"Ах... Ааааах..." - раздавалось со стороны телевизора, стоящего в дальнем углу затемненной синими шторами комнаты. На экране мелькал водоворот рук, ног, обнаженных тел. Камера не скрывала ни одного движения, а наоборот, крупным планом, в самых невероятных ракурсах показывая то, что в обыденной жизни сокрыто за множеством стен, дверей, покрывал.
"Ах... Ааааах... Ах... Ааааах..."
Стонущие протяжно, сладострастно мужчины и женщины, женщины и мужчины. Вдвоем, втроем, впятером, по мере смены кадров, предающихся стремительному, всё поглощающему действу. Раскиданные по полу вещи, скомканные простыни. И посреди этого хаоса вещей - обнаженные стройные тела, переплетающиеся в самых немыслимых позах, ласкающие друг друга наподобие сторукого, стоязыкого древнего божества. Груди, члены, лона, губы, руки...
И во всё убыстряющемся темпе:
"Ах... Ааааах... Ах... Ааааах... Ах... Ааааах..."
... В кресле напротив, вцепившись пальцами в подлокотники, сжав зубы так, что казалось, вся кровь отхлынула от лица, подавшись вперед, к экрану, неотступно, поглощая взглядом каждый жест, впитывая в себя каждый звук, сидел Рик.
Беззвучно крутился в приставке DVD-диск. Электронные часы на столике рядом бесстрастно отсчитывали секунды, слагающиеся в минуты и часы. Солнце, стоявшее высоко в зените, когда Рик нажатием кнопки включил видео, уже не пробивалось своими лучами сквозь неплотно закрытые шторы, а мягким предвечерним сиянием окутывали фигуру, сидящую в кресле. Забытый персик покрылся коричневатой корочкой там, где Рик надкусил его - и оставил. Бледно-оранжевый сок в высоком стакане расслоился, доказывая, что нельзя доверять написанному на его упаковке. А вазочка с щипчиками для льда была полна талой воды.
Бледность кожи, лихорадочно, возбужденно блестящие глаза, пряди темных волос, прилипшие к влажному лбу, расстегнутая молния на шортах и начавшие уже на них подсыхать пятна свидетельствовали, что кадры были сняты мастерски и оказали на зрителя как раз то воздействие, которое он и ожидал.
Рик был в изнеможении, но никак не мог заставить себя оторваться от экрана и того, что он там видел. В какие-то моменты рука его опять прикасалась к безвольно лежащему в складках шортов естеству, но, ощутив его вялость, опять вцеплялась в подлокотник. А губы кривила ожесточенная усмешка - над собой, на своей неспособностью ещё и ещё раз вкусить запрещенного наслаждения. И, в конце концов, не выдержав напряжения, Рик взвыл и забился в судорожных рыданиях, раскачиваясь в кресле, стуча бессильно кулаками по коленям, закутанным в тонкий клетчатый плед, ударяясь затылком в высокую спинку кресла, раскачиваясь во все стороны своим неуклюжим, непропорционально сложенным телом. Звуки с экрана заглушались его сдавленными рыданиями.
- Рик! Рик!
Дверь в комнату резко распахнулась, и на пороге появилась девушка. С первого взгляда было ясно, что она уродлива. Огромные черные глаза на безбровом лице, перекошенный рот, деформированные линии лба и носа, длинные руки и сгорбленная спина - и невероятно длинные стройные ноги с узкими щиколотками и изящными ступнями...
- Рик!
Девушка бросилась к брату и прижала его мотающуюся из стороны в сторону голову к своей высокой груди, полускрытойтемно-зелёным топом на тонких лямках.
- Рик, ну перестань, всё хорошо, успокойся! - шептали её губы, а узловатые длинные пальцы, почти без ногтей, гладили парня по плечам, волосам, лицу.
- Ну-ну, всё хорошо, всё хорошо, мой дорогой. Успокойся!
И Рик постепенно затих под этими ласковыми объятиями, прижимаясь, вжимаясь в теплое, большое тело сестры.
- Рик, мой Рик, я тут. Ну почему ты не позвал меня, мой хороший? Ты ведь знаешь, что я рядом.
Рик что-то промычал в ответ, и по его лицу побежали слезы. Он силился сказать хоть слово, но непослушные, вялые мышцы отказывались повиноваться. Безвольное тело, с рождения обреченное находится в этом ненавистном инвалидном кресле, содрогалось в конвульсиях. И лишь прекрасное, алебастровое лицо, подобное лицам на античных барельефах, сияющим пятном высвечивалось на темном фоне обивки.
- Рики, Рик, я тут, я рядом, - шептала девушка, продолжая ласкать его. - Вот же я, погладь меня!
Она взяла его ладони и положила на свои налитые груди. А потом медленным движением провела ими по своему животу, бедрам. Отстранившись на несколько секунд, сдернула короткую юбку и тонкую полоску трусиков и, вновь взяв почти безвольные руки брата в свои, приложила одну из них к своей левой груди, а вторую окунула в тепло и влажность лона.
- Рики, вот я, вот! - в полубезумии шептала она, садясь поверх его колен, лаская пальцами член, начавший постепенно наполнятся силой и желанием.
Рик затих, наслаждаясь её прикосновениями и ласками. Его темные глаза широко распахнулись и с нежностью и обожанием глядели в уродливое лицо сестры. А она, почувствовав, что плоть его восстала, уверенной рукой направила её в свою теплую глубину, сочащуюся драгоценной влагой желания. Во все ускоряющемся темпе, под стать кадрам все длящегося на экране фильма, Джил двигала бедрами, приподымаясь и опускаясь на своих сильных, прекрасных ногах, раскачиваясь всем телом, откинув назад гриву черных до безумия волос, вцепившись пальцами в плечи Рика...
...Солнце последними своими лучами осветило сплетенные тела этих двоих полулюдей, полуживотных, с рождения обреченных на вечное заточение вне жизни, вне любви, вне сострадания.
Близнецы-уроды, Рики и Джил, жертвы врачебной ошибки...