Иржавцев Михаил Юрьевич : другие произведения.

Данэя (Жертвы прогресса)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 7.44*6  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Роман-антиутопия.
    ТРЕТЬЕ МЕСТО НА КОНКУРСЕ "100%-Я ФАНТАСТИКА"
    О реальной проблеме, с которой неизбежно предстоит столкнуться человечеству в будущем. В фокусе его то, что, в отличие от рисуемого многими фантастами, может, к сожалению, реально произойти, когда закончится уже идущее вытеснение физического труда интеллектуальным: социальное положение тех, кто по уровню своих способностей окажется не пригодным для него.
    В древние и средние века количество ученых исчислялось единицами - в наше время их количество огромно и будет увеличиваться всё больше и больше благодаря научно-техническому прогрессу. Но чем может быть чревата эта, существующая уже, тенденция вытеснения физического труда интеллектуальным?
    Будущее на Земле - непонятно, насколько дальнее. Сверхвысокий уровень развития всего, и общество, состоящее почти из одних ученых-интеллектуалов. А тех, кто непригоден для интеллектуального труда, "неполноценных", безжалостно используют. Как ресурс органов для хирургических пересадок интеллектуалам, упрощенного удовлетворения сексуальной потребности, производства всяческих опытов наряду с животными. И - для вынашивания детей "неполноценными" женщинами.
    Лал, историк и мыслитель, единственный понял, к чему ведет подобное разделение человечества: царству сверхсовершенных роботов, заменивших людей, во главе с немногочисленными бесчувственными гениями и строго потребным этим гениям количеством умственно выродившихся "неполноценных". Он начинает борьбу за его ликвидацию; её после его гибели продолжают его друзья, Дан и Эя, - борьбу долгую и полную острых драматических моментов.
    Данэя: синопсис
Обложка [Ridero]
  
     Д А Н Э Я
  
     Жертвы прогресса
  
  
  Роман-антиутопия
  
  
  1982 г.
  
  
  
  
  Несмотря на большое значение, которое мы придаем победам знания и нашим достижениям, ясно тем не менее, что только человечество, которое стремится к этическим целям, может в полной мере воспользоваться благами, приносимыми материальным прогрессом, и справиться с опасностями, которые его сопровождают.
  
  Альберт Швейцер
  
  
   Оглавление
  
  Часть I        КРЕМЕНЬ И КРЕСАЛО
  
  Часть II       ГИПЕРПЕРЕНОСЫ
  
  Часть III      НАЧАЛО НАЧАЛ
  
  Часть IV >     ВОЗВРАЩЕНИЕ
  
  
  
  Часть I
  
  
  КРЕМЕНЬ И КРЕСАЛО
  
  
  
  1
    Эта встреча двух гениев - Лала и Дана - стала тогда тем, что привело к ликвидации разделения людей на суперинтеллектуалов и малоспособных 'неполноценных', сведенных в положение почти скота. Для этого необходимо было прежде покончить с длительным научным кризисом на Земле.
  
  Лал, историк и журналист, первым начал осознавать социальную несправедливость положения 'неполноценных'. Но все робкие его попытки высказаться встречали полное непонимание и равнодушие, а то и вызывали глухое раздражение. А бродившие в нем мысли и сомнения жгли; ему хотелось освободиться от их гнета, вызывавшего мучительное ощущение одиночества.
  Вчера появилась надежда, что именно Дан сможет его понять. В вопросах его угадывалась натура не только исключительно одаренная, но и - главное для Лала - наделенная способностью с интересом и вниманием относиться к вещам, далеким от его собственных работ. К этому добавлялось умение слушать и понимать другого. С ним можно будет выговориться до конца. Даже если Дан будет не согласен с ним, то даже своим вниманием окажет ему огромную услугу.
   Надо дождаться его радиовызова: чувствовал по вчерашнему оживлению Дана, что материал, заинтересовало который дал ему, очень заинтересовал его. На таких ученых, как Дан, очень похоже заняться тем, что, немедленно, не откладывая. И ночь таких никогда не останавливала. Если Дан что-либо обнаружит, то непременно вызовет его, чтобы сообщить. Но Дан его не вызвал, а сам он постеснялся это сделать.
  И Лал улетел на рыбалку - главным образом, чтобы наедине еще раз продумать ряд вещей. Ракетопланом, а затем аэрокаром он добрался до хорошо ему знакомой таежной реки. Места вокруг были далеки от городов и мало популярны у туристов. Никого не увидишь: только звери да редкие роботы-сборщики ягод, лекарственных трав и сухих веток.
  Он с удовольствием дышал таежным воздухом, пахнущим нагретой смолой. Сделал заброс с берега и уселся ждать поклевок. Солнышко пригревало, ветерок чуть обдувал, и он старательно отгонял мысли, боясь прозевать поклевки.
  Потом небо застлало облаками. Но к тому времени он уже поймал пару рыбин - хватит на уху и пожарить: робот приготовит быстро.
  Выпил темной, настоянной на травах по своему особому рецепту, водки, съел горячую уху и зарумяненную как следует рыбу. Клонило в сон. Ветер усиливался, шумели верхушки кедров и лиственниц. Лал забрался в палатку, лег и, укрывшись электроодеялом, почти моментально заснул.
  ...Через час его разбудил шум дождя. Он откинул оконную шторку: темнота, вид самый тоскливый. Напился горячего чая и снова улегся, закурил. В трубке - курительная жидкость, капельки которой, проходя через нагреватель, работающий от микробатарейки, выходят в виде паров, создающих вкус во рту - и абсолютно безвредных.
  До чего неуютно он чувствует себя. Гнетут и шум ветра, и сырость, вместе с воздухом входящая в палатку. Небо там, снаружи, угрюмое, свинцовое. Тоскливое ощущение, что ты прочно отрезан от всех. Вызвать аэрокар, чтобы улететь отсюда? Куда-нибудь: где светит солнце?
  А! Ерунда. И там будет тоже: так же неуютно он чувствовал себя и дома и на пиру. Потому что он сейчас, действительно, прочно отрезан от всех. Тем страшным открытием, которое недавно сделал. Пока лишь для себя: никто не хотел его выслушать и понять.
  Тягостное чувство отступило только позавчера, во время разговора с Даном, когда появилась надежда на возможность понимания. Но Дан пока молчит - Лал ни за что не решится вызвать его первым.
  Пора подумать, пожевать свои мысли.
  
  В величайшей древней книге - Танах, она же Библия, в части ее Когелет, иначе Екклесиаст (Проповедник), он когда-то прочел:
  "Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: "смотри, вот это новое"; но это было уже в веках, бывших прежде нас. Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после".
  Эти слова, приписываемые древнему мудрецу - царю Соломону, поразили его тогда. И они тоже были повторены, много позже. Как один из основных законов диалектики - закон отрицания отрицания: явления непрерывно повторяются, но каждое следующее повторение происходит на более высоком уровне.
  Для всех это были прописные истины, для него - не только. Именно используя это положение, он при сопоставлении былых эпох с нынешней натыкался на ряд малоприятных аналогий. Впервые подобное случилось, когда он делал докторскую диссертацию, и это пробудило интерес его к историческому анализу окружающей действительности. Самый ценный материал для этого могло дать занятие журналистикой, и он стал тогда дополнительно учиться в литературном институте.
  История. Она много может рассказать и подсказать тому, кто любит ее и способен многое хранить в памяти. С самого детства она была для него главным. Он поглощал исторические книги и фильмы, впитывая в себя и запоминая огромное количество фактов, имен и дат. История была его страстью. Хотя и по другим предметам он также хорошо успевал благодаря своей способности во всем чувствовать главное: это помогало тоже - лучше понимать историю, и с такой меркой он к ним и подходил.
  Тема его докторской диссертации называлась "Гуманизм современной эпохи". Критикой основных общественных принципов там не пахло: они казались, как всем, несомненными, - но все же были отмечены как теневые кое-какие стороны действительности.
  Она привлекла к нему внимание: через несколько дней после ее защиты он получил приглашение работать в "Новостях". Марк, редактор, с которым ему предстояло работать, отметил в диссертации ряд ценных для журналиста качеств: умение доходчиво излагать в сочетании с большой информационной насыщенностью, видеть главное и динамично анализировать. Но, главное, - несколько необычный сейчас подход к действительности как к очередному этапу исторического развития, являющимся прямым продолжением предыдущих эпох, с которыми он сравнивался.
  - Прекрасно! Интерес к истории сейчас незначителен. По моему, это порой мешает правильному пониманию явлений. Твой подход будет очень полезен.
  И Лал занялся для начала репортажем. Окунувшись в жизнь, близко познакомился с невероятно большим количеством явлений, с огромным числом людей. Появились его первые очерки, эссе и, наконец, книга. Многие уже знали его им, что способствовало работе, в результате которой он накапливал ценнейший материал.
  И тогда снова пришли сомнения, связанные с некоторыми сторонами жизни современного человеческого общества.
  
  К тому времени человечество было давно интегрировано. Нации и расы исчезли, и лишь небольшое количество расово чистых групп, крайне малочисленных, искусственно сохранялись генетиками; но они отличались от других только внешне.
  Прогресс науки и технологии освободил людей не только от материальных забот, но и от неинтеллектуального труда. Основной массой людей стали ученые, и главными - цели научного прогресса: люди становились все более одержимыми ими и считали необходимым жертвовать во имя их чем угодно. Тем более...
  Тем более, что предыдущая эпоха была эпохой великих научных открытий, и среди них одно из самых замечательных - полное преодоление иммунной несовместимости. Главным и тогда уже стала наука, намного опережавшая в своем развитии производство, не поспевавшее за ней.
  Когда прогресс ее замедлился, что явилось началом современной эпохи, уровень производства и все, что с ним было связано, начали подтягиваться к достигнутому уровню науки и почти с ним сравнялись к настоящему времени. Насыщенность кибертехникой достигла максимума. Она была абсолютно везде, высвобождая время и силы людей для исключительно творческих занятий.
  Работа огромного комплекса производства обеспечивалась колоссальным ресурсом энергостанций. Они работали главным образом на термоядерном топливе земного происхождения и привозимого специальными ракетами с других планет. Как и заводы, эти станции размещались под землей. Энергию давали и станции других видов: ветровые, приливные, геотермальные. В основной массе энергия поступала в потребление в сверхкомпактных аккумуляторах; в таком же виде ее получали и с других планет.
  Огромный ресурс энергии позволил, не считаясь с низким коэффициентом полезного действия, механизировать и автоматизировать все сельскохозяйственные работы. В сочетании с агротехникой и селекцией это обеспечило высокую интенсивность производства продуктов питания и сельскохозяйственного сырья. Было культивировано много новых видов растений и животных. Армия роботов-сборщиков добавляла к сельскохозяйственным продуктам и дикорастущие.
  Но обеспечить изобилие за счет лишь увеличения интенсивности было невозможно. Второй резерв - повышение экстенсивности использовали путем орошения пустынь и освоения амазонской сельвы, в допустимых для экологии планеты пределах; продвижения на север, закрывая грунт теплицами; за счет использования поверхности и глубин океанов и морей.
  Было сделано еще немало важного: понят ряд вещей и приняты необходимые меры, улучшающие условия существования. Борясь за чистоту воздуха, люди отказались от получения энергии путем сжигания топлива - оно использовалось исключительно как химическое сырье. Еще задолго до наступления современной эпохи перестали существовать двигатели внутреннего сгорания; теперь же совершенно исчезли благодаря обилию электроэнергии и старые способы получения металлов из руд. Не было гидроэлектростанций, ухудшающих экологический режим регионов.
  Люди страшно бережливо относились к основному источнику регенерации кислорода - растениям, обилие которых считали обязательнейшим элементом своего существования. Из-за этого почти исчезла из употребления бумага: существующие способы машинной микрозаписи исключили потребность в ней как в писчем материале, которого потребовалось бы неимоверное количество, и тем спасли леса от вырубания. Специальные роботы вели непрерывное наблюдение за деревьями, удаляя и собирая сухие ветки и сучья, используемые как сырье в химической промышленности и производстве синтетических волокон: это способствовало и оздоровлению и улучшению внешнего вида лесов.
  
  Неделя содержала три рабочих дня, по шесть часов каждый. Официально. Это только время совместной работы - при проведении экспериментов, операций, совещаний и консультаций. В остальных случаях работать можно было и дома, что было удобней и чаще всего делалось, - но в рабочее время радиосвязь всех должна быть открыта.
  Остальное время тратилось по собственному усмотрению. Много его отводилось для отдыха и развлечений: четыре нерабочих дня и два месячных ежегодных отпуска. Обеспечение отдыха было мощным - для того чтобы люди могли интенсивно трудиться в сравнительно небольшое время, отведенное для обязательной работы.
  Но почти все люди были учеными, главная, основная работа которых происходит в мозгу и ни в какое время полностью не прекращается. Работа - их главный интерес, смысл и наслаждение в жизни. И они продолжают работать всегда и везде. Эти люди говорят и спорят, обсуждая свои проблемы, где только можно. Часто ночами не встают из-за компьютера, ворочаются без сна на постели, нередко доводя себя до острого переутомления, нервного и психического истощения.
  Они способны думать о своей работе даже во время спортивной игры. Озаренные вдруг мелькнувшим решением, к которому они долго и трудно шли, испытывают такой подъем, что ничто не может сдержать их напор: мяч и шайба точно попадают в ворота, корзину, сетку; шар уверенно идет в лузу, и фигуры на доске прорывают оборону партнера - не было большей радости, чем при достижении творческой удачи.
  
  Внешне они сильно отличались от своих предков: все высокие, стройные, с красивым мускулистым телом, прекрасной осанкой. Благодаря тому, что с детства и до конца жизни уделяли много внимания спорту и различным физическим упражнениям, особенно по древней системе "хатха-йога". За ними постоянно следили врачи-инструкторы, периодически назначавшие новый комплекс упражнений, режим и состав питания. Благодаря всему этому они обладали необходимой для интенсивной интеллектуальной работы физической выносливостью. Это же способствовало увеличению продолжительности жизни до 200 лет с сохранением почти до самого конца здоровья и работоспособности и до очень позднего возраста половой потенции.
  Но, конечно, не только благодаря упражнениям и спорту: многое делала медицина, особенно хирургия. Полное преодоление иммунной несовместимости сделало возможными пересадки любых органов и членов тела. За счет этого осуществлялся ремонт организма и исправление дефектов внешности. Поэтому все были красивы. Поэтому никто не носил очков - кроме защитных, от солнца. Вершиной достижений хирургии являлась пересадка головы на другое тело - молодое, благодаря чему крупнейшие ученые Земли получали возможность прожить еще одну жизнь.
  В их внешний вид внесло свой вклад и изобилие тканей из натуральных и синтетических волокон, натуральных и искусственных мехов и кожи, металлов, пластмасс, искусственных камней, не уступавших натуральным, и всевозможных великолепных красок. Легкость переналадки универсальных машин, изготовлявших одежду, обувь и украшения, почти упразднила моду: каждый одевался согласно собственному вкусу. В ателье специалисты по одежде давали консультации и предлагали фасоны, используя огромные сборники образцов и собственные исследования и разработки. Там же кибер по выбранным фасонам, обежав лучом тело человека, делавшего необходимые движения, составлял программы изготовления и предавал их в личный блок памяти. Они обеспечивали возможность быстрого изготовления в любое время, поэтому лишние вещи никто не считал нужным иметь.
  
   Все человечество давно говорило на едином языке, искусственно созданном лингвистами по принципу построения Эсперанто - на основе существовавших языков, из которых взяли наиболее распространенные в мире корни слов; с такой же легкой, простой и логически стройной грамматикой, не допускавшей никаких исключений из правил. Базой его послужили почти все языки Земли - вобрав в себя самое ценное из них, он был необычайно красив, звучен и выразителен.
  Совершенно новое начертание букв, вновь принятый для текстов древний порядок изменения написания - бустрофедон : слева направо в нечетных и справа налево в четных строках, и многоцветность текста обеспечивали высокую скорость чтения.
  
   Совершенная техника связи и киберы способствовали осуществлению полного демократического управления: вопросы, касающиеся всех людей Земли, выносились на всеобщее обсуждение и голосование. Регулярно проходили передачи их во все личные архивы по специальному каналу всегда открытой связи: ознакомление с ними было обязательным для всех. Давалась полная информация, необходимая для определения каждым собственного мнения, которое в приемлемой для компьютеров форме передавалась в единый центр, обрабатывающий всю сумму полученных мнений. Результаты докладывались в следующих передачах, а возможные варианты вытекающих из них решений ставились на голосование, в котором участвовали все члены общества - ими считались закончившие университет. По результатам голосования принимались окончательные решения. Всеобщий высокий уровень знаний обеспечивал необходимую компетентность в решении вопросов.
  Текущими делами управления занимались специальные, утверждаемые в выборном порядке, координаторы. Главным координационным органом был Центральный совет координации - орган чисто коллегиальный, не имеющий председателя.
  Не существовало никаких насильственных органов и судов. Законодательство охватывало лишь комплекс обязательных для всех мер, обеспечивающих технику безопасности в условиях огромных технических возможностей. Проверки проводили специально назначенные люди. Компетентной группе лиц в случае необходимости поручали разбор нарушений и проведение нужных мер в отношении нарушителя, начиная с разъяснительных бесед и предупреждений. Если нарушитель не соглашался с мнением судившей его группы, разбирательство могло было быть проведено более широким кругом лиц - вплоть до вынесения на всеземное обсуждение. Но этот порядок не был точно определен - из-за редкости подобных явлений.
  Единственный исключительный случай применение крайней меры - физическое уничтожение нескольких человек, тайком использовавших наркотики, в том числе этанол в больших дозах, и после проведенного лечения вернувшихся к этому пороку, произошел после бурной кампании при утверждении подавляющим большинством человечества.
  Несколько случаев, когда люди были обвинены в умышленной дезинформации или плагиате на почве честолюбия, также согласно общего решения, вызвало применение сурового наказания - длительного бойкота. Осужденный на бойкот лишался средств радиосвязи, не мог пользоваться личным архивом, компьютером, подземным хранилищем; ему запрещалось появляться в общественных местах. В жилой блок осужденного своевременно доставлялась еда, в достаточном количестве - но без какого-либо участия его самого в заказе блюд. Он получал туалетные принадлежности и чистую одежду, цвет и фасон которой указывал людям при его появлении, что с ним нельзя общаться никому. Он не мог ни работать, ни читать, ни смотреть и слушать передачи: он был замкнут в себе, несмотря на то, что его никто не охранял - это было невероятно страшно для человека.
  
  Но часть людей исключалась из общества уже в раннем детстве. Это были те, кто не могли из-за недостаточных способностей заниматься интенсивным интеллектуальным трудом - и потому стать полноценными членами современного человечества. Отбор происходил до 10 лет на основе тщательных наблюдений педагогов, после чего будущее ребенка определялось окончательно.
  Полноценные дети получали необходимое образование; неполноценные проходили самое примитивное обучение после того, как были отбракованы: лишь правилам гигиены, играм и несложному труду для поддержания здоровья. Благодаря машинам в их труде совершенно не нуждались, и в начале эпохи их считали обузой общества.
  Но затем им нашли применение. Они составляли, во-первых, биофонд человечества, служивший источником заимствования внутренних органов и частей тела для хирургических пересадок полноценным, чей организм был изношен интенсивной работой. Во-вторых, их мозг использовался в биокиберах. В-третьих, служили для проведения на них различных опытов. В-четвертых, неполноценных женщин использовали для вынашивания и рождения детей и в качестве кормилиц и нянь. И наконец, в-пятых, служили для удовлетворения сладострастия полноценных: таких называли гуриями. Исходя из этого, они были разбиты на специализированные группы, после распределения по которым проходили дополнительное обучение, связанное с определившимся назначением.
  Отделение неполноценных породила нынешняя эпоха. Когда замедлился научный прогресс, люди, не желая с этим мириться, начали предельно увеличивать интенсивность своего труда, углубляя пропасть, отделявшую их от тех, кто к нему был не способен. Стремясь выйти из кризиса, они старались использовать все возможное, и все средства казались им допустимыми и оправданными.
  Но время шло и ничего не менялось. Блестящие успехи науки предыдущей эпохи стояли укором их бессилию. Это было драмой всех. Подавляющее большинство было охвачено разочарованием, чувствовалось нечто подобное всеобщей депрессии. И это настроение не удавалось одолеть с помощью шумных развлечений, которых у них было намного больше, чем у людей предыдущей эпохи.
  У тех было меньше праздников, проще еда и одежда; была умеренность во всем, несмотря на имевшиеся возможности. Но они были счастливей, зная, что жертвуют этими благами, чтобы отдать время, труд, энергию и материалы для ощутимых успехов науки. Обходились лишь необходимым, но были современниками и участниками величайших открытий: они были полны гордости своими успехами, веры в свои силы и будущее.
  
  Скрипят деревья. До предела натянуты растяжки, не дающие ветру сорвать, унести палатку. Ночь. Лал не спал, погруженный в мысли, время от времени включая нагреватель трубки и втягивая пары.
  ...Одно из качеств, несомненно, положительное, достигло в нынешнюю эпоху необычайно высокой степени. Бережливость. Несмотря на изобилие. Это была не скупость - просто современные люди никак не могли понять варварского обращения с сырьем и материалами в прежние эпохи. Почему когда-то предпочитали добывать все большее количество руды вместо того, чтобы полностью использовать все отходы и повторно, многократно использовать уже имеющийся металл? Вместо того, чтобы собирать все негодные и ненужные металлические предметы и детали; вместо того, чтобы защищать металл от коррозии?
  Следствием этой бережливости явилась максимальная утилизация любых отходов. Каждый использованный предмет подвергался киберами тщательному анализу для выявления возможности восстановления его первоначальных качеств. Если это оказывалось невозможным или нецелесообразным, то все материалы, из которых он был сделан подвергались переработке.
  И при обработке сырья или продуктов они стремились использовать все - до последней капли. А то, что невозможно, собирали, чтобы сохранить: знали, что не годное сегодня завтра может стать ценным сырьем. Собиралось абсолютно все: пищевые отходы; одежда, которую больше не собирались носить; даже человеческие экскременты и моча. Каждая жилая секция имела сборник-утилизатор: он производил анализ, разделение, подготовку к транспортировке и отправку. Им же производилась полная рекуперация воды, поступавшей из канализации: это разгружало внешний водопровод, по которому лишь возмещалась разница между потребляемым и возвратным количеством воды.
  Полностью использовались и трупы. В основном для пополнения хирургического биофонда; частично в качестве промышленного сырья. Мясом трупов неполноценных, умиравших не своей смертью, кормили животных на зверофермах и неполноценных. Дошло даже до того, что его стали есть и полноценные: нашлись биологи, утверждавшие, что оно наиболее легко усваивается человеческим организмом и потому является самым ценным видом мяса - его следует в первую очередь включать в рацион детей и больных. Это было одной из крайностей тотальной утилизации.
  В своей докторской диссертации Лал отметил ее как вторую из теневых сторон современной действительности. Первой он указал отсутствие достаточного количества близких связей на фоне многочисленности их у каждого человека - она волновала его в то время больше всего и была проработана с помощью анализа литературы разных эпох наиболее подробно. Ко второй отмеченной им стороне - употреблению в пищу мяса неполноценных - Лал вернулся, когда начал заниматься журналистикой.
  Стиль проведения интервью, который он применял почти с самого начала, был отличен от стиля большинства журналистов: во время его он сам немало рассказывал, вызывая многочисленные вопросы и отвечая на них. Это очень помогало близко знакомиться с людьми и узнавать о них много больше, чем его в тот момент непосредственно интересовало.
  Таким образом имел возможность убедиться, что не один он питает отвращение к употреблению в пищу человеческого мяса: многие, не выступая против, сами никогда его не ели. Лал сразу получил поддержку, когда выступил в "Новостях" против каннибализма.
  Людоедство - это возврат к дикости, доказывал он в серии своих статей. Оно существовало только у самых отсталых племен - ни один из цивилизованных народов не признавал его. Это явление, недопустимое с точки зрения этики: зверство, абсолютно недостойное разумных существ.
  В ответ на его пламенные статьи с обилием цитат древних философов и различных этических учений противники его ударили слева. Если быть последовательными, то так же аморальны убой и употребление в пищу мяса животных. Они тоже били цитатами, в частности - Толстого и Ганди. Отвечая им, он впервые высказал положение, что убой животных не противоречит законам, по которым они существуют: биологические законы направлены лишь на сохранение вида в целом - индивидуальная ценность отдельной особи отсутствует.
  Полемика, затравкой которой послужили его статьи, была весьма бурной; довольно много народа приняло в ней участие. В пылу полемики кое-кто из противников Лала договорился до того, что неполноценные вообще не могут считаться людьми в полном смысле. Он запомнил это.
  Его оппоненты оказались в меньшинстве. Благодаря тому, что употребление мяса неполноценных полноценными было довольно кратковременным и не успело прочно укорениться. Всеобщим голосованием оно было запрещено; мясом неполноценных можно было кормить только зверей и неполноценных. Это устраивало всех, в том числе - и его самого.
  
