ГОСУДАРСТВО И КАПИТАЛ В РОССИИ

I

Если бы 10 лет назад кто-нибудь сказал, что придет время - и КПРФ совместно с "Яблоком" будет проводить митинги в защиту свободы слова, что НБП выдвинет лозунг "Революция в России, а не война в Чечне" и будет печатать статьи, пропагандирующие интернационализм (см. статью Алексея Лапшина "Цель революционной оппозиции" в Љ272 "Лимонки"), что высокопоставленный менеджер одной из крупнейших нефтяных корпораций вступит в КПРФ и, ради борьбы за демократию, создаст "Молодежный левый фронт", куда вступят и КПРФовский СКМ, и троцкистская РРП - все будущие персонажи подобной фантасмагории сильно удивились бы. Однако фантасмагория стала фактом.

Чтобы объяснить причины этого, придется начать издалека...

* * *

Среди марксистских и "марксистских" теоретиков всегда было распространенным примитивно - дуалистическое, черно - белое видение мира, где единому пролетариату противостояла единая буржуазия. Когда оказывалось, что подобная картина не соответствует всей сложности реального мира, обычно вместо нее выдвигалась еще более примитивная схема, по которой вся буржуазия делилась на две части: хорошую и плохую. Хорошая буржуазия получала ласковые наименования "прогрессивной", "демократической", "антифашистской", "национальной" и т.п., плохая же - куда менее доброжелательные определения "реакционной", "фашистской", "компрадорской". Отсюда следовал вывод о необходимости союза - разумеется, временного! - с хорошей буржуазией против плохой. Оправдывалось все это, разумеется, соответствующим подбором цитат из Маркса и Ленина и формально-логичными рассуждениями, что "нельзя добиться всего и сразу" и "нужно использовать противоречия в лагере классового врага". Но, всегда и везде,  действительность не согласовывалась с формально-логичными схемами, и те, кто надеялся использовать противоречия в лагере буржуазии, в итоге сами оказывались использованы ею, победившая же благодаря их хитроумной тактике "хорошая" буржуазия оказывалась ничем не лучше буржуазии "плохой".

Капиталистический строй - это строй, основанный на всеобщей конкурентной борьбе, и буржуазия делится на множество экономических и политических группировок. При этом если в эпоху буржуазных революций обыкновенно можно было четко определить, какая из буржуазных группировок прогрессивнее другой (жирондисты прогрессивнее фейянов, а якобинцы прогрессивнее жирондистов), и победа какой из фракций буржуазии ведет к более быстрому развитию человечества, то при современном упадочном капитализме все пути, предлагаемые всеми буржуазными силами - фашистскими и антифашистскими, национальными и компрадорскими, демократическими и авторитарными - ведут в одно и то же смердящее болото.

... В конце 1930-х годов в Румынии происходила настоящая гражданская война. По одну сторону баррикад сражался государственный аппарат, представлявший интересы старых эксплуататорских классов, т. е. самого себя - чиновничьей буржуазии, помещиков и финансовой олигархии, а по другую - фашистская "Железная гвардия" (она же - "Легион Михаила Архангела"), объединявшая претендентов на роль новых эксплуататоров и возглавляемая "Капитаном" Корнелием Кодряну. Гвардисты, вопреки вульгарной антифашистской пропаганде, далеко не были ставленниками старых эксплуататорских верхов, провозглашали радикальные лозунги, призывали к чистке коррумпированного бюрократического аппарата, а их пресса сравнивала Кодряну с ...вождем крестьянского восстания в Румынии в 1784 - 1785гг. Николой Хориа (5 ,с. 265).

Гвардисты пытались - и не без успеха - обращаться не только к страдавшим от помещичьей эксплуатации крестьянам, но и к рабочим:

"Мы клянемся, что ликвидируем любую эксплуатацию человека человеком...

Движение легионеров дает рабочим больше, чем просто невыполненная политическая программа, больше, чем хлеб насущный... Мы даем рабочим и всей нации право чувствовать себя хозяевами страны. Рабочие будут жить по соседству с господами на Калеса Викториа [улица в Бухаресте, где жили верхи румынского общества - М.И.]. Они больше не будут рабами. В первый час рабочий испытает волнующее чувство гордости и счастья. Он впервые почувствует, что стал хозяином всей страны. Все остальное интересует нас гораздо меньше. Когда рабочие примут свои законы, у них будет своя организация, своя судьба, которую они будут вершить своими руками и своим умом" (5 , с. 279).

Чем объяснить, что клерикало - фашисты из "Железной гвардии" дошли до обещания сделать рабочих "хозяевами всей страны"? Ответ можно найти в той же книге А. Васильченко:

"...в Румынии были совершенно другие условия [Чем в Италии и Германии, хотя, на наш взгляд, Васильченко преувеличивает разницу между гвардизмом и итальянской и немецкой разновидностями фашизма. Во всех случаях фашизм осуществлял переход капитализма  от стадии условно-свободной конкуренции, к стадии позднего, упадочного капитализма, срощенного с государством, иначе говоря, осуществлял функцию капиталистической модернизации - М.И.]. Здесь не было сильного рабочего движения... Большая часть рабочих ощутила себя таковыми только в 30-е годы. Коммунисты, социалисты и социал-демократы, конечно, пытались проникнуть на предприятия. Но левое движение осталось ограниченным частью интеллектуалов - бунтарей, национальных меньшинств и нарождавшегося рабочего класса. В этих условиях социальный протест в обществе выражали правые радикалы, которые не зацикливались на еврейском вопросе, а требовали перестройки всего общества.

Ядро Легиона составляла "продвинутая" молодежь. Ее активность была направлена против старого поколения, буржуазного государства, защищавшего интересы средних слоев [ На самом деле, румынское государство выражало интересы не пресловутых "средних слоев", а олигархических верхов - чиновничества, помещиков и финансистов, тогда как гвардизм был именно движением "средних слоев" - служилой мелкой буржуазии, стоявшей между рабами и господами и хотевшей сместить старых господ, чтобы самой занять их место - М.И. ] Ее национализм отвечал настроениям масс, оторванных от социально - политической системы.

Гвардистская оппозиционность базировалась на радикализме, который толкал людей к конкретным действиям... Гитлер и Муссолини ставили консервативных политиков перед необходимостью выбирать между революционным рабочим движением и экстремистским фашизмом. В Румынии Кодряну сам стал символом революционных преобразований. Старая элита видела в легионерах не "громоотвод социальных потрясений", а людей, которые угрожали общественному спокойствию. Румынские верхи очень беспокоили и внешнеполитические симпатии Легиона. На всех уровнях - культурном, социальном, экономическом, политическом - старая элита была тесно связана с Западом. Поворот к "странам оси" не отвечал ее интересам.

В Италии и Германии фашизм служил мобилизации общества и индустриализации страны [? В Германии индустриализация была осуществлена задолго до 1933г. - М.И.]. Но в Румынии все было по-другому. Там общество не было расколото на правых и левых [??? - М.И.]. Румынский вариант парламентаризма всегда ориентировался на жесткий порядок и сильную исполнительную власть. Она искала социальный компромисс только с городскими буржуазными слоями..." ( 5 , сс. 378 - 379).

А. Васильченко, как и подобает буржуазному историку, говорит истину вперемешку с заблуждениями. Ошибочной является у него именно та мысль, будто румынский фашизм, в отличие от итальянского и немецкого, не отвечал интересам "мобилизации общества и индустриализации страны". Румыния  1930-х годов была отсталой аграрной страной, с консервативным и застойным правящим классом, методом правления которого была авторитарная диктатура (вспомним кровавое подавление крестьянских восстаний 1907 и 1924гг.!), прикрытая фиговым листком парламентаризма.  Из-за крайней слабости, а точнее, почти полного отсутствия, революционного пролетарского движения попытку решения назревших общественных проблем предприняли ультраправые православные фашисты, т.е. железногвардейцы. Их победа имела бы следствием индустриализацию Румынии и превращение ее в стопроцентно буржуазное общество. Так как гвардисты в конце концов потерпели поражение, задача индустриализации и модернизации Румынии была осуществлена после 1945г. сталинизмом.

Вообще следует отбросить наивные прогрессистские иллюзии, что "прогрессивное" и "доброе" едино суть. В строго научном смысле фашизм был движением не "самых реакционных групп буржуазии", как утверждали сталинисты, а самых передовых ее групп. Он был не регрессом, а прогрессом, - как ни покажется это чудовищным демократам и гуманистам, - он был не возвращением назад от капитализма свободной конкуренции к докапиталистическим или раннекапиталистическим порядкам, но движением вперед, к тоталитарному упадочному капитализму. Чтобы понять этот парадокс, нужно помнить, что буржуазное общество прогрессирует именно в направлении собственной гибели и что с определенного момента чем быстрее капитализм прогрессирует, тем чудовищнее он разлагается.

Из какого класса рекрутировались по преимуществу гвардисты? Из мелкой буржуазии, но отнюдь не из торговой мелкой буржуазии (последняя в Румынии состояла почти сплошь из евреев), а из мелкослужащей буржуазии:

"Когда в 1933г. Арманд Калинеску, ставший статс - секретарем МВД, распорядился расправиться с легионерами, репрессивные меры обрушились в первую очередь на адвокатов, священников, учителей - всех тех, кто стоял на вершине деревенской иерархии" (5, с. 277).

Адвокаты, священники и учителя стояли над рабами буржуазного общества- рабочими и крестьянами, но под его истинными хозяевами - высшей бюрократией, помещиками и крупными буржуа. Они хотели подняться на вершину общественной иерархии, сместить старые эксплуататорские классы и занять их место. Шла драка между старыми господами и претендентами на роль новых господ. К подобной драке между старыми господами и кандидатами в новые господа сводятся буржуазные революции вообще, национал-освободительные революции в частности - сводятся, если абстрагироваться от попыток угнетенных масс избавиться в ходе этих революций и от старых, и от новых господ.

Как видим, расстановка сил в Румынии 1930-х годов совершенно не соответствовала любимой сталинистами схеме, где прогрессивной демократической антифашистской буржуазии противостоят фашисты, поддерживаемые "самыми реакционными группами финансового капитала". Антифашистские буржуазные силы были мастерами в подавлении рабочих и крестьян похлеще железногвардейцев, а коррумпированный и фиктивный характер румынского парламентаризма стал притчей во языцех.

Какую позицию должны были занимать пролетарские революционеры в подобной ситуации? Поддерживать меньшее зло? Но все еще неясно, какую же из буржуазных группировок нужно было считать "меньшим злом" (можно добавить, что этот вопрос  неясен и относительно схватки двух группировок русской буржуазии в октябре 1993г.).

Предположим, что защищать нужно было антигвардистские старые эксплуататорские классы, так как формой правления их был хоть ублюдочный и убогий, но парламентаризм. Чтобы стало ясно, к чему привела бы такая хитроумная тактика, достаточно вспомнить результат гражданской войны в Румынии.

Как известно, "Железная гвардия" потерпела в ней поражение, Кодряну и многие его соратники были расстреляны королевской полицией. Казалось бы, за победой над фашизмом должен последовать расцвет демократии и парламентаризма, но не тут-то было. Вскоре после "победы над фашизмом" один из вождей правящей группы, генерал Антонеску, произвел бескровный переворот, выслал прежнего короля Кароля, вместо которого поставил его молодого сына  Михая, сам же стал фактическим диктатором. После этого с фикцией парламентского правления было покончено, от союза с Антантой Румыния окончательно переориентировалась на союз со странами оси, программа "Железной гвардии", подчищенная от радикально - модернизаторских элементов, была принята как руководство к действию новым режимом, а уцелевшие гвардисты в большинстве своем интегрировались в государственный аппарат. Если, чтобы спастись от Гитлера, поддерживаешь Гинденбурга, в итоге получишь именно Гитлера.

Если поддержка "антифашистских сил" отпадает, может, нужно было поддерживать прогрессивных модернизаторов капитализма из "Железной гвардии"?

Мы сомневаемся, чтобы кто-нибудь из левых обдумывал всерьез такую возможность, однако поддержка левыми (от сталинистов до троцкистов) полностью аналогичных железногвардейцам прогрессивных буржуазно - модернизаторских диктаторов в Латинской Америке, Азии и Африке была в 20 веке всеобщим явлением. Эта поддержка удесятерялась, если соответствующий диктатор использовал социалистическую фразеологию. В таковом случае он мог даже надеяться на получение от вождя одного из троцкистских интернационалов, Тэда Гранта, почетного титула "пролетарского Бонапарта".

Но проблема всех прогрессивных буржуазных диктаторов, проблема, которую не могло смягчить даже восторженное восхваление их записными западными антиимпериалистами, состояла в следующем. Чтобы превратить свою горячо любимую Родину в могучую и ужасную державу, прогрессивный диктатор должен был развивать в ней современную промышленность, т.е. проводить буржуазную модернизацию. Однако, поскольку мировой капиталистический рынок никуда не исчезал, чем быстрее росла современная промышленность, тем быстрее развивалась интеграция страны в мировой рынок и тем сильнее росла эксплуатация ее трудящегося населения иностранным капиталом. Таким образом, объективным результатом действий даже самых искренне - антиимпериалистических диктаторов капиталистической периферии было всего лишь ускорение и усиление порабощенности трудящихся их стран мировым капиталом. Иногда все это заканчивалось трагедией (Парагвай в 19 веке!), иногда - трагифарсом, но освобождение от власти мирового рынка при его сохранении оказалось невозможным. Освободиться от порабощения мировой капиталистической системой можно, лишь если уничтожить саму мировую капиталистическую систему.

Есть и другая сторона проблемы. Прогрессом каждой системы является ее усложнение, дифференциация, требуемая для успешного противостояния системы с внешней средой. Однако,  дойдя до определенного предела, дифференциация, усложнение становится не благоприятствующим, а вредящим фактором. Система слишком специализируется, становится негибкой и неспособной адекватно реагировать на резкие изменения во внешней среде.  В итоге, после таких изменений, она терпит поражение в борьбе за существования от более простых, недифференцированных, способных изменяться организаций. Если применить этот системный анализ к развитию общества, мы увидим в данном анализе обоснование того факта, что в классовых иерархических обществах с определенного момента их прогрессивная эволюция переходит в прогрессирующую деградацию, и они терпят поражение от более эгалитарных, незаконсервировавшихся в узкой специализации обществ (пример - победы варваров - кочевников над эксплуататорскими иерархическими обществами в древние времена).

Фашизм, как было сказано выше, был прогрессивной стадией в эволюции капитализма - в эволюции его к состоянию абсолютного социального зла, в обреченное на гибель иерархическое общество, угрожающее увлечь с собой в могилу все человечество. Если паровоз движется вперед к пропасти, нужно не кричать ура прогрессивному машинисту, а вырвать у него управление паровозом и остановить прогрессивное движение к гибели.

Во время войны двух эксплуататорских группировок в Румынии группа молодых анархо-коммунистов во главе с Ионом Ветрилэ использовала ситуацию хаоса и неразберихи и начала свою классовую, пролетарскую войну против обеих буржуазных банд. Ветрилэ и его товарищи (а было им всем по 15 - 17 лет!) в конце концов  погибли как герои. Они делали то, что и должны были делать пролетарские революционеры в условиях междоусобной войны двух эксплуататорских группировок...

"Железная гвардия" была далеко не исключительным явлением. Ее полной аналогией в 1930-е годы являлась Организация украинских националистов, возникшая в таком же застойном аграрном обществе, в такой же обстановке слабости и разгрома революционного пролетарского движения и точно так же вербовавшаяся в значительной мере из молодой части "верхов деревенской иерархии" - из поповичей, учителей и адвокатов.

Аналогичным по классовому происхождению и радикальной буржуазно - модернизаторской программе было движение японских "молодых офицеров" в те же 1930-е годы.

"15 мая 1932 года молодые офицеры захватили резиденцию премьер-министра Инукаи и ряд других зданий. Премьер был смертельно ранен. Восставшие распространили листовки подобного содержания: "Мы против политических партий, которые заботятся только о власти и собственных интересах, мы против капиталистов, которые  вступают в блок с политическими партиями, чтобы угнетать своих соотечественников, мы против мягкотелой дипломатии, против опасных мыслей, мы за рабочих и крестьян, которые терпят крайнюю нужду" (61, с. 301).

В изданной в 1934г. брошюре японского Военного министерства говорилось:

"Современный хозяйственный организм построен на основе индивидуализма... Вследствие этого он не всегда отвечает общим интересам государства. Богатство, достающееся на долю меньшинства, порождает нищету масс и голод... вносит беспокойство в жизнь нации... Необходимо, чтобы народ отказался от концепции хозяйственного индивидуализма и эгоизма и усвоил концепцию коллективного хозяйствования" ( 6 , с. 142).

Самое забавное заключается в том, что придерживавшиеся подобных идей, могущих привести в умиление любого "евразийца" и "национал-большевика", офицеры японской армии вместе с тем были настроены решительно антикоммунистически и антисоветски, т.к., базируясь в Маньчжурии, видели в СССР естественного противника и конкурента, тогда как тесно связанные с традиционными японскими концернами "атлантисты" - офицеры японского флота были настроены к СССР вполне благожелательно, поскольку хотели обеспечить себе спокойный тыл для войны с США. Дьяки Посольского приказа, выработавшие в 17 веке формулу "дружить нужно не с соседом, а с соседом соседа", куда лучше разбирались в международных отношениях, чем профессора "геополитики"...

Экскурс в историю Румынии, казалось бы, не имеет отношения к теме нашей статьи. Однако он позволяет понять, что противоречия внутри эксплуататорских классов неизмеримо сложнее, чем сталинистское противопоставление ""хорошей"" и "плохой" буржуазии и что единство внутри буржуазии достигается лишь в результате ожесточенной борьбы разных буржуазных группировок. Кроме того, "Железная гвардия" была одним из примеров для подражания НБП, во всяком случае, до частичного сдвига последней на буржуазно - демократические позиции. Поэтому пример с "Железной гвардией" помогает лучше понять классовую природу такой важной части формирующегося Народного фронта, каким является НБП, партия "контрэлиты", желающей сменить старую "элиту", иными словами, согнать старых господ, чтобы самой занять их место...

* * *

... В 1990-е годы многим казалось, что русское государство находится на краю гибели. Оно потеряло (причем потеряло без войны!) все контролируемые им территории в Восточной Европе и было вынуждено уступить в полную собственность своим вассалам - правителям союзных республик "СССР" подвластные им территории. Воодушевленные таким образцом, о его повторении размечтались некоторые правители автономных республик Российской федерации, и можно было подумать, что недалек день, когда российскую государственность постигнет участь монголо - татарской государственности. Армия слабела, ее вооружение не обновлялось, офицеры увольнялись, а призывники увиливали.

Все это происходило в период чудовищного экономического и социального краха, по своей катастрофичности превзошедшего даже Великую Депрессию 1930-х годов. Этот грандиозный крах добил те остатки классовой солидарности и классовой сознательности, которые оставались у российских пролетариев в начале 1990-х годов, и вызвав у них огромную ненависть против невыносимой жизни, в то же время абсолютно разуверил их в возможности переделать мир собственными силами.

Там, где отступает классовое сознание, наступает националистическая бессознательность. По своей психологической подоснове национальный патриотизм ничем не отличается от патриотизма футбольной команды или дворовой компании и эта психологическая подоснова может проще всего быть описана словами "наши ихнего съели - это вопрос гастрономический, а вот ихние нашего сожрали - это вопрос моральный".

Современный упадочный и загнивающий капитализм вообще возрождает отношения, оттесненные и придавленные в ранний период человеческой истории. Так, и в отношениях между детишками во дворе, и между государствами на мировой арене неоспоримо господствуют сейчас отношения биологического доминирования, что является всего лишь научным обозначением принципа "Кто сильнее, тот и прав". Важность безоговорочной победы принципа биологического доминирования может быть понята лишь при учете того факта, что именно с его непререкаемого запрета в отношениях внутри людей одного рода началась собственного человеческая история, в отличие от истории питекантропов и неандертальцев. Капитализм вернул человечество туда, откуда оно когда-то вышло - в звериное царство...

На первый взгляд национализм кажется  воскрешением принципов старой родовой общины: все свои - друг за друга и против чужих. Но так только кажется. Первобытная община была действительным коллективом свободных и равных товарищей. Интерес каждого был и интересом всех. Жить вне общины человек не мог, поэтому, умирая за общину, он умирал за себя.

Современная нация не является неким первичным естественным единством. Современное общество расколото на классы, а нация является ничем иным, как формой господства класса угнетателей над классом угнетенных. Поэтому любая национальная идеология, любое национальное сознание создаются угнетателями и навязываются ими угнетенным, чтобы заменить классовую борьбу борьбой национальной, в которой рабы будут разбивать лбы друг другу, а не своим господам.

Распыленные и атомизированные капитализмом, и только что закончившимся государственным, и начинающимся государственно - монополистическим, пролетарии российского общества 1990-х годов были неспособны к выработке собственной классовой идеологии, и именно поэтому принимали ту идеологию, которую навязывала им буржуазия. В результате этого классовый протест выражался в чудовищно - неадекватных националистических формулах, а участники протестных демонстраций требовали усиления государства, ограбившего их до нитки.

Этому содействовало и то немаловажное обстоятельство, что пролетарии, лишенные собственности и власти рядовые работники капиталистического общества, вовсе не отделены китайской стеной от других классов и групп этого общества.

Экономическая катастрофа 1990-х годов содействовала чудовищному обогащению государственной буржуазии, стремительно трансформировавшейся в крупную буржуазию государственно - монополистического капитализма, а также сопровождалась сравнительным благополучием ряда категорий и групп, сумевших вписаться в экономическую систему упадочного капиталиста (специалисты требующихся для "рыночной экономики" профессий, работники нефтяной промышленности и т.п.). Однако и это чудовищное обогащение, и даже это сравнительное благополучие происходили за счет жизненных условий большей части общества, куда относились отнюдь не только рядовые наемные работники. Для вынужденного уйти из армии офицера, инженера с развалившегося военного завода или для не умеющего и не желающего перестраиваться преподавателя истории КПСС в провинциальном вузе "предательство Горбачева" и последовавший в результате него "развал государства" выглядели как непосредственная причина их нынешнего бедственного положения. На оппозиционных митингах 1990-х годов вперемешку стояли представители разнообразных пролетарских, полупролетарских и мелкобуржуазных групп, не вписавшихся в "рыночную экономику" и обреченных ею на маргинализацию и уничтожение.

Представители любимого русскими патриотами "национального капитала" едва ли ходили в качестве рядовых участников на акции объединенной "красно-белой" оппозиции, но деньги на подобные мероприятия давали. Что еще более важно, именно их интересы задавали направленность идеологии "красно-белой" оппозиции, идеологии, которую затем разрабатывали до тонкостей патриотические литераторы и журналисты. Все эти "красные директора" из военно-промышленного комплекса, ориентированного на внутренний рынок наукоемкого производства, пока еще тоже плохо вписывались в новую экономику, и нуждались либо в обильных государственных заказах, либо в выходе на внешние рынки. "Укрепление русской государственности" отвечало в первую очередь их интересам - и интересам государственного чиновничества.

Это последнее, избавившись от призрака демократического переворота, мелькнувшего перед ним в 1989 - 1991гг., было недовольно даже убогой демократизацией и кадровой чехардой. Оно понимало, что к старому нет возврата и что демократические фразы сделались для него отныне обязательным лицемерием, однако стремилось, чтобы прав и свобод стало поменьше, а стабильности и бесконтрольности побольше.

Таким образом, разоренные пролетарские и мелкобуржуазные слои представляли собой массовую базу национал-патриотической оппозиции 1990-х годов, а обделенные в ельцинский период фракции государственного капитала - руководящую группу этой оппозиции. Распыленность и атомизированность пролетариата, неспособность его к выработке и отстаиванию собственной идеологии вели к тому, что классовая самостоятельность в большинстве пролетарских протестных выступлений 1989 - 2004гг. отсутствовала напрочь, и что пролетарии, сперва посодействовав приходу к власти либеральной, ельцинской фракции эксплуататорского класса, затем либо махнули рукой на политику вообще, либо стали поддерживать антилиберальную группировку эксплуататоров, наивно веря, что укрепление ее эксплуататорской государственности окажется чем-то выгодным и для угнетенных и неимущих.

Ситуация, когда в оппозиционных колоннах плечом к плечу и без особых распрей шагали ветераны, воевавшие с нацизмом, и поклонники нацизма из РНЕ, а на оппозиционных митингах мирно соседствовали портреты Ленина и Николая Второго, эта ситуация выглядела чудовищно, однако упадок капитализма как раз и выражается в порождении им таких монстров, каким была "красно-коричневая" оппозиция.

Мирное сосуществование в рядах оппозиции псевдокрасного и откровенно - коричневого течений объяснялось тем простым обстоятельством, что суть того, к чему стремились они оба, была одинаковой. Их целью было сохранение сильного русского буржуазного государства - независимо от того, в каких идеологических определениях они эту цель формулировали.

Кроме всего прочего, оппозицию удерживала вместе еще одна веская причина. Этой причиной было наличие общего врага.

Национальные предатели, развалившие Россию; перевертыши, предавшие дело Ленина и Сталина; комуняки, 70 лет грабившие Россию по жидокоммунистическим, а теперь грабящие ее по жидокапиталистическим рецептам; наконец, разжиревшие хряки, засевшие у власти и не желающие делиться ею с кем бы то ни было - все эти характеристики относились к одной и той же группе лиц, против которой дружно выступали и любители "Краткого курса истории ВКП(б)", и знатоки "Протоколов Сионских мудрецов".

Ожиревшие хряки, засевшие у власти, как у корыта, упомянуты тут далеко не случайно. И сталинистское, и фашистское крылья объединенной оппозиции были последователями элитаризма (в случае со сталинистами - плохо прикрытого демократическими фразами), т.е. идеи о том, что править должны "лучшие", "элита", и что так будет происходить всегда. Если же элита вырождается, перестает быть элитой, лучшей частью общества, ее должна сместить путем "национальной революции" новая, настоящая элита, в роли которой активисты "патриотической оппозиции" видели самих себя. Неприязнь к "боровам из Политбюро" была неизменно присуща самому талантливому и сознательному из вождей оппозиции, Эдуарду Лимонову, на всех этапах его политической биографии. Иронический лозунг перестроечных демократов "партия, дай порулить!" так и не был реализован. "Партия" сменила методы своего господства, переменила свою идеологию и даже запретила саму себя, но к власти никого так и не подпустила. Низы класса эксплуататоров по-прежнему испытывали неудовлетворенное желание свергнуть верхушку своего класса и стать самим полными господами Как и все национальные движения, "патриотическая оппозиция" 1990-х годов была борьбой претендентов на роль новых господ со старыми господами...

* * *

Мы не можем описывать здесь во всех подробностях процесс, в ходе которого завершились потрясения 1990-х годов, и в России стабилизировалось общество мировой капиталистической полупериферии, мы не будем анализировать, как в ходе этого процесса демократии в русском буржуазном государстве становилось все меньше, а авторитаризма все больше. Достаточно указать результаты этого процесса.

Современная Российская Федерация оказалась как две капли воды похожа на свою историческую предшественницу - Российскую Империю. Это слабое империалистическое государство или, используя терминологию И.Валлерстайна, полупериферия мировой капиталистической системы, государство, которое, с одной стороны, ведет собственную империалистическую политику, а с другой стороны, зависит от более сильных империализмов. Его правящий класс живет в первую очередь за счет экспорта сырья на мировом рынке - в начале 20 века прежде всего за счет экспорта зерна, сейчас - нефти и газа. Поскольку природные условия как выращивания зерна, так и добычи нефти в России чрезвычайно неблагоприятны, получать значительные прибыли от их продажи на мировом рынке можно лишь при одном обязательном условии. Этим условием является нищенский уровень жизни работников.

"Сила" и "мощь" подобного государства ничуть не страшны более могущественным империалистическим странам, и более того, чрезвычайно им полезны, так как обращены исключительно против пролетариата России и сопредельных стран, находящихся под патронажем русского империализма, и помогают удерживать пролетариев России, Кавказа, Средней  Азии и т.д. в повиновении, необходимом для их эксплуатации мировым капитализмом. В это же время слабость экономического базиса, на который опирается русский империализм, является надежной гарантией, что он никогда не сможет бросить серьезный вызов более мощным империалистическим центрам, да и не посмеет этого сделать.

Обязательное в современном буржуазном мире демократическое лицемерие сохраняется, однако буржуазная демократия все меньше перестает быть методом правления правящей буржуазной группы, интеграцией пролетариата и конкурирующих буржуазных групп в существующую политическую систему  с помощью уступок, и превращается в фиговый листок, прикрывающий авторитарную диктатуру. Радикальная буржуазная оппозиция не запрещена, однако загнана в узкие рамки и подвергается постоянному полицейскому прессингу. Как верно заметил кто-то из АКМовцев, если в ельцинские времена можно было свободно ходить с плакатами "Банду Ельцина - под суд!", то теперь за оскорбление его величества неизбежно следуют законные, а того чаще - внезаконные кары. Парламентская буржуазная оппозиция тоже не исчезла, однако отстранена от большей части старых кормушек и загнана на обочину.

Подобная стабилизация оказалась чрезвычайно выгодной части классовых сил, стоявших прежде за спиной объединенной оппозиции. Чиновничество получило желаемую стабильность и бесконтрольность и избавилось (до поры до времени!) от страха, что демократические пертурбации выгонят его с занимаемых должностей. "Красные директорами" стали обыкновенными средними и крупными капиталистами, после чего потеряли всю свою оппозиционность. Военно-промышленный комплекс в значительной мере смог переориентироваться на внешний рынок (по экспорту оружия Россия занимает сейчас второе место в мире - после США), что сбавило возмущение его хозяев по поводу "распродажи России".

Итак, сбылась мечта объединенной сталинистски - фашистской оппозиции, и русское государство стало крепнуть и усиливаться. Парадоксальность ситуации заключалась, однако, в том, что основная часть прежней объединенной оппозиции оказалась этим недовольна.

Наивно думать, что подобное недовольство объясняется всего лишь завистью вождей оппозиции, что предложенную ими политику стали проводить не они. Подобные мотивы личного характера могут быть лишь незначительным дополнением к куда более глубоким социальным причинам.

Извращенность социальной жизни при капитализме ведет к тому, что реализовавшиеся мечты и фантазии нередко оказываются в реальности совсем не тем, чем они казались в воображении. Причина, по которой государственники из НБП превратились в самоотверженных борцов за буржуазную демократию и от чеченоедства перешли к лозунгу "Революция в России, а не война в Чечне", очень проста. Мелкая буржуазия, составлявшая основную социальную базу объединенной оппозиции, надеялась, что укрепление русского государства послужит ее интересам, а оно оказалось выгодно отнюдь не ей, а крупной буржуазии.

Чтобы быть правильно понятыми, мы должны подчеркнуть следующее обстоятельство. В отличие от марксистов, мы не считаем буржуазией только частную буржуазию, и не придерживаемся наивной концепции, согласно которой государственная бюрократия, чиновничество является некой межклассовой прослойкой или всего лишь слугой господствующего класса. На самом деле  бюрократия - это часть господствующего класса, в условиях капитализма - часть класса буржуазии. Вслед за хорошим маоистским теоретиком Шарлем Беттельхеймом мы называем ее государственной буржуазией. В условиях современного русского капитализма именно эта часть эксплуататоров остается главенствующей и господствующей. Современное русское государство, в полном соответствии с традициями российской государственности, остается крупнейшим эксплуататором в России. Не государственный аппарат является слугой частного капитала, а скорее наоборот, частный капитал является агентом государства. Пресловутые "олигархи", как показала судьба многих из них, являлись не настоящими хозяевами, а приказчиками, в лучшем случае - младшими партнерами подлинных хозяев из государственного аппарата.

