировать здесь призывы к крестьянской революции, содержащиеся в "Путешествии", не будем анализировать пессимистические общеисторические взгляды Радищева (он был сторонником идеи исторического круговорота: из рабства рождается вольность, а из вольности - снова рабство), не будем разбирать, был ли он деистом или атеистом (скорее, все-таки деистом) и лишь мельком затронем вопрос о соотношении в его взглядах революции и реформ...
Читатель может задаться вопросом: как получилось, что среднепоместный дворянин и крупный чиновник, начальник Петербургской таможни (именно эту должность он занимал на момент ареста в 1790г.) Радищев стал идеологом и пророком грядущей крестьянской революции в России? И как это соотносится с теорией исторического материализма, с обусловленностью поведения людей их классовыми интересами?
Классовыми интересами обусловлено поведение классов, т.е. больших групп людей, отдельные же люди (число которых в иные исторические эпохи не столь уж незначительно) под влиянием разнообразных жизненных, лично-психологических и идейных причин могут становиться борцами за дело, прямо враждебное их социальному положению. Разумеется, все эти жизненные, лично-психологические и идейные причины имеют в конечном счете социально обусловленный характер, но установить, как в каждом конкретном случае происходило социальное обусловливание, можно не с помощью общих фраз, но только с помощью конкретного биографического анализа. В данном случае общественные явления показывают свою аналогию физическим процессам: отдельные атомы движутся по неустановимым для современной науки траекториям, но движения больших групп атомов вполне определимы. Класс помещиков не мог отказаться от своего эксплуататорского положения и добровольно влиться в ряды вольных и равных работников бесклассового общества, но множество выходцев из помещичьего класса - от Радищева и хотя бы до Льва Толстого - порывали со своим классом и становились борцами за бесклассовое общество.
Изучение причин, по которым дворянин и чиновник Радищев стал идеологом крестьянской революции, требует детального изучения его биографии, чему здесь не место. Скажем о другом.
Именно как одинокий атом, оторвавшийся от своего класса и не имевший возможности соединиться в общей борьбе с другим классом, Радищев был глубоко трагической фигурой. Он был первым, а первый всегда одинок. За ним не стояли ни класс, ни партия, ни даже небольшая группа товарищей и единомышленников. Столетие спустя народник Дебагорий-Мокриевич так напишет об участниках хождения в народ "Нас было всего несколько тысяч молодых людей, но мы чувствовали в себе непреоборимую силу, потому что знали, что за нами стоит вся многомиллионная масса рабочего люда". Радищев не чувствовал за собой многомиллионную массу рабочего люда, он считал крестьянскую революцию необходимой, но не считал ее возможной - в обозримое время, а потому и писал с горечью "я зрю сквозь целое столетье".
Если революция в настоящее время невозможна, то не услаждаться же фантастическими картинками революции, которая будет через "целое столетие", предоставив на это столетье народ в хозяйничанье помещиков-рационализаторов. Если отрезан как реальная возможность путь революции, то не испробовать ли путь реформ, которые могут уничтожить хотя бы часть социального зла?
За свою книгу "Путешествие из Петербурга в Москву" (1790г.) Радищев был приговорен к смертной казни, замененной ссылкой в Сибирь. При Павле Первом ему разрешили вернуться в Европейскую Россию и жить под надзором полиции в своем имении в Калужской губернии. После того, как Павел был свергнут и убит своим сыном Александром Первым, началась кратковременная эпоха либеральной реформаторской возни. Радищев был полностью помилован и принял участие в реформаторских потугах - пока не отравился в сентябре 1802г., после того, как понял, что все российское реформаторство - это штопание дряхлого и кишащего вшами кафтана, единственный возможный способ обращения с которым - предать огню.