  Довольно быстро была одержана эта победа. Она принесла ему известность: многие начали искать встреч с ним.
  Одна из них явилась толчком к появлению новых сомнений. Она произошла на одном из островов, оборудованном для детей младшего возраста. На встрече присутствовали несколько педагогов. Там он и услышал так потрясшие его слова:
  - Какое это для нас горе - отбраковка! Как будто обрекаешь детей на смерть!
  - Это наше общее несчастье, - все педагоги переживают ее очень тяжело.
  - Хотя мы и понимаем ее необходимость.
  Тогда же он впервые по настоящему встретился с неполноценными. С роженицами, кормилицами и нянями. Такими же, как те, одна из которых родила, вторая выкормила своей грудью, и третья нянчила его самого. Двух первых он совершенно не помнил, лишь о третьей осталось какое-то смутное, зыбкое воспоминание.
  Не занимаясь до сих пор неполноценными, он, как большинство его современников, совершенно не соприкасался с первыми четырьмя их группами. С пятой группой, гуриями, он имел дело только в ранней молодости; потом в этом не было никакой нужды: его успех у женщин был достаточно велик. Поэтому о неполноценных он знал не больше других, то есть для своей профессии недопустимо мало. И Лал стал собирать материал о них.
  Как корреспондент "Новостей" он посещал и места, мало известные большинству людей. Материал скопился значительный, содержащий большое количество поразительных фактов.
  Но публикации этого материала редактор, Марк, категорически воспротивился:
  - Пойми меня правильно, коллега. Мы живем в трудное, напряженное время. Надо выйти из кризиса, во что бы то ни стало. Люди не щадят ни себя, ни других. Мы можем вызвать дискуссию, которая отвлечет силы и отрицательно скажется на общем ритме работы.
  - Но ведь это все - правда!
  - Это один из видов платы за прогресс. Мы не имеем право сейчас мешать.
  Он сумел убедить Лала. Тем более, что Лал спорил не столько с ним, сколько с самим собой - с той половиной своего сознания, которая с детства привыкла считать предельно совершенным и непогрешимо правильным существующее социальное устройство общества, куда не могли быть включены по своим умственным способностям неполноценные. Люди лишь по рождению.
  Но остановиться он уже не мог: неполноценные постепенно стали центром его внимания. Усиленно продолжая собирать связанный с ними материал, он основательно изучил историю вопроса и все из других областей, имевшее к нему отношение. Пытался анализировать явление в историческом плане, но столкнулся с большими трудностями.
  Ничего похожего не было ни в одну из предыдущих эпох. Не было никаких прямых исторических аналогий. Кроме одного: их совершенно бесправного положения. И полного лишения индивидуальной ценности жизни каждого из них. Донор умирает под ножом хирурга, чтобы дать средства для восстановления здоровья и продления жизни полноценных. Гурии, женщины и мужчины, без какого-либо вопроса об их согласии должны отдаваться полноценным. Как наложницы.
  Но наложницы были рабынями. Пожалуй, вот тут можно отыскать какую-то аналогию: положение неполноценных отдаленно можно сравнить с положением рабов. Но аналогия слишком неполная: никто не эксплуатирует труд неполноценных. И все же!
  И постепенно появилось понимание факта, что неполноценные не являются чем-то не имеющим отношения к человеческому обществу по причине, которая казалась просто несчастьем, против которого пока не было средств. Они - совершенно определенная социальная группа, органически входящая в общество! И логически неизбежно следовал вывод: наличие ее определяет существующий общественный строй - отличный от существовавшего в предыдущую эпоху.
  Это было страшное открытие для него, сына своего времени. История для него и его современников была лишь историей научного и технологического процесса: общественные отношения казались уже чем-то незыблемо стабильным, и неполноценные - существующими вне их, не имеющими к ним отношения.
  Нет! Имеют. И их появление как социальной группы - шаг в общественно-историческом процессе, который и не собирался прекращаться. По мнению Лала, это был шаг назад. Отступление к социальному неравенству и несправедливости. Отпали их экономические стимулы они - возникли снова: на совершенно другой основе. Диалектический виток.
  
  Но кому сейчас есть дело до неполноценных? Полноценные, интеллектуалы, не видят ничего, кроме своих проблем. Из них главная - выйти из общего кризиса. Даже те, кто выступал за запрещение употребления в пищу человеческого мяса, меньше всего думали при этом о неполноценных. И он, кстати, - тоже.
  Непонимание, на которое он натолкнулся, - страшно, как бойкот. Он замкнут в себе, без конца возвращаясь к одним и тем же мыслям, кружа вокруг них, как прикованный.
  Шеф, Марк, кажется, встревожен. Но он не стал снова уговаривать Лала. Вместо этого предложил ему командировку в Ближний космос. Хочет, чтобы Лал на время сменил обстановку.
  Лал сразу согласился. Космонавты были очень интересной категорией, давно его привлекавшей. Эти люди, жившие в течение длительного времени в отделенном от всех малочисленном мирке, успевали привыкнуть и привязаться друг к другу. И находясь на Земле, они старались держаться вместе. Их забота друг о друге, внимание, готовность в любую минуту помочь чем угодно, теплота их отношений - все это выделяло их и отделяло от остальных: они не очень уютно чувствовали себя среди остальных людей.
  Чтобы как следует познакомиться и сойтись с ними, Лалу нужно год провести на кораблях и космических станциях в пространстве и на планетах. На это время его связь ограничится только находящимися рядом и обменом радиограммами с Землей. На это и рассчитывает Марк: мало ли что может произойти за этот срок - не появится ли интерес к другим, менее неприятным проблемам?
  
  Мысли о космосе немного отвлекли Лала. Он так и не уснул больше и давно уже не делал попыток.
  Ночь почти кончилась. За откинутой занавеской начинало сереть. Хорошо, что ветер утих, что прекратился дождь. Он дождался полного рассвета и вылез из палатки.
  Свежий влажный воздух остудил лицо. Он сделал несколько движений, разминаясь. Решил выкупаться.
  Разделся и вбежал в воду. Она была холодной, но это-то и нравилось ему сейчас: приходила бодрость. Как и все, он с детства был отлично закален. Но в момент, когда решил вернуться на берег, почувствовал, что сделать это не в состоянии: река после сильного дождя вздулась - с течением справиться невозможно.
  Срочно, срочно вызвать аэрокар! А до его прилета держаться - как возможно! Он напряг волю, стараясь дышать ровно. На минуту погрузился с головой, успев сделать с радиобраслета под водой вызов аэрокара. Только бы он теперь успел прилететь до того, как одеревенеют начавшие коченеть мышцы: можно будет уцепиться за веревочную лестницу. Продержаться! Течение не одолеть - только устаешь, и он прекратил с ним бороться - стал использовать его же где возможно, чтобы хоть сколько-нибудь приблизиться к берегу. И когда аэрокар наконец-то появился в небе, Лал уже сумел сам оказаться недалеко от берега. Еще рывок, последний - и через минуту он почувствовал ногами дно.
  Лал выбрался на берег и, стоя на четвереньках, судорожно дыша, несколько минут отдыхал. Потом заставил себя подняться и двинулся вдоль берега туда, где была его палатка; аэрокар летел за ним. Как только смог, стал ускорять шаг, затем побежал. Когда добежал до палатки, пар вовсю валил от него.
  Растеревшись докрасна сухим полотенцем, выпил несколько живительных глотков водки, съел кусок горячей рыбы. Блаженно развалившись на матрасе рядом с палаткой, он отдыхал. Казалось, вот-вот заснет, но слишком хорошо знал: легонько задремлет, всего минут на десять, - и сразу наступит бодрая ясность.
  Так и было. И тогда снова пришли мысли, ставшие неотвязными. На мгновение вспомнил свое купание - и почему-то только тогда ощутил страх. Ведь мог утонуть! И утонул бы, наверняка, если бы продолжал стараться силой преодолеть течение. Куда там: как прет!
  Мысль о потоке сплелась с мыслями о неполноценных. Силой не одолеть и поток исторического процесса! Надо стараться, тоже, использовать его же самого, находя те струи, которые будут приближать к желанному берегу. При существующем положении только так и удастся достичь цели.
  Какой? Существует несправедливость. Это - факт, - хотя Лал еще хотел, чтобы ему доказали, что он ошибается. Но уже не верил, почти совсем, что это возможно. Он должен еще раз, последний, исследовать свой страшный вывод со всех сторон. Чтобы восстановить справедливость.
  Это необходимо! Высокоинтеллектуальное человечество не должно допускать бесчеловечное обращение с себе подобными, хотя и стоящими ниже по уровню способностей. Люди не должны быть интеллектуальными зверьми.
  Путь к цели вряд ли будет легким. Надо запастись хладнокровием и терпением. Куда большим, чем потребовалось сегодня. И не дать равнодушию, как холоду, сковать тебя. Найти те тенденции исторического процесса, явления и события, которые помогут. Как струи, медленно несущие к берегу. И не надеяться на быстрый успех. Надо верить до конца и не складывать руки. Надо, надо, надо!
  Впервые за многие последние дни Лал почувствовал, что начинает успокаиваться. И мысли вернулись к вчерашней встрече с Даном.
  
  
  2
  
  
  - Это не то, - мягко, но решительно возразил Дан, когда Лал стал перечислять опуб-ликованные работы его и его учеников: ведь немало, весьма. А итог их практического использования?!
  "Не то!" Это слышишь почти всегда и почти от всех. Лейтмотив современной эпохи, которая воспринимается как всеобщий глубочайший кризис. Мелкие шаги вперед даются ценой невероятного труда при мало ощутимых результатах: почти нет крупных фундаментальных открытий. Сейчас основное - уточнение, доработка и строгое редактирование теорий. И в остальном - усовершенствование, доводка, шлифовка, суперфиниш. Огромная кропотливая работа, безусловно, необходимая, но мало радостная на фоне свершения былых открытий, создания старых теорий: подобных неотесанным глыбам, недоработанных в деталях, не отшлифованных - но гигантских, сразу двигавших науку далеко вперед. И судорожные усилия современного человечества преодолеть, выйти из этого состояния, определяющего весь стиль жизни и многие социальные институты.
  - Понимаешь, уже тогда для меня были главными не те, практические, результаты, за которую дали докторскую степень: там был ряд побочных моментов, явно связанных с фундаментальными свойствами пространства. Занимался этим потом всю жизнь. И пока безре-зультатно, - Дан замолчал и ушел в себя.
  Лал, тоже молча, терпеливо ждал. Дан представлял для него, журналиста и историка современной эпохи, колоссальный интерес и он давно стремился встретиться с ним.
  Начинал тот когда-то блестяще: уже в 23 года стал доктором, успев решить весьма сложную задачу по увеличению плотности аккумулирования энергии. Но затем сразу переключился на проблемы всемирного поля-пространства-времени, где на первых порах быстро сумел получить довольно обнадеживающие результаты. Благодаря им ему было дано координационное разрешение на проведение весьма сложных и энергоемких экспериментов и большой фонд времени использования суперкомпьютеров.
  Время от времени публиковались отдельные частные результаты его исследований, представлявшие ценность для практического использования: он щедро раздавал их своим ученикам, но сам почти не занимался их дальнейшей разработкой - после чего надолго замолкал. Вел кроме научной преподавательскую работу, создал курс некоторых разделов фундаментальной физики; его бывшими аспирантами были многие крупные ученые.
  Поначалу показался Лалу абсолютно таким же, как все крупнейшие ученые его возраста: ушедшим в свою работу настолько, что ничего другого почти не видит и не воспринимает. Но Лал сразу ничего другого и не ожидал, готовясь к интервью с ученым такого калибра.
  Ему сейчас было уже почти 150 лет. Как и многие люди его возраста, он был одет тепло - в свободном шерстяном свитере крупной вязки, вероятней всего самодельном. Без всяких украшений. Голова вся седая, но глаза молодые, живые, и походка упругая. Разговаривая, он ровным мерным шагом шел по аллее. Отвечал на вопросы Лала довольно охотно.
  - Понимаешь, порой вдруг мелькнет какой-то смутный проблеск. Кажется, что вот ты и ухватился за кончик нити, - вдруг заговорил Дан, как будто внезапно очнувшись. - И потом снова ни к чему не приходишь. Нить обрывается, мысль ускользает. Остаются лишь попутные результаты, а не то, что ищешь. - Он смотрел Лалу в глаза.
  - Великие открытия делались, когда удавалось преодолеть власть существовавших теорий, порой самых фундаментальных, казавшихся совершенно очевидными и незыблемыми. Это так давно известно, и все же... Мы в плену у наших представлений, наших огромных знаний.
  - Инерция мышления, да! Груз знаний давит, прижимая мысль. Недаром фундаментальные открытия делались молодыми.
  Видимо, эта мысль мучила его. И Лалу нечего было возразить - он попытался перевести разговор на другое.
  Дан слушал с интересом. Молодой журналист, имя которого уже было всем известно благодаря его полемическим статьями и книгам, поражал широтой знаний. Есть же люди, способные охватить буквально все! И Дан уже сам задавал бесчисленные вопросы, на которые Лал не уставал отвечать.
  
  Совсем стемнело, небо покрылось звездами.
  - Значит, многое было утеряно?
  - К сожалению. Погибло во время войн, пожаров, стихийных бедствий; уничтожено нарочно или случайно. Но многое стало непонятным, даже сохранившись в древних документах, где немало такого, что вновь становится ясным лишь после повторного открытия, а до того рассматривается как аллегория. А что-то еще ждет своего часа, погребенное в тайниках.
  - Подобные находки, я думаю, невероятно интересны.
  - Да, почти всегда.
  - Расскажи мне о какой-нибудь из них. Ночь теплая, и мне нравится слушать тебя.
  - Я рад этому. Охотно расскажу тебе о совсем недавней находке - тем более, что она может представлять для тебя интерес как математика.
  При прокладке путепроводной трубы были обнаружены несколько тетрадей - сшитых стопках листов бумаги - и свернутый в рулон длинный бумажный лист, разграфленный ортогональной сеткой с размерами 10-3 метра, с нанесенными на нем графиками. После того, как старые буквы и цифры были заменены современными, обнаружили, что это ряд разностей простых чисел натурального ряда до 6000, в котором бросаются в глаза повторяющиеся группы, обрисованные как одинаковые графические фигуры. В одной из тетрадей дана полная выборка, классификация, обозначения и наименования этих групп.
  Там же было два письма. В одном - обращения "Михайло" и "Однокамушкин"; другое адресовано "великому Владимиру Неешпапе", которого автор письма тоже периодически называет "Однокамушкиным". Письма написаны разным почерком. Язык - русский, время - ХХ век. Второе письмо не окончено и, видимо, не отослано. Содержание его любопытно.
  Лал раскрыл веер-экран и послал со своего радиобраслета команду воспроизведения картотеки личного архива, находящегося в блоке памяти дома. Найдя название документа, включил его, и на экране возник лист разграфленной в клетку бумаги, покрытый довольно коряво написанными словами. Буквы - поздняя кириллица. Рядом светился перевод:
  "...Завидуя люто твоей славе непризнанного гения, автора потрясающей гипотезы зависимости гравитационной "постоянной" от четвертых степеней абсолютных температур взаимодействующих тел, я решил тоже осчастливить человечество чем-нибудь этаким.
  Простыми числами я чуть-чуть пытался заниматься между делом еще давно, но, в общем-то, не всерьез. Все время какие-нибудь причины: то нет времени, то неохота; то нет таблицы простых чисел, а где достать - пес его знает. Находил сам небольшое количество с помощью "решета Эратосфена" и пытался с ними что-то сделать. Причем почему-то почти сразу потянуло сравнивать разности между ними.
  Недавно подвернулся в книжном магазине учебник арифметики с таблицей простых чисел до 6000 - я его сходу купил. Построил графики промежутков между соседними простыми числами на миллиметровке, которую приволок с работы. Вроде сплошной хаос. Потом пригляделся: в хаосе этом уйма повторяющихся или, по крайней мере, каких-то правильных групп. Правда, закономерность их повторения выявить не удается, так что пока дальше уже обнаруженного я не продвинулся, хотя шибко мечталось получение формулы вычисления простых чисел.
  Думаю дальше попробовать вот что: нельзя ли связать эти группы с элементарными частицами? Там есть похожие группы, графические фигуры которых симметричны в вертикальном и горизонтальном направлениях или только в вертикальном, если сама группа симметричная. Напрашивается аналогия с элементарными частицами одинаковой массы: положительно и отрицательно заряженными и соответствующими античастицами в первом случае и нейтрально заряженными и их античастицами во втором. При этом может оказаться небезынтересным то, что одни группы могут включать в себя другие, и даже более одной сразу. Кроме того, мне кажется, что поскольку в природе все взаимосвязано, то не должно быть таких математических закономерностей, которые не отражались бы в каких-то физических явлениях. И потому хочу попробовать, а не удастся ли с помощью этих групп найти периодический закон для элементарных частиц.
  Правда, не знаю, сможет ли у меня что-то получиться. А хочется! Ой, как! Смочь, суметь - и тем посрамить дьявола. Во!
  Страшно охота с тобой встретиться и потолковать, а то" - письмо обрывалось.
  - Что скажешь?
  - Весьма интересно. Покажи графики.
  Они шли один над другим: гистограммы и угловатый. Группы, одинаковые или симметричные, были заметны сразу - даже без стоящих над ними цветных отметок.
  
   графики интервалов [Michael Chassis]
  
  - Лал, я хочу иметь этот материал.
  - Тебе нужен его адрес в Центральном архиве?
  - Нет. Разреши переписать из твоего архива. Сейчас.
  Лал понимающе улыбнулся. Обычный прием: многие переписывают себе в личные архивы огромное количество материала, чтобы воспользоваться им в нерабочие дни - с четверга до понедельника, когда связь Центрального архива отключена. Это была одна из мало эффективных попыток помешать людям работать и в эти дни. Дан дал ему пластинку с личным кодом, и Лал, поднеся ее к радиобраслету, включил перезапись.
  Закончив, он протянул пластинку обратно, но Дан отвел его руку:
  - Пусть она будет у тебя. - Это значило многое: признание Лала своим другом - поднеся эту пластинку к своему радиобраслету, он может устанавливать с Даном прямую связь в любое время, даже когда внешняя связь его отключена, и изображение Лала сразу загорится на экранчике браслета Дана. Лал был польщен.
  - Спасибо, отец мой!
  - Всегда буду рад видеть тебя и говорить с тобой. - Дан взял протянутую в ответ пластинку Лала. - Но теперь мне пора: уже довольно поздно, и я устал.
  Не это было причиной, но в том он не хотел признаться ни себе, ни Лалу. Сел в прикатившее по его вызову самоходное кресло; Лал, выдвинув из толстых подошв ролики с моторчиками, покатил, рядом. Оба молчали.
  - Давай прощаться, Однокамушкин, - сказал Дан у транспортного колодца, лукаво улыбнувшись. - Кстати: это что-то значит?
  - Да. Эйнштейн: шутливый вольный перевод на русский - их язык.
  - Вот как! Они были еще и веселыми людьми.
  Кабина выскочила из колодца и откатилась в сторону; откинулась крышка. Надо было садиться. Но Дан медлил, растягивая последние минуты их совместного пребывания, продолжая ласково глядеть на Лала.
  - Тебя ждут?
  - Да.
  - Женщина?
  Это не должен спрашивать даже друг, и Лал мог не отвечать, но почему-то вопрос его не покоробил.
  - Женщина.
  - Тогда счастливо! - он коснулся плеча Лала. - А где твоя кабина?
  - Мне недалеко.
  - Тогда возьми мое кресло. До встречи! - Он лег в кабину. Лал поднял руку в прощальном жесте; крышка опустилась, и кабина исчезла в отверстии. Лал уселся в кресло и покатил к краю парка, где высились ажурные каркасы с многочисленными ярусами блоков-жилищ.
  Было хорошо: Дан казался человеком, способным понимать многое, с которым он сможет, наконец-то, поделиться мучающими его сомнениями; который сумеет понять его и, может, чем-то помочь. Потому что, как и многие его современники, несмотря на большое количество контактов, он слишком часто чувствовал себя удивительно одиноким. Ведь поглощенные своей работой, собственными мыслями, люди были мало способны проникнуться мыслями и чувствами других и, равно благожелательные ко всем, редко были тесно близки между собой.
  
  
  3
  
  Кабина неслась по подземной трубе, одной из многих, сетью шедших под городом; по ним осуществлялось почти все пассажирское движение в нем. Трубы прорывали кротовые машины, которые под конец оплавляли землю, создавая несущую и водозащитную оболочку. Кабины имели автономный привод и двигалась автоматически, после того как в нее вводился адрес места назначения. Все подземное движение в городе контролировалось Центральным транспортным компьютером, который, получая и мгновенно перерабатывая всю информацию о движущихся кабинах, определял в конкретной совокупной ситуации оптимальный маршрут каждой из них, обеспечивая ее быстрейший приход в указанное место назначения. Благодаря ему и огромному количеству датчиков в путепроводах кабины двигались очень быстро при полном отсутствии столкновений. Человек в кабине, полулежа в кресле, мог смотреть на экране в крышке программу новостей и объявлений - "газету".
  Не только транспорт был упрятан под землю. Там же находились и абсолютно все заводы, производство на которых было полностью автоматизировано, а управление осуществлялось с помощью кибертехники. Их подземное расположение освобождало поверхность земли для жизни и отдыха людей и, кроме того, обеспечивало нормальные экологические условия и безопасность при авариях, которые, правда, давно уже стали исключительной редкостью.
  А по земле люди ходили или же не очень быстро катили на чем-нибудь. И повсюду росла зелень: деревья и кусты, трава и цветы. Даже каркасы, на которых устанавливались жилые блоки, почти целиком были обвиты растениями.
  ...Кабина с Даном свернула в отвод и по трубчатой стойке каркаса поднялась к его блоку, расположенному в одном из последних ярусов. У каждого был свой такой блок с открытой террасой-садиком, засаженной деревцами и кустами; зимой и в непогоду она закрыта раздвижными прозрачными стенами и крышей. Укрепленные на каркасах в несколько десятков ярусов, блоки располагались так, чтобы минимально затенять друг друга. Они были разных исполнений, отличающихся размером и формой, и могли легко монтироваться и заменяться.
  Их стены и потолок были из материала, который мог становиться целиком или частями прозрачным или непроницаемым для света, светиться сам, менять окраску и рисунок, служить телеэкраном. Перегородки легко переставлялись и убирались, мгновенно меняя всю планировку жилища.
  Мебели и других предметов быта в блоках было немного, потому что все необходимое хранилось в подземных камерах под домом и по мере надобности быстро доставлялось и затем убиралось роботом. Только блок памяти и стационарный компьютер находились в нем постоянно. И еще предметы, выполненные по собственному замыслу или даже собственными руками,служа украшением и создавая индивидуальный облик каждого блока - как и растения, по собственному вкусу посаженные на террасе. Робот производил регулярную уборку блока.
  В блоках работали, спали и отдыхали в одиночестве, включив радиосвязь: слушали музыку, смотрели передачи и фильмы, читали. Кроме самого живущего никто в них, как правило, не бывал - за исключением лиц другого пола.
  
