Зима выдалась снежная. Трамваи, словно озябшие олени, стояли уткнувшись рогами в небо, и, случалось, что Татьяна возвращалась домой лишь к концу вечернего фильма такой уставшей, что, даже не притрагиваясь к ужину, старательно и любовно приготовленного мужем, полковником в отставке, отправлялась на боковую.
Однажды, когда она особенно долго мёрзла на заполненной народом трамвайной остановке, укутанная метелью, как саваном, возле притормозила машина явно не отечественного производства, судя по непривычным для глаза формам, и, из раскрывшейся дверцы, чей-то голос властно позвал:
- Садитесь, девушка, подвезу!
- Я не тороплюсь, - ответила Татьяна, не двигаясь с места.
И хотя голос по-прежнему не казался Татьяне знакомым, но зато проявлял настойчивость, она на какое-то мгновение утратила бдительность и, мысленно чертыхнувшись, протиснулась в салон, не предприняв попытки стряхнуть облепивший её снег.
- Я оттаю, и у вас тут будет потоп, - сказала она, умащиваясь рядом с водителем.
И тут же узнала его. Это был Максим Столяров, бывший её соученик, во всё время учёбы, не скрывавший своего к ней интереса. Максим был, по мнению Татьяны-школьницы, до неприличия красив, девчонки висли у него на шее, как платья на плечиках, но его глупость была так велика, что Татьяна, несмотря на чисто женскую приверженность ко всему, что радует глаза и чувства, не умела пересилить своего к нему пренебрежения.
После школы они не видались. Татьяна закончила с отличием университет, биологический факультет, а о Максиме ей доводилось слышать мимоходом, но такие невероятные вещи, которые женщина, даже не доверяя, воспринимает с интересом. Так её уверяли, будто он, не умевший на уроках связать подлежащее со сказуемым, тем не менее, поступил в институт международных отношений, по окончании которого послан был в посольство в одной из арабских стран, и что о нём даже писали в прессе, как об участнике важных переговоров то ли в связи с покупкой арабами наших матрёшек, то ли в связи с приобретением у них бананов. И вдруг эта встреча, если и не затронувшая её женское естество, то уж наверняка возбудившая любопытство.
Как-то так получилось /скорее всего, по предложению Максима/, что они решили провести этот вечер вместе. Поговорить. Предаться воспоминаниям. В конце концов, сейчас она не была столь непоколебимо уверена в том, что ум - основное достоинство мужчины хотя бы потому, что по-настоящему он приобретается с возрастом, особенно у красавцев.
Ехать к Максиму домой Татьяна категорически отказалась, но согласилась, не без приличествующих случаю колебаний, на ресторан. Тем более, что ресторан был престижный, лучший в городе, попасть в который могла лишь благодаря случаю, а посему упрямиться, когда такой случай представился, не имело смысла.
По отношению швейцара к посетителю можно судить о значительности "гостя", поскольку метрдотель и официанты лишь подтверждают его мнение. Максим был встречен по-королевски: с поклонами, перемеживающимися лестью, и лестью, перемеживающейся поклонами. В ритуал встречи, само собой, была вовлечена и Татьяна. А потому, когда они расположились в отдельном кабинете, и официант отправился исполнять заказ, Татьяна, стараясь выглядеть ироничной, сказала, что впервые в жизни почувствовала себя не то, чтобы человеком с большой буквы, а, скажем так, очень важной персоной.
- Ничего удивительного, - приосанился Максим. - Такой ты и являешься на самом деле. Я считаю приятным совпадением, что твоя значительность проявилась в моём присутствии.
" А он не такой уж дурак, как мне казалось прежде", - подумалось Татьяне. И она, впервые с момента встречи, спокойно и радостно поглядела ему в глаза, а судя по улыбке, такой же спокойной и радостной, с её души свалился немалой тяжести камень.
С каждой минутой Татьяна чувствовала себя лучше и свободнее, и всё реже и реже занимали её мысли о муже, ожидавшем её с остывшим ужином. Видимо, вместе с предубеждением по отношению к Максиму, с которым она, как это обычно случается с женщинами, рассталась легко и охотно, по отношению к мужу оно только возросло и даже ожесточилось. После нескольких неудачных любовных историй, оставивших шрамы не только на теле, но и в душе, Татьяна решила, что предложение полковника в отставке Цыплакова именно та тихая гавань, где её лодка с пробитым днищем окажется вытащенной на спасительный берег, позволив ей таким образом избежать погружения на дно. Впрочем, ресторан - не место, где следует думать о неприятном. От обилия еды, не утяжелявшей желудок, от вина, приятно волновавшем кровь и вызывавшем не менее приятное головокружение, она сделалась весёлой и, что ей вовсе не было свойственно, легкомысленной. Она заставила Максима рассказать о своей заграничной жизни и несколько штрихов, связанных с бытом и нравом восточных женщин, явно заинтересовали её, хотя, как ей показалось, интерес этот ловко сумела скрыть. Потом потянула Максима танцевать. Танцором он оказался отменным. "Сразу видна, - подольстилась к нему Татьяна, - заграничная штучка". А он, как и следовало ожидать, воспринял её восхищение без тени самодовольства и удивления. Танцуя, он словно нянчил партнёршу в своих объятиях, и Татьяна, разнежившись, подумала о чём-то таком, что устыдило её и заставило покраснеть, на что, впрочем, Максим не обратил ни малейшего внимания. Когда они покидали ресторан, Максим сунул в руку швейцару столько, что бедняга, со всех сил стараясь удержаться на обледеневшем тротуаре, проводил их до самой машины, оставленной довольно далеко.
Пока прогревался двигатель, оба сидели молча, осмысливая происшедшее, потом Максим протянул к ней руку, взял за воротник не самого модного пальто, приблизил её лицо к своему и поцеловал. Татьяна почти инстинктивно попыталась сначала его оттолкнуть, а когда не удалось, сама прижалась к нему, вложив в свой ответ всю накопившуюся в её сердце благодарность за подаренный вечер. Опомнились оба лишь тогда, когда кто-то, смеясь, заглянул в салон через ветровое стекло.
Татьяна попросила Максима остановиться примерно за полквартала от дома. Часы показывали далеко за полночь. Улица, на всём своём протяжении, была темна, чем-то напоминая человека, спящего без сновидений. Наконец, Татьяна произнесла:
- Мне пора.
- Пора, - согласился Максим и спокойным жестом стал расстёгивать на ней пальто. Она не сопротивлялась. Ей почему-то страстно захотелось узнать, что последует за этим, и только тогда, когда тело её удовлетворилось ожидаемым, вопросы отпали сами собой и ничего, кроме острого, как сладкая боль, желания уже не осталось.
Когда она уходила, Максим не проявил ни малейшего намерения показать, что всё происшедшее было для него чем-то большим, нежели, пусть и приятной, но всё-таки обыденной случайностью. Он терпеливо выждал, пока она приведёт себя в порядок, но, не дождавшись пока дойдёт до своего подъезда, сразу тронулся с места.
Дома она прошла мимо ожидавшего объяснений мужа, как если бы его не существовало в природе, и этого было достаточно, чтобы сбить с толку отставного военного, привыкшего исполнять приказы, если нет возможности отдавать их самому.