ГЛУПО ДЛЯ ПЕРЕЕЗДА ЧЕРЕЗ ЛУЖУ НА ЧЕЛНОКЕ РАСКЛАДЫВАТЬ ПЕРЕД СОБОЙ МОРСКУЮ КАРТУ
Родители Агнесс, Клаудио и Анна Бульоне, вряд ли смогли бы, если не с достоверностью, то хотя бы приблизительно, определить, принес им брак что-то ещё, кроме записи в брачном контракте и решения некоторых важных жизненных проблем? А если да, много это или мало? Скажем проще: достаточно ли для того, чтобы в твоё счастье поверили окружающие? Но приличное внешне, внутренне нередко попахивает гнильцой, и надобно обладать известной долей артистизма, чтобы выглядеть весёлыми и беззаботными именно тогда, когда червь сомнения душит последние проблески здравого смысла.
Впрочем, такого рода рассуждения, предположительные в своей основе, но не имеющие ничего общего с конкретикой, вряд ли заморачивали мозги молодожёнов. Воспитанные в уважении к общественному мнению, строгому, а порой и беспощадному, знали и ловко пользовались его слабостью к показному, а потому смирявшемуся с теми, кто, не моргнув, выдерживал жёсткие правила, навязанной им игры, до конца.
Те же, у кого сомнения остаются, придерживают их при себе. Поскольку, счастливое выражение молодых лиц, предназначенное для всех, наедине, сменяемое выражением угрюмости, а то и откровенной враждебности, вне пределов их видимости. Но в нашем случае, даже самые проницательные, поддались на уловку, казавшуюся неопровержимой: только в счастливом браке рождаются такие красивые дети, как Агнесс.
Впрочем, была ещё причина снисходительности общественного мнения. Случившееся в семействе Риккардо Баттисты, обычная история с обычным концом. И если, по привычке, доброхоты хватались за камень возмущения, то прежде, чем швырнуть в провинившихся, задумывались, а не попадут ли в самих себя?
Анне не было ещё и пятнадцати, когда, идя на поводу, свойственному юности нетерпеливому любопытству, во время одного из карнавалов, влекомая весельем и чувством вседозволенности, поддалась наущению незнакомого парня, показать то, чего "еще никогда не видела", а уж запереть перед "увиденным" ворота не оказалось ни сил, ни желания.
Вскоре опытный взгляд матери разглядел признаки неблагополучия, и после яростного, но недолгого сопротивления, Анна "раскололась". Что обошлось родителям в несколько бессонных ночей и беспокойных дней. Меры, ими принятые, не отличались оригинальностью: упрятать Анну подальше от людских глаз, во избежание позора, могущего оставить долго несмываемое пятно на репутации семейства, а, значит, на будущем легкомысленной дочери.
Естественное, в таких случаях, негодование смягчалось тем, что в своё время по сходной причине состоялся брак самих родителей. Так что собственный опыт избавил от блуждания в потёмках. Понимая, что неизбежного не избежать, воспользовались спасительным рецептом, пусть и преждевременного, замужества.
Сделать это было и легко и трудно. Легко потому, что, будучи дочерью главы солидной адвокатской конторы Риккардо Баттисты, Анна считалась выгодной "партией" и желающих лечь с ней в супружескую постель было больше, чем могла бы вместить. Но то, что претенденты тоже дети из солидных фамилий, составляло главную трудность. Ведь с будущими свойственниками придется как-то объясняться, а, значит, тайное сделать явным. Тем паче, что врач установил беременность Анны. Ее увезли в деревеньку неподалеку от Рима и поручили опеке солидной пожилой крестьянки, щедро оплатив ее предполагаемое усердие.
Но черти соблазна не ограничиваются заповедными территориями, поскольку жертвы их разбросаны по всей земной юдоли. Опекающей Анну женщине не были известны подробности вынужденной изоляции девушки. Ей наплели с три короба историй, столь же выдуманных, сколь сентиментальных, и она поняла лишь то, что должна была понять: дать подопечной хорошо отдохнуть. И честно исполняла свой долг, в полном соответствии с предложенной платой.
