Солнце пекло так, словно спешило выплеснуть на Центральную Долину Предгорного баронства всё то тепло, что ещё оставалось в загашнике у отбывающего на покой лета. Осень уже готовилась принять у него бразды правления и раскрасить изумрудные и бирюзовые террасы Центральной в яркие золотые, розово-бордовые и фиолетовые тона, но её время пока ещё не пришло.
Жажда накатывала волнами на людей и животных, но вдали уже виднелись стены города, где, наконец, закончится их долгое путешествие. Купеческий караван прошел через всё княжество, от Туманных Озёр до северной окраины Синтии, и здесь, в Горном Стане, их ждал заслуженный отдых.
Бывший сотник, а ныне барон меча и старшина караванных охранников Вельд Везуха задумчиво оглядывал окрестности, прислушиваясь к уже ставшему привычным за дорогу назойливому чувству тревоги, не дававшем ему расслабиться на последних километрах пути, но, впрочем, пока что совершенно недостаточному, чтобы предпринимать какие-то дополнительные шаги для обеспечения безопасности.
Вельд привык доверять своей чуйке, а потому внимание не ослаблял, но на этот раз он подозревал, что дело не в караване, а в нём самом. И в том, где именно он сейчас находился. Вот и пытался понять, узнает ли он родные места и узнают ли его они.
Нет, сам город и живущие в нём люди были ни при чем. В чём их винить? Что живы? Так в княжестве таких "виноватых" немного осталось. Настолько немного, что иногда и жалости на всех не хватает, когда заходишь в село, а там не только ни одного мужика, способного держать в руках плуг или топор, но и взрослые женщины не в каждом доме. Старики и малые детишки, которые каждый день ждут прихода варнаков и, потом, рабского рынка.
А оттуда дорога понятная, девкам лет с девяти и молодухам в весёлые дома и гаремы, мальцам от шести до десяти лет на Юг, там за них дают хорошую цену. И участь их ждёт лютая, страшнее смерти. Матери, бывало, и вены вспарывали, чтобы не видеть, как сыновей уводят . А если успевали, то и им.
Не менее страшной была судьба для самых маленьких - от года до пяти лет. Брали всех, и девочек, и мальчиков, разве только смотрели, чтобы не больные и без уродств. Их отвозили к Синим горам, а что там, никто толком не знал, но слухи ходили самые дикие. Вплоть до того, что тамошние дички приносят детей в жертву последнему Железному Дракону, который служил ещё Богам. В дракона Вельд не очень верил, но не сомневался, что детей ничего хорошее не ждет. За войну он насмотрелся всякого и прекрасно знал, что люди могут быть страшнее любого зверя.
Вельд помнил всё. Растерзанное тело младшей сестры с распоротым животом, приколотую вилами к воротам мать, отрубленную кисть отцовской руки, судорожно сжимающую топор, и головы братьев, насаженные на колья изгороди... Помнил и всегда гнал от себя желание вернуться. Нет там ничего, только пепелище.
Но когда узнал, что конечной точкой пути каравана, сопровождать который его подряжал очередной купец, будет Горный Стан в дальнем северо-западном пограничье, согласился сразу.
А уже в Предветренной долине, ближайшем к баронству Предгорного большом селении, Вельд чуть было не задохнулся от нахлынувших воспоминаний. Они свалились на него все разом, будто кто-то отворил потаённую шкатулку и вытряхнул всё её содержимое ему на голову.
В Вельде и сейчас любой сразу узнаёт урожденного северянина. Пепельные волосы, словно остывшее кострище, серые с фиолетовым отблеском ледяные глаза, особенно заметные на загорелом под южным солнцем лице. Впрочем, за войну народ в княжестве так перемешался, что на это почти перестали обращать внимание. Как и на то, что северянин воевал за южан. Мало ли, у кого как судьба повернулась. Тем более, что княжата спорили отнюдь не за территории, земли-то всем хватало.
