Автор хотел бы выразить свою признательность тем, кто так великодушно дарил ему свое время и воображение. Прежде всего моя благодарность Эрни Эрберу, который провел несколько месяцев 1936 года в Барселоне. Моя благодарность также Майку Хиллу и Джо Фанцоне за их чрезвычайно ценные консультации, плоды которых можно видеть на каждой странице. Я признателен Фреду Расмуссену, сотруднику библиотеки журнала «Сан», за его поиски фотографий времен гражданской войны в Испании, которые мне так помогли; Антеро Пьетила, сотруднику московского бюро того же журнала, за сведения о гостинице «Люкс» и его коллеге Метту Сэдену за его добрые слова и намерения. Благодарность моему старому однокашнику Ленни Миллеру за проявленный им энтузиазм в отношении этой книги. Моей матери, Вирджинии Хантер, и моему брату, Тиму Хантеру, за их критику и терпение, а также моему зятю и доброму другу Джону Д. Баллоку за консультации в области медицины. Я благодарен Дэвиду Петцалу за то, что он прочел эту книгу. Благодарен ночному портье отеля «Колумб» в Барселоне за многие услуги и неувядающий юмор. Благодарен Джеффу Бассу за предложенный им эпиграф из книги Мейсона. А также Сюзанне Карнохан и Зите Дабарс за помощь в испанском языке. Особая признательность моему отважному и упорному литературному агенту Виктории Гоулд Прайор, поверившей в эту книгу с самого начала и сражавшейся за нее, как за свою собственную; и моему блестящему редактору Барбаре Гроссман за веру в меня и за отказ принять первоначальный, не лучший вариант этого сочинения. И моя благодарность – особого рода – моей жене, Люси Хагеман Хантер, за ее скромные, неблагодарные, но героические усилия в отношении этой книги.
Нет необходимости говорить о том, что все допущенные в книге ошибки относятся к числу моих собственных достижений.
Дебют Рея-Лопеса популярнее любого другого, при котором приносится в жертву королевская пешка… Этот гамбит изумительно сложен, он включает в себя безграничное плетение ткани стратегического планирования и пугающий лабиринт высокой точности тактики и комбинационных замыслов. Не будет преувеличением утверждать, что Испанский гамбит является методом, овладеть которым необходимо каждому, мечтающему стать сильным шахматистом.
Из книги Джеймса Мейсона «Искусство шахмат», Лондон, апрель 1898 г.
Пролог
Судебный процесс над убийцей Бенни Лалом состоялся в феврале 1931 года. Он проходил в старом здании суда Моулмейна, портового города Южной Бирмы. Волнение, вызванное этим делом, оказалось недолгим, и история исчезнувшей империи не сохранила памяти о нем.
Тем не менее этот процесс – исподволь, незаметно – мог бы изменить всю политическую жизнь двадцатого столетия. Среди участников тех событий был один, кого не интересовали гипотетические возможности. Для него дело являлось важным само по себе. Этим человеком оказался главный свидетель обвинения, выступавший в последний день процесса, – высокий молодой человек с располагающей внешностью, в мундире индийской имперской полиции. По долгу службы именно ему предстояло затянуть узел на шее Бенни Лала.
Лопасти потолочного вентилятора исправно гоняли воздух, не принося ощутимой прохлады. Роберт Флорри не сводил с них глаз, загипнотизированный легким монотонным вращением.
– Мистер заместитель суперинтенданта полиции?
Голос полицейского судьи. Флорри вздрогнул, сконфуженно сглотнул, заморгал и, окончательно смутившись, перевел взгляд на скамью судей. Как неудобно! Он никак не мог сосредоточиться на происходящем.
– Мистер заместитель суперинтенданта?
Флорри выдавил кривую улыбку. Комната суда, заполненная другими сотрудниками полиции империи и местными жителями, казалась застывшим кадром. Внимание присутствующих сковало его, как липкая паутина.
– Да, сэр, – наконец выдавил он.
Собственный голос всегда подводил Флорри. Пронзительный, тонкий, к тому же пропадающий в такие вот ответственные минуты.
– Этого человека я видел, – продолжил он немного увереннее, указывая на индуса, сидевшего за столом защиты среди своих более счастливых соотечественников.
Тщедушный человечек обладал удивительной, изменчивой, почти плавной стремительностью движений, присущей всем туземцам. Шапка густых темных волос, бегающие черные глазки, темно-шоколадная кожа и сверкающие белые зубы. Бенни Лал улыбался. Впрочем, он улыбался всегда. Бенни Лал был идиотом.
– Вот этот человек.
Флорри наконец обрел интонации уверенного в себе полицейского.
– Именно его я видел убегающим от жертвы покушения в предыдущий вторник в половине двенадцатого вечера рядом с офицерским клубом в Моулмейне.
Он внес это уточнение, чтобы никто не смог усомниться в его профессионализме.
Всем присутствующим в зале суда – каждому офицеру и каждому местному жителю – было прекрасно известно, что в прошлый вторник в половине двенадцатого ночи пьяному бирманскому торговцу У Бату перерезали горло. И произошло это не более чем в пятидесяти шагах от веранды клуба, где Флорри с пятым стаканом джина, среди роя мошкары и сонма поэтических образов трудился над будущим шедевром в георгианском стиле. Молодой офицер бросился к скорченной в пыли жертве и в ту же минуту заметил маленькую, стремительно улепетывающую фигурку. Возможно, поговаривали в определенных кругах, человек с мозгами получше или более трезвый сумел бы произвести арест прямо на месте преступления. Но Флорри потрясла внезапность, с которой произошло преступление, а его сознание было затуманено не столько выпитым джином, сколько поэтическими мечтами. Яркое зрелище залитого кровью человеческого тела, впервые представшее перед его глазами, едва не парализовало полицейского. Он продолжал топтаться на месте, а негодяй тем временем скрылся в темной аллее.
Облава, устроенная в точности по правилам охоты на тигра, на следующее же утро обнаружила Бенни Лала, блаженно спавшего нагишом у обочины дороги в нескольких милях от места происшествия. Последовавшее затем молниеносное расследование установило, что когда-то он прислуживал в доме у Бата и был мишенью частых приступов гнева пьяного торговца. В ходе допроса Бенни Лал – больное дитя Востока – ни в чем не признавался и ничего не отрицал, простодушно всем улыбался и изо всех сил старался не обидеть англичан.
Был ли он действительно виновен?
Флорри не знал. Но обязан был дать показания.
«Наступили довольно сложные времена, – объяснили ему в департаменте разведывательного управления. – Уже курсируют определенные слухи. Высказываются подозрения, что за убийством стоят сами англичане. Образ У Бата в некоторых слоях населения приобретает черты национального мученика, а не того скота, каким он был в действительности».
По этим причинам с делом должно быть покончено незамедлительно.
«Таково требование долга; подчас нужно заставить себя видеть общую картину, а не мелочи».
– Вы в этом уверены? – спросил судья.
– Да, сэр. Уверен, сэр.
Флорри отвечал четко, без колебаний.
– Мистер Гупта, у вас имеются вопросы?
Адвокат, присланный из Рангуна для бесплатной защиты обвиняемого, поднялся на ноги. Мистер Гупта, крошечный индус, все это время обмахивавшийся веером, обратил к Флорри широкую, подчеркнуто дружелюбную улыбку.
– Констебль Флорри, скажите, сколько…
Обуреваемый тревогой за исход дела и боясь с самого начала попасть впросак, Флорри торопливо поправил:
– Я – заместитель суперинтенданта полиции.
И тут же понял, что в этот самый просак он уже попал.
– О-о! – в насмешливом изумлении протянул адвокат. – Я искренне прошу прощения у господина офицера. – Его улыбка просто лучилась теплом. – О-о, как я сожалею о своей ошибке. Но вы ведь не так давно получили это назначение? Им отмечены ваши незаурядные успехи?
– Не понимаю, какого дьявола вы тут…
Флорри разразился высокомерным негодованием величественного сахиба, но внезапный взрыв смеха со стороны нелояльно настроенных индусов, заполнивших задние ряды зала суда, заставил его умолкнуть.
– Мистер Гупта, суду не вполне ясно, какое отношение к рассматриваемому делу имеет продвижение по службе офицера полиции? – холодно осведомился судья.
– Ваша честь, я не хотел быть неуважительным. Тут простая ошибка, ваша честь, непреднамеренная и неумышленная. Приношу свои поздравления новому заместителю. Если я правильно понимаю, ваше жалованье теперь увеличится примерно на сотню фунтов в год?
– Может быть, адвокат объяснит нам, какую цель он преследует, задавая эти вопросы? – настаивал судья.
– Приношу свои извинения, бесконечные и искренние. – Цинизм Гупты был так же безграничен, как его улыбка. – Я всего лишь намеревался отметить несчастье одних и удачи других в нашем жестоком мире. Но совсем не собирался касаться вопроса оплаты услуг…
– Слушайте, вы… – начал было Флорри.
– Мистер Гупта, неуважение к суду не принесет пользы вашему клиенту. Более того, оно может оказать ему весьма плохую услугу.
– В таком случае тема денег впредь совершенно не будет упоминаться. Прямо с этого момента. А теперь, мистер заместитель суперинтенданта полиции, позвольте задать вам вопрос. Насколько мне известно, вы поэт?
Флорри передернуло. Ему было всего двадцать три года. Высокий, с длинным худым лицом, соломенного цвета волосами и сильным ширококостным телом здоровяка, он выглядел бравым английским солдатом, чуть более порядочным, чем того требовал образ. В свое время он закончил Итон, хоть и учился в дополнительном классе. Сын одного из чиновников Индийской кампании, Флорри был принят в школу своей мечты, поскольку считался подающим надежды юношей, но не был там счастлив. На военную же службу поступил потому, что ни один университет не принял бы его после катастрофы в колледже. Но здесь – как и в Итоне, как, возможно, и везде – он чувствовал нечто фальшивое.
– Пишу понемногу, – ответил он.
Индус ахнул, будто совершил замечательное открытие.
– Не считаете ли вы, мистер заместитель суперинтенданта полиции, что поэтом можно счесть лишь того, кто обладает воображением?
– Не только. Для поэта важно иметь и чувство ритма, и духовное провидение. Необходимы прекрасное владение языком, высокий строй мыслей, его…
Хотя Флорри и полицейский, но в душе-то – настоящий поэт. Пусть пока из него ничего не вышло, но он может говорить о поэзии так, как она того заслуживает.
Тут судья оборвал его и обратился к адвокату:
– Слушайте, Гупта, к чему вы клоните?
– Ваша честь, почтенный сэр судья, я пытаюсь доказать, что мистер заместитель суперинтенданта полиции из тех ребят, которым случается видеть то, чего нет в действительности. А если и видят, то иногда, в почтенных традициях Шекспира и Спенсера, приукрашивают то, что видят, ради изящества и духовности их, без сомнения, прекрасных творений. Я всего лишь стремлюсь прояснить отношение этого офицера к реальным событиям.
Бенни Лал улыбался. Капля слюны, как нить паутины, тянулась из его рта.
– Мои стихи – это мое дело, – грубо произнес Флорри, смущенный тем, что предстал перед другими офицерами каким-то мечтательным дурачком. – А служба есть служба. И нечего их путать. Всему свое время.
– Оставляя в стороне этот весьма важный для вас вопрос, мистер заместитель суперинтенданта полиции, позвольте спросить вас вот о чем. В тот вечер вы были свободны от дежурства, расслабились, позволили себе прохладиться после жаркого дня службы на пользу вашей великой империи. Человек в таких обстоятельствах, сэр, как известно, не прочь выпить. Могу я поинтересоваться, поступили ли и вы таким образом? И если поступили, то примерно сколько вы употребили спиртного?
– Один стакан джина, – быстро солгал Флорри. – Может, два.
– Вы уверены?
– Совершенно.
– Не так уж много для англичанина.
– Не знаю.
– Ваша честь, я располагаю… Э-э, где же он? Ах вот. Я имею в распоряжении счет из бара на имя мистера заместителя суперинтенданта полиции за последний месяц.
Гупт поднял вверх розовый листок, который молодой полицейский мгновенно узнал. Сердце его провалилось в пятки.
– Возможно, что от треволнений той ночи мистер заместитель суперинтенданта полиции забыл его подписать. Но, как можно судить по предыдущим неделям, его обычная норма составляла пять порций джина за вечер. Боже милостивый, однажды им было выпито даже девять! Но применительно к тому вечеру, о котором мы говорим, он утверждает, что выпил только два стакана джина. Может, вы чуточку искажаете факты, мистер заместитель суперинтенданта полиции?
– Э-э, – начал Флорри, чувствуя, что подавленность и апатия, которые испытывают редко лгущие люди, случись им приврать, мешают ему говорить. – Припоминаю, что больше двух. Кажется, их было три. Трудно вспомнить точно. Даже четыре стакана джина – не особенно много. Во всяком случае, такое количество выпитого не может помешать мне видеть то, что происходит перед глазами. А в данном случае важно именно это. Мое зрение остается отличным, сэр, вот что я хочу сказать. Да, сэр, теперь помню точно, что их было именно четыре.
На самом деле их было ровно пять. Правда же заключалась в том, что они никак на него не подействовали. Флорри мог выпить баснословное количество спиртного без видимого для себя ущерба.
– Почему сразу так не сказали? – спросил судья.
– Видите ли, сэр, – заторопился Флорри, – у меня в тот день родился замысел поэмы. А когда я пишу, я никогда не пью много. Притупляет чувства, сэр.
– В таком случае вы, должно быть, не часто занимались своей поэзией в последнее время? – последовал быстрый вопрос Гупты.
– Да, не часто, – ответил Флорри, не понимая, к чему клонит этот плюгавый дьявол.
– Я располагаю… Да где же она? Ах вот.
Маленький индус разрабатывал тему пропавшего листка бумаги, как плохой актер мелодрамы в вест-эндском театрике.
– Да, в моем распоряжении имеется счет за почтовые услуги на ваше имя.
И он с триумфом предъявил документ суду.
– Да, – веселился мистер Гупта, – это ваш почтовый счет. Один счет за пятницу, когда вы отправили довольно большой пакет – вес составил шесть фунтов – по адресу в Блумсбери. Вот по этому. Номер пятьдесят шесть, Бедфорд, Рассел-сквер. Почтовый индекс «эс-ви один»?
– Ну…
– Другой счет за две недели до этого. И еще неделей ранее – третий. Вас не затруднит сообщить суду, кому принадлежит этот адрес?
Флорри горько помолчал, прежде чем выдавить из себя печальный ответ.
– Это адрес журнала «Зритель». Литературное ежеквартальное издание. Лучшее в своем роде.
Они никогда не принимали его стихов. Как и другие.
– Итак, вы сочиняете свои стихи, и это не мешает вам регулярно употреблять спиртное. В тот вечер вы тоже витали в поэтических высях, когда вдруг услышали крик. Вы бросились с веранды на шум и внезапно увидели тело. Таковы ваши показания. Я верно излагаю?
– Да, – подтвердил Флорри.
– И заметили чей-то бегущий силуэт. Было очень темно. Расстояние порядка тридцати футов, и все происходило довольно быстро. Э… скажем, на все эти события могло потребоваться не больше нескольких секунд. Я прав?
Молчание.
– Тем не менее вы узнали его. Пожалуйста, укажите на него сейчас.
Флорри поежился.
Проклятый туземец.
Два улыбающихся индуса сидели за столом защиты. Для Флорри они были на одно лицо. Будь проклят этот Гупта с его хитроумием!
Рука Флорри словно налилась свинцом.
«Нужно выбрать одного», – сказал он себе.
И тут внезапно ему на ум пришли строчки:
В конечном счете все одно и то же,
В конечном счете жизнь – лишь игра.1
Конечно, это написал умница Джулиан. Строки из его поэмы «Ахилл, глупец», которая сделала его лондонской знаменитостью.
«Джулиан, за что? За что ты меня так обидел?»
Боль, так и не утихшая за эти пять лет, вновь накатила на Флорри, подобно запаху гнили.
«Выбери одного, – снова подумал он. – Не важно кого. Это всего лишь игра. Просто игра».
– Как я могу выбрать, – с внезапной ледяной холодностью процедил Флорри, – когда все они одинаковы?
На галерке послышался ропот. Со стороны англичан донесся чуть запоздалый смешок. Гупта в упор смотрел на Флорри, и взгляд его пылал ненавистью. Флорри не отвел глаз.
Бенни Лал в своем голубом одеянии сидел на три места дальше. Получив соответствующие наставления адвоката, он изо всех сил старался не улыбаться. Флорри на миг встретился с ним глазами и не прочел в его взгляде ничего.
Бенни Лал улыбнулся.
Спустя три недели после убийства У Бата Бенни Лала должны были повесить.
Флорри стоял в небольшой группе должностных лиц, собравшихся на грязноватом дворе тюрьмы. Избежать этой обязанности было невозможно. День стоял жаркий, душный, молодой человек чувствовал, как китель липнет к телу и капельки пота выступают на лбу под тропическим шлемом. Старое здание тюрьмы, представлявшее собой остов существовавшей здесь когда-то древней крепости, маячило перед глазами. Отхожее место располагалось рядом с плацем, и плотная вонь висела в воздухе.
Адвокат тоже явился, чтобы присутствовать при повешении. На его лице сияла та же широкая улыбка, с которой он выступал в зале суда.
– Нет. Не то событие, которое может вызвать любопытство.
– А-а, вот и он, – воскликнул Гупта. – Смотрите, мистер заместитель суперинтенданта полиции. Он перед вами, этот опасный и коварный, презренный негодяй Бенни Лал, заслуживший суровое возмездие.
Небольшая группа людей, только что возникшая в дверях тюрьмы, окружала Бенни. С надетыми на него наручниками индус медленно шел по направлению к виселице.
Внезапно Бенни Лал усмехнулся, и Флорри торопливо отвел глаза.
– Нельзя сказать, чтоб он особенно грустил, – заметил мистер Гупта.
– Слушайте, вы чертовски хладнокровны. – В голосе Флорри звучало гораздо больше волнения, чем ему хотелось бы. – В конце концов, он был вашим клиентом, а теперь ему отправляться к Создателю.
– Его создателем стала Британская империя, мистер заместитель суперинтенданта полиции, и она же его погубила.
Флорри пристально смотрел, как маленький человечек карабкается по ступеням на помост.
– Возможно, вы, мистер заместитель суперинтенданта полиции, когда-нибудь напишете об этом поэму. Ведь подумать только, как все это литературно: густая вонь, палящее солнце, невозмутимые чиновники, всему покорный Бенни Лал и ваше собственное глубокое равнодушие.
Он зло усмехнулся.
– Здесь и вы присутствуете, мистер Гупта.
– О, меня в поэму не вставить. Слишком незначительная деталь.
Палач набросил на голову Бенни Лала мешок. Тем же движением попытался ухватить петлю, но промахнулся. И тут Флорри увидел, что Бенни Лал услужливо наклоняет голову, чтобы облегчить палачу эту задачу.
– Бенни Лал, по законам империи за совершенное вами убийство вы приговариваетесь к смертной казни через повешение, – прокричал начальник тюрьмы предусмотренную церемонией фразу. – Ваше последнее слово.
Бенни с мешком на голове стоял молча. Затем вдруг начал всхлипывать.
– Пожалуйста, сэр. Ну, сэр, пожалуйста.
Костлявое тело индуса, отчетливо видимое в рамке виселицы, напряженно вытянулось, на шее вздулись жилы. Он рыдал.
– Пожалуйста, сэр. Я очень вас прошу. Сэр, я…
Веревка рывком дернулась вверх, и Бенни Лал не договорил.
– Поезжай, Бенни, – произнес Гупта.
Флорри, не отводя глаз от медленного маятника веревки, тяжело раскачивавшего тело, дал себе клятву никогда больше не служить империи.
Но это обещание по независящим от самого Флорри причинам выполнено не было.
Часть 1
Роберт
1
Лондон, поздняя осень 1936 года
Мистер Вейн и майор Холли-Браунинг отыскали парковку рядом с Уобурн-плейс на Рассел-сквер, как раз напротив отеля. Мистер Вейн был маниакально осторожным водителем, к тому же не обладал ни силой, ни хорошей координацией. Поэтому он раздраженно ворчал, стараясь вписать свой «моррис» в свободное пространство между машинами. Припарковавшись, Вейн вынул ключ зажигания и сунул его в карман жилета. Мужчины остались в замолкшей машине, похожие на бесцветных представителей среднего класса: то ли коммивояжеры, то ли мелкие клерки, возможно, помощники барристера. Или ничтожные адвокатишки.
Над Блумсбери царило роскошное голубое утро. Густая листва вязов, росших на Рассел-сквер, с наступлением первых холодов стала рыжеть, в кронах болтали и суетились белки. Стайки уродливых воркующих голубей теснились на лужайке. Некоторые взгромоздились на бронзовые плечи герцога Бедфорда, стоявшего в углу сквера. На клумбах вдоль дорожек продолжали цвести поздние хризантемы.
– Однако он опаздывает, – заметил Вейн, взглянув на свои карманные часы.
– Дайте ему время, Вейн, – отозвался майор Холли-Браунинг. – Сегодня большой день в его жизни. Парень, конечно, нервничает. Тем более такой парень.
Майору было за пятьдесят, лет на десять больше, чем мистеру Вейну. Несмотря на ясную погоду, он был одет в просторный макинтош, а голова его пряталась в котелок. Лицо, украшенное большими усами, имело землистый оттенок, глаза смотрели сурово, а выправка выдавала педанта. При близком рассмотрении Холли-Браунинг ни в коей мере не напоминал торговца средней руки. Скорее военного, неудачливого в службе офицера, не сумевшего обзавестись в полку полезными друзьями. Создавалось впечатление, что череда назначений – одно мрачнее другого – забросила его на задворки империи, подальше от парадов, круговерти светской жизни и интриг службы в метрополии.
На самом же деле майор возглавлял Пятый отдел МИ-6;2 выражаясь профессиональным языком, он звался Пять-а. Мистер Вейн, его заместитель, звался Пять-б, а Пяти-в просто не существовало, ибо эти двое представляли собой весь отдел.
Майор глубоко вздохнул и незаметно потрогал висок. Опять эта головная боль!
– Устали, сэр?
– Переутомился, Вейн. Которую неделю без сна.
– Вам нужно чаще уезжать домой, сэр. Невозможно сохранить здоровье, ведя такую жизнь. Вы же целые ночи проводите на службе.
– Придет. Приманка слишком соблазнительна для него.
– Да, сэр.
Они опять застыли в молчании.
– Сэр! Вот он.
– Не смотрите на него, Вейн.
Высокий неловкий молодой человек вышел из метро и направился вверх по Бернард-стрит. На перекрестке он терпеливо дождался зеленого светофора и, оказавшись на той стороне улицы, у которой стоял «моррис», неторопливо прошел мимо них. Это был мистер Роберт Флорри.
– Бывший приятель великого Джулиана. Что-то не впечатляет, – заметил майор, который впервые видел юношу.
– Мистер Флорри ни на кого не производит впечатления, – согласился мистер Вейн, большой специалист по Флорри. – Что мог найти в нем такой весельчак и душа общества, как наш Джулиан Рейнс?
– Он в нем ничего и не находил, – ответил майор.
Он уже хорошо знал об этой дружбе, возникшей еще на школьной скамье и разбившейся из-за стремительного восхождения одного и падения в безвестность другого.
Флорри постарался приодеться, но весь его вид свидетельствовал о скудости кошелька. Обвисшие шерстяные брюки, слишком яркий, явно с распродажи, свитер, из-под которого выглядывали застиранная синяя рубашка и офицерский галстук. На ногах дешевые поношенные ботинки. Старомодное твидовое пальто, сплошь усеянное разноцветными пятнами, сидело на нем нелепо и мешковато.
– Признаться, я ожидал увидеть кого-нибудь посолиднее. Ведь этот парень был офицером? – поинтересовался майор.
– Не совсем. Скорее полицейским.
Флорри направлялся на другую сторону площади. Ему оставалось пересечь еще одну улицу. Но тут его внимание привлекла передовица вечерней «Мейл», только что поступившей в продажу. Заголовок, набранный корявыми, словно выведенными детской рукой буквами, гласил:
МАДРИД ПОДВЕРГСЯ БОМБАРДИРОВКАМ И ОКРУЖЕН.
СКОЛЬКО СМОГУТ ПРОДЕРЖАТЬСЯ КРАСНЫЕ?
Это известие заставило молодого человека резко остановиться. Некоторое время он стоял, мрачно уставившись на стенд.
– Что за дьявольщина там происходит? – удивился мистер Вейн.
Флорри наконец оторвался от газеты и зашагал дальше. У кирпичного дома номер пятьдесят шесть на Рассел-сквер он остановился и стал подниматься по мраморным ступеням.
Холли-Браунинг откинулся на сиденье, но поза его оставалась напряженной. Боль от простуды на губе стала пульсирующей, мигрень усиливалась с каждой минутой. Майор знал, что его здоровье изрядно расстроено.
Наступал самый трудный момент. Наиболее щекотливый и уязвимый этап операции. Флорри должен быть «сосватан» любой ценой. Не удастся договориться – придется применить силу. Майор, за многие годы не раз принимавший участие в подобных акциях, не испытывал иллюзий относительно процесса вербовки. Судьба Флорри не имеет никакого значения. Он должен быть взят, обращен и подчинен.
– Вейн, думаю, вам лучше остаться здесь и наблюдать за обстановкой, – внезапно нарушил молчание майор. – Надеюсь, все будет спокойно. А мне пора двигать.
– Конечно, сэр.
Холли-Браунинг выбрался из «морриса» и жадно вдохнул осенний воздух. Бывали минуты, когда машина казалась ему темницей, и тогда его захлестывало страстное желание выбраться на волю, дышать и наслаждаться свежим воздухом, ощущать под ногами упругую мягкую траву. Это чувство охватывало его неожиданно и не оставляло до тех пор, пока он не переставал сопротивляться. Началось это давно, еще на Лубянке, у Левицкого.
Майор подошел к скамейке у огромного старого дерева в центре парка. Он сел и попытался взять себя в руки. Однако спокойствие не возвращалось, вместо него нахлынули воспоминания. То ли из-за предстоящей сцены вербовки, которая с минуты на минуту начнет разворачиваться в редакции журнала «Зритель». То ли из-за того, что пробил решающий и неотвратимый час, когда он, Холли-Браунинг, обязан действовать, безошибочно уловить момент колебаний Флорри и подтолкнуть того к нужному выбору. А может, просто пришло время для воспоминаний, которые накатывают на него каждую неделю. Они приходят с завидной регулярностью почтового поезда, как по расписанию, дважды в неделю. Это продолжается уже много лет, начиная с двадцать второго года.
В тот год он сам был объектом такого же «сватовства», какому сейчас подвергается Флорри в двух шагах отсюда. Созданный им образ некоего Голицына, красного кавалерийского командира, сына безвестного скорняка, был разоблачен одним неглупым чекистом. Холли-Браунинг, до четырнадцатого года сражавшийся с зулусами и желтокожими, дважды принимавший участие в самоубийственно-дерзких штурмах во время Первой мировой, участвовавший в семи сражениях Гражданской войны в России, никогда не испытывал страха. Но Левицкий добрался до тайников его души, как добирается острый нож до грудки упитанного гуся.
Майор хорошо помнил свои страдания в тюремной камере. Такой же позор давил на него тогда. И эта тяжесть с тех пор тяжелым камнем лежала на сердце, не давая свободно дышать.
«Левицкий, – подумал он, – до чего ты был проницателен».
– Сэр! – Из машины до него донесся голос Вейна. – Смотрите!
Майор взглянул на верхние этажи дома пятьдесят шесть, видневшиеся над кронами деревьев. Штора на арочном окне над входом была поднята.
К нему взволнованной походкой направлялся Вейн.
– Его карта бита. Парень у нас на крючке.
– На крючке, – согласился майор. – Пора вытаскивать эту рыбу.
Шерри показался Флорри необыкновенно вкусным, такого ему пить еще не доводилось.
– Ну что ж, Флорри, – задушевно произнес сэр Деннис, отходя от окна. Он только что поднял штору, впустив в комнату бледный свет осеннего лондонского солнца. – Даже не могу выразить, как я рад, что мы с вами договорились.
– Так же и я, сэр. – Голос Флорри дрожал от волнения.
– Наш «Зритель» никогда прежде не посылал корреспондента за границу. А уж тем более во время революции.
– Сэр, вы бы до моего отъезда чуть поднатаскали меня в этих испанских делах. А то я совсем запутался со всякими ПОУМ и ПСУД.
– Не так. Это называется ПСУК,3 старина. А ПОУМ4 – троцкистская группировка, мечтатели, создатели нового общества, поэты, художники. Первых это не заботит. ПСУК – это коминтерновцы, профессиональные революционеры из России и Германии. Парни Иосифа Сталина. И их нельзя путать. Для этого они слишком сильно ненавидят друг друга. Уверен, что в недалеком будущем у них начнется взаимная резня. Так что запомните эти названия, и вся испанская революция станет ясна как день. Об этом вы можете прочитать статью Джулиана в «Автографе». Там он толково все разъяснил.
– Да, сэр. – Ответ Флорри звучал почти покаянно.
«Проклятый Джулиан. Уж конечно, он все разъяснил. Джулиан – мастак разъяснять. Мастер легкого успеха, стремительного взлета и полезных связей».
В груди всколыхнулись давняя ненависть и болезненное сожаление.
И еще одно терзало душу Флорри. Из глубин запутанного прошлого всплывало имя, не дававшее покоя, словно назойливо тявкающая маленькая собачка. Образ повешенного Бенни Лала вставал перед ним немым укором, заслоняя радужные надежды на лучшее будущее.
Флорри так долго мечтал о новой жизни. Ему осточертело ютиться по грязным углам. Он не мог без содрогания вспоминать те ужасные ночи, когда строчил свои стихи и романы, которые никто не соглашался печатать. И вдруг ему удалось написать стоящий очерк. Он затратил на него неимоверные усилия: переделывал тринадцать раз, пока наконец не почувствовал, что каждое из пяти тысяч слов является единственно правильным. Получилось чертовски профессионально. Но все же он был ошарашен, получив записку от сэра Дениса:
Флорри!
Ваш очерк о казни великолепен. С радостью напечатаем его. Пойдет в февральском номере. Между прочим, не согласитесь ли вы заглянуть в редакцию во вторник, в любое время после половины десятого? У меня есть для вас предложение.
С уважением,
Мейсон.
Спасибо Бенни Лалу: шесть лет среди червей, а вот поди ж ты – принес Флорри удачу.
Зазвонил телефон, и сэр Деннис снял трубку.
– Они здесь? Отлично, проводите ко мне, – произнес он. – Видите ли, Флорри, тут есть одно маленькое дельце.
– Да?
– Пришли двое из Министерства иностранных дел. Они хотели бы поговорить с вами.
– Из Министерства иностранных дел?
– Нечто в этом роде. Что-то правительственное. Никогда не обращаю внимания на такие вещи. Одного из них зовут Холли-Браунинг, я знавал его в Модлен-колледже. Первоклассный парень, вам он понравится.
– Я, конечно…
Но сэр Деннис уже шел открывать дверь кабинета.
– Хэлло, Джеймс. Добрый день, Вейн.
– Привет, Деннис. Как дела?
– А, по-прежнему. Как поживает Марджори?
– Цветет.
– Счастливец. Ты женился на самой красивой женщине наших дней, Джеймс.
– Она и до сих пор красива, но мы так редко видимся, что оно как-то уже забылось.
– Он все так же много работает, Вейн?
– Да, сэр. Почти каждый вечер до полуночи и даже дольше.
– Боже праведный, Джеймс, и это после того, что ты перенес. Ну что ж, друзья, юношу, которого вы видите, зовут мистер Роберт Флорри, он наш новый политический корреспондент в Испании.
Флорри встал, собираясь пожать огромную руку неуклюжего, невзрачно одетого мужчины. Несмотря на угрюмый и усталый вид, в этом человеке чувствовалось что-то безжалостное, неумолимое, какой-то скрытый фанатизм. Флорри, пять лет прослуживший в полиции, такие вещи чуял сразу. Он решил, что эти двое тоже полицейские.
– Флорри, я – майор Холли-Браунинг. Это мой помощник, мистер Вейн.
– Очень приятно… – начал Флорри, но его протянутую руку никто не заметил.
Сэр Деннис бесшумно выскользнул из комнаты, и Флорри почувствовал, что его увлекают в нишу у окна, где три обшарпанных кожаных кресла стояли вокруг низкого столика со старыми выпусками «Зрителя» и несколькими африканскими масками.
– Вы из Министерства иностранных дел, я правильно понял? – спросил Флорри.
– Из правительства его величества, скажем так. Присядьте, пожалуйста. Чаю?
– Э-э, да, благодарю.
– Вейн, вы позаботитесь о чае для нас?
Флорри чувствовал, что его приподнятое настроение постепенно сменяется недоумением.
– Могу я поинтересоваться, мистер Флорри, вы красных почитаете?
Флорри, решивший, что его спрашивают о том, что он почитывает, начал было составлять интеллигентный ответ, но тут до него дошел смысл сказанного. Речь шла не о книгах.
– Но почему вы об этом спрашиваете? – удивился он.
Ни один мускул не дрогнул на лице майора. Он продолжал буравить Флорри тяжелым взглядом.
Но Флорри не поддался. Несмотря на напряжение и внезапное понимание всего ужаса происходящего, его вдруг озарила догадка.
«Так вот как вы теперь это делаете, майор! В наше время мы работали тоньше. Я сам был полицейским. Бывал в подобных переделках и знаю, как это происходит. Сначала приветливость и дружеский тон, чтобы бедняга расслабился. Затем, без предупреждения, резкий вопрос. Захватить врасплох, заставить раскрыться. Да-а, понятно. Лучше бы вы не ходили вокруг да около, а сразу перешли к делу».
Что-то весьма напоминавшее скупую улыбку скользнуло по бульдожьему лицу майора.
– Вот и чай, – пропел Вейн, торжественно вкатывая сервировочный столик с подносом. – К нему мне удалось раздобыть несколько отличных кексов. Не угодно ли, мистер Флорри?
– Нет, благодарю.
– Сахару, мистер Флорри?
– Один кусочек, пожалуйста.
– Вейн, мне, пожалуйста, два. И побольше молока в чай.
– Да, сэр.
– И пожалуй, кекс. Он свежий?
– Очень свежий, сэр.
– В таком случае один. Я, между прочим, только что спросил у Флорри, не красный ли он?
– Да? – рассеянно обронил Вейн, занятый возней с чаем и кексами. – И что же он вам ответил?
– Представьте, ничего. Разозлился.
– Молодцом, я бы сказал. Не позволяйте майору себя запугать, мистер Флорри. Иногда он бывает чертовски груб.
– Послушайте, Флорри, – снова обратился к нему Холли-Браунинг, – предположим, мы выследили одного парня. Ради эксперимента допустим, что он убежденный большевик. Нет, я не говорю о безвредной салонной болтовне – сплошь пустозвонство и воздушные замки. Или, например, о тех придурках, что любят ораторствовать в Гайд-парке, стоя на ящиках из-под мыла и распугивая прохожих. Нет, давайте представим, что где-нибудь у нас в стране имеется парень, всем сердцем мечтающий, чтобы сюда в самом деле явился дядюшка Джо Сталин, заковал нас всех в кандалы, наводнил страну своими ищейками и заставил детишек учить русский язык. Вы следите за моей мыслью?