Я увидел её на одном из вечеров с фуршетом и танцами, куда, несмотря на их закрытый характер, в неурочный час попадают, случается, и посторонние. Бизнесмены решают здесь серьёзные проблемы, притворяясь, будто изнывают от скуки, зато лишние на этом балу деловой удачи, а потому зависящие даже от настроения вышибалы, как собака от ошейника, веселятся напропалую, словно породнились с самим чёртом. Но особенно заметны те немногие, чьё неестественное поведение как бы приводит их к самоизоляции от общества, хотя и разделённого на две половины, но одинаково им чуждого.
Женщина явно относилась к числу отщепенцев. Она одиноко сидела за столом, картинно подперев подбородок ладонью, напоминая мне что-то виденное на стенах картинных галерей, но незапомненное, где именно. Перед нею стояла рюмка с нехитрым напитком, как я понял, время от времени обновляющимся, и, судя по её глубокомысленному виду, решение пить или не пить, принималось на самом высоком душевном уровне, куда нет доступа ни меркантильным интересам, ни обывательской привычке "заливать горе". Впрочем, как вскоре выяснилось, мои возможности в качестве психолога оказались несколько преувеличенными.
Я подсел почти интуитивно. Время было раннее, не в том смысле, что народ ещё не проснулся, а в том, что не начал бражничать. Появление настоящих хозяев ожидалось через несколько часов, так что мест вокруг было вдоволь, но это не означало, что выбор их предоставлялся разумению случайного посетителя: несколько столиков в закутке, что называется, подальше от глаз, не любящих задерживаться ни на чём, что вызывало недоверие, а, возможно, и отвращение. И хотя был здесь не частым гостем, сумел осознать своё место в стойле, а официанты - мои возможности, укрепившись по отношению ко мне в том стойком пренебрежении, что прилипает к неудачнику, как жирное пятно к рубахе. Но "одиночество в толпе", где ты не путаешься под ногами у спешащих, а растворяешься в ней незамеченным, позволяло, обрядившись в тогу наблюдателя чужих проблем, отвлекался от собственных надёжней, чем во снах, поощряемых снотворным. Рекомендовать в качестве успокоительного такой способ не могу, но на пути примирения с непримиримым все наши телодвижения, по сути, "езда в незнаемое".
Мы разговорились не сразу, изображая, с той или иной мерой достоверности, полное безразличие друг к другу, не находя лучшего способа скрыть откровенный интерес к естественному в таких случаях общению. Нас сблизил официант, предложивший мне опробовать какое-то новое варево, с ехидцей добавившего, недорогое. Но, к его немалому удивлению, я востребовал меню, удивляясь своей решимости и прикидывая, как выпростаться из ловушки, в которую сам себя и загнал, стремясь "сохранить лицо" перед незнакомкой.
- Вас позовут, - сказал я, нахально пялившемуся на меня, официанту.
Тот перевёл взгляд на женщину, потом в обратном порядке, с явным намерением пригвоздить мою скромную персону к опозоренному столу, но, передумав, отошёл, что позволило перевести дух, углубившись в перечисления блюд и напитков, явно не для меня предназначенных.
Ответ понравился, и стал поводом для продолжения разговора.
- И напрасно, поскольку в этой стопудовой книжице немало любопытного. Например, баклажаны в майонезе. Вижу, на вас не производят впечатления. Тогда стейк саломон. Результат тот же. Но ведь есть и другой стейк паргиет. Тоже мимо. Вам не угодишь.
Вернулся официант и остановился в ожидании, не предвещавшим ничего хорошего.
- Вы, кажется, намекали или мне показалось, что у вас в загашнике есть нечто, в меню не обозначенное, - сказал я.
- И дешевое, - повторил он.
Женщина вмешалась, явно проявляя нечто среднее между раздражением и нетерпением, мне непонятным, но её советом, избегать роли подопытного кролика, охотно воспользовался. И, поблагодарив советчицу взглядом, ограничился своим обычным, в таких случаях, заказом.