...Поверил тогда десятник Чернота ему или нет, но спорить не стал - семнадцать, так семнадцать. Так и записал. А может, просто пожалел встреченного на дороге мальчишку, потому и не прогнал, всё равно ведь сгинет, пусть воюет, а там, как судьба рассудит. Вельд потом и сам таких оборванных, с тёмным невидящим взглядом и скупо отвечающих на вопросы мальчишек перевидал за войну великое множество. И брал некоторых, откровенно наплевав на то, что выглядят много младше заявленного возраста, да и вообще ни слова правды о себе вначале не говорят. Вот только дожили до конца войны очень немногие из них. Это года с третьего войны стали уже брать мелких вначале в обоз, и там их учить первые полгода-год, а только потом определять в новики. А вначале, как Вельда, отправляли сразу в десяток.
А вот из-за чего началась война, Вельд так и не понял. Тогда, будучи мальчишкой, он точно знал, что борется за всё хорошее и против всего плохого. Ведь очевидно, что легионеры Астольда Луны, которые сожгли его деревню - плохие, стало быть, их противники, легионеры Лутара Солнца - хорошие. Примерно пару лет и не сомневался. А потом...
А потом стало просто наплевать. На всё. Оба князя и оба войска стоили друг друга. Правители играли в свои игры, а легионеры воевали. Убийц, злодеев и героев хватало с обеих сторон. Вельд воевал, потому что умел это делать лучше, чем что-либо другое. Потому что там были враги, а здесь - друзья. И если бы он не убивал, то убили бы его.
А ведь до войны в княжестве хорошо жили, спокойно, зажиточно, особенно, у них, в северных долинах. Дети не боялись свободно бегать по полям и лесам, городские ворота закрывались только на ночь. Это сейчас все сидят за стенами, а городские ворота открываются только чтобы впустить прибывших и сразу же за их спинами запираются наглухо. Не верилось, что когда-то в городе порядок охраняли только седые деды с колотушками, которые уже не годились ни на что другое. Непонятно, где при таком всеобщем благодушии набрали тех висельников, которые пошли гулять кровавым смерчем по деревням и городам, вырезая всю тихую довоенную жизнь.
Эту войну сразу прозвали Странной. Такой она и была. Воюющие друг с другом за наследство отца близнецы-княжата, как за глаза звали их в народе, кинули в мясорубку свои легионы, а сами так и продолжали жить бок о бок в столице, Киенне, граде Сверкающем, разделённом наспех построенной "пограничной чертой", то есть, слепленной коё-как из говна и палок кривоватой стеной, изрытой дырами, ходами и перелазами, как гнездо древожорки. Днём их неспешно заделывали стражники, а ночью трудолюбиво восстанавливали местные жители.
Простолюдины никак не могли понять, почему вдруг к живущему через дом тестю, в лавку булочника или в гости к старому другу, чтобы пропустить кружечку пива, теперь надо добираться в обход, через пропускной пункт и ждать там по полдня пропуска, да ещё и платить за него. В крайнем случае, можно было обойти стену и через пригород, на который не хватило ни говна, ни палок, но боязно, без пропуска можно было нарваться на патруль и улететь в легион. А бывало, приляжет бедолага, хватив лишку прикорнуть под заборчиком, а просыпается уже в телеге, везущей его на войну. "Добровольцы", они такие, завсегда странные.
Зато для придворных, сразу разделившихся на два лагеря, эта война стала разновидностью большого турнира, что устраивали на праздниках. Они "воевали" между собой отчаянно, и бескомпромиссно - памфлетами, сплетнями, выдуманными новостями, а иногда даже и на дуэлях. Ставкой в этих войнах были скудно населённые деревни и зарастающие синяком долины.
Отпрыски из знатных семей считали недолгую службу в войсках развлечением. Покрутившись при ставке "своего" лагеря с годик-другой и быстренько получив там все положенные чины и почести, они возвращались к своим семьям, гордясь собственной доблестью на балах и приёмах. Поначалу не служивший вызывал всеобщее презрение с обеих сторон, однако, после того, как несколько "героев" бесславно и совсем не безболезненно погибли, желающих прогуляться на войну поубавилось. Случались исключения, и среди благородных лэрров попадались и смелые воины, и хорошие командиры, но их было немного.
Легионы бились насмерть где-то далеко от столицы, князья посещали свои ставки лишь иногда, чтобы поздравить легатов с победой или устроить им разнос за поражение. После чего с небольшой охраной спокойно возвращались во дворцы, иногда чуть не сталкиваясь каретами на въезде в город. Зато за войну братья присвоили себе, вдобавок к княжеским регалиям, ещё и громкие титулы князей Луны и Солнца, заняли каждый по отдельному дворцу, не сумев поделить родительский, и время от времени лично соревновались друг с другом в язвительности и остроумии, когда встречались по большим праздникам в старом княжеском дворце, переименованном в Главный храм Синтии.