  Вот он и дома. Сейчас... Нет: вначале необходимо поужинать - тем более, что он проголодался. Заказал с браслета молоко и ржаную лепешку к нему.
  А пока он подходит к аквариуму, слабым светом озаряющим комнату. За толстым стеклом созданный им подводный пейзаж: искусно уложенные камни - серые с блестками пирита, красные, прозрачный кварц; извиваются длинные стебли кабомбы с изящными перистыми листьями. Из горки струйкой поднимаются пузырьки воздуха. Медленно двигаются две роскошные вуалевые скалярии с серебристыми полосами по темному фону. Пяток меченосцев: маленький зеленый самец; два вильчатых самца - один с черными плавниками, другой весь ярко, чисто красный - и две крупные самки такого же подбора. И еще два жемчужно-серых гурами, шевелящих грудными плавниками-усиками.
  Робот подкатил с молоком и лепешкой. Не переодеваясь, Дан взял кружку и сделал большой глоток. Как не старался, медленно, тщательно жуя, есть не мог. Не терпелось!
  Наконец-то: сделал последний глоток - и включил графики. На стене. Жадно впился в них взглядом. Группы, удивительные группы: островки закономерности в кажущемся общем хаосе!
  В тетради автор дал их полный перечень: посмотрим его еще раз. Интересны данные им названия: лесенки - с одинаковыми разностями соседних интервалов, на гистограмме действительно похожи на лесенки; симметриады! Группы дополнительно сгруппированы: выделены симметричные друг другу; указан уровень, то есть с какого интервала группа начинается; даны номера первых простых чисел в начале каждой группы; указаны количества повторений группы и их условные обозначения, которыми автор пользовался до начала классификации, еще только выделяя их.
  Во всем явно чувствовался труд дилетанта, хотя, в то же время, тщательно проделанный. Впрочем, может быть, это и хорошо, что он был дилетантом - и потому ничего не повторял из того, что хорошо было известно всем математикам, занимавшимся простыми числами. Результаты, несомненно, интересны.
  Вдруг он, действительно, прав? "Поскольку в природе все взаимосвязано, то не должно быть таких математических закономерностей, которые не отражались бы в каких-то физических явлениях", - так он считал. Эта идея ведь не была никем публично сформулирована и доказана или опровергнута. Если он был прав, она может быть методически весьма плодотворной.
  Только почему именно элементарные частицы? Впрочем, это его первое предположение. Но попробовать его проверить надо: кажется, он это заслужил. Несмотря на самоуверенность, с какой брался за эту задачу: он явно не был физиком. И все же: аналогия одиночных симметриад с нейтрально заряженными и двойная взаимная симметрия асимметричных групп с разноименно заряженными частицами и античастицами подмечена им правильно.
  С ХХ века физика элементарных частиц претерпела несколько раз целый ряд фундаментальных изменений, но периодический закон их еще не создан, критерий его построения так и не найден. А характеристика каждой элементарной частицы, действительно, связана с набором нескольких чисел, которые пытались научиться вычислять с помощью очень сложных формул, дававших приближенные результаты. Попробовать использовать простые числа ни разу никому не пришло в голову.
  Итак... Но элементарные частицы были до сих пор в стороне от работ Дана, и нужных материалов в его архиве нет. Досадно! Теперь жди до понедельника, целых четыре дня, пока не включат общую внешнюю связь Центрального архива. Если бы хоть на день раньше: в рабочие дни недели, с 6:00 понедельника до 22:00 среды по местному времени, им можно пользоваться беспрепятственно! Размещенный в огромном подземном сооружении, он давно полностью заменил библиотеки - хранилища больших количеств отпечатанных на бумаге книг, каждым экземпляром которой мог одновременно пользоваться лишь один человек. Именно оттуда можно получить изображение текста старой книги, любого документа, статьи, фильма, даже свежих результатов произведенных экспериментов.
  А впрочем... Точно! В одной из его работ эксперимент строился на ряде свойств элементарных частиц, и там приводились связанные с ними характерные числа. Эта работа, насколько он помнит, в Центральный архив не передавалась, осталась в черновом виде в его личном архиве. А им - можно пользоваться в любое время. И Дан вводит в компьютер объект поиска, указывая все необходимые элементы для его ускорения.
  Компьютер начал его, и теперь надо ждать. И довольно долго: придется произвести сплошной перебор всех черновых записей за много лет, невероятно огромной части его архива. Но делать нечего! И Дан сидит и смотрит на графики, горящие на стене.
  Может быть, лечь спать? Сигнал разбудит его, если компьютеру что-то удастся разыскать. Впрочем, бесполезно: сам он не уснет. А применять искусственные средства он пока избегает. Да и рассвет уже недалек. Он включает время на экранчике радиобраслета, потом поворачивается к оркестриону, имитированному под старинный орган: музыка поможет, как всегда.
  Приглушенные звуки Адажио Токкаты до-мажор Баха плывут, как разговор с самим собой, и с ними волны сменяющих друг друга цветов заливают стену, окрашивая так и не выключенные графики.
  ...Сигнал раздался перед самым рассветом. Взяв свернутый в трубку плоский экран, Дан быстро развернул и включил его.
  Всего одна частица с необходимыми числовыми характеристиками. Всего одна! Ту работу он, видимо, когда-то, все-таки, отредактировал и передал в Центральный архив.
  Ладно! Пусть компьютер продолжает поиск, а он посмотрит, что можно сделать с этой частицей.
  Так: порядок расположения чисел - пожалуй, не случайный. Действительно! Строим гистограмму. Асимметричная. Частица - заряженная, положительно.
  Используя полученную гистограмму как трафарет, Дан медленно пустил ее вдоль графика по стене. Поразительно! Есть, несомненно: есть сходство, хотя и не прямое - какое-то отдаленное.
  А если попробовать для начала хотя бы прологарифмировать характерные числа? Ого! Уже лучше: явное подобие вот с этой группой. Если изменить основание логарифма, фигуры могут стать одинаковыми. Так и сделаем - произведем пропорциональное уменьшение; основание логарифма подсчитаем потом. А теперь опустим вниз, и...
  Они слились!!! Фигура графика и гистограмма частицы. После проделанных простеньких операций.
  Дан даже на минуту закрыл глаза: не верилось, что так - вдруг, сразу!
  Значит... Да нет, пока еще ничего не значит: одна частица из десятков известных. И все же!
  Если бы удалось найти еще данные по частицам! И Дан ждал, с надеждой посматривая на компьютер. Но так и не дождался: дальнейший поиск закончился ничем. Жаль! Теперь уже точно - терпеть до понедельника.
  ... Дан вышел в сад-террасу, уселся в кресло под яблонькой. Солнце уже взошло и начало пригревать. Было очень тихо и все казалось прозрачным и свежим. Немного кружилась голова после бессонной ночи. Ничего, поспит днем, в бане.
  Да, очень, очень интересно! Пока 1:0 в пользу Михайлы. Надо проверить все частицы: есть - есть вероятность правильности его предположения! Если даже удастся проследить частичное проявление закономерности, не для всех частиц, и это уже не мало.
  А что тогда? Что может крыться за связью элементарных частиц и простых чисел? Дан усмехнулся: слишком рано ставить подобный вопрос! Это совпадение пока единственное, оно может оказаться случайным. И никакой связи нет. Посмотрим!
  Скоро шесть часов: в динамиках раздастся крик петуха. Солнце все ярче заливает размещенный на террасе блока садик, размером 7 на 7 метров, засаженный двумя карликовыми яблонями, кустами роз и сирени. Есть и кустик полыни и бархатцы: Дан любит разминать пальцами цветки бархатцев и листики полыни: ощутить их горьковато-пряный аромат.
  
  "Кукареку!" Переодевшись в спортивное трико, Дан спускается вниз. Сначала идет, потом трусцой бежит по дорожке между опор каркаса. Так всегда начинается утро.
  Он добежал до физкультурного комплекса и вошел в огороженную кустами площадку. Сегодня он самый первый. Четверг, первый нерабочий день недели, - день утренней бани, дневных зрелищ и вечерних пиров. Сюда придут не все: многие пропускают зарядку в этот день. Только когда он, закончив упражнения, умывшись и переодевшись, выходил, направляясь завтракать, начали появляться и другие, приветствуя его. И в столовой он один, никого больше.
  Длинный зал одноэтажного здания, стоящего на земле, ярко освещен утренним солнцем через полупрозрачные стены. После бессонной ночи Дан проголодался. Быстро включил свою картотеку, почти сразу нашел творог и ряженку, - послал команду заказа. И через пару минут вынул их из отверстия между верхней и нижней столешницами.
  Здесь каждый питается по своему вкусу. В любом личном архиве имелся для этого большой набор программ приготовления блюд - нужно было только включить название нужного и вариант его исполнения: программа будет передана в память одного из многочисленных кухонных автоматов, который сразу даст заказ на нужные продукты и быстро, используя ток высокой частоты, все приготовит.
  В общем-то, повседневная еда не была слишком замысловатой: главное внимание обращалось на то, чтобы она была здоровой и правильно сбалансированной - с учетом особенностей организма. В рацион обязательно входили сырые овощи и зелень, фрукты, орехи и мед. Притом она не была обильной, так как все, как правило, ели в одно и то же время. И, исключая легкий ужин, едят все в столовых.
  Дан завтракает в одиночестве, - это непривычно. Поев, чуть совеет; начинает дремать, и потому сердится, когда кто-то, войдя в столовую, начинает разговаривать и будит его. Но это группа молодежи, а на нее смотреть он любит. Как и многие.
  Студенты. Шумя и смеясь, они бросают жребий, и тот, на кого он выпал, посылает общий заказ. Они дружно жуют свежий лаваш, намазанный маслом, завернув в него по куску сыра и запивая чуть терпким желудовым кофе. И непрерывно болтают: никакой солидности - зато их жизнерадостности позавидуешь. Держатся дружно, явно дорожа своей принадлежностью друг другу. Даже одеты совершенно одинаково - и юноши и девушки: в коротких платьях с одним открытым плечом, со всевозможными переходами окраски от ярко-желтого до темно-коричневого, как на любимых Даном цветах бархатцев; в открытых сандалиях с ремешками до колен.
  В этом возрасте они еще учатся вместе. А позже, занимаясь в аспирантуре по индивидуальным программам, станут видеть друг друга все реже. Даже вечером, даже в нерабочие дни. Каждый уйдет в свою работу, свои мысли. Это естественный процесс в мире, где связи многочисленны, но непрочны.
  Еще приятней смотреть на детей. Во время их экскурсий в научные центры.
  ...Дети жили отдельно от взрослых, в самых лучших местах на Земле, специально отведенных для них, где их растили и воспитывали педагоги.
  Совсем маленькими занимались педиатры с помощью нянь. А рожали женщины, не способные к интеллектуальному труду, которым имплантировали искусственно оплодотворенные яйцеклетки других женщин. Благодаря этому женщины-ученые могли не прерывать своей работы, не терять время и силы на вынашивание и уход за детьми.
  Роль "родителей", в генетическом смысле, сводилась исключительно к обязанности сделать в молодом возрасте свой взнос в генофонд, хранившийся в запечатанных ампулах. Используя огромный массив информации о нем и суперкомпьютер, производился оптимальный подбор пар для искусственного оплодотворения. При этом часть пар составлялась случайным подбором, чтобы исключить возможность безвозвратной потери каких-либо качеств, и, ничтожная, часть, - по однородным расовым признакам с целью их сохранения. Это была сфера деятельности исключительно специалистов-генетиков, целиком взявшим в свои руки воспроизводство человечества; ими же регулировалась и его численность.
  В свое время это привело к целому ряду крупных социальных изменений: "родители" полностью освободились от каких-либо забот о собственных детях - и семья, став ненужной, полностью исчезла. Люди приобрели полную свободу в личной жизни, полное отсутствие в ней всяких запретов. Партнеров не связывало ничего, кроме взаимного желания - ни дети, ни общее хозяйство, ни материальные заботы, от которых их давно освободил прогресс; они жили раздельно, каждый в своем блоке. Как и прочие, интимные связи легко возникали и так же легко распадались без каких-либо последствий. К этому подходили как к чему-то второстепенному; оно было сугубо личным делом каждого и абсолютно никого больше не касалось и не интересовало.
  В основе все сводилось к простому удовлетворению своей потребности. Как исключения были и длительные связи, некоторые в течение всей жизни. Но и в них сношения одного из партнеров с кем-то еще не считалось чем-то обидным для другого: не мешает же одному человеку разговаривать с другим то, что он разговаривает не только с ним.
  А дети находились в руках специалистов, обеспечивающих наиболее правильный уход и воспитание. Жизнь их разделена на ряд последовательных стадий, в течение каждой из которых они живут в определенном детском заведении, а затем перемещаются в другое, с другим составом детей. Чтобы стабилизировать однородность общества, избежать возникновения замкнутых сплоченных групп людей, росших вместе с ранних лет.
  Первые три стадии - ясли, детский сад и школа. Небольшая часть детей с очень низкими способностями, не пригодные в будущем заниматься интенсивным интеллектуальным трудом, постепенно отделяются на этих стадиях от остальной массы детей; в дальнейшем они уже не получают нормального образования. А полноценные дети продолжают учиться: последовательно в гимназии, лицее, колледже и университете, переходя после окончания каждой ступени в другое учебное заведение, состав которого комплектуется из учеников, близких по уровню способностей, в зависимости от чего определяется срок обучения их на этой ступени.
  По мере прохождения ступеней меняется их образ жизни. В гимназии и лицее они, как и в школе, продолжают заниматься с педагогами в классах и кабинетах, но начиная с лицея спят уже не в общих спальнях, а в индивидуальных. В колледже занимаются преимущественно самостоятельно, но с регулярной проверкой педагогами; в университете - исключительно самостоятельно.
  Обучение проводилось с помощью специальных компьютерных программ. Роль педагога сводилась главным образом к методическому руководству учебным процессом и выявлению, в какой области могут наиболее полно раскрыться способности ученика.
  Кроме изучения наук дети приобретали необходимые навыки: работы на компьютерах, обращения с приборами, ведения лабораторных работ, ручных работ и на не автоматизированных станках. Огромное внимание уделялось их физическому воспитанию под непрерывным наблюдением врачей-физинструкторов.
  И не меньшее эстетическому развитию: обучению игры на оркестрионе, пению, танцам, рисованию, лепке. Часто проводились экскурсии в научные центры, заводы, в музеи, к историческим и архитектурным памятникам - в самые разные места планеты, а в старшем возрасте и за ее пределы.
  Выпускник университета считался уже взрослым: он самостоятельно выбирал себе будущую профессию и поступал на какой-либо факультет специализированного учебного института в одном из научных центров. Его кроме учебы привлекали к участию в выполнении научной работы, в процессе которой он начинал общаться с учеными, работавшими в избранной им области. Жил он уже в отдельном блоке.
  В аспирантуре занимались по индивидуальным программам и выполняли самостоятельную научную работу при наличии руководителя. Завершающим этапом являлась докторантура, где человек выполнял совершенно самостоятельно достаточно крупную работу, после чего становился доктором - ученым. Это была общая норма - вне зависимости от специальности. Затем в течение жизни можно было - по желанию или необходимости - снова учиться: либо по общей факультетской программе института, либо по индивидуальной аспиранта.
  Так все росли и учились. На полном попечении общества. Совершенно не зная своих родителей. Общие дети всего человечества.
  От былых времен остались слова: отец, мать; сын, дочь; сестра, брат - но теперь это лишь ласковые обращения. Друг друга чаще называют "коллега", ласково "друг" или уважительно "сеньор" в его первоначальном значении - "старший". Но самыми почтительными обращениями были "учитель", "учительница": связь учителей и учеников была самой близкой из существующих связей людей разных поколений.
  Детей видели ничтожно мало: не всегда находились там, куда их привозили - чаще работали дома, используя телесвязь. Эти редкие встречи с детьми всегда доставляли удовольствие, а беседы с ними, как ни странно, оказывались порой очень полезными. Вопросы их, иногда ставшие в тупик, часто позволяли вдруг увидеть многое с совершенно неожиданной стороны.
  ...Студенты продолжали громко спорить, часто прерывая оживленную болтовню громким смехом. Дан не раз улыбался их шуткам и уже подумывал примкнуть к их разговору. Но они, сунув грязную посуду между столешниц, исчезли так же быстро, как и появились.
  Делать в столовой было больше нечего, и он поднялся - пора идти в баню.
  
  Сегодня с утра все люди в банях - огромных, великолепных. Лучшие архитекторы строили их, отделывая камнем и настоящим деревом: там все, что душе угодно, чтобы интенсивно смыть усталость и наилучшим образом выглядеть на пиру. Отделанные смолистыми сосновыми досками влажные и сухие парилки; мыльные отделения с каменными ваннами; огромные плавательные бассейны с прохладной, ледяной, морской водой; мелкие бассейны для лежания. Высокие залы для отдыха с журчащими фонтанами; тенистый сад в защищенном от ветра внутреннем дворе. В каждой парилке своя банная компания, которая парится по особому.
  Дан блаженствует, забравшись на полок. Горячий пар делает тело легким; березовые веники переходят из рук в руки - в парилке нет роботов: сами хлещут друг друга, подбавляют пар, выплескивая воду на раскаленные камни. Все, как у предков.
  Дан теперь парится сравнительно недолго: возраст не тот. Он вскоре перешел в мыльное отделение и залез в розово-серую мраморную ванну, наполненную душистой пеной. Намылив голову шампунем, погрузился в нее до самого подбородка. Моющий раствор бурлит, приятно пощипывает кожу.
  Через несколько минут он уже под душем, массирующим тело бьющими со всех сторон струями. Потом стал нежиться в мелком бассейне с прохладной пузырящейся водой, окрашенной какими-то солями.
  Отдохнув, снова забрался в парилку и на этот раз попарился всласть; выбежав оттуда, прыгнул в бассейн с холодной водой. Разгоряченная кожа не чувствует холода: кажется, что плывешь в воздухе, совершенно не ощущая температуру воды. Только легкость и удивительная бодрость: как будто ты еще молодой, как будто тебе еще нет и ста лет.
  Накинув простыню, он устроился на широком диване около фонтана.
  Многие отдыхают перед новым заходом в парилку, потягивая легкое пиво, лучше всего утоляющее жажду. Но Дану уже довольно: он сразу стал пить зеленый чай, подливая его в пиалу. Все из его парильной компании, перебросившись с ним парой слов, уходят париться дальше.
  Он пьет маленькими глоточками. Легкая, приятная испарина покрывает тело; от фонтана веет освежающей прохладой. Спать совершенно не хочется.
  Надо бы связаться с Лалом, сообщить ему об обнаруженном, хотя пока единственном, совпадении. С этой мыслью он вдруг мгновенно засыпает.
  Люди приходят, чтобы отдохнуть, и снова уходят париться и плескаться. Кто-то заботливо укрыл Дана простыней.
  ...В полдень большинство, переодевшись в вызванную из дома одежду, ехали - на стадионы, в театры, концертные залы. В четверг все зрелища и концерты исключительно дневные: заканчиваются не позднее 16 часов. Но самые заядлые любители бани остались; они отнюдь не отказывали себе в зрелищах: лежали с развернутыми экранами на диванах и даже в мелких бассейнах, заложив звукоприемники в уши.
  А в саду-дворе перед огромным экраном расположились любители роллинга - хоккея на самоходных роликах. С этой игрой по темпу и напряженности не могла сравниться ни одна из когда-либо существовавших, поэтому она была самой популярной. Игроки как молния носятся по полю, гоняя клюшками небольшой яркий мяч. Игра всегда идет с крупным счетом и вызывает бурные эмоции зрителей. Хотя звукоприемники у них в ушах, сами они шумят так, что могут разбудить любого.
  Но не Дана: он спал как убитый.
  
  В 16:00 громкий сигнал разбудил его: пора была одеваться к вечернему пиру. Домой ехать не хотелось: он включил картотеку своего гардероба, тщательно выбрал одежду для пира и послал команду привезти ее в баню, а сам тем временем окунулся в бассейн с ароматической водой.
  Куда ехать, в какой ресторан - Дан, как всегда, не помнил. Выбором занимается Арг: он каждый раз записывает ему имя ресторана в блок памяти. Дану, в общем-то, не так уж важно, где они будут пировать: он небольшой гурман, да и особой веселостью не отличается. Главное, провести вечер с очень хорошо знакомыми людьми: несколькими своими учениками, с которыми пирует каждый четверг уже много лет.
  Но одет он для пира всегда соответствующим образом. Сегодня на нем длинное белое платье из тонкой мягкой шерсти и широкая накидка с длинной бахромой из крученого шелка поверх, сколотая на левом плече золотой пряжкой с головой зверя. Его белые волосы и борода свисали длинными вертикальными локонами; голова повязана идущей через лоб широкой лентой, концы ее свисают с левого виска до плеча. Сегодня он нарядней, чем в предыдущие четверги: безусловно, благодаря своему настроению после прошедшей ночи.
  Кабина доставила его в вестибюль ресторана. Вся группа уже ждала его там: без него за стол они никогда не садились.
  Кулинар, как радушный хозяин, встречал у входа своих гостей. Здесь он - главное лицо. Все блюда пира подбираются только им: никто здесь не может сам заказывать по имеющимся у него программам - для этого существуют столовые.
  Люди не всегда пользуются готовыми программами - многим нравится самим выдумать новое блюдо или приготовить уже известное по особому и потом в столовой угощать им, переписывая всем желающим программу изготовления. Иногда, действительно, получается неплохо, но, все же, это - чистой воды любительство.
  Настоящее, высокое искусство представляли кулинары-профессионалы: их считали композиторами вкуса. Каждый из них выступал по четвергам в своем ресторане с программой пира, составленной из тщательно подобранных блюд и напитков, созданных самим и заимствованных из современной или многочисленных старинных национальных кухонь. Незначительно дорабатываясь и меняясь, программа длилась до тех пор, пока все желающие не успевали побывать на ней; и в это время кулинар готовил свою новую программу.
  С ним вместе в подготовке ее принимал участие художник, создававший оформление блюд, сервизы и приборы к каждой их смене, интерьер зала и его элементы: мебель, скатерти, драпировки. Каждый четверг он украшал ресторан свежими цветами.
  Но кулинар не был главным лицом во время самого пира - его роль сводилась лишь к управлению сменой блюд в наиболее подходящие для этого моменты. Царил в зале шут - он организовывал веселье: был режиссером праздничного концерта, участниками которого должны были быть все гости без исключения. Стать шутом мог лишь одаренный артист, обладающий большим обаянием и неистощимый в остроумии. Он вел стол: рассаживал гостей, провозглашал тосты и здравицы и первым запевал застольные песни.
  ...Искрится вино. В высоких хрустальных бокалах, отделанных металлом рогах, плоских фиалах. Легкое виноградное вино, которое пьют по глотку, которое пьянит чуть-чуть; или безалкогольное - бодрящее.
  Шут поднимает свой фиал, протягивает его вперед. Всё замолкает.
  Будем все мы вместе, едины,
   И радость пусть будет на лицах видна!
   Будем все мы вместе! Будем все мы вместе!
   Выпьем немного вина!
  Что это за песня? Шут случайно наткнулся на запись ее исполнения среди собрания песен былой эпохи. Потрясенный песней и ее исполнением, он решил воскресить ее: перевел текст и приберег для очередной программы, не меняя ничего ни в мелодии, ни в исполнении, шедшем ин хоро - без сопровождения.
  У каждого в одной руке вино, в другой - раскрытый веер-экран, на нем текст и ноты. Гости начинают подпевать шуту - его голос звучит над хором; ширится и становится мощным всеобщее слаженное пение.
  Шут идет к Дану, протягивает к нему свой фиал:
   -...И радость на Дана лице пусть видна!
  Дан сегодня старейший на пиру; он протягивает свой бокал с безалкогольным вином навстречу: по древнему обычаю, они чокаются.
  Шут идет дальше, подходит к самым почетным гостям, своими успехами заслужившими сегодня эту честь, поет здравицы им. Под конец - здравицы хозяевам пира - кулинару и художнику. После этого замолкает - хор гостей провозглашает здравицу ему.
  Звенят чаши, чокаются соседи по столу. Все отдают должное блюдам - плодам творчества кулинара.
  После третьей смены блюд началось веселье. Опять раздалось пение - поют почти все. И танцуют потом тоже почти все. Эти люди умеют веселиться: их должным образом обучили этому - они знают множество песен, и современных и старинных, текст которых переведен на современный язык; они умеют танцевать невероятное количество танцев. Шут разжигает веселье, первым начиная танец, запевая, заставляя гостей по очереди солировать.
  Надолго выходить из зала не полагается, но многие всё же стараются выйти хоть ненадолго, чтобы в вестибюле поговорить о работе: в зале подобные разговоры не считаются уместными. Как всегда, тут же начинают говорить о ней, обсуждать свои проблемы и спорить. Тут же появляются и другие, чтобы начать то же самое. Таковы уж они, современные люди.
  Дан первым сегодня сделал это, и следом один за другим в вестибюле появились Арг и остальные из их группы. Дан сразу стал рассказывать о полученном у Лала материале, о найденном им совпадении.
  - Нужна вся выборка характерных чисел по элементарным числам. Иначе придется ждать три дня. Целых три дня!
  - Друзья, что есть у вас из нужного учителю? - спрашивает Арг.
  - На три частицы у меня, - говорит Лия. Но это - все: подобный материал никому из них у себя в архиве держать было незачем.
  - Попытаемся найти еще у кого-нибудь, - предложил Арг, самый практичный из всей группы.
  - Как? Придется ведь говорить о работе в зале. Как-то не совсем... - попытался возразить ему один из них.
  Но остальные - не колебались: Дан заразил их своим нетерпением. Ждать до понедельника?! Ладно: надо в зале как можно тактичней провести разведку, а при обнаружения нужного потихоньку увести владельца его в вестибюль. Как будто это делается в первый раз! И они поспешно вернулись в зал: до новой смены блюд ходить от стола к столу, от группы к группе, чтобы перекинуться со знакомыми парой слов.
  Они шли по цепочке: сначала к своим знакомым, с ними - к их знакомым. Но вся трудность была в том, что физическом центре Звездограда никто не занимался непосредственно элементарными частицами: они стояли несколько в стороне от основных тем, над которыми здесь работали.
  ...Дан сидел в своем кресле с высокой спинкой, смотрел на танцующих. Никто не догадывался, что нетерпение гложет его.
  Шут вел хоровод: два огромных кольца, мужчины и женщины, двигались, извиваясь в танце. Тем, кто не танцевал, трудно оторвать от них взгляд.
  Особенно прекрасны были молодые, сверкающие наготой своего совершенного тела: если ты прекрасен - одежда не нужна. Совсем. Или пусть будет прозрачной. Стыдно обнажать лишь то, что уже перестало быть прекрасным.
  Танец - то быстрый, исступленный; то медленный, наполненный скрытой страстью. Те, кто нравятся друг другу, стараются очутиться поближе. И если твоя протянутая рука встречает ответное прикосновение, а пальцы крепко сплетаются с твоими - значит, сегодня ночью вы будете вместе.
  Гай, аспирант Лии, танцует с девушкой в прозрачном кимоно. Оно очень подходило ей: она чисто японского типа, из числа тех немногих, "родители" которых подбирались по расовым признакам. Прекрасно ее тело, прекрасно лицо. И глаза с нежностью смотрят на Гая, подобного бронзовой античной статуе, в набедренной повязке из шкуры леопарда, с золотыми лентами на торсе и голове.
  Они уже знают, что он - Гай, а она - Юки, в соответствии с ее японской внешностью. Он аспирант-физик. А она?
  - Я тоже уже аспирантка. Занимаюсь общими проблемами систем. Вернее, только начинаю.
  - С чего?
  - Переписываю в свой архив различные системы. Пытаюсь их сравнивать.
  - А элементарные частицы? С ними ты имела дело?
  - Да. Не так давно.
  - Правда?! Тогда прошу тебя, очень: давай выйдем!
  - Что с тобой, милый? Ты хочешь говорить о работе? Мне сейчас не до нее: страсть к тебе туманит голову - я хочу танцевать с тобой!
  - Очень, очень надо, Юки. Прошу тебя, сестра! - взмолился он. Его руководитель, Лия, и Арг обратились к нему за помощью после того, как поиски среди их сверстников кончились ничем. Они попросили его разузнать что-нибудь у молодых: докторантов, аспирантов, студентов; польщенный их доверием, Гай пообещал сделать все возможное. И даже увлеченный танцем с девушкой, с которой он уже успел сплести пальцы, не забыл об этом.
  Он взволнованно рассказал ей о ряде разностей простых чисел, о поразительном результате его сравнения с единственным имевшимся набором характерных чисел элементарной частицы.
  - Если бы можно было найти больше материала, чтобы не ждать до понедельника! Пока нашли только еще три частицы в архиве моего руководителя. И все.
  - Тогда у меня именно то, что вам надо: я пробовала обрабатывать полную их систему.
  - Да?! - на такую удачу, да еще так сразу, Гай никак не рассчитывал.
  ...- Учительница, это Юки: у нее в архиве есть полная выборка элементарных частиц! - возбужденно сообщил он Лие.
  - Учитель! Есть полная выборка! - в свою очередь поспешила та к Дану.
  Для них остаток пира превратился в сплошное томительное ожидание его конца. Они бы ушли немедленно, если бы это не было равно оскорблению хозяев пира. Но они уже не притронулись к десерту, не принимали участия в пении и танцах; даже оба молодых аспиранта, присоединившихся к группе. Чаще других выходили из зала и совещались, распределяя между собой работу.
  А пир все продолжался, и веселье не утихало. И когда, наконец, он кончился, они сразу отправились по домам. В кабинах. Они одни.
  Остальные, как всегда, двинулись домой пешком. Шли не спеша, с пением и смехом. И многие разошлись парами, чтобы достойно завершить пир.
  