- Мне показалось, вы не очень-то жалуете здешнюю обслугу, - поинтересовался я, глядя вслед белой официантской куртке. - Она вам чем-то досадила?
- Это взаимно, - ответила, глотнув из рюмки. - Они не очень жалуют меня, хотя недавно не просто кланялись, а расшаркивались.
- И в чём это проявилось?
- В откровенном хамстве. Пренебрежение к малым деньгам, единственное выражение их индивидуальности. Я осознала это лишь тогда, когда волею судеб пришлось поменять статус почётного гостя на непрошенного. А посему, ничего, кроме презрения, к ним не испытываю.
Тема исчерпала себя, но разговор продолжился, что естественно при встрече "двух одиночеств", когда у песни, удерживаемой в глубине души, нежданно-негаданно объявляется слушатель. Именно в таком качестве смог заинтересовать случайную собеседницу. А меня в ней интересовало всё: и возраст, определяемый в разные моменты разговора, по-разному, и внешность, и одежда, и поведение. И скрытое лукавство, служащее женщинам надёжным прибежищем обыкновенно в двух случаях: когда желают привлечь или отдалить. Дабы облегчить общение, предпочёл первую версию. И не прогадал, терпеливо выслушивая всякую ерунду, в шелухе которой прояснялись секреты женского одиночества, обогащённые деталями и мыслями, могущими дать более точное представление о душевной сумятице, чем связная, заранее обдуманная исповедь.
Зовут её Ольга, сказала она. С недавних пор разведена. А поскольку, вместе с мужем, много лет посещала этот кабачок, продолжает и сейчас, но скорее в силу привычки, чем необходимости. Я понял, ей обязательно надо исповедаться, а потому, сама того не осознавая, готова избрать на роль священника первого, кто подвернётся под руку. Позже, обдумывая случившееся, и удивляясь её откровенности, догадался, что алкоголь оказался не единственной тому причиной. Другая женщина, ни при каких обстоятельствах, не могла бы стать её наперсницей, ибо значило унизиться перед той, кому повезло больше, чем ей. Тогда как мужчине и в голову не придёт такого рода сравнение, а если и выкажет сочувствие и даже жалость, то вовсе не потому, что почувствовал себя победителем. Но, так или иначе, необходимость выплеснуть то, что тяжёлым грузом обременяло сознание, сблизила нас не менее надёжно, чем общая постель или родство. Покой ей не ведом, догадался я, и, вовлекая меня в сумятицу, в которой не способна самостоятельно разобраться, сводит счёты с бывшим мужем, за обиды, по её мнению незаслуженные, и за радости, утраченные по его вине.
Несложный механизм запоздалого женского мышления никогда не производил на меня впечатления, даже в тех случаях, когда лично сталкивался с ним напрямую. Но сейчас, в качестве стороннего наблюдателя, решил использовать подвернувшуюся возможность хотя бы потому, что с моей стороны для этого не требовалось особенных усилий.
- Он тоже здесь?
- Нет.
- Тогда почему вы уверены, что встретите его, разве не мог он для прогулок подальше выбрать закоулок?
Она даже не улыбнулась на цитату. И я осознал, что женщина не из тех, что нужна мне. Но в качестве предмета для наблюдения вполне подходила.
- Он коммерсант, и здешняя тусовка для него и место отдыха, и поле для хитроумной деятельности, так и оставшейся мне недоступной.
- Возможно, поэтому и случилось то, что случилось.
- Не только, но и поэтому тоже. Мы оказались слишком разными. Это в физике разноименные заряды притягиваются, а в жизни чаще всего наоборот.
Мне показалось, сравнение родилось у неё не в ходе разговора, и, видимо, каким-то образом эта, не очень лестная для неё мысль, отразилась на моём лице. Но вникать в подобные тонкости ей оказалось не по средствам, и, соответственно, никак не повлияло на её откровенность.