Там теперь временно обитали жрецы. Временно, это вроде как до окончательного решения вопроса о том, кто из княжат главнее и достоин занять отцовский трон, так как вдвоём они на нём не помещались. То есть, до конца времён, надо полагать. Но попробуй, скажи это придворным, визг поднимался такой, что боги морщились в своих эмпиреях. Или, где там они сейчас обитают.
Закончилась Странная война ещё более странно. Вдруг в войсках объявили о Великой Победе, так и не объяснив, кого над кем. Просто победа, и всё тут. Распустили легионы, наградили, кто под руку подвернулся, и принялись в два двора праздновать. Не стало больше нужды кормить и содержать войска, и легионы с пышными почестями распустили, то есть выперли на все четыре стороны. При князьях остались только немногочисленные личные гвардии, те самые, что всю войну доблестно сопровождали своих сюзеренов из дворца к войскам и обратно, и несколько сотен регулярного войска.
Вот тогда-то до Вельда, мечтавшего с самого начала войны именно об этом дне, внезапно дошёл смысл надписи, выбитой в камне в каком-то из храмов: "Опасайтесь своих желаний, ибо они, бывает, сбываются".
Легионеры разбрелись, кто куда. Сохранившие за войну связь с семьями и родами, вернулись к своим домам и приличествующим званию занятиям, но таких нашлось немного, в основном это были недавно взятые от семей мальчишки. А такие безродные бродяги, как Вельд, отправились странствовать по городам и весям в поисках лучшей доли. О будущем многие из них просто старались не думать. Вот придёт оно, это будущее, тогда и решат, что с ним делать и на какой козе объезжать. А что толку в бесплодных размышлениях? Лишняя головная боль.
Сотникам меча повезло больше других. Ну, так себе повезло, если честно. Высочайшим указом их, безродных, произвели не просто в лэрры - аж в бароны. В бароны меча, точнее. К этому не прилагалось ни земли, ни денег, только право жениться на аристократке и стать наследником её отца, если вдруг тот совсем сбрендит. И только после этого баронское звание станет наследственным и закрепится за их потомками во веки веков.
Как подозревал Вельд, княжата придумали это, чтобы не награждать их золотом, как знатных. Грамотки-то обошлись всего-то в гербовую бумагу, а титулы стоили и того дешевле. Было ему от этого баронства только одно удовольствие - возможность при случае жёстко окоротить, вплоть до вызова на дуэль, любого аристо, если тот хвост распустит.
А в остальном он, как и все бывшие легионеры, доблестно сражался в дорожных стычках и пил в кабаках со встреченными там войсковыми приятелями. И часто за соседними столами в тех же кабаках сидели такие же, как они, суровые воины из другого легиона. Как ни странно, недоразумения между ними случались редко.
Это только желторотые юнцы, кто толком и повоевать-то не успел, да отсидевшиеся в своих лавках обыватели всё ещё продолжали размахивать полинявшими штандартами и разбивать друг другу носы, а ещё чаще, просто драли глотки. Ведь Высочайшим Двойственным Повелением, зачитанным глашатаями на всех площадях во всех городах княжества Синтия, было запрещено под страхом смерти поминать друг другу обиды, нанесённые за двенадцать лет войны. Кто старое помянет, тому глаз вон, и это буквально, и только на первый раз.
Война окончательно превратила Горный Стан в дальнее захолустье, хоть на всех картах и в официальных бумагах он по-прежнему именовался столицей баронства Предгорного, но по сути являлся сейчас задрипанной дырой и представлял из себя довольно жалкое зрелище. Это была цена, которую город, как, впрочем, и весь север Княжества, заплатил за свою относительно спокойную жизнь. Вероятно, до княжат дошло, что если вырезать край, который кормит княжество, то можно протянуть ноги с голодухи и без всякой войны. И после того давнего рейда по дальним деревням, сражающиеся армии дружно откатились на богатый юг, тщательно обойдя столицу по Пустошам, да так там потом и воевали, оставив северян зализывать раны и кормить обе армии.