  
  4
  
  Когда врач сказал Дану, что его хочет видеть Лал, тот равнодушно произнес:
  - Пусть приходит.
  Врач тут же вызвал Лала:
  - Желательно, даже сейчас. Он никого не пускал к себе. Может быть, встреча с тобой сможет оказать на него какое-то благотворное действие.
  ...Более года пробыл Лал в Ближнем космосе; это было достаточной причиной, чтобы, вернувшись, самому вызвать Дана. Но ответного сигнала не получил. Сразу как будто оборвалось сердце: что с ним случилось? Он немедленно сделал запрос по компьютеру - и узнал о болезни Дана.
  Чем болен, компьютер не сообщил, но, увидев Дана, Лал сразу определил болезнь: депрессия, глубокая. Нельзя сказать, что Дан обрадовался ему. Оставался таким же угрюмым, подавленным. Но Лал знал, что он сейчас вообще не способен ничему радоваться. И осторожно расспрашивая, добился того, что Дан немного разговорился.
  - Ты получил мою радиограмму?
  - Да. У Плутона.
  В короткой радиограмме Дан сообщил Лалу о подтверждении предположения Михайлы и создании периодического закона элементарных частиц. Подробностей в радиограмме не было.
  На эту тему Дан говорил охотно. Рассказал о первом совпадении, потом о поиске материала.
  - Я мог бы очень быстро помочь тебе его получить. - У Дана был тогда повод связаться с ним, а он - ждал.
  - Не догадался, - совершенно равнодушно произнес Дан.
  ... До понедельника они кое-что успели сделать. Компьютеры у всех работали непрерывно. Даже у молодых аспирантов, Гая и Юки, которая дала необходимый материал; они тоже разъехались по домам, забыв о своей страсти.
  Большинство частиц давало совпадение с группами графика. С некоторыми приходилось возиться, и Дан дал указание, не задерживаясь на них, переходить к другим частицам. Работали днем и ночью. Забыли об усталости, потому что дело шло успешно.
  В понедельник Дан послал предварительное сообщение Академии и Центральному совету координации. К ним подключили большое количество математиков и специалистов по ядерным частицам. Дали почти неограниченный фонд времени использования суперкомпьютеров с правом внеочередного обслуживания.
  Все шло необычайно быстро. Трудности были только с частицами, характерные числа которых не поддавались обработке по общей методике: они отнимали больше всего времени. У некоторых из них было обнаружено отклонение от основного принципа определения характерных чисел, после чего они были откорректированы и дали совпадение. Другие не поддавались и такой обработке и проходили экспериментальную перепроверку. К счастью, таких было совсем мало. Перепроверка во всех случаях обнаружила ошибки или помогла дать уточненные поправки на погрешность измерений.
  Но еще до окончания перепроверки начали построение самой системы частиц на основе повторяющихся групп разностей соседних интервалов между простыми числами. Некоторое количество мест в ней не были заполнены: значит, должны быть еще не открытые частицы. Если, конечно, верен принцип. Набор характерных частиц каждой из гипотетических частиц давал довольно близко предсказать их свойства и согласно этому построить эксперименты. Поиск их увенчался успехом. Их открыли даже раньше, чем была закончена обработка последних "трудных" частиц.
  Это окончательно убедило Дана: чутье и раньше уже подсказывало ему, что закон верен. И он, не дожидаясь окончания работы по составлению периодической системы частиц, начал отходить от непосредственного участия в ней. Вернулся к своей основной теме, вооруженный открытым законом, и с удивлением обнаружил, насколько многие из его работ, в которых он когда-то зашел в тупик, вдруг получили выход, сплелись в стройную цепочку выводов, давая объяснение множеству накопленных фактов.
  Он пытался понять, что кроется за ними - простыми числами. Какая загадка природы? И какие новые возможности может дать человечеству ее разгадка?
  От работы над частицами он устранился полностью, только интересовался новыми результатами. Интенсивно работал над своим, используя весь ранее отпущенный ему фонд машинного времени суперкомпьютера, производившего перебор данных и сложнейшие расчеты. С их помощью он надеялся наткнуться на что-то, что поможет ему.
  Но как когда-то, постепенно начал понимать, что из этого ничего не выйдет. Дело уже не в математических трудностях. Нужно понять какие-то фундаментальные вещи. Но какие?
  Когда впервые мелькнула мысль о каких-то высших структурах, которым необходимо приписать константы, подобные скорости света, но не одну, а несколько, он сразу постарался отбросить ее как очевидно нелепую. Ведь тогда также необходимо допустить совместное существование сразу нескольких различных пространств, к тому же не четырех-, а многомерных, с разными геометриями и временем. Плюс к этому сложная кривизна, неоднородность пространств и очень зыбкое представление о непрерывности и бесконечности. Чушь, абсурд!
  Но перебирая один за одним приходящие в голову варианты, он снова остановился на этой гипотезе, решив проверить и ее. Просто так, будучи уверен в ее ошибочности. Но не сумел обнаружить в ней внутреннюю противоречивость. Несмотря на безумие принципа, стройные математические зависимости давали весьма убедительные результаты. Некоторые расхождения с данными экспериментов легко объяснялись их нахождением в пределах вероятных ошибок.
  Значит, она правильно отражает действительность? Нет, тысячу раз - нет!!! Все восставало в нем. Чтобы принять эту гипотезу, надо переломать все. Все взгляды, все представления. Нет - и еще раз нет!!!
  Как загнанный кружась по бесконечному кругу, снова и снова пытался он найти выход в другом варианте, другом объяснении. Лихорадочно думал и искал. И ничего не получалось.
  Почти перестал спать. Переутомлен был неимоверно. С огромным трудом скрывал свое состояние во время регулярных врачебных осмотров. Все начало раздражать и угнетать его, еда внушала отвращение; едва удавалось сосредоточиться, кружилась голова и стало трудно дышать. Он потерял веру в себя, жизнь и все окружающее казались бессмысленными и отвратительными. Откуда-то появились безотчетный страх и необъяснимое чувство вины за все.
  Чтобы не оставаться одному по ночам, последнее время вызывал к себе с вечера гурию. Одну и ту же. И отпускал ее лишь утром, когда совсем рассветало. Несколько дней назад он, разбив аквариум, сделал попытку покончить с собой с помощью осколка стекла. Помешала гурия, которая, вернувшись от него, сообщила об этом. Так он очутился здесь.
  ...Рассказывал он сбивчиво, сумбурно, перескакивая и повторяясь. О попытке самоубийства говорил совсем кратко, нехотя, но полная безнадежность его взгляда внушала опасение, что он еще не расстался с этой мыслью.
  - Не исключено, что твоя гипотеза верна, отец.
  - А-а! Этого не может быть. Просто я сошел с ума, потому и додумался до такого.
  - Но теории относительности тоже вначале казались безумными.
  - Эйнштейн не был болен: он не сходил с ума.
  - А я читал, что ему пришлось лечиться от сильной депрессии. Источник, правда, не абсолютно достоверен - но поверить можно. Это расплата за перенапряжение при попытке перехода за уровень своего времени. И в его, и в твоем случае.
  - Сравнивать меня с Эйнштейном!
  - Именно! Ты веришь мне?
  - Тебе - да. Ты очень много знаешь.
  - Тогда послушай. Мне кажется, что она верна.
  - Нет!!! Нет!!! - закричал Дан, тряся кулаками. Тотчас же вбежал медик-студент:
  - Уходи, пожалуйста. Быстрее!
  
  Лал ушел, полный противоречивых чувств. Он был невероятно расстроен состоянием Дана. И одновременно радостно возбужден: потрясающая гипотеза Дана - Лалу действительно казалось, что она должна быть верна, хотя Дан сам и не хочет, вернее, не может еще признать это. Лал не был физиком, но вполне понял то, о чем говорил Дан: современный историк должен был знать очень и очень многое, и Лал, пожалуй как никто, благодаря невероятной памяти и способности быстро схватывать главное, обладал этим качеством. И, кроме того: кто ждет и надеется, тот раньше других начинает верить.
  Если все правильно, трудно переоценить открытие Дана. По калибру оно не уступит крупнейшим открытиям предыдущей эпохи - это будет настоящий переворот в физике. Значит...
  Значит, это будет знаменовать конец нынешней эпохи - эпохи без крупных научных открытий, эпохи безверия и уныния. Эпохи кризиса, выход из которого является всеобщей целью. И тогда многое может измениться. Открытие Дана - то, что может стать струей, которая понесет к берегу.
  Неполноценные! Ничего не изменилось во взглядах Лала за время его отсутствия на Земле. И там он видел неполноценных - тех, на которых проводят опыты: других там нет совершенно. Работы было меньше, чем на Земле, времени хватало, - имелась полная возможность все снова подробно обдумать. И он вернулся, твердо убежденный в правоте своих взглядов на современное социальное устройство.
  Гипотеза Дана - как вспышка во мраке. Надо верить, что она не погаснет. Надо, ой как надо, чтобы Дан смог выздороветь! И как можно скорей.
  ...На следующий день Дан сам попросил врача вызвать Лала. Первым его вопросом было:
  - Ты рассказал кому-нибудь об этой проклятой гипотезе?
  Лал удивленно глянул на него:
  - Нет, конечно: ты же не давал мне разрешения.
  - Ну, хорошо. Никому не говори. А еще лучше - вообще о ней забудь.
  - Нет. Я знаю: ты скоро выздоровеешь - и ты опять вернешься к ней.
  - Вряд ли.
  - Обязательно. Все будет хорошо: они тебя скоро вылечат - верь мне.
  Но Дан был слишком измучен, чтобы верить во что-нибудь. С ненавистью встречал он каждый новый день. Не быть, не говорить, не думать, не существовать - самое сильное его желание.
  К счастью, от лекарств, которые давал ему врач, он большую часть времени спал. Во сне организм освобождался от скопившихся шлаков. И острота отчаяния уходила, хотя по-прежнему ничто не радовало его.
  
  И вот однажды, проснувшись, Дан снова почувствовал бодрость, спокойствие и радость существования. Сверкало солнце, трепетали от легкого ветра листья деревьев за окном. Ясность в голове, сила и уверенность в мышцах. Улыбкой встретил он приехавшего в обычный час Лала.
  ... Они много гуляли по парку клиники, молча или разговаривая. Ловили вместе рыбу в пруду. И мысли Дана медленно начали возвращаться к работе.
  Он почувствовал, что уже спокойно может воспринимать свою гипотезу гиперструктурного строения материи. Понемногу начал заниматься ею. И теперь, когда он принял странные выводы как неизбежные, все окончательно прояснилось и начало укладываться в стройную систему.
  За неимением другого первые записи он сделал веткой на песке, на берегу пруда.
  - Сынок, сними их, пока еще целы, - с хитрой улыбкой обратился он к Лалу, которого дожидался в то утро с нетерпением. И Лал бросился выполнять его просьбу: к счастью, ветер не успел повредить запись.
  В тот же день Лал решил поговорить с его лечащим врачом.
  - Теперь его не остановить. Отсутствие возможности пользоваться архивом и компьютером от работы его не удержит - будет делать без всяких средств, в голове. Это не даст ничего, кроме перенапряжения мозга.
  - К сожалению, мне это хорошо известно. Выписать из клиники придется, только не сорвется ли он без постоянного наблюдения?
  - Я буду с ним каждый день, когда только можно - буду следить, чтобы он снова не сорвался.
  - Хорошо. Я сам буду наблюдать его раз в три дня. Но ты, если заметишь что-то, сообщи сразу же. Договорились?
  Дану он очень подробно при выписке объяснял режим работы, смены занятий, отдыха и приема лекарств.
  - Строго рассчитывай силы. Как на длинной дистанции. Начнешь преждевременно форсировать - снова сорвешься.
  И все-таки врач напоследок спросил Лала, когда Дан вышел из кабинета:
  - Ты не сумеешь уговорить его как-то отложить работу? Хотя бы на полгода?
  - Ты плохо знаешь Дана. Но все твои указания мы выполним.
  
  
  5
  
  Дану потребовалось всего около года, чтобы все закончить и оформить.
  Удивительно быстро.
  - Если не считать предыдущие сто тридцать лет, - задумчиво сказал он Лалу, завершив работу.
  Лал все это время был рядом. Дело дошло до того, что он стал появляться у него в блоке. Сначала изредка, когда погода была настолько скверной, что они не могли, как всегда, идти гулять вдвоем. Потом все чаще. Дан работал, а Лал устраивался на террасе и тоже работал, писал.
  ...Первый доклад о гипотезе гиперструктур Дан сделал в самом узком кругу - группе, работавшей над созданием периодической системы элементарных частиц. Это были люди наиболее подготовленные, и этого требовало его положение их учителя. И, затем, на следующий день - официальный доклад Академии.
  Как и ожидал Лал, присутствовавший на обоих из них, гипотеза Дана оказалась слишком неожиданной для современных физиков. У большинства она вызвала резкое неприятие. Но другие, пораженные смелостью выводов Дана не меньше остальных, бурно выражали свое согласие с ними; указывали множество дополнительных явлений, которые, наконец-то, могут быть непротиворечиво объяснены.
  Главное, что поражало: используя парадоксальные свойства гиперпространства, создавалась возможность невероятно быстрого преодоления сверхдальних расстояний. Возможность небывалая, невероятная, огромная: прорыв людей, не киборгов , в Дальний космос.
  До сих пор корабли с людьми, бороздившие Малый космос, не забирались дальше Минервы - двенадцатой планеты Солнечной системы. В Галактику уходили лишь разведчики-киборги , управляемые мозгом человека, заключенным в специальной камере, где ему обеспечивалась подача жидкости, насыщенной кислородом и питательными веществами, и вывод шлаков. Тысячами связей мозг был соединен с датчиками, компьютером и органами управления корабля. Передвигаясь на огромных скоростях в Большом космосе, разведчики возвращались - не все - через десятки и сотни лет после отлета и приносили бесценную информацию о глубинах Галактики, звездах, планетах. Главной целью их поиска были планеты, пригодные для заселения, и обнаружение внеземных братьев по разуму. Но пока не один разведчик не принес радостной вести.
  И из-за этой возможности, несмотря на то, что сторонников теории Дана было ничтожное меньшинство, он получил возможность сделать всемирный доклад.
  Никто не остался в стороне. Гипотезу обсуждали везде и все; спорили бесконечно, яростно. Ее трудно было принять - ее невозможно было опровергнуть. Она могла означать невиданный научный взлет, выход на новый уровень человеческого могущества, расширение границ господства над природой. Или новое разочарование в своих силах - еще более горькое. И все бурлило.
  
  Не один год понадобился, чтобы добиться общего ее признания. Противники ее были вынуждены отступить: достаточно значительным было число объясняемых ею фактов, - был и случай практического использования. За это время Дан, вначале один, а затем во главе мощного конструкторского бюро подготовил принципиальное решение конструкции гиперэкспресса-звездолета.
  Когда вопрос о создании его был поставлен на всемирное голосование, никто не выступил против - даже многочисленные еще противники самой теории. Никого не остановила необходимость не один год обходиться более скромной пищей и одеждой, отказаться от многих развлечений, затормозить собственные работы. Чтобы создать чудо своей эпохи - звездолет-экспресс.
  Длина его ажурной конструкции, образующей ортогональную систему поверхностей второго порядка - эллипсоидов и гиперболоидов, должна была быть около ста километров, диаметр - тридцать. Ее должны были смонтировать за пределами Солнечной системы, далеко за орбитой последней планеты - Минервы. Руководство строительством поручили ученику Дана - Аргу.
  Как и разведчики, уходившие в Дальний космос, экспресс в первом полете еще должен быть кораблем-киборгом, управляемым мозгом крупнейшего астронома Тупака, двести лет тому назад пересаженный в корабль-разведчик. Он летал в Галактике, доставляя на Землю сведения о ближайших к Солнцу звездах. Тупак отличался неправдоподобной смелостью, дерзостью и изобретательностью.
  Узнав в свой последний прилет о возможностях, открываемых теорией гиперструктур, он почти потребовал, чтобы первый экспресс-звездолет дали вести ему. На предупреждение о достаточно большом вероятном отклонении конечной точки гиперпереноса от расчетной, радировал:
  - Ну, так двум смертям не бывать, а одной - не миновать. - Эта перспектива его не останавливала. Он верил - ему до сих пор везло.
  В случае удачи он пошлет сигнал, который через пятнадцать лет дойдет до приемных станций в Солнечной системе, а сам потом облетит еще несколько звезд и исследует их, а в случае обнаружения и планеты с помощью автоматов-разведчиков, после чего вернется.
  Вращаясь на своем корабле вокруг Солнца, он вел переговоры с Академией, Даном и Аргом.
  
  Годы после отлета гиперэкспресса Дан посвятил исключительно преподавательской работе. Он создал и читал курсы теории гиперструктур для университетов и институтов и введение в теорию для лицеев и колледжей.
  Постепенно замолкли все, кто был вначале не согласен с его теорией. Появление ее как мощный импульс вызвало следом большое количество крупных открытий. Казалось, уже кончилась эпоха научной депрессии, и человечество радостно двинулось по пути научного прогресса. И в успехе полета Тупака никто не сомневался. Кроме самого Дана.
  Он был самым популярным человеком на Земле. Всемирным голосованием его избрали академиком: этим даровали ему вторую жизнь - его голова незадолго перед смертью будет пересажена на тело донора. Но Дан мало думал об этом. Нетерпеливо, хотя внешне это никто не мог заметить, он ожидал сигнала Тупака.
  ...И сигнал пришел. Были прерваны абсолютно все передачи для экстренного сообщения Академии.
  Люди как будто обезумели: бурное ликование охватило всех. Никто не сидел дома, в своем блоке. Люди толпились на площадях и аллеях, кричали, пели, плясали.
  Хотели видеть Дана. Но он не появлялся. В ответ на нескончаемые радиовызовы лишь на несколько минут появился на экранах, поздравил людей, поблагодарил всех и сказал, что хочет побыть один. Его не смели беспокоить. Но глазок приемника горел, шла запись непрерывно поступающих радиограмм.
  Только когда после сигнала вызова на экранчике радиобраслета появился Лал, он сказал:
  - Приди ко мне: очень жду тебя.
  Лал застал его в садике, сидящим в кресле - с выражением какого-то полного бессилия и безразличия ко всему. Равнодушно поблагодарил за поздравление, за принесенные цветы.
  Лал откупорил бутылку со светлым вином.
  - Ее дал мне когда-то один винодел: в нем старое вино с удивительным букетом. Он велел хранить это вино до особого случая, который может быть только раз в жизни. Сегодня как раз такой. Выпьем за победу, отец! - Губы Лала дрожали, в глазах стояли слезы.
  Они чокнулись. Дан сделал несколько глотков. Он слишком устал: начал моментально пьянеть. Жадно допил свой бокал. И вдруг начал рыдать.
  Лал не успокаивал его: пусть, слезы помогут ему расслабиться. Постепенно Дан успокоился и стал засыпать, еще изредка всхлипывая.
  Робот постелил постель. Дан уже спал. Лал сам поднял его, чтобы перенести в нее, и с удивлением и испугом почувствовал, какой он стал легкий. Осторожно уложил его.
  Как же он постарел, ссохся. Как выжатый лимон. Герой - измученный !
  ...Лал включил полное затемнение и ушел, оставив спящего тяжелым, мертвым сном Дана.
  
  Он шел по аллеям, ярко освещенным и заполненным людьми. Надвигалась ночь, но никто не думал о сне. Люди шли, обнявшись, ликующие, пьяные от счастья. И Лал чувствовал, что сегодня он один как никогда. Для них это - победа, конец эпохи кризиса. Для него - лишь конец первого этапа окончания его.
  Пожалуй, самого важного. Поэтому на все эти годы борьбы за утверждение теории Дана пропаганда ее стал основным делом и смыслом его, Лала, жизни. Он поверил в значимость этой теории с самого начала: она должна была покончить с эпохой упадка. До того никто бы не стал его слушать. Даже Дан.
  Дан! Сколько раз казалось, что глядя ему в глаза, Дан угадывает, что он все время что-то таит в себе, не досказывает. Но мысли Дана были сосредоточены лишь на одном. Он отдавал себя этому целиком - предельно напряженный сгусток мысли, энергии, воли. И не было уже места рядом ни для чего другого. Иначе было невозможно: Лал это слишком отчетливо понимал. И не смел мешать. Он терпеливо ждал.
  Но и после отлета корабля Дан продолжал думать только о том же. Он уже не нуждался в помощи Лала, они стали видеться несколько реже. Лал с головой окунулся в литературную работу, создал несколько книгофильмов. Журналистской работой продолжал заниматься только для того, чтобы иметь доступ к сведениям о неполноценных.
  Несправедливость существующего социального порядка для него давно была очевидна. Примеры истории призывали к ее уничтожению. Но конкретного пути к этому он не видел.
  Осторожные попытки высказаться по-прежнему оставались безрезультатными. Сегодня рухнула и надежда сказать все Дану: у Дана совершенно нет сил - он без остатка потратил себя, свернув гору. Никто не в праве взваливать на него сейчас новые проблемы. Тем более он, самый близкий его друг. Дана надо щадить: к сожалению, ясно - начинается его угасание. Жить ему остается немного, если... Если не удастся операция возрождения. Но больше шансов, что удастся. И тогда - тогда другое дело. Но пока... Пока Лал не скажет ему ничего.
  Лал продолжал идти по аллеям, отвечая на многочисленные приветствия и поздравления, и никто не знал и не догадывался, какие мысли мучают его. Машинально дошел до кафе, куда чаще всего заходил последнее время. Сегодня здесь шумно, несмотря на страшно позднее время. Перед многими стояли бокалы с вином, как на пиру.
  Еще у двери он услышал слова, заставившие его сразу повернуть голову:
  - Неужели и теперь все останется, как было? Должна же когда-нибудь исчезнуть она, отбраковка - проклятье наше! Кому она теперь нужна будет - не понимаю! - говорила молодая женщина.
   За ее столом сидело человек десять. Лал назвал себя и попросил разрешения присоединиться к ним. Они охотно сдвинулись, давая ему место.
  Женщину звали Евой. Лал и она быстро нашли общий язык и, почувствовав, что их разговор мало интересен для остальных, вскоре покинули кафе. Долго шли, пока не оказались за пределами города.
  Лал считал, что ему, наконец-то, повезло. Они проговорили весь остаток ночи: обоих мучили близкие вопросы.
  Еву, педагога, волновала в первую очередь отбраковка. Многое из того, что она говорила, он слышал раньше, не один раз.
  ...Как больно собственными руками изымать из человеческого общества ребенка, с которым возился - и к которому привык! Как бы он не был малоспособен. Отбраковка - проклятье, отравляющее жизнь всех педагогов и врачей, растящих детей ранних возрастов.
  Все они, и она в том числе, понимают значение и необходимость ее при максимальном напряжении сил для выхода из кризиса. Но, похоже, кризису пришел конец. Так нужна ли и дальше эта отбраковка? Конечно, использование неполноценных немало дает человечеству, и вряд ли от него смогут отказаться. Но нельзя ли найти что-нибудь иное? Попробовали бы сами участвовать в этой кошмарной отбраковке!
  Ведь дети, к которым привык, дороги тебе все: и способные, которыми гордишься, и малоспособные, которых тебе жаль. Дети самое лучшее, самое прекрасное на свете, особенно маленькие. Женщины былых эпох, которые сами рожали детей и кормили их собственной грудью, наверняка были счастливей современных. Она бы хотела очутиться на их месте...
  У Лала появилось предчувствие, что она подводит его к какой-то разгадке.
  - А если бы твой ребенок был бы лишен способностей? - задал он ей вопрос.
  - Возилась бы с ним, пока жива. Даже с взрослым. Он, все равно, был бы мне дороже всех.
  - А если бы его попытались отбраковать?
  - Ну! Не дала бы!
  - Не дала бы?
  - Никогда! Любой ценой.
  - Ну... А если бы - все женщины сами рожали и нянчили своих детей?
  - Тогда уже со всеми детьми никто ничего не смог бы сделать. Не позавидовала бы я тому, кто бы попытался!
  - А мужчины как?
  - Тоже: если бы знали, что это их ребенок, помогали бы растить и привыкли к нему - и тоже ничего не дали бы с ним сделать.
  Она была права!!! Ведь Лал знал историю появления неполноценных: они стали социальной группой после перехода на рождение детей исключительно специальными роженицами, которые тоже вошли в состав неполноценных. Именно так замкнулся порочный круг.
  Вся его беда была в том, что он до сих пор не видел существенной связи этих явлений. Только сейчас понял, наконец, в чем основное условие существования социальной группы неполноценных, одна из главных причин. И стало ясным, что надо делать.
  ...Но Еву, оказывается, волновала лишь отбраковка. Горячее желание избавиться от нее, причем как можно скорей, и мечта самой стать матерью, влияние подспудно заложенного в ней инстинкта, существовали для нее совершенно отдельно, вне всякой связи. В возможность возврата все женщин к материнству она не верила. Главное: добиваться безотлагательной ликвидации отбраковки. Любой ценой.
  Даже за счет увеличения потомства неполноценных. Ведь они неполноценные с самого рождения - с ними все ясно, и ничего не надо решать. Она была, все-таки, удивительно человек своего времени, которому существование неполноценных в принципе казалось совершенно нормальным.
  Но при этом в отличие от Лала она не была столь одинока. Ева знала многих, которые думали так же, как она. Число их было достаточно значительным. Они могли бы добиться проведения хотя бы частичных мер по ограничению отбраковки.
  Это могло бы быть первым реальным шагом. И если они начнут действовать, он обязательно присоединится.
  Он протянул ей руку. Они понимали друг друга: пальцы не переплелись - руки соединились в крепком пожатии.
  