Неверность марксистской теории, по которой чиновники являются всего лишь слугами и управляющими капиталистов, а не настоящими капиталистами, особенно очевидна на примере современной России. Что это за  слуга, который может отнять у своего хозяина собственность, выгнать его за границу, а то и вовсе засадить в тюрьму? На самом деле Путин - вовсе не наемный служащий класса буржуазии, а полноправный член этого класса - в качестве верховного управляющего корпорации под названием "Российская Федерация" - и это даже в том невероятном случае, если он в качестве частного лица не имеет ни одной акции в кармане.

Политическая вредность теории, отделяющей бюрократию от буржуазии, и противопоставляющей государственную собственность частной, состоит в том, что эта теория укрепляет чрезвычайно выгодную для буржуазии иллюзию, будто государственная собственность, т.е. собственность буржуазного государства, выше и лучше частной собственности, будто собственность буржуазного государства хотя бы отчасти имеет небуржуазный характер, будто буржуазное государство может действовать не против одной буржуазной группировки как организация другой ее группировки - государственной буржуазии, а против буржуазии вообще, короче говоря, будто государственная буржуазия чем-то лучше частной.

Означает ли это, что частная буржуазия чем-то лучше государственной и что нужно защищать буржуазную демократию против буржуазного авторитаризма, что нужно защищать Ходорковского против Путина?

Для ответа на этот вопрос нужно разобраться с тем, что такое "частная буржуазия" в современной России. Однако прежде чем предпринять экскурс в историю русского капитализма, мы доведем до конца историю превращения сталинистски-фашистских савлов в буржуазно - демократических павлов, т.е. историю объединенной оппозиции в современной России.

* * *

Разочаровавшись в буржуазно - антидемократической идеологии, обернувшейся при своей победе совсем не так, как хотелось, мелкая буржуазия, входившая в состав оппозиционной коалиции, стала размышлять о причинах подобного поворота событий и искать себе новую идеологию. Встать на путь пролетарской революционности сталинисты и фашисты не могли (это не означает, что никто из них не сможет встать на него в будущем - речь, ясное дело, идет не о организациях, а о активистах). Оставался путь буржуазной демократии, тем более, что существующий режим, давящий мелкую буржуазию как класс - налогами, поборами, чиновничьим  и ментовским произволом, - начал все более и более подвергать полицейским репрессиям активистов буржуазной по классовому характеру и преимущественно мелкобуржуазной по социальному составу оппозиции.

Поворот буржуазных антидемократов к лозунгам буржуазной демократии не мог не быть чрезвычайно болезненным и непоследовательным. Из откровенно националистических, без марксистско - ленинской фразеологии, организаций сколь-нибудь всерьез осуществила его только НБП. Остальные - кроме тех, кто перебежал к Путину, - либо остались совершенно незатронутыми новыми веяниями фашистами, либо стали представлять забавную смесь старых и новых тенденций.

Что касается послеКПССовских партий, то окончательно превратилась в радикальную социал-демократическую партию пожалуй, только немногочисленная РКП-КПСС во главе с Пригариным, в 2001г. большинством голосов поддержавшая прогрессивный американский империализм против феодальных реакционеров из "Талибана" (чем не доказательство, что в эпоху упадочного капитализма и буржуазно-антидемократический, и буржуазно-демократический пути ведут в одно и то же смрадное болото!). КПРФ чуть-чуть полевела, то есть, используя аналогии с началом 20 века,  сдвинулась от октябризма к очень правому кадетизму тенденции П. Б. Струве, однако в основном передоверила создание демократического имиджа своей молодежной организации - СКМ. РКРП же вместе со своим комсомолом - РКСМ(б) - стала представлять противоречивую смесь разнообразных тенденций.

Первоначальное руководящее ядро ОФТ - ДКИ - РКРП представляли СССРовские экономисты - антитоварники, к которым добавились отдельные партаппаратчики невысокого уровня, а также прочие представители СССРовской служилой интеллигенции. Все эти государственные интеллигенты, разработчики и пропагандисты официальной идеологии, могли быть неплохими специалистами в своей узкой области (теоретические разработки советских антитоварников еще будут востребованы после победы пролетарской революции!), однако разделяли все иллюзии и предрассудки этой официальной идеологии: что в СССР существует социализм; что укрепление государства и победа социализма - едино суть; что возможен социализм в отдельно взятой стране и т.п. Будучи частью (хотя далеко не высшей) эксплуататорского класса, они - в большей или меньшей степени - были привержены и неофициальной идеологии своего класса, большое место в которой занимал антисемитизм. Оппозиция косыгинской прорыночной реформе, с восторгом защищавшейся буржуазными диссидентами, естественным образом толкала экономистов - антитоварников к идеализации сталинизма (идеализация сталинизма как прогрессивного этапа капитализма присуща даже С.С. Губанову, который сталинистом никоим образом не является).

За 15 лет, прошедших со времени появления теоретического манифеста антитоварников - книги "Альтернатива: выбор пути" группа изначальных организаторов и идеологов ОФТ - ДКИ - РКРП сильно поредела. Иных уж нет, а те далече. Зато в РКРП - РПК и отпочковавшихся от нее организациях (анпиловцы и др.) выросла молодая смена теоретиков и организаторов. Молодые теоретики современного сталинизма (В. Шапинов, например) читали не только советские учебники марксистской философии, но и работы самих Маркса, Энгельса, Ленина - а равным образом Мао Цзедуна и даже - страшно подумать! - Троцкого. Они более или менее свободны от наивного ксенофобского национализма своих старших товарищей, признают  необходимость мировой революции, а достоинства сталинизма обосновывают более или менее изощренной софистикой. В будущем РКРП - РПК и аналогичные ей организации ждет, скорее всего, период внутренних склок и постоянных отколов оппозиционных группок. Возможность перехода какой-то части их активистов на революционно - пролетарские позиции вовсе не исключена - при соответствующих потрясениях во внешней среде и при том условии, что последовательные пролетарские революционеры не будут ловить ворон. Разумеется, подобный переход требует организационного и идеологического разрыва со сталинистским наследием.

Что полевение молодых сталинистских теоретиков бывает порой очень неустойчивым, доказывает судьба "красного путиниста" Дмитрия Якушева. Его отец Владимир Якушев, экономист - антитоварник и один из создателей ОФТ, отличился тем, что напечатал в 1992г. в газете "Что делать?" (Љ21) статью "Сатанинский заговор, или Тайные пружины перестройки", где, ссылаясь на "Протоколы сионских мудрецов", объявлял перестройку результатом мирового сионистского заговора. Дмитрий Якушев в конце 1990-х годов опубликовал несколько статей, в которых критиковал национализм и шовинизм, присущие "коммунистическим" организациям. Эти статьи породили у некоторых троцкистов немалые надежды на дальнейшую эволюцию Д. Якушева. Но его эволюция пошла в совершенно другом направлении, и в первую половину 2000-х годов Д. Якушев прославился как псевдолевый апологет борца с олигархией и спасителя России Путина. Если национализм Якушева - старшего был следствием заскорузлых КПССовских ксенофобии и маразма, то у Якушева - младшего - следствием сознательного политического расчета, а потому еще более омерзителен...

Суммируя эволюцию псевдокоммунистических организаций, можно сказать: если в 1990-е годы они шли на союз с откровенно буржуазными антидемократическими силами и сами были буржуазными антидемократами, маскирующимися коммунистической фразеологией, то в 2000-е годы они подверглись определенной социал-демократизации и пошли на союз с буржуазными демократами и либералами. Такой союз социал-демократов и либералов носит с 1930-х годов название "народный фронт".

Народный фронт состоит из двух основных компонентов. Кроме псевдопролетарских партий его необходимой составляющей являются партии откровенно буржуазные. Поэтому теперь мы должны взглянуть на честно - буржуазное крыло Народного фронта и рассмотреть вопрос о  демократии и либерализма в России. Но этот вопрос будет абсолютно непонятен без понимания характера русского капитализма.

Вопреки иллюзиям сталинистов и троцкистов, капитализм никогда не исчезал в России. Современный русский капитализм - полноправный наследник капитализма эпохи царизма и эпохи сталинизма. Определяющая черта русского капитализма - его срощенность с государством, его зависимость от "самодержавия". Поэтому следующий раздел нашей работы будет посвящен вопросу о взаимоотношениях государства и капитала.

* * *

У левых теоретиков, рассматривающих взаимоотношения государства и капитала, было две тенденции. Первая шла от кровавой капиталистической реальности, вторая - от либерально - эволюционистских схем. Согласно этим схемам, мелкотоварное производство, мало-помалу развиваясь, превращалось в крупнотоварное, в капиталистическое, мелкие хозяйчики накапливали теми или иными способами капиталы и превращались в капиталистов, после чего возглавляли буржуазные революции, становились господствующим классом и нанимали себе слуг под названием "президенты", "министры" и т.п. Подобное "понимание" было свойственно,  например, русскому марксизму 1890-х годов.

Но была другая линия, куда больше соответствовавшая пониманию капиталистических реалий. Чтобы превратить обладающего средствами производства самостоятельного мелкого производителя в лишенного средств производства и не могущего прожить, не продаваясь в кабалу капиталу пролетария, недостаточно никакой "свободной игры экономических сил". Для этого требуется насильственная экспроприация прямой физической силой, обладателем которой является государственная власть. Удержание пролетария в повиновении якобы естественным законам рынка также невозможно без постоянного подавления пролетария прямой физической силой государства. Государство, таким образом, является не чем-то случайным и необязательным для капитализма. Оно - решающий фактор в его возникновении и развитии.

Решающая роль государства в экспроприации непосредственных производителей, в первоначальном накоплении капитала была с блеском показана в знаменитой 24-й главе первого тома "Капитала". Подчеркивание сращивания и взаимообусловленности государства и капитала вслед за народниками и анархистами переняли затем революционные марксисты (Ленин с 1905г., Р. Люксембург, Бухарин), при всех своих немаловажных теоретических ошибках.

Одной из неоспоримых заслуг старого анархизма было то, что он куда лучше, чем социал-демократы, понимал характер отношений капитала и государства. Вот что писал, например, об этих отношениях Кропоткин:   

"...разорение и экспроприация крестьянина, которое происходило в 17 веке и которое Маркс назвал "первоначальным накоплением капитала", продолжается до наших дней из года в год при помощи такого удобного орудия - налога.  

 Вместо того, чтобы увеличиваться согласно неизбежным законам, сила капитала была бы значительно парализована в своем распространении, если бы она не имела к своим услугам государства, которое, с одной стороны, создает все время новые монополии (рудники, железные дороги, вода для жилых помещений, телефоны, меры против рабочих союзов, судебное преследование забастовщиков и т.д.), а с другой, создает состояния и разоряет массы рабочих посредством налогов.

Если капитализм помог создать современное государство, то так же - не будем забывать этого - современное государство создает и питает капитализм... 

"Куда мы ни посмотрим, везде мы находим одно и то же настолько, что становится трудно указать хоть одно крупное богатство, обязанное своим возникновением только промышленности, без помощи какой --нибудь монополии правительственного происхождения. В Соединенных Штатах, как уже заметил Ллойд Джордж, найти такое богатство совершенно невозможно.

Точно так же громадное состояние Ротшильдов обязано всецело своим происхождением займам, сделанным королями у банкира - основателя этого рода, чтобы сражаться против других королей или против своих собственных подданных.

Не менее крупное состояние герцогов Вестминстерских обязано своим происхождением всецело тому, что их предки получили по простому капризу королей те земли, на которых теперь построена большая часть Лондона; и это состояние поддерживается единственно потому, что английский парламент, вопреки всякой справедливости, не желает поднимать вопроса о вопиющем присвоении лордами земель, принадлежащих английскому народу.

Что касается до богатств крупных американских миллиардеров - Астора, Вандербильда, Гульда; до королей трестов нефти, стали, рудников, железных дорог, даже спичек и т.д., - то все они ведут свое происхождение от монополий, созданных государством.

Одним словом, если бы кто-нибудь составил список богатств, которые были присвоены финансистами и дельцами с помощью привилегий и монополий, созданных государством; если бы кто-нибудь сумел оценить богатства, которые были урезаны из общественного достояния всеми правительствами - парламентарными, монархическими или республиканскими - чтобы отдать их частным лицам в обмен за более или менее замаскированную взятку, - то рабочие везде были бы глубоко поражены и возмущены. Получились бы неслыханные цифры, с трудом понимаемые теми, кто живет на свою скудную заработную плату.

Рядом с этими цифрами, которые являются продуктом узаконенного грабежа, те, о которых красноречиво говорят нам трактаты  политической экономии - просто пустяки, выеденное яйцо. Когда буржуазные экономисты желают нас уверить, что в происхождении капитала мы находим несчастные копейки, накопленные, с лишениями для себя, хозяевами промышленных предприятий из доходов с этих предприятий, то все эти господа или невежды, или сознательно говорят неправду. Грабеж, присвоение и расхищение народных богатств, заинтересовывая в этом "сильных мира сего", - вот истинный источник происхождения колоссальных богатств и состояний, накопляемых каждый год землевладельцами и буржуазией.

... Капитал и государство - два параллельно растущих организма, которые невозможны один без другого, и против которых поэтому нужно всегда бороться вместе - зараз против того и другого. Никогда государство не смогло бы организоваться и приобрести силу и мощь, которую оно теперь имеет, ни даже ту, которую оно имело в Риме императоров, в Египте фараонов, в Ассирии и т.д., если бы оно не покровительствовало росту земельного и промышленного капитала и эксплуатации - сначала племен пастушеских народов, потом земледельческих крестьян и еще позднее промышленных рабочих. Таким образом, эта страшная, колоссальная организация, известная под именем государства, образовалась постепенно, мало - помалу, покровительствуя своим кнутом и мечом тем, кому она давала возможность захватить себе землю и обзавестись (сначала посредством грабежа, позднее при помощи принудительных работ побежденных) некоторыми орудиями для обработки земли или для производства промышленных фабрикатов. Тех, у кого работать было нечем, государство заставляло работать для тех, кто владел землями, железом, рабами.

И если капитализм никогда не достиг бы своей настоящей формы без обдуманной и последовательной поддержки государства, то государство, со своей стороны, никогда не достигло бы своей страшной силы, своей всепоглощающей мощи и держать в своих руках всю жизнь каждого гражданина, какую оно имеет теперь, если бы оно не работало терпеливо, сознательно и последовательно над тем, чтобы образовался капитал. Без помощи капитала королевская власть никогда даже не смогла бы освободиться от церкви; и без помощи капиталиста она никогда не могла бы наложить свою руку на все существование современного человека, с первых дней его школьного возраста до могилы"  ( 23 , сс. 350 - 351, 368 - 369, 370).

Как видим, по ясности понимания решающей роли государства в развитии капитализма Кропоткин намного превосходит Маркса. В концепции капитализма, изложенной в марксовом "Капитале", государство напоминает бога деистов: когда-то, экспроприировав непосредственных производителей, оно создало капитализм, после чего самоустранилось, предоставив своему созданию развиваться по "естественным законам". Кропоткин, напротив, подчеркивает, что подобное самоустранение государства - не более чем либеральный миф и что на самом деле государство всегда играло решающую роль в накоплении капитала, с помощью налогов внутри и колониальных захватов вовне отнимая у некапиталистических производителей прибавочный, а нередко - и часть необходимого продукта, и передавая затем полученную добычу (кроме той ее части, которая доставалась самому государственному аппарату) капиталистам.

Решающая ошибка изложенной в "Капитале" теории капитализма состоит в том, что Маркс принял, пусть даже как первое приближение к полному познанию, схему нигде и никогда не существовавшего чистого капитализма, обходящегося без поддержки государственной власти и без эксплуатации докапиталистической среды. В этом мифическом чистом капитализме экономика развивается без всякой поддержки политики, т.е. эксплуататорского государства, а все общество состоит из двух классов: капиталистов и пролетариев, под которыми Маркс понимал преимущественно фабрично - заводских рабочих. Поскольку вся история реального капитализма - это история подчинения им и переработки в требующемся направлении докапиталистической среды, и поскольку в этом подчинении и переработке государство играло решающее роль, неадекватность марксовой схемы бросается в глаза, и если затем многие теоретики исторического материализма, от Розы Люксембург до Иммануила Валлерстайна пришли к несравненно более правильному пониманию капитализма, то сделать это они смогли, лишь подвергнув радикальной критике схемы "Капитала".

То, что Маркс, при всей своей гениальности, создал неверную концепцию капитализма, объясняется двумя причинами: практической и теоретической. Маркс отталкивался от капитализма современной ему Англии, где, во второй половине 19 века роль государства в развитии капитализма, хотя никуда не исчезла, но была все же намного меньше чем как в предшествующий, так и последующий периоды. Ошибка Маркса состояла в том, что он принял этот достаточно редкий тип  капитализма за его всеобщий образец.

Причину подобной ошибки следует искать в порочном влиянии гегельянской метафизики, от которой Маркс так и не смог до конца освободиться. Вслед за Гегелем он отождествляет логическое с реально-историческим, т.е. заменяет анализ конкретных реальностей наложением метафизических схем. Вместо позитивного научного метода, согласно которому следовало бы подвергнуть изучению все известные типы капитализма и на основании этого изучения вывести общие закономерности его развития, Маркс, изучив - изучив глубоко и тщательно! - английский капитализм середины 19 века счел присущие ему особенности универсальными свойствами капитализма.

Нужно подчеркнуть, что Маркс как теоретик был глубже и выше марксизма вообще и "Капитала" в частности, и что, занявшись в последний период своей жизни углубленным изучением развития капитализма в России, он стал чувствовать недостаточность метода "Капитала". Отчасти этим объясняется тот факт, что "Капитал" так и не был закончен.

Среди мыслителей, оказавших заметное влияние на марксову концепцию капитализма, кроме Гегеля следует выделить Огюстена Тьерри, историка классовой борьбы в средневековой Франции. Именно Тьерри вывел преемственность современной буржуазии от вольных городов средневековья и этот взгляд на долгое время оказался господствующим в марксизме.

На самом деле вольные города были задушены абсолютизмом, не только в России, но и в Западной Европе. Москва уничтожила Великий Новгород, а королевский Париж утопил в крови Прованс. Буржуазия капиталистического общества ведет свое начало не от вольных городов, не от живущего своим трудом средневекового мастера, а от придворных финансистов абсолютистских государств. Очень хорошо пишет об этом современный левый  теоретик Роберт Курц:   

"У истоков европейского капитализма стояло не якобы "повышающее благосостояние" развитие рыночных отношений, а ненасытная жажда денег аппарата абсолютистского государства, имеющая целью финансирование военной машины раннего этапа современной эпохи. Только интересы этих аппаратов, впервые в истории накинувших на все общество бюрократическую удавку, вызвали ускоренное развитие городского купеческого и финансового капитала, которое вышло далеко за рамки традиционных торговых отношений. Только таким образом деньги превратились в центральный общественный мотив, а "абстракция труда" в центральное общественное требование, независимое от реальных потребностей.

Большинство людей перешли к производству для анонимных рынков и тем самым к денежной экономике отнюдь не добровольно, а потому, что жажда денег со стороны абсолютистского государства вызвала обращение налогов в денежную форму и одновременно огромное повышение их. Они были вынуждены "зарабатывать деньги" не для себя, а для вооруженного огнестрельным оружием государства раннего этапа современного периода истории, для его снабжения и его бюрократии. Именно так, а не иначе, появились на свет абсурдная самоцель накопления капитала и, следовательно, отчужденный труд.

Вскоре денежных налогов и поборов уже не хватало. Бюрократы абсолютистского государства и администраторы финансового капитала принялись силой организовывать самих людей как материал общественной машины по превращению труда в деньги. Традиционные образ жизни и способ существования населения разрушались не потому, что это население добровольно развивалось на основе самоопределения, а потому, что оно, как человеческий материал, должно было быть прилажено к запущенной машине накопления. Людей силой оружия сгоняли с их полей, чтобы освободить место для овцеводства, требующегося для шерстяных мануфактур. Старые права, такие, как свобода охоты, рыболовства и собирания дров в лесах, были отменены. А если обнищавшие люди затем бродили по стране, прося милостыню и воруя, их бросали в работные дома и мануфактуры, чтобы мучить машинами трудовой пытки и вбить в них рабское сознание покоренной рабочей скотины.

Современная буржуазия, в конечном счете принявшая наследие абсолютизма, выросла отнюдь не из мирных купцов с древних торговых путей. Общественную почву, которая порождала современное "предпринимательство", составляли кондотьеры наемных орд раннего периода современной эпохи, администраторы работных домов и тюрем, сборщики налогов, надсмотрщики над рабами и прочие головорезы. Буржуазные революции 18 - 19 веков не имели ничего общего с социальным освобождением [но попыткой социального освобождения были потерпевшие поражение антибуржуазные революционные движения, например, движение санкюлотов во Франции - М.И.]: они всего лишь перетасовывали отношения власти внутри сложившейся системы принуждения, освобождали институты общества труда    [т.е. буржуазного общества - М.И.] от устаревших династических интересов. Именно славная Французская революция с особым пафосом провозгласила обязанность трудиться и "законом против нищенства" ввела новые работные дома - тюрьмы" (цит. по "Наперекор", Љ 12, зима 2002 - 2003гг., сс. 36 - 37).

В приведенной нами цитате из Кропоткина мы уже встречали упоминание о роли государства в обогащении знаменитой в 19 веке династии финансистов Ротшильдов. История возникновения этой династии до такой степени характеризует решающую роль государства в возникновении крупных капиталов и до такой степени напоминает эпизоды из карьеры современных олигархов, что на ней нельзя не остановиться.

Жил да был во Франкфурте Майер Ротшильд. Занимался он ростовщичеством и прочими денежными операциями по мелочам, был умен, сообразителен, в нужной для его занятий степени был бессовестен, в нужной степени честен, прослыл даже "честным жидом", и оставаться бы ему всю жизнь крупной величиной в своем околотке, не познакомься он с гессенским ландграфом, который увидел в нем подходящего человека и сделал его своим финансовым агентом и придворным банкиром. Так мелкий ростовщик стал основателем крупнейшей династии финансистов 19 века.

Вот что пишет об этом автор старой биографии Ротшильдов Е.А. Соловьев:

"...при каких бы то ни было обстоятельствах миллионы гессен-кассельских ландграфов перешли в распоряжение Майера Ротшильда, и он сумел распорядиться ими как нельзя лучше. Если те деньги, какие он получил от отца и приобрел собственными  меняльными операциями, можно сравнить с долотом, стамеской и вообще какими-нибудь ручными инструментами, то, увидя в своей кассе гессен-кассельские миллионы, он стал владельцем совершеннейших паровых машин: прежнее ремесло обратилось в громадную фабрику, где вместо грошей вырабатывались сразу целые партии денежного товара - тысячи и сотни тысяч золотых монет...

...Без всякого сомнения признаю я за первым Ротшильдом выдающиеся, скажем даже, исключительные финансовые таланты, его терпеливость, настойчивость, умение, выждав минуту, бить наверняка. Но, повторяю, я сомневаюсь, чтобы фирма Ротшильдов стала тем, чем она есть, не явись на сцену эти могучие кассельские 56 миллионов талеров золотом. В биографии Майера - Амшеля они занимают выдающееся и даже исключительное место..." ( 56  , сс. 408, 411).

Откуда, однако взялись эти 56 миллионом талеров золотом, управление которыми гессен-кассельский ландграф предоставил Майеру Ротшильду? Кроме обычного для абсолютистских правителей источника доходов в виде налогового пресса, выжимавшего все соки из крестьянства, у гессенского ландграфа был и другой метод обогащения, не столь частый даже в те бесстыдно - нелицемерные времена. Он продавал своих солдат Англии для ее войн сперва против восставших американских колонистов, а затем против Французской республики! ( там же, с. 412). Так что, когда апологеты капитализма рассуждают о труде, прилежании и предпринимательском таланте как средствах создания капитала, им можно только плюнуть в глаза.

Основы современного капитализма были заложены в эпоху меркантилизма ( 16 - 18 века) и заложены никем иным, как абсолютистским государством. Именно оно, выжимая крестьянство налогами до нитки и беспощадно грабя народы колоний, создавало капиталы, которые передавало затем, тем или иным образом, буржуазии. 

Капитализм хоть в какой-то степени свободной конкуренции - это не правило, а исключение в истории капитализма. В сколь-нибудь полном виде он просуществовал только в Англии - несколько десятилетий во второй половине 19 века. Ему предшествовал меркантилизм, за ним последовал государственно-монополистический капитализм. С начала 20 века усиление роли государства в капиталистической экономике стало до такой степени заметным, что ее должны были признать марксистские исследователи империализма (Люксембург, Гильфердинг, Бухарин, Ленин).

Переход к современному упадочному, государственно-монополистическому капитализму окончательно осуществился в 1930-1940-е годы. В большинстве стран он был выполнен буржуазными антифашистскими режимами, в ряде стран - режимами фашистскими. Отношения между государством и капиталом при фашизме очень правильно и красиво описаны в изданном в 1945г. антифашистском сборнике "Палачи Европы":

"... Гитлеровская клика - вожаки фашистской партии - такие же Янусы, как и их хозяева [на самом деле - кто кому был хозяином - Тиссен Гитлеру или Гитлер - Тиссену - еще очень большой вопрос - М.И.]. Разница лишь та, что капиталисты были сперва предпринимателями и "служащими" своих предприятий, и потом стали чиновниками, а фашистские вожаки проделали тот же путь в обратном порядке: сперва они стали крупными чиновниками, распоряжающимися государственной казной, а потом и потому - "служащими" предприятий, заинтересованных в их благоволении и "содействии", а под конец - предпринимателями и капиталистами. Но порядок, в каком совершалась эволюция, последовательность периодов не так уж интересны. Важен конечный результат. Важно то, что верхушка фашистской партии переплелась с плутократами, во многом приравнялась к ним и слилась с ними воедино...

...Эти бандиты не имеют вида апашей. Они шьют свои костюмы у лучших портных и выглядят джентльменами. У них нет в руках фомки и отмычки - у них бразды правления. Одни из них управляют государством и потому владеют капиталом. Другие владеют капиталом и потому управляют государством. Те и другие с годами перемешались между собой, сплелись воедино" (Иван Лежнев) ( 42  , сс. 14 - 15).

 "... Геринг как германский диктатор хозяйства располагает неограниченными государственными средствами для создания новых предприятий в рамках своих "имперских заводов". Кроме того, Геринг глава своих "имперских заводов" и их крупнейший акционер. Но этого мало. Как рейхсмаршал, как командующий вооруженными силами он является также крупнейшим покупателем своих изделий. Вот так выглядит на самом деле тотальный империализм, претворенная в жизнь мечта монополистического капитала: в одном лице государственная власть, военная мощь, экономическая мощь. В гордиев узел связаны владение акциями, законодательство, вооруженные силы, производство, закупка и продажа. И это чудовище, которое присосалось к народному достоянию сотней ртов, которое имеет одну голову и набивает один живот, с циничной издевкой называют "немецким социализмом"" (Петер Виден) (там же, с. 194).

После поражения фашистского блока во Второй империалистической войне сращивание государства и капитала не исчезло, возврата к капитализму 19 века не произошло. Как писали итальянские левые коммунисты, фашисты проиграли войну, но фашизм в ней победил. Он сделал свое дело, осуществил перевод буржуазного мира в его новую стадию - стадию государственно - монополистического капитализма.

Взаимозависимость капитала и государства никуда не исчезла и после так называемой  неолиберальной волны 1970-1990-х годов. Эта неолиберальная волна означала лишь совместный слом государством и капиталом "классового компромисса" прежних лет, отказ от всех уступок, вырванных у них ранее пролетариями, переход в тотальное наступление против пролетариата. Требуя отказа от социальных гарантий неимущим, капитал очень даже любит "социальные гарантии" для себя любимого, и господа буржуа поднимают истошный вопль, лишь только им покажется, что где-нибудь задеты "интересы отечественного товаропроизводителя". Поддержка и защита со стороны государства столь же нужна крупному капиталу в его конкуренции на мировом рынке, как и защита авторитетной "крыши" мелкому торговцу на базаре. Как очень правильно сказал несколько лет назад кто-то из американских журналистов, невидимая рука рынка нуждается в защите видимого кулака государства, и компания "Мак - Дональдс" может процветать лишь при условии, что ее хозяева дружат с государством, владеющим военными  самолетами "Мак - Дуглас".

Современная эксплуататорская система - это двухголовый дракон. Одна из его голов -Государство, другая - Капитал. Убить дракона можно, лишь отрубив обе его головы.

* * *

Капитализм в России не знал и того короткого периода относительно свободной конкуренции, через который прошел английский капитализм во второй половине 19 века. Тесное сращивание государства и капитала характеризует российский капитализм на протяжении всей его истории - и до 1917г., и в 1917 - 1991гг., и после 1991г.

Объясняется это вовсе не некими извечными особенностями России, не свойствами мифического "русского духа". Отличия капитализма  в России от капитализма в Западной Европе изначально были лишь количественными, и то, что эти количественные отличия превратились в качественные, объясняется исходом классовой борьбы в России в 15 - 18 веках.

Киевская Русь не отличалась каким-то особым деспотизмом и самодержавием по сравнению с современной ей Западной Европой. Это была страна вольных городов, однако, как писал крупнейший русский историк - марксист М. Н. Покровский,  "наемный сторож в городе, князь был вотчинником - хозяином  в деревне... Вопрос, какое из двух прав, городское или деревенское, возьмет верх в дальнейшем развитии, был роковым для всей судьбы древнерусских "республик". В конечном счете, как известно, перевес остался за деревней" ( 47, т. 1, с. 89). Крах Киевской Руси был обусловлен наложившимися друг на друга изменением мировых торговых путей и монголо-татарским нашествием. После этого центр народной жизни был перенесен на северо-восток.

В Московской Руси вече (хотя и оно существовало спорадически в Москве 14 века) никогда не играло такой роли, как в городах Киевской Руси, а вскоре и совсем было забыто. Однако вплоть до начала 18 века, до Петра, не прекращалась, то явная, то скрытая, борьба городского бюргерства и плебейства за освобождение от давящей пяты абсолютизма. Поражение посадских людей в этой борьбе было до такой степени, катастрофическим, что эта линия русской истории, линия борьбы предбуржуазии и предпролетариата оказалась затем почти полностью забытой. В русской литературе есть много народных и поздних, авторских, песен о крестьянских восстаниях, о Разине и Пугачеве, но лишь одно революционно - буржуазное произведение - гениальная "Песня о купце Калашникове" Лермонтова.

Решающий разгром произошел в конце 17 - начале 18 веков. Среди служащих эксплуататорам историков безоговорочно преобладает апологетическая в отношении Петра Первого позиция, преобладала она со сталинских времен и в "советской" литературе. Подобная апологетика мешает понять классовый характер общественной борьбы того времени, в результате чего советские историки "проглядели" потерпевшую поражение демократическую революцию 1682г - пик бунташного 17 века. На короткое время мелкие самостоятельные производители, обученные военной службе, - стрельцы захватили власть в столице московского царства. Здесь нет возможности рассматривать, в силу каких причин они ее затем в том же году потеряли, и власть была перехвачена либеральным крылом эксплуататоров во главе с царевной Софьей, после чего в 1689г. либеральная группа эксплуататоров была свергнута еще более хищной и алчной эксплуататорской группой во главе с Петром. Попытка стрельцов в 1698г. переиграть проигранную в 1682г. революцию была утоплена в крови, и прогрессивный тиран собственноручно рубил головы плебейским революционерам - стрельцам. После этого последовал разгром Астраханского восстания и казацко-крестьянского восстания Булавина. Ушедшие в Турцию соратники Булавина во главе с Игнатом Некрасовым стали первыми в России представителями сознательного народного республиканизма.

