Они мне не чужие, но ведь рано, а, может быть, и поздно, но приходим к простой и ясной мысли, что без них существовать не сможем, не сумеем... Не правда ли, достойно удивленья такая вот тоска по ним, по грешным, несущим своё женское начало - сначала в никуда, потом в пространство, что облюбовано мужским желаньем быть для женщины источником восторга.
И торга, неприличного по сути. Но в этом случае мораль бессильна. Она удавка на мечте умножить собою поколенья страстотерпцев, на прародителя похожих тем, что так же, как и он, бросались в омут, меж ног затихший в ожиданье камня, что зашвырнет недрогнувшей рукой какой-нибудь нахал, случайно проходивший.
Не безразлична нам причина страсти, коль эта страсть в нас возжигает свет. И вот в её мы волнах ожидаем, когда поглотит душу без остатка, а ей взамен оставит лишь себя.
Любой, кто б попытался примирить начала, разведённые природой, рискует оказаться в дураках. Я утверждаю это, хоть и трушу, что, будучи услышан стороной, вступающей со мной в контакт интимный, не буду ею понят и тогда напрасным вдруг покажется стремленье осилить это лакомое лоно, чтоб, в судорожном восхищенье им, познать природу чувств, расчётам неподвластным.
И только дух, витающий над теми, кто пренебрег окаменевшей нормой, в нас вбитой воспитаньем и привычкой, считать запретное грехом неискупимым, но, несогласный с этим, он всё ищет исчезнувшее женское начало, как ветер ищет среди волн забвенье, как ночь стремится к новому рассвету, и как Судьба находит свою жертву, чтоб, наигравшись с нею досхочу, вдруг огласит ей приговор суровый, без права, перед вечностью и Богом, обжаловать его или восстать... И только плоть ещё трепещет в нетях, расставленных контрабандистом неким, в расчёте на "крупняк", но каково найти в них жалкое мальков подобье.
Но постепенно трепет утихает. Всё спит. Как спят обычно все, кто позади оставил то, что было. А то, что будет, - будет, но без них.