Прошло три месяца, заполненных смущающими душу предчувствиями. Неопределённость и непредсказуемость, воцарившиеся в семействе синьора Бульони, усиливалось не от ощущения чувства вины, а от невозможности продолжать грешить спокойно и в своё удовольствие. Возникающие по чьей-то злой воле препятствия не способствовали осторожности, а лишь толкали к поступкам и проступкам находящимся, как принято говорить, на грани фола.
Похоже на то, что сами не осознавали, а, сказать, точнее, не желали проникаться серьёзностью ситуации. Невольные попытки задуматься и вдуматься, если и посещали чью-то голову, отвергались с отвращением, делая их поведение непредсказуемым даже для самих себя. Рождённый в благополучной безответственности эгоизм сатанел при любой попытке ограничить его проявление.
Положение осложнялось тем, что между главными участниками драмы, отцом и дочерью, с одной стороны, матерью и зятем, с другой, пролегла полоса отчуждения, вызванная несовместностью целей и намерений. Казалось бы, в такой сумятице собственный интерес молодожёнов должен был послужить скрепой для распадающегося семейного организма, но их жизненный опыт, избавленный от решения трудных вопросов, способствовал не расширению кругозора, а сведением его к нулю. По недомыслию, не задумываясь о таких вещах, они жили сегодняшним днём в полной уверенности, что так хорошо, как им было прежде, будет и впредь. А если что-то и случится, всегда найдётся, если не Спаситель, то спасатель, наверняка.
Игра самолюбий? В любом другом случае, подобное можно было бы объяснить и даже оправдать, но ослиное упорство над бездной, готовой поглотить всех, кроме, как дуростью, не назовёшь. Англичане глядели в самую точку: никто не бывает дураком всегда, хотя каждый - иногда.
Встречаясь, отец и дочь отводили взгляд, и Анна, всё замечавшая, но не способная осмыслить увиденное, откровенно интересовалась, не пробежала ли между ними чёрная кошка? Агнесс пожимала плечами, тогда как синьор Бульони обязанный отвечать за двоих, отговаривался усталостью после стольких событий, на них свалившихся.
- Но ведь событие счастливое, - не унималась Анна, искоса наблюдая за реакцией Эдуардо, но проницательность страстотерпицы не шла дальше распиравших её желаний, и потому вопрос провисал в воздухе, во всяком случае, до поры, раз ситуация представлялась неразрешимой. А пока, принадлежность Эдуардо двоим, оставляла его в центре перекрещивающегося внимания матери и дочери, превратившихся в соперниц. В отличие от Анны, у Агнесс, не осознающей своей роли, но неуловимо ощущающей не полную принадлежность ей, обращённого в супружество Эдуардо, срабатывал инстинкт женщины, хотя и не дорожащей, оказавшейся в её руках добычей, но, по праву собственности, не допускающей возможности дележа.
Но делёж был и ощущался не в прямых доказательствах неверности, а в косвенном их проявлении. Хотя осознан был по-разному. Синьора Бульони поражала неестественная возбуждённость жены, прежде за нею не замечаемая. Во время трапез, путала блюда, загоняла служанок, совершенно не заслуживающих неудовольствие хозяйки. Любое предложение мужа или высмеивала, или встречала в штыки, обводила едоков странным взглядом аукционного оценщика, задерживаясь то на Агнесс, то на Эдуардо.
Синьор Бульони приписывал это беспокойством жены делами молодожёнов, но что-то настораживало, ибо за Анной не числились такого рода семейные добродетели даже в более серьёзных случаях, как-то чья-то болезнь или его служебные, не сказать неприятности, но сложности. Когда курс доллара на бирже резко понизился, а ведь их сбережения хранились именно в этой валюте, она даже глазом не моргнула, а тут глядит во все глаза, как бы стараясь не упустить нечто важное, важнее чего у нее прежде не было.