Все эти городские, крестьянские и казацкие восстания были борьбой мелких производителей города и деревни за освобождение от гнета абсолютистского капитализма. Но восторжествовал последний, и торжество его длится вот уже три столетия.

Именно при Петре Первом в России появляется в значительных масштабах мануфактурное производство. Однако если на немногочисленных мануфактурах предшествующего периода работали вольнонаемные работники, то Петр пожаловал русских капиталистов правом владеть крепостными и посессионными крестьянами, вслед за чем вольнонаемный труд на мануфактурном производстве надолго был оттеснен на задворки. Петровские мануфактуры в большинстве своем были построены за казенный счет, являлись государственными предприятиями, затем, однако же, подверглись приватизации, которая не вывела их из-под государственного контроля, а  всего лишь изменила его методы. Как пишет историк Е. В. Анисимов:

"Внимательно вчитавшись в условия передачи мануфактур, мы увидим, что компания не обладает правами настоящего владельца капиталистического предприятия. Она осуществляет лишь вариант своеобразной аренды, условия которой четко определяются государством, имеющим право их изменить, вплоть до возвращения в казну отданного завода и даже до конфискации построенного на своем "коште"... государство гарантирует предпринимателю владение его собственным заводом лишь до тех пор, пока тот ... будет бесперебойно поставлять в казну необходимую продукцию. В противном случае предприятие могло быть конфисковано.

Именно своевременное выполнение казенных заказов было главной обязанностью предпринимателя. И только излишки сверх того, что сейчас называется "госзаказом", он мог реализовать на рынке. Частное предпринимательство было, таким образом, жестко привязано к к государственной колеснице системой государственных заказов преимущественно оборонного значения... Вот почему впоследствии оказались тщетны попытки внести усовершенствования в примитивное производство, ибо заинтересованности в его расширении и развитии при стабильности заказов и сбыта через казну не было. Многочисленные льготы для части предпринимателей работали в том же направлении, ибо означали насильственную ликвидацию конкурентов" (1 , сс. 282 - 283).

Если мы спросим, откуда государство брало деньги, которые затем в виде платы за госзаказы отдавало капиталистам, ответ прост: у крестьянства, обдирая его налогами.

Петр Первый не случайно был любимцем русских эскплуататорских историков. Именно он создал русский абсолютистский капитализм, без особых изменений просуществовавший до 1917г., а с некоторыми изменениями существующий и по сей день.     

 Современный российский историк экономики Владимир Мау дает следующее описание экономической системы царской России:

"Прежде всего государственная власть должна была обеспечить мобилизацию денежного капитала через налоговую систему и перераспределить формируемые таким способом средства в пользу крупной промышленности, покровительствовать отечественной индустрии при помощи соответствующих средств экономической политики, изыскивать валютные ресурсы для импорта машин и оборудования, создавать благоприятные условия для притока иностранного капитала. При этом вся тяжесть подобной политики ложилась на крестьянство - оно было основным налогоплательщиком империи (80% всего населения) и давало основные экспортные ресурсы. Высокие налоги существенно ограничивали покупательный спрос крестьянства на рынке промышленных товаров, а перераспределительная активность делала промышленность относительно независимой от спроса основной массы населения. Экономические взаимоотношения между городом и деревней тем самым оказывались в значительной степени опосредствованными государственной властью, что существенно влияло на сам механизм функционирования народного хозяйства" ( 34, с.15).

Иными словами, государство являлось необходимым элементом капиталистического накопления, так как именно оно "перераспределяло" в его пользу отнятые у крестьянина средства. Капиталистической эксплуатации подвергался, таким образом, не только промышленный рабочий, но и крестьянин.

Решающая роль государства в развитии капитализма в России бросалась в глаза многим серьезным исследователям конца 19 - начала 20 веков (смог не увидеть ее только автор книги "Развитие капитализма в России" В. Ильин - будущий В.И. Ленин). Например, американский экономист Джекобсон в начале 20 века писал:    

 "Никогда, может быть, в истории человечества деятельность правительства в чисто промышленной [курсив автора] области не была столь широкой и всеобъемлющей, как за последний период русской истории. Русское правительство с помощью центрального государственного банка контролирует финансовое положение страны: оно владеет и управляет 2/3 всей железнодорожной сети и 7/8 всех телеграфов. Почти 1/3 земель и 2/3 лесов все еще в его непосредственном заведывании. Оно владеет наиболее ценными рудниками и обрабатывает в своих заводах продукты, добытые из этих рудников. Оно продает все спиртные напитки, потребляемые свыше чем 120-миллионным населением, и скупает весь спирт, необходимый для народного потребления. Русское государство, как было правильно указано, "самый крупный землевладелец, самый крупный капиталист, самый крупный строитель железных дорог и самый крупный предприниматель во всем мире""  ( 38, сс. 139 - 140).

С Джекобсоном был согласен немецкий буржуазный экономист Шульце - Геверниц:

"...Как мы видели, вся деловая жизнь в России еще и теперь зависит от инициативы министра финансов. Существующий крупный капитал обладает как раз наименьшей самостоятельностью по отношению к государству, т.к. его деятельность зачастую основана на государственном поощрении и привилегиях, как в период старого меркантилизма...

...Нигде частный банковский мир не находится в такой зависимости от министра финансов, как в России. Если последний - человек энергичный, то частные банки - просто оружие в его руках" ( 62 , сс. 399, 432).

Вообще, читая филлипики против "бюрократического капитализма" русских либералов начала 20 и начала 21 веков, убеждаешься, до какой степени современный русский капитализм не изменился сравнительно с капитализмом царской России. Так, в 1906 году известный правовед, сперва либерал, а потом марксист М.А. Рейснер писал:

"... В непостижимом ослеплении Европа не замечала никакой разницы между русским полицейским государством и правовым государством нового времени, и открывала России кредит в тех же же размерах, как Англии, Франции и т.п. И только теперь, когда русские чиновники сумели заполучить из-за границы миллиарды чужих денег, только теперь стало ясно, что в России нет частной промышленности в европейском смысле слова, нет капиталов, независимых от государственного сундука, нет потребителя, который мог бы оплатить индустриальный подъем, не существует, наконец, самостоятельного национального хозяйства, которое было бы сколь-нибудь свободно от фискального вмешательства, фискальных интересов, фискальной тирании. И нечего говорить, что безответственное и бесконтрольное чиновничество, в руки которого попали все грандиозные предприятия казны, сделало со своей стороны все, чтобы обесценить их и в финансовом, и в культурном отношении. То, что за границей служит действительной общественной пользе [ здесь у Рейснера сказывается идеализация "цивилизованного" капитализма, свойственная многим тогдашним марксистам - М.И.], у нас послужило к наполнению карманов ненасытной бюрократии, и под всеми культурными начинаниями слишком поздно обнаружились финансовый фанатизм, с одной стороны, и грабительство, с другой. Оболочка культурного производства свалилась, остался уродливый остов полицейской машины. И, страшно подумать, на ее позолоту ушли миллиарды" ( 50,  сс. 21 - 22).

Но лучше всего характер русского капитализма понимали революционеры - народники, которые, вопреки марксистской мифологии, не были закоренелыми субъективистами и идеалистами, но умели применять метод исторического материализма намного лучше русских марксистов 1890 -  х годов. 

В передовой статье Љ1 "Народной воли" говорилось "Наше государство - совсем не то, что государство европейское. Наше правительство - совсем не комитет от господствующих классов, как в Европе, а самостоятельная, для самой себя существующая организация, иерархическая, дисциплинированная ассоциация, которая держала бы народ в экономическом и политическом рабстве даже в том случае, если бы у нас не существовало никаких эксплуататорских классов. Наше государство владеет, как частный собственник, половиной русской территории; большая половина крестьян - арендаторы его земель; по духу нашего государства все население существует, главным образом, для него. Государственные повинности поглощают весь труд населения и - характерная черта - даже в карманы биржевиков и железнодорожников крестьянские гроши стекаются через государственное казначейство. Создавая и поддерживая всякую эксплуатацию, сжимая и поддерживая всю страну в своих железных когтях, подавляя всякую жизнь, мысль и инициативу, наше государство представляет что-то вроде тех сказочных чудовищ, которых умилостивливали человеческими жертвами и для борьбы с которыми нужно было особое вмешательство небесных сил" ( 36 , с.58).

Автором этой передовой статьи в "Народной воле" был Лев Тихомиров, ведущий теоретик партии "Народная воля".Судьба замечательного революционного публициста  Тихомирова кончилась очень печально. Он психически сломался в эмиграции и стал идейным ренегатом, монархистом и черносотенцем. Однако подобно тому, как жалкий конец Плеханова, Зиновьева или Бухарина не отменяет заслуг, совершенных ими в период, когда они были сильными, так и судьба Тихомирова - ренегата не лишает замечательной ценности анализ Тихомирова - революционера.

Этот свой анализ он продолжил во втором номере "Народной воли":

"История создала у нас на Руси две самостоятельные силы: народ и государственную организацию. Другие социальные группы и поныне у нас имеют самое второстепенное значение. Наше дворянство, например, вытащенное на свет божий за уши правительством, оказалось, однако, несмотря на все попечения решительно неспособным сложиться в прочную общественную группу и, просуществовав едва сотню лет, ныне совсем стушевалось, расплылось и слилось отчасти с государственной организацией, отчасти с буржуазией, отчасти так, неизвестно куда девалось... В настоящее время наша буржуазия составляет... не более, как ничем не сплоченную толпу хищников, она не выработала еще ни сословного самосознания, ни миросозерцания, ни солидарности... Наш буржуа - не член сословия, а просто отдельный умный и неразборчивый в средствах хищник, который в душе сам сознает, что действует не по совести и правде. Без сомнения, это - явление временное,... если буржуазию не подсечет в корне общий переворот наших государственных и общественных отношений. Мы думаем, что он очень возможен, и если он действительно произойдет, то буржуазия наша так же сойдет со сцены, как сошло дворянство, потому что она, в сущности, создается тем же государством.

Создается она государством отчасти вполне сознательно и преднамеренно, отчасти является как неизбежное последствие тех условий, в которые государство вгоняет народ и которые не могут не выдвигать из массы хищническое кулацкое сословие.

Вызывая появление буржуазии самим фактом своего существования,  современное государство в отдельных случаях и совершенно сознательно вытягивает ее в люди. Вспомним историю нашей промышленности. Создавались даже такие отрасли фабричного производства, которые и поныне живут только покровительственным тарифом, например, хлопчатобумажная, убившая народные кустарные промыслы. Целые княжества создавались для горнозаводчиков, и сотню лет население Урала было отдано в рабство капиталистам, не умевшим вести дело даже так, как вели дело сами рабочие, оставаясь без хозяев (при Пугачеве). Железнодорожное дело представляет у нас также единственные в мире картины: все дороги построены на мужицкие деньги, на деньги государства, неизвестно зачем раздарившего сотни миллионов разным предпринимателям.  [как видим, все это как будто сейчас сказано!] Точно также мужицкое золото лилось из пустого кармана правительства для поддержания биржевых спекуляций. Эта отечественная нежность правительства по отношению к буржуазии - факт, требующий вовсе не доказательства, а только указания, и мы указываем на него для того, чтобы лучше оттенить то обстоятельство, что у нас не государство есть создание буржуазии, как в Европе, а наоборот, буржуазия создается государством.

Самостоятельное значение нашего государства составляет факт чрезвычайно важный, потому что, сообразуясь с ним, деятельность социально - революционной партии должна принять совершенно особый характер. Россия, собственно говоря, представляет нечто вроде обширного поместья, принадлежащего компании под фирмой "Русское государство". Экономическое и политическое влияние, экономический и политический гнет здесь, как и быть должно, сливаются и сводятся к одному юридическому лицу - к самой этой компании. При таких условиях политическая и экономическая реформы становятся так же совершенно неотделимы друг от друга и сливаются в один общегосударственный переворот. Непосредственным источником народных бедствий, рабства и нищеты является государство... Современное государство действительно самый страшный, самый крупный враг и разоритель народа во всех отношениях" (там же, сс. 34 - 36).

Как видим, Тихомиров за 25 лет  до Парвуса, Троцкого и Ленина пришел к теории перманентной революции, то есть к пониманию того, что в силу срощенности русского капитализма с самодержавием русская революция будет иметь одновременно антифеодальный и антибуржуазный характер, будет революцией и против самодержавия, и против буржуазии (на языке революционеров того времени буржуазно - демократическая революция называлась "политической революцией", а революция антибуржуазная - "социальной" или "экономической"). Так что прав, еще как прав был Плеханов, когда в 1918г. говорил:

"Ленин, Троцкий и другие, 20 лет шедшие с марксистами, в сущности сделались народниками после Февральской революции. Они действуют по программе Тихомирова и следуют совету Бакунина..." ( 59, с. 364).

И действительно, все лучшее в большевизме шло не от социал-демократического марксизма, а от революционного народничества...

Вера Фигнер в своих воспоминаниях так резюмирует взгляды "Народной воли" по вопросу о роли государства в развитии капитализма в России: "В то время, как фракция "Черного передела", сохранив в главных чертах программу "Земли и воли", лишь подчеркнула в ней непосредственную деятельность в народе и необходимость организации его для экономической борьбы против буржуазии, народовольцы в основание своей программы положили начало совершенно новое. Этим началом было значение и влияние централизованной государственной власти на весь строй народной жизни. Этот элемент играл, по их мнению, громадную роль во все моменты нашей истории. Как, во времена давно минувшие, эта государственная власть разрушила федеративные начала политического строя древней России; народ, искони обращенный в податное сословие, она сделала сначала крепким земле, а затем отдала в личное рабство; создала дворянство сначала как служилый, потом как свободный от тягостей государственной службы поместный класс, а когда этот класс обнищал и захудал, а знатнейшие боярские роды к началу 18 века обеднели и вымерли, то рядом "всемилостивейших" колоссальных раздач государственных земель и казенных крестьян положила начало той крупной, знатной и богатой собственности, которую застала эпоха освобождения крестьян; так в новейшее время, освободив в 1861г. крестьян от личного рабства, та же государственная власть взяла на себя роль главнейшего эксплуататора свободного народного труда: она наделила крестьянство земельным наделом, стоящим далеко ниже крестьянской рабочей силы, обременила этот недостаточный надел такими несоразмерными платежами и налогами, что они поглощали весь валовый доход крестьянина, а во многих местах превышали доходность земли на 200% и более. Эти платежи составляли, таким образом, непомерный налог, доходивший до 40 - 50 рублей на взрослого работника.

Создав таким способом громадный государственный бюджет, 80 - 90% которого доставляется низшими классами, централизованная государственная власть употребляла его почти всецело на поддержание внешнего могущества государства, на содержание армии, флота и на уплату государственных долгов, сделанных для тех же целей, бросая лишь жалкие крохи на производительные расходы, удовлетворяющие такие насущные народные потребности, как народное образование и т.п. Такое положение вещей вполне соответствовало тому принципу, что народ существует для государства, а не государство для народа. Рядом с подобной эксплуатацией народа государством бледнеет всякая частная эксплуатация. Но, не довольствуясь этим, правительство употребляло все усилия для поддержания этой последней: как прежде оно создало дворянское землевладение, так теперь стремилось к созданию буржуазии. Вместо того, чтобы взять сторону народного хозяйства [в народнической терминологии так именовались крестьянское землевладение и кустарные промыслы], оно поддержало частных предпринимателей, крупных промышленников и железнодорожников. По свидетельству всех экономистов, за целые 20 лет со времени освобождения крестьян не было предпринято ни одной меры к улучшению экономического быта народа; напротив, вся финансовая политика правительства была направлена на создание и поддержку частного капитала; субсидии, гарантии и тарифы, все экономические мероприятия за этот период были обращены в эту сторону, и в то время как на Западе правительство служит орудием и выразителем воли имущественных классов, уже достигших господства, у нас оно являлось самостоятельной силой, до известной степени источником, творцом этих классов. Таким образом, в сфере экономической современное государство представлялось "Народной воле" крупнейшим собственником и главнейшим самостоятельным хищником народного труда, поддерживающим других, более мелких хищников...

...Государственная машина являлась при таких условиях настоящим Молохом, которому приносится в жертву и экономическое благосостояние народных масс, и все права человека и гражданина" (36, сс. 58 - 60).

Решающую роль  самодержавного государства для развития русского капитализма в России подчеркивали народнические теоретики и более позднего периода. В написанной в 1901г. статье "По поводу сорокалетней годовщины освобождения крестьян" замечательный революционер - народник Леонид Шишко, более 40 летней боровшейся за освобождение трудового народа, и прошедший путь от Большого общества пропаганды до Партии социалистов - революционеров, следующим образом рассматривал развитие русского капитализма:

"Российская абсолютная, полуазиатская монархия сумела хорошо приспособиться к самому новейшему фазису западноевропейской промышленной жизни, сумела выйти из финансового кризиса, учетверить свой бюджет и заменить свое прежнее, дореформенное хищничество и казнокрадство капиталистической формой эксплуатации земледельческого населения. Нельзя не подивиться тому искусству, с каким были пущены при этом в ход все новейшие орудия, выработанные западноевропейским промышленным развитием: железные дороги, банки, косвенные налоги и, наконец (путем покровительства крупной промышленности) машинное производство. Но все эти усовершенствованные способы эксплуатации явились у нас не результатом внутреннего экономического роста, как на Западе, а были перенесены на нашу девственную почву в качестве простых фискальных орудий; они были как бы оторваны искусственно от западноевропейской промышленной системы, чтобы служить у нас не промышленной, а чисто фискальной цели: правительственной эксплуатации народных масс. Но вместе с тем они послужили также и еще одной цели: они явились орудиями первоначального накопления для нашей нарождавшейся буржуазии, причем ту роль, какую играло на Западе в 15 и 16 веках туземное население тропических колоний, сыграло у нас только что освобожденное крестьянство...

Распашка до полного истощения почвы всех надельных и арендованных земель нашим многомиллионным крестьянством, продажа им максимального количества хлеба и сокращение им до минимума собственного бюджета - вот истинный источник финансового и военного могущества нашего пореформенного государства. Это была чисто хищническая эксплуатация прежних же народных производительных сил при помощи железных дорог и кредитных учреждений путем выколачивания податей и огромных налогов на потребление.

Промышленное развитие явилось при этом как бы побочным продуктом в непосредственной связи с внешними займами и грандиозным казнокрадством. 60-е и 70-е годы нашей пореформенной экономической жизни были, как известно, наполнены железнодорожными концессиями, колоссальным разграблением башкирских и кавказских земель и банкирскими операциями; и за это именно время целые миллиарды народных денег были пущены у нас в капиталистическое обращение, но не путем каких-либо производительных операций, а благодаря самому примитивному расхищению казны; они просто были разворованы и разошлись по карманам концессионеров и казенных подрядчиков. Другие миллиарды были приобретены нашей нарождавшейся буржуазией путем торговой эксплуатации: скупкой крестьянского хлеба и перепродажей помещичьих земель и лесов. На этой почве нещадного правительственного грабежа и полного разорения земледельческого населения и выросла наша капиталистическая промышленность. Такова ее первоначальная история, которая не могла не оказать влияние и на все ее дальнейшее развитие.

Наша капиталистическая промышленность несет в себе неизгладимые следы своего происхождения. Ее сходство с западноевропейским капитализмом во многих отношениях только внешнее. Это всего более отражается на политической физиономии нашей буржуазии. Будучи детищем или даже побочным продуктом деспотического режима, она находится в полной зависимости от всего, что касается экономической жизни; она обязана ему не только источниками своего первоначального накопления, но также и искусственным сохранением всего ее экономического существования, созданием для нее совершенно искусственных внутренних экономических условий. Нет сомнения, что и западноевропейский капитализм постоянно нуждается в государственной поддержке: охранительных пошлинах, колониальных войнах и т.д. Но несомненно также и то, что только деспотический режим способен создать и поддерживать те внутренние экономические условия, при которых процветает у нас капиталистическое производство: чтобы затрачивать миллиарды на железные дороги и казенные заказы при умирающем с голода населении; чтобы заставлять это буквально умирающее с голода население платить двойную и тройную цену за предметы первой необходимости: железные изделия, бумажные ткани, сахар или каменный уголь; чтобы при этом уплачивать еще огромные, многомиллиардные субсидии и ...премии нашим заводчикам, - для всего этого, безусловно, необходимо, чтобы земледельческая масса была лишена всякого представительства, чтобы она была политически подавлена и безгласна. При малейшем проблеске политической свободы эта чудовищная система должна рухнуть; а между тем на этой именно системе и зиждется наш капитализм...

...фактически наш настоящий государственный строй питается почти исключительно соками нашего голодающего земледельческого населения, которое и составляет его главную экономическую опору" (64, сс. 96 - 97). 

На Третьем съезде Партии социалистов - революционеров в конце мая - начале июня 1917г. правый эсер И. А. Прилежаев в своем докладе по социально - экономическому положению как о деле общеизвестном сказал:

"Наша промышленность находилась в полной зависимости от иностранных предприятий в смысле орудий производства. Наша промышленность ничего не создавала, и ее творческая мысль была чрезвычайно слабой... Еще слабее наша промышленность, вернее, класс промышленной буржуазии проявил себя в смысле социального творчества... Наша промышленность всегда жила подачками правительства, всегда жила благодаря тому, что была китайская стена покровительственных пошлин, отгораживающая ее от заграничной конкуренции. Она была тепличным растением, и с началом войны с особой силой обнаружила свои слабые стороны" ( 43, с. 190).

То, что русская буржуазия была тепличным растением, нежизнеспособным без правительственной опеки, проявилось в чрезвычайно забавном эпизоде, относящемся к последним дням существования старой буржуазии. Когда летом 1918г. в Самаре победила "демократическая контрреволюция", правые эсеры, возглавлявшие Комуч, как и подобает социал-соглашателям, решили провести денационализацию и вернуть капиталистам предприятия, экспроприированные у них самарскими максималистскими и большевистскими советами. Но не тут-то было. Денационализация столкнулась с сопротивлением ... самих капиталистов, отказывающихся получать обратно принадлежавшие им прежде предприятия. Если денационализация мелких и средних предприятий прошла без проблем, то крупные капиталисты Самары заявили, что возьмут назад свои бывшие предприятия, лишь если получат, во-первых, право увольнять рабочих по собственному усмотрению; во-вторых, возмещение убытков, понесенных во время национализации, и в - третьих, самое интересное, субсидии на особо льготных условиях и крупные казенные заказы или поставки. В результате денационализация крупных предприятий так и не состоялась (  27, сс. 128 - 129).

Как видим, самарские крупные капиталисты признали, что без государственной диктатуры, которая скрутит рабочих в бараний рог и даст крупному капиталу льготные субсидии и казенные заказы, крупный капитал в России никаких прибылей получить не может, а потому без правительственной поддержки не стоит и браться за "предпринимательство". 

Даже после того, когда песенка старых русских эксплуататорских классов была спета,  и их тени вели загробное существование в эмиграции, бывшие русские капиталисты не могли избавиться от "влеченья, рода недуга" к бывшим сановным бюрократам. Очень правый меньшевик Ст. Иванович (Португейс) написал когда-то статью "Ташкентцы за границей", где описывал монархический съезд в Париже в 1926г. - съезд, на котором русские купчины в эмиграции стояли по струночке перед бывшими урядниками и исправниками, хотя у последних давно уже не было реальной власти.  Иванович находился на крайне правом фланге меньшевиков, и в гражданскую войну занимался вербовочной деятельностью в пользу Деникина, тогда как сама меньшевистская  партия, с декабря 1917г. руководимая левым, мартовским крылом, стояла за военную защиту Советской России. Но холуйство и пресмыкательство русской буржуазии перед дворянской реакцией допекло даже ультраправого меньшевика Ст. Ивановича:

"... Торгово - промышленная группа в эмиграции в известном смысле повторила здесь [на монархическом съезде] историю русской торгово - промышленной буржуазии в самой России. И там она боялась дикого помещика, Совета объединенного дворянства и всей дворянско - бюрократической махины русского самодержавия. Но боязнь свою она не сумела превратить в законченную классово - политическую акцию. Организовавшись весьма недурно как класс против рабочих, русская торгово - промышленная буржуазия не сумела организоваться как класс против феодально - самодержавного строя. Октябризм был пределом политического радикализма компактных масс русской буржуазии, но октябризм в самой основе своей был компромиссом между новым и сравнительно молодым классом буржуазии и старым разлагающимся дворянством.

В итоге русская революция, вырывшая запоздалую могилу русскому дворянству, вырыла и преждевременную могилу русскому торгово - промышленному классу. Политическая дряблость и связанность с дворянской бюрократией русского капитализма была одной из главнейших причин трагического поворота русской революции.

Но то, что там, внутри России, было трагедией, в эмиграции превратилось в фарс. Опять представители русской буржуазии не смогли преодолеть влеченье, род недуга к союзу с дворянской реакцией. Если внутри России этот союз был преступлением против длительных интересов собственного класса [как и следует ждать от меньшевика, притом очень правого, Иванович считает непониманием русской буржуазией ее классовых интересов именно то, что было их правильным пониманием, пониманием русской буржуазией своей нежизнеспособности без опеки самодержавного государства - М.И.], то он по крайней мере давал временные выгоды: охрану от слишком больших притязаний рабочего класса. Но что, кроме демонстрации самозабвенного бескорыстия, мог собою представлять союз с реакцией в обстановке эмиграции?..." ( 17, с. 481).

Если мы провели столь обширный экскурс в историю дореволюционного капитализма в России, то сделали это с целью продемонстрировать, что зависимость русской буржуазии от государства не является следствием "70 лет коммунистического тоталитаризма" и уж тем более злой воли отдельных лиц. Русский капитализм обречен быть капитализмом бюрократическим, обречен на зависимость от самодержавного государства, и уничтожить самодержавие в России невозможно, не уничтожая одновременно капитализм. Это нужно помнить все время, оценивая перспективы "народного фронта" в современной России.

Объяснение этой особенности русского капитализма дано в замечательной работе Л. В. Милова "Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса" (см.  35). Состоит оно в том, что в силу неблагоприятных природных условий России  для нормального воспроизводства рабочей силы, если оно будет предоставлено "естественным законам рынка", требуется сравнительно высокая зарплата, что делает чрезвычайно низкой прибыль. В 17 веке, когда на немногочисленных русских мануфактурах работали вольнонаемные рабочие, их оплата включала, по мнению Л. В. Милова, не только необходимый, но и часть прибавочного продукта, что делало  мануфактурное производство для частных капиталистов просто нерентабельным (там же, с. 487). Функция петровских реформ и состояла как раз в том, чтобы согнуть работника в бараний рог, заменив вольнонаемный труд крепостным, при котором работник не только навсегда забудет о достававшейся ему прежде части прибавочного продукта, но и будет отдавать хозяину часть необходимого продукта.

С 17 века природные условия в России в данном отношении не изменились. По прежнему русский капитализм может существовать и быть рентабельным лишь при условии крайне низкой зарплаты работников. Говоря словами современного  марксиста Т. Кутха, "крайне низкая зарплата и придавленный ею рабочий класс -- единственная реальная основа "новой" российской экономики. На ней она сформировалась в 90-е годы и вместе с ней же грозится неотвратимо рухнуть" ( 25), Именно поэтому русский капитализм, как и 100, 200, 300 лет назад,  невозможен без самодержавного государства, скручивающего работника в бараний рог. "Чем самодержавнее исправник, тем кулаку легче грабить" ( 36, с.65), - так характеризовал когда-то ситуацию Н.К. Михайловский. Чем самодержавнее мент, обдирающий рабочего - таджика или молдаванина на стройке в Москве, тем легче хозяину строительной компании грабить того же рабочего.

В 1910г. Рябушинский, один из самых оппозиционных по отношению к самодержавию, и притом классово - сознательных русских капиталистов, выражал надежду, что недалек уж день,  когда купец Калашников снова выйдет на бой против опричника Кирибеевича. Подобные надежды оказались напрасны во времена Рябушинского, и нет оснований считать, что они сбудутся во времена Ходорковского. Купцу Калашникову, непокорному средневековому бюргеру, отрубили голову, если не при Иване Грозном, как думал Лермонтов, то при Петре Первом, а наследники Калашникова осознали, что под опекой опричников кирибеевичей можно получать такие прибыли, что не грех поделиться с кирибеевичами не только своей женой, но даже частью прибылей. Так что бороться с кирибеевичами досталось на долю  наследников не купца Степана Калашникова,  а его тезки - Степана Тимофеевича Разина, то есть на долю крестьянских и пролетарских революционеров...

* * *

Чтобы не быть неверно понятыми, мы должны подчеркнуть, что тесная связь капитала или государства вовсе не является исключительной особенностью России. В разных формах и в разной степени она присуща всему капитализму во всех странах и во все периоды истории. Если мы говорим здесь преимущественно о связи капитала и государства именно в России, то это объясняется темой статьи...

Кроме того, следует еще раз сказать, что в западноевропейском центре мирового капитализма взаимоотношения капитала и государства прошли три основные стадии. Сперва капитализм рос под прямым покровительством абсолютистского и олигархического государства, грабящего в его пользу крестьянство своих стран и народы колоний. Этот период охватил несколько столетий европейской истории и наиболее часто называется меркантилизмом.

Второй период занял, условно говоря, вторую половину 19 века. Именно в этот период относительная обособленность капитала и государства, "экономики" и "политики" имела наибольший характер, что и привело, как мы видели, к печальной ошибке Карла Маркса, перенесшего черты современного ему английского фритредерского капитализма на весь капитализм.

Наконец, третий период начинается где-то на рубеже 19 и 20 веков. В марксистской литературе он получил названия "империализм" или "государственно - монополистический капитализм". В этот последней стадии капитализма происходит сращивание капитала и государства, экономической и политической власти в одного двуглавого монстра.

Особенность стран зависимого, периферийного капитализма состоит в том, что из-за того, что развитие капитализма в них имело зависимый и запоздалый характер, они практически не знали второй стадии. Они не прошли через фритредерский, свободноконкурентный капитализм (сколь не была бы "свобода конкуренции" условной и относительной даже для Англии 19 века), но перешли сразу от слияния государства и капитала, характерного для раннего капитализма, капитализма эпохи первоначального накопления капитала, к слиянию государства и капитала, присущему позднему, упадочному капитализму. В результате слияние капитала и государства в странах периферийного капитализма приняло особенно чудовищный характер...

* * *

В "советский" период российского капитализма  сращивание государства и капитала достигло своего апофеоза. На какой-то период времени, с конца 1920-х до начала 1960-х годов, государство стало почти единственным капиталистическим эксплуататором. Советский Союз стал одним огромным  предприятием, принадлежащим фирме "Сталин энд Компани". Так, во всяком случае, казалось.

Машинное производство является технологическим базисом, необходимой социальной надстройкой которого является капитализм, а не какое-либо другое общество, будь оно бесклассовым или классовым. Объясняется это тем, что при машинном производстве разделение труда достигло уже такого высокого уровня, что централизованное управление производством, вполне возможное при примитивном разделении труда в аграрном обществе, становится уже невозможным, в то же время отсутствуют производительные силы, позволяющие преодолеть разделение труда или даже осуществлять настоящее централизованное управление всем сложным общественным производством - будь это централизованное управление коллективистским или авторитарным, все равно. Именно поэтому рынок является неизбежной формой организации общества, основанного на машинном производстве - хотя никогда и нигде этот реальный рынок не был "свободным рынком" буржуазной мифологии.

При невозможности настоящего централизованного управления неизбежно сохранялась автономия предприятий, а с ней - и тенденция директората вести себя как полноправные собственники предприятий, управляющими которых они являлись. Советский государственный капитализм непрерывно порождал из себя частный капитализм, тенденция к автономии предприятий разорвала бы государственную монополию на куски, не поддерживайся эта монополия методами беспощадного террора. Верховный управляющий фирмы "Сталин энд Компани" без устали рубил головы гидре частного интереса, но они вырастали снова и снова, и если можно говорить о трагедии Сталина, то она именно в том, что он вынужден был вести бой, обреченный на поражение.

