1

Повесть шестнадцатая: о крушении рода

Сирота испытывает стыд

Ким не знала, сколько она рыдала, пока не потеряла сознание, вконец обессилев. Наверное, прошла тысяча лет, прежде чем она открыла глаза. Вокруг царил густой, пугающий полумрак. Единственным источником света была лампа под самым потолком высокой комнаты, а единственным источником тепла - Аки-но Ранмяку, держащий ее в объятьях. От него пахло весенним чаем, пряностями и лавандой, которой перекладывают рулоны с ситскими тканями, и Ким чуть не расплакалась вновь. Теплая рука приподняла ее лицо, взяв за подбородок.

- Тебе лучше, Ким-кун?

Ким неуверенно кивнула и получила в ответ улыбку. Купец не ругал ее, не упрекал, не напоминал, что оставил в Сите на попечении семейства Обэ. Он молчал, улыбался слегка и держал ее на руках, как расстроенную поломкой любимой куклы маленькую девочку. Это была словно вспышка, словно воспоминание из далекого детства, которое Ким предпочла позабыть, потому что воспоминания приносят только боль.

- Я знала вас раньше?

Ран кивнул.

- Давно?

- Тебе было лет пять, может чуть больше. Я уже говорил, что не нравился твоей матери. Она, как и Нэко-сан, считала, что я приношу несчастья.

Это я приношу несчастья, - подумала Ким. - Я приношу всем, кто добр ко мне, огромные неприятности. На глаза вновь навернулись слезы, и Ран быстро смахнул их конциком пальца.

- Кто пошел с тобой? - в ответ на изумленный взгляд девушки, купец усмехнулся. - Ни за что не поверю, что тебе позволили сбежать одной.

Ким отвернулась. Нестерпимо было смотреть в лицо Рану. Нестерпимо было рассказывать о тех людях, который она самонадеянно подвергла смертельной опасности.

- Господин Юкира... и госпожа Юкеми, а с ней Кеичи-сан.

- Кеичи? - купец хмыкнул. - Тогда я почти спокоен.

- Они все в замке. В подземельях.

Слезы опять застлали от Ким весь мир.

- Значит, они живы, - успокоил ее Ран. - Убийства сами по себе - весьма скучная забава. Ришика предпочитает кое-что поинтереснее. Но сейчас у него попросту нет на развлечения времени. С часу на час приедут Стражи Родины с собранными налогами. Даже не знаю, что князь любит больше: мучить людей, разбирать дань или получать подарки. Я не слишком тебя успокоил, да?

Ким кивнула.

- Тебя утешит, если я скажу, что и не пытался?

Ран-сан должен был отругать ее. Должен был, возможно, ударить ее. Она поступила неимоверно плохо. Он держал ее на руках, укачивая, как маленькую девочку, и рассказывал о каких-то своих наблюдениях. От этого Ким жег еще больший стыд. Она чувствовала себя не просто преступницей, а демоном, совершающим ужасные грехи. И рука, поглаживающая ее по спине, сама по себе была укором. Ким готова была умолять: накричите на меня, накажите меня.

Лязгнул замок. Девушка поспешно обернулась и увидела, как в камеру заталкивают Юкеми и Кеичи. У молодого человека левый рукав пропитался кровью, а девушки на щеке была тонкая красная царапина, грозившая навсегда изуродовать красивое лицо. Ким вскочила с колен Рана, смущенная, и бросилась друзьям.

- Вы...

- Бывало и хуже! - ответил Кеичи и тут же скривился от боли. - Но нечасто.

- Я...

Здоровой рукой Кеичи взлохматил ей волосы.

- Все в порядке, Ким-кун. Крови много, но думаю, рана не серьезная. Я прекрасно могу двигать плечом. Это просто... неприятно. Я бы переживал больше за Кеми-чан. Вон каким украшением ее наградили.

Юкеми фыркнула.

Ким вновь почуствовала слезы, выступившие на глазах. Она была виновата во всем, только она одна. Если бы друзья, первые настоящие друзья не отправились с ней, если бы они не пытались защитить ее...

- Не время плакать, - оборвал ее Ран, поднимаясь. - Займись лучше плечом Кеичи. Кеми-сан, Стражи вернулись?