  6
  
  Конец приближался. Дан отчетливо понимал это: силы уже стали совсем не те. Все-таки потихоньку еще занимался оттачиванием учебных курсов теории гиперструктур, руководил учениками. Но теперь гораздо больше стал интересоваться вещами, не связанными с работой. Путешествовал. С удовольствием сидел вечерами в клубах и кафе. Беззаботно веселился на пирах, любуясь танцующими и присоединяясь к поющим. Читал, размышлял о смысле жизни.
  Частенько сидел в своем садике, любуясь ночным небом и звездами, и мечтал. Жизнь почти прошла, целиком отданная решению поставленной себе задачи. Он не жалел не о чем, тайком даже от самого себя гордясь своими результатами. Если он умрет, его не забудут: он добился того, что являлось затаенной мечтой каждого - места в Мемориале Гения Человечества.
  ...Расположенный на склоне самой высокой на Земле горы, Джомолунгмы, гигантский комплекс его начинался у самого подножия и шел кверху. На террасах-ступенях исторических эпох стояли скульптуры, висели портреты и были начертаны имена и заслуги тех, кого помнило человечество, кто мыслью своей и деятельностью продвинул его вперед по пути познания и прогресса. Каждая ступень была заключена в строение, отражавшее основные архитектурные стили той эпохи; размер скульптуры или портрета и надписи соответствовало значительности заслуг. Ступени по мере возвышения становились все больше и тесней заставлены. У входа в Мемориал стояла статуя первобытного человека с каменным топором.
  В пустом зале на последней ступени проходили торжественные вручения докторских дипломов, отпечатанных на настоящей бумаге. Молодые ученые поднимались туда пешком, проходя через все залы.
  ...И все же грустно думать о том, что впереди ничего, кроме Мемориала. Да и незачем: мало операций возрождения кончается неудачей. И более вероятно, что и он воскреснет с молодым телом и свежими силами для новой жизни.
  Чем займется он в этой новой жизни? Конечно, создать еще одну теорию, подобную теории гиперструктур, он не сможет: до конца прикован к рожденным им самим в муках представлениям. Для возможности создания другой такой теории надо менять не тело, а мозг. Значит, только продолжать занятия частными вопросами своей теории и преподаванием? Стоит ли для этого жить второй раз?
  Что он хотел в настоящей жизни и от чего отказался ради своей основной работы?
  Многие педагоги в детстве считали, что он станет музыкантом. Он и сейчас необычайно любил музыку и играл на оркестрионе, по оценке всех, кому довелось слышать его игру, замечательно, - но понимал, что главным в жизни она для него стать не смогла бы.
  Еще он очень любил в детстве читать о путешественниках и первооткрывателях. Может быть, самому отправиться в Дальний космос на гиперэкспрессе - разыскивать внеземные цивилизации?
  ...Лал в этот момент возник на экранчике радиобраслета, и Дан полусерьезно рассказал ему об этой мысли.
  - Меня возьмешь с собой, отец?
  - Ну конечно! Как я там буду без тебя? Мне и здесь тебя теперь частенько не хватает. Как идет книгофильм?
  - Посмотришь последние куски?
  - Конечно: включи мне их перезапись. Предыдущий кусок, по-моему, очень удался.
  - Это немалая заслуга Лейли.
  - Передай ей, что мне трудно сдержать слезы в иные моменты, когда она играет.
  - Она будет тронута. Твое имя она всегда произносит с благоговением.
  - Как жаль!
  - Почему?
  - Я стар - а она такая красивая и талантливая.
  - Можно ей это сказать?
  - Если хочешь.
  
  Когда силы Дана стали стремительно убывать, его перевезли в Институт возрождения под постоянный надзор медиков.
  Шла подготовка к операции. Были намечены и дополнительно обследованы на оптимальную биосовместимость несколько неполноценных - доноров тела. Из них выбрали основного донора и запасного дублера и начали готовить к операции.
  ...Дан уже подходил к тому пределу состояния, когда операцию больше откладывать нельзя. Еще раз было получено его согласие, и окончательно назначена дата.
  Устроили вечер его прощания с теми, кого он хотел увидеть последний раз перед долгой, а может быть, и вечной, разлукой: его ближайшими учениками, коллегами - и, конечно, Лалом. Лучшие исполнители играли его любимые произведения, пели, танцевали, читали стихи.
  А пришедшая с Лалом Лейли, талантливейшая актриса и самая красивая женщина Земли, тихо сказала ему:
  - Возвращайся возрожденным. Тебя будет ждать моя страсть.
  Он улыбнулся: ей, своим мыслям. Никогда в жизни страсть не охватывала его сильней, чем жажда открытий. Что ж, прекрасно, если будущее сулит и это: страсть такой прекрасной женщины - с божественно красивым лицом и телом, бездонными темными глазами и нежным ртом.
  ..Лал был с ним до последнего мгновения, и его лицо над колпаком, под который Дана уложили, чтобы усыпить, было последним из того, что он видел перед тем, как уснуть.
  
  
  
  Часть II
  
ГИПЕРПЕРЕНОСЫ
  
  
  7
  
  Более сотни хирургов с помощью огромного числа аппаратов вели в специальной камере сложнейшую операцию. Голову Дана многими тысячами связей соединили с телом молодого донора.
  Потом был долгий послеоперационный период между небытием и бредом. И еще много времени прошло, прежде чем сознание стало ясным, и после, когда ему, наконец, позволили встать и начать двигаться. Новое тело, молодое и красивое, было непривычным для него: он с трудом управлял своими движениями. Тщательный уход, жесткий режим, процедуры, лекарства, упражнения - он ничего другого не знал и не видел, находясь в институтском санатории.
  Оттуда Дан вышел только через три года после операции, полностью владея своим новым телом, молодой и сильный, с разгладившимися под действием свежих гормонов морщинами и снова потемневшими волосами. Пока еще след шва на шее был укрыт защитным золотым воротником в форме древнего египетского ожерелья.
  Он вернулся домой в канун Нового года, никого не предупредив: хотел устроить всем сюрприз, неузнаваемым появившись на новогоднем карнавале. Единственный радиовызов он сделал Лалу, но тот не ответил: снова был в Малом космосе.
  ...В сообщении на экране не было ни слова, что Лал улетел туда не по собственной воле. Когда-то это называлось ссылкой, внешне было очередным заданием "Новостей". Для тех, кто этого добился, длительное отсутствие Лала на Земле казалось лучшим выходом из создавшейся ситуации.
  Педагоги, единомышленники Евы, зашевелились как раз к тому времени, когда Дана поместили в Институт возрождения. Это произошло не без воздействия на них серии статей Лала, так что нельзя было считать, что он лишь примкнул к ним после того, как они объединились и выступили за ограничение отбраковки.
  Развернулась полемика с теми, кто был против каких-либо изменений. Их было много: генетики, хирурги, биокибернетики, сексологи, социологи. У возглавлявших их, особенно крупнейшего генетика Йорга, хватало понимания того, что полемике нельзя позволить стать широкой, дабы не заострять всеобщее внимание на связанных с ней вопросах. Им удалось сделать все возможное: многие о полемике даже не знали.
  Лал выступил с новой серией статей. С самого начала его положение было крайне сложным: полных единомышленников у него не было даже среди тех, с кем он был заодно. В пылу полемики он начал говорить гораздо больше, чем требовалось для поддержки движения. И оказался совершенно один. Лишь стремление противников движения избежать широкой огласки спасло его: без всемирного суда применение бойкота было невозможно. И Йорг убедил Марка отослать его в Малый космос.
  Первый раунд был проигран. Надо было опять ждать. И делать пока хотя бы возможное. Что ж! Он понимал, что это лишь начало. И временно отступил. Не изменив убеждений, не теряя веры.
  Миллиарды километров отделяли его от Земли и от Дана.
  
  Новогодний карнавал - самый пышный из общеземных. В каждом городе для него специально строятся огромные павильоны для пиров; объединяются усилия художников, шутов и артистов. Кулинары стараются превзойти самих себя, используя самые редкие деликатесные продукты, производство которых ограничено из-за нежелания тратить слишком большое количество энергии. И каждый карнавал сверкал выдумкой и фантазией и не был похож на предыдущий.
  Дан оделся, как молодой - ярко. Тонкая белоснежная кружевная рубашка изо льна с огромным, закрывающим плечи воротником; золотая сетка-жилет с длинными кистями до бедер поверх нее; цвета чешуи красного меченосца рейтузы и туфли из черного бархата. На голове стягивающий темные блестящие волосы золотой обруч в виде поднявшей голову кобры с глазами из рубинов. Ювелирный чехол радиобраслета, кольца и серьги с халькопиритом. Он был красив, неузнаваемо.
  Сюрприз явно удался: в зале павильона на него абсолютно никто не обратил внимание. Он занял свободное место за длинным столом, стараясь держаться как можно более незаметно. Его ученики где-то близко; они ничего не подозревают. Он предвкушал, как неожиданно подойдет к ним - то-то будет!
  Огромная живая ель посреди павильона сверкала разноцветными огнями и множеством украшений. Пол, стены, сиденья и даже столы покрыты ворсистой тканью, сверкающей и белой, как снег. С потолка свисали огромные снежинки.
  Новый год.
  Уже близок момент его наступления. Наполнены и подняты бокалы, фиалы, кубки, рога. Музыка звучит тише, меркнет свет - воцаряется традиционная пятиминутная тишина, когда видны только звезды сквозь прозрачный купол, и каждый остается наедине с собой и своими мыслями.
  В темноте звучат удары колокола, и вместе с последним ударом загораются елка и яркий свет.
  - Привет тебе, наш дорогой учитель! С Новым годом тебя и новой жизнью! - слышит Дан. Весь зал стоит, громко приветствуя его, и прямо перед ним Арг и все остальные его ученики с фиалами в руках. Ну и хитрецы - пропал сюрприз! Но нет досады - он смеется вместе с ними.
  Арг вел его к почетному месту, которое ждало его; все старались чокнуться с ним, когда он проходил мимо, и хор исполнял песню, написанную специально ко дню его возвращения: " Мы так сильно ждали тебя!".
  Он уселся за стол со своими учениками - в это время хор сменил солирующий женский голос. Певица сидела на возвышении, подсвеченная среди наступившей полутьмы, аккомпанируя себе на оркестрионе-арфе. Голос ее - низкий, глубокий, и движения по струнам арфы - чудно грациозны. Она молода: ее главное украшение - чистая красота ее нагого тела под длинным свободным одеянием из тончайшей прозрачной ткани. Фигура высокая и стройная, с гибкой талией; высокая упругая грудь натягивает ткань. Тонкие рыжие волосы лежат вдоль спины и касаются пола. Огромные влажные глаза, трепещущие ноздри, немного большой подвижный нежный рот; немного велики также ступни в легких серебристых сандалиях и руки с длинными пальцами. Вся она: и фигура, будто сошедшая с древнего египетского барельефа, и лицо с лучистыми глазами, и улыбка, движения, звук ее голоса - все было полно невыразимого внутреннего изящества.
  Дан не отрываясь смотрел на нее, пока она пела. И когда начались танцы, он встал с другими мужчинами в большой круг против двигающегося навстречу внутри его круга женщин.
  Вот она оказалась как раз против него, и музыка в этот момент зазвучала медленней.
  - Как зовут тебя, сестра?
  - Эя.
  - Эя? Имя твое - легкое, как дыхание. - Она озарила его в ответ улыбкой. И после танца он пригласил ее за свой стол.
  Они сидели, оба молодые, среди его старых и пожилых учеников, и Эя немного робела в обществе таких знаменитых ученых. А он старался все время быть поближе к ней и неустанно танцевал в эту ночь: чувствовал себя очарованным, как никогда в своей первой жизни.
  Прекрасный возврат! Если бы еще Лал был здесь. Где он сейчас?
  - Лал на Минерве, - сказал Арг. - Станция космического дозора приняла сигналы какого-то разведчика, идущего обратно.
  - Не Тупака?
  - Не думаю. Мы его еще не ждем. Иначе все были бы там.
  ..Дан снова смотрит на Эю: хочет и не решается сказать ей о своей страсти. Он всегда был довольно робок с женщинами. Рука его останавливается на полпути, но ее - сама приближается. И сплетаются крепко их пальцы, они смотрят друг другу в глаза: сегодня они будут вместе.
  Постепенно те, кто постарше, начали расходиться, отправляясь домой, на покой. Дан и Эя ушли, когда прозвучал прощальный танец. В вестибюле их ждали двое самоходных саней. Они оделись и уселись в них; нажав сразу обе педали, выкатили из павильона.
  Ночь была тиха, ясная; легкий морозец и сверкающий свежий мягкий снег. Почти никого, только время от времени проносятся сани. Они катили, обгоняя друг друга, увертываясь, играя - им было весело. Потом он притянул ее сани к своим, обнял. Они долго не могли разомкнуть губы.
  Дан чувствует на щеках ее теплые пальцы, жадно вдыхает тонкий запах ее духов: его любимый горьковато-пряный запах бархатцев. Она улыбается, шепчет:
  - Ты - как юноша, впервые познавший страсть!
  ...Они в блоке Дана. Не включают освещение. В свете звезд и дальних огней Эя на садовой террасе под прозрачным куполом кажется ожившей статуей какого-то великого скульптора древности. Или нет: она пришелица из других галактик, миров, пространств.
  - Глаза твои, как звезды! Ты молодой листок тополя весной!
  Ложе ждет их, зовет к себе.
  
  Утром Дана разбудил сигнал экстренного вызова. Он включил прием - на экране появился Лал со сложенными в приветствии перед грудью руками:
  - Привет тебе, возрожденный! Спешу передать радостную весть: Тупак возвращается! Приняли его передачу: он открыл планету, почти подобную Земле. Но она безжизненна: ее атмосфера состоит из углекислого газа. Сообщаю тебе это первому. Через час полное сообщение пойдет в редакцию "Новостей" для экстренного сообщения. - Экран погас: Лал спешил.
  Дан обернулся, услышав за спиной учащенное дыхание Эи. Глаза ее были широко открыты, ноздри возбужденно дрожали.
  - Дан! О! Как замечательно! Планета! Подобная Земле! То, что не удалось найти в Солнечной системе. Ура!!!
  - Какая ты возбужденная: если тебя бросить в снег, он зашипит!
  - Я не против. Побежали?
  В гимнастических трико и легких непромокаемых туфлях они бегут по расчищенной дорожке. Но нормальный размеренный бег не получается: оба слишком возбуждены; Эя все время на бегу пытается обсуждать ценное известие и, еще сильней возбуждаясь, начинает бежать быстрее.
  - Стой! Беги ровно! Потом поговорим.
  - Да пойми: то же было вначале на Земле - я же знаю все подробности о том периоде.
  - Ты? Откуда?
  - Как откуда? Я же занимаюсь экологической историей Земли.
  - Неужели ты - эколог?
  - Что ты смеешься? Эколог - и кончаю уже аспирантуру. Моя тема как раз по атмосферным изменениям на Земле.
  - Да ну?
  - А: дразнишься! Вот тебе! - От ловкой подножки Дан летит в снег. Эя наваливается на него; они смеются, барахтаются в снегу, успевая целоваться.
  Потом вскакивают, и все время ускоряют бег. Вбежав в вестибюль бассейна, быстро переодеваются и, не остыв, распаренные, бросаются в воду. Чтобы и там Эя не приставала к нему с разговором о новой планете, Дан без конца ныряет: он не может сейчас говорить об этом даже с ней.
  Она все же воспользовалась моментом - когда они уселись на скамье со стаканами. Глотая томатный сок крупными глотками, она начала излагать не более и не менее как свой план освоения открытой Тупаком планеты.
  ...Земля тоже раньше не имела в атмосфере свободного кислорода: как и на этой планете в ней был в больших количествах углекислый газ. Гигантскую работу по насыщению атмосферы кислородом совершили за огромный срок растения. Они с помощью хлорофилла разлагали воду, выделяя свободный кислород, и связывали освободившийся водород с углекислым газом, поглощаемый ими при питании.
  Растения и сейчас являются единственными регенераторами кислорода на Земле. И для создания нормальных условий на Земле-2, как сходу обозвала она новую планету, ее поверхность должна покрыться растительностью. Конечно, необходимо искусственно создать в атмосфере минимально необходимое для их ночного дыхания количество свободного кислорода.
  Но можно начать озеленение, не дожидаясь этого. Как? Создавая специальные сооружения, укрытые прозрачной пленкой, пропускающей лишь необходимое для фотосинтеза количество лучей. В этих сооружениях можно обеспечить необходимые для растений условия. Днем, при свете, через специальный клапан может поступать нужное количество углекислого газа, впуск которого автоматически прекратится с наступлением темноты. Таким образом, будет обеспечена защита растений от избытка жесткой компоненты лучей и создастся необходимая концентрация кислорода для ночного дыхания.
  Количество и размеры закрытых зон можно постепенно увеличивать. Растения намного раньше начнут заселять планету: это ускорит процесс насыщения атмосферы кислородом и, тем самым, колонизацию планеты людьми.
  Дан уже слушал ее внимательно. "Быстро сообразила. Действительно, толково!" Над этим стоило потом подумать.
  В бассейне начало появляться все больше народу. Включился приемник с настенным экраном: передавалась утренняя музыка с цветовым сопровождением.
  Музыка внезапно оборвалась сигналом экстренного сообщения. Стараясь двигаться как можно незаметней, Дан ушел на вышку для прыжков.
  Все онемели, услышав сообщение. И потом раздался общий торжествующий крик:
  - Новая планета! Двойник Земли! Ура!!! Еще одна победа! Дан здесь. Ура Дану!
  Он стоял так, что был незаметен, но все знали, что он здесь. Кто-то радировал друзьям; здание бассейна до отказа наполнялось возбужденными, кричащими, смеющимися людьми.
  - Новая планета! Мы заселим ее: нас станет больше, ускорится прогресс! Дан! Где он?
  Его все-таки заметили. Люди полезли к нему, а он, дождавшись, когда кто-то успел забраться к нему на площадку, прыгнул вниз, в воду. Но едва вынырнул, был окружен со всех сторон.
  - Дан! В день первой победы тебя не было с нами. Будь с нами сегодня!
  Они толпой, с громким пением и смехом, шли от бассейна к карнавальному павильону. Там, в павильоне, Дана попросили сказать речь для прямой всемирной трансляции.
  Он не считал себя мастером произносить их, но сегодня сам испытывал желание сказать о том, что наполняло его. Он был на всех экранах; все люди, затаив дыхание, слушали то, что он говорил:
  - Много времени прошло с тех пор, как люди убедились в тщетности надежды найти в Солнечной системе планету, пригодную для заселения. Теперь такая планета найдена. Она далеко, но мы можем одолеть расстояние.
  Если наша надежда сбудется, если удастся заселить новую планету, нас станет больше, и пропорционально нашему числу возрастет показатель экспоненты скорости прогресса, так как те, кто поселится там, и те, кто останется на Земле, смогут обмениваться информацией. Ради этого стоит потрудиться и еще раз ограничить удобства. Для достижения новой великой цели не страшны никакие жертвы.
  Что ждет нас? Может быть, не только еще одна заселенная планета, а и осуществление заветной мечты: встреча с братьями по разуму. И может быть, идя к цели, мы откроем нечто хорошее в себе самих - новое, еще неизвестное. Или вспомним что-то, что растеряли раньше на пути нашего развития.
  Цель поставлена, надежда сияет нам. Как и каждый, я мечтаю побывать на новой планете.
  ...Этот торжественный день сильно утомил Дана, отвыкшего от многолюдья. Но он не ушел до самого конца.
  
  Следующий день Дан начал с обращения за разрешением посылки космической радиограммы Лалу. Она пошла с изображением: Дан понимал, что после трехлетней разлуки Лал хочет увидеть его.
  - Привет тебе и поздравление с Новым годом, дорогой мой - теперь уже брат! Жажду увидеть тебя рядом и обнять. Если твоя работа выполнена, возвращайся скорей. С нетерпением буду ждать тебя.
  Потом он сказал Эе:
  - Я, кажется, немного устал от шума. Мне хочется побыть с тобой одной, хорошая моя.
  Ей хотелось того же. И они отправились на несколько дней в тайгу - ходить на лыжах. Специальный робот с палаткой, батареями и сублимированными продуктами двигался впереди них, прокладывая лыжню; он быстро устанавливал и согревал палатку, одновременно растапливая снег для чая и готовя горячую пищу.
  Забравшись в палатку, они отдыхали и разговаривали; больше всего - о новой планете. Еще Дан рассказывал о своем самом близком друге, Лале. Эя жадно слушала: Лал был одним из любимых ее писателей. Один раз ей даже удалось с ним разговаривать во время интервью ее руководителя, профессора Тане: Лал произвел на нее необычайно сильное впечатление.
  Эти дни очень сблизили их. Эта совсем молодая девушка внушала Дану все усиливающееся восхищение. Она, как и он в свои двадцать лет, уже заканчивала аспирантуру; Дан обнаружил в ней очень значительный запас и глубину знаний, цепкость ума, удивительную стройность мышления. Он угадывал в ней какую-то, пока еще скрытую, силу, ждущую своего часа, чтобы проявиться во всей полноте.
  А ее трогала в нем его нерастраченная нежность; удивляло, каким скромным, даже застенчивым был этот самый великий гений нынешней эпохи. Хотя, может быть, он такой только с ней? Возможно, да, - эта мысль льстила ей.
  Немало километров прошли они по заснеженной тайге. А последний день новогодних каникул провели на морском берегу в Австралии, греясь на горячем песке и купаясь в теплом заливе.
  
  Лал прилетел вскоре.
  Получив радиограмму Дана, он в ближайший сеанс связи переслал ее на Землю в редакцию "Новостей" вместе со своей просьбой об отзыве из Космоса. Он знал: ему не смогут отказать - слишком огромен авторитет Дана. С отзывом пришла просьба Марка связаться с ним на подлете к Земле.
  И Лал улетел. Сразу. На малом космическом катере. Совершенно один.
  На подлете, выполняя просьбу своего шефа, он послал ему вызов. Сложные отношения связывали его с этим человеком. Марк, конечно, все еще остается на прежних позициях, хотя его аргументы уже в значительной степени потеряли силу. Он слишком восхищается талантом Лала - и потому искренне боится за него: кто, как не он, понимает всю меру грозящей опасности.
  - Будь благоразумен и осторожен. Мне уже начинает казаться, что ты во многом прав, - но твое время еще не настало! Поэтому еще раз прошу: будь осторожен.
  Лал был тронут. Успокоил шефа, пообещав воздержаться от открытых высказываний. Он, и самом деле, намеревался сейчас вести себя тихо: сам знал, что должно пройти время, пока его начнут понимать; решил приблизить этот момент иным путем. Весь долгий путь, не замечая одиночества, он обдумывал план своих действий.
  Посадив катер, он связался с Даном, прошел обычную медицинскую проверку и улетел на ракетоплане в Звездоград. Как всегда, особенно томительными были последние минуты. Наконец, кабина остановилась где-то на сотом ярусе, и Лал очутился в крепких объятиях Дана.
  ...Они жадно рассматривали друг друга - дивно помолодевший Дан и Лал, казавшийся теперь старше его. Лал не сразу и заметил, что кроме них в блоке была еще какая-то женщина. Он удивленно вскинул голову, но тут же улыбнулся ей:
  - Добрый день, Эя!
  - Замечательный день, сеньор! - она была явно польщена, что он ее помнит.
  Они уселись на террасе - расспросам не было конца. Эя вначале порывалась уйти: ей казалось, что она им мешает. Они настояли, чтобы она осталась.
  Разговор быстро свернул к новой планете. Эя жадно расспрашивала Лала, что нового он может сообщить. Нет, ничего - сверх уже переданного на Землю, он не знал. Все то же: невероятное сходство с Землей. Диаметр, масса, гравитация - незначительно отличаются от земных. Температура на поверхности почти везде - как у земного экватора. В передаче Тупака есть неясные места.
  - Их дали компьютеру на расшифровку, - сказал Дан. - Пока безрезультатно.
  Тем не менее, никто не хочет ждать, пока компьютер справится. Также не хотят ждать, пока прилетит Тупак и передаст весь собранный им материал. Вопросы полета на новую планету, ее освоения и заселения уже вовсю прорабатываются - для доклада Центрального совета координации человечеству: чтобы утвердить постановку их в программы научной подготовки, конструирования и промышленного осуществления. В результатах будущего голосования никто не сомневался.
  Принять участие в первой экспедиции на Землю-2, как с легкой руки Эи называли они новую планету, желают чуть ли не все - каждый из них тоже.
  Дан для себя видел в этом осуществление давней юношеской мечты о путешествиях. Кроме того, он считал, что получит в Дальнем космосе бесценный материал для дальнейшей научной работы: теперь он менее скептически относился к своим творческим возможностям. Участвовать в осуществлении экологической революции Земли-2, да еще видеть это собственными глазами было пределом мечтаний для Эи, эколога.
  И Лал хотел сам увидеть это. Как историк и журналист. Будет ли практическая польза экспедиции от его участия? Несомненно! Интересуясь по роду своих занятий буквально всем, он набит до отказа самыми различными знаниями, подобен живой энциклопедии - и с его исключительной памятью великолепно дополнит совершенных, но узких специалистов. Кроме того, у него более двух лет налетанного в Малом космосе времени, включая полугодовое пребывание на станции космического дозора, и звание космонавта 1 класса, которое ему будет автоматически присвоено за совершенный в одиночку перелет с Минервы.
  Замечательно было бы - войти в состав экспедиции всем троим. Все, конечно, решат результаты специального машинного отбора, заключения отборочной комиссии и всемирное голосование. Тем не менее, если им выступать единой группой, их шансы на это будут выше: даже только втроем они представляют неплохой состав - физик, биолог и широкий универсал. В плюс им может пойти длительная тесная дружба Дана и Лала. В отношении совместимости Дана и Эи тоже, кажется, все ясно; Эи и Лала - похоже, тоже.
  Лал не договаривал до конца - у него была еще цель, и складывающаяся ситуация как нельзя более вписывалась в намеченный им план действий. Пока его ближайшие планы: создание нового книгофильма. С участием Лейли.
  - Ты видел ее? - спросил он Дана, уже встав, чтобы уехать.
  Нет, Дан ее не видел. Правда в день прихода сообщения об открытии Земли-2, вскоре после произнесения своей речи ему показалось, что он видит ее у входа в зал. Но что-то сказала Эя, он тут же обернулся к ней. Когда он снова вспомнил о Лейли и стал взглядом искать ее, то не обнаружил нигде. Должно быть, действительно, показалось. И он сразу тогда об этом забыл.
  