Существовавшую при сталинизме экономическую систему С.С. Губанов характеризует следующим образом:

"Практического перехода от формальной национализации к реальной СССР так и не добился...После национализации система общественного воспроизводства не изменилась: как была, так и осталась фабрично - заводской с отдельным отраслевым предприятием в качестве основного звена...

Именно разрозненные предприятия составляли экономический базис советского народного хозяйства, вследствие чего он стойко сохранял частнохозяйственный характер. Направление хозяйственной деятельности предприятий в единое госкапиталистическое русло осуществлялось внеэкономически, усилиями политической надстройки...

Госкапиталистические начала поддерживала политическая надстройка, тогда как частнокапиталистические начала коренились в экономическом базисе. Ведущим звеном в советском госкапитализме выступало государство, но не экономическая система. Под советский госкапитализм так и не удалось подвести адекватный экономический базис...Короче, госкапитализм удерживался внеэкономически, тогда как частный капитализм разрастался экономически...

Госкапитализм удерживался в СССР внеэкономически, а потому постоянно и неотвратимо разлагался экономически, сдавая одну позицию за другой: в планировании, ценообразовании, централизации управления, отношении к прибыли и т.д. В итоге частнокапиталистический базис победил госкапиталистическую надстройку и вернул себе частнокапиталистическую." (11).

Если при Сталине бочка государственной монополии была скреплена обручем террора, это далеко не было следствием сталинской паранойи, но являлось необходимым условием прогресса всего российского капитализма. Чтобы поднять рентабельность всего хозяйства страны до уровня передового капитализма, нужно было пресекать попытки отдельных предприятий достичь рентабельности, чтобы осуществить первоначальное накопление капитала в стране, нужно было подавлять попытки накопления капитала частными лицами. Лишь только первоначальное накопление капитала, то есть лишение работников средств производства и превращение их в наемных рабов современной капиталистической промышленности было завершено, стальной обруч террора должен был рухнуть с государственно - капиталистической монополии в СССР, после чего ее распад стал лишь вопросом времени. Размышляя о причинах гибели Робеспьера, молодой Гегель написал: "Его оставила великая страшная сила - его оставила необходимость". Сталина тоже оставила необходимость, и победа Хрущева была неизбежной, независимо от поднятого современными сталинистами вопроса, был ли Сталин убит своими бывшими сподвижниками, как Робеспьер, или всего лишь предан ими, как Наполеон.

Частнокапиталистическое предпринимательство, подавляемое и пресекаемое, никуда не исчезло даже в героические годы сталинизма, и отчасти являлось даже официально признанным (артели, кустари и единоличники). Однако, находясь под дамокловым мечом террора, оно деградировало до уровня ремесла, самое большее, рассеянной мануфактуры. О частнокапиталистических тенденциях при сталинизме говорится в хорошей  книге Е. А. Осокиной "За фасадом сталинского изобилия. Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации":

"Легальный рынок был только видимой вершиной айсберга. Его подводную часть составлял необъятный черный рынок. Под вывесками государственных, общественных, кооперативных учреждений, под прикрытием патентов на индивидуальную трудовую деятельность, колхозной торговли, шефских отношений развивалось частное предпринимательство. Формы экономической мимикрии частного капитала, который маскировался под социалистическое производство и торговлю, были разнообразны..." ( 40, с.10).

Уже сам Сталин, заявив в 1952г. в работе "Экономические проблемы социализма в СССР" о совместимости товарно - денежных отношений с социализмом, признал невозможность подавить эти товарно - денежные отношения в СССР и - чего в упор не желают видеть сталинисты! - стал основоположником "теорий" советских рыночников, предшественником Хрущева и Косыгина. Хрущев и Косыгин всего-навсего сказали "Б", после того, как Сталин сказал "А".

Нужно подчеркнуть, что  причинная зависимость явлений была противоположной той, какой ее считают сталинистские экономисты - антитоварники. Для них победа капитализма в СССР явилась следствием ошибочной идеологии и политики Хрущева, Косыгина и Горбачева, тогда как на самом деле идеология и политика Сталина, Хрущева, Косыгина, Горбачева и прочих деятелей была всего - навсего признанием объективного факта победы капитализма в СССР.

Пока на капиталистическую экономику был надет стальной обруч, частнокапиталистические тенденции не могли перерасти известные пределы, иначе беспощадно срезались. Ситуация стала меняться в новый период государственного капитализма в России, начавшейся после смерти Сталина.

Автономия предприятий существовала как факт и при Сталине. Вот как пишет об этом в упомянутой статье С. С. Губанов: 

"...Да, формально при передаче продукции от одного предприятия другому смены собственника не происходило - зато происходила смена баланса, которая по экономическому значению ничем не отличалась от смены собственника. (курсив С. Губанова - М. И.). Формально средства производства исключались из товарооборота, а на самом деле их оборот как товаров был централизован, на баланс они ставились по стоимости, их изготовителям также возмещалась стоимость их производства...

Обособленные предприятия производили не для собственного потребления, свою продукцию они отдавали в обмен на деньги, критерием эквивалентности служила величина стоимости, производительность определялась вновь созданной стоимостью - налицо все предпосылки товарообмена. Своеобразие заключалось лишь в том, что вместо персонифицированной частной собственности использовалась балансовая, поскольку контрольный пакет акций принадлежал совокупному капиталисту, или, если угодно, совокупному акционеру. (курсив С. Губанова - М. И.)

Конструкция отношений собственности с монопольным акционером никак не в состоянии упразднить товарный характер производства. (мой курсив - М.И.)...

Подобная конструкция обладала несомненными преимуществами по сравнению с обыкновенным капитализмом...(курсив С. Губанова - М. И.) Но от обычного капитализма она отличалась только централизацией рынка, только централизацией товарообмена, только централизацией доходов, занятости, оптовой и розничной торговли, жилищного строительства, здравоохранения, образования.  Само же производство, и организационно, и экономически оставалось таким же, каким было на момент национализации: дезинтегрированным, частнохозяйственным. Никаким иным декреты о национализации и стоимостные планы сделать его не могли. Достаточно было убрать централизацию, - а именно к ней и свелась национализация, - и вся экономика вновь становилась частнокапиталистической...

...На практике советские предприятия все время работали как частнохозяйственные, с тем только отличием, что условия товарно - денежного обращения были в 30 - 50 -е годы жестко централизованными. Но централизация товарообмена вовсе не равнозначна его устранению (курсив С. Губанова - М. И.). Назначение поставщиков и потребителей, назначение цен и объемов - это не уничтожение товарообмена, а лишь его условия. В обмен на поставки предприятие получало выручку, так или иначе эквивалентную стоимости продукции...

Конкуренция переместилась на отраслевой уровень и бушевала между наркоматами и министерствами; стихия и анархия проявлялись в диспропорциях, приписках и дефицитах, притом все более и более разрушительных; инфляцию переименовали в ценовые перекосы; нищету скрывали распределением бедности на трудящиеся массы; безработица маскировалась непроизводительной занятостью; ни на миг не останавливалось и накопление "теневого" капитала. Типичные явления капитализма не исчезли, а приняли иные формы" ( 11).

Лишь только жесткая централизация товарообмена в 1950-1960-е годы начала смягчаться, как тенденция к превращению единой государственно - капиталистической монополии в обыкновенный государственно - монополистический капитализм пошла по нарастающей. Остающаяся  в распоряжении предприятий (т.е. их руководства) прибыль выросла с 27% в 1966г. до 38% в 1970г. и 44% в 1977г. ( 41).  Директора становились во все большей мере полновластными и независимыми от центра управляющими предприятий. (Ясное дело, что полностью самостоятельными и бесконтрольными они стать никак не могли, но речь идет о тенденции к децентрализации власти и собственности господствующего эксплуататорского класса). Тем самым они во все большей мере превращались в настоящих собственников предприятий, прежде принадлежавших всему их классу в целом. Ситуацию очень верно охарактеризовал бывший украинский президент Кучма, который знал ее изнутри, т.к. в 1980 -е годы был директором крупнейшего днепропетровского военного завода "Южмаш":

"К 1980-м годам советская экономика пришла закрытой, теневой и предельно - бюрократизированной - и тогда же значительная часть собственности, которая продолжала называться государственной, по сути, перестала быть таковой: многие из тех, кто сидел в партийных кабинетах и имел доступ к управлению и хозяйствованию, сделали все, чтобы стать владельцами - пусть не юридическими, но реальными, того, чем они распоряжались. Позднее советское государство уже не могло управлять всей своей собственностью" ( 26, с. 241).

Сталин в "Экономических проблемах социализма в СССР" утверждал, что рынок в Советском Союзе охватывает только предметы потребления, но не средства производства. Для любого человека, понявшего из работ Маркса, что капиталистическая система является целостной и всеохватывающей, была очевидна наивность подобного утверждения. В сталинский период рынок средств производства мерами государственной власти ограничивался, подавлялся, загонялся в тень, но не исчезал, и, как загнанная в глубь организма болезнь, разъедал государственно - капиталистическую монополию. Лишь только степень централизации управления экономикой резко ослабла, как начал бурно развиваться легальный, полулегальный и нелегальный рынок средств производства. Вот что пишет об этом старый немецкий коммунист - маоист Вилли Дикхут в своей книге "Реставрация капитализма в СССР", книге замечательной по богатству собранного материала о реальной экономической системе СССР и всего Восточного блока, но крайне  наивной по объяснению "реставрации капитализма" предательством Хрущева:

"Чтобы предоставить "инициативам" директоров как можно больший простор, "инструкции о государственных промышленных предприятиях" от 1966г. дали заводам право продавать "излишние" машины, транспортное оборудование, сырье и так далее по своему усмотрению. Таким образом, они легко могут преобразовать средства производства, данные им государством, в деньги. В Горьком и Свердловском уже в течение нескольких лет существовали рынки средств производства, куда съезжались представители предприятий со всего Советского Союза, чтобы покупать и продавать государственную собственность. В этих условиях средства производства нередко попадают во владение частных лиц, использующих их для основания "подпольных заводов"". ( 14, с. 107).

Как видим, рынок средств производства в СССР был все еще ограничен. "Частные лица" могли пока еще купить только станки и сырье, необходимые для организации "подпольных заводов", но не государственные заводы. Однако переход к купле и продаже последних был только вопросом времени. В самом деле, если можно покупать оборудование, из которого состоит завод, почему нельзя покупать сам завод?

 "Частные лица", организующие "подпольные заводы", были представители теневой, частнокапиталистической экономики, бурный рост которой пришелся на брежневский период. В. Дикхут описывает ее появление следующим образом:

"... Как мы уже неоднократно подчеркивали, новый капитализм в Советском Союзе - капитализм прежде всего государственно - монополистический. Но подъем прибыли отдельных предприятий и увеличение самостоятельности управленцев широко открыли двери для расширения незаконного или полузаконного частного капитализма. Ибо граница между законным обогащением за счет официальной прибыли и добавочным обогащением за счет незаконных, тайно извлеченных прибылей проведена не слишком четко. Только немногие управленцы упустят возможность получить дополнительные богатства благодаря своему положению. И пока это не вызывает всеобщего недовольства, новая буржуазия предпочитает закрывать на это глаза. Решительные действия предпринимаются только когда растраты и коррупция достигают таких размеров, что новые господа, контролирующие государство, чувствуют себя серьезно обманутыми или когда энергично протестует общественность" ( 14, сс. 154 - 155).

Теневая экономика существовала, впрочем и в сталинский период. Е. А. Осокина так описывает ее деятельность:

"Организаторы подпольного бизнеса скупали сырье на государственных фабриках и заводах, нанимали рабочих - надомников, затем реализовывали товары на рынке, через ларьки государственной торговли, комиссионки и пр. ... Миллионерами подпольного бизнеса становились в первую очередь работники государственной торговли - директора и заведующие складов, магазинов, баз, продавцы. Они ничего не производили, но имели доступ к товарному фонду страны, что открывало широкие возможности для спекуляции." (40, сс. 222, 224). Происходило сращивание государственной власти с подпольным капиталом - до уровня начальников главков (там же, с. 226).

Так что "теневая экономика" брежневских времен не возникла из ничего и не была невесть откуда взявшейся смертоносной бациллой, угробившей здоровую социалистическую экономику.

Оригинальный сталинистски - маоистский теоретик Е.Е. Пискун, считающий, что в 1964 - 1965гг. произошла реставрация капитализма и на смену "бонапартистскому" режиму Хрущева пришел "социал - фашистский" режим Брежнева, дает следующую весьма правильную характеристику теневой экономики:

"Огромный слой мелких собственников и мелких хозяйчиков играл существенную, но не ведущую роль в экономической жизни СССР. Он являлся только верхушкой айсберга "теневой экономики". Ее основы представлял собой господствующий государственно - капиталистический сектор. Буржуазия отчуждала методами "теневой экономики" в свою пользу продукцию крупной промышленности, формально считающейся общенародной [курсив Е.Е. Пискуна - М.И.]. В число этих методов входили:

1.     неофициальная "теневая экономика" - легально разрешенные виды экономической деятельности, в рамках которой есть неучтенная деятельность (сокрытие от налогообложения и прочее);

2.     фиктивная "теневая экономика" - приписки, хищения, спекулятивная деятельность, взяточничество, мошенничество и т.д., связанная с получением денег;

3.     подпольная "теневая экономика" - запрещенная законом экономическая деятельность (организованная экономическая преступность)" ( 46, с. 35). 

Для понимания природы "теневой экономики" в СССР нужно помнить ее основную черту - тесную срощенность с официальной экономикой - и с государственной властью. Теневая экономика не была отдельным от официальной экономики миром, но оборотной стороной официального мира. Чтобы иметь возможность заниматься незаконной экономической деятельностью, нужно было иметь доступ к средствам производства и сырью, а также - по возможности - какую-никакую, а гарантию от милиции. Поэтому деятелями теневой экономики могли быть либо руководители экономики официальной, либо люди, имеющие с этими руководителями и вообще с государственным аппаратом тесные и взаимовыгодные связи. Цеховик из незаконной частнокапиталистической экономики и совбур из официальной государственно - капиталистической экономики были не антагонистами, а подельниками - а нередко и вообще одним и тем же лицом.

Если внимательно смотреть советские фильмы 1960-1980-х годов, то поразишься, до какой степени реальные отношения людей в СССР были буржуазны. Андропов жаловался когда-то: "мы не знаем общества, в котором живем". Чтобы узнать это общество, ему необязательно было читать работы Бордиги, достаточно было подумать на досуге над смыслом комедий Гайдая и Рязанова.

Как видим, "частный", а на самом деле государственно - монополистический капитализм не был создан "реформами" Горбачева и Ельцина, но, напротив, создал Горбачева и Ельцина. Капиталу стало тесно в корсете государственной централизации, хотя этот корсет и так сильно расшатался за предшествующие десятилетия. 

"Производственные министерства и ведомства, будучи номинально органами государственного управления, на деле не имеют иных целей, как обеспечение благоприятных результатов хозрасчетной деятельности подведомственной отрасли. Это не государственные инстанции, а комитеты промышленников определенной сферы.(курсив мой - М.И.)Максимизация прибыли и денежных оборотов достигается средствами, наиболее рациональными для монополистических объединений - ограблением потребителя. Каждый реализует какой - то "экономический эффект", ввергая смежные участки в гораздо большие перерасходы" (9)

"Монополистические группировки и просто крупные хозяйственные структуры уже не могут и не хотят укрываться за изношенной партийно - государственной ширмой" ( 28, с.52)

Так произошел переход от государственного капитализма эпохи СССР к современному государственно - монополистическому капитализму. Но ведущими деятелями этого перехода были не мифические предприниматели - одиночки, а "производственные министерства и ведомства", "монополистические группировки и просто крупные хозяйственные структуры", то есть государственные монополии. "Приватизация" и "разгосударствление" привели отнюдь не к устранению решающей роли капиталистического государства в экономике, а к изменению методов осуществления им своей роли. Повторилась история с приватизацией в поздний период правления Петра Первого. Владельцы приватизированных предприятий оказались условными собственниками, и условиями приобретения и сохранения ими своей собственности были их безусловная покорность абсолютистскому государству и их выгодность для последнего.

II

Вот что пишут о способах создания крупных состояний в России 1990-х годов авторы книги "Кто владеет Россией?" Г. и Д. Черниковы:

" Сейчас действительно очень велика степень взаимопроникновения государства и финансового капитала в России...

В последние годы в России происходит гигантский бум крупнейших экономических структур. Как из-под земли вырастают объединения, по размерам богатств достигающие мирового уровня. Таких темпов роста не знала история нашей страны, да и всего мира. Тайна происхождения нового поколения ФПГ [финансово - промышленных групп] состоит отнюдь не в манипуляциях с волшебной лампой Аладина. В основе возникших богатств лежат вполне реальные, земные причины.

Богатства накоплены благодаря дерзким валютным спекуляциям в условиях "галопирующей" инфляции, когда годовые показатели роста цен превышали иногда 1000 процентов. И общество платило спекулянтам инфляционный налог, обеспечивая накопление огромных средств, изымаемых у бедных и беднейших слоев населения.

Источником богатств были огромные сделки по экспорту сырья, а также распродажа государством имущества, созданного трудами многих поколений россиян.

На первом этапе так называемой ваучерной приватизации отцы - основатели новых ФПГ благодаря щедрости государства скупили по дешевке десятки и сотни предприятий" ( 60, сс. 39 - 40).

Вот именно, "благодаря щедрости государства". Очевидно, что ни приобретение по дешевке предприятий, "созданных трудами многих поколений россиян", ни гиперинфляция, создавшая огромные состояния спекулянтов за счет "бедных и беднейших слоев населения", ни сделки по экспорту сырья, ни систематическая невыплата зарплаты - все это было бы невозможно без соответствующей политики государства. 

Современная русская буржуазия, как и буржуазия царской России, является тепличным растением, выросшим благодаря покровительству самодержавного государства и нежизнеспособным без такого покровительства. Современный русский капиталист не имеет ничего общего с капиталистом буржуазной мифологии, заработавшим свой капитал исключительно собственным трудом. Но он чрезвычайно далек и от вполне реального английского промышленного капиталиста 19 века, на накопленные праведным или неправедным путем капиталы создававшего фабрику и эксплуатировавшего только рабочих этой своей фабрики. Современный российский капиталист эксплуатирует все общество, обогащается за счет прошлых, настоящего и будущих поколений, а подобная всеохватывающая эксплуатация была бы невозможна без поддержки и покровительства государства.

Поддержка и покровительство государства являются отнюдь не бескорыстными. Государство, чиновничий аппарат само является крупнейшим капиталистом, и в 1990-е годы в ряды новой псевдочастной буржуазии могли войти либо выходцы  из государственной буржуазии, либо люди, так или иначе имеющие с верхушкой государственного аппарата взаимовыгодные контакты. Ни один советский инженер, вроде Березовского, не только никогда не накопил бы на свою зарплату средства, необходимые для создания своей империи, но и не смог бы купить предприятия у их прежнего хозяина - бюрократического аппарата, если бы этот последний не позволил бы ему это сделать. При приватизации собственность досталась либо крупным чинам государственного аппарата (наиболее яркий пример - превращение Министерства газовой промышленности в концерн "Газпром") , либо тем, у кого имелись тесные связи с государственным аппаратом и кто мог выступить в роли своего рода приказчиков при государственных чиновниках. По словам чешского дипломата Р. Сланского, "владельцами предприятий и банков стали те, кто сумел сориентироваться в новой обстановке, каким-то образом добыть себе капитал или войти в доверие к власть имущим, которые решали, что кому продать, передать и т.д." (54 ).

* * *

Как и в царской России, срощенность государства и капитала, чиновничества и капиталистов составляет определяющий признак современного российского капитализма. Много хорошего и правильного написали на этот счет российские буржуазные либералы - идеологи либо опальных экс - "олигархов", либо средней буржуазии, либо буржуазно - демократической интеллигенции.  Так, в книге А.П. Потемкина "Элитная экономика" о сращивании капитала и государства пишется следующее:

"... надо четко понимать, что наличие элитной сферы в экономике всегда привлекает, втягивает в свою среду чиновников...

Если же элитная экономика заняла, как в настоящее время в России, главенствующие позиции в народнохозяйственном комплексе, то весь бюрократический аппарат нацелен на то, чтобы попасть в эту элитную сферу.

В этих условиях неизбежно происходит сращивание финансовой олигархии с высшими слоями чиновничества. В итоге олигархия проникает в хозяйственные структуры, лоббируя там свои интересы. Бюрократия же проникает в хозяйственные структуры, навязывая им такую экономическую политику, которая выгодна чиновникам, и прежде всего с точки зрения участия в дележе сверхдоходов. В результате складывается бюрократическая система хозяйствования. Именно эту систему мы и имеем в настоящее время в России.

Все сверхмонополии управляются государственными чиновниками. Кто станет главой "Газпрома" или РАО "ЕЭС России", кто войдет в совет директоров подобных корпораций, решается на уровне правительства Российской Федерации. Министры и даже вице - премьеры с большой охотой меняют свои посты на посты в руководстве сверхмонополий. Аналогичная картина наблюдается на уровне субъектов Федерации и муниципальных образований.

В стране активно идет процесс сращивания хозяйственной и бюрократической элиты. Это ведет ко все большей бюрократизации экономики, да и социальной сферы" ( 48, сс. 18 - 19).

"Хозяйственные структуры выполняют указания бюрократии по основным вопросам хозяйственной деятельности. За это бюрократия лоббирует интересы соответствующих хозяйственных структур, которые становятся по сути монополистами в своей области. Причем, несмотря на неформальность подобных связей, они исключительно крепки. И даже смена отдельных личностей в руководстве фирм и бюрократического аппарата не нарушает отлаженных взаимосвязей, различные "серые" схемы. Высшие чиновники через оффшорные зоны, через длительную цепочку системы участия создают фирмы - держатели крупных контрольных пакетов акций монополий и даже сверхмонополий. В состав руководства монополий включаются родственники высшего чиновничества. Капиталы бюрократии вывозятся за рубеж. Оттуда они через подставные фирмы, созданные нередко при участии руководства монополий, вкладывают капиталы в эти монополии (уже как нерезиденты) и т.д. и т.п." (там же, сс. 327 - 328).

Обозреватель "Новой газеты" Андрей Пионтковский называет существующий в России капитализм "бандитски- чиновническим" и "жандармски - бюрократическим":

"Путинизм - это наивысшая и заключительная стадия бандитски - чиновнического капитализма в России, естественная и логическая мутация предшествующей ему ельцинской модели.

Это - жандармски - бюрократический капитализм с отцом нации во главе. Это замена ельцинского поколения олигархов на новых, так называемых патриотически ориентированных выходцев из спецслужб и главным образом на громадного коллективного олигарха - бюрократию и ее вооруженные отряды - силовые структуры. Мало того, что эта идеологема и порожденная ею модель поражают своим эстетическим и интеллектуальным убожеством. С этим можно было бы и примириться. Беда в том, что она абсолютно неэффективна, не снимает, а только усугубляет все родовые пороки российского капитализма - слияние Денег и Власти, их криминализацию, институционализацию коррупции.

Такая модель неспособна обеспечить ни устойчивых темпов роста, ни преодоление громадного социального расслоения, ни прорыва в постиндустриальное общество. Эта модель периферийного капитализма обрекает Россию на экономическую деградацию, маргинализацию и, в конечном счете, распад. Она не может просуществовать десятилетия, как сталинская или брежневская модель, хотя, может быть, именно в этом путинском закоулке России суждено будет потерять свой последний резерв исторического времени..." ( 44).  

Другой автор "Новой газеты", В. Илюшенко проводит аналогию современной России с Индонезией при Сукарно (и заметим, что эта аналогия не случайна, так как в обоих случаях мы имеем дело с периферийным капитализмом).Он считает, что бюрократическая буржуазия остается в современной России правящим классом.

В. Илюшенко пишет, что в Индонезии при Сукарно " "направляемой демократии" соответствовала "направляемая экономика". Главным результатом ее функционирования, писал исследователь этих процессов Нодар Симония, "был необычайно быстрый и массовый рост бюрократического капитала, т.е. капитала, формирующегося не за счет частного предпринимательства, а посредством незаконного использования государственных средств и рычагов власти".

Военные и государственные чиновники после [индонезийской] революции возглавили национализированные предприятия. Доходы от этих предприятий перешли в их собственность. Таким образом, государственный сектор экономики, разграбленный новыми владельцами, стал основным каналом первоначального накопления капитала. Те же люди, прежде всего офицеры и генералы, сумели захватить и многие частные предприятия. Довольно быстро они заняли руководящие позиции во всех административных органах. Именно в Индонезии в период "направляемой демократии" появился термин "капиталисты - бюрократы" (по - индонезийски - кабиры).

Деятельность кабиров носила хищнический и паразитический характер. Незаконные методы обогащения, прямое мошенничество, злоупотребление своим положением, широко распространенная коррупция (особенно среди армейской верхушки) превращали военно - бюрократическую касту в институт, противостоящий нации. Кабиры совершенно не были заинтересованы в демократических преобразованиях. Они откровенно саботировали аграрную реформу. Положение людей, работавших на руководимых ими предприятиях, значительно ухудшилось.

...У нас бюрократическая буржуазия тоже является правящим классом. Она тоже стала хозяйствующим субъектом и пытается установить контроль над экономикой и политикой...

...Реформаторам не удалось отделить власть от собственности, а тем более собственность от бюрократии. Она конвертировала власть в собственность, не потеряв при этом и  власти...

...трансформация тоталитарной системы в демократическую получилось ублюдочной. Произошла замена государственно - монополистической системы номенклатурно - бюрократическим государственным капитализмом. Экономическая база бюрократической буржуазии не была разрушена, и наши отечественные кабиры стали готовиться к сталинистской реставрации. Режим Ельцина с его "демократическими" закидонами их не удовлетворял. Спецоперация "Путина - в президенты" была бюрократическим (точнее - чекистски - бюрократическим) проектом, и он увенчался полным успехом..

...Черты бонапартизма, заметные еще у Ельцина, при Путине становятся вполне очевидны. При нем произошло расширение полномочий президента - не путем изменения конституции, а de facto.

Что же касается российского бюрократического капитала, то его представители входят в состав правлений многих акционерных обществ, являются директорами крупных компаний, возглавляют гигантские корпорации, прежде всего связанные с производством оружия и торговлей им. Среди них - непропорционально большое количество генералов, бывших и нынешних руководителей спецслужб.

Именно эти люди занимают ответственные посты в кремлевской администрации, парламенте и ведущих ведомствах. Именно они, являясь по существу олигархами, инициировали так называемую антиолигархическую кампанию. Это богатые люди, но они хотят стать еще богаче, отняв собственность у тех, кто ведет успешный бизнес, создавая миллионы рабочих мест, а к тому же заинтересован в формировании полноценной демократии и гражданского общества. Между тем бюрократический капитал заинтересован в прямо противоположном - в формировании полицейского государства нацистского типа" (18).

Мы еще увидим один эпизод, показывающий, как Ходорковский в середине 1990-х годов создавал "демократию и гражданское общество" в России. Пока продолжим рассмотрение того, как понимают существующую в России социально - экономическую систему левобуржуазные аналитики из "Новой газеты". По мнению  В. Бренделева и А. Ягодкина, эта система соединяет "крайние черты капитализма и коммунизма":

"В России создается принципиально новая, неизвестная человечеству социально - экономическая система, сочетающая в себе крайние черты капитализма и коммунизма одновременно. Бешеный неолиберализм (в смысле непопулярных мер и свободы "приближенного" капитала) и полная власть государства над "равноудаленным" бизнесом в одном флаконе! Администивно - командный рынок! Как если бы трудовые армии Льва Троцкого создавали прибавочную стоимость семейному клану господ Ротшильдов" ( 3).

Когда В. Бренделев и А. Ягодкин говорят, что подобная система является "принципиально новой, неизвестной человечеству", они лукавят, или, в лучшем случае, проявляют присущее специалисту буржуазного общества невежество, столь же, как и когда приплетают не к месту "трудовые армии Льва Троцкого". Только в буржуазных учебниках политэкономии капиталистическая эксплуатация основана исключительно на экономическом  принуждении, а прямое порабощение относится к древним дорыночным временам. Рабы Гаити и Виргинии, создававшие прибавочную стоимость своим плантаторам из европейских нуворишей, могли бы просветить в понимании истинной природы капитализма современных либералов в той же мере, как и посессионные (т.е. прикрепленные к заводам) рабочие, создававшие прибавочную стоимость русским олигархам 18 века - всем этим демидовым, строгановым и разумовским.

Итак, мы видим, что система современного русского капитализма не отличается принципиально от русского капитализма до Великой революции 1917г. По прежнему капитал многим - множеством нитей переплетен с государством, а буржуазия - с чиновничеством.

Возникает вопрос: кто является ведущей, господствующей стороной в этом блоке? Служит ли государство, чиновничий аппарат частному капиталу, или можно говорить скорее об обратном: псевдочастный капитал служит государственному аппарату? Какая группа буржуазии доминирует: государственная или частная?

Для марксистов такой вопрос не стоит. Для них очевидно, что государство - это инструмент господствующего класса, господствующим классом является буржуазия, под буржуазией марксисты привыкли понимать только частную буржуазию, значит, государственный аппарат служит буржуазии, а Путин - Березовскому и Ходорковскому. Если в реальности дело поворачивается так, что слуга отнимает собственность у хозяев, а их самих изгоняет из страны или сажает в тюрьму, то тем хуже для реальности.

Один из запоздавших на 110 лет паладинов марксизма, Гачикус в своей работе "Анти - Бугера", критикуя теорию ГПРК, согласно которой собственность - не вещь, а возможность управления одними людьми трудом других людей, иначе говоря, власть, не придумал ничего лучшего, как сослаться на критику Марксом мелкобуржуазного демократа Гейнцена, в котором Гачикус усмотрел предшественника ГПРК:

"В работе "Морализирующая критика и критизирующая мораль" Маркс цитирует мелкобуржуазного публициста Гейнцена:

"Я ничего не могу сделать, если г-н Энгельс и другие коммунисты настолько слепы, что не видят, что власть господствует и над собственностью, и несправедливость в отношениях собственности поддерживается одной лишь властью... Я называю глупцом и трусом всякого, кто враждует с буржуа из-за его приобретения денег и оставляет в покое короля с его присвоением власти"

Ну чем не бугеринская концепция об "управлении"? С той только разницей, что Бугера заменил слово "власть" на слово "управление".

      Маркс пишет, разоблачая Гейнцена:

"... "Власть господствует над собственностью".

      Собственность, во всяком случае, тоже представляет собой своего рода власть. Экономисты, например, называют капитал "властью над чужим трудом".

      Итак, перед нами два вида власти: с одной стороны - власть собственности, т.е. собственников, с другой стороны - политическая власть, власть государственная. "Власть господствует и над собственностью". Это значит: собственность не имеет в руках политической власти, и последняя даже издевается над ней, например, посредством произвольного обложения, конфискаций, привилегий, стеснительного вмешательства, бюрократии в промышленность и торговлю и т. п.

      Другими словами: буржуазия ещё не конституировалась политически как класс. Государственная власть ещё не превратилась в её собственную власть. Для стран, где буржуазия уже завоевала себе политическую власть, где политическое господство является не чем иным, как господством класса буржуазии над всем обществом, а не отдельного буржуя над своими рабочими, для таких стран утверждение г-на Гейнцена теряет свой смысл. Неимущие, конечно, ничего общего не имеют с политическим господством, поскольку последнее принадлежит непосредственно собственности..."  (8)

Гачикус, как и следует ожидать от настоящего теоретика, столь увлечен написанием своих работ, что не имеет времени внимательно читать чужие, даже если это работы не нелюбимой им ГПРК, а любимого им Маркса.