- Вроде бы, да... - девушка нахмурилась. - По крайней мере, шум поднялся страшный.

- Они привезли что-то, - встрял Кеичи. До того момента он старался держать зубы стиснутыми. - Я уже видел такое. Ауч! Они привезли Ришике какую-то диковину.

Ким попереминалась с ноги на ногу. В разговоре от нее не было никакого толку. Она не могла избавиться от острого чувства стыда, к которому примешивалось теперь осознание собственной бесполезности. Единственное, в чем она действительно могла принести пользу: осмотреть плечо Кеичи и как-то перевязать его.

Ранение было не слишком серьезным, хотя и достаточно глубоким. Не имея под рукой ни трав, ни снадобий, Ким смогла только стянуть плечо жгутом, сделанным из собственного пояса, и перевязать рану обрывками нижней рубашки. Кеичи молчал, стиснув зубы, и смотрел прямо перед собой. Потом покосился на девушку и слабо улыбнулся.

- У тебя отличные руки, Ким-кун. Не думала заняться врачеванием?

Девушка почувствовала, что слезы опять подкатываются к самым глазам, мешая ей рассмотреть то ли улыбку, то ли гримасу на лице Кеичи. Она мотнула головой.

- Ну так подумай. Как мы будем выбираться отсюда?

Ран фыркнул.

- Это тюрьма князя Ришики. Проще выбраться из Императорского Дворца, чем отсюда. Не знаю человека, который бы боялся покушений больше.

- Значит...

- Значит, - невозмутимо сказал Ран, - нам нужно найти его слабое место. Я уже бывал в этой крепости много лет назад. Вроде бы, здесь ничего не поменялось.

Нахмурившись, он присел на корточки, поднял сломанную кость (даже думать не хотелось - чью) и принялся чертить в грязи на полу линии.

- Мы на самом нижнем этаже, тюремном. Он вырублен прямо в толще скалы. Ниже только каверны... Вернее сказать, каверна.

- Каверна, сенсей? - удивленно переспросила Юкеми.

Ран кивнул.

- Эти горы изрыты пещерами. Одна из самых больших находится прямо под замком. Ну, и чуть меньшие, проделанные беспрестанно текущей здесь веками водой и расширенные людьми, разбегаются во все стороны. Еще десять лет назад под замком был колодец, но потом вода ушла. А каверны и спуски в них, конечно, остались. По слухам, Ришика скидывает туда мертвецов из своих пыточных.

Ким почувствовала, что дрожит, то ли от ужаса, то ли от отвращения. Ран потрепал ее по голове.

- Успокойся, Ким-кун, это не наш с тобой вариант. Хотя... Пожалуй, через каверны мы смогли бы выбраться наружу.

- Но сначала, - вполне резонно заметила Юкеми, - мы должны туда попасть, сенсей.

- Э, нет. Сначала мы должны найти мою трость, - Ран криво усмехнулся. - Я человек пожилой, хромой, мне без трости никуда.

Или без клинка в этой трости, - подумала Ким.

- Все очень просто. Привлечем внимание стражи, а там разберемся.

- Но как, Ран-сан, мы привлечем внимание стражи? - медленно спросила Ким. И она была не уверена, что хочет слышать ответ. Что-то в глазах Рана пугало ее: незнакомый доселе азарт.

- О, ты ведь дочь отличного доктора, Ким-кун. Думаю, - Ран широко и жутко улыбнулся, - ты сможешь изобразить на господине Кеичи все признаки экирэй*. И мы все весьма натурально впадем в панику.

Удар по белому колоколу*

Все путевые дома и чайные на территории Ришики производили одинаковое - отталкивающее - впечатление. Вроде бы, хорошо построенные дома с изящными крышами, крытыми зеленой и красно-коричневой черепицей, над входом на терассу обязательно вывеска с названием и короткой молитвой на безопасную дорогу. Но что-то неправильное было в них. Да и народ был нервный. Впрочем, возможно, Муген слишком много разговоров слышал о князе Йури и от брата, и от людей сторонних. И никто еще не сказал о Ришике доброе слово.

Он не стал бы делать привал, но коням требовался отдых, да и телу, в общем-то, тоже. Муген был еще молод, не достиг даже малой вехи*, однако усталость брала свое. Даже Гаку, а Муген всерьез считал его двужильным, выглядел утомленным.