Центральная долина баронства представляла собой обширные террасы, поднимающиеся от протекающей по её центру Буянки, и до нависающих над всей долиной огромных, касающихся туч скал. На нижних ярусах долины располагались заливные луга с сочной травой, которую сейчас подъели стада скотозавров. Повыше раскинулись обширные террасы с полями, а ещё выше начинался лес, простиравшийся и в другие долины, и частенько занимавший их полностью.
Сам Горный Стан прилепился к самым скалам, занимая участки на трёх террасах, которые делили его на верхний, средний и нижний город. Некогда яркий и красивый, сейчас он переживал не самые лучшие свои времена, особенно в нижней своей части, в районе трущоб и рынка.
Зато поражала воображение своей монументальностью городская стена, укреплённая башнями в местах перехода с террасы на террасу. Древняя, построенная из горюн-камня ещё до Исхода. Одна из трёх сохранившихся построек времен Богов. Когда-то она огораживала резиденцию самого барона. Это и было причиной, почему Стан до сих пор считался столицей края. В городе обретались воевода и княжий ставленник, а при них три десятка воеводской дружины.
Попасть в дружину считалось у местных парней немалой удачей. Ещё бы, жалование княжье капает исправно, а дел воям особых нет. Так было до войны, наверное, и после неё мало что изменилось. По сравнению с остальным княжеством, места тут тихие и сонные. Варнаки, конечно, сейчас везде шалят, но в эти края забредают только самые дурные и непуганые. Добыча здесь так себе. Местные живут просто, и одежда самотканая, и посуда глиняная даже у тех, кто считается зажиточным. Но со своим нажитым расставаться не любят. Люди на севере, спокойные, рассудительные, к бунту и прочим безобразиям не склонные, но дружные, и постоять за себя умеют, а оружие есть в каждом доме. Серьёзным воям, конечно, селяне противостоять не смогут, но залётным варнакам лучше им в кашу не плевать, обратно может весь чугунок в морду прилететь.
Словом, жопа мира, как она есть. Уже никто толком и не помнил, как и почему помер последний барон Предгорный, так и не оставив наследников, но с тех пор баронством управлял княжий ставленник, присланный из столицы, а вместо баронской дружины в городе обосновалась воеводская. Впрочем, это в Синтии давно не редкость: то, что баронства вырождаются по всему Княжеству, даже в столице перестали отрицать.
Баронство Предгорное расположено в нескольких долинах, не все из них одинаково обжиты, но во все можно попасть только минуя Горный Стан, через Центральную Предгорную. Самая богатая и плодородная, после неё - Присяжная. Это даже не одна долина, а три мелких, расходящихся веером от ведущего в них узкого ущелья в скалах. Там расположены лены баронских вассалов, но живут там по большей части не землевладельцы с семьями, а управляющие и нанятые батраки-сезонники. Владельцы же, вернее ленники, с началом войны перебрались в свои дома в чистой части города и обитают там, под охраной городских стен.
Когда-то барон жаловал лены в Присяжной на кормление своим ближникам, давшим ему вассальную клятву верности, но теперь князья взяли под своё управление со всем прочим баронством и их, и раздавать поместья стали по своему усмотрению.
Но это аристократы, а простолюдины в долине выживают общинами. В основном, за счёт охоты, скотоводства и земледелия на остальных баронских землях, коих тоже немало. Почва на террасах, расположенных среди скал, на удивление урожайная, а лето в этих краях, хоть и короткое северное, но вполне достаточное, чтобы этот урожай вырастить. Тёплое солнце не выжигает всё, как на юге, а греет, и дождей хватает, чтобы наполнить водосборники, возведенные богами на верхних террасах ещё до времен Исхода.
Эти поля на террасах поднимаются аж чуть не до облаков. Но с крестьянской доли не особо разбогатеешь, да ещё на войну выжимали последнее в качестве откупа за "спокойствие". Потому свободных фермеров, взявших землю в аренду на семью, в долине осталось немного, да и те часто заканчивали тем, что в неурожайный год, не сумев выплатить аренду и налог, шли в батраки.
У пастухов самая горячая пора наступала зимой. Они угоняли стада с летнего выпаса на зимовку в Снежную долину. Название своё она получила из-за окружавших её со всех сторон неприступных горных вершин, снег с которых не сходил даже летом, и покрытого льдом горного перевала, что приходилось преодолевать верхом на скотозаврах два раза в год, так как эти всеядные и прожорливые тварюшки, объедали за зиму Снежную подчистую, так что, на лето стада с зимних пастбищ выгоняли назад в Предгорье, где как раз сходил снег и вылезала молодая трава.
