Я набрала в ванну горячей воды. Настолько горячей, насколько могла вынести — особо восприимчивые к переменам температуры, когда-то получившие обморожение ноги, жалобно заныли, вспыхивая от жара. Я терпела, зная, что смогу привыкнуть. Нужно лишь время, и то, что причиняет боль, теряет силу. Просто следует подождать.
За окном мело. Температура упала до минус шестнадцати — настоящая зима, второй день нового года. Утром гуляя с собаками, в своей походной спортивной курточке, я замерзла за пять минут, и загнала резвящихся собак злобными пинками под зад. Идеальная погода для времяпрепровождения в домашнем тепле. Идеальные условия для недолгих прогулок, из пункта А, в пункт Б, при условии, что в пункте Б тебе ждет кто-то очень важный и теплый.
У меня был только пункт А, свое место в нем, с тарелкой, диваном, ноутом и собаками. Я не работала уже полгода — неслыханная роскошь. Проедала деньги, полученные за дачный домик, проданный в сентябре. Я ничем не болела, ни в чем не нуждалась, ни к чему не стремилась, не изводя себя планами достижения какой-то желанной цели. Места и люди перестали отличаться от других мест и людей — все было одинаковым, не стоящим моего внимания и восхищения. Ушли былые заботы и тревоги, а маячившая где-то на горизонте не пыльная работа и ее спокойные поиски, больше не пугали. В общем, мне не на что было жаловаться.
Я разглядывала свои ноги, покрасневшую кожу, острые коленки. Имело ли смысл придерживаться прежнего режима питания? Буду я стройной, или просто худой, или средней комплекции — боюсь, это не повлияет на мое восприятие себя и своего тела. Тело не было визитной карточкой, ровно как и инструментом — ничье тело, в том числе и мое. Тонкие запястья, выступающие ключицы, узкие бедра — хорошо ощущать себя мотыльком, когда кто-то, излучающий свет, любит бабочек. Хорошо, когда этот излучающий свет, весит как мотылек — ты хочешь поднять его на руки и кружить, пока не собьется дыхание. Руки помнили ощущение восторга от прикосновений. Руки иногда скучали.
Грохот воды о воду забивал все прочие звуки в квартире — голоса за дверью растворились в этом шуме, и у меня вышло погрузиться в себя. Я знала, что омрачает мой сегодняшний день, нависая темной тенью над живым умиротворяющим пейзажем кружащегося белыми хлопьями снега. Мне приснился сон. Не тот сон, который бы я хотела забыть, и не тот, который смогла бы выдерживать каждую ночь. Это и не сон был. Наверняка, не сон. Проделки воспаленного сознания — оно искало выходы, все эти пять месяцев, без моего на то согласия и участия, искало решение загадки, как тебя заполучить. И судя, по сегодняшнему сну, решение нашло.
Я смотрела на распухшие от горячей воды, подрагивающие пальцы, будто тот, к кому они прикасались, еще минуту назад был передо мною. Стало страшно. Я догадывалась, откуда этот сон.
Ты написала за полчаса до нового года, в двадцать три с мелочью. Я редактировала новый рассказ, вернее, медитировала над начатой главой, бестолково переставляя местами слова в предложении, меняя этим оттенок поданной мысли, но ни на грамм не меняя ее значения. Щелчок известил о новом сообщении в соцсети, окошко которой было прикрыто — меня поздравило четверо или пятеро до этого, знакомые, старые и новые, один преданый читатель и общительная тетка. Ничего интересного. Но сейчас я видела, что мне пишешь ты. «С наступающим...» Да ладно… какого, блядь?! Сердце, без преувеличения, на промежуток времени остановилось, и внутри стало просто больно. Сухое, скомканное поздравление от чужого человека, чужому адресату. Что-то, типа, «успехов в начинаниях, исполнения мечты и планов...». Я сочинила ответ ровно за шестьдесят секунд, такой же сухой — ты не должна была заподозрить, что я все еще схожу по тебе с ума. Я просто вежлива со старой знакомой. Просто сразу отвечаю, чтоб потом не забыть. Просто я сейчас возле ноута, и у меня есть время на ответ — после, не будет, я ведь начну праздновать. До нового года оставалось двадцать семь минут. Стоит ли говорить, что я чувствовала себя странно?
Уже в два ночи, я не сдержавшись, открыла тот же диалог, и дописала пару предложений, которые ты прочла на следующий день, и на что, ясное дело, не посчитала стоящим отреагировать. Я призналась, что рада поздравлению. Рада, видеть на твоей свежей фотографии тебя, живую и здоровую. В свете последних событий, там, где ты находишься, оставаться живой и здоровой уже достижение.
Меня разбудил пес. Он проник узким мокрым носом под одеяло, и стал тыкаться мне в лицо, прося вывести на улицу. Я села на диване, ошарашенно осматриваясь — почему именно сейчас? Почему уже утро? Я ведь могла увидеть этот сон ранее, и досмотреть его до конца, чтобы…
Почему, ты приснилась мне лишь на второй день?
Подсознание искало выход, и это был один из возможных. Я нырнула под воду, уходя от всех оставшихся сверху звуковых раздражителей.