Расположившись на террасе небольшого чайного дома, преследователи пили ароматный чай с цветками гвоздики, ели медовые лепешки и одинаково мрачными взглядами изучали дорогу. Шел снег. Наступала зима, когда путешествовать становится все труднее и труднее.

- Не нарваться бы на Стражей Родины, - проворчал Гаку.

- Они действительно так хороши? - поинтересовался Муген, слизывая с края чашки подтаявшую снежинку.

Лже-маг усмехнулся.

- Они намного лучше, чем говорят. Кроме того, они совершенно не знают жалости.

- Что ж, это отличное качество для воина.

- Но не для воина, от которого зависят жизни стольких крестьян. Все они жестоки, как их повелитель. И так же безумны.

- А ты не слишком-то лоялен, старик, - заметил Муген. - Ты ведь служишь Ришике.

Гаку покачал головой.

- Отнюдь. Я служу его сыну. Я воспитывал мальчиков с момента их рождения, с того самого часа, как умерла их мать, Рури-химэ. Свой ум княжичи унаследовали от нее. К счастью, в них очень мало от отца.

- Мальчики? - нахмурился Муген. - Их двое?

- Один из них... погиб десять лет назад. И с тех пор я верно служил Соджиро-доно. Но сложно уследить за молодым человеком во дворце.

- А демон? - спросил Муген.

Гаку поднял брови.

- Какой демон?

- Девчонка лет двадцати, которая защищала его? - Муген начертил в воздухе вполне выразительную фигуру. - Такая... хорошенькая вполне, и с мечом управляется. Я видел ее во дворце, мне сказали, что она его любовница.

- Ты говоришь о Комати? - Гаку пожал плечами. - Мы подобрали ее в одной чайной. Соджиро-доно всегда получал, что хочет. Я слышал, что у нее кошачий характер, но не знал, что девчонка управляется с мечом.

- Комати... - повторил медленно Муген. - Нет, не может быть. А, это и неважно. Нам надо нагнать княгиню.

Гаку сделал глоток, сощурился от удовольствия, а потом неожиданно открыл глаза, цепкие и внимательные. От прежней безмятежности не осталось и следа.

- Ты обещал рассказать о ней, микото*.

- Вовсе нет, - Муген попытался скопировать интонацию лже-мага. - А впрочем, какая разница. Я встречался с ней несколько раз, но слышал множество разговоров.

- Разговоры и я слышал, - пожал плечами Гаку.

- Семь лет назад Элмас-оджо* попыталась убить своего отца, подарив ему отравленный нагаджибан. Заговор к счастью был раскрыт, княжну объявили безумной и отправили в отдаленный монастырь, откуда она с легкостью вырвалась, выйдя вновь замуж - за какого-то из императорских чиновников. Эта женщина рвется к власти, и чем выше власть, тем сильнее ее желание. Полагаю, больше всего на свете она желает стать императрицей, что на самом деле не так уж сложно.

- Ну, для этого ей придется стать женой императора, - усмехнулся Гаку. - А она слишком стара для того, чтобы привлечь внимание Повелителя Юэ. И к тому же, наш господин не переносит женщин с увечьями.

- Увы, - Муген покачал головой. - Для того, чтобы стать императрицей, ей достаточно будет убить императора. И вернуть расположение своего второго мужа, моего уважаемого старшего брата.

Кажется, впервые Мугену удалось произвести впечатление на невозмутимого спутника. Гаку выронил чашку, чай расплескался по гладким доскам террасы, чаинки и лепестки жасмина сложились в причудливый узор, по которому любой гадатель смог бы предсказать стране ужасные беды.

- За-замужем за принцем А-аки? Он жив?

Муген усмехнулся.

- Конечно. Он живет в Сите. Аники никогда не стремился ни к славе, ни к власти, и к тому же он ненавидит Элмас-оджо. Скорее всего, княгиня изберет другой путь, если пожелает стать повелительницей всего: она убьет императора, а потом представит своего претендента на престол, а вместе с ним Канри-но Кен, выкованный самим Читающим на Ветру. Я не придал значение словам повелителя, но теперь я понял: меч должен быть найден.

