У кота Фалалея скверная привычка есть сметану. Насытившись, долго мурлыкал, вытирая лапкой глаза и уши, а потом забирался на подоконник и глядел на улицу.
Фалалей отличался любовью к обобщениям: прохожие, дети, собаки - всё поражало своеобразием и значительностью.
Особенное удовольствие доставляло ему наблюдение за Кузьмичом из третьего подъезда. Закатав выше локтя рукава нестираной рубахи и сосредоточенно двигая бровями, он самоотверженно пытался придать похожему на черепаху автомобильчику видимость движения. И при этом, не менее самоотверженно отбивался от непрошеных советов жены, Анфисы Семёновны, дворничихи.
Анфисе Семёновне почему-то казалось, что работа у Кузьмича не движется, или движется слишком медленно, по причине её малого участия. Поэтому, бросив подметать площадку перед домом, она прислоняла метлу к проржавевшему бамперу и задавала привычный вопрос:
- Как полагаешь, Кузьмич, не свеча ли в нём барахлит?
На что Кузьмич гневно морщился, потом багровел, а уж после хватал метлу и швырял её в сторону предполагаемого нахождения супруги, но она - учёная - давно пребывала на безопасном расстоянии.
Пресытившись созерцанием людской глупости, Фалалей свёртывался клубочком и засыпал. А Маришка в это время или делала уроки, или читала тоненькую книжку с картинками, или на маленькой швейной машинке шила для Фалалея салфетку, потому что обыкновенно, после еды, остатки сметаны предательски засыхали у него на усах и на грудке.
Вечером, когда возвращалась с работы Нина Сергеевна, Маришкина мама, Фалалей сползал с подоконника и медленно брёл в спальню. Он не желал быть свидетелем того, как мама спросит у Маришки, ела ли она сметану, а Маришка ответит: "Ела и съела всю до капельки"!
Фалалей не терпел лжи. Он предпочёл бы лишиться своего ангорского хвоста, чем солгать, но люди, эти непостижимые существа, относятся к неправде, как к понятию растяжимому, ничем от правды не отличающейся. Однажды Фалалей совсем было собрался потолковать с Маришкой по душам, но, поразмыслив, передумал.
Во-первых, решил Фалалей, нет смысла встревать туда, куда не зовут. Во-вторых, может статься, что после его вмешательства Маришке влетит "по совокупности обстоятельств", как любила говорить Нина Сергеевна, работающая судьёй. В-третьих, Фалалей успел сообразить, что благородные намеренья могут обернуться для него потерей ежедневного лакомства, и эта здравая мысль сильно поколебала его моральные устои. "Вопрос привычки и воспитания, - оправдывался перед самим собой Фалалей. - Другому мышей подавай, а мне, кроме сметаны, ничего не надо".
Фалалей считал себя вегетарианцем и весьма гордился тем, что его взгляды разделяют многие из людей, которых почему-то именуют ВЕЛИКИМИ и всячески рекомендуют в качестве примера для подражания. Об этом он узнал случайно из телевизионной передачи. Зато, среди подобных себе, не находил сторонников, а с его ангорской землячкой Лёпой, из десятой квартиры, даже наметились принципиальные разногласия, несмотря на взаимную симпатию. Лёпа не могла взять в толк, как можно столь откровенно пренебрегать мясом, а потому считала Фалалея чудаком. И хотя Фалалей ей нравился и ухаживания его не были ей неприятны, всё же полного к нему доверия не испытывала.
Но тут произошло непредвиденное событие: в подвале завелась мышь. Новость принесла Нина Сергеевна /а кто же ещё, кроме неё!/, вернувшаяся оттуда с маринованными огурцами. Фалалей недоумевал, что могут искать в подвале мыши, если там не держат сметану. Но Нину Сергеевну мнение Фалалея интересовало меньше всего. Как и все судейские, она полагала, что слово её - закон.
- Давай-ка, дочка, - сказала она Маришке, - отправим Фалалея в командировку в подвал. Изловит мышь, мы его вернём. От кота должен быть какой-то прок.
В том, что Маришка друг, Фалалей не сомневался. Но сейчас ему было не до того, чтобы вслушиваться в суть её возражений, наверняка бесполезных. Он был возмущён до глубины души: его, вегетарианца, пытаются заставить есть мясо, не принимая в расчёт ни его желудок, ни жизненные принципы.
Фалалей изогнулся дугой, обиженно фыркнул и мысленно заявил, что не желает оставаться в темноте и сырости, к тому же на неопределённое время.
- Не мешает кое-кому знать, - продолжал он в прежнем тоне, что у меня радикулит и слабые бронхи, а шубка в некоторых местах прохудилась и не греет. Кроме того, я плохо сплю вдали от Маришки.
Но с Ниной Сергеевной ничего не могли поделать лучшие адвокаты в городе. Куда до них Фалалею.
- Ничего с тобой не сделается, князь, - заявила Нина Сергеевна, оставляя Фалалея в подвале и навешивая замок.