  
  8
  
  Ждали прилета Тупака. Параллельно развертывалась подготовка экспедиции - Центральный совет координации занимался ей как работой N1, загрузив до предела научные и конструкторские центры. Проводились непрерывно дискуссии и конкурсы решений. Суперкомпьютер Архива кадров вел перебор и анализ кандидатов.
  Дана пытались уговорить снять свою кандидатуру, не подвергать свою вторую жизнь опасности - безрезультатно, разумеется. Эя, немного задержав защиту кандидатской диссертации, включила в нее обоснование варианта оксигенизации атмосферы Земли-2 при одновременном озеленении планеты. Эта идея была признана наиболее удачной - её вариант был утвержден как основной, весьма повысив шансы Эи. Шансы Лала тоже были достаточно ощутимы: его доводы сочли весьма вескими.
  Наконец, Тупак прилетел. Гигант-звездолет вышел на гелиоцентрическую орбиту за пределами Солнечной системы. Космический крейсер с Даном, Лалом и другими членами встречающей комиссии близко подошел к гиперэкспрессу и лег на параллельный курс. После взаимных приветствий Тупак произвел передачу собранной информации об обследованных участках Дальнего космоса, одновременно прямо отвечая на вопросы. Прежде всего, попросили разъяснить непонятные места его сообщения, так как с ними так и не справился компьютер.
  Тупак объяснил их нарушениями в себе, в мозге. По непонятной ранее причине в нем произошли необратимые изменения, вызывавшие боль, особенно - в последнее время. Причина их ему теперь совершенно ясна: она связана с совершенно непредвидимым следствием свойств гиперструктур на определенных уровнях; он указал возможный путь ее преодоления.
  Жить ему осталось недолго. Но он доволен и абсолютно ни о чем не жалеет. Он благодарит Дана, подарившего ему возможность так быстро перемещаться по Галактике. Вместо того чтобы многие десятки лет лететь в межзвездном пространстве, он мог за ничтожно малое время оказываться вблизи намеченной звезды, покрывая с помощью обычных аннигиляционных двигателей оставшееся расстояние. Оттуда он посылал к звезде и изредка обнаруживаемым планетам ракеты-разведчики, приносившие снимки и подробные данные. В некоторых случаях разведчик садился на поверхность планеты, производил сейсмозондирование и бурения и доставлял пробы пород и, иногда, атмосферы. У последней звезды, обследованной им, разведчик принес сведения о планете, подобной Земле. А он уже начал чувствовать появившуюся небольшую, но постоянную боль, и приборы диагностического анализатора зафиксировали изменения в мозге. Тогда он решил возвращаться.
  В целом, ему еще повезло: отклонение от намеченной конечной точки гиперпереноса на этот раз было небольшим - в начале полета ему долго пришлось добираться на аннигиляционной тяге до первой цели и с большим опозданием послать сигнал к Солнечной системе. А сейчас шло гладко, если не считать, что боль все усиливалась. Он спешил: чтобы передать весть об открытии двойника Земли и ценнейшую информацию об обследованном им космическом регионе, чтобы сохранить это чудо - гиперэкспресс, чтобы умереть на Земле и перед смертью пообщаться с людьми.
  ...Постарались использовать все возможное для сокращения карантина, после чего блок с заключенным в нем мозгом Тупака доставили на Землю. Но спасти его было уже, действительно, невозможно.
  Тогда огромный блок, вместилище мозга Тупака, установили на подвижную платформу, чтобы он последний раз мог увидеть своими телеглазами города и поля, деревья, траву, голубое небо и людей, которые разговаривали с ним, ласково прикасаясь ладонями к стенкам блока.
  Он был великим астрономом - Тупак, ставший киборгом, чтобы уйти к звездам: смерть его была отмечена глубоким трауром. Большая статуя Тупака была установлена в Мемориале Гения Человечества, а созвездие, в которое он совершил свой последний полет, назвали его именем взамен старого, мифологического.
  
  Работа кипела. Программа подготовки полета была рассчитана на десять лет. За этот срок необходимо было отработать подробнейшим образом основную и запасные программы экологической революции. Подготовить все для ее осуществления: проекты конструкций, начальное количество машин-роботов, программы их работы и изготовления на Земле-2. Разработать надежные способы консервирования семян и продовольствия; заготовить достаточное количество батарей, "топлива", необходимых материалов на первое время. И многое другое. Люди вновь ограничили себя во многом: их поддерживало общее чувство подъема от сознания участия в невиданно великом деле.
  Были намечены группы кандидатов, одну из которых сформировали из Дана, Лала и Эи. При всемирном голосовании она получила больше всех голосов - благодаря колоссальной популярности Дана, как считали все. Лал, однако, знал, что немалую роль сыграло и желание его недругов надолго избавиться от него: оно заставило их всех проголосовать за группу Дана. "Недаром Йорг так превозносил нашу группу. Что ж: нет худа без добра. Если бы они знали, что я задумал! Тогда уж постарались бы не выпускать меня дальше Ближнего космоса. И глаз бы не спускали". Он понимал, что применил хитрость - вещь , саму по себе достаточно противную: ум дикаря. Но в данном случае это была военная хитрость: другого выхода не было.
  Кроме них создали несколько групп дублеров и резерв на случай пересмотра численности экспедиции. За десять лет все они должны были полностью пройти необходимую подготовку: теоретическое и практическое освоение многих разделов физики и химии, ботаники и агротехники, геологии, медицины, астрогации; овладеть целым рядом инженерных специальностей. К этому добавлялась напряженная физическая подготовка.
  Группу Дана поселили в специальном доме в горах. Ситуация пока не позволяла почти полностью изолировать их от общения с другими людьми. Это предстояло позже, во время длительного адаптационного пребывания на космической станции. Все же общение вне группы было сведено к минимуму. Но радиосвязь в рабочие часы продолжала быть открытой.
  Дан разрабатывал один из вариантов создания оксигенизатора сверхвысокой интенсивности за счет использования результатов своей самой первой работы. Эя трудилась над докторской диссертацией, целиком посвященной проведению озеленения Земли-2 по предложенному ею способу.
  А Лал занимался завершением своей последней книги - "Неполноценные: кто они - и мы?" Он собирался оставить копию ее Марку - на случай, если не вернется: чтобы его мысли не могли исчезнуть вместе с ним. И ее же должны будут прочесть Дан и Эя во время полета туда.
  Трудились много, упорно. Кроме собственной работы приходилось по мере необходимости принимать участие в непрерывно шедших совещаниях, дискуссиях, рассмотрении идей и проектов.
  Каждая группа проходила тщательную проверку на взаимную совместимость ее членов. Полная совместимость группы Дана не вызывала и малейших сомнений. Взаимное уважение и деликатность всех троих полностью исключали какое-либо недовольство или раздражение. Они нисколько не были в тягость друг другу - даже предпочитали работать вместе, в одной комнате.
  Не существовало и еще одной важной проблемы: Эя была физически близка с обоими, причем право выбора принадлежало исключительно ей. Давних друзей, Дана и Лала, это связывало еще крепче.
  Уединение в горах лишало лишь такого удовольствия, как еженедельный пир в ресторане - но были разговоры перед сном, игра Дана на оркестрионе, пение Эи, рассказы Лала. Были деревянная банька и пикники на одну из горных полян.
  Потом, когда Эя вернулась из Мемориала с дипломом доктора и разработки Дана были воплощены в опытную установку, доработку которой можно было уже вести без него, они вплотную занялись интенсивной учебой.
  Надо было очень многое и знать и уметь, чтобы в случае гибели остальных даже один из них смог бы осуществить программу экореволюции и вернуться на Землю. Обучение проходило по составленным специально для них программам и проводилось крупнейшими специалистами. Приходилось учиться и тому, что современному человеку на Земле совсем незачем знать и уметь: например, делать многое, используя самые примитивные средства и орудия или совсем обходясь без них.
  Часть курсов они читали друг другу сами: Дан - гиперструктуральную физику, фундаментальное овладение которой было совершенно необходимо, и Эя - экологию. Лал был компетентным в управлении космических кораблей, умел ориентироваться по звездам; был их инструктором во время адаптационного пребывания на отдельной космической станции. Они полностью освоили вождение больших крейсеров и малых катеров, которыми предстояло пользоваться в Малом космосе Земли-2: гиперэкспресс не мог входить в пределы никакой планетной системы.
  
  Запасы всего, что предстояло взять с собой, были огромны.
  Заготовили большое количество семян деревьев, в основном - ели и сосны, которые могли расти на песке, и для опыления которых не были нужны насекомые. Брались также семена многих других растений, которые требовали, за неимением насекомых, искусственного оплодотворения: для пробы. Проходили специальную консервацию саженцы для первых посадок. Готовились стимуляторы роста и удобрения.
  Были разработаны новые способы обезвоживания и компактной консервации провизии, чтобы обеспечить полноценное и разнообразное питание группы на весь намеченный двадцатилетний срок с трехкратным запасом. Кроме того, с собой собирались взять нескольких коз и кур и ампулы со спермой козла и петуха, а к ним - необходимое количество корма.
  Заготовлены были, также с большим запасом, всевозможные лекарства и медикаменты. Подготовлено все необходимое для быта: специальная одежда, скафандры, аппараты дыхания, утварь.
  Непрерывно на гиперэкспресс отправлялись материалы, элементы конструкций оксигенизаторов, энергостанций, защитных куполов и много всего еще.
  И сам корабль был реконструирован. Аппарат гиперпереноса дооборудовали защитными устройствами, разработанными Даном и Аргом по указаниям покойного Тупака, и усилили дополнительными секциями, увеличившими мощность. Экипажная часть была заменена целиком: теперь она имела огромные грузовые отсеки и просторное отделение для астронавтов.
  
  
  9
  
  Наступил последний год перед отлетом. Работа, в основном, уже была сделана. Астронавты начали готовиться в дорогу.
  Они собирали то, что не было предусмотрено программой, но хотелось взять самим. Переписывали массу книг, фильмов, музыки. Также - переписали свои личные архивы, чтобы оставить на Земле копии: на случай гибели. В свободные дни уже не работали, а "активно прощались", как говорила Эя: встречались с друзьями, посещали разные места на Земле, стараясь увидеть как можно больше.
  Предыдущие девять лет были до отказа наполнены - трудом, учебой, тренировкой. Буквально дохнуть было некогда: ни на что сверх того, что им нужно было успеть, не оставалось ни времени, ни сил. Потому все эти годы Лал не считал возможным что-либо раскрыть своим товарищам.
  Но теперь настало время для первого шага. Пока они еще на Земле. Иначе потом, в Дальнем космосе, не удастся начать с того, что Лал считал самым необходимым. И он сделал свой е2-е4: предложил слетать на один из детских островов.
  Дан и Эя согласились: Дан потому, что хотел очутиться в забытой обстановке чрезвычайно далекого детства; Эя - потому, что еще кое-что помнила.
  ...На остров, утопающий в зелени, они прилетели ранним утром. На ракетодроме их уже ждали. Женщина.
  - Привет вам! Счастливое утро, Лал!
  - Радостное утро, Ева! Дан. Эя. Ева, педагог - мой старый друг. Ты свободна сегодня, сестра?
  - Да, Лал. Я передала твою просьбу руководителю: даже тебе сейчас отказать не могут.
  - Мы не слишком рано?
  - Ничего. Школьники уже встали, а к младшим пойдем позже - будем двигаться в обратном порядке.
  Она повела их на лужайку, где делали зарядку, глядя на инструктора, дети лет семи. Пока они были заняты, Лал говорил о чем-то с Евой, и Дан с Эей, не желая им мешать, отошли и сели под деревом на траву.
  Окончив зарядку, дети со стаканчиками сока в руках подошли к Еве. Она представила им астронавтов, которых они тут же окружили.
  Лал сразу же завладел их вниманием. Он охотно отвечал на их вопросы, сыпавшиеся на него со всех сторон. Чувствовалось, что он получал большое удовольствие от общения с детьми. Говорил с ними необычайно просто и доходчиво, используя яркие образные сравнения, порой весьма смешные, и его рассказ часто прерывался дружным детским смехом.
  Дан смотрел на ребят и пытался вспомнить себя в этом возрасте - ничего не получалось! Неужели он когда-то был тоже таким вот крепеньким мальчуганом? Был, конечно, - но так давно, что даже не верится. Как будто не он, а кто-то совсем другой бегал тогда вот так же в ярких ситцевых трусиках и с босыми ногами.
  Маленькая рука легла на его ладонь.
  - Сеньор, а когда вы туда полетите?
  - Скоро уже.
  - А что там надо делать?
  - Многое. Нам для этого пришлось очень много учиться.
  - Много учиться? Сколько? Мы через два года закончим школу. Тогда можно будет?
  - Нет еще - этого мало.
  - Мало? А что - еще?
  - Все: гимназию, лицей, колледж, университет, а потом - институт, аспирантуру и докторантуру. Но и после этого надо еще специально готовиться.
  - И ты столько учился?!
  - Да: конечно.
  - Но... Я же буду тогда старым - тридцать лет, должно быть! Мне сейчас надо. Обязательно! Пусть капитан ваш спросит: я никогда ничего не боюсь!
  И тогда Дан вспомнил. Вспомнил, как ему тоже казалось, что в тридцать лет человек уже старый, и как ему тоже не терпелось что-то совершить сейчас, немедленно. Это нетерпение заставило его тогда жадно впитывать знания, не довольствуясь программой, задавать бесконечные вопросы педагогам, глотать запоем дополнительную литературу.
  - Тебя как зовут, а? - Дан опустился на корточки перед ним: их глаза были на одном уровне.
  - Ли.
  - А меня Дан - я и есть капитан. Понимаешь: то, что я сказал тебе про учебу - обязательно. Потому что путь к звездам длинный и долгий. Но если ты, правда, ничего не боишься, то не испугаешься и долгой учебы. Чтобы улететь в космос сильным знаниями. Ты любишь учиться?
  - Н-нет: не очень. У меня не совсем получается: я дольше всех в нашем классе сижу за компьютером.
  - Что тебе мешает?
  - Я не знаю. Но, капитан, послушай: я зато ничего не боюсь - ни капельки. И я очень сильный - вот попробуй! - Рука у него, в самом деле, была не по возрасту сильной.
  - Вот видишь! - довольно улыбнулся он: - Возьмешь, да?
  - Нет, Ли. Пока нельзя.
  - Но я же сильный - возьми!
  - Нельзя, понимаешь? Подрасти и выучись - тогда только.
  - Тогда только? У-у... Ну, ладно: буду учиться - вовсю. Но только тогда возьми меня в следующий полет, хорошо?
  - Я обещаю: если ты окажешься подготовленным лучше других, я буду голосовать за то, чтобы в Дальний космос послали тебя.
  - А просто: взять меня - и все?
  - Но разве я один построил корабль и снабдил его всем необходимым?
  - Нет, - он опустил голову. - Капитан, я понял: это будет несправедливо. Я буду, буду стараться! - он сжал кулаки. - Только ты тоже - не забудь!
  - Обещаю, мой друг Ли!
  - Капитан, мама Ева зовет нас завтракать. Пойдем с нами!
  Они завтракали вместе с детьми. Потом Ева дала необходимые указания студентке-практикантке, которую оставила вместо себя, и повела их в ближайший детский сад. Пошли пешком, чтобы поговорить дорогой.
  - О чем говорил с тобой Ли, сеньор? - спросила Дана Ева.
  - Он просил взять его с собой в Дальний космос.
  - О, вряд ли когда-нибудь это будет возможно. Очень низкие способности: он с трудом попал к нам. Просто, не решились его отбраковать.
  - Он мне пообещал, что будет учиться вовсю: чтобы я взял его в следующий полет. Ему очень хочется стать астронавтом.
  - Мечтатель он у меня. Но дается ему - все - с огромным трудом. И любви к учебе, к занятиям - у него нет. Очень любит слушать про космические путешествия, но сам - ничего сверх программы не читает. А его все любят - и, даже, уважают. И дети, и мы, педагоги. Здесь, и то же было в детском саду. Он очень сильный, но - никогда - никого не обидит; а если увидит, что кого-то обижают, обязательно вмешается, заступится. Невероятно чувствителен ко всякой несправедливости и, очень, добр, - и в этом отношении может влиять на других детей.
  Дети ведь не ангелы: в детском коллективе достаточно конфликтов, и проявления детской жестокости не такая уж редкость. Нам приходится много с ними возиться, чтобы вырастить не только образованными, но и способными сосуществовать с другими людьми. Взаимная внимательность, доброжелательность, терпимость, коллективизм - ведь это не менее важно, с нашей точки зрения, чем знания. И Ли тут обгоняет многих: поэтому его и не решились раньше отбраковать.
  - Чем можно помочь ему?
  - Пока не знаю, хотя он у меня почти год. Он плохо схватывает порой самые простые вещи. Я занимаюсь с ним дополнительно - но пока безрезультатно. И, главное, у него самого нет желания.
  - Но он пообещал стараться. Твердо пообещал - даже сжал кулаки. Неужели это не поможет?
  - О, хорошо бы! Буду всегда напоминать ему. Если это поможет, считай, что ты совершил еще одно великое дело, а я буду благодарна тебе вечно.
  Вы же не представляете: какое это горе для нас - отбраковка маленького человека. Ведь мы к ним так привыкаем, привязываемся! Невозможно их не любить: лучших и худших, веселых и плакс, добрых и злых, - чтобы сделать настоящими людьми всех. Без любви к ним тут нечего делать: без нее никого и не допустят к нашему делу. Здесь ведь делается одно из самых главных дел на Земле - формирование людей. В самом высоком смысле. Этим занимаются не родители, как в предыдущие эпохи, а мы. На нас колоссальная ответственность за выпуск полноценных людей.
  А отбраковка - это почти как убийство.
  - Вот как? Значит, педагоги первых ступеней не очень-то счастливые люди?
  - Ну, нет! Мы - самые счастливые. Да, да! Трудности - да, ответственность невероятная - да, напряженность непрерывная - тоже да; и даже отбраковка - ужасная отбраковка. Но мы все время общаемся с детьми, младшими, - в том возрасте, когда они милей всего. Ведь дети - самое чудесное, самое удивительное, что есть на свете. Чудесней всех потрясающих открытий и гениальных теорий, прекрасней любых шедевров искусства. Их маленькие тельца, которые на твоих глазах становятся сильней и уверенней в движениях. Их мордашки и живые глазенки. Их улыбки, их смех. Неповторимые смешные выражения и тысячи "почему". Их любовь и ласка. В вашей жизни ведь ничего этого нет.
  - Ева, но ведь есть и страх за них.
  - Ты хочешь сказать, что тебе страшно за Ли, которого ты сегодня узнал - что тебе не безразлична его судьба?
  - Да. Ты сказала то, что я чувствую: не безразлична.
  - Я рада. И пока не все потеряно - есть еще почти два года - я поборюсь за него. Да поможет нам ваш разговор сегодня.
  ...Лал уверенно чувствовал себя и в детском саду. Дети и здесь сразу окружили его, и мигом двое оказались у него на коленях. А он читал им стихи. Прекрасные маленькие стишки про разные простые, но удивительные вещи. Про солнышко и дождик, про травку и песок, про облачко и тучку, про легкий ветерок. И несколько песенок спел вместе с ними. А потом развернул свой экран-веер и прочел два маленьких смешных рассказика.
  Дети никак не хотели его отпускать. Но надо уже было идти в ясли.
  ...Малыши, которые уже говорили довольно правильно; а потом - малыши, которые только начинали говорить. Ясные глазки, гладкая детская кожа, ручки с перетяжками.
  В самой младшей группе они увидели, как кормилица кормит грудью младенца. Эя смотрела не отрываясь: Ева видела, что она вся напряглась.
  - Хочешь взять его на руки? - спросила она Эю, когда кормилица передала ребенка няне.
  - А можно, да?
  Ева кивнула, и няня поднесла ребенка. Он уставился на людей, хотел было заплакать, но передумал и, повернув головку к Эе, вдруг улыбнулся и протянул к ней ручки. И Эя взяла его.
  Она держала ребенка на руках, тоже улыбаясь ему, и крепко прижимала к себе, видимо, боясь уронить.
  - Ave Maria, - тихо произнес Лал.
  - Эя, ты смотришь на него так, будто хочешь предложить ему свою грудь, - сказала Ева.
  - Естественно! - ответил ей Лал, не улыбаясь.
  Эя густо покраснела и бережно передала ребенка няне. Та положила его в колясочку, сразу откатившуюся к другим, стоявшим в тени большого дерева.
  - Я для вас сейчас нарушила правило: младенцев никто не должен брать, кроме кормилиц, нянь и самого педиатра. Ну, да ладно: предупрежу ее, пусть примет меры, если нужно.
  ...Потом она провожала их на ракетодром. Снова шли не торопясь.
  - Дети появляются здесь, на острове? - поинтересовался Дан.
  - Да. В южной части находится корпус, где производят оплодотворение яйцеклеток спермой согласно указаниям о составе пары, переданным из Генетического центра; оттуда же приходят нужные ампулы. В корпусе рядом производится имплантация оплодотворенных яйцеклеток, зигот, роженицам.
  Беременные роженицы какое-то время используются как няни. Потом они переводятся в подготовительное отделение, в нем каждой из них назначаются специальные питание и режим, который неукоснительно выполняют. Они проходят врачебный осмотр ежедневно.
  Сразу после родов младенца передают в ясли, а роженицу используют как кормилицу в ясельной группе. Каждой ясельной группой руководит педиатр, обслуживается она нянями и кормилицами.
  - Расскажи им поподробней о нянях, - попросил Лал.
  - Охотно. О них не только рассказывать - им, по-моему, памятники ставить нужно.
  Самая небольшая часть нянь - это студентки-медики, будущие педиатры; остальные - исключительно неполноценные: опять же, небольшая часть - роженицы в первые месяцы беременности и кормилицы, и основная - бывшие роженицы и кормилицы. Их регулярно инструктирует руководитель-педиатр. Они знают немало, несмотря на то, что, как и все неполноценные, получают минимальное общее образование и всего двухлетнее специальное.
  Поймите, уход за маленькими детьми - дело очень сложное, тонкое, требующее от нянь и наличия большого количества специальных навыков, и хорошего знания каждого младенца, и преданности, и любви к детям, и, не боюсь сказать, сообразительности и интуиции. Пусть они необразованны, пусть относятся к неполноценным - они специалисты, и в большинстве, довольно таки высокого класса.
  Они ведь для младенцев - то же, что матери. Когда-то даже существовала пословица: "Мать - не та, что родила, а та, что выкормила". И они ведь любят детей; а дети - их, и смутно помнят потом очень долго. Смутно - потому что в три года детей передают в детские сады, в другие руки.
  Вы - своих нянь помните?
  - Я - нет, совсем, - ответил Дан.
  - Я - как что-то уже неопределенное, но теплое и надежное, - сказал Лал.
  - А ты, Эя? Ты ведь моложе всех.
  - Я до сих пор шепчу "нянечка", когда что-то меня расстроит.
  - И возятся они с детьми до самой смерти. Пока есть силы, сами, а потом помогая и наблюдая за молодыми нянями, потому что их опыту и пониманию младенцев уже цены нет.
  - Они умирают своей смертью? - подбросил вопрос Лал.
  - Да, теперь уже своей. Раньше - совершенно непригодных нянь умерщвляли, теперь - нет.
  - Давно?
  - Через несколько лет после открытия Земли-2: мир с того момента стал добрей и менее расчетливо-рационалистичным. И вообще...
  - Что: вообще?
  - То, что кончилась длинная полоса неудач: мы вырвались из нее. Люди стали счастливей, окрыленней; снова есть вера в себя. Ты, Дан, хоть ты и гений, не представляешь всю значительность того, что сделал.
  Ведь это все появилось тогда, чтобы напрячь все силы до предела. Но теперь - когда уже все позади? Не вижу больше смысла!
  - Ты о чем? - недоуменно спросил Дан.
  - О многом. В первую очередь, о сплошном использовании неполноценных рожениц. Пусть все женщины снова сами рожают себе детей. Пусть дети живут сколько возможно с родителями. Пусть люди узнают снова радости материнства и отцовства, которых лишили себя, не понимая, что без них нет полного человеческого счастья. Неужели их не вернут себе?
  Много трудностей? Так пусть общество облегчит заботу о детях, не разрывая их связь. Взрослые и дети должны как можно больше общаться - это необходимо и тем, и другим. Взрослые будут намного счастливей, а дети - быстрей и полней развиваться. Выгода будет огромная, во многом.
  Вот, хотя бы: вопрос с детской литературой. Кто из современных писателей пишет для детей? Считанные единицы, и те, в основном - педагоги. Чуть-чуть Лал, но и тот за последние десять лет написал девять стишков и два рассказа, которые успел прочитать менее чем за час.
  - Ничего подобного: только два рассказа и один стишок. Остальные стихи не мои, их только написали по моей просьбе.
  - Почему так мало?
  - Трудно, Ева. Ой, как трудно! Легче написать роман для взрослых: они уже так много знают прежде, чем начнут его читать. Чтобы писать для детей, надо общаться с ними куда больше, чем приходится. В этом ты, безусловно, права.
  - Еще не все.
  - Отбраковка?
  - Она, проклятая! Главная болячка наша. Будто собственными руками убиваем детей. В этом единодушны все педагоги. Недаром же удалось хоть сколько-то добиться ее снижения.
  - За счет увеличения потомства неполноценных? - уточнил Лал.
  - Ну, конечно.
  - Ладно: лед, все же, тронулся.
  - Чуть-чуть лишь пока. Послушай, Лал! Ты привез их именно сюда и меня попросил быть вашим гидом здесь - просто так? Неужели больше ничего не имел в виду?
  - Угадала: ты, как всегда, права, Ева.
  - Тогда я сказала все. Доскажешь сам. Я показала: это главное.
  Она сунула на прощание Эе свою личную пластинку и стояла, пока ракетоплан не исчез за облаками.
  ...Пораженные всем увиденным, Дан и Эя вопросительно посматривали на Лала, но тот только молча посасывал трубку.
  