Вдалеке закаркали вороны. Послышался протяжный гул траурного белого колокола. Гаку поднял чашку, заново наполнил ее и сделал медленный глоток. Глаза его смотрели мимо Мугена в бесконечные, воображаемые дали.

- В стране начнется хаос...

Муген кивнул. Теперь, когда он сказал обо всем вслух, и самому сделалось жутко. У Юэ нет наследников. И брат не вечен. Кроме того, если на женской половине зреет заговор, то что помешает привести его в исполнение? А тогда - хаос. Сам Муген не мог претендовать на престол ни по рождению - мать его была из недостаточно знатного рода, ни по своему нынешнему положению, как разыскиваемый государственный преступник. Единственный достойный (и единственный по-настоящему законный, как первенец императора Синсецу) наследник отказался бы от трона при любом раскладе. Страна погрузиться в хаос. Пять лет назад молодому, горячему и задиристому Акиюки-но Мугену это показалось бы отличной забавой и поводом для драки. А теперь он был испуган развернувшейся перспективой.

Колокол ударил второй раз. Затем третий. Дробно застучали копыта по мерзлой земле. Голоса глашатаев, натренированные годами, эхом разносились по всей дороге:

- Опускайте ставни! Закрывайте заведения! Опускайте ставни! Закрывайте заведения! Повелитель покинул нас! Повелитель покинул нас! Опускайте ставни! Закрывайте завеления! Траур в стране! Траур по Ю-умоно*! Траур в стране!

Теперь и мугенова чашка со стуком упала на пол и откатилась к ступеням, расплескивая содежимое. Чаинки и лепестки жасмина вне всякого сомнения предвещали еще больший хаос и разрушения. Муген поднял голову, провожая облаченных в траурные белые одежды безоружных глашатаев. Их голоса все еще звучали в ушах. А потом он услышал еще двух лошадей, словно пытающихся нагнать траурную кавалькаду. Возле чайной всадницы осадили коней.

Амайя умела выбирать наиболее уместное время для своего появления. Вскочив на ноги, Муген сбежал по ступеням и вытащил ее из седла.

Лилии вянут, лилии распускаются

Соскользнув со спины лошади, Соджиро повис у нее на шее. Смирная коняга всхрапывала и переступала мерно с ноги на ногу, и от тяжелой ноши избавиться не спешила. Княжич перевел дух. Он не так далеко уехал от горной деревни, однако, сумел оторваться от преследователей. А, может быть, никому он не был нужен.

В принципе, Соджиро подозревал, что никому в этом мире он не интересен. Собственный отец смотрел на него то, как на досадную помеху, то, как на свое орудие, то, как на собственное продолжение, которое станет править Ришикой. Конечно же, править, не отступая от традиций и правил, установленных отцом. Друзей у Соджиро в последние десять лет не было, а возлюбленные, легкие, как дым курилен, исчезали из его жизни. И сам тонодзё бросал их без сожаления. И вот сейчас он стоял по колено в снегу на склоне горы в одиноком безлюдном месте, и сам был одинок, и думал о женщине, которая даже любовницей его не была. Он даже не был влюблен в нее, он боялся того демонического безумия, которое увидел однажды в необычных миндалевидных глазах девушки. Но он не мог выкинуть ее из головы. Что ждет пленницу у князя Ришики?

Соджиро посмотрел на запад, где можно было, сощурившись, разглядеть за соснами замок Кадзан, главную резиденцию рода Йури, дворец и тюрьму одновременно. Или же, это была только игра воображение, и густые тени играли с княжичем свою злую шутку?

Туда, в замок Кадзан ехали Стражи Родины, увозя хрупкую, несмотря на весь свой демонический норов, девушку. Путь Соджиро лежал на юг, в Ситу. Оттуда, сев на корабль, можно было добраться куда угодно. Мир, как учат боги, велик. Можно было также податься на восток к каррасским варварам, которые ценят книжную премудрость куда меньше владения мечом, но наверняка найдут для беглеца из ненавистной Багряной империи местечко. Можно было...

Проще всего, конечно, было лечь на снег и умереть. Избавиться разом ото всех забот. Все забыть. Это была заманчивая, колдовская мысль. Но Соджиро не стал на ней задерживаться. Ему почудился язвительный голос старого гадателя, со злой насмешкой вопрошающий, когда это ришикский княжич стал так слаб. Однажды Гаку утешил юного воспитанника, после чего предупредил: это был единственный раз. В дальнейшем слезы станут только признаком слабости. А слабому никогда не стать властелином мира. Тогда же Соджиро решил, что он станет, он станет властелином всего мира. А если и не мира, то хотя бы империи.