Маркс и не думает отрицать, что "собственность представляет собой тоже своего рода власть". Более того, он соглашается с Гейнценом, что "власть господствует над собственностью", но ставит это утверждение Гейнцена в конкретно - исторические рамки, которыми, как думал Маркс, ограничивается справедливость данного утверждения:

"Это значит: собственность не имеет в руках политической власти, и последняя даже издевается над ней, например, посредством произвольного обложения, конфискаций, привилегий, стеснительного вмешательства бюрократии в промышленность и торговлю и т. п.

      Другими словами: буржуазия ещё не конституировалась политически как класс. Государственная власть ещё не превратилась в её собственную власть".

Иными словами, Маркс считал, - и именно в этом состояла его ошибка, - что подобное подчинение частной буржуазии, "собственности" - "политической власти", т.е. государственной бюрократии, присуще только отсталому, неразвитому, капитализму, и что по мере развития капитализма "собственность", частная буржуазия поставит себе на службу государственную власть.

Гачикусу достаточно почитать хотя бы "Новую газету", чтобы услышать, как неолигархическая буржуазия, а равным образом обиженная часть "олигархической" буржуазии волками воют от "произвольного обложения, конфискаций (вспомним судьбу "Юкоса"!), привилегий, стеснительного вмешательства бюрократии в промышленность и торговлю и т.п." Будет ли Гачикус утверждать, что все это происходит от неразвитости русского капитализма?

На самом деле, фритредерский капитализм, капитализм свободной конкуренции был не типичным случаем капитализма, как предполагал Маркс, а незначительным по историческим масштабам и кратковременным эпизодом, затронувшим лишь несколько стран и продолжавшемся лишь несколько десятилетий. Но даже для этого периода утверждение, будто частная буржуазия непосредственно осуществляла политическую власть, является крайним упрощением.

Ни в викторианской Англии, ни в кайзеровской Германии государственный аппарат не контролировался непосредственно промышленной буржуазией. Этот аппарат рекрутировался  из  старой аристократии. Бесспорно, что и английская аристократия, и прусское юнкерство во второй половине 19 века обеими ногами стояли на буржуазной почве. Столь же бесспорно, что они должны были считаться с интересами промышленной буржуазии. Но считать Бисмарка всего лишь наемный слугой буржуазии, а не вождем капиталистического общества - значит впадать в примитивное марксистское упрощенчество.

Гениальное упрощенчество было отличительной чертой марксизма. Некогда в этом была его сила. Указание, что государственный аппарат вовсе не является воплощением мирового духа или слугой народа, а защищает  интересы эксплуататоров, разоблачало государственнические иллюзии, пропагандируемые эксплуататорами, и способствовало пониманию истинных отношений. Ошибка марксизма состояла в том, что эксплуататоры отделялись от государства, и капитал и государственная власть, две стороны одной реальности, противополагались друг другу как два отдельных, хотя и связанных явления. Недоучитывалась самостоятельность политики государства.

Эту самостоятельность следует понимать в самом прямом и грубом смысле. Не может быть и речи о возврате к государственническим представлениям, будто государство способно отстаивать некие надклассовые общенациональные интересы. Критика государства должна быть, по сравнению с марксизмом, радикализирована, углублена до самых корней.

Марксисты старых времен, начиная с самих Маркса и Энгельса, если и признавали самостоятельную роль государственной власти, то лишь для периодов равновесия классовых сил, создав теорию бонапартизма. Мы не видим надобности подвергать здесь эту теорию специальной критике, поскольку это уже было сделано товарищем А. Здоровым в его замечательной работе "Государственный капитализм и модернизация Советского Союза" (см. 16, сс. 66 - 71).

Государство не является некой нематериальной субстанцией, а представляет вполне материальный аппарат управления и принуждения, состоящий из вполне реальных людей, занимающих вполне определенное место в исторически конкретной системе производства и обладающих вполне материальными интересами. Этот бюрократический аппарат является не слугой господствующего класса, а частью господствующего класса, причем в ряде случаев (от Инкской Империи до Советского Союза) эта часть практически полностью совпадает со всем господствующим классам. Чиновничество служит в первую очередь не интересам частной буржуазии, а своим собственным интересам, хотя не может не считаться и с интересами частного капитала. То, что интересы чиновничества - это интересы эксплуататоров, среди революционеров нет надобности доказывать. 
Классическая марксистская схема, по которой существуют лишь частная эксплуатация и частная буржуазия, уже привела когда-то одного из лучших марксистов - Льва Троцкого к полному непониманию строя, возникшего в СССР. Сохранение ошибочных марксистских концепций с логической неизбежностью заставляет их сторонников, если они хотят быть последовательными, пойти по пути Д. Якушева и поддержать "прогрессивного борца с олигархией" Путина. Если же большинство марксистов испытывает естественное отвращение к подобному выводу, им не остается ничего другого, как отложить в сторону социально - экономическую теорию марксизма и ... поддерживать "прогрессивного борца с тиранией" Ходорковского. Теоретической основой единственной революционной позиции - позиции Третьего Фронта - может быть лишь наша концепция, доказывающая, что государство и капитал срослись в двухголовую гидру и что убить это чудовище можно, лишь отрубив мечом пролетарской революции обе его головы.

* * *

Вот что писал о исторической трагедии марксизма, обусловленной непониманием самостоятельного характера государственной эксплуатации, современный обществовед В. П. Макаренко, замечательная книга которого "Русская власть" представляет собой единственную появившуюся в научных кругах России за последние 15 лет критику марксизма, сделанную на высоте критикуемой теории:

"Каждый человек, избравший социальную науку своей профессией, стоит перед выбором: с кем быть - с богатыми или бедными, с кем познавательно и морально солидаризоваться? Аристотель предпочел быть учителем Александра Македонского и не захотел посмотреть на мир с точки зрения угнетенных. Самый выдающийся философ античности положил свой кирпич в громадное здание угнетения массы рабов. Таким же был выбор Платона, Фомы Аквинского, Макиавелли и почти всех основных фигур в истории общественной мысли. Фигуры, подобные Карлу Марксу, редко появляются в истории социальной и философской мысли.

Маркс тоже мог стать "учителем Александра Македонского". Достаточно было проявить чуть больше житейской ловкости и изворотливости, чтобы перед ним открылись двери лучших европейских университетов. Однако он предпочел другой выбор и другую судьбу. Голодал с многочисленным семейством долгие годы на чужбине. Единственный сын умер у него на руках, так как у одного из самых выдающихся умов 19 века не было денег на доктора. Все это происходило потому, что Маркс вполне осознанно сделал неаристотелевский выбор и повел себя иначе, нежели толпы интеллигентов, на протяжении столетий стремящиеся жить под крылом у властвующих, богатых и сильных. В этом смысле жизненный выбор Маркса остается недосягаемым образцом для большинства современных теоретиков, а его теория содержит большую долю истины о сущности буржуазной социально - экономической системы. Именно по этой причине марксизм стал главным теоретическим источником для тех направлений социальной мысли 20 века, которые критически относятся как к капитализму, так и к "реальному социализму". Данный потенциал марксизма не должен быть утрачен всеми направлениями социальной мысли.

Ни одна из социальных теорий современности не содержит больше истины о природе экономической эксплуатации, чем теория Маркса. Однако он допустил фундаментальную теоретическую ошибку и оказался недостаточно радикальным историческим материалистом. Источник социальных противоречий и конфликтов Маркс усматривал только в экономике, а политику и массовую культуру рассматривал как их отражение. Так, он считал государство комитетом по управлению делами буржуазии и держанию в узде борьбы экономических классов. И если государство порождает социальное угнетение, то лишь потому, что представляет интересы наиболее сильного класса. Отсюда вытекает, что государственная власть есть способ согласования интересов противоположных классов, а не образования новых социальных конфликтов, тогда как политика - лишь надстройка над антагонистической экономикой. Другими словами, Маркс пытался..., но так и не смог освободиться от культа государства и связанных с ним этатистских иллюзий. Именно по этой причине [здесь сам В. П. Макаренко впадает в исторический идеализм. Разумеется, этатистское направление возобладало в "советском государстве"не из-за ошибок Маркса, а потому, что именно оно было адекватным мировоззрению господствующего в СССР класса - государственной буржуазии - М. И.] этатистское направление юридической и политической мысли стало ведущим направлением в советском государстве, а сегодня подкрепляется мощной традицией русского этатизма.

Однако тезис о том, что государство есть лишь надстройка, представляющая интересы частной собственности, является ложным, поскольку государство есть организационная надстройка, представляющая интересы класса властителей. Правда, на протяжении целых столетий европейской истории власть была отделена от собственности, поэтому ошибка Маркса была исторически обусловленной. Но по мере развития капитализм преобразовался в систему, в которой одни и те же люди располагают средствами насилия и средствами производства, а кроме того, и средствами идеологической манипуляции, из-за чего государственный капитализм преобразуется в социализм. [ "Социализмом" В. П. Макаренко называет существовавшее в СССР и ему подобных странах общество, эксплуататорский и классовый характер которого он прекрасно осознает. Спорить о правомерности такого словоупотребления мы с ним здесь не будем. - М. И.] И только по мере этих преобразований ошибка великого мыслителя из чисто теоретической стала основанием идеологической мистификации марксизма...

Трагедия марксизма состоит в том, что он возник как продукт гениальной чувствительности его творца по отношению к социальной лжи и несправедливости. Поэтому марксизм как интеллектуальную традицию невозможно обойти в науке об обществе. Однако в результате ряда исторических обстоятельств марксизм стал средством идеологического оболванивания трудовых масс, которым, как предполагал основоположник, должен служить. Этим и определяется его социальная роль в 20 веке.

В рамках современного классового общества народные массы образуют единственную социальную категорию, которая подвергается одновременно экономической эксплуатации, политическому угнетению и идеологической обработке со стороны класса тройного господства. Из-за этого развитая и завершенная народная социальная утопия вынуждена обнаружить тройное угнетение и противоположность интересов народа и частной собственности, власти и идеологического доминирования". (32, сс. 133 - 135, 137).

Отметим, что понятие "народная социальная утопия" В.П. Макаренко использует совершенно не в том смысле, как буржуазные идеологи:

"...к существенным аспектам социальной действительности в экономической сфере относятся те, которые определяют подчинение рабочего деспотии профессионального разделения труда, а подобное подчинение вытекает из конфликта между экономическими классами. Основной интерес непосредственных производителей заключается в контроле над средствами производства, а их производный интерес состоит в описании причин данного подчинения и определении условий, при которых оно может быть ликвидировано. Тем самым социальная истина соответствует интересам трудового народа. Эта интеллектуальная традиция охватывается понятием "народного знания" и включает все попытки рассмотрения общества и социальной структуры с точки зрения социальных низов - трудящихся масс...

...в бунтарских проповедях, речах и литературе содержится значительная доля истины об экономической структуре общества. Социальная утопия угнетенных классов представляет такой образ общества, который включает реальные факты и сущностные характеристики данной социальной системы и на этом основании дает идейную санкцию классовой борьбы угнетенных с угнетателями. Механизм идеологии есть стремление к социальной лжи, а механизм утопии направлен на раскрытие противоположности классовых интересов". (там же, сс. 131 - 132)

Возникает вопрос: почему Маркс оказался недостаточно радикальным историческим материалистом в своей теории государства, и какова будет теория происхождения и природы государства, созданная радикальным, последовательно проведенным историческим материализмом?

* * *

Среди приверженцев марксизма имели место две теории происхождения государства. Одна из них идет от Руссо, другая - от исторического материализма. Согласно Руссо сперва возникает общественное неравенство, деление общества на богатых и бедных, потом богачи для обуздания бедняков создают государство. Такое понимание было присуще советским школьным учебникам, в силу чего автора данной статьи в период  его обучения в школе мучил вопрос: если нам говорят, что в СССР не существует эксплуататорских и эксплуатируемых классов, почему у нас существует государство?

Руссо был строго логичен в своей теории по той простой причине, что считал, будто "естественные человеки" были изолированными индивидами и жили по одиночке, индивидуальными семьями. Ясное дело, что с течением времени одни из этих одиночек богатели, другие, напротив, разорялись (хотя как мог разориться первобытный человек, если естественные богатства были под боком, - это вопрос), и, в конце концов, разбогатевшие индивиды ощутили надобность в охраннике с большой дубинкой. Для марксистской теории, подчеркивавшей тот факт, что первобытный Робинзон - не более чем миф 18 столетия, и что на самом деле первобытные люди жили общинами, возможность появления в этих общинах разбогатевших тайком от коллектива индивидуев представляла неразрешимую загадку, от которой отделывались словами, что подобные индивидуи богатели постепенно. Еще Гегель ехидничал по поводу таких "объяснений" возникновения какого-либо явления тем, что оно "развилось постепенно". Гегель писал, что такое "объяснение" как раз не объясняет, как это явление возникло, но предполагает, что оно существовало всегда, только раньше было очень маленьким.

Откуда взялись, в самом деле, в первобытной общине, излишки, доставшиеся богачам? И почему эти излишки были присвоены богачами, а не были поделены поровну между всеми общинниками, после чего вся всемирная история пошла бы совсем не так, как она шла на самом деле - пошла бы прямым ходом от первобытного коммунизма к развитому коммунизму, минуя стадию классового общества? Вот какие вопросы задает сторонникам теории о происхождении классов благодаря появлению невесть откуда взявшегося прибавочного продукта Корнелиус Касториадис:

"Если мы знаем, что с определенного момента становится возможным существование эксплуататорских классов, то спросим себя: почему оно становится необходимым? Почему излишек не поглощается незаметно и постепенно растущим благосостоянием всего племени, почему он не превращается в составную часть минимума потребления рассматриваемого коллектива? Если не считать крайних случаев, то существовали ли когда-нибудь общества, вынужденные обходиться биологическим минимумом? Возможно ли определить "биологический минимум" и найти человеческое сообщество, занятое только поиском пищи? Не было ли во времена палеолита и неолита моментов фантастического роста производительности труда (которые еще требуют своего анализа) и, следовательно, уровня жизни? Но почему параллельно этому процессу не возникло разделения общества на классы в собственном смысле этого слова? Не проглядывает ли за всем этим образ людей, только и ждущих момента, когда уровень производительных сил позволит им эксплуатировать друг друга? Тогда они бросаются друг на друга в борьбе за власть, победители становятся господами, а побежденные - рабами. Но не соответствует ли этот образ капитализму 19 века, и как его примирить с описанием ирокезов и германцев, во всем проявлявших благородство и человечность, о которых даже Энгельс отзывался с таким уважением?" ( 21 , с. 170).

Касториадис задает вопросы, но не дает на них ответа. Он вообще силен в критике устаревших положений марксизма и слаб в своей собственной теории. Ответа на задаваемые им вопросы нужно искать не у него.

При жизни Маркса и Энгельса первобытные и раннеклассовые общества были изучены мало. Как на самом деле происходило образование классов, эксплуатации и государства, наука знала очень плохо. Именно поэтому Энгельсу оставалось только воспроизвести в более или менее усовершенствованном виде теорию Руссо.

С тех пор историческая наука изучила огромное количество фактов, относящихся к первобытному и раннеклассовому обществу. Историки, в первую очередь историки, использовавшие метод исторического материализма (В.П. Илюшечкин, Ю.И. Семенов и другие) установили подлинную картину возникновения классов и государства. Эта картина отнюдь не соответствует схеме Руссо и ... Гачикуса.

"Собственность порождает политическую власть"(8), - заявляет Гачикус сразу вслед за приведенной им марксовой критикой Гейнцена. На самом деле, все было наоборот: власть породила собственность. 

Согласно теории исторического материализма, классовое общество представляет собою систему разделения труда, а решающим разделением труда является разделение труда на организаторский и исполнительский. При первобытном коммунизме из-за простоты производственных процессов и обусловленной ею легкости управления ими еще нет социального разделения труда, еще не существует обособленной от трудовой массы  организаторской группы. В тех случаях, когда для какой-либо трудовой операции (охоты на мамонта, например) требуются какие-либо координаторские функции, осуществляющие их люди либо осуществляют их явочным порядком, не имея никакой принудительной власти и действуя убеждением и личным авторитетом, либо избираются только на время данной операции. По ее завершении  они в обоих случаях вливаются в ряды своих соплеменников. Они не обладают еще властью, не считаются стоящими над племенем начальниками.

С ростом численности племени и усложнением производственных процессов ситуация меняется. Управление перестает быть простым делом, с которым запросто справляется сходка общинников. Возникает необходимость в особом организаторском слое, работой которого является управление трудом всего племени. Появление такого организаторского слоя  ведет к увеличению производительности труда племени. Не неизвестно откуда появившийся прибавочный продукт создал деление общества на классы, а социальное разделение труда привело к появлению прибавочного продукта. После этого общество встало на путь, откуда нет возврата назад, к первобытному равенству, поскольку подобный возврат мог быть лишь упадком и деградацией и был бы крайне непрочным, поскольку любой прогресс, любой рост численности племени и любое усложнение его трудовых операций с роковой неизбежностью восстанавливали социальное разделение труда и идущее вслед за ним деление общества на классы.

Социальное разделение труда, возникновение слоя профессиональных управленцев - вождей и жрецов - было не завершением, а началом возникновения эксплуатации, классов и государства. Это возникновение заняло огромный период истории человечества - переходный период от доклассового к классовому обществу, период, социальные битвы которого дошли до нас преимущественно в мифологических преданиях, т.к. письменность только возникала.

Вождь и жрец не могли сразу превратиться из избираемых и контролируемых слуг племени, сильных не принудительной властью, а личными умом, смелостью и инициативой, в полновластных господ над рядовыми общинниками. Их естественная тенденция к упрочению своих полномочий и к узурпации власти всего племени не могла не встречать сопротивление рядовых общинников. По причине медленности социальных процессов в ту эпоху, социальные бои уходящей в прошлое первобытной коммунистической демократии с идущими ей на смену монополистами социальной власти заняли не одно тысячелетие.

Итог этих боев по глубинной сути был одинаков. Вождь и жрец согнули рядового общинника, стали над ним полновластными господами. Носители организаторского труда стали эксплуататорами, носители  исполнительского труда - эксплуатируемыми.

Схема Руссо, Энгельса и Гачикуса неверна. Не собственность породила власть, а власть породила и порождает собственность.

Но не менее ошибочна и схема сторонников теории насилия, теории происхождения классов в результате завоевания. Томас Пейн, объяснявший возникновения классов и государства тем, что после захвата какой-либо страны шайкой разбойников главарь шайки становился королем, а другие разбойники - феодалами, ошибался не меньше, чем и Руссо, хотя ошибался по-другому.

Государство возникло как результат социального разделения труда, как итог выделения организаторского слоя  в обособленную и стоящую над обществом группу. Этот организаторский слой был руководителем процесса производства, организатором общественного хозяйства. Не частнособственническая экономика обуславливала политику, и не политика изменяла по своему произволу экономику, а экономика и политика были слиты воедино. Власть одних людей над другими возникла в самом производственном процессе. 

Вообще говоря, обособление экономики и политики как двух относительно самостоятельных сфер было присуще только западноевропейскому капитализму 19 века, да и то не столько тому капитализму, каков он был в реальности, сколько его превратному отображению в буржуазных идеологиях. Экономическая эксплуатация невозможна без насильственной власти над эксплуатируемыми, а политическая власть невозможна без господства над хозяйственным процессом. Экономика и политика - не две обособленные сферы, а две стороны жизни эксплуататорского общества (при этом нельзя забывать и про равно необходимую третью сторону - идеологию), отделение их друг от друга возможно лишь в плохой научной абстракции.

Слияние власти и собственности в раннеклассовом обществе прослеживается методом этимологии. В арабском языке есть слово мульк, которое сейчас имеет 2 разных значения - "власть" и "собственность", некогда же обозначало нераздельную власть-собственность. В украинском языке собственность называется власнicть.

Отнюдь не частная собственность создала государство. Первой формой эксплуатации была государственная эксплуатация, первой формой эксплуататорской собственности - государственная собственность. Это верно не только для древнего Египта или древнего Китая, но и для западных обществ.

Если мы посмотрим на способ эксплуатации крестьян - общинников в ранней Киевской Руси, то увидим отнюдь не бояр, сидящих в своих частных вотчинах. Князь со всей "дружинушкой хороброю", то есть с эксплуататорским государственным аппаратом, собирает прибавочный продукт в форме дани. Затем этот прибавочный продукт делится между эксплуататорами по их месту в государственной иерархии: больше всех князю, поменьше - воеводе, еще меньше - боярам, еще меньше - рядовым дружинникам. Лишь с 12 века бояре и дружинники обзаводятся частными вотчинами (см. 16, с. 20).

Даже в Каролингской Франции "граф" был королевским чиновником, аналогом русского губернатора, и лишь после распада монархии Каролингов тогдашние губернаторы приватизировали в свою пользу власть и собственность.

Власть и собственность, государственный аппарат и эксплуататорский класс, политическое подавление и экономическая эксплуатация в раннеклассовых обществах были слиты воедино. Вычленение частной собственности из государственной, обособление политики и экономики, насилия и хозяйства было длительным процессом, занявшим тысячелетия. При этом нужно помнить:

1). В докапиталистических обществах подобное вычленение частной собственности из государственной всегда было очень неполным и неустойчивым.

2). Даже при свободноконкурентном западноевропейском капитализме второй половины 19 века обособление капитала и государственной власти имело весьма условный характер.

3). При современном упадочном капитализме государство и капитал сливаются воедино. Как пишут товарищи из ИКТ, "организация эксплуатации пролетариата перестает быть делом хозяев предприятий и работников, она становится делом государства и тысяч новых механизмов, призванных регулировать, управлять, постоянно оберегать ее от революционной опасности, используя систематическое и разнообразное подавление"  ( 19, с. 17).

* * *

Из общетеоретических работ сторонников исторического материализма, в которых возникновение деления общества на классы объяснено социальным разделением труда, кроме произведений крупнейшего после Маркса теоретика исторического материализма А.А. Богданова, следует обратить внимание на книгу ГДРовского марксиста - диссидента Рудольфа Баро "Альтернатива в Восточной Европе" ( 67 ). Эту книгу известный троцкистский теоретик Эрнест Мандель назвал когда "важнейшей со времен "Преданной революции" Троцкого теоретической работой, написанной в странах, где капитализм был уничтожен" ( 70, S. 94).

На самом деле, Баро как теоретик копнул намного глубже, чем Троцкий. Троцкий видел в советской бюрократии регулятора распределения, Баро понял ее роль как организатора производства. Четкое понимание им происхождения классов из разделения труда и понимание сущности социализма как уничтожения разделения труда ставит его на голову выше большинства последователей Маркса:

"...Переходная стадия между коммунизмом и развитым классовым обществом, которая первоначально была  пройдена "вперед" [от первобытного коммунизма к классовому обществу], а сейчас должна быть пройдена "назад" [от классового общества к коммунизму], в обоих случаях характеризуется специфической функцией государства, которое вырастает непосредственно из социального разделения труда и кооперации. Принадлежащие государству производительные силы уже не являются - или еще не являются - общественными, и именно это представляет специфическую характеристику обеих эпох...

Первый правящий эксплуататорский класс в истории вырос непосредственно из потребностей процесс производства и воспроизводства - в форме касты жрецов. Этот процесс был опосредствован не товарным производством и частной собственностью, а скорее, крупномасштабной кооперацией и управлением ею...

Если класс, связанный с частной собственностью, был уничтожен или стал бессильным, тогда более ранний элемент разделения труда на умственный и физический [ на самом деле - на управленческий и исполнительский, так как управленческий труд - в первую очередь - волевой, а не умственный - М.И. ] снова возникает как автономный фактор классообразования, и это продолжается до тех пор,  пока воспроизводится разделение труда. Как и в более раннюю эру, власть возникает из "знания", знания не только природы, но и самого общества... Прежде всего мы должны со всей ясностью понять, что правление умственных работников - одна из древнейших исторических реалий - и она далека от того, чтобы быть превзойденной...

Социальное неравенство укоренено в разделении труда, в самих структурах технологии и кооперации...

Закон разделения труда лежит в основе классового деления...

Отчуждение заключается в самом разделении труда. Неверно сводить его к товарному фетишизму...

Основание классового общества в разделении труда находится в основе всех позднейших формаций [классового общества]...

Всякий, кто владеет политической властью, автоматически владеет властью распоряжаться относительно большими частями прибавочного продукта... " ( 67,      , рр. 67, 70, 77, 120, 140, 142, 143, 385).

Если утопические социалисты были предшественниками первого этапа исторического материализма - марксизма, то Баро заслуживает быть причисленным к предшественникам его второго этапа - коллективизма. С гениальными утопистами Сен-Симоном и Фурье его объединяет глубина теоретических прозрений и наивность практических реформистских рецептов.

Баро не был первым, кто понял возникновение нового эксплуататорского общества в СССР как результат невозможности преодолеть разделение труда на организаторский и исполнительский при существовавшем тогда уровне развития производительных сил. Существовавшая во Франции в 1930-е годы группа "Коммунистическая Левая" - откол от троцкизма, куда входил австрийский революционер Курт Ландау, убитый позднее сталинистами в Испании, писала в 1933г.:

"Процесс, путем которого советская бюрократия превращается в новый правящий класс, это классический процесс узурпации, который создает социальные различия из простых функциональных различий. Различие между функциями руководства и функциями исполнения находится в основании исторического возникновения всех классов: бюрократическая узурпация воспроизводит в новых условиях узурпацию, посредством которой военный вождь первобытного племени превратился в феодального сеньера, а средневековый мастер - в капиталистического хозяина" (  69, рр. 33 - 34).

Ясность понимания данного вопроса этой забытой левооппозиционной группой потрясающа (тем более, что она не отличалась подобной ясностью понимания других вопросов) и намного превосходит теорию Троцкого, согласно которой советская бюрократия возникла не как организатор производства, а как всего - навсего регулятор распределения...

 Также следует вспомнить замечательного украинского революционера 20 века Ивана Майстренко, который,  подводя в своих воспоминаниях "История моего поколения" итоги своей жизни и своих идейных исканий, писал:

"Общественный способ производства состоит не только в уничтожении частной собственности и даже не только в уничтожении государства как монопольного собственника средств производства, но и в ликвидации деления производителей на организаторов и исполнителей в производстве (в условиях государственной собственности - на технократов и рабочих) - когда рабочие сами становятся организаторами производства и когда исчезает противоположность между умственным и физическим трудом. Искусственно, декретами, этого не достигнуть. Поэтому ленинская и маоистская "декретная" ликвидация этого не добились..." (31, с. 405).

Если уж зашла речь о предшественниках нашей концепции, то нужно сказать и о нескольких домарксистских социалистах, считавших, что "собственность - это власть".

Олигархический характер английского капитализма первой трети 19 века, его сращивание с государственным аппаратом имел своим следствием тот факт, что плебейское радикальное движение Англии того периода своим главным врагом считало не промышленного капиталиста, а чиновника, помещика и банкира. Понимание отдельными мыслителями плебейского радикализма взаимоотношений власти и капитала было более глубоким, чем понимание последующего школярского марксизма.

Чарльз Холл, которого Ю.И. Семенов называет "врачом и оригинальным мыслителем", в своей изданной в 1805. работе "Влияние цивилизации на народы европейских государств" писал:

"...лишь такая собственность на вещи, которая обеспечивает господство над человеческим трудом, может рассматриваться как богатство. Таким образом, богатство есть такая собственность, которая дает власть над трудом человека и позволяет им распоряжаться; а следовательно, есть власть; и именно в этом и только в этом состоит окончательное решение проблемы... Группа людей, которая владеет совокупностью таких вещей, которые составляют богатство, распоряжается и управляет трудом тех, которые ничем этим не обладают" (52, с. 180). Как отметил Ю.И. Семенов, "таким образом, Ч. Холл понимает собственность не как вещь или сумму вещей, а как отношение между людьми, проявляющееся в их отношении к вещам" (там же).

Если наибольшая оригинальность взглядов Чарльза Холла состояла в понимании собственности как власти, то Пирси Рейвнстон создал организаторскую теорию происхождения классов. Ю.И. Семенов так излагает идеи Рейвнстона:

"Выделив два класса - производительный и непроизводительный, П. Рейвнстон ставит вопрос об их происхождении.

По его мнению, все началось с того, что люди были слишком слабы, чтобы обойтись без начальства. А избранные народом начальники и должностные лица со временем узурпировали жизненные источники страны и приобрели политическую силу. Экономическая и политическая сила всегда идут рука об руку. Завладев политической силой, властители все больше и больше начали давить на труд. В их руках оказался весь сбереженный труд, т.е. капитал. Так возник господствующий класс, а все остальные члены общества стали работать на него. Таким образом. П. Рейвнстон одним из первых, если не первым, развил концепцию генезиса классов, которая затем получила название организаторской и до сих пор имеет многочисленных сторонников" ( 52, сс. 181 - 182).

Если  из Англии вернуться в Россию, нужно обратить внимание на теоретиков революционного народничества. Русская действительность наглядно, грубо и зримо убеждала в решающем характере государственной власти для обеспечения капиталистической эксплуатации. Сращивание капитала и государства легче было увидеть Кропоткину и Тихомирову в царской России, чем Марксу в Англии 1860-х годов. Поняв эту взаимозависимость государства и капитала, народники показали, что были не только самоотверженными революционерами, но и глубокими мыслителями. Они первыми исследовали общество периферийного капитализма, и спор их с русскими марксистами 1890-х годов шел совсем не о том, есть ли капитализм в России или его нет и быть не может, а о том, каков этот капитализм, не о том, происходит ли развитие капитализма в России, а о том, как и за счет кого оно происходит.

Крупнейший народнический теоретик Н.К. Михайловский с четкостью и ясностью, не уступающими "Немецкой идеологии" понимал, что сущность социализма состоит в уничтожении разделения труда.

Вообще говоря, критическое переосмысление теории революционного народничества необходимо для современного революционного социализма, и уроки революционного народничества должны войти в будущую теорию и практику революционной борьбы пролетариев с таким же правом, как и уроки марксизма и анархизма...

В своих конкретных исследованиях даже революционеры - марксисты бывали вынуждены убеждаться, что собственность - это не вещь и не застывшая субстанция, а отношения между людьми, поддерживаемые силой государственной власти. В своей "Истории русской революции" Л.Д. Троцкий, рассказав о подъеме крестьянского движения летом 1917г. и о бессильных потугах помещиков противодействовать ему, пустился в следующие замечательные рассуждения:

"И тем не менее за эти угрожающим парадом имущих классов не было серьезной силы. А сила собственности? - возражали большевикам меньшевики. Собственность есть отношение между людьми. Она представляет огромную силу, доколе пользуется всеобщим признанием, которое поддерживается системой принуждения, именуемой правом и государством. Но ведь в том-то и была суть положения, что старое государство сразу рушилось, и все старое право оказалось поставлено массами под знак вопроса. На заводах рабочие все более сознавали себя хозяевами, хозяин - непрошеным гостем. Еще менее уверенно чувствовали себя помещики в деревнях, лицом к лицу с угрюмыми и ненавидящими мужиками, далеко от власти, в существование которой помещики, за дальностью расстояния, первоначально верили. Но собственники, лишенные возможности распоряжаться собственностью и даже охранять ее [ иными словами, утратившие власть - М.И.], переставали быть подлинными собственниками, а становились испуганными обывателями, которые не могли оказать своему правительству никакой поддержки, ибо более всего нуждались в ней сами. Уже очень скоро начали проклинать правительство за его слабость. Но в лице правительства они лишь проклинали собственную слабость" ( 57, т. 1, сс. 207 - 208).