"Я его измотала", - думала Анна, косясь на Эдуардо, и острая волна гордости и радости пронизывала её до костей, когда перестаёшь улавливать разницу между любовником и мужем, довольствуясь выбором, не имеющим отношения к морали. Она бы не хотела расстаться ни с одним из них, но, возникни такая необходимость, выбор сделала бы, не задумываясь. "Как он красив и молод, - стучало в её мозгу, - и, тем не менее, однозначно выбрал меня, а, значит, чего-то стою".
Выходя, скользнула по нему взглядом, и бедняга Эдуард передёрнул плечами, как бы сбрасывая с себя, точно лишний вес, не покидавшего напряжения, возраставшего, по мере развития их отношений, переходя от первой бесшабашности, казавшейся всего лишь игрой в опасность, и даже придававшей происходящему вкус и цвет, к давящей угрозе разоблачений. Всякий раз при встрече, в суете отвлекающих наслаждений, то и дело его мысли возвращались к неизбежности расплаты, но её раскованность на любовном ристалище, прежде ему неизвестная из-за малой опытности партнёрш, на какое-то время изгоняла страхи, превращая в самоуверенного самца.
Если безумства тёщи, напрягая, придавали Эдуардо уверенность в своей значительности, то спокойная уступчивость Агнесс меньше льстила его тщеславию. Нуждаясь в роздыхе, тем не менее, не мог избавиться от ощущения, что Агнесс, отдаваясь, скорее по обязанности, чем из страсти, вполне может обойтись и без него. С покорностью, признающей неизбежность происходящего, выполняла все требования молодожёна, но не в силу своей заинтересованности, а, как ему казалось, снисходительного удовлетворения его амбиций. Но поскольку, существующее в подкорке, было смутно и сбивчиво, нервничал, энергия совокупления уходила в песок, тем самым лишая удовольствия, сопутствующего извержению семени. На самом же деле, Агнесс, не сомневаясь в существовании соперницы, остающейся для неё неведомой, и потому приняла решение проявлять снисходительность к порокам, ей самой свойственным, к тому же "лай по ветру" всё равно не достигнет ушей той, кому предназначены.
Между тем, видимость семейного спокойствия сменилась сигналами неблагополучия. Бударажущие анонимные писульки, с явно искажённым почерком, в почтовом ящике сменили вполне конкретные угрозы, поколебавшие притворное равнодушие Агнесс. Узнав её голос, Рената, не дожидаясь вопроса, сообщила с интонацией пророчицы:
- Не сомневалась, что позвонишь. Но, для собственного благополучия, следовало поторопиться.
- Вот уж не думала, что именно ты будешь преследовать меня, после всего, что я для тебя сделала, - возмутилась Агнесс.
- Такое не забывается. А ты забыла, что мы себе не принадлежим, поскольку те, с кем связаны, легко и просто никого из рук не выпускают.
- Но я уже не та, что была прежде. Я замужем.
- От этого интерес к тебе только возрос.
- Я уже не могу распоряжаться собой, как прежде.
- В самую точку, радость моя, но с важным уточнением. Принадлежишь ты не тому, о ком думаешь, а тем, о ком стараешься забыть. Мы будем снова свободны лишь тогда, когда сами откажутся от власти над нами, а сопротивление лишь ускорит нашу гибель.
- С ума можно сойти.
- С ума сходить не надо, а подчиниться придётся.
- Я сейчас в таком состоянии, что не способна ни о чем таком даже думать.
- Даю тебе время придти в себя и осознать своё положение. Позвоню через несколько дней.
Однако, ожидаемой передышки не получилось. Рональдо объявился в тот же день, и тоном, в корне, пресекающем возможные возражения, потребовал, чтобы Агнесс была у него завтра к полудню. Она не успела даже возразить, как он отключился.