Анна заскучала уже к концу первой недели, и сеньора Клариче, так звали опекуншу, не нашла ничего лучшего, как предложить ей прогуляться на рынок, где, по ее словам, увидит много интересного. Сначала мысль о столь непрестижном месте, предназначенном исключительно для прислуги, вызвали в ней отвращение. Но, за неимением выбора, неохотно поплелась туда, сердясь на родителей, лишивших её привычных развлечений. Найти рынок оказалось не сложно, поскольку в этот воскресный день всё население деревушки двигалось в одном направлении, мешая проезду многочисленных машин, не только с римскими, но даже с номерами отдалённых от Рима местностей. Никогда прежде не попадавшая в такое бойкое место, Анна была поражена. Чего здесь только не было! И всего горы: от фруктов и овощей, до всех видов продуктов и товаров. Глазея и дивясь, она дошла до рыбных рядов и остановилась, ошеломлённая увиденным и услышанным.
Продавцы, стараясь перекричать друг друга, усердно зазывали покупателей, и без того полностью заполонивших огромное, так, во всяком случае, показалось Анне, пространство. Толкаемая со всех сторон, обтекающей толпой, она остановилась перед грудой рыбной снеди в садках и плетёных корзинах на разделочном столе, за которым орудовали несколько молодцов, сверкающих ножами и улыбками. Один из них и обратил внимание на зазевавшуюся девушку. Переморгнувшись со своими напарникам и получив, видимо, их согласие, он, вытирая руки о покрытый чешуей фартук, подошел к ней.
- Тебя как зовут?
- Анна.
- А меня Джино. Ты здесь впервые?
- Да.
- Вижу, понравилось.
- Очень.
- Хочешь, подарю тебе рыбу?
- Не знаю.
- Я тебе всё назову, а ты выбирай. Пойдем со мной.
Он взял ее за руку, и, не обращая внимания на легкое сопротивление, повел за собой, прокладывая своим крепким, упругим телом дорогу в гуще покупателей.
- Вот это камбала. Тунцы. А вот омары. Угри. В котле варятся раки. И креветки. А эти господа с острыми, как у бритвы створками, моллюски... Всего не перечислить. Послушай, Анна, парень у тебя есть?
- Какой?
- С которым встречаешься?
- Нет.
- А был?
- Да.
- А ты ему давала?
- Что?
- Все, что у тебя просил.
- Да, - поколебавшись, призналась Анна.
- Тогда пошли.
- Куда?
- Здесь неподалеку, - и снова взял ее за руку, на сей раз не сопротивляющуюся.
Идти действительно получилось недолго. Небольшая комната, в которой они оказались, служила, по-видимому, лежбищем для продавцов рыбы, о чем свидетельствовали четыре неубранные кровати, на одну из которых сел Джино, а ее поставил перед собой и долго глядел ей в глаза, и так же, не отрывая взгляда, словно опасаясь, что Анна опомнится и убежит, принялся ее раздевать. Когда вернулись остальные приятели, Джино ничего объяснять не стал, да они в объяснениях не нуждались.
Наконец, возник вопрос, что делать с девушкой дальше? Была уже глубокая ночь, и другой возможности, кроме как, отвести ее туда, где поселилась, они не видели. Идея дождаться утра выглядела здраво, но только не в этом случае. Ибо означало накликать на себя беду, поскольку девушку наверняка ищут, а столкнуться лоб в лоб с полицией было последнее, чего им хотелось. Размышляя подобным образом, каждый из них в очередь возвращался к неподвижно лежащей Анне, единственной из всех, не выказывающей ни малейшей обеспокоенности.