Консерватор-монархист поэт Пушкин в своей враждебной статье о Радищеве пишет, что причиной его самоубийства стал страх перед новыми репрессиями, которыми ему пригрозило либеральное начальство. Последующие биографы Радищева при всех своих стараниях не нашли факта подобных угроз. Причиной самоубийства Радищева стала общая безысходность: сознание невозможности революции и бесполезности реформистской возни...
Если бы Радищев дожил до декабристского движения, едва ли бы он стал своим для него (своим для декабристов был либерал-крепостник адмирал Мордвинов), хотя на отдельных людей вроде Каховского или братьев Борисовых и мог бы повлиять. До народничества, даже в его самый ранний, герценовский период, он все равно бы не дожил...
Близкий к народничеству исследователь мировоззрения Радищева В.И. Семенников в 1923г. даст Радищеву следующую итоговую характеристику:
"Если Радищев был историческим предвестником разрушения феодального строя, то он оказался чуждым идеологии позднейшей, приходящей на смену дворянству буржуазии. Революционный и республиканский идеал его сроднил с ним в грядущем широкие демократические течения: своим проницательным взглядом он видел новые, далекие задачи, и высказал им свое благословляющее сочувствие" (В.И. Семенников. Радищев. Очерки и исследования. М.- Пг, 1923, с.423).
Незадолго до своей смерти Радищев скажет "Грядущее столетие отомстит за меня". Это его предсказание сбылось в 1917г., который отомстил как за Радищева, так и за Пугачева и вообще за всех мучеников освободительной борьбы угнетенных классов России (ходила же в большевистской среде легенда, что председатель Екатеринбургского Совета большевик Александр Белобородов, по чьему приказу был расстрелян царь Николай Кровавый, являлся потомком славного пугачевского атамана Ивана Белобородова, казненного по приказу прапрапрабабки последнего царя).
Современниками Радищева были несколько более или менее революционно настроенных людей, едва ли образовывавших одну среду, но заслуживающих краткого упоминания. Это критик имущественного неравенства просветитель Яков Козельский. Это купец и книгоиздатель, участник американской революции Федор Каржавин, в издаваемых им книгах тихой сапой пропагандировавший подрывные идеи. Наконец, это драматург Яков Княжнин, написавший трагедию "Вадим" - единственное произведение русской литературы 18 века, которое можно читать с живым интересом сегодня (радищевское "Путешествие из Петербурга в Москву" на самом деле трудночитаемо из-за крайне архаического языка, и уже поэтому, в отличие от работ Герцена, Чернышевского и Писарева оно не может быть средством революционной пропаганды в современных условиях).
В "Повести временных лет" бегло упоминается неудачное восстание против первого русского князя Рюрика, восстание, возглавленное новгородцем Вадимом по прозвищу Храбрый. В этот исторический фон Княжнин и включил конфликт, воспроизведенный им из шекспировского "Юлия Цезаря".
Как и шекспировский Юлий Цезарь, княжнинский князь Рюрик - чрезвычайно талантливый, гуманный, великодушный и по-своему честный тиран, тиран, лучше которого тиранов быть не может. Как и у Юлия Цезаря - за ним страшная сила исторического прогресса и исторической необходимости. Как и шекспировские Брут и Кассий, Вадим Храбрый решает, что дело не в добродетелях или пороках конкретного тирана, а в самом факте тирании, и за свободу нужно бороться независимо от того, ведет ли к ней прогресс истории или же этот последний требует торжества тирании. Восстав против прогрессивного и даже великодушного тирана, Вадим гибнет, как погибли Брут и Кассий. Отсталая свобода побеждена прогрессивным деспотизмом, но у читателя пьесы появляется странное желание переиграть борьбу и вслед за погибшими отсталыми свободолюбцами еще раз попробовать прочность деспотизма на меч...
За такую вот пьесу, даже по художественным качествам не уступающую одной из лучших трагедий Шекспира, его "Юлию Цезарю", русский драматург Яков Княжнин и просидел несколько лет в тюрьме. Русские цари любили искусство, но свою власть любили еще больше.