- Я этого так не оставлю, - прошипел Фалалей, убедившись, что его не слышно, - не погляжу, что судья. Кстати, в законе сказано, что судьи обязаны быть справедливыми.
Фалалей устало закрыл глаза, а когда снова открыл, перед ним сидела мышь. Её острый носик и тонкие, расходящиеся под прямым углом усики-антены, беспокойно двигались, а глазки, похожие на две чернильные кляксы, во множестве виденные Фалалеем в тетрадках Маришки, глядели на Фалалея с восторгом, возможно непонятным тем, кто никогда не был настолько маленьким, чтобы всё вокруг казалось большим.
- Здравствуй, Фалалей! - пропищала мышь.
- Проходи, не задерживайся, - ответил Фалалей, с изумлением чувствуя, что в нём просыпаются, казалось бы, давно забытые инстинкты.
- Не сердись, Фалалей, - мышь не только не обиделась, но и старалась всячески ублажить кота. - Я слышала твой разговор с хозяйкой и догадалась, что она явно пытается нас стравить. Её можно понять: женщины бояться мышей, и предрассудок этот не искореним. Но котам мы никаких горестей не доставляем, а уж тебе, единственному, кто отказывается употреблять в пищу мыслящие существа, тем более.
Фалалей почесал лапкой живот и поинтересовался:
- Ты можешь предложить что-нибудь дельное?
- Скажи хозяйке, что мышей в подвале нет.
- А куда они делись?
- Мало ли, как пришли, так и ушли.
- Что, если обман обнаружится?
- Я об этом не подумала, - призналась мышь и быстро-быстро зашевелила усиками. - Что верно, то верно, люди весьма наблюдательны и обмануть их не просто. Моя покойная мама специально занималась изучением человеческой психики, но это не избавило её от мышеловки.
- В своём кругу им случается друг друга обманывать, - поделился своими наблюдениями Фалалей и поведал мышке историю со сметаной.
- Вот видишь, - обрадовалась та, - отчего бы тебе не рискнуть? Поймают на горячем - подуешь на холодное. Говорят, успокаивает при неудачах.
Но изменить своим принципам значило бы для Фалалея утратить уважение к самому себе, а потому он продолжал сидеть в холодном и тёмном подвале, размышляя о цене, которую приходится платить, когда отстаиваешь свои убеждения.
Единственной его радостью в эти нескончаемые часы одиночества было появление Маришки, принесшей ему еду. Но это не была сметана, да и Маришка чувствовала себя в подвале неуютно, нельзя исключить, что ей было страшно, а потому, отговорившись необходимостью готовиться к контрольной по арифметике, торопливо обласкала Фалалея и убежала.
Позже, к вечеру, в подвал пожаловала сама Нина Сергеевна, чтобы поинтересоваться:
- Как дела, Фалалей?
- Как сажа бела, - не ответил он.
- Поймал мышь? - не отставала хозяйка.
Но Фалалей глядел мимо неё в приземистое подвальное окошко с мутными треснувшими стёклами. К чему ненужные разговоры, когда и без того понятно: тот, в чьих руках сметана, командует, а тот, для кого она лакомство, вынужден покоряться. За время своего заключения Фалалей многое пережил, осознал и переосмыслил, а потому принимал жизнь такой, какая есть, не приукрашивая её глупыми мечтами и бессмысленными иллюзиями.
- Видимо, толку от тебя никакого, - раздражил Нину Сергеевну равнодушный вид Фалалея. - Вроде бы кот хоть куда, а к настоящему делу совершенно не приспособлен.
- У каждого свой взгляд на лысину соседа, - уже привычно не ответил Фалалей, предчувствуя близкое освобождение.
Дом встретил Фалалея почти забытым теплом и уютом. Он едва дождался, когда стемнеет и включат вечернее освещение. Свет от настольной лампы, задевая часть ковра, образовал пятно, и Фалалей привычно накрывал его своим телом.
По телевизору показывали фигурное катание. Нина Сергеевна и Маришка восторженно вздрагивали всякий раз, когда фигуристы демонстрировали немыслимые прыжки и поддержки, громко дивясь равнодушию Фалалея. Как мало они понимали его кошачью натуру, иначе бы знали, что и ему не чужда настоящая красота. Просто он хитрил, и хитрость заключалась в том, что на полированной поверхности книжного шкафа, стоящего наискосок от телевизора, чётко отражалось происходящее на экране, и то, что отражение можно было потрогать лапкой, делало его куда более привлекательным, чем то, что мелькало на телеэкране.
Спать легли поздно, благо был выходной. Фалалей пристроился возле Маришкиной кровати, а когда всё стихло, перебрался в её постель и зарылся в одеяло. Засыпая, он успел подумать, что завтра - понедельник, во всех отношениях лёгкий и приятный день. Нина Сергеевна будет на службе, а Маришка, вернувшись из школы, щедро поделится с ним оставленной ей к обеду сметаной.