Пока родители, вызванные всполошенной хозяйкой, вкупе с полицейским комиссаром, строили планы поиска, явилась Анна, подброшенная "похитителями", и, наученная ими, на все вопросы отвечала однозначно: "не помню, не знаю, гуляла, заблудилась"... Родители переглянулись друг с другом, потом с полицейским комиссаром, почтительно раскланявшимся и выразившем радость по поводу "удачно завершённого недоразумения". Предварив расторжение договора с опростоволосившейся надсмотрщицей, угрозой взыскания за несоблюдение всех пунктов его, отчего та расстроилась куда больше, чем при обнаружении пропажи, родители вместе с дочерью убыли туда, откуда приехали. Твердо уверовав, что замужество - единственная возможность дать неугомонной то, чего хочет, законно оформив ее желания для общесемейного блага.
Расторопный папаша уже высмотрел жениха и вел подспудную его осаду, но обстоятельства требовали, чтобы "взятие" зятя / приносим извинение за каламбур, неуместность которого в данной ситуации очевидна /, не затянулось. Несколько облегчало решение то, что "меченый" служил в адвокатской конторе отца, и его успехи на этом поприще целиком зависели от работодателя. Это был ловкий, к тому же не без способностей, молодой человек, Клаудио Бульоне, но легкомысленный до такой степени, что его носило по жизни, как щепку в бурю. Относительно независимый финансово, благодаря родителю, дошлому строительному подрядчику, сынок получил высшее образование. Ибо отец однажды решил, что выгоднее иметь собственного адвоката, чем тратиться на посторонних. Его жизненные аппетиты, не умещавшиеся в пределах разумного, просто обязывали к такого рода предусмотрительности.
А то, что на пройдоху-сынка претендовали сразу несколько женщин, отнюдь не делавших чести семье, побуждало отца озаботиться, счастливо представившейся возможностью, ограничить любвеобильные повадки отпрыска, надев на него семейный хомут.
Поэтому, когда Риккардо Баттиста, в контору которого Марио Бульони удалось, не без трудностей, пристроить своего "малыша" Клаудио, заговорил с ним о предполагаемом родстве, тот с жаром ухватился за эту идею, строго предупредив сына, что снимет с себя всякую за него ответственность, в случае, если тот, по глупости или легкомыслию, упустит возможность, которая никогда не приходит к человеку без покровительства свыше.
Мысль, что сладкая холостяцкая жизнь останется позади, была для Клаудио невыносима, но угрозы отца, впервые показавшиеся ему серьезными, надежды на карьеру и, значит, на богатство, а там и возвращение к тому, что было, но с возможностями, о которых не приходилось и мечтать, все это, взятое вместе и по отдельности, примиряло с временными неудобствами человека, привыкшего к свободе во всём, но только не к свободе от денег.
Что же касается нежданного отцовства, вещь сама по себе, конечно, не из приятных, но ведь за всё надо платить, при том, что и с ним будут расплачиваться. К тому же, будущая жена / служа у отца, он часто видел ее, и, не без удовольствия, засматривался /, была миловидна, и хотя не оказалось скромницей, таковой выглядела, что отчасти примеряло с положением человека, взвалившего на себя чужое бремя. Но ведь даже уверенным в себе мужьям ничего не известно наверняка, ибо только женщине принадлежит тайна отцовства.
В первую брачную ночь у них состоялся разговор, во многом определивший их совместную жизнь. Говорил он, она только слушала. Ей нечего было сказать. Обо всем сказали уже за нее. Но ей нравилось неподдельная взволнованность, пока еще незнакомого, красивого молодого человека, ставшего ей мужем, с которым ляжет в постель, и от того, что будет в постели, у нее кружилась голова и радостно стучало сердце.
Ему же показалось, что она невнимательна, и не понятно, участвует в его озабоченности или думает о чем-то, не имеющему касательства к происходящему: обычная ошибка расстроенного воображения. Разозлившись, он вышел из спальни, прикрыв за собой дверь. В салоне включил телевизор и долго глядел на экран, не воспринимая увиденного. Очнулся, когда дверь спальни приотворилась, и в нее просунулась голова Анны.