Начинать следовало с малого: стать хозяином самому себе. А что это за хозяин, который не печется о собственных слугах? Что это за хозяин, который боится предстать перед отцом? Боги учат: кто прав, тот силен; кто лишен правды, тот проиграет. Одно плохо, боги не учат, как действовать, если ты не до конца уверен в собственной правоте.

Соджиро вскочил на спину лошади и решительно направил ее на запад, к уродливому замку Кадзан.

В детстве он считал его единственным своим домом. Да, Кадзан был уродлив, и каждое последующее поколение пристраивало новые, все более и более безобразные башни, флигеля и надстройки. С каждым годом он становился все выше, все темнее, все мрачнее. Он довлел над окрестностями, как стервятник, зависший над полем битвы и ожидающий богатую добычу. Крестьяне уже сто с лишним лет назад покинули маленькие деревеньки на склонах горы Кадзэ, и постройки ветшали, разрушались и служили жалким пристанищем на одну ночь нищим бродягам, которых в Ришике было немало, даже несмотря на те пошлины, которые платили проходящие по всем дорогам. Сохранился на склоне горы единственный небольшой храм, посвещенный богу ветра Онории-тэ, но и он почти обратился в руины.

У полуразрушенного алтаря Соджиро спешился и перевел дух. Кто-то оставил богу небольшое подношение: пару лепешек и флягу с дешевой водкой. Извинившись перед статуей Онории-тэ, танцующего свой вечный танец семи ураганов, Соджиро съел божественную пищу и вздремнул, прижавшись к холодным камням постамента. Онории-тэ нимало не оскорбился подобным поведением, даже вроде как поощрил разорителя алтарей. Холоный ветер понемногу унялся, на редкий сосновый лес опустилась тишь. Ни звука. Соджиро допил водку, давая крови разогреться, закутался в рванину, которая служила статуе бога ветра плащом и продолжил восхождение. Плана у него не было. Никакого. Собственно, и Гаку и брат неоднократно называли его бестолковым. Соджиро таким и был. Он собирался подняться к воротам замка, постучать и войти, как наследник. Это совершенно определенно планом не было. И Соджиро не знал, что будет делать, когда попадет внутрь. Одно он знал точно: он, ришикский княжич, никому более не позволит швырять его из ладони в ладонь, как разменную монету. Отныне он себе господин.

Маленький демон - большой демон

К концу путешествия Комати продрогла. Кажется, ни разу за всю свою предыдущую жизнь она не мерзла так сильно - от кончика носа до пальцев на ногах. Ее везли, перебросив через седло, и кровь прилила к голове, стучала в висках и мешала думать. В нос бил запах конского пота, старого седла, навоза, ног, многих и многих совершенно тошнотворных вещей. И крови. Каждый всадник в небольшом отряде пропах кровью насквозь, и теперь Комати ясно понимала, чего так боялся княжич. Безумие накатывало волнами и билось в голове почище взбесившейся крови: спасайся, спасайся, ты должна жить! Так сказал ей брат, так сказали ей люди, приютившие ее и погибшие из-за нее. Комати не слишком хорошо понимала, зачем нужно это "жить" но в память о стольких утраченных друзьях продолжала ходить по земле. И вот сейчас, переброшенная через седло, напуганная и сбитая с толку, она впервые задумалась: не стоит ли все закончить.

Прежде, чем она сумела завершить свою мысль, оформить ее в намерение, скачка закончилась. Перед глазами у нее были камни внутреннего двора - мелкий гравий, насыпанный поверх темной скальной породы. Неаккуратные метельщики сгребли его в кучи вперемешку с листвой и ветками, обнажая гранит. Спешившись, Стражи вытащили Комати из седла и поставили на ноги. Перед глазами плясали цветные точки, но спустя несколько мгновений она сумела все же оглядеться, тем более, что Стражи не спешили покидать продуваемый всеми ветрами двор.