  
  В тот день у них не было никаких общих планов, каждый занимался чем-то у себя.
  Дан встретился с Лалом в столовой за обедом. Эя не пришла, и когда они вызвали ее, на экране Дана появилось: "Буду занята до завтрашнего утра".
  Им вдруг стало грустно, хотя Эя, как и любой человек, вольна сама решать, чем заниматься в свое свободное время и с кем находиться. Это неотъемлемое естественное право полноценного человека - его личный архив, ключом к которому является неповторимый рисунок его пальцев, его нерабочее время, его желания и его тело принадлежит только ему. Даже если Ева сейчас с другим мужчиной или гурио, это тоже только ее дело, - никто не в праве интересоватьс или выражать каким-то образом свое отношение к этому ни сейчас, ни после.
  Но им, все-таки, было грустно без нее, поэтому решили после обеда еще раз напоследок отправиться на рыбалку. Заказали из своих хранилищ необходимое, сели в аэрокар и через час приземлились на берегу озера. Был рабочий день, на озере не было видно никого. Спустив на воду надувные лодочки, они разъехались в разные стороны.
  ...Подплыв к намеченному месту, Дан поднял винт-мотор, опустил якорь и не торопясь закинул удочки. Потом уселся с трубкой, стал глядеть на гладь воды, поросшие лесом берега и островки. " Уютная она, все-таки, наша Земля", - думалось ему в блаженной отрешенности от всего, которое он почти всегда испытывал на рыбалке.
  И тут начались поклевки; он следил за кивками и уже больше ни о чем не думал, охваченный привычным рыбацким азартом. Лещи, да какие: красавцы! Ай да Дан! Таких лещей поймать! Это предмет законной гордости, которую он не считал нужным скрывать.
  Но клев прекратился так же внезапно, как и начался. Дан поднял якорь и на веслах передвинулся поближе к острову, поросшую тальником. Там, прицепив блесну, он прицелился и сделал заброс. Первая пара их не дала результатов, на третьем рыба было взяла тройник, леска натянулась, но на мгновение. Либо не взяла как следует, либо он не сумел подсечь. Дан сделал еще заброс, более рискованный, почти к самым кустам на сильно выступающем в воду мыске.
  Повел - и тут же почувствовал, что зацепил. Было жаль блесну: щука явно шла на нее. Конечно, дома есть программа изготовления ее, - но то дома, а он здесь, и неизвестно, придется ли ему ловить когда-нибудь еще. Решил попробовать отцепить.
  Действуя веслами, медленно подгреб к мыску. Солнце стояло низко, почти у самого горизонта. Легкий ветерок приятно обдувал лицо и голое тело и тихонько толкал лодку. Пока он возился, подергивая леску, осторожно, чтобы не оборвать блесну, ветерок развернул лодку, и она оказалась по другую сторону мыска.
  Удивленный вскрик заставил его повернуть голову: по щиколотку в воде перед ним стояла женщина. Она была обнаженной; лицо и тело поражали невероятной, нечеловечески совершенной красотой. Солнце, уже коснувшееся горизонта золотило ее последними лучами.
  - Дан! - беззвучно шептала она.
  - Лейли! - узнал он.
  Дан смотрел, будучи не в силах отвести взгляд. До чего она прекрасна: самая красивая на Земле! Ни одна гурия, чья красота - плод изощренной работы селекционера-генетика, не могла соперничать с ней. И у гурии, даже самой красивейшей, не может быть такого взгляда, как у нее - величайшей актрисы.
  Не отрывая от него широко открытых глаз, она пошла к лодке, все глубже, глубже, пока в воде не скрылись плечи - только голова с густыми темными волосами, сколотыми на затылке в большой тяжелый узел, оставалась над водой. Бездонные темные глаза были полны слез.
  - Дан! - простонала она, протягивая к нему руки.
  Преодолев оцепенение, он прыгнул в воду и, подняв ее, понес к берегу. Крепко прижавшись к нему, обняв за шею обеими руками, она замерла, будто боясь, что ей все только кажется, и сейчас исчезнет.
  Он вынес ее на берег и опустил на песок. Склонившись перед ним на колени, судорожно рыдая, она стала исступленно целовать его ноги.
  - Лейли, сестра, что ты?! - Дан нагнулся к ней. Она подняла голову, и в ее он увидел страшно многое: муку и радость, страсть и преданность, робость и нетерпение. Он снова взял ее на руки, прижал к себе. И почувствовал, как начинает дрожать, что нетерпение тоже растет в нем. Порыв страсти бросил их на теплый песок, сплел тела.
  ...Они очнулись от непрерывных позывных.
  - Дан, старший брат мой, отзовись! Где ты? Дан!
  - Я на острове. Что-нибудь случилось?
  - Я испугался: твоя лодка далеко от берега, но тебя в ней нет.
  - Я забыл ее привязать. Пришли мне большую палатку, одежду и робота с едой. Если хочешь, можешь лететь домой.
  - Нет. Половлю утром на зорьке. Ты - не один?
  - Нет.
  - Сейчас все пришлю.
  Дан протянул Лейли руку. Они вошли в воду и поплыли за лодкой. Когда вернулись, плотик, присланный Лалом, уже покачивался у берега.
  Он снова прижал ее к себе - мокрую, покорную. Брошенный в контейнер робота огромный лещ уже был очищен и шипел на сковороде. Дан налил в маленькие стаканчики холодную темную водку, настоянную Лалом на травах. Они сидели рядом на разостланной палатке, набросив на себя плащи.
  - За нечаянную встречу, Лейли!
  - О, Дан! "За тебя: моего бога, счастье и муку!" - про себя произнесла она.
   Крепкая ароматная водка обожгла рот, теплом разлилась по начинавшему зябнуть телу. Они стали есть жареную рыбу с румяной похрустывающей корочкой.
  - На Земле-2 этого не будет.
  - Будет. Когда-нибудь. Там все будет: кислород, леса, города, люди. Будут трава и цветы, будут животные и птицы, - и рыба будет в воде.
  - А театры и студии?
  - Конечно. И ты прилетишь и сыграешь в самом первом спектакле.
  ... Они лежали рядом на спине. Уже совсем стемнело, ярко светила луна, все больше звезд появлялось на небе.
  - Туда? - показала она рукой.
  Он не ответил. Ночь окутывала и баюкала их; щелкали соловьи, стрекотали кузнечики.
  - Дан, ты не спишь?
  - Нет, Лейли.
  - Жалко спать.
  - Хочешь, я зажгу костер?
  - Включи.
  - Нет, не иммитатор: настоящий. Нам дано специальное разрешение, хотя я не думал им воспользоваться.
  - Костер? Огонь - настоящий? Хочу.
  Дан набрал сухих веток. Они не знали, как зажечь их, пока он не догадался раскалить от батареи одну из ее шпилек. Ветки затрещали, запахло дымом. Это было для них совершенно необычным: они смотрели на огонь, не отрываясь.
  - А он жжет. И дым ест глаза.
  - Он греет и светит. Как в древности.
  - Лейли!
  - Что, хороший мой?
  "Ты хочешь и не решаешься спросить: почему не встречал меня ни разу все эти годы - где я была, что делала? Я вижу.
  Жила, работала. Много, страшно много. А тебя видела лишь один раз и после этого делала все, чтобы не встретиться с тобой.
  Я ждала тебя обновленным. Ты был для меня героем легенды, которую рассказал и после много раз повторял Лал. Я узнала о твоем возвращении, когда ты выступал по всемирной трансляции в день прихода сообщения Тупака. Я тут же прилетела ракетопланом в Звездоград и вошла в карнавальный павильон. Но ты там смотрел только на похожую на лань рыжекудрую девушку рядом с собой и не видел ничего больше. Я поняла, что опоздала, что не нужна. И сразу же улетела.
  Но я не могла не думать о тебе. Думать всегда: во время напряженной работы на репетициях, во время игры на сцене, - и ночью, оставаясь одна. Что это? Наверно, то редкое и прекрасное чувство, о котором Лал не раз говорил мне, которое когда-то называли любовью и скрывают сейчас. Это было страдание, но это же было - и огромное счастье. Было и есть! Оно раскрыло мне глаза на многое, обострило невероятно мое восприятие, углубило чувства и мысли - невообразимо много дало мне как актрисе.
  Дан! Любимый! Как я тебе благодарна за все - даже за то, что ты не мой Меджнун. Я знаю, нам не быть вместе: ты надолго покинешь Землю - уже скоро".
  - Лейли!
  "Молчи! Молчи! Я видела вас несколько раз. Я не подходила к тебе. Среди вас троих, спаянных духовно и телесно, соединенных единой целью, не было места больше никому.
  Если бы не ваш скорый отлет: я же летела, просто чтобы попрощаться с тобой и Лалом. Как я волновалась! Потому здесь, над озером, решила вдруг сесть. Чтобы успокоиться, подготовиться к встрече с тобой. Посадила на берегу аэрокар и переплыла сюда. Если бы ты оказался здесь хоть чуть позже, то меня уже не встретил - я бы уплыла обратно".
  - Дан! Ты рад, что встретил здесь меня? - это было все, что вслух сказала она ему.
  - Да! Это нежданный подарок мне жизни перед отлетом. Как Афродита из пены возникла ты в последний миг, самая прекрасная на всей планете, которую я скоро покину. Это не забыть!
  - Не забывай! Ты будешь видеть меня там: я играла почти во всех книгофильмах Лала, он наверняка возьмет их с собой. Ты - береги его там. Это слишком редкий человек. Мне не дано пока понять его до конца, но одно я точно знаю: у него гениальная способность понимать людей и любить добро. Мудрость его не только в голове: и в сердце.
  Огонь начал угасать. Дан подбросил в него сучьев, и костер снова весело осветил крошечную полянку, место их неожиданного свидания. Глядя на огонь, на Дана, Лейли запела.
  Ее великолепное сопрано без сопровождения производило непередаваемое впечатление, потрясало остротой чувства. Подбрасывая ветки в костер, чтобы видеть ее лицо, Дан не отрывал от Лейли взгляд. А она пела еще и еще: арии и песни, современные и древние - на всевозможных языках, переводяя ему их содержание. В ночной тишине ее пение далеко разносилось над озером и где-то усиливалось эхом. Она видела, что он плачет, и пела все чудесней.
  Когда она замолчала, он поблагодарил ее высшим проявлением восхищения, поцеловав ей руку. Она притянула его голову к себе на грудь, укрыла краем своего плаща.
  - Усни, мой милый! - прошептала она, прижавшись щекой к его волосам. Светились угли угасающего костра.
  Но заснуть они не могли. Жадно, ненасытно сплетались их тела, жгучи были ласки и поцелуи. Сердце готово было разорваться от счастья, когда он проводил рукой по ее телу и волосам, когда губы его касались ее губ и груди.
  Они уснули ненадолго уже после того, как удивительно чистое солнце взошло из-за леса, рассеяв туман, появившийся перед рассветом. Начиная пригревать, оно разбудило их через пару часов. Выкупавшись, они почувствовали себя совершенно свежими и бодрыми.
  Позавтракав рыбой, они сели в лодку и на веслах отправились плавать между островками. Медленно плыли по узким протокам, местами сильно заросшим, рвали белые водяные лилии, поймали щуренка на дорожку. Вылезали на островках, чтобы размяться и выкупаться, рвали цветы, украшая себя венками, и отдавались друг другу на нагретой солнцем траве. Не ели ничего, кроме свежей жареной рыбы.
  Они говорили почти все время, но при этом им казалось, что что-то недоговаривают. Потом почувствовали, что это вопрос о моменте, когда им придется расстаться. И тогда Лейли сказала:
  - Солнце клонится к закату, любимый мой. Скоро вечер, как вчера. Неповторимое не повторится. Нам надо расставаться. Возьми меня - в последний раз.
  Они долго не могли оторваться друг от друга. Как безумная, ласкала она Дана, покрывая его тело бесчисленными поцелуями.
  Солнце коснулось горизонта, когда он сделал первый толчок веслами. Лейли стояла на берегу, подняв руки в прощальном жесте, нагая, прекрасная; она улыбалась, но из глаз ее катились слезы.
  Постепенно черты ее становились все менее различимы. Потом было лишь большое белое пятно ее тела и темное волос. Еще потом - только светлое пятно, - и вот она уже совсем не видна. Тогда он опустил винт-мотор. Не доходя до берега, увидел, как с него поднялся аэрокар и полетел к острову.
  Лал ждал его на берегу. Каждый похвастался уловом. Уже в полете они увидели, как снялся аэрокар с острова.
  - Лилит! - не совсем понятно выразился Лал.
  - Кто?
  - Первая жена Адама - не принесшая потомства.
  - А - а!
  - Но она пела сегодня ночью, как никогда еще - для тебя, мой старший брат! - он горделиво погладил Дана по плечу.
  Они летели обратно. Дан с удивлением заметил, что не испытывает грусть от того, что расстался с Лейли. Казалось, все произошедшее лишь приснилось ему. И он был рад, что снова с Лалом, и оба они возвращаются к Эе.
  ... Утром, в бассейне, Эя, увидав следы страстных поцелуев на его теле, ласково провела по ним ладонью, тоже гордясь, что Дан внушил какой-то женщине пламенную страсть.
  Они снова были вместе. Н2О или СО2, как любил шутить Лал. Единая молекула.
  
  
  
  
  
  10
  
  Промелькнули прощальные пиры с физиками, журналистами, писателями, артистами, биологами, с друзьями, слетевшимися со всей Земли, чтобы увидеться перед отлетом. Последний из них - пышный как карнавал, с членами Академии и Центрального совета координации, транслировался.
  В тот день - отлета - они вышли из дома рано. Шли пешком, сняв обувь, и ощущали траву босыми ногами. Ни облачка на небе. Яркая свежая зелень и бесчисленные золотые головки одуванчиков повсюду, белое марево вишен и яблонь в цвету. Стайки воробьев чирикали громко, обсев дерево. Они шли не торопясь, долго.
  ... И вот все: Земля, затаив дыхание, смотрит, как они стоят на посадочной платформе, взявшись за руки и подняв их в прощальном приветствии - одетые в традиционную форму космонавтов, комбинезоны со знаком макрокосма, двое мужчин и женщина с золотой короной рыжих волос.
  Они летели к гиперэкспрессу на сравнительно небольшом корвете. Все необходимое уже было на звездолете, и с собой они сейчас взяли только личные архивы да щенка, которого им недавно прислал маленький Ли.
  Корвет сделал прощальный виток вокруг Земли и лег на курс, набирая скорость. Земля стремительно уменьшалась.
  Началось! Теперь они надолго оторваны от Земли; может быть, даже навсегда. Только-только они еще шли по ней.
  Астронавты летели по Солнечной системе - Ближнему космосу, освоенному, облетанному, чувствуя себя в нем уверенно и спокойно, как летчики на мощных аэролайнерах в конце ХХ века. В космос непрерывно шел их прощальный сигнал, встречные станции посылали ответные. Впереди ждал Дальний космос - межзвездное пространство, полет, подобный выходу Колумба в открытый океан. Первый подобный полет, ибо организм человека и система киборга - не одно и то же.
  Все трое были напряжены, бледны от волнения, которое пытались скрыть. Три человека, крошечнаяя часть огромного человечества - замкнутый мирок, сложившийся задолго до полета, сформировавшийся во внутренне единое и прочное целое, сознававшее свою отделенность среди других людей.
  Предстояло больше месяца вынужденного безделья, так как весь архив был на экспрессе. И большую часть времени они стали проводить в разговорах. Больше всего слушали Лала. В основном его темами были история и социология, которыми на Земле в период подготовки и не могли и не видели смысла заниматься. В этих областях он чувствовал себя так же уверенно, как Дан в физике и математике или Эя в экологии. Он свободно владел всеми их понятиями и категориями и умело применял их, делая анализ и обобщения. Они же, как он убедился, были с этим знакомы лишь как с входящим в общие программы учебных ступеней до института.
  И он повторно знакомил их с этим науками, рассказывая об основных этапах истории, социальных строях, общественных формациях. Они слушали охотно: благодаря искусству его изложения, всегда оживляемого большим количеством ярких исторических портретов. Им было интересно - град вопросов сыпался на Лала, подробно на них отвечавшего. Он разжигал их интерес, стараясь как можно чаще вызывать дискуссии и споры.
  На куполе рубки сменили друг друга планеты, мимо которых проходила траектория корвета: Марс, потом несколько астероидов, Юпитер, Сатурн. Солнце все уменьшалось.
  ...Через 48 суток по бортовым часам подошли к многокилометровой громаде гиперэкспресса, вращавшегося на расстоянии десяти миллиардов километров от Солнца. Произведя введение корвета в приемную полость, они вышли к последней дежурной команде космонавтов, встречавших их.
  Дан принял рапорт: все в полном порядке, причин задержки отлета нет. Космонавты через 24 часа, проведя последние контрольные включения и проверку приборов, после прощального ужина погрузились в корвет и отбыли к Минерве.
  Ровно через 72 часа после их отлета звездолет стартовал с гелиоцентрической орбиты к начальной точке гиперпереноса, до которой предстояло добираться на аннигиляционной тяге 30 земных суток. Старт был зафиксирован дежурной командой на корвете, обменявшейся с астронавтами последними сигналами.
  
  Следующий этап полета был ими во многом проведен иначе, чем на корвете. На экспрессе был огромный архив и компьютер высшего порядка. Был спортзал с бассейном, баней и полным комплектом тренажеров; сад-салон, засаженный растениями, подобранными Эей. Были все условия для работы, обязательной тренировки и отдыха.
  Дан не позволял пока перегружаться: сохранение хорошей физической формы было самым необходимым к моменту осуществления гиперпереноса. Так что свободного времени хватало, чтобы смотреть фильмы, слушать музыку, играть в какие хочешь игры.
  Но оказалось, что Лал уже успел пробудить слишком сильный интерес к социальным вопросам, и количество разговоров на эти темы не сократилось. Вдобавок у него появилась возможность подкреплять свои слова демонстрацией материалов, хранившимся в его личном архиве. Дан и Эя, уже лучше разбираясь в социологии, как губка впитывали то, что он им преподносил. Все чаще стал он оставлять их после бесед наедине, чтобы дать обсудить услышанное, поспорить и набрать больше вопросов. Пока был ими доволен. Можно идти дальше.
  И Лал стал усиленно знакомить с самой первой формой классового общества - рабовладельческим строем: его возникновением, развитием, национальными разновидностями, этикой и правом, историей упадка, сохранением остатков и частичным возрождением в более поздние эпохи. А затем сразу перешел к современной эпохе, к началу того длительного упадка, породившего большое число социальных институтов нынешнего общества; подробнейшим образом знакомил с множеством деталей. Но не проводя при этом никакого анализа: он ждал, когда они сами начнут делать какие-то выводы - не торопил, не подталкивал.
  А экспресс все набирал скорость. Солнечная система была далеко; само Солнце, видимый диаметр которого уже в момент старта был в 67 раз меньше, чем на Земле, все уменьшалось, становясь подобным другим звездам. Гигантский корабль двигался в пространстве, где кроме киборгов еще никто не летал. Траекторию его движения можно было видеть на путевой голограмме в рубке над самым пультом управления.
   В значительной степени астронавты стремились поддерживать привычный порядок земной жизни. В ритме земных суток изменялось освещение в саду-салоне, и в том же ритме строился режим занятий, тренировок, питания и отдыха. Отличие было только в режиме сна, так как кто-то один в любое время должен был бодрствовать: все-таки полет проходил в Дальнем космосе, где много неожиданного было вероятно. Приборы и бортовой компьютер системы управления в большинстве случаев справлялись быстрей и надежней человека, но в слишком нетривиальных ситуациях они могли оказаться недостаточными. Собственно, дежурный мог заниматься чем угодно и находиться в любом месте - лишь бы он мог услышать сигнал тревоги раньше спящих.
  Время отсчитывали часы с указателями числа и дня недели, месяца и года. Как и на Земле, утро четверга они проводили в бане: разводили пар и парились всласть, хлестали друг друга веником, плескались в бассейне. Лежали потом на диванах, потягивая какой-нибудь напиток, и разговаривали на излюбленные темы. Тут же Эя, выполняя обязанности судового врача, проводила с помощью кибер-диагноста регулярное профилактическое обследование. После бани полагалось зрелище: фильм, запись спектакля, концерт.
  И "вечером" - пир с блюдами из не обезвоженных продуктов, которая всегда заказывает роботу Эя, за десять лет досконально изучившая вкусы Дана и Лала; но ни капли содержащего алкоголь. Каждый по жребию становится шутом. И они веселятся, танцуют, поют - соло и хором, прекрасно отлаженным, спевшимся еще в горах.
  Почти регулярно и помногу играл им на оркестрионе Дан, удививший своим первым исполнением токкат Баха после настойчивых просьб Лала. На Земле он ни разу не играл им; былое мастерство медленно возвращалось к нему: вначале пальцы нового тела плохо слушались его, потом было недостаточно времени для упражнений. Вернуться к занятием музыкой удалось только к концу подготовки, в самые последние годы перед отлетом. Натура взяла свое, прежнее мастерство вернулось - он только не решался играть для других. Но Лал рассказал Эе, как чудесно играл Дан играл когда-то, и та упросила его. С трудом: с музыкой у него были связаны воспоминания о самом тяжелом периоде жизни. Ему и сейчас казалось, что он исполняет все слишком мрачно, но Лал и Эя с ним не соглашались. Эя благодарно целовала его, а Лал как-то раз сказал:
  - Старший брат, ты же удивительный человек! Все ты можешь: и разгадать самые глубокие загадки природы, и так замечательно играть. Наверно, ты сможешь еще немало. Мне бы так!
  - Тебе ли, всё знающему Лалу, это говорить? В мире, кажется, нет ничего, что не было бы тебе известно.
  - Ну и что? Что - сам - я могу? Мои знания, в отличие от ваших, не того рода, чтобы дать возможность что-то создавать самому.
  - Но ты создал немало замечательных фильмов. И написал книг. Не говоря уже о блестящих статьях, эссе, репортажах. Тебе этого мало?
  - Да: потому что - что это все дало?
  - Уже то, что люди перестали жрать человечину! - Дан впервые так грубо выразился при них.
  - Есть человеческое мясо? Брр, как же это можно? - удивилась Эя.
  - Еще как! Мясо неполноценных считалось весьма ценным продуктом, - снова резко произнес Дан.
  - Да? И вы его - тоже ели?
  - Наверно. В детстве, когда нам не говорили, чье мясо у нас в тарелке. Но взрослым - нет, ни разу, - подумав, сказал Лал. - А ты, Дан?
  - Даже не знаю. Я довольно мало обращал внимание на еду: часто просил соседа по столу повторить заказ или использовал подобранные мне кем-то программки. Так что - весьма может быть.
  - Неполноценных, что, специально откармливали?
  - Нет. И то, только потому, что человек слишком медленно по сравнению с животными набирает массу. В пищу шло мясо неполноценных, умерщвленных при проведении пересадок или экспериментов, не портивших его, и старых, ставших функционально непригодными, нянь и гурий, - объяснил Лал.
  - Ева сказала, что нянь не умерщвляют.
  - Сейчас - нет, да и то, недавно. Но только их. А остальных - по-прежнему.
  - Зачем?
  - Кормят животных на зверофермах. И других неполноценных.
  - Но полноценные люди - больше не едят его?
  - Нет: теперь всем уже это кажется отвратительным. Благодаря нашему Лалу и его статьям.
  - Но это все, что мне удалось. И то, в молодости.
  - А для меня - это предмет самой сильной гордости тобой, брат.
  - О, не надо больше об этом прошу вас! - попросила Эя. - Лучше сыграй нам еще, Дан!
  