В эпоху революции действия масс убедили марксиста Троцкого, что собственность - не вещь и не метафизическая субстанция, а социальная возможность управления, и что когда эта социальная возможность управления исчезает, когда эксплуататорская собственность перестает поддерживаться силой государственной власти, собственность стремительно рушится. Но когда революция закончилась, когда государственная власть снова встала на защиту эксплуататорской собственности (то, что государственная собственность - это не общественная собственность, а разновидность частной собственности, поскольку принадлежит не обществу, а бюрократическому аппарату - должно быть известно всем, кто знаком с работами Маркса 1840-х годов), тогда эта ясность понимания исчезла, и Троцкий стал рассматривать собственность как метафизическую субстанцию, независимую от совокупности общественных отношений. Этим он и отрезал для себя возможность правильно понять классовую природу СССР.

* * *

Теперь мы вернемся к анализу современного российского капитализма и рассмотрим роль в нем пресловутых "олигархов".

Слово "олигархи" мы не случайно взяли в кавычки. "Олигархия", как известно, означает "власть немногих", российские же крупные частные капиталисты, которых принято называть "олигархами", реальной властью никогда не обладали. Как сказал в интервью "Новой газете" бывший запмред Совмина РСФСР и министр в ельцинском правительстве Евгений Сабуров:

"... У нас никогда не было настоящих олигархов. Олигархи - это богатые люди, которые благодаря деньгам захватывают власть. Называть олигархами изгнанного из страны Березовского, разоренного Гусинского - просто смешно. То, что с ними произошло, как раз и свидетельствует, что они настоящими олигархами - то и не были. Ну, бегали по кабинетам, старались влиять..." ( 51 ).

Эти псевдоолигархи были всего лишь назначенными приказчиками чиновничьих кланов, и их крах произошел именно после того, как они, зазнавшись, забыли, кто подлинный хозяин (не забывшие, вроде Потанина или Мордашова, процветают и до сих пор). Известный буржуазный журналист Е. Киселев сказал о крупных русских капиталистах:

"Многие из них, по сути дела, не бизнесмены, а чиновники, назначенные государством следить за государственной собственностью, переведенной в разряд частной...Они по любому поводу бегают в Кремль, не могут предпринять ни одного самостоятельного шага, мало-мальски ответственного решения без того, чтобы не сбегать, как они говорят, "в высокую стену", проконсультироваться" (22).

Обозреватель "Новой газеты" Андрей Пионтковский так охарактеризовал героя - мученика народнофронтовской оппозиции М. Ходорковского:

"... тот же Ходорковский был одним из тех, кто в бурный период первоначального накопления капитала был назначен сверхбогатым российской бюрократией...

...Олигархический капитализм в русском исполнении - это такая его модель, в которой крупнейшие бизнесмены могут функционировать и умножать свои состояния благодаря административному ресурсу, т.е. своим связям в коридорах власти, а бюрократия процветает и обогащается, обкладывая данью бизнесменов" ( 45).

Уже известный нам бывший пресс - секретарь Ельцина Павел Вощанов так охарактеризовал переплетение интересов частного капитала и чиновничества:

"...весь российский бизнес, от очень крупного до едва видимого... и по сей день всеми своими нервами и сухожилиями связан с большими и малыми столоначальниками. Они - его защита, они - выразители его политических устремлений" (7а).

Поскольку мы ссылаемся в основном на работы авторов левобуржуазного направления, для полноты картины не лишним будет привести оценку подлинной природы "олигархов", сделанную публицистом национал-патриотического, правоконсервативного толка. Речь идет о статье Константина Крылова "Электрический пес", повествующей о Чубайсе и опубликованной в газете ветаранов спецназа КГБ "Альфа", называющейся "Спецназ России":

"В период с 1992 по 1997 годы практически вся сколько-нибудь значимая собственность в России перешла в частные руки. На конец 1997г. в федеральной собственности осталась 131 тысяча предприятий. Это составляло 5% от общей численности зарегистрированных юрлиц. При этом известное выражение "собственность была распродана за бесценок" является мягким и неточным. Правда состоит в том, что специально назначенным людям дали (иногда за просто так, иногда за символические деньги) очень много собственности, точнее говоря, переписали ее на их имена. Никто из них ничего не "заработал"; деньги "выписывались по ведомости" или в чуть более сложном варианте сливались через несложную бумажную конструкцию. А для того, чтобы собственность не слишком сильно прирастала к назначенным хозяйчикам, были введены правила игры, подразумевающие, что любого собственника можно "обанкротить" или устроить "маски - шоу" (то есть прийти с вооруженными людьми и собственность захватить).

Эти "собственники", которых лучше назвать грабежмейстерами, не имели ни малейшего намерения что-то производить, да и не умели это делать. Первое, что делал очередной "приватизатор" на доставшемся заводике, - продавал оборудование (обычно по цене лома), выдирал все медные кабели и розетки (это тоже шло в лом), освободившиеся помещения сдавал (если было кому). Рабочих обычно не увольняли - зачем, если можно просто не платить зарплату?

Разумеется, "жить на что-то надо". Небольшому количеству особенно отличившихся грабежмейстеров было позволено стать так называемыми олигархами - то есть заниматься эксплуатацией остатков советских мощностей для того, чтобы выкапывать и выкачивать из земли всякие ценные штуки и потом продавать их на Запад" ( 24).

Крылов, как и следует ожидать  от "патриота - государственника", не задается вполне естественным вопросом - а кто же это назначал хозяйчиков, кто и зачем переписывал на их имя собственность, кто и зачем позволил олигархам сплавлять на Запад "остатки советских мощностей"?

Все это сделало столь любимое русскими патриотами - государственниками российское государство, т.е. государственный аппарат, чиновничество. Именно оно, при всем своем показном патриотизме, получило больше всего выгод от приватизации и "превращения России в сырьевой придаток Запада", а пресловутые "олигархи" реально были лишь назначенными приказчиками подлинных хозяев капиталистической России.

Нужно подчеркнуть, что если патриотическая российская бюрократия занялась распродажей сырьевых богатств России, то делала  это она отнюдь не из бескорыстной ненависти к русскому народу и бескорыстной любви к Западу. Она хотела получить как можно больше прибылей в как можно короткий срок, а получать огромные прибыть посредством организации передового высокотехнологического производства она не могла - по причине переполненности современного мирового рынка. На  мировом капиталистическом рынке Россия могла занимать лишь полупериферийные позиции, т.е. могла выходить на этот рынок как в первую очередь экспортер нефти и газа. Русской государственной буржуазии оставалось лишь принять к руководству подобное положение вещей, и распродавать "остатки советских мощностей".

При этом свои собственные выгоды, иначе именуемые "государственным интересом", русская государственная буржуазия блюсти умела. Она на пушечный выстрел не подпустила иностранный капитал к месторождениям российских нефти и газа - основному источнику своего собственного богатства и могущества.

Крылов очень красочно описывает, как российская государственная буржуазия на корню задушила возникшее было при Горбачеве мелкое частное предпринимательство, не желая обрести в его лице опасного конкурента:

"...Как ни странно, конец "перестройки" с его ублюдочным "кооперативным движением" и прочими прелестями, был временем куда большей экономической свободы, чем то, что настало после "приватизации". Этой самой экономической свободы - в том примитивно - экономическом смысле, чтобы дали торговать помидорами и шить шубы и за это не били и не отнимали деньги - хотели миллионы людей. Они не стали защищать советский строй только потому, что рассчитывали избавиться от безумного Горбачева и потерявших разум "начальничков". При этом всем было понятно, что это сопряжено с большими потерями. Чихать, думал народ, потом все отстроим... Потому что руки у нас из нужного места растут, просто по этим рукам всегда били. Получилось нечто совершенно иное.

Прежде всего, получившие власть "либералы" пресекли всякое подобие честной конкуренции. По рукам ударили со страшной силой, причем с двух сторон.

Сначала наше "реформаторское правительство" сделало всякое честное частное занятие практически невозможным без титанических усилий по "налаживанию отношений" с чиновниками, число коих возросло неимоверно: при совке их было вчетверо меньше.  Принимаемые законы сводились к одному: сломать нарождающийся народный бизнес. Например, "разрешительный", а не "уведомительный" порядок регистрации юр. лиц ( читай: необходимость собирать вороха бумаг и платить взятки) был принят по личному распоряжению Чубайса. Кстати, в России лицензируется полтораста видов "бизнеса", а во Франции, считающейся насмерть зарегулированной - только шесть. Вот и весь "либерализм".

Одновременно были выращены, оснащены и пущены в ход бандюки... Это было сознательной государственной политикой [ интересно иногда проговариваются наши государственники! Хорошо государство, сознательной политикой которого является выращивание и использование бандюков! -М.И.], главным моментом которой было почти официальное прекращение государством функций исполнения правосудия: убивать стало можно, все серьезные преступления стали "нераскрываемыми по определению", судебная система под предлогом "демократизации" стала работать на бандитов - не на конкретных, а как на "класс" и т.п." ( 24).

Крупная государственная буржуазия разгромила как потенциального конкурента мелкий частный капитализм, пресекло возможность роста капитализма снизу. Повторилась история петровских времен, когда самодержавное государство разгромило и подчинило мелких самостоятельных производителей. Вопреки марксистским догмам, капитализм вырос не из мелкотоварного производства, а из разгрома и порабощения этого мелкотоварного производства абсолютистским государством. У истоков капитализма стоит не мелкий самостоятельный труженик - собственник, а Большой Начальник с Большой Дубинкой и при нем какой-нибудь ротшильд или березовский на посылках...   

Рассматривая теневую экономику в СССР, мы уже говорили, что в сколь-нибудь крупных масштабах заниматься незаконной частнопредпринимательской деятельностью в Советском Союзе могли только либо руководители легальной экономики, либо их доверенные лица. Сырье, оборудование, рабочая сила считались собственностью государства, поэтому распоряжаться ими, предоставлять их для подпольной частнокапиталистической экономики могли только те, кто обладал властью над ними в официальной государственно - капиталистической экономике.

Когда созревшие под опекой единой государственной монополии концерны и хозяйственные группы сломали эту опеку, как цыпленок - защищавшую его прежде, но теперь ставшую тесной скорлупу, при дележе бывшей собственности всего своего класса разные хозяйственные и политические группы этого класса - государственной буржуазии, трансформирующейся в государственно - капиталистическую буржуазию, строго - настрого следили за тем, чтобы сколь-нибудь крупные куски прежней государственной собственности не достались посторонним. Несмотря на разглагольствования либералов и вопли патриотов, иностранный капитал так и не был подпущен к лакомым кускам бывшей советской экономики - прежде всего не был допущен в сколь-нибудь значительных масштабах к самой прибыльной отрасли - к добыче нефти и газа. При приватизации все досталось своим, посторонние ничего не получили. Чтобы захватить что-либо прибыльное при приватизации, нужно было либо входить в чиновничий аппарат, быть причастным к государственной власти, либо находиться с этой властью в отношениях взаимовыгодной дружбы. В последнем случае мы и имеем дело с феноменом "назначенных миллионеров".

Когда-нибудь после победы пролетарской революции новая Коммунистическая Академия (а до нее - новая ВЧК) еще займется на документах основанным изучением происхождения крупных капиталов и взаимоотношения этих капиталов с властью. До тех пор мы можем пользоваться только свидетельствами буржуазных журналистов. Один из таких журналистов, Михаил Казаков, в своей статье об Умаре Джабраилове, появившейся три года назад в любопытной газете "Стрингер", писал:

"... Умар Джабраилов - ведь это один из "назначенных КГБ" миллионеров, выпестованный Пятым управлением КГБ вместе с А. Тарасовым, Г. Стерлиговым, Б. Березовским, В. Гусинским и многими другими. Умар Джабраилов - это талантливейший воспитанник генерала Филиппа Бобкова, крестного отца всего столичного бизнеса...

... и А. Тарасов, и Г. Стерлигов тоже вышли из-под крыла Ф.Д. Бобкова, и не сумели сохранить доверенного им "в управление" добра..." ( 20).

Если зададут вопрос, а почему, к примеру, генерал КГБ Бобков занялся выращиванием тарасовых, стерлиговых, березовских и джабраиловых, а не стал "олигархом" сам, наивность подобного вопроса будет понятна, если задать аналогичный вопрос: зачем персидскому царю, или его сатрапу, то бишь губернатору, было собственнолично пускаться в хлопотные занятия торговлей, если для этого дела был купец, которого царь или сатрап, обладавшие властью, принуждали поделиться львиной долей приобретенного. Купец при этом внакладе не оставался. Он обдирал крестьянина, и мог делать это лишь при условии, что опирался на сильную царскую власть.

Кроме всего прочего, подлинные хозяева современного буржуазного общества, подлинные обладатели власти - а тем самым собственности - не могут и не будут заниматься сами многими коммерческими операциями из разряда международных экономических афер - не будут не столько из брезгливости, сколько из нежелания внешнеполитических осложнений, - а потому и перепоручают подобные дела своим приказчикам. Зачем царю самому делать то, что за него сделает купец?

Национал-патриотический экономист М. Делягин так охарактеризовал отношения частного капитала и  государства(а государство, как мы помним, это в первую очередь, аппарат насилия и принуждения, т.е. решающая роль в государстве принадлежит  "силовым структурам"):

"Возник симбиоз либеральных фундаменталистов, отбирающих деньги у населения в пользу бизнеса, и силовой олигархии, отбирающей эти деньги у бизнеса для непроизводительного потребления" (12).

Это определение не вполне верно. Не только частный капитал отбирает деньги у населения и делится награбленным с полицейским государством, но и это последнее отбирает непосредственно деньги у трудящегося населения и передает в той или иной форме часть награбленного частной буржуазии. Однако от перемены мест слагаемых сумма не меняется, и каковы бы не были формы симбиоза государственной и частной буржуазии, их неразрывный союз остается фактом.

В художественной форме подлинные отношения между государственным аппаратом и "олигархами" были изображены в фильме "Олигарх". Достоинства этого фильма были уменьшены романтическим финалом, выражавшим не реальную действительность, а грезы настрадавшихся от гэбэшного контроля "олигархов": современный купец Калашников перестрелял - таки из автомата всех опричников кирибеевичей. В жизни подобные романтические истории не известны. Другой фильм на ту же тему - сериал "Бригада", "герои" которого, привлекательные и обаятельные бандюганы, при всей своей показной независимости, работают на ФСБ, переправляющую через их каналы наркотики в Западную Европу...

Причиной краха Березовского и его соратников стало, в том числе, чересчур хорошее усвоение ими марксизма. Березовский возомнил, что при русском капитализме и вправду частный капитал является хозяином страны, а чиновники всего лишь мальчики на побегушках, что "крупный капитал нанимает президента так же, как менеджера корпорации". Вместо того, чтобы изучать популярные учебники марксистской философии, ему лучше было бы получше ознакомиться с подлинной историей капитализма в России, начиная с Петра Первого. Это избавило бы Березовского от чрезмерных иллюзий о собственном значении и показало бы ему, что крупный капитал в России силен лишь поддержкой государственной власти, и что стоит ему лишиться этой поддержки, как все его кажущееся могущество разлетается в прах.

Неустойчивость могущества крупнейших русских капиталистов, зависимость их процветания от хороших отношений с государственным аппаратом - вот что бросается в глаза при изучении истории капитализма в России за последние 15 лет. Где гремевшие в начале 1990-х годов Артем Тарасов и Герман Стерлигов? Где знаменитые олигархи середины 1990-х годов Виноградов и Смоленский? Где, наконец, Гусинский, Березовский и Ходорковский? Все их призрачное величие рассеялось как дым, стоило им вызвать серьезное неудовольствие государственной власти.

Г. Явлинский писал в 2002г. в своей программной статье о российской экономике в "Новой газете", что правящими в России группами являются те, кто имеет "реальный контроль над теми или иными ресурсами - хозяйственными территориями, объектами инфраструктуры, трудоспособным населением и денежными средствами" и что при этом "главным признаком наличия контроля над ресурсами является физическая возможность способствовать или препятствовать их использованию в целях получения дохода. При этом основанием для контроля является не столько юридически оформленное право собственности на них, сколько возможность принуждения в отношении тех, кто не признает права группы на соответствующий контроль" ( 65), то есть основанием для "контроля над ресурсами" является власть. Явлинский, в отличие от Гачикуса, понял, что реальная собственность, реальная возможность управления объектами, опирается не на юридическое право собственности, а на "возможность принуждения", т.е. на силу, - и , таким образом, приблизился, сам того не зная, к историческому материализму.

В современной России реальными собственниками являются зачастую не те, кто числится ими на бумаге. Если крупный капиталист имеет меньше половины акций предприятия и если не имеет при этом других козырей, он не является собственником данного предприятия на 20% или на 40%, он не является им вообще. Социальная возможность управления предприятием ему не принадлежит. Если у него больше половины акций и при этом хорошие отношения с государственным аппаратом, он является реальным собственником - но только до тех пор, пока сохраняет эти хорошие отношения с государственным аппаратом. У групп из государственного аппарата, благодаря наличию у них власти, есть подобная социальная возможность управления, они являются реальными собственниками предприятия в куда большей степени, чем его юридические собственники.

Подобная ситуация не могла не вызывать недовольство у частной буржуазии. Это недовольство не проявлялось в эпоху вакханалии всеобщего разграбления 1990-х годов, тогда возможность сказочного обогащения благодаря "щедрости государства" заставляла не особенно досадовать, что за подобную "щедрость" с государством, т.е. с  бюрократическим аппаратом, приходится делиться. Однако пир всеобщей растащиловки закончился, наступили серые капиталистические будни, и многие "олигархи", уверовавшие в марксистски - либеральные догмы, что при капитализме обязательно правят частные капиталисты, и в горячке позабывшие, кто на самом деле слуга, а кто хозяин, возомнили себя подлинными хозяевами и стали выражать недовольство, что с опекунами из госструктур приходится слишком многим делиться. Тут - то опекуны из госструктур и указали им на их подлинное место, власть напомнила, кто в стране хозяин.

Обиженные и оттесненные олигархи стали переходить в оппозицию. В одном из рассказов Салтыкова - Щедрина крепостная служанка мечтала "ужо придет день, и не я барыне, а барыня мне будет на ночь пятки чесать". Точно так же опальные олигархи пустились в фантазию, как хорошо было бы, если бы наступила доподлинная демократия, и государственный Левиафан принялся бы служить частному капиталу. Подобные настроения нашли выражение в упомянутом выше фильме "Олигарх". Самозваные потомки купца Калашникова принялись похваляться, что еще свернут шею опричнику Кирибеевичу. Пошел разговор даже о надобности "буржуазно - демократической революции в России" - лишь бы эта революция была "бархатной" и "оранжевой" и привела бы лишь к смене правящей верхушки, а не к социальному перевороту.

Но наивны надежды на то, что Степан Калашников и впрямь может встать из могилы. Слишком многим благополучие современной российской буржуазии обязано небескорыстной щедрости и неусыпным заботам современных опричников, чтобы эта российская буржуазия и впрямь вышла против них на смертный бой. Вот помечтать, что "придет день, и не я барыне, а она мне, пятки чесать будет", - на такие мечтания русская буржуазия способна.

Российские опальные "олигархи" пожали то, что посеяли. Они разбогатели благодаря покровительству государственной власти, и рухнули, потеряв эту поддержку. Они разбогатели за счет нищеты и страданий народа - так нечего удивляться, что народ не встал на их защиту.

Защитница Ходорковского, "Новая газета", спросила нескольких подписантов заявления, одобрявшего его осуждение, о причинах их поступка. Заметим, что заявление это было подписано представителями элитной интеллигенции. Одна из подписантов, режиссер и художественный руководитель театра "МодернЪ" (именно так!) Светлана Врагова, рассказала следующую любопытную историю:

"В 1995г. банк "Менатеп" занял здание по адресу: Колпачный переулок, 4, где раньше были школа и горком комсомола, а мой дом находился во дворе по этому адресу. Когда я была на даче, автоматчики "Менатепа" ворвались в мою квартиру и дочиста ее ограбили. Мне и моему мужу сказали больше там не появляться. Я осталась на улице без отцовской библиотеки, без единого платья, просто без дома, в котором выросла и который обожала. Какое-то время жила у подруги, жила в театре. Адвокаты не брались за мое дело, брат орал на меня: "Не лезь, тебя убьют!". Я позвонила в Guardian, Chicago Tribune, Los Angeles Times, потому что накануне этих событий театр "МодернЪ" с триумфом выступил в США и о нас помнили. Не знаю, повлияли ли как-то эти звонки, но однажды в 8 утра мне позвонил человек, извинился и сказал, что за счет банка мне будет куплена другая квартира. После долгих переговоров мне купили квартиру на Пречистенке, но я ее не люблю и не могу так жить. У меня осталась травма на всю жизнь.

Позже мы встретились с Михаилом Борисовичем в Кремле. Тогда он извинился передо мной. Но, послушайте, если они могли поступить со мной, известным человеком, то что они могли сделать с другими?" ("Новая газета", Љ 46 (1071), 30.06 - 03.07. 2005).

Вот именно. Если опричники из "Менатепа" могли безнаказанно осуществить вооруженный захват квартиры "известного человека" из элитарной интеллигенции, то что они вытворяли с теми, кто не мог пожаловаться в американские газеты. Уж им -то точно не купили квартиры на Пречистенке за счет банка.

Какой-то диссидентский поэт писал: "Воры мне милей, чем кровопийцы". На самом деле "вор" - капиталист может делать свое дело, только опираясь на поддержку "кровопийц", вроде вышеупомянутых автоматчиков из "Менатепа" или же автоматчиков из какой-либо организации государственного бандитизма.

 Так что, будь частный капитал хозяином государственной власти или ее слугой, конец у них будет один. Как в стишке Брехта, где, не выдержав, наконец грабительства разбойничавших на пару помещика и его слуги

"И тогда крестьяне повесили их

На одной веревке тугой.

Хотя один был господин,

А второй - его слугой".

* * *

Вместе с опальными олигархами и недовольными чиновничьим всевластием средними буржуа в оппозицию ушли буржуазно - либеральные политики и идеологи, известные в России под наименованием "демократов". О них и пойдет речь дальше.

Российские "демократы" эпохи перестройки были непосредственными продолжателями диссидентского движения 1960 - 1970-х годов. И "демократы" - перестроечники, и подавляющее большинство диссидентов (исключая маргинальное в диссидентстве демократически - социалистическое течение  Раисы Лерт , Петра Абовина - Егидеса и Вадима Белоцерковского) были чрезвычайно странными "демократами". Народ они считали испорченным десятилетиями "коммунизма" быдлом, которое надлежит загнать в рынок железной рукой пиночетовской диктатуры. Антибюрократическая революция, единственно с помощью которой народ мог разрушить эксплуататорский государственный аппарат СССР и установить свою власть, была не целью деятельности мнимых демократов, а страшной угрозой, единственное спасение от которой заключалось в том, чтобы завлечь в демократию саму правящую номенклатуру, соблазнив ее привлекательной перспективой обмена власти на собственность. К подлинным демократам - русским революционерам 19 века - диссиденты и перестроечники относились с нескрываемой ненавистью, зато к русским царям, к Столыпину, к белым генералам, наконец, к Франко и к Пиночету - со столь же нескрываемым восторгом.

Причина столь антидемократического мировоззрения "отцов русской демократии" проста. Они были не демократами, а либералами, а это - как показал некогда Чернышевский - очень большая разница. Демократ стоит за власть большинства, за власть трудящегося простонародья. А так как трудящееся большинство не может иметь политическую власть, будучи лишено власти экономической, подлинный демократ не может не быть социалистом.

Либерал, в противоположность демократу, стоит за свободы и привилегии богатого и образованного меньшинства. Поскольку привилегии богатого меньшинства не могут сохраняться в условиях, когда власть принадлежит неимущему большинству, либерал является непримиримым противником подлинной власти народа. Современный либерал не против процедур мнимой демократии, но лишь в том случае, если они ведут к тому, что эксплуатируемое простонародье голосованием за эксплуататоров выражает согласие быть эксплуатируемым и далее. Если же это простонародье захочет и в самом деле установить свою власть или хотя бы станет сопротивляться "непопулярным мерам", тогда ... тогда нет такого Пиночета, к которому испуганный либерал не воззвал бы за помощью. Подобные настроения господ либералов с бесподобной наивной откровенностью выразил белоэмигрантский поэт 1920-х годов дон Аминадо:

И кто поручится, что верен идеал,

Что будет человечеству привольно?

Где мера сущего? Грядите, генерал!

На десять лет - и мне, и вам довольно!

Либеральная буржуазия и либеральная интеллигенция не любят абсолютизм, как слуга не любит господина, но исторический опыт многое множество раз показал: если нужно выбирать между абсолютизмом и народной революцией, либералы всегда выбирают абсолютизм.

При всем при том нужно помнить, что и диссидентское движение, и демократическое движение перестроечных лет никогда не были однородными. Безраздельно господствовала либеральная тенденция, однако всегда присутствовали, хотя и  придавленные ею, настроения плебейски - пролетарского протеста:

"Министрам, вождям и газетам не верьте!

Вставайте, лежащие ниц!

Видите, шарики атомной смерти

У мира в могилах глазниц.

Вставайте!

Вставайте!

Вставайте!

О, алая кровь бунтарства!

Придите и доломайте

Гнилую тюрьму государства!" (Юрий Галансков).

Среди низового актива демократического движения 1989 - 1991 годов было немало рядовых интеллигентов, ИТРов и даже рабочих, проникнутых здоровой классовой ненавистью к правящим "комунякам" и искренне верящих, что победа частного капитализма приведет к крушению власти этих "комуняк" и к установлению настоящего народовластия, причем частный капитализм непременно будет "народным капитализмом" и при нем все станут капиталистами.

То, каким оказался частный капитализм на самом деле, стало для подобных буржуазных идеалистов чудовищным кошмаром. Приватизация не вернула собственность народу, а узаконило принадлежность этой собственности номенклатуре. Капитализм оказался не "народно - демократическим", а чиновничье - олигархическим, а у власти остались прежние "комуняки". Номенклатура, узаконив свое обладание собственностью, и не подумала отказаться от власти, не в пример лучше многих марксистов вроде Гачикуса зная, что без власти собственность превращается в ничто.

Наивные и честные мелкобуржуазные демократы оказались в состоянии глубокого похмелья. Но им некого было винить в своих бедах, кроме самих себя. Они были идеологами мелкой буржуазии советского государственного капитализма, а мелкая буржуазия обречена на то, что плоды ее победы достаются не ей, а крупной буржуазией. Страх перед насильственной революцией был присущ даже лучшим из советских диссидентов (тому же Абовину - Егидесу, например). На французских утопистов 19 века давил кошмар поражения Великой Французской революции, на левых мелкобуржуазных демократов - диссидентов - кошмар поражения Великой Российской революции. "Разве не доказал опыт Октябрьской революции, что революция приводит к тирании?", - вопрошали диссиденты, не желая знать, что тирания держится именно благодаря отсутствию революции. Демократическая мелкая буржуазия инстинктивно боится собственной власти, поэтому старые диссидентские лидеры со вздохом облегчения отдали руководство "демократическим" движением крупнейшему партаппаратчику Ельцину - ситуация по своему абсурду похожая на ту, как если бы Великую Российскую Революцию 1917 - 1921гг. возглавил кто-то из великих князей.

Отказавшись от радикальной демократической революции, от свержения власти государственной буржуазии и беспощадной расправы с ней, мелкобуржуазные демократы в дальнейшем лишь пожинали то, что посеяли. Они отказались от борьбы за свою собственную власть, от установления собственной диктатуры, удовлетворившись видимостью власти, признав власть старого бюрократического аппарата, лишь перекрасившегося из красного в сине - бело - красный цвет. В результате подобной видимости власти "демократов" сохранившее реальную власть чиновничество смогло списать на них ответственность за все свои преступления. Благодаря этому "демократы" заработали ненависть народа, начавшего произносить их самоназвание в несколько измененном виде: дерьмократы. Ненависть эта была заслуженной: если не хочешь бороться за свою диктатуру, то способствуешь существованию чужой и несешь за нее ответственность.

Одержимые идеей поддержки "прогрессивного" крыла бюрократии против ее "реваншистского" крыла, "демократы", во всяком случае, их подавляющее большинство, без возражений проглотили в 1993г. разгон парламента и принятие далеко не демократической конституции. Несмотря на первую чеченскую войну, они поддержали в 1996г. Ельцина, - из-за иррационального страха перед мнимым коммунистом Зюгановым. Нечего и говорить о том, что "демократы" смирились с тем, что все обещания, будто "экономические реформы" будут проводиться не за счет народа, были втоптаны в грязь и с тем, что вместо утопического "народного капитализма" воцарился чиновничье - олигархический капитализм. И лишь когда "гарант демократии", бывший секретарь обкома КПСС Ельцин назначил своим преемником бывшего полковника КГБ Путина - подобно тому, как за 70 лет до него другой "гарант демократии", бывший кайзеровский фельдмаршал Гинденбург назначил рейхсканцлером Гитлера, лишь тогда российские "демократы" увидели, что дальше отступать некогда и поневоле стали проводить пересмотр своего не очень славного прошлого. Подобный пересмотр, интенсивно ведущийся в лучшей буржуазно - демократической газете России, т.е. в "Новой газете", заставил мелкобуржуазных демократов высказать немало истин, идущих вразрез с их мировоззрением начала 1990-х годов.

Вот как, в частности, охарактеризовал "победу демократии" в августе 1991г. Павел Вощанов, в первой половине 1990-х годов работавший пресс - секретарем Ельцина:

"Защитники Белого Дома нередко сетуют на то "У нас украли победу!". Никто ничего и не у кого не крал, потому что красть было нечего. Не было никакой победы! Горько говорить об этом, но в августе 91г. народ поучаствовал не в "борьбе за демократию", хотя государство после тех событий действительно стало другим. Он поучаствовал в номенклатурной междоусобице из-за собственности...

Не стоит в происшедшем 12 лет назад искать какой-то великий смысл. Это досадно, горько осознавать, но никакого отношения к демократии те события не имеют. Просто одна более эффективная и молодая часть правящего клана, почувствовав новые веяния и преодолев сопротивление более ортодоксального клана, отбросила атрибуты обветшалой веры и легализовала свое право жить не как все. При этом низам были дарованы определенные привилегии - они получили возможность безбоязненно делать все, что захотят, но при непременном условии: если не станут мешать верхам поступать так же. В этом и есть суть демократии и свободы по-русски. И в этом суть того, что случилось в тот август, который кто-то теперь считает великим, а кто-то позорным..." ( 7).

Кое-кто из демократов усомнился в перестроечном мифе о тождестве интересов крупного капитала с демократией. Журналист "Новой газеты" Орхан Джемаль как неожиданное для себя открытие признал:

"... если вдуматься, крупный бизнес, по странной аберрации российского сознания считающийся носителем демократии, добивается льготных условий, залоговых аукционов, гарантий безопасности. Все это не имеет никакого отношения к власти народа..." (13).

Известный в доперестроечные годы как автор апологетических книжек о Ленине, а в  перестроечные годы как демократический публицист Егор Яковлев в опубликованной в "Новой газете" беседе с Александром Гельманом сетует:

"... мы надеялись на социализм с человеческим лицом... Не вышло. Капитализм с человеческим лицом тоже не получился. И не мог получиться. Теперь чаще говорят: капитализм со сталинским лицом...

...Вот что меня сегодня беспокоит: дикий социальный разрыв, который все больше и больше угнетает страну и каждого из нас. При наличии такого огромного социального разрыва все надежды, которые вкладывались в период перестройки, рушатся, в том числе и надежда покончить с революциями [ ! ! !]" ( 66).