Этот замок Комати никогда в жизни не видела, но узнала сразу же. Кадзан, резиденция Ришикского князя. Огромное, похожее на древнее чудовище, сооружение, венчающее гору Кадзэ, частично вырубленное из гранита местных скал, частично сложенное. Он не имел ничего общего с изящными равнинными замками Империи, с прибрежными крепостями Ситы, даже со стерегущими перевалы крепостями на границе с Карраской. Это был монстр, обожравшийся единственной приятной для него пищи: людей. По преданиям, шепотом передающимся по всей Ришике, в казематах Кадзан заживо гнили тысячи несчастных, а умерших князь самолично сбрасывал в глубокие пещеры, расположенные в самой толще горы. Комати почудилось могильное смердение. Впрочем, дальше размышлять и оглядываться ей не дали, подтолкнув в спину.

Внутри Кадзан поражал богатсвом убранства, граничащим с безвкусием. Даже в императорском дворце не было таких роскошных полов, набранных из драгоценных дощечек, и таких огромных журавлиных ваз. Потолок и стены украшали лак и позолота, светильники и курильницы были сделаны из лучшей бронзы. Всюду сновали прислужники, облаченные в парчу и шелк, и в самые драгоценные ситские ткани. Пахло снедью, вином и благовониями, словно в храме или публичном доме.

Встреча, которой Комати страшилась много лет, оказалась разочаровывающее-заурядной. Ее втолкнули в небольшую комнату, расписанную сценами петушиных и собачьих боев. Ришика вскинул голову, оторвавшись от свитка, который до того читал с глубоким сосредоточением, и коротким жестом отослал своих стражников и слуг. Дверь за спиной Комати глухо стукнула. Несколько мгновений, показавшихся томительно-долгими, князь рассматривал девушку, словно старался не упустить ни единой черточки. Потом он кивнул на подушки, разбросанные по полу, и улыбнулся с радушием, за которым крылся ядовитый оскал.

- Присядь, дитя мое.

Комати была невероятно грязна, одежда ее, и без того отвратительная, за несколько часов скачки вовсе пришла в негодность. Не смущаясь этого, она села, скрестив ноги по-мужски. Она и сама не постеснялась рассмотреть своего похитителя, высматривая слабое место. Увы, этого мужчину непросто было одолеть и с оружием, не то что голыми руками. Чувствовать себя беспомощной было ужасно.

Ришика походил на своего сына. Был конечно старше, величественнее, безумнее, но в нем присутствовали та же хрупкость и красота, что и в Соджиро. Но в князе, конечно, хрупкость была показной, обманной, заманивающей в ловушку. Двигался он неспешно: протягивал плавно руку за чашечкой с вином, подносил ее ко рту, выпивал, улыбаясь, ставил, наливал снова. Комати следила за ним, завороженная. Много лет она старалась держаться в стороне и от друзей, и от врагов. И вот к чему это привело: князь Ришика пьет вино, рассматривает ее и готовится повести речь, вне всякого сомнения, опасную.

- Я много лет искал тебя, дитя мое, - сказал князь. - Я уже думал, ты погибла, и готовился оплакать тебя. Но - что за счастье! - ты прибыла ко мне сама.

Сама? О, Комати не назвала бы свое прибытие добровольным. Ришика, впрочем, не стал дальше развивать эту тему. Он продолжил с прежней ласковостью, гипнотизируя свою пленницу, как змея беспомощную глупенькую полевку.

- Ты, верно, устала с дороги? Я уже распорядился растопить баню, приготовить для тебя чистую одежду и ужин. Сегодня ты будешь спать в удобной постели.

- А что взамен? - сухо спросила Комати. Голос ее прозвучал хрипло, надломлено.

- Мы поговорим об этом, когда ты отдохнешь, - быстро ответил Ришика.

- Нет уж, князь, скажите сейчас. Я не так глупа, как вы думаете. Я прекрасно знаю, сколько стою. И заранее я говорю - нет. Проще убить меня, слышите?

Не глядя на нее более, Ришика ударил в небольшой бронзовый гонг превосходной каррасской работы и кивнул появившимся на пороге слугам.

- Позаботитесь о нашей гостье.

Пока он не оставлял надежды, что сумеет уговорить Комати. Ей стало страшно. Она не была уверена, что выдержит по-настоящему сильное давление. Боли она не боялась, но безумие, клокочущее в горле, заставит ее рано или поздно согласиться на любые условия.