Ходили легенды, что где-то в Снежной есть вход в потусторонний мир, и тот, кто его отыщет, получит несметные богатства. Но верилось в это с трудом. Пастухи там каждый камешек знают, давно отыскали бы. Но о внезапно разбогатевших кочевниках никто ничего не слышал, они вполне довольствовались своей полудикой жизнью в юртах и полупещерных посёлках Снежной, где спали чуть ли не в обнимку со скотом.
Ещё в долине промышляли охотой и медосбором. Охотничья община на этом очень неплохо поднялась и чужаков в свои владения не допускала.
Несмотря на всю нынешнюю убогость Горного Стана, древний город Предтеч, из тех, что заложили ещё боги, видно было сразу. В те благословенные времена люди жили богато, а строили на века. И хотя от былого величия уже мало что осталось, но в разных местах под более поздними надстройками по-прежнему легко угадывались очертания старинных величественных сооружений.
Кроме городской стены в Горном Стане со времён богов сохранилось ещё два сооружения, перестроить которые горожане так и не смогли. Как и городская стена, сложены они были из горюн-камня, а тайну его обработки боги унесли с собой. Вот и стояли, сверкая даже в ночи, как две монолитные ледяные глыбы, огромная баронская усадьба и возвышающаяся над окрестными скалами величественная башня Аука на четырёх опорах, похожих на большие когтистые драконьи лапы, намертво вцепившиеся в каменное основание.
Башня Аука, как и многие другие ей подобные, густо натыканные древними богами по всему княжеству, сохранилась во всей своей первозданной красе, несмотря на полную бесполезность для городского хозяйства. Приспособить её к какому-либо делу не представлялось возможным, снести и думать было нечего, поэтому приходилось просто смириться и любоваться памятником древнего могущества.
А вот баронскую усадьбу удалось использовать по назначению. Её облюбовали под свои резиденции ставленник и воевода, так как для кого-то одного она была слишком велика. Усадьба изначально имела два входа и выезда, поэтому её разделили на две половины, просто закрыв наглухо все двери, ведущие из одной части дома в другую. Но даже так там ещё вполне хватило места для городских служб и огромной приёмной с присутствием.
Городской стене повезло меньше. Осыпавшаяся на одном из участков терраса намыла грунт чуть не вровень с ней, так что её просто надстроили, а внутри периметра соорудили ещё одну, на случай если неприятель поднимется по насыпи и прорвётся в город. Но это совершенно не мешало горожанам гордиться ещё доступными для обозрения сверкающими участками древней фортификации.
Купеческие караваны из центральных земель, тем более караваны, идущие с южных окраин княжества, добирались сюда не часто. Но, во-первых, близился сезон осенних ярмарок, когда крестьяне продают свой урожай, а пастухи предназначенный на мясо скот, а во-вторых, Ждан Подорожник сам был родом из Горного Стана. Он считался негласным главой торговой гильдии Предгорья и, по слухам, держал почти всю оптовую торговлю в округе через своих приказчиков. Поэтому совсем не удивительно, что его приезда в городе ждали, как ждут большого храмового праздника.
Поэтому, когда тяжёлые городские ворота со скрипом и причитанием открылись, пропуская возы и всадников, на Торговой площади, что располагалась прямо перед въездом, уже толпилось почти всё местное население, радуясь неожиданно выпавшему развлечению. Даже княжий ставленник и воевода лично прибыли к городским воротам, чтобы поприветствовать караванщика и поздравить его с возвращением. К тому же, с караваном прибыл из самой столицы княжий посланник со свитой, а это не абы что.
Сейчас его сиятельство лэрр Грас Дарко со страдальческим выражением на породистой, но немного лошадиной физиономии истинного аристо выглядывал из кареты, брезгливо морщась и прижимая к лицу надушенный платочек. Ну да, стадо скотозавров, вошедшее в ворота, как раз перед въездом каравана в город, что воздух, что дорогу изрядно попортило.