Если большая часть буржуазных демократов горько плачет, что рухнули надежды покончить с революциями, то другая, меньшая часть, не прочь прибегнуть к революционной фразеологии. Журналист "Новой газеты" Б. Вишневский так и заявил: "Долой самодержавие! На ближайшие годы у российских демократов может быть только этот хорошо знакомый по учебникам истории лозунг" ( 6).

Ясное дело, что "революция", за которую вдруг стали выступать мелкобуржуазные демократы, должна быть "бархатной", "славной", "оранжевой" революцией, ни в коем случае не великой, кроваво-красной, подлинно народной революцией. Упаси бог, чтобы трудящиеся массы не стали своей силой создавать свою правду, добывать свою волю. "Революция" должна быть умеренной, аккуратной, "буржуазно - демократической" революцией. Александр Скобов, в 1970-е годы - революционный социалист - подпольщик, а в 1980-е годы - ДСовец, пишет о задачах мелкобуржуазной демократии в России так:

"Сейчас становится окончательно ясно, каким путем нужно идти российским демократам. Это путь решительного размежевания с ориентированными на интересы олигархических групп и стремящихся встроиться в бюрократическую систему правыми либералами. Это путь консолидации всех подлинно демократических сил на леволиберальной "социально ориентированной" платформе, путем объединения в сильную леводемократическую партию. В партию, способную внятно проводить линию на "левый блок", отбросив страхи перед почитаемыми в "комуно - патриотической" среде символами "советского прошлого"...

Достаточно ясна сегодня и конкретная программа, которая могла бы объединить леводемократическую коалицию. Это программа антибюрократической и антиолигархической "буржуазно - демократической" революции. В части политических реформ это прежде всего радикальная демократизация избирательного законодательства, призванная не допустить превращения парламента в номенклатурно формируемый придаток правящей бюрократии. Это устранение всего того, что позволяет правящей бюрократии вытеснить независимые общественные силы из политической жизни: восстановление смешанной пропорционально - одномандатной системы; существенное понижение процентной планки для прохождения в Думу; допуск к выборам по спискам любого общественно - политического объединения, набравшего необходимое число подписей, независимо от его юридического статуса; упрощение процедуры регистрации партий. Это также значительное расширение прав парламента по контролю над исполнительной властью (парламентская республика). В социальной части это в широком смысле защита системы социальных гарантий: не только сохранение льгот, но и повышение пенсий, пособий, общедоступные бесплатные образование и медицина, целенаправленно разрушаемые нынешним правительством. Понятно также, что может стать центральным объединяющим лозунгом оппозиции, минимальным требованием к действующей власти, указывающим путь мирного, конституционного выхода из разразившегося политического кризиса. Это досрочные перевыборы Думы, продемонстрировавшей, что она не представляет интересы российского общества, и формирование "правительства народного доверия на основе нового думского большинства" ( 53).

Как видим, речь не идет о решительном сломе самодержавной государственной машины, а о всего - навсего ее реформировании. Буржуазные демократы предлагают не убить дракона, а только подстричь ему когти. Уроки 1991г. показывают, что

это невозможно.

Мы были бы безнадежными доктринерами, если бы повернули спиной к потенциалу классового протеста, присущему плебейски - пролетарской части демократического движения. В революцию идут изначально не под влиянием правильной теории, а по страсти, и ненависть к тупой полицейщине, к бюрократическому произволу - куда лучшая основа для выработки революционеров, чем характеризовавший красно - коричневую оппозицию 13 лет назад жалобный  вопль к начальникам, чтобы они вновь стали добрыми и хорошими. Существующее брожение в мелкобуржуазно - демократической среде, появление радикально - демократической молодежи (такая молодежь идет и в НБП, и в "Молодежное Яблоко", и в ... "Автономное действие") - все это открывает новое поле для работы пролетарских революционеров.

Особенностью крайне левых (троцкистских и госкаповских) групп в России было то, что после августа 1991г. они действовали преимущественно на обочине послеКПССовских организаций и вели пропаганду в основном среди их сторонников. Агитация в широких неполитизированных массах была явлением очень редким и безрезультатным, о том же, чтобы вести пропаганду в интересующихся политикой группах, не принадлежащих к красно - коричневой оппозиции, не было и речи. Теперь ситуация меняется. Мелкобуржуазные демократы не знают, почему рухнули их великие надежды августа 1991г., мы это знаем - и мы должны не держать это знание при себе, а давать его как наш ответ на неразрешимые для мелкобуржуазной демократии вопросы. Революционер в равной мере характеризуется непримиримостью своих принципов, и умением превращать эти принципы в дело. Теория становится материальной силой, когда она овладевает массами, мы должны сделать все, чтобы наша теория дошла до масс и стала их компасом в будущей революции.

Тем мелкобуржуазным демократам, кто искренне хочет бороться против самодержавия, за власть народа, мы должны говорить: русский капитализм до такой степени сросся с самодержавием, что не может существовать без опоры на последнее. Они стоят вместе - и падут тоже вместе. Искренний демократ не может не быть социалистом - и не может не быть революционером.

Не может не быть социалистом, потому что политическое освобождение народа невозможно при его экономическом порабощении. Раб хозяина и начальника  на производстве неизбежно будет рабом чиновника и мента.

Освобождение от обуславливающих друг друга экономической эксплуатации и политического гнета возможно только путем бескомпромиссной, ни перед чем не останавливающейся и никакими предустановленными рамками не ограниченной народной революции. Поэтому любой искренний и последовательный демократ не может не быть революционером.

Катастрофическая ошибка честных демократов 1989 - 1991гг. заключалась в их наивной вере, будто именно "рыночная экономика", т.е. капитализм, может быть основой власти народа. На самом деле капитализм нуждается не в народовластии, а в абсолютизме. Капитализм - и в Западной Европе, и в царской России - рос под покровительством абсолютистского государства, вскармливавшего буржуазию кредитами и пособиями, полученными в результате выжимания налоговым прессом крестьян и работников. Эта зависимость капитализма от поддержки государства не исчезала никогда, она только ослабла на некоторое время в Западной Европе во второй половине 19 века. Однако с начала 20 века процесс сращивания капитала и государства снова пошел семимильными шагами. Как мы уже видели, это сращивание достигло своего апогея во время фашизма, однако оно никуда не исчезло и в послевоенных США и Западной Европе. Администрация американских президентов набирается из управляющих крупных корпораций, а ушедших в отставку высших чиновников и американских генералов ждут теплые местечки все в тех же советах корпораций.

Бюрократия и буржуазия, государство и капитал - не антиподы, а две головы двуглавого орла, терзающего народное тело, - так сказал когда-то великий русский демократ - потому что социалист! - Н. К. Михайловский. Так бейте же по обеим головам хищной птицы!

Россия не может похвастаться даже кратковременным периодом относительно свободной конкуренции, через который прошла Западная Европа во второй половине 19 века. Со времен Петра Первого, утопившего в крови стрелецкую демократическую революцию, революцию мелких самостоятельных производителей,  русский капитализм зависел от царской милости, от казенных ссуд, заказов и привилегий. Именно этим объясняется антиреволюционность и антидемократичность русской буржуазии, именно этим объясняется то обстоятельство, что единственными демократами в России были революционеры - социалисты - от Герцена и Чернышевского до большевиков и эсеров...

* * *

Среди тех теоретиков, которые пытались отделить в России демократические  и социалистические задачи, был Ленин худшего периода своей деятельности - Ленин второй половины 1890-х годов, Ленин, в наибольшей степени стоящий на позициях социал - демократического марксизма. В своей работе "От какого наследства мы отказываемся?", представляющей камень преткновения для всех, видящих в Ленине неизменно великого революционера, Ленин противопоставлял утопическому социализму народников трезвый реализм некоего либерала Скалдина, не зная, к своему счастью, что этот Скалдин завершил общественную деятельность как подлый прислужник самодержавия в деле руссификации Финляндии. Подобный конец малоизвестного Скалдина не был случайным явлением, но отражал всю жалкую природу русского либерализма, либерализма связанных с самодержавием капиталистов и обуржуазивающихся помещиков.

Для официозных историков "советских" времен Ленин был не великим революционером, идущим к истине через заблуждения, и способным учиться у реальной действительности, но неспособным ошибаться человекобогом. Все живые противоречия в ленинском наследии сглаживались и смазывались словесными отговорками. Любимым объяснением, почему Ленин в доказательство своей мысли о возможности существования в России революционной демократии, отдельной от революционного социализма, привел злосчастного либерала Скалдина, была обычно фраза, что Ленин в подцензурной статье не мог сослаться на Чернышевского, а потому и ухватился за Скалдина. На самом деле, если Ленин и не мог назвать Чернышевского по фамилии, то мог обозначить его всем понятным эвфимизмом ("автор "Эстетического отношения искусства к действительности"", например), как это и делалось всегда в легальной печати, а во-вторых, Чернышевский был таким же революционным социалистом, как и революционеры - народники 1870 - 1880-х годов, соединившие его теорию с практикой непосредственной революционной борьбы и развившие эту теорию дальше.

На самом деле, в "От какого наследства мы отказываемся?" Ленин сказал именно то, что хотел сказать, и если сел в лужу, то именно потому, что основные идеи русского марксизма 1890-х годов - идеи о возможности в России чистой буржуазно - демократической революции и в связи с этим о возможности существования в России чистой буржуазной демократии были ошибочны. Демократия в России могла быть только антибуржуазной. Все буржуазные партии в России были сторонниками сперва монархии, а в годы гражданской войны - генеральской диктатуры. Перед этими белогвардейскими диктатурами капитулировали правые эсеры и правые меньшевики - мнимые социалисты оказались и мнимыми демократами. В то же время наиболее последовательными и бескомпромиссными борцами за власть трудового народа в годы гражданской войны были самые крайние и непримиримые социалисты - левые эсеры, эсеры - максималисты и анархисты.

В отличие от настоящих марксистов - меньшевиков, Ленин умел учиться у народных масс. Решающий перелом в ленинском мировоззрении произошел в 1905г., когда Ленин, переученный крестьянской и рабочей революцией, отказался от пробуржуазного марксизма 1890-х годов и сдвинулся в сторону революционного народничества.

У Ленина разных периодов можно найти противоположные точки зрения, он вообще был склонен "перегибать палку" и подчеркивать те стороны вопроса, которые считал наиболее важными для текущего момента, оставляя в стороне все другие стороны. Именно поэтому цитатнический подход особенно непригоден к ленинскому наследию, все мысли Ленина можно понять только в контексте обусловившей их политической борьбы. Разные, искренние и лицемерные, последователи Ленина брали разные стороны его наследия, живой ленинизм был разъят на цитаты. Воскрешение революционного ленинизма столь же невозможно, как и воскрешение бланкизма или народовольчества, как и воскрешение всех великих покойников, однако ленинизм 1905 и 1917 годов был одной из вершин революционной мысли и революционного дела, и будет служить уроком и образцом всем поколениям революционеров.

Во время дискуссий в советской марксистской исторической науке 1920-х годов - единственного периода свободных дискуссий в ней - полемика шла, в частности, о исторических предшественниках большевизма. Если для молодых ортодоксов большевизм был абсолютно новым и не связанным с прошлым явлением, то представители большевистского крестьянофильства - вышедшие из народничества старые большевики, сторонники большевизма 1905г., большевизма революционно - демократической диктатуры пролетариата и крестьянства - И. А. Теодорович, М. С. Ольминский, С. И. Мицкевич - видели в большевизме кульминацию русского революционного движения, наконец-то найденный полный ответ на вопросы, над разрешением которых мучились революционеры прошлых поколений. С.И. Мицкевич писал:

"Рабочее движение, завершающееся Октябрьской революцией, начинается в конце 18 века. Прообразом Октябрьской революции было Пугачевское восстание, там пытались разрешить крестьянский вопрос и вопрос рабочего класса в революции" (цит. по 29, с.5).

Мицкевич считал непосредственными предшественниками большевизма "русских якобинцев" Ткачева и Заичневского и подчеркивал "Мы все-таки выросли в условиях русской действительности, и у нас были предшественники в русской истории" ( 15, с. 79), а не только Маркс.

Забытый революционер - большевик Иван Александрович Теодорович был одним из первых, если не первым, кто понял, что ранний пролетариат куда более революционен, чем пролетариат сформировавшегося буржуазного общества. Революционное народничество он считал, в полном соответствии с действительностью, не движением мелкой буржуазии, а движением раннего пролетариата - пролетариата еще не подчиненного и не переваренного капитализмом, а потому непримиримо враждебного капитализму. Идея о преимущественной революционности раннего пролетариата вновь появится у приверженцев исторического материализма лишь через много десятилетий после того, как до нее додумался большевик Теодорович.

Следует подчеркнуть, что представители народнически - крестьянофильской линии в большевизме, стоявшие на позициях "революционно - демократической диктатуры пролетариата и крестьянства", во время гражданской войны были в числе той части большевистской партии, которая не питала иллюзий об истинной природе "военного коммунизма". Михаил Ольминский, старый большевик, начинавший свою деятельность в "Группе народовольцев" - самой последовательной революционно - народнической организации смутных для народничества 1890-х годов, в опубликованной в декабре 1918г. в "Правде" статье "Одно из самых возмутительных явлений" задавался вопросом:

"Неужели Октябрьская революция с ее лозунгом отобрания земли от помещиков произведена лишь для того, чтобы, наделив разоренных крестьян землей, объявить их кулаками - кровопийцами и начать новую войну против них?" (15, с. 373).

В другой своей статье в сентябре 1918г. Ольминский с тревогой увидел, что, после того, как большевики стали правящей партией, рабочие перестали считать большевистские газеты своими газетами и что "революционный дух стал чужд нашим газетам. Они больше всего напоминают теперь печальной памяти "Губернские ведомости", "Епархиальные ведомости" и "Правительственный вестник"" ( там же, с. 370).

Забытое крестьянофильское течение в большевизме шло от большевизма 1905г., от большевизма "революционно - демократической диктатуры пролетариата и крестьянства". Однако большевизм, вопреки и апологетическим, и большевикоедским мифам, никогда не был монолитной партий, но, как и любая живая политическая организация, совокупностью сближающихся, расходящихся, возникающих и исчезающих течений. В исключительно ценных воспоминаниях рядового троцкиста А.И. Боярчикова, ставшего в конце концов антисемитом и русским патриотом, не переставая быть при этом троцкистом (человеческая голова широка, а мир узок! - сказал о подобных ситуациях Гейне) рассказывается, как в 1933г., сидя в политизоляторе, бухаринцы Слепков и Марецкий пели некрасовскую "Назови мне такую обитель...". Возмущенные троцкисты окрестили замечательную песню  Некрасова о страданиях трудового крестьянства ... "термидорианским гимном" и начали перекрикивать ее "Варшавянкой"! ( 2, с. 178). Для людей, считавших крестьянскую и пролетарскую революционность, песню Некрасова и освобождение пролетариата не союзниками и товарищами, а врагами, точкой опоры мог послужить никак не революционный большевизм 1905г., а социал-демократический марксизм 1890-х годов, марксизм "От какого наследства мы отказываемся?".

Последовательное развитие концепция этого раннего ленинского произведения получила в вышедшей в 1929г. книге С.Е. Щукина "Белинский и социализм". В этой замечательной марксистской работе, доставляющей эстетическое наслаждение строгой продуманностью, бескомпромиссностью и последовательностью проведения своей основной, насквозь ошибочной, идеи, утверждалось, что все русские революционеры домарксистского периода, от Белинского до "Народной воли",  не были никакими социалистами, а являлись всего - навсего буржуазными демократами. Более того:

"Народнический "социализм" интеллигенции только вредил демократическому движения крестьянства против помещиков и самодержавия, навязывая мелкой буржуазии чуждые и непонятные ей цели социализма, к тому же крайне путаного" ( 63, с. 131).

Возникает вопрос: по какой причине интеллигенты - идеологи крестьянства многие десятилетия "навязывали" классу, идеологами которого они являлись, "чуждые и непонятные" ему цели, и почему этот класс в конце концов пошел за ними? Почему в России никогда не сложилась чисто буржуазная крестьянская партия, и почему попытка создания такой партии, предпринятая частью правых эсеров в эмиграции в 1920-х годах - Трудовая крестьянская партия - так и осталась безжизненным интеллигентским творчеством, тогда как возникшие в конце 1920-х годов в Южной России подпольные крестьянские группы - Союз хлеборобов и Союз борьбы за освобождение крестьянства (о них см.  55 , сс. 1002 - 1007) упорно стояли за трудовую республику, а не за капитализм? Почему в антибольшевистских крестьянских восстаниях эпохи гражданской войны нигде и никогда не встречалось требование частной собственности на землю, зато постоянно звучало требование подлинной Советской власти? Почему, наконец, почти все крестьянское движение стран периферийного капитализма в 20 веке проходило под более или менее социалистическими лозунгами и под руководством претендующих на социалистичность партий? И можно ли объяснить все эти явления чудодейственной силой интеллигенции, постоянно навязывавшей мелкой буржуазии "чуждые и непонятные" ей социалистические цели?

Очевидно, что в подобном объяснении антибуржуазного, а не буржуазного характера крестьянских движений сверхъестественными способностями интеллигентов - социалистов нет ни грана исторического материализма. К тому же возникает и еще один вопрос: а с какой стати все эти интеллигенты - идеологи крестьянской революции, интеллигенты, с точки зрения последовательных марксистов, социалистами не являвшиеся, тем не менее упорно считали себя социалистами, рискуя даже испортить отношения с "мелкой буржуазией", которой якобы была их социальная база - крестьянство?

У известного марксиста - меньшевика Мартова встречается мысль, всей важности которой Мартов явно не понял, потому что если бы понял, то был бы вынужден перейти из РСДРП в другую социалистическую партию, т.е. в ПСР. Анализируя положение крестьянства в царской России, Мартов пишет:

"Крестьянство чувствовало себя в положении рабочего класса, в положении полной зависимости от собственности и капитала, в положении полной необеспеченности своих средств существования. Нивелирующее действие капиталистического строя по отношению к трудовой части населения проявилось в этом случае в форме общего обеднения всей крестьянской массы, при выделении из ее среды лишь очень малого числа зажиточных крестьян, деревенских торговцев и кулаков. Та резкая дифференциация положений, которая свойственна капитализму, отбросила у нас в ряды рабочего класса не только более или менее заметную часть обедневшего и разорившегося земледельческого населения, но почти всю его многомиллионную массу" (33, с. 96).

Вопреки представлениям русских марксистов 1890-х годов, капитализм в России не развивался сам собой в силу естественной эволюции натурального хозяйства к мелкотоварному, а мелкотоварного к капиталистическому. Капитализм насаждался в России сверху, самодержавием. Русские крестьяне не были мелкими собственниками, мечтавшими совершить буржуазную революцию и стать преуспевающими фермерами. Они вгонялись в капитализм насильственно, непосильными налогами и розгами, которыми эти налоги из них выколачивали (публичная порка недоимщиков существовала в царской России до 1904г., а по подсчетам либерального экономиста Васильчикова, в 1870-е годы средний доход крестьянина с десятины земли составлял 163копейки, тогда как налогов с этой десятины крестьянин должен был платить ... 164,5 копейки!). Из-за срощенности самодержавия и капитализма крестьяне подвергались и феодальной, и капиталистической эксплуатации, и были, как правильно указал Мартов, такими же пролетариями капиталистического общества, как и промышленные рабочие. Именно это и объясняет революционно - социалистический характер крестьянской идеологии.  

Крестьянство не прогрессировало плавно в капитализм, но загонялось в него государством и подвергалось безжалостной капиталистической эксплуатации (прежде всего, эксплуатации государством, которое отнимало у крестьян прибавочный и часть необходимого продукта, и передавало затем отнятое у крестьянина капиталистам - кроме того, что оставляло себе или передавало помещику). Эксплуатируемые капитализмом крестьяне хотели не занять при капитализме положение мелких собственников, а покончить с капитализмом. Наложение друг на друга общинно - коллективистских (сколь бы урезанным и остаточным этот коллективизм не был) традиций и эксплуатируемого капиталом положения в настоящем делало враждебность трудового крестьянства капиталистическим отношениям еще более радикальной и непримиримой, чем если бы имел место лишь один из этих факторов.

Нужно подчеркнуть, что подобные взаимоотношения крестьянства с капитализмом имели место отнюдь не только в царской России, но во всех странах периферийного капитализма. Везде капиталисты обогащались не только за счет труда промышленных рабочих, но за счет труда всех эксплуатируемых классов, а решающую роль в перераспределении продуктов этого труда в пользу капиталистов играло государство. Эксплуатируемые обуржуазивающимися помещиками, кулаками - ростовщиками и государством крестьяне были такими же пролетариями, как и промышленные рабочие. Именно это и объясняет резко антибуржуазный характер великих крестьянских восстаний 20 века.

Другой вопрос, что ни крестьяне, ни промышленные рабочие не были способны преодолеть разделение труда в масштабах всего общества, поэтому уже в ходе крестьянских восстаний над крестьянством поднимался новый организаторский  слой в лице вождей "коммунистических" и "национально - освободительных" партий. Взяв власть, этот слой в условиях сохранения мировой капиталистической системы оказывался вынужденным развивать современную капиталистическую промышленность, что было возможно лишь путем экспроприации крестьянства и превращения его в наемных работников стопроцентно капиталистического общества. Так субъективно антибуржуазные крестьяно - рабочие революции объективно оказывались революциями буржуазными, поскольку имели своим объективным результатом буржуазную трансформацию общества.

Однако их антибуржуазность отнюдь не была каким-то вредным наростом. Старая буржуазия периферийных обществ была тесно связана с абсолютистским государством и с иностранным капиталом, она была неспособна провести капиталистическую модернизацию, превратить эксплуатируемые ею общества в общества, обеими ногами стоящие на почве буржуазных порядков. Капиталистическую модернизацию смогла провести лишь новая государственная буржуазия, вышедшая из великих крестьяно - рабочих -революций. И чем более великой, радикальной и беспощадной была соответствующая революция, тем более радикальной и всеохватывающей была следующая за ней капиталистическая модернизация. Великая российская революция привела не к освобождению, а к новому порабощению совершивших ее рабочих и крестьян, но именно благодаря ей Россия стала на какое-то время второй империалистической сверхдержавой.

Сейчас эра двойных - субъективно антибуржуазных и объективно буржуазных -  революций - завершена. Даже самые радикальные буржуазно - модернизаторские режимы стран периферийного капитализма оказались не в состоянии покончить с зависимостью этих стран от мирового рынка. Более того, благодаря осуществлению буржуазной модернизации этих стран их зависимость от мирового рынка еще более усилилась. Освободиться от власти мирового рынка можно, лишь уничтожив мировой рынок, уничтожив мировую капиталистическую систему. Современный кризис левого движения объясняется тем, что большую часть 20 века оно - исключая маргинальные левокоммунистические и анархистские течения - отождествляло буржуазную модернизацию с социализмом. В результате крах надежд, связанных с буржуазной модернизацией, стали считать крахом социализма. Провал обещаний буржуазно - модернизаторских режимов и отсутствие сильного революционно - пролетарского движения ведет к тому, что пролетарский протест в странах периферийного капитализма сейчас подчиняется и перенаправляется либо отказавшимися от былой революционности, хотя бы последняя и была только буржуазной, наследниками национал - модернизаторских движений вроде известного субкоманданте Маркоса, либо вообще буржуазно - фашистскими движениями, аналогичными румынской "Железной гвардии" или ОУН 1930-х годов - в первую очередь речь идет о исламистских движениях.

Ответственность, которая встает сейчас перед всеми, кто хочет быть пролетарскими революционерами, исключительно велика. Увлечет ли капитализм за собой в могилу весь род людской, зависит от нас. Именно на нашу долю досталось готовить революцию в настоящем, без нас невозможна ее победа в будущем. Готовить революцию невозможно, если некритически, как попугаи, повторять прошлые марксистские и анархистские догмы, абсолютно не отвечающие сегодняшней реальности. Необходимо критическое переосмысление прошлого и научное понимание настоящего и будущего. Нужно понять истинную природу прошлых революционных движений и причину, по которой эти движения всегда терпели поражение.

Критическое переосмысление прошлого предполагает, в частности, переоценку революционных теорий прошлого. Апологетика ленинизма троцкистами столь же бесплодна, как и отрицание ленинизма анархистами. Ленинизм должен быть понят как революционная теория, возникшая в результате великих революций 1905 и 1917годов, и начавшая стремительно переставать быть революционной, лишь только  Великая Российская Революция пошла под откос. Ленинизм должен быть понят во всем своем величии и всей своей ограниченности - понят не как продукт гениальной ленинской головы, а как продукт революционной борьбы масс, живой практики, под воздействием которой Ленин в 1905г. осуществил частичный разрыв с русским марксизмом 1890-х годов, а в 1914 году - с социал - демократическим марксизмом вообще. 

Подобному критическому переосмыслению подлежат и традиции русского революционного народничества, и связанного с ним революционного анархизма. Современным революционерам многому можно научиться у Маркса, Ленина, Троцкого, Богданова и Бордиги, но не в меньшей мере нужно учиться у Чернышевского,  Ткачева, Бакунина, Кропоткина, Лаврова и Михайловского. Как работать с массами, русские революционеры научились во время хождения в народ, как строить централизованную революционную партию - во время "Земли и воли" и "Народной воли". Достижения и неудачи революционного народничества на разных периодах его истории столь же поучительны для революционеров современности, как и история революционного большевизма.

Одним из уроков истории русского революционного движения является неразрывная связь борьбы против самодержавия с борьбой против буржуазии. Сращивание русского капитализма с самодержавным государством вело к тому, что невозможно было бороться против самодержавия, не борясь против капитализма, враги самодержавия и полицейщины не могли не быть одновременно врагами капитала.

Русская буржуазия поддерживала самодержавие не по причине ошибочного  расчета, а в силу правильного понимания своего классового интереса. Точно также революционное крестьянство и его идеологи - революционеры из разночинной интеллигенции - боролись против буржуазных порядков, за социализм не из-за каких-то идеологических иллюзий, а из-за правильного понимания существующих отношений, из-за правильного понимания, что у давящего народ дракона есть две головы - государство и капитал, и убить этого дракона можно, лишь если отрубить обе его головы.

Революционных демократов, которые не были бы при этом революционными социалистами, можно найти только на раннем этапе революционного движения в России. Это Радищев и "Общество соединенных славян" (то, что Радищев был не дворянским революционером, а революционным демократом, доказал Лотман в своих посвященных Радищеву статьях (см. 30, т.2). Доказательства того же самого по отношению к соединенным славянам можно найти  в старой работе М. В. Нечкиной ( 37)). По мере развития и упрочения капитализма в России быть демократом и не быть социалистом стало невозможно. Даже Писарев, в начале своей деятельности - радикальный мелкобуржуазный индивидуалист, в своей дальнейшей эволюции с неукоснительной неизбежностью пришел к социализму - хотя к социализму не народнического, а предмарксистского толка.

Современный российский капитализм по характеру взаимоотношений капитала и государства не отличается от дореволюционного  капитализма. Соответственно не отличается и характер связи между борьбой против самодержавия и борьбой за социализм. Революция в России, чтобы быть действительной революцией, а не верхушечным переворотом, не сменой одной буржуазно - бюрократической элиты на другую, может быть только революцией и против бюрократии, и против буржуазии, иными словами, революцией и против власти силовиков, и против прибылей капиталистов.

В разгар великой народной революции 1905г. молодой талантливый марксист Л.Д. Троцкий писал:

"Действительная демократия в обстановке абсолютизма может быть только революционной демократией...

У нас нет демократических традиций. Их нужно создать. Сделать это способна только революция. Партия демократии не может не быть партией революции. Эта идея должна проникнуть во всеобщее сознание, она должна наполнять нашу политическую атмосферу, само слово "демократия" должно быть пропитано содержанием революции, так, чтобы при одном соприкосновении оно жестоко обжигало пальцы либеральных оппортунистов, которые стараются уверить своих друзей и врагов, что они стали демократами, с тех пор, как назвались этим именем" (58, с. 25, 29).

Действительный демократ в современной России может быть только социалистом и только революционером. Бюрократический самодержавный аппарат, со времен московских царей являющийся полновластным господином в России, должен быть разрушен. Попытки ограничения его власти при сохранении этой власти - безнадежное дело. Правящий в России двуглавый монстр, одной из голов которого является капитал, а другой - Государство -должен быть уничтожен. Уничтожить его можно, лишь отрубив обе его головы.

Честные и искренние мелкобуржуазные демократы перестроечных времен сели в лужу и поспособствовали своими действиями триумфу ненавидимой ими номенклатуры потому, что на самом деле в своей политической практике действовали не как  демократы, а как либералы. Те из них, кто действительно хочет извлечь уроки из прошлого и стать последовательными демократами, должны понять, что стать настоящими демократами они могут, лишь став революционными социалистами.

* * *

Борьба за социализм отнюдь не означает борьбу за реставрацию или частичную реставрацию существовавшего в СССР строя. Предложение Скобова "отбросить страхи перед почитаемыми в "комуно - патриотической" среде символами "советского прошлого"" означает всего - навсего взаимную амнистию мнимых демократов и мнимых коммунистов, договорившихся не мешать друг другу сходить с ума по своему. "Комуно - патриоты" столь же не имеют ничего общего с коммунизмом, как и перестроечные либералы - с демократией. 

Существовавший в СССР строй был не социализмом, а государственным капитализмом, при котором государство и капитал срослись до неразличимости, а государственный аппарат был не частью эксплуататорского класса, а единственным эксплуататорским классом. Двуглавое чудовище не умерло в сталинском и постсталинском СССР, а ожило и окрепло после неудачной попытки великой народной революции 1917 - 1921гг. отрубить ему обе головы.

Те, кто хочет на самом деле быть пролетарскими революционерами, должны отбросить вздорную идею, будто огосударствление, переход средств производства в руки бюрократического аппарата обязательно является чем-то прогрессивным и протосоциалистическим. Как писал великий ирландский революционер - социалист Джеймс Конноли:

"Государственная собственность и государственный контроль не обязательно являются социалистическими - если бы было бы по- другому,  то офицеры армии и флота, полицейские, судьи, тюремщики, доносчики и палачи были бы первыми социалистическими работниками, потому что получают зарплату от государства. Но собственность государства на землю и средства производства в сочетании с контролем объединенных рабочих над этими землей и средствами производства была бы социалистической... Лозунгу буржуазных реформаторов "Передать то-то и то-то в собственность правительства" мы противопоставляем наш лозунг "Да, передать средства производства в собственность правительства, в той мере, в какой само правительство станет собственностью рабочих" ( 68, р. 3).

Вот именно: нужно сделать правительство собственностью рабочих. Иными словами, объединенные пролетарии должны уничтожить обособленный от народа государственный аппарат, взяв на себя функции общественного управления и принуждения. Это означает уничтожение государства как такового, замену его пролетарским полугосударством, республикой Советов, трудовой республикой.

В подобной трудовой республике власть будет принадлежать общим собраниям. Для решения конкретных практических задач будут избираться, там, где это необходимо, не депутаты, обладающие бесконтрольной властью, а делегаты, подконтрольные общим собраниям, отзываемые в любое время и обладающие жизненным уровнем не выше, чем жизненный уровень всего населения. Полицию, тесно сросшуюся с мафией, а потому не способную и не желающую бороться с нею, сменят народные дружины, организации вооруженных пролетариев, заинтересованных в безопасности для себя и своих близких, а потому не желающих давать уголовщине потачку. Школу рабства - армию, сменит всеобщее вооружение народа, народная милиция (с добавлением, быть может, профессиональных специализированных частей - авиация, ракетчики и т.п.) Подобная народная милиция куда лучше будет способна защищать республику Советов, чем принудительная армия. Другая школа рабства - тюрьма, ломающая человека и превращающая его в ничтожество или зверя, будет стерта с лица земли. Для случайных преступников вооруженная община найдет наказания, не превращающие их в инвалидов, а главари разных мафий будут отправлены туда, откуда нет возврата. Производство будет принадлежать не частным капиталистам и не государственной бюрократии, а системе централизованного самоуправления, организации всех рядовых работников физического и умственного труда, которые будут решать на своих съездах, что и как производить. Мелкие частные собственники, не эксплуатирующие чужой труд, не будут подвергнуты принудительной экспроприации, однако едва ли кто будет сомневаться, что ушедшие некогда с развалившихся заводов рабочие или инженеры, ставшие мелкими торговцами, несчастными  люмпен - буржуа, предпочтут вернуться на заводы, чем заниматься утомительным, безотрадным и даже бесприбыльным трудом по продаже сникерсов на морозе...