  11
  
  За неделю до выхода в начальную точку гиперпереноса еще раз была проведена контрольная проверка гипераппарата и всех приборов, скрупулезно уточнены координаты и скорость корабля.
  ...Оставалось два часа до начала. Астронавты собрались в рубке. Стараясь не выдать волнения, они обнялись в последний раз. Потом сняли одежду и уселись в кресла в камере переноса. Через толстые стенки иллюминаторов против каждого кресла были видны часы: основные бортовые и специальные, отсчитывающие время до начала переноса.
  Они надели прозрачные шлемы-скафандры с трубками, подводящими дыхательную смесь, и через десять минут, когда стрелка специальных часов подошла к первой черте, камера начала заполняться слегка нагретым раствором весьма сложного состава. Затем стрелка подошла ко второй черте, и надулась от подачи сжатого газа внутренняя оболочка, вытесняя жидкость, плотно облегая тело со всех сторон, прижимая его к креслу.
  Тело почти не чувствуется: жидкость сделала свое дело - ощущение легкости удивительное. В рубке загорается красный свет, в наушниках звучит отсчет оставшихся секунд.
   И вот: десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, две, одна. Старт!
  В глазах сразу темнеет, как при сильных перегрузках, и в ушах возникает высокий монотонный звук, как будто идущий изнутри. Начинается выход в гиперпространство.
  Стены камеры и корабля становятся прозрачными, тают, исчезают. Они сами - тоже прозрачными, огромными, бесплотными, невесомыми. Звезды, газовые и пылевые облака, планеты, кометы, болиды - с невообразимой скоростью несутся прямо через них, появляясь из пространства и мгновенно исчезая в нем.
  Они несутся все быстрей, сливаясь, и пространство становится тонким и, сбиваясь складками, обретает плотность, ощущаемую верхним нёбом рта. Видно все: себя, соседей, экспресс. Со всех сторон: снаружи, изнутри - во всех деталях и подробностях.
  Собственное тело, соседи, пылающий корабль множатся бесчисленным количеством повторений, убывающих, исчезающих - и вырастающих, приходящих по бесконечному числу осей, исходящих из места-момента нахождения тела, и каждая ось имеет свой закон, свою метрику и свое время, свою цветозвуковую тональность, плотность и напряженность. Все кружится, вибрирует, движется непрерывно: мгновениями, годами, веками, тысячами, миллионами, миллиардами, триллионами лет, - томительно долго, вечно. Нет выхода и нет исхода. Вибрируют, стремительно перебегают огни, меняя интенсивность, меняя цвет от отчетливо видимого ультрафиолетового до инфракрасного. Несется к собственному центру поток повторений по бесконечному ежу осей: прямых, кривых, спиральных. Гиперсимфония звуков и красок. И все необычайно, жутко отчетливо. Нет мыслей, и нет желаний: полная отрешенность, покой и равнодушие. Долго. Вечно. Навсегда. Никогда иначе.
  Но потоки замедляют свое движение, уменьшается количество повторений и осей, они сжимаются, стягиваются к центру, к месту-моменту, в котором находится человек, сливаются в единственное единое. Распрямляются складки пространства, освобождая рот. Пространство растет, и вновь несутся сквозь огромное бесплотное тело звезды, облака, кометы, планеты и глыбы. Постепенно стенки корабля обретают плотность, становятся непрозрачными; обретает плотность собственное тело, неподвижно зажатое воздушным мешком.
  Темнеет в глазах, - все исчезает...
  Они очнулись, погруженные в жидкость, пузырящуюся кислородом. Когда она сошла, Дан увидел в иллюминаторе бортовые часы: прошло девять часов тринадцать минут. Более чем прекрасно! Экспресс прошел по какому-то кратчайшему туннелю гиперпространства и вышел в другое его четырехмерное сечение.
  Двигаться они еще были не в силах. Ощущение сильнейшей слабости, учащенное сердцебиение, одновременное ощущение жуткой тошноты и острого голода.
  Наконец, трясущимися руками Дан сумел стянуть с головы шлем. И тут же судорожная рвота и следом мучительный понос буквально вывернули его наизнанку. Но сразу же он почувствовал себя легче.
  Он повернулся к Эе, помогая ей снять шлем. И сразу же с ней произошло то же, что с ним, - только сильней.
  Уже вдвоем они занялись Лалом. У того все произошло гораздо тяжелей.
  
  Находиться в камере они больше не могли. Сильно кружилась голова, подгибались ноги, тряслись колени. Они задыхались от зловония.
  Поддерживая с двух сторон Лала, который почти не мог сам идти, они выбрались из камеры и медленно, с трудом, добрались до бани. Помогая друг другу, смыли с себя нечистоты, затем напились горячего настоя лимонника. Потом Эя осталась ухаживать за еще слабым Лалом, а Дан, чувствуя, что уже может твердо двигаться, отправился в рубку.
  Он захлопнул дверь загаженной камеры и включил голограф траектории. Заработали приборы координации, и через короткое время возникла голограмма звездного пространства со светящейся линией траектории, размытой между начальной и конечной точками гиперпереноса. На экране зажглись цифровые показатели координат, и Дан не сдержал восторженного возгласа: выход корабля произошел с очень малым отклонением - порядка полсигма. Значит, через три месяца они будут у планетной системы, в которую входит Земля-2!
  Он передал эту весть Лалу и Эе, как и он, радостно ее воспринявшими. Лал чувствовал себя уже лучше, и Эя отправилась проведать животных в их камерах и забрать оттуда щенка.
  Оказалось, что животные перенесли выход значительно лучше людей: были в полном порядке. Щенок бежал перед Эей, громко тявкая и виляя хвостом.
  Через два часа они с удивлением почувствовали полнейшее отсутствие неприятных ощущений. Эя произвела осмотр: пропустила обоих мужчин и сама прошла через кибер-диагност. Все, действительно, были в полном порядке. Тогда перебрались в рубку, уселись в кресла, и Дан включил рулевые двигатели, чтобы сориентировать экспресс в сторону планетной системы Земли-2. После этого они подкрепились, и Лал и Эя отправились спать.
  ...Дан остался на вахте. Он сидел в рубке, посасывая трубку. Слышно было, как робот ползает по камере, отмывая и дезодорируя ее. Дан включил экран-купол и жадно смотрел на незнакомые очертания созвездий. Нажав кнопку, выделил звезду, к которой летел корабль.
  Потом переключил экран на изображение обратной стороны пространства - и обрадовался, увидел кое-где знакомые созвездия. Он нажал другую кнопку и выделил Солнце среди огромного количества кажущихся незнакомыми звезд.
  Там Земля: зеленые растения, города, люди. Прекрасная Лейли. Здесь их только трое. Но ближе их - Лала и Эи - для него давно нет никого.
  В том, что они здесь, - немалая заслуга Лала, Его рассказ о графиках разностей простых чисел в день их первой встречи явился толчком, приведшим к завершению более чем столетней работы - созданию теории гиперструктур, переместившей основные понятия подобно сегодняшнему переносу. И благодаря этому они сейчас здесь. Ему удалось сделать это: Дан не гордился, он только был доволен.
  Мысль его вернулась к Лалу. Сколько лет прошло с тех пор? Немало. Сколько пережито вместе, сколько переговорено. И все же Лал часто о чем-то думает, но не говорит, умалчивает. Такое иногда приходило в голову и раньше, но он слишком быстро об этом забывал, поглощенный своей работой. Сейчас, когда они были заняты мало, эта мысль появлялась все чаще. Что мучает его? Не решает ли какие-то сложнейшие вопросы в своей области? И может быть, не менее трудные, чем когда-то пришлось решать ему самому. Какие?
  Эя появилась в дверях рубки, прервав его размышления.
  - Дан, я уже отдохнула. Иди, поспи.
  - Не хочу, спасибо.
  - Иди, я, все равно, больше спать не буду.
  - Да я тоже не засну.
  - Тогда я посижу с тобой. Или ты хочешь побыть один?
  - Нет: посиди. Лал спит?
  - Нет, конечно. - Лал стоял в двери со щенком на руках. - Все равно не уснуть. Давайте ужинать?
  - У тебя гипераппетит?
  - Отнюдь: только желание отметить наш перенос. Ставлю на голосование.
  - За.
  - За!
  - Отлично: устроим торжественный ужин с праздничной сервировкой.
  Они перешли в сад-салон. Робот прикатил туда столик с небольшим количеством закусок: есть им, в общем-то, и не хотелось. Только отпраздновать событие. Хотя и без вина - космос есть космос, и нарушать запрет никому не приходило в голову: в кубки налили душистый тонизирующий нектар.
  - Дан, первый тост за тобой.
  - Что ж, ладно. Я поднимаю кубок за вас, прекрасные мои, за достижение цели и за Землю-2! Теперь ты, Лал.
  - Уступаю очередь Эе.
  - Я пью за зеленую планету и кислород, которым можно будет дышать! За Дана, сотворившего чудо, и за честь и счастье быть с вами!
  - Ну вот! Произошло такое событие: люди в полном своем естестве, с руками-ногами, а не полуискусственные киборги, перенеслись за считанные часы за сотни парсек. Это же, действительно, - чудо! Эя правильно сказала. Но так мало. А Дан еще меньше. Говорите еще! Самые пышные выражения сегодня не будут высокопарными.
  - Тогда скажи ты, младший брат: все равно, лучше тебя никто не скажет
  - Ты не совсем прав: об этом уже были сказаны прекрасные слова - и не мной. Я их сейчас напомню. - Он быстро нашел нужное в своем архиве, включил воспроизведение. На экране появился Дан в яркой праздничной одежде, произносящий речь в день прихода сообщения об открытии Земли-2. Когда экран погас, Лал повторил его последние слова: - "И может быть, идя к цели, мы откроем нечто хорошее в себе самих - новое, еще неизвестное. Или вспомним что-то, что растеряли раньше на пути нашего развития". Пью за эти великие слова и за прекрасный смысл их!
  - По-моему, ты что-то не договариваешь, младший брат.
  - Ты прав, Дан! Я скажу. Но не сегодня. Лучше сыграй нам. Что-нибудь старинное. Бетховена. Пожалуйста!
  Дан играл сонаты Бетховена. Неукротимая мощь музыки как никогда подходила к их настроению, взволнованности - их воле и бесстрашию, вере в свои силы и победу.
   Закончил он исполнением "К Элизе", глядя на Эю. "Прекрасно, Дан! Прекрасно, мой старший брат. Ты сможешь - ты поймешь все!" - беззвучно прошептал Лал, глядя на Дана повлажневшими глазами. Эта вещь сильного и духовно и физически гения, в которой звучала трогательная нежность, сегодня совершенно потрясла его.
  - Идите отдыхать, сказал он, - сказал он. - Я останусь на вахте.
  - Спасибо, брат. Пойдем, - сказал Дан, протягивая Эе руку. - Спокойной тебе вахты!
  - Чудесной вам ночи! - Лал проводил их взглядом. Эя будет с Даном: он заслужил это сегодня. А ему, Лалу, совершенно необходимо побыть сейчас одному.
  ...Через три месяца они будут у цели. Всего три месяца. Потом неизвестно, как сложится обстановка, как пройдет разведка, как встретит их планета, - и многое другое. Сейчас они относительно свободны: могут работать не больше, чем хотят.
  Пока - все идет неплохо: необходимая подготовка проведена. Они жадно впитывали все, что он говорил: социальные темы по настоящему интересуют их. Пора ознакомить их и с выводами. Будет, конечно, не просто. Но они поймут, они не смогут не понять: как Дан сегодня исполнял "К Элизе"! Какая нежность, сердечность, доброта, какая человечность были в его исполнении, в неслучайном выборе этой пьесы. Без этого всего понять его, Лала, нельзя, - но имея, невозможно будет не понять.
  Щенок мокрым теплым носом ткнулся ему в руку; потом, поставив передние лапы на колени, поднял морду и стал вопросительно смотреть в глаза. Лал забрал щенка на руки, погладил.
  Пора. Как раз! Дан уже явно кое о чем начинает догадываться: "По-моему, ты что-то не договариваешь, младший брат". А его неожиданная злость и непривычна для современного языка грубость выражений, когда он говорил об употреблении в пищу мяса неполноценных. Грубость, обрадовавшая Лала не меньше, чем она шокировала Эю.
  А Эя беспокоила Лала больше всего, ибо главная роль в его плане отводилась именно ей.
  
  
  12
  
  Когда стрелка часов подошла к сектору "утро", в рубке появился Дан, чтобы сменить Лала. Сказал, что неплохо бы устроить праздничный день; Эя тоже так думает. А Лал?
  Не против, - но тогда лучше сразу идти париться: поспит он после бани.
  В парилке было жарко - пожалуй, более чем обычно. Мысль Лала заскользила по цепочке. Жара. Экватор. Африка. Негры. Потом: негры-рабы. Америка, южные штаты. Дядя Том! Стоп!!!
  "Хижина дяди Тома" американской писательницы-аболиционистки Гарриет Бичер-Стоу. Книга, невероятно потрясшая его в детстве. Так! С нее он и начнет. В ней есть все: рабство, насилие, торговля людьми, - и материнская любовь.
  Он спросил Дана и Эю, помнят ли они эту книгу, входившую в программу гимназии, когда они, закутавшись в простыни, уселись на диванах.
  - Еще да, - ответила Эя, - но уже лишь в общих чертах.
  Дан только покачал головой: помнил, что была такая книга, но содержание - увы! - уже забыл начисто.
  - Хотите, напомню, о чем она?
  - Для чего?
  - Чтобы выполнить вчерашнее обещание.
  - А-а! Давай.
  Лал перебрал каталог. Пожалуй, сейчас лучше всего подойдет вот этот фильм - еще ХХ века, цветной, но еще плоский: зато в нем много американо-негритянской музыки, прекрасная постановка и актерский состав. На три с половиной часа.
  Так что ему было не до сна. Смотрел - и сам фильм и как они воспринимают. И радовался их реакции, их негодованию, слезам Эи. Пел беззвучно вместе с черными рабами их псалм: "Джерихон, Джерихон!" . Он видел, что дело сделано: теперь они сами зададут вопросы, и он скажет все, что думает.
  - Как можно - лишать свободы совершенно полноценных людей! - с возмущением сказала Эя вскоре после того, как экран погас. Дан молчал.
  Лал усмехнулся: и это все? Он ожидал большего!
  - А их не считали полноценными. Их привозили из Африки: она была отсталой по сравнению с Европой, откуда пришли белые американцы.
  - Но ведь Джордж Гаррис способней и грамотней своего хозяина!
  - Он для хозяина полунегр: неполноценный человек. Белый хозяин в этом нисколько не сомневается.
  - Но это же неправильно! Несправедливо! Как только они могли терпеть!
  - Не все же: ты видела.
  - Да: бежали. В Канаду.
  - Хорошо хоть, что у них, все-таки, было куда бежать, - вдруг заговорил Дан. - Вот Эя думает, как это могло тогда быть. А я о том, почему подобное возможно и в наше время. Так же думаешь и ты, Лал, и именно это все время не договариваешь. Так?
  - Да. - Так сразу?!!! Неужели?! - Дан...
  - Потом! Пир не отменяется. Быстро одеваться!
  
  - Дан, я совершенно не поняла тебя. Что ты имел в виду?
  - То, что существует! Неравноправие. То, что существуем мы, полноценные, интеллектуалы - и они, неполноценные. Одного из которых умертвили, чтобы я мог сейчас жить.
  - Но это же совсем другое дело. Они ведь - действительно - неполноценные.
  - Почему?
  - Потому, что такими родились.
  - Ты так думаешь?
  - Конечно! Они появляются на свет так же, как мы. Отбраковывают только совершенно неспособных детей.
  - Не способных к чему?
  - К интенсивному интеллектуальному труду.
  - Но может быть, они способны к какому-то другому труду?
  - А кому он нужен? Есть машины: автоматы и роботы.
  - Так почему бы им не делать даже многое из того, что делают автоматы?
  - Но что из того? Они же, все равно, будут делать не то, что мы. Значит - автоматически - не будут равны нам: не будут полноценными членами нашего общества.
  - Они смогут чувствовать себя полноценными среди себе подобных.
  - Да именно так ведь - сейчас и есть. Противоречие снято? Лал! Как ты считаешь?
  - К сожалению, внешне ты в чем-то права, - ответил Лал.
  - Внешне? В чем-то? И даже: к сожалению?
  - Да.
  - Но почему?
  - Неполноценные не должны быть тем, чем их сделали мы, интеллектуалы.
  - Почему вы оба так считаете? Я не согласна с вами!
  - Ну, хорошо: скажи, много ты общалась с неполноценными?
  - Я? Мало. В основном, когда еще была совсем маленькой.
  - Начнем с этого. Ты говорила, что любила свою няню.
  - Думаю, не я одна.
  - Ты помнишь, что о нянях говорила Ева?
  - Да. Что они тоже специалисты, несмотря на отсутствие полного образования.
  - Ты не согласна с тем, что для выполнения их работы, важность и значение которой сомнений не вызывают, полное образование не является абсолютно необходимым?
  - Что ж: может быть. Ева, конечно, в этом компетентна. Тем более что люди в таком деле наверняка лучше самого совершенного робота. Но это - лишь часть вопроса.
  - С другими группами их ты общалась? С гуриями, хотя бы.
  - Ну...
  - Что ты думаешь о них?
  - То же, что и все. Что с их помощью легко снимаются мелкие временные проблемы удовлетворения сексуальной потребности.
  - Прости за слишком интимный вопрос: как это происходило у тебя? Можешь ответить, только если хочешь. Правда, считаю, что нам стоит снять для себя запрет касаться этой темы.
  - Я тоже: поэтому отвечу. Ну. во-первых, как у всех - дефлорация. А потом - когда внезапно приходило желание, и было жаль времени на устройство нормального контакта. Или когда не могла заснуть и начинала об этом думать. Иногда - для ознакомления с неизвестным способом или из-за желания испытать что-то очень острое. Вас не коробит?
  - Нет: это только твое дело. У тебя все как у других. Но что ты еще думаешь о гурио? Ты сама?
  - Удобно. Но... Как бы правильно выразиться...
  - Неприятно?
  - Да нет. Они, конечно, хороши собой, очень ласковы и выполняют любое твое желание. И специфические данные на высшем уровне, и обучены своему делу просто поразительно. Но, все-таки, что-то ... не то!
  - Вроде скотоложества?
  - Да! Именно. Точно! Нет полного удовольствия оттого, что с гурио совершенно невозможно ни о чем говорить. Они ужасно примитивны. Сексуально совершенные животные - и только. Как кобели. Он сделает все, что, сколько и как ты хочешь, но после этого сразу - отсылаешь его. Как робота. Робот тоже все делает, только от его присутствия ни тепло, ни холодно.
  - Вот именно.
  - Но зато это удобно: экономит время, силы, нервы. А им все равно: они совершенно тупы и бесчувственны.
  И тут Дан буквально взорвался:
  - Нет!!! Не бесчувственны они! Малоспособны? Относительно - да. Примитивны? Да их же почти ничему и не учили. Поставили в детстве крест на их способностях и на том успокоились. А они, все-таки, - люди. Люди! Я это знаю. Хорошо знаю! - Он повернулся к Лалу. - Почему, почему же ты тянул столько времени? Я же ... я же слишком давно тоже считал, что у нас не все в порядке.
  - И не единым словом не обмолвился об этом, - попытался оправдаться Лал. Больше перед собой, чем перед Даном.
  - Как и ты почему-то. Не принято ведь об этом говорить: вжились мы все - с детства - в представление о непогрешимо окончательной правильности устройства нынешнего общества. Сломать, отказаться от него ведь не легче, чем пришлось мне с физическими представлениями, чтобы поверить в гиперструктуры. Великое всеземное общество интеллектуалов - ученых, инженеров, деятелей искусства: демократичное до последней степени! Вооруженное совершенными теориями и сверхмощными моделирующим машинами. Способное на совершение только крупнейших принципиальных ошибок! То, что мы имеем, даже хуже рабства: раб мог стать свободным, а неполноценный... О чем говорить! А они ведь люди - чувствуют, как люди: я это знаю очень давно.
  - Ты тоже: специально интересовался неполноценными?
  - Нет. Это получилось иначе.
  
  Тогда - давно еще - когда я подошел к идее гиперструктур. Принятие ее требовало отказа от слишком большого количества существовавших представлений.
  Я вел мучительные поиски: обойти необходимость добраться до истины тем путем. Они требовали напряжения сверх всяких пределов, - и с какого-то момента я начал замечать, что у меня вообще перестает что-либо получаться. Появился непонятный страх, тоска. Ночью - не мог оставаться один, так как не спал почти совсем.
  Я стал тогда каждый вечер вызывать к себе одну и ту же гурию. Она была не очень-то молода, тучная, с большим животом и грудью. У меня не было совсем желания, но с помощью своего искусства она иногда добивалась, что я брал ее, после чего ненадолго чуть успокаивался. В остальное время мне было достаточно того, что я не один. Ощущение ее присутствия, тепло ее тела, к которому я прижимался, даже звук ее дыхания помогали мне пережить еще одну бесконечную ночь.
  Через несколько дней, вернее - ночей, она начала ко мне привыкать.
  - Тебе плохо, миленький? - спрашивала она, ласкаясь ко мне.
  - Да, Ромашка. - Ведь нормальных имен у них нет.
  - А сейчас сделаю так, что будет хорошо тебе. - И старалась, сколько могла - и безрезультатно.
  - Говори, - просил я ее. - Рассказывай что-нибудь.
  - Что рассказывать, миленький?
  - А что угодно.
  - Прости: нечего мне рассказывать - не знаю я ничего.
  - А ты расскажи про себя.
  - Да разве можно?
  - Ну, я тебя прошу.
  ...Она, действительно, знала и понимала очень немногое.
  В школе ей все плохо давалось, - некоторые дети дразнили ее за это. Потом ей сказали, что она поедет в другую школу, где дразнить ее никто не будет.
  И, правда: в школе, где были только девочки - и женщины, которые за ними смотрели, никто ее не дразнил. Много учиться не заставляли, и ей там очень нравилось. Потом ее стали гладить по щекам и говорить, что она очень миленькая. Потом она испугалась крови, но тетя сказала, что теперь она большая, и бояться не надо, потому что у всех девочек так. И у нее стали расти волосы под мышками и груди, маленькие.
  И она уехала в другое место, где жили девочки, у которых уже выросла грудь, и они все были миленькие. Им было весело. Их учили пению, танцам и как делать, чтобы быть еще красивей. И занимались с ними гимнастикой и спортивными играми, от которых у них красивей становилась фигура.
  В залах, где они занимались, иногда появлялись люди, не похожие на них и воспитательницу: выше, с другой фигурой, без грудей, некоторые с усами или бородой. И голоса у них были другие. В перерывах они шутили с девушками, и девушки с ними тоже смеялись и разговаривали. Девушкам нравилось с ними.
  Ромашка (так ее стали тогда звать, а прежнее имя свое она даже позабыла) с интересом и любопытством рассматривала этих необычных людей.
  - Почему ты не такой, как мы? - спросила она как-то одного из них, наиболее охотно болтавшего с ней.
  - Я мужчина.
  - Это что?
  - Как-нибудь пойдем вместе купаться - я тебе объясню.
  - А когда? Сегодня?
  - Нет, не сегодня.
  - А когда?
  - Потом.
  - Ладно.
  Он пришел к ней через сколько-то дней, когда она отдыхала.
  - Пойдем купаться!
  - А ты мне объяснишь?
  - Сегодня объясню.
  В комнате, куда он ее привел, он велел ей все снять и разделся сам. Она с интересом рассматривала его тело, так не похожее на ее. А потом она стала смеяться, потому что увидела, что это мальчик, только взрослый. А он трогал ее везде и гладил грудь, зато разрешил потрогать у него все, что она хотела. Еще потом он сказал ей:
  - Я тебя научу сейчас самому приятному. Ты не бойся: может быть, будет больно, но потом приятно. - Она охотно согласилась.
  Приятно ей, правда, тогда не было. Но потом ей очень понравилось. Остальным девушкам тоже объяснили, и воспитательница и ее помощники дальше учили, как надо делать хорошо, чтобы было очень приятно, и показывали про это фильмы. С каждой специально занимался мужчина-гурио, отрабатывая с ней приемы. Мужчины постоянно менялись - так было нужно для их обучения.
  Как к торжественному акту готовили девушек к первому выходу как гурии. В этот день их особенно красиво причесали и одели. Вечером в большом разукрашенном зале они танцевали и участвовали в эротических играх с полноценными. Инструкторы-гурио находились рядом и, стараясь все делать незаметно, поправляли и подсказывали.
  Тот, кто танцевал с ней, взял ее за руку:
  - Пойдем!
  - Не надо. Давай танцевать, хорошо? - Но тут же она перехватила взгляд инструктора: удивленный, укоризненный, приказывающий. И она пошла.
  Он не умел, как гурио, и было неприятно. Она потому лежала с закрытыми глазами. Он ничего не сказал ей, когда уходил, а она потом заплакала. Пришел гурио, который ей в первый раз объяснил, спрашивал ее - она ему рассказала, а он сказал, что нехорошо, и дал ей выпить какого-то сладкого ликера, и ей тогда стало весело и она сама хотела.
  Она опять пошла в зал, танцевала, и ее позвал другой. Тот делал приятно, а когда ушел, похвалив