В душе Агнесс не было ни страха, ни желания воспротивиться. В ней царили безысходность и безразличие. Она знала, что придёт, как знала и то, что выполнит любые его требования. В таком состоянии, Агнесс как бы натыкалась на самоё себя, а предел, самой себе положенный, никакому хитроумию преодолеть не удавалось.
Её состояние не осталось незамеченным Анной, пристально за ней наблюдавшей, и, сообразуясь с обычной женской логикой, постаралась вызвать дочь на откровенность, дабы уяснить, догадывается ли Агнесс о неверности мужа, а если так, то в ком видит соперницу? Фактов, свидетельствующих о проницательности новобрачной, не нашлось, и Анна осмелела.
- Что с тобой, Агнесс? - приставала она.
- Ничего.
- Так уж "ничего"?
Агнесс повторила.
- Нам, женщинам, приходится врать и от этого никуда не деться, но не тогда, когда враньё бессмысленно. Раз ты не можешь скрыть своё беспокойство, значит, тебя тревожит что-то серьёзное. Может, ты беременна?
- А ты не находишь, что я могу беспокоиться по поводу того, что никак не забеременею?
- Всякое бывает, - пробормотала Анна, смущённая насмешкой дочери и ощущая бессилие в словесных спорах.
В советах Агнесс нуждалась, равно, как и в помощи, но то и другое могло исходить только от отца. И хотя от времени, ей отпущенного, оставалось меньше суток, она вовсе не намеревалась приползать к отцовской руке, как блудная дочь, а лишь воспользоваться моментом, казавшимся ей удобным, а ему - естественным.
На ловца и зверь бежит. Несколько запоздавший к ужину синьор Бульони, выглядел таким бодрым и весёлым, каким его давно не видели. И Агнесс смекнула: самое время.
Разумеется, настроение синьора Бульони не могло не заинтересовать остальных членов семьи, но поскольку тот молчал, на расспросы никто не решался. И только, когда после ужина, сообщил, что уезжает по делам на неделю, Агнесс шепнула о своём желании поговорить, и он, благосклонно обняв её за плечи и прижимая к себе, ответил:
- Зайди через полчаса. Мне необходимо сделать кое-какие записи, а после, без помех смогу уделить тебе внимание.
Что может сделать за полчаса пустая голова, когда ею заправляет беспокойное сердце? Многое из ненужного и, главное, необратимого. Ненужный звонок к Ренате, суть которого была тут же передана Рональдо, убедившегося, что избранная им тактика давления, обязательно приведёт к успеху.
Почти забытая ею Элеонора, так обрадовалась звонку, что, казалось, влезла в аппарат вместе со своим восторгом. Её тоже исключили из колледжа, а пока родители искали способ оградить дочь от неудержимой тяги к фаллосу, обрекая на безделье, только подогревала клокочущие в ней страсти.
- Агнесс, дорогая моя подружка, - кричала она, - нам следует что-то придумать, иначе я начну бросаться на мужчин, а кончится это тем, что мои родители окончательно свихнутся.
- А что изменит моё присутствие?
- Многое. С тобой всё получается и лучше и спокойнее. Кстати, поздравляю тебя с замужеством. Ты довольна? Расскажи, что это и как?
- Придёт время, узнаешь.
- Когда ещё придёт! Правда. родители мне что-то подыскивают, но им нужно не то, что мне. Не будем об этом, поживём - увидим. А ты вспоминаешь Рональдо и компанию?
- Во всяком случае, он не забывает обо мне. Угрожает, если не буду продолжать так, как было прежде.
- Мне бы угрожать не понадобилось. Как вспомню...
- Тебе проще.
- Боишься мужа?
- Не хотелось бы его ещё больше разочаровывать.
- Расстроился, что не первый?
- Боится, что не последний.
- Так сильно любит?
- Не в любви дело. Гордость не позволяет делиться.
- Так мы пойдём?
- Придётся. Но сейчас у меня будет разговор с отцом, от чего зависит моё окончательное решение.