Подобный переходный строй еще не будет социализмом. Не будет он и некой гармонической идиллией. Будет происходить ожесточенная классовая борьба, ожесточенное сопротивление свергнутых эксплуататорских классов, которым на помощь придет вся мировая буржуазия. Самая широкая демократия для трудящихся будет одновременно бескомпромиссной диктатурой против эксплуататоров. Чтобы не повторять ошибок, загубивших революцию 1917 - 1921гг., нужно стараться, чтобы подавление эксплуататоров в как можно большей степени было делом не специализированных органов, а самоорганизованных вооруженных масс, делом общих собраний, Советов, фабзавкомов и Красной гвардии, а не ВЧК. Без специализированной организации, занимающейся разоблачением контрреволюционных заговоров и уголовных банд, не обойтись, однако подобная организация должна быть своего рода следственной и контрразведывательной комиссией при общих собраниях и Советах, а не бесконтрольным вершителем вопросов жизни и смерти.

Чтобы победить в ожесточенной классовой борьбе, чтобы разгромить всю ополчившуюся против нее мировую контрреволюцию, трудовая республика поднимет красное знамя мировой революции, всемирного освобождения всех угнетенных и обездоленных, призовет их подняться на восстание против своих господ. Современный капитализм - всемирная система, уничтожить ее можно только во всемирном масштабе. Современные производительные силы, силы созидания и разрушения, до такой степени переросли общественную систему, при которой эти силы, созданные трудом и творчеством всех поколений рода людского, принадлежат узкой кучке политиков и капиталистов, что, если род людской не свергнет власть этой кучки и не возьмет принадлежащие ему по праву силы производства и не покончит с силами разрушения, то эти последние сами уничтожат человечество. Если в ближайшие 100 лет не произойдет победоносная мировая коллективистская революция, капитализм угробит человечество - и не столь уж важно, погибнет ли оно мгновенно в огне империалистической войны, или же постепенно в серии экологических катастроф.  Выбор один: либо человечество уничтожит капитализм, либо капитализм уничтожит человечество.

Социализм в одной стране в еще большей мере является реакционной утопией, чем был ею 80 лет назад. Капитализм - и в этом его великая историческая заслуга! объединил человечество в единую, насквозь противоречивую систему. Наша задача - не идти назад, к утопии национальной замкнутости и изолированности, а вперед, к превращению человеческого рода в единый товарищеский трудовой коллектив.

Затишье пролетарской борьбы в современном капитализме - это затишье перед бурей. Прежний период пролетарской борьбы закончился. Старое рабочее движение, организованное в социал-демократические партии, реформистские профсоюзы и "национал-освободительные" фронты умерло. Новый период, новое революционное движение пролетариата только начинается. Взрывы классовой борьбы вспыхивают то там, то здесь в разных точках капиталистической системы. Они все ближе и ближе к России. Украина, Киргизия, Узбекистан, наконец, пенсионерские бунты в самой России. Недаром правящая буржуазная группировка затрепетала перед захороненной навеки, как ей казалось, революцией, недаром более хитрые оппозиционные буржуазные группировки стали рядиться в изъеденные за 200 лет молью одежды буржуазно-демократической революционности. Чего все они боятся - это не умеренной и аккуратной оранжевой псевдореволюции, а настоящей, великой и всеохватывающей красной пролетарской революции. Пусть боятся. Спасения им все равно не будет.

Чего катастрофически не хватает современным пролетарским бунтам - это сознательности и организации. Если революционеры дадут борющимся пролетариям сознательность и организацию, тогда рухнет старый кровавый мир.

Бедствия российского трудового народа не в последнюю очередь объясняются местом России в мировой капиталистической системе, и освобождение трудового народа невозможно без свержения мирового капитализма, без уничтожения мирового рынка. Патриотическое самодержавие превратило Россию в сторожевого пса Антанты и направило в 1914г. русских мужиков умирать за прибыли французских банкиров, интернационалисты - большевики освободили Россию от долговой кабалы иностранному капиталу, отказавшись платить царские и керенские долги. Из душителя и поработителя других народов Россия стала надеждой угнетенных и обездоленных всего мира. Никто из современных русских национал-патриотических организаций не выдвигает требование отказа от уплаты внешних долгов - отказа, бывшего общим местом для революционных организаций царской России. Причина понятна. Никто из патриотических буржуа не собирается рвать с мировым рынком, все они хотят лишь выторговать для себя более выгодное место на нем. Отказ от уплаты внешних долгов означает разрыв с мировым рынком, а без такого отказа невозможно покончить с эксплуатацией трудящихся России мировым капиталом...

Человечество снова вступило в эпоху войн и революций. Конца истории, о котором с торжеством рассуждали наймиты капитала, не произошло. Мир, как и в начале 20 века, открыт настежь бешенству ветров. Впереди - не гармонические идиллии, а жестокие битвы.

Да, будет трудно, очень трудно. Но что великое можно совершить без труда, борьбы и лишений?...

А зачем вообще совершать что-либо великое ? - спросит какой-нибудь либеральный обыватель. Нам бы жизнь, как у людей, как на Западе, а большего ничего и не надо.

Оставляя даже в стороне вопрос, а так ли уж хорошо живут люди на Западе, беда заключается в том, что, как показал опыт последних 15 лет, жить как на Западе все равно не получится, капитализм в России может лишь быть таким, каков он есть: государственно - олигархическим, мафиозно - криминальным и упадочно - паразитическим. Вот как охарактеризовал этот капитализм Г. Явлинский:

"...В России создан такой мутант рыночной экономики, который в принципе не в состоянии сейчас и не будет в состоянии никогда (если его не изменить коренным образом) сократить масштабы нашего отставания от развитых стран. Это отставание вследствие созданной у нас экономической системы будет увеличиваться...

...Для большинства людей "рыночная экономика", построенная в России, не может сделать ничего...

...В обществе начинают происходить опасные процессы, ведущие к его глубокой демодернизации...

...определенные исторические обстоятельства этого кризиса ["советской модели"]... привели к рождению локально устойчивой социально-экономической системы мутанта, объективно нацеленной на демодернизацию общества" (65).

Понимаете ли вы, противники революций и певцы умеренности и аккуратности, что такое "глубокая демодернизация"? И неужели вы надеетесь вылечить грозящую гибелью болезнь легкими реформистскими пилюлями?...

* * *

В завершение надлежит еще раз рассмотреть вопрос, возможна ли в России "буржуазно-демократическая" революция?

Перешедший в лагерь антипутинской буржуазной оппозиции национал-патриотический экономист Михаил Делягин так рассуждает о характере будущей революции:

"Формирование военно-полицейского феодализма предопределяет антифеодальный характер революции. Соответственно и осуществлять ее будет широчайшая коалиция, своего рода Народный фронт, включающий в том числе и честную часть либералов, концентрирующуюся сейчас на правозащитной деятельности. Смыслом революции станет уничтожение класса "новых феодалов", силовой и коммерческой олигархии" (12).

Итак, капитализм в своем развитии проделал гигантскую дугу и все вернулось к тому, с чего начиналось: к "военно -полицейскому феодализму". Но напрасны надежды сторонников "буржуазно - демократической революции", что возможен новый круг прогрессивного развития капитализма, и что "антифеодальная" революция откроет период стабильной и процветающей буржуазной демократии.

Каждая социальная система в состоянии упадка имеет общие черты с другими разлагающимися социальными системами. Одной из таких черт является резкое усиление  роли  государства. По общему правилу, роль государства сильнее всего проявляется в переходные периоды, в эпохи возникновения и в эпохи гибели социальной системы, а меньше всего роль государства в промежуточные периоды между муками возникновения и муками гибели формации - в периоды эволюционного развития данной  социальной системы. Современное капиталистическое общество чрезвычайно похоже на Римскую Империю времен упадка, похоже в первую очередь всеохватывающей бюрократизацией всей общественной жизни. Столь же похоже оно - и это вводит в заблуждение сторонников "буржуазно-демократической революции" - на переходное время 14 - 18 веков - на эпоху разложения и гибели феодализма и возникновения капитализма. Поздний упадочный капитализм куда больше похож на абсолютистский капитализм эпохи первоначального накопления капитала, чем на прогрессивно эволюционирующий капитализм второй половины 19 века.

Тем не менее разница огромна. Капитализм 16 века был агрессивным и полным витальной силы ребенком, перед которым простиралась вся жизнь. Современный капитализм - впавший в маразм злобный старик, вся жизнь которого, великая и ужасная, осталась в прошлом, и перед которым лежит лишь могила. Время не поворачивается вспять, ни биологическое время жизни особей, ни социальное время жизни общественных формаций. Возврат к капитализму свободной конкуренции невозможет, другого капитализма, нежели капитализм государственно-олигархический, быть не может. В современной России господствует не "военно-полицейский феодализм", а военно - полицейский капитализм, и другого капитализма здесь не будет .

Мы уже писали 3 года назад в статье "Пролетарская революция против демократии и фашизма":

"Бюрократический, коррумпированный и мафиозный характер российской государственной власти объясняется отнюдь не феодальными и раннекапиталистическими, царистскими и сталинистскими пережитками. Если историческое происхождение этих качеств и можно искать в прошлом, то причины их современного состояния находятся в настоящем. Конечная стадия каждой общественной формации имеет общие черты с ее начальной стадией [ среди этих общих черт -  разбухание  роли государственной власти - М.И.], но впавший в детство злобный старик - это уже не злой ребенок. Тесное сращивание власти, собственности и разбоя, чиновника, эксплуататора и бандита, отличавшее как эпоху перехода от первобытного общества к классовому, так и эпоху первоначального капиталистического накопления, ничуть не меньше свойственно и периоду упадочного, монополистического капитализма - причем не только в России, но и во всем "цивилизованном мире". Разрушение данной системы может быть осуществлено отнюдь не "демократической революцией, время которой - в безвозвратном прошлом, но исключительно пролетарской социалистической революцией" ( 4, с. 158).

Сращивание капитала и государства - это отнюдь не следствие чьей-либо злой воли. Оно - неизбежное явление позднего, упадочного капитализма - а таковым является весь современный мировой капитализм. Во всем мире буржуазная демократия становится чистой формальностью, фикцией. Буржуазная демократия никогда не была властью народа, но раньше она являлась методом правления буржуазии, интегрирующей эксплуатируемые низы в буржуазную систему посредством определенных уступок им. Сейчас буржуазия во всем мире отказалась от политики социального компромисса, от каких-либо уступок угнетенным. Буржуазную политическую систему 19 - первых двух третей 20 века, когда на выборах действительно шла речь о выборе разного политического курса, хотя бы в рамках капитализма, сменила система, когда буржуазные партии становятся неотличимыми ничем, кроме физиономий своих начальников, и выступают с одинаковой программой - за "рыночную экономику" и "сильное государство", проще говоря, за регулируемый бюрократией рынок и регулируемую рыночной коррупцией бюрократию. В таких условиях выборы все больше превращаются в фикцию, а решающим средством победы на них становится обладание "административным ресурсом". Как и при откровенных буржуазных диктатурах прошлых времен - диктатурах Наполеона Третьего, Сталина или Гитлера - "выборы" выполняют роль плебисцита, ссылкой на который правящая диктатура обосновывает свое правление. С "волей народа" не считаются. Массовые антивоенные настроения в Англии ничуть не помешали Блеру послать английские войска в Ирак.

Сращивание государства и капитала приобрело особо безобразные формы в России - как в силу ее положения в мировой капиталистической системе, так и в силу обусловленных этим положением исторических традиций русского капитализма. Никакой другой капитализм, чем тот, который есть сейчас в России, здесь невозможен. "Демократический", "народный", "прогрессивный" капитализм в России - не меньшая утопия, чем "социализм в отдельно взятой стране".

Уничтожить господство чиновничье - олигархического монстра невозможно путем перемены одних чиновников на других или путем отнятия  собственности у неправильных олигархов и передачи ее правильным. Трудящиеся массы, должны отрубить обе головы - Власть и Капитал - у двуглавого чудовища, пьющего кровь у народа. Рядовые работники умственного и физического труда должны взять управление экономикой в свои руки. Это будет означать не буржуазно - реформаторский "пересмотр итогов приватизации" или "национализацию природной ренты", а революционную экспроприацию. Все состояния воротил власти и бизнеса созданы путем грабежа народа, поэтому по справедливости должны быть возвращены народом себе обратно.

Насквозь прогнивший и коррумпированный, сросшийся с мафией российский государственный аппарат не может быть реформирован посредством смены плохих чиновников на "хороших" и "честных". Этот бюрократический аппарат должен быть сломан, разбит, развеян по ветру. На смену буржуазно-бюрократическому государству должно прийти полугосударство, пролетарская Республика Советов.

Освобождение от кабалы иностранным капиталом невозможно без отказа от уплаты внешних долгов и экспроприации собственности иностранной - наряду с отечественной! - буржуазии. Подобные меры неизбежно столкнутся с ожесточенным сопротивлением всей мировой буржуазии (заметим, что даже робкие посягательства правительства Тимошенко на интересы русского капитала на Украине встретили корыстное возмущение всех буржуазных сил в России от национал-патриотов до "Новой газеты"). Революционной власти придется либо ограничиваться робкими полумерами и оставить все, как есть, либо вступить в борьбу не на жизнь, а на смерть с мировым капиталом, борьбу, невозможную при ограничении революции "буржуазно-демократическими" мерами.

Уже 130 лет назад русские революционеры - народники поняли, что из-за сращивания русской буржуазии с самодержавием никакая чисто буржуазная революция в России невозможна, что русская революция может быть только двойной революцией: одновременно революцией политической и революцией социальной, революцией против самодержавия и революцией против буржуазии.

Тем более никакая буржуазная революция невозможна в современной России. Срощенность с абсолютистским государством, авторитаризм и коррупция - результат не неразвитости, а переразвитости современного российского капитализма, его загнивания - обусловленного загниванием всего мирового капитализма. Это не преходящие ошибки молодости, а неисправимые пороки старости. История не поворачивается вспять. Мировой капитализм не может вернуться во вторую половину 19 века. Мы помним, сколь распространены были иллюзии о возможности "народного капитализма" в перестроечные годы - и чем обернулись эти иллюзии на самом деле. Те из мелкобуржуазных демократов, кто искренне хочет бороться за свободу и власть народа, не должны повторять ошибки перестроечных лет, не должны дважды наступать на те же грабли. Свобода и власть народа несовместимы с капитализмом. Кто хочет бороться против самодержавия, кто хочет бороться за власть народа - тот должен бороться за социализм.

* * *

Идеологическое брожение и невнятный полусдвиг влево, о которых мы говорили выше, присущи исключительно мелкобуржуазно - демократической интеллигенции, мелкобуржуазной демократии. По -другому обстоит дело с либеральной буржуазией и ее идеологами. Либеральные буржуа не любят Путина, но еще больше не любят революций, а потому и предпочитают путинскую "стабильность" - "неуправляемой демократии". Очень хорошо выразил эти настроения либеральной буржуазии политический обозреватель газеты "Версия" Л. Радзиховский:

"Я не поклонник Путина, но и не одержим путинофобией. Путин мне не дорог, но вот великие потрясения точно не нужны.

Пока соблюдаются, пусть даже в минимальном объеме, права собственности, пока страна остается открытой, пока есть хотя бы свобода писка, до тех пор сохраняется главное: возможность эволюционного развития без революций [!!!!!!]. Это значит точно по закону уход Путина в 2008г. (и пусть он подготовит преемника на основе "сговора элит"). Укротить безумие налоговиков, помочь бизнесу, ограничить административный восторг чиновников в штатском и в мундирах, дать какую-то стабильность. Вот все, что нужно мне как жителю России: дайте покой, экономика сама пойдет (а уж коли не пойдет, то силой ее не сдвинешь).

...Реальный (не идеальный) выход: разумно [курсив Радзиховского] управляемая демократия. Просто потому, что "неуправляемая демократия" у нас сегодня невозможна. Ею будут управлять другие - вот и все" (49).

Подобная позиция собственно либеральной буржуазии и дает ответ на вопрос о возможности или невозможности буржуазно - демократической революции в России.

Мелкобуржуазная интеллигенция до тех пор, пока стоит на позициях защиты и сохранения капитализма, не может быть самостоятельной классовой силой. Признавая устои капитализма, она отдает всю инициативу в руки либеральной буржуазии, в силу своего классового интереса предпочитающей "сговор элит" любым революциям, даже бархатным и оранжевым.

Либеральная буржуазия пойдет на "революцию" лишь в том случае, если единственным средством предотвратить "неуправляемую революцию" станет для нее "революция управляемая", "революция" на основе "сговора элит", т.е. "революция" наподобие грузинской и украинской "революций".

Подобная "управляемая революция" абсолютно не в состоянии вытащить общество из тупика, в котором оно находится. Поменяются лица на самом верху, часть собственности будет отнята у одних олигархов и отдана другим, но система упадочного капитализма останется в неприкосновенности.

В конце 1980-х годов страны лжесоциалистического государственного капитализма уже потрясала волна "буржуазно-демократических революций". В страхе перед поднимающимся пролетарским движением друг с другом сцепились реформаторское и консервативное крыло эксплуататоров, спорившие друг с другом, какими методами надежнее всего обеспечить свое господствующее положение и дальше. У псевдолевых - у сталинистов, маоистов и троцкистов, от восторга разбегались глаза и они даже не знали, какую из фракций эксплуататоров им поддерживать, какую счесть более прогрессивной. Поддержать ли "демократических реформаторов", отстаивающих "демократию, свободу и права человека", или же поддержать "консерваторов", защищающих государственную собственность и устои "деформированных рабочих государств"? В большинстве стран бывшего реального госкапитализма  верх взяли "демократы - реформаторы", в Китае смогло победить консервативное крыло государственной буржуазии.

С тех пор прошло 15 лет, и можно подвести итоги. "Демократы" и не подумали на самом деле ввести демократию, а твердокаменные китайские сталинисты и не собирались защищать устои "деформированного рабочего государства". Современная Россия и вся СНГовия, с одной стороны, современный Китай, с другой, мало чем отличаются друг от друга - и мало чем отличаются от прочих капиталистических государств - -центра или периферии мирового капитализма, все равно. Весь современный мировой капитализм характеризуется бюрократическим рынком в экономике и более или менее прикрытой фиговым листком парламентаризма полицейской диктатурой в политике - хотя размеры этого фигового листка могут быть разными. Такова природа упадочного, государственно - монополистического капитализма, а другим современный капитализм быть не может.

В сентябре 1993г. произошел последний бой двух фракций бывшей российской  государственной буржуазии. В страхе перед "комуно - фашистским реваншем" буржуазные демократы поддержали "отца русской демократии" из высших партаппаратных чинов  Ельцина. Через 10 лет все кошмары демократов реализовались при назначенном Ельциным его преемнике - Путине. В то же время нет сомнения, что в случае победы Верховного Совета (или в случае победы ГКЧП) установился бы такой же бюрократический капитализм, который установился при Ельцине и при Путине. При современном упадочном капитализме все буржуазные пути ведут в одно смердящее и гиблое болото, все фракции буржуазии стали одинаково реакционны, победа любой из буржуазных группировок ведет к одному и тому же результату - к сохранению и упрочению бюрократического рынка и полицейской диктатуры. На путях капитализма из этого болота, в котором человечество рано или поздно погибнет, нет спасения. Единственный путь, по которому из него можно выйти - это всемирная революция пролетариата.

Как показывает опыт "Народных фронтов" в 20 веке, они не способны выполнить даже ту задачу, для осуществления которой они, по утверждению их организаторов, создавались - задачу борьбы с ультраправой реакцией и защиты буржуазной демократии. Народный фронт в Испании, задушив в 1937г. испанскую пролетарскую революцию, затем с блеском проиграл гражданскую войну против франкизма. Парламент Народного фронта во Франции, сперва посодействовав победе франкизма своей политикой невмешательства, отказом продавать оружие братскому правительству испанского Народного фронта, затем, в 1938г., отнял у французских рабочих социальные завоевания, которые они вырвали всеобщей стачкой 1936г., после чего вдребезги проиграл войну с Гитлером, и закончил свою бесславную деятельность, приведя к власти правительство Петена. Народное единство в Чили, своим убогим легализмом, отказом от вооружения пролетариата сделало возможной победу любимца русских либералов - Пиночета. Так что даже для борьбы с фашизмом, с крайне правой буржуазной реакцией тактика Народного фронта - это верный метод получить поражение.

Но, может быть, "буржуазно - демократическая революция" будет всего лишь первым этапом, за которым последует второй этап - революция социалистическая?

Разница тактики революционеров и оппортунистов во время революций состоит отнюдь не в том, что революционеры инфантильно хотят всего и сразу, а оппортунисты понимают, что все происходит постепенно. Во время споров начала 20 века  о характере революции в России революционеры отнюдь не утверждали, что пролетарии, прочитав все работы Маркса, сразу все, как один, приобретут социалистическую сознательность, дружно восстанут и сразу провозгласят социалистическую республику. Задавленные капитализмом пролетарии в большинстве своем приобретают классовое сознание не из книг, а из опыта классовой борьбы, борьбы, в которую они вступают, проникнутые всевозможными иллюзиями и предрассудками. Эта борьба чрезвычайно облегчается расколом в эксплуататорском классе, борьбой между различными буржуазными группировками. Пролетарская социалистическая революция станет не исходной точкой грядущих социальных потрясений, но их результатом - в том случае, если пролетарские революционеры будут эту революцию готовить и проводить политику недоверия ко всем группировкам буржуазии.

100 лет назад меньшевики говорили: в ходе буржуазной революции буржуазные силы придут к власти, осуществят буржуазно-демократическое преобразование России, и лишь затем настанет черед социалистической революции. Революционеры - большевики и левое крыло эсеров - отвечали им: да, буржуазные силы могут прийти к власти, но они неспособны совершить радикальную демократическую чистку России от самодержавных порядков, и именно поэтому, убедившись в подобном бессилии буржуазных партий, рабочие и крестьяне свергнут их и установят свою диктатуру. Демократическая и социалистическая, антифеодальная и антибуржуазная революции - это не две разделенных во времени революции, а две стороны одной революции.

Кто был прав, показал 1917 год. Временное правительство, представлявшее силы буржуазной демократии, оказалось неспособно ни санкционировать захват земли крестьянами, уничтожение помещичьего землевладения, ни экспроприировать наживающихся на войне и голоде капиталистических воротил, ни выйти из войны и покончить с зависимостью от иностранного капитала. Именно поэтому наступил следующий этап революции, когда власть взяли рабочие, крестьяне и солдаты, и стали проводить революцию против и помещиков, и старой бюрократии, и буржуазии.

Созданный на Украине в результате "оранжевой революции" режим предпринимает утопические попытки перевода Украины на рельсы прогрессивного развития капитализма. Однако чем дальше, тем больше становится очевидным, что никакое прогрессивное развитие капитализма в современную эпоху невозможно, и что энергия Тимошенко не может сломить те пределы, в которые Украину ставит ее положение на мировом рынке. Украине предстоит либо воспроизвести, с новыми лицами наверху, прежний режим государственно-олигархического капитализма, либо от "оранжевой революции" перейти к революции красной.

Никакая самостоятельная, отдельная от революции социалистической, демократическая революция невозможна. Февраль не может открыть период демократического развития капитализма, за Февралем придет либо Октябрь, либо генерал Корнилов.

Задача пролетарских революционеров состоит в том, чтобы, не покупаясь на краткосрочные выгоды, готовиться к грядущим классовым боям

Нет - Народному фронту! Да - пролетарской революции!

 М. Инсаров 2005 г.

Цитированная литература.

1.     Е. В. Анисимов. Время петровских реформ. Лг, 1989.

2.     А.И. Боярчиков. Воспоминания. М., 2003.

3.     В. Бренделев, А. Ягодкин. Карман - сюита // Новая газета, Љ 6(936), 29 января - 1 февраля 2004.

4.     В. Бугера, М. Инсаров. В борьбе против буржуазного национализма. Статьи и письма разных лет.

5.     А. Васильченко. Между дуче и фюрером. М., 2004.

6.     Б. Вишневский. Долой самодержавие! На ближайшие годы у российских демократов может быть только этот хорошо знакомый по учебникам истории лозунг // Новая газета, Љ1(931), 12 - 14 января 2004

7.     П. Вощанов. Не сделать ли гимном России "Лебединое озеро"? // Новая газета, Љ61(894), 21 - 24 августа 2003

7а. П. Вощанов. Задача удвоения ВВП решена // Новая газета, Љ95(928), 18 - 21 декабря 2003.

8.     Гачикус. Анти - Бугера.

9.     В. Глотов, В. Урванцев. Полцарства за "Москвич" // Правда, 21 февраля 1989

10. С. Голяков, М. Ильинский. Рихард Зорге. Подвиг и трагедия разведчика. М., 2001.

11. С.С. Губанов. Государственный капитализм и социализм: продолжение дискуссии // Что делать?, Љ17(40).

12. М. Делягин. Социально - экономическая программа будущей революции // Слово Родины, Љ4, 9 июня 2005

13. О. Джемаль. Конспирология как способ управления страной // Новая газета, Љ66(899), 8 - 10 сентября 2003

14. В. Дикхут. Реставрация капитализма в СССР. М., 2004.

15. Дискуссия о "Народной воле". М., 1930.

16. А.А. Здоров. Государственный капитализм и модернизация Советского Союза: марксистский анализ советского общества. Одесса, 2003.

17. Ст. Иванович. Ташкентцы за границей // Литература русского зарубежья. Антология. Том 2. М., 1991

18. В. Илюшенко. Мы снова в театре абсурда. Спектакль называется "управляемая демократия" // Новая газета, Љ 1(931), 12 - 14 января 2004

19. Интернациональное коммунистическое течение. Платформа и манифест. М., 2004

20. М. Казаков. Good by, Умар, Good by// Стрингер, Љ 7(26), июль 2002

21. К. Касториадис. Воображаемое установление общества. М., 2003.

22. Е. Киселев. Счастье - работать вместе // Новая газета, Љ49 (882), 10 - 13 июля 2003

23. П.А. Кропоткин. Анархия. М., 2002

24. К. Крылов. Электрический пес // Спецназ  России, Љ6(105), июнь 2005

25. Т. Кутх. "То был не рост, а просто лихорадка..."

26. Л.Д. Кучма. О самом главном. Киев, 1999

27. В.А. Лапандин. Комитет членов Учредительного собрания: структура власти и политическая деятельность (июнь 1918 - январь 1919). Самара, 2003

28. К. Лемешев. Административная мешанина // Альтернативы, Љ 1, 1991 год

29. А. П. Логунов.. Революция 1905 - 1907 годов и российская социал-демократия. Ростов - на - Дону, 1992

30. Ю. Лотман. Избранные статьи в 3-х томах. Таллинн, 1992.

31. Iван Майстренко. Iсторiя мого поколiння. Едмонтон, 1985

32. В. П. Макаренко. Русская власть (теоретико - социологические проблемы). Ростов - на - Дону, 1998

33. Л. Мартов. Развитие крупной промышленности и рабочее движение в России. Пг - М., 1923

34. В. Мау. Реформы и догмы. Очерки истории становления хозяйственной системы советского тоталитаризма. М., 1993

35. Л. В. Милов. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 1998

36. "Народная воля" в документах и воспоминаниях. М., 1930

37. М. В. Нечкина. Общество соединенных славян. М. - Л., 1927

38. Общественное движение в России в начале 20 века. Под редакцией Л. Мартова, П. Маслова и А. Потресова. Т. IV, части 1 и 2 (книги 6 и 7). СПБ, 1911     

39. М. С. Ольминский. Сочинения, т.2. М., 1935

40. Е. А. Осокина. За фасадом сталинского изобилия. Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации. 1927 - 1941. М., 1997

41. В. Остросветов. Некоторые малоизвестные факты из истории советской экономики // Пролетарская революция, Љ5, декабрь 2002

42. Палачи Европы. М., 1945.

43. Партия социалистов - революционеров. Документы и материалы. Т. 3, ч.1. Февраль - октябрь 1917. М., 2000

44. А. Пионтковский. 2004 // Новая газета, Љ 97 (930), 25 декабря 2003 - 11 января 2004

45. А. Пионтковский. Товарищ президент и гражданин олигарх // Новая газета, Љ85 (918),  13 - 16 ноября 2003

46. Е.Е. Пискун. Положение рабочего класса в современной России. Классовая сущность режима СССР 1960-1980 гг. Национальный вопрос сегодня. Избранные статьи. Рязань, 2003

47. М. Н. Покровский. Русская история в 3-х томах. СПб, 2002

48. А. П. Потемкин. Элитная экономика. М., 2001

49. Л. Радзиховский. Медвежья диалектика // Версия, Љ16 (339), 25 апреля - 1 мая 2005

50. М. А. Рейснер. Русский абсолютизм и европейская реакция. Изд-во "Дело", 1906

51. Е. Сабуров. Либо власть поставит население на колени, либо население выберет такую власть, которая его устраивает // Новая газета, Љ64(897), 1-3 сентября 2003

52. Ю. И. Семенов. Философия истории от истоков до наших дней: основные проблемы и концепции. М., 1999

53. А. Скобов. Объединение оппозиции в Питере (мнение левого демократа) // Лимонка, Љ266, февраль 2005

54. Р. Сланский, Е. Яковлев. Политика талантливым людям не нужна. Правда, только в благополучных странах // Новая газета, Љ 1 (931), 12 - 14 января 2004

55. Советская деревня глазами ВЧК - ОГПУ - НКВД. Документы и материалы. Т.2. 1923 - 1929. М., 2000

56. Е. Соловьев. Ротшильды // Адам Смит. Беккариа и Бентам. Джон Милль. Прудон. Ротшильды. Биографические повествования. Челябинск, 1998.

57. Л.Д. Троцкий. История русской революции. В двух томах. М., 1997.

58. Л.Д. Троцкий. Сочинения, т. II. Наша первая революция. Ч. 1. М. - Л, 1925

59. С. В. Тютюкин. Г. В. Плеханов. Судьба русского марксиста. М., 1999.

60.  Г. П. Черников, Д.А. Черникова. Кто владеет Россией? М., 1998.

61. А.В. Шубин. Мир на краю бездны. От глобального кризиса к мировой войне. 1929 - 1941 годы. М., 2004.

62. Г. фон Шульце - Геверниц. Очерки общественного хозяйства и экономической политики России. СПб, 1901.

63. С. Е. Щукин. Белинский и социализм. М., 1929

64. Энциклопедия для детей "Аванта". Т.21. Общество. Ч.1. Экономика и политика. М., 2003.

65. Г. Явлинский. Демодернизация: униженные люди не создадут экономику 21 века // Новая газета, Љ83(821), 11 - 13 ноября 2002

66. Е. Яковлев и А. Гельман. В поисках еще одной надежды // Новая газета, Љ 91(924), 4 - 7 декабря 2003

67. R. Bahro. Alternatives in Eastern Europe. London, 1984

68. The Fate of Russian Revolution. Lost Texts of Critical Marxism. London, 1998

69. Courant Communiste International. La Gauche Communiste de France.

70. E. Mandel. Kritik des Eurokommunismus. Westberlin, 1978.