Странные они, господа антисемиты нового европейского разлива, от либералов до консерваторов, от католиков до православных. Они дуют в одну и ту же дуду, что и их многовековые предки, утверждавшие, что ничего общего, кроме взаимной ненависти, между ними и евреями не было и нет, а сам народ возник ниоткуда, а потому должен уйти в никуда. А когда кто-то из их же числа вдруг предъявит законность противоположного мнения, на него плюют и угрожают, отнюдь не небесными, а вполне земными карами. Когда же погрязают в столь откровенном ревизионизме порой даже Папы, паства безмолвствует, но крестится с еще большей истовостью, доказывая тем самым, что порою и молчанием можно осудить отщепенца. Коль скоро под крылом Господа "всякой твари по паре", отчего среди них не затесаться сумасшедшему вне сумасшедшего дома?
В отличие от католиков, среди православных, столь очевидное соглашательство между первосвященником, по наследству антииудеем, и прихожанами, не наблюдается, что неудивительно. Ведь именно в православии, как и вообще в христианстве, факт общности, казалось бы, не должен вызывать сомнений по причине родства Ветхого и Нового Заветов, а также Христу и другим, не менее значимым приметам и личностям, проявляется наиболее явственно, подчас неосознанно, а, значит, особенно красноречиво. И доказательство тому два, из многих примеров, которые мне удалось подобрать.
У историка Ключевского, в "Портретах русских царей", об Иване Грозном можно прочесть немало любопытного, в том числе относящегося и к нашей теме. Например, что Грозный был "большой книгочей и, среди прочих, увлечённо читал Ветхий Завет". И лучшее доказательство тому переписка Грозного с, предавшим его, князем Курбским, бывшим, не менее царя, страстным любителем книг и того же Ветхого Завета. И когда Курбский упрекнул Грозного, что тот сам себе создал затруднения, разогнав "сильных во Израиле", царь не затруднился с ответом: "Когда бы вы были чада Авраама, то и дела бы творили Авраамовы". Каково?!
Но и это не всё. Лев Николаевич Толстой, в романе "Война и мир", описал молитву в церкви в 1812 году "за спасения Руси и возлюбленного Израиля от антихриста Наполеона: "Подаждь победу на врага, яко же Моисею на Амелика, Гедеону на Медиама, Давиду на Голиафа". Так выражалось "сознание собственного благосостояния" в тяжёлое для Руси время.
Тот же Толстой, задумав после "Войны и мира" роман о Петре Первом, перелопачивая горы литературы в поисках необходимого материала, обнаружил любопытный для себя, а для нас тем паче, факт, что "Пётр в 1722 году собственноручно занялся толкованием десяти заповедей Моисея, признаваемых христианской церковью". Написав, какие, по его мнению, грехи противны христианской добродетели, указал, в особенности, на один: "грех лицемерия и ханжества", тот самый, которым страдает нынче мировое сообщество, под видом желания благополучия и добра Израилю, уничтожить его. Не считаясь с риском, что на освободившемся месте тотчас возникнет новое террористическое образование. Как говорится, за ценой не постоим. / См. "Лев Николаевич Толстой. Биография". Том 3, стр. 120, автор Н.Н. Гусев, издание Академии наук СССР, 1963 /.
Но кто это читает и кому это надо? Скажу больше, в советских изданиях работ Ключевского, приведённый выше отрывок вообще опускался. На Толстого не покушались, но когда я опросил несколько человек, имеющих отношение к литературе, они поглядели на меня с недоумением и попросили показать это место, откровенно обидевшись на обвинение в незнании классики.