Экирей

Для того, чтобы создать видимость экирей, пришлось повозиться. Ким морщила лоб, вспоминая, как именно должны выглядеть наиболее явные симптомы. Самой ей, к счастью, не пришлось близко столкнуться с заболеванием, но о нем много говорили, да и мать ее в свое время заставляла зубрить старинные медицинские книги. Мама-то думала, что из Ким вырастет целительница, а не безжалостная мстительница. Впрочем, приходилось признать, что пока из Лариш Ким вообще ничего путного не получалось.

Прекратив жалеть себя, она повторила самые известные симптомы. Что там? Покраснение кожи, неровное - пятнами, которые начинают затем шелушиться, гноиться, чернеть и - наконец - гнить до самой кости. Ким огляделась. Вокруг было достаточно грязи - для черноты, ржавчины - для красоты, а также кости.

- Кеми-сан, ты умеешь накладывать грим? - поинтересовалась она.

Узнав, что именно требуется, Юкеми едва в ладоши не захлопала, так что Кеичи осталось только качать головой. У этих двоих были предельно странные отношения, но наверное, Ким завидовала им. Ей ведь и поссориться было не с кем, не то, что опереться на кого-то.

Она снова начала себя жалеть. Тряхнув головой, Ким принялась подготавливать прочий реквизит для маленького спектакля. Запах. Немаловажный элемент, сопровождающий всякого, страдающего от заразы. Омерзительный, гнилостный запах, которого, впрочем, и тут хватало. А еще кровь, текущая тонкой струйкой изо рта.

Источник мерзкого запаха был повсюду: гниющя солома, затхлая вода, плесень, покрывающая стены. Ким вымазала в ней одежду, старательно зажимая нос. Вблизи плесень пахла непередоваемо гадко и, скорее всего, сама по себе несла заразу. Услышав про каплю крови, Кеичи поступил совсем просто: надрезал палец (хотя Ким просила его это не делать и обойтись чем-нибудь попроще) и вымазал кровью губы. Выглядел он донельзя натурально: самый взаправдашний больной. Если бы Ким не знала, что это все ее рук дело, не рискнула бы к нему приблизиться.

- Дыши как можно тяжелее, - посоветовала она. - Больным экирей всегда воздуха не хватает. А еще им трудно лежать на одном месте из-за язв, так что они ворочаются. Между тем, им не хватает сил подняться, так что...

- Я понял, - морщась, оборвал ее Кеичи. - Я не поднимусь, пока охранники не окажутся достаточно близко. Кстати, одна просьба, Ким-кун: когда они войдут в камеру, держись от нас троих подальше.

- Почему? - пискнула Ким.

Кеичи закатил глаза, Юкеми фыркнула, а Ран вообще никак не стал на это реагировать. Он указал Кеичи на ворох соломы, где тому следовало лежать, подошел к двери и принялся с остервенинем, не жалея кулаков, барабанить по ней.

- Помогите! Помогите! У нас больной! Помогите!

Аки-но Ранмяку, как заправский оборотень, превратился в паникующего старика, только и способного, что надрываться в крике, словно парализованного ужасом перед заразой и смертью. Юкеми быстро к нему присоединилась, и голос у нее оказался на редкость пронзительный и мерзкий. Охранники не смогли долго выдерживать эти вопли, и минуты через две в двери приоткрылось окошечко, через которое заключенным передавали еду, и в него с подозрением заглянул стражник.

- Что у вас тут? Мало получили, еще хотите?

- У нас... у нас... - промямлил Ран и отступил в сторону, давая охраннику возможность рассмотреть Кеичи, распростертого на соломе.

Жмущаяся к стене Ким взглянула на свой шедевр его глазами. Изможденный молодой мужчина, не способный одновременно лежать спокойно и двигаться, извивающийся подобно гусенице или слизняку. Весь покрытый черно-бурыми пятнами, сочащимися сукровицей и гноем. Из-под рваной одежды выглядывает обнажившаяся плечевая кость. По подбородку стекает кровь. И запах. Ким начала уже принюхиваться, но даже она признала, что запах просто отвратительный. Из-за потревоженной плесени и затхлой воды в камере несло гнилым болотом. Экирей налицо, и только дурак оставит заключенных в этом помещении. Да что там заключенные! Если не выжечь заразу, через пару дней экирей распространится по всем подземельям, а затем начнет подниматься выше и выше, к жилым этажам, к покоям князя. Ким с трудом сдержала ухмылку. Идея Рана и в самом деле была хороша.