- Мы обусловили наш брак одним, но весьма важным обстоятельством, не навязывать друг другу ни желаний, ни взглядов, ни вкусов, а появление внебрачного партнёра не воспринимать как трагедию.
- И получилось?
- Увы.
- У вас?
- Не угадали.
- Значит, у него, забывшего в порыве ревности, все договорённости?
- Снова мимо. Помнил и соблюдал свято.
- Ничего не понимаю.
- Я тоже не сразу разобралась.
Она замолчала. Официант принёс мой заказ, подавая его, как копейку нищему. Мы с Ольгой понимающе переглянулись. И даже обменялись по этому поводу репликами, но углубляться не стали, дабы не помешать прерванному разговору, одинаково необходимого для рассказчицы, и занимательного для слушателя. Правда, в какой-то момент, видимо, в чём-то усомнившись, замолчала, явно подбирая аргументы в пользу выработанного житейской мудростью золотого правила, но моя сдержанность и хорошо разыгранное безразличие, увели от проверенной истины дальше, чем следовало, зато ближе к нашему общему желанию не прерывать общения.
- Видите ли, я решилась на этот шаг из понятного желания досадить ему, но соскучившись по мужской ласке, увлеклась, не сразу в полной мере осознав серьёзность происшедшего. Мой муж жил и дышал только своей коммерцией. Не поверите, но ему случалось вести деловые переговоры даже во время... / она запнулась /... полового акта. Когда это случилось впервые, я хохотала, как сумасшедшая. Но потом уже было не до смеха. Тем более, что, со временем, подведение ночью дневных итогов, вообще стало заменять ему необходимость во мне. Надо ли удивляться, что любое ласковое слово в устах постороннего, стреноживало меня, и я, не задумываясь, отдавалась на волю случая, с тем большей яростью, чем меньше это задевало мужа.
- Но он мог ни о чём не подозревать.
- Если бы...
- Значит, следил?
- Не в его стиле.
- Возможно, донесли.
- Не напрягайтесь, вам ни за что не догадаться. Призналась во всём сама. Но ответная реакция меня разочаровала.
Она опрокинула ещё одну рюмку, предусмотрительно наполненную официантом, поглядевшим на неё как-то особенно строго, и даже, как мне показалось, дольше положенного задержавшегося у нашего столика. Когда я обратил внимание на, удивившую меня, деталь, лишь отмахнулась.
- Сопляк, - скривилась она. - Однажды, по глупости, с ним переспала, и он решил, что имеет на меня какие-то права.
- Не в этом ли разница между любовников и мужем? - не удержался я. - Муж отрекается от собственности, тогда как любовник с необыкновенной лёгкостью присваивает то, что ему не принадлежит?
- Крошки с барского стола.
- Но если стол щедро накрыт и красиво сервирован...
- Даже на таком крошки остаются крошками.
Она откинулась на спинку стула и, впившись в меня взглядом сомнамбулы, только что вернувшейся из путешествия по крышам, завершила мысль, избавление от которой равносильно избавлению от наваждения, доставляющим беспокойство до тех пор, пока оставалась единственной его хранительницей. Прерывая, начавшую разматываться ленту новых впечатлений, вернулась к тому, что занимало ее постоянно.
- Так вот, он не только не потребовал моего возвращения в лоно брака, но даже пожелал мне удачи.
- Вы о ком? - растерялся я, но тут же осознал свою оплошность. Презрение, с которым поглядела на меня, засвидетельствовало, что главными для неё в этот момент были отнюдь не мы с официантом.
- Муж. Если подлости подобного рода дают ему право так называться. Он убил во мне главное, уверенность в себе, а в таком состоянии женщина опускает себя так низко, как не способны были бы опустить сотни мужчин. Представляете, какие надо иметь нервы, чтобы выдержать столь изощрённое над собой издевательство.