Кто-то все мне доходчиво объяснил во сне - ты, и такие как ты, не могли по иному. Вы люди, которые питаются другими людьми. Не безмозглые монстры-каннибалы, не зомби. Люди. Просто другие. Это звучало жутко. Это и выглядело так же. Я хорошо помню ужас, прочувствованный мною в тот момент, когда мне сказали, что ты одна из них. Как же так? Я ведь знаю тебя! Мы жили вместе, пускай и недолго! Я ела то, что ты готовила нам на завтрак, я красила тебе волосы, пока ты сидела на бортике ванны и играла на смартфоне. Мы вместе шли на работу, и вместе возвращались, иногда держась за руки. Я подкрадывалась, обнимала тебя со спины, и целовала в шею - пока ты колдовала над выпечкой, ни на что не отвлекаясь. Я любовалась спящей тобою, и целовала твое лицо, так осторожно и нежно, словно ты могла растаять от прикосновений. Во сне я все это помнила, и негодовала, не желая принимать новую правду — ты не нуждалась в том, чтобы поедать людей живьем! Меня наверняка пытались обмануть, одурачить, очерняя тебя подобными обвинениями.
А после в мой дом постучались те, кто ест людей. Не ты, но такие как ты. Я забаррикадировала дверь изнутри, пряталась, выключив свет и задерживая дыхание. Сидела в полной темноте, гадая, знаешь ли ты, что меня сейчас хотят убить? Что об этом думаешь? Что при этом испытываешь, кроме извечного голода...
Скоро, все те же таинственные доброжелатели удостоили меня новостью, ничего стоящего, мелочь — ты можешь питаться только мною. Не уточняя, как — один раз, за всю жизнь? Постоянно в течении жизни, не убивая меня до конца, продолжая снова, через определенный отрезок времени? Какой жуткий бред, как отвратительно! Стоит только представить… Прежде, чем употребить, ты не собиралась готовить из меня блюдо — как извращенно-изысканный повар, на манер Ганнибала. Ты просто ела бы меня, кусками, живую. Ела бы, пока не заглушила голод, не важно, во что превращая меня, и что оставляя от меня в итоге. Ты ела бы меня потому, что нуждалась в этом.
Вынырнув, я набрала в легкие кислорода — горячего испарения ванной комнаты. Сердце молотило в ушах, и жар прилил к лицу, затрудняя дыхание. Еще немного, и я пойму — ответ просто у меня на ладони.
Подсознание умнее и находчивее, а так, как с воображением у меня проблем не наблюдалось, оно не побрезговало им воспользоваться — коль ты больше не испытывала необходимости во мне, в реальности, то должна была испытывать во сне. Коль в реальности мне больше нечего было тебе дать, - оставшись без работы, я не могла покупать тебе тех вещей, которых ты хотела, выполняя твои пожелания, потакая твоим капризам, просто принося тебе радость, какой я ее понимала, - то во сне, все обстояло иначе. Ты ушла, когда у меня закончилось то, чем я могла с тобою делиться, и что ты не стеснялась брать. Не оставалось больше причин возвращаться в мой город, в мой дом, под мое одеяло. Я никогда тебя не осуждала за это, просто приняла однажды как факт, и жила с ним. Я ведь по прежнему, до сих пор…
Я захожу в лифт, и замираю — ты стоишь передо мною. Двери закрываются у меня за спиной, запирая нас вместе. Лица не вижу, на твоей голове капюшон. Куртка, так смахивает на ту, в которой хожу я — короткая, черно-синяя, спортивная куртка с декоративной отделкой молнией по канту капюшона. Меня не обмануть, это ты — иначе сердце сошло с ума, и разрывается сейчас холостыми ударами без видимой причины. Но я спрашиваю, ты ли это. Зачем-то. Возможно, чтобы услышать твой голос. Не отвечаешь, не двигаешься мне на встречу, и тогда я, протягивая руки, медленно и осторожно, запускаю их под капюшон, с торжественным волнением снимая его с твоей головы. Какой-то трагический восторг, при виде твоего лица, ничуть не изменившегося, прежнего, знакомого сотню лет. Все такого-же прекрасного и спокойного. Твои глаза смотрят на меня, без тени злобы или радости. Без эмоций, но вполне осознанно. Ты не тупое животное, способное наброситься на меня, как на сырое мясо, но сейчас, не уверенна когда точно, через десяток секунд, или через минуту, ты придвинешься ближе, одним плавным движением сократив расстояние между нами. Ты вгрызешься мне в шею — именно так поступают такие как ты. А все потому, что я нужна тебе.
Я улыбаюсь, я настолько счастлива видеть тебя, что не могу это скрыть. Мне хочется обнять тебя, ласково и бережно, не причиняя боли - будто когда-то было по другому. В голове тенью проскальзывает вопрос, с какой стороны ждать удара? А затем еще один, совершенный в своей глупости — можно ли остановить происходящее, не лишая жизни меня, спасая тебя? Что следует сделать, чтобы ты отказалась от мысли употребить меня в пищу? И, правда, идиотский вопрос. Я беру твое лицо в ладони, улыбаясь тебе сквозь слезы. Это лучшее, что могло произойти — я нужна тебе. Нужна, как никто иной. Ты пришла сюда, ко мне, потому что я тебе необходима - еще несколько секунд я буду тешить себя этой мыслью, глядя в твои глаза. А потом ты начнешь делать то, чего тебе так хочется.
«-Душа моя, спасибо, что вернулась»
Черт бы побрал, эту собаку, разорвавшую нить сна... Вынув пробку, я лежу в остывающей ванне, пока вода не уходит, и тело не начинает покрываться мурашками. Закрыв кран, я не осознавая этого, возвратила звуки квартиры — они проходят сквозь дверь, навязчивые и многоголосые, но на какой-то отрезок времени, по-прежнему не имеющие силы достигать сознания. Я все еще там, в лифте, глажу твое лицо, готовясь быть съеденной тобою, покорная и бесконечно счастливая.