- Живо отойдите к стене! - голос стражника дрогнул, выдавая его страх. - К стене!

Ким послушалась первой, затем шаг назад сделали Ран и Юкеми. Кеичи остался лежать, постанывая так жалобно, словно и в самом деле мучался от непереносимой боли. Впрочем, он ведь и в самом деле был сильно ранен. Распахнулась дверь, и в камеру вошли сразу четверо стражников, вооруженных копьями и короткими мечами. С собой они несли связку цепей-кандалов, бутылки с маслом и факелы. Все для того, чтобы выжечь экирей из подземелий. С ними вместе вошли страх и угроза. Ким сделала еще один шаг назад. "Когда они войдут, держись от нас подальше", - сказал Кеичи.

Копьем один из стражников ткнул "больного" под ребра и кивнул своим товарищам, готовым заковать оставшихся заключенных в кандалы. Впрочем, действовали они без особого рвения: опасались, что и эти трое также заразные. Наверное, от немедленного убийства их удерживало только то, что Ран был личным пленником князя, как и Ким с друзьями.

- К стене, - повторил все тот же стражник. - И выятните руки.

А потом, словно по неслышимой команде, Кеичи - в его ребра все еще тыкалось древко копья - схватился за деревяшку и дернул на себя. Стражник на мгновение утратил равновесие, для его спутников это также было полной неожиданностью. Кеичи разоружил его без труда и кинул меч Юкеми, себе оставив копье. Оставшихся трех стражников победить теперь уже было не так просто.

- Извените, Ран-доно, вам оружия не досталось, - виновато крикнул Кеичи, занятый своим противником, которого приходилось держать на расстоянии.

- Щенок! - фыркнул Ран и, сдернув куртку, остановил ее энергичным взмахом удар стражника. - Держись, Кеми-кун. Ким, брысь с дороги!

Ким сочла за лучшее отскочить в сторону, и даже зажмурилась, потому что вокруг творилось нечто страшное. Крики говорили о том, что ее друзья нападают, обороняются, снова нападают. Вот, кого-то ранило, но ей страшно было открыть глаза и убедиться, что это кто-то из "ее" людей. Вот раздался хрип, жуткий предсмертный хрип, и Ким зажмурилась еще сильнее и вознесла молитву всем известным ей богам.

Так же внезапно все кончилось.

- Девочка, очнись.

Ким медленно разлепила ресницы и посмотрела на Рана. Он стоял, пошатываясь, опираясь на копье, вроде бы, целый и невредимый, только из царапины на щеке сочилась кровь. К его плечу, держась за собственное раненое, привалился Кеичи. Юкеми обшаривала трупы. Ким сглотнула.

- Уходим, - велел Ран, аккуратно беря Ким за локоть. - Продолжай держаться в стороне, девочка.

Так они и пошли: впереди Ким, тащащий за собой слегка ошалевшую Ким, а за ними Кеичи, опирающийся на плечо Юкеми. Коридор казался пустым.

* Экирей - чума, особенно опасная и заразная ее разновидность, которая за семь лет до описанных событий выкосила целые деревни в Империи. Боролись с ней посредством огня. При борьбе с экирей непременно надо удалить и сжечь тело и очистить помещение, иначе (главным образом по поверьям, медиками это не доказано), заразными и вредоносными станут даже дерево и камень всего дома

* В белый (посеребреный) колокол били в день траура

* Малая веха - тридцатилетие. Считается, что к этому времени человек проживает четверть жизни и вступает в зрелость. Большая веха - шестьдесят пять (полжизни). Это вовсе не означает, что в империи с легкостью доживают до 120 лет.

* Микото - обращение к принцам, имеющим близкое родство с Императором (сыновьям и братьям); к кузенам и племянникам обращаются как правило "оджи"

* Оджо - "принцесса", обращение к дочерям князей, а также к дальним родственницам императора. К сестрам и дочерям императора следует обращаться "химэ"

* Умоно - король, повелитель