Расфуфыренный, как птица куракан, хлыщ, страдающий в дороге от скуки, достал своими придирками всех в караване, кроме разве что Вельда Везухи. Бывший сотник меча в легионе за войну и не таких птиц повидал и прекрасно умел донести даже до их куриных мозгов, что клевать его и его людей не стоит, перья в хвосте целее будут.
Его сиятельство лэрр Грас Дарко был вынужден весь долгий путь из столицы до Горного Стана терпеть соседство разного быдла, что приносило ему неизмеримые душевные муки, которыми он щедро делился со всеми, до кого мог дотянуться. А последние дни пути и вовсе уже выходил из берегов от усталости и раздражения и, кажется, только презрение к недостойному окружению и не давало ему сорваться в натуральную истерику. А тут ещё и скотозавры...
Пока караванщик здоровался с встречающими, его слуги занялись подводами с товаром. Три первые, предназначенные для местного трактирщика и заполненные в основном бурдюками с винами, мешочками с ароматными приправами и сундуками неизвестного назначения, сразу загнали на гостиничный двор, а прочие повернули в средний город, к дому Подорожника.
Там радостно-возбуждённые работники уже тащили в разные стороны тяжёлые створки кованых ворот. Они чувствовали себя героями дня ничуть не меньше, чем прибывшие с караваном, ведь это их хозяин привёз в город праздник. От полноты чувств слуги добродушно переругивались друг с другом и городскими зеваками, заполнившими чистенькую Главную улицу и Центральную площадь. Впрочем, нравы в городке царили чрезвычайно простые, и никому даже в голову не приходило гнать голытьбу прочь.
Дружинники, в чьи обязанности это входило, толпились тут же, среди горожан, и тоже жадно глазели на прибывших, а купец ещё и громогласно объявил, что по традиции он в честь своего благополучного возвращения ставит честному народу бочонок вина, чтобы все выпили сегодня за его здоровье, с трактирщиком уже уговорено. А пока что велел своим приказчикам наделить сахарными пряниками толпившуюся тут же городскую детвору и одарить медяками всех нищих с торговой площади. Своих земляков купец не обижал.
Тем временем ставленник с воеводой радушно приветствовали лэрра Граса, извиняясь за скотозавров и наперебой обещая ему все удовольствия, какие он только пожелает. Естественно, и речи не шло, чтобы такой важной птице остановиться в местной гостинице. Отдохнуть с дороги будет гораздо удобнее в древней резиденции Предгорных.
Вельд, наблюдая эту картину, только усмехнулся. Ох, и не завидовал же он ставленнику с воеводой, им, похоже, сегодня предстоит огрести за всё сразу, включая скотозавров. Но теперь этот геморрой не его забота, пусть другие наслаждаются.
Вельд с жадным интересом разглядывал город. Он помнил его другим: чистеньким, ярким и весёлым. И, как тогда казалось, богатым. Хотя, возможно, память и подвела бывшего сотника: ему, когда он покинул родные края, едва исполнилось четырнадцать и видел он, кроме этого города, лишь свою деревню, да окрестности.
Гостиница в городе была, разумеется, одна. И странно, что она вообще была. Впрочем, местные называли её исключительно трактиром. Но вывеска на входе гласила, что это именно Гостиница. Да ещё и Центральная. И эта гостиница, как и во времена детства Вельда, оставалась самым богатым и большим домом во всём Мастеровом квартале. Целых два этажа. И, кстати, как раз она и сейчас выглядела весьма презентабельно и чистенько.
Двери свежепокрашены, порожки на крыльце выскоблены, стены побелены, во дворе, несмотря на то, что тут у коновязи стояли кони, а в глубине виднелся загон для скотины, чистенько и подметено. Похоже, дела у хозяина шли совсем неплохо. В просторном внутреннем гостиничном дворе дымила большая летняя каменная печь, возле которой хлопотали слуги. Должно быть, трактирщик чувствовал себя в своей половине города хозяином ничуть не меньше, чем княжий ставленник в своей.
Вельд потянул на себя дверь трактира-гостиницы со странным чувством, словно сейчас войдет в своё прошлое. Или будущее. Но вместо этого чуть было не врезался в какого-то дуром прущего ему навстречу бородатого и кудлатого великана на полголовы выше и раза в полтора шире.
- Куда прешь, рясь слепорылая! - добродушно прорычал бородач, поддавая локтем Вельду под дых.