Иван Кузьмич суетился между столом, стоящим на полянке под яблоней, и кухней. Кузьмичу нравились эти его дачные дни рождения, когда к нему приходили все его все-все-все... Нравились тем, что не надо пылесосить траву, тем более тереть её тряпкой, давиться иррациональностью галстука, и бегать в последнюю минуту в магазин за канцерогеном в шпротных банках, выпавшем из памяти во время оптовой закупки.
Здесь, среди зелёного благолепия, так же, как и увертюра, был хорош и финал праздничного вечера, когда можно было свалить грязную посуду в ведро, и, капнув в него мыльной отравы, залить водой из шланга, произнося при этом магические слова: "Са-а-ама-а-а отмоется.., - и добавить для пущей силы заклинания, - За два-три дня - точно отмоется!"
В связи с этим, часы пребывания за столом делались мягкими и неотягощёнными пудовыми гирями условностей. Поэтому, Кузьмич курсировал по участку легко и шустро, как шхуна, очищенная от ракушечных наростов, на ходу отвечая всем-всем-всем, желающим помочь: "Сам, сам... Спасибо... Не стоит беспокоиться...".
Когда же старый офицерский сапог был снят с самоварной трубы, и пятилитровый красавец уже не требовал участия кочегара, Иван Кузьмич сел за стол, твёрдо купировал официальную часть, назвав её греческим архаизмом, и принялся угощать и рекомендовать отпробовать.
После того, как все-все-все угостились и отпробовали, тут сразу же и сделалось хорошо - и все-всем-всем, и самому Кузьмичу. А по опустошению пары банок вишнёвого компота, нескольких мер хлебного вина, наливки, и, в основном Кузьмичом, почти трети самовара, все-все-все принялись за тихое пение-мычание, житейские байки и полезные наставления.
Когда очередь дошла до именинника, то Ивану Кузьмичу было указано на излишнюю приверженность к чаю. Он был даже, хоть и не строго, но обвинён в хронической и беспробудной трезвости, и предупреждён об опасности "чёрной озябки", что по убеждению присутствующих губит человеческую душу ничуть не хуже "белой горячки".
Вечер тёк мягко и без какого-либо напряжения. Однако через пару часов, лишь только в зените показалась Вега, все-все-все вдруг подскочили, засуетились, принялись целоваться, ручкаться и желать, желать, желать...
Довольный течением и завершением замечательного заседания, Иван Кузьмич проводил гостей, вручив им мешок с пустой тарой и наказом не пройти мимо помойки. Сам же, плеснул себе в кружку из пузатого заварочного чайника, что был ещё вполне жив, сидя верхом на самоваре, угнездился на любимую лавочку и, обозрев праздничную полянку с яблоней и стоящим под ней столом, впал в мягкое благодушие.
А прихлебнув из кружки, подумал: "Вот ведь какая получается кулебяка... Травка зеленеет, яблочко блестит.., и никаких пыльных углов, - поглядев же в темнеющее небо, Кузьмич кому-то там подмигнул, и добавил, - Природа - она ж тебе не какая-то там лахудра с куриными мозгами... Она сама себе и хозяйка, и заводик по производству чистоты... Да и разве кто-нибудь, когда-нибудь слышал о грязных звёздах или заваленных хламом планетах.., ну, конечно, до того времени, пока на них не наступит щупальце устремлённого гуманоида?.. Вот - то-то и оно..."
Допив из кружки остатки пахнувшего дымком чая, Иван Кузьмич сгрёб в ведро грязную посуду, залил её водой, под тихий заговор: "Са-а-ама-а-а...",
вытер скатерть и отправился почивать, представив, как завтра, чистейшим ранним утром он выйдет из дома, и увидит два-три упавших на стол яблока.... И, как от этого эму сделается хорошо... Так хорошо, что ни о какой "чёрной озябке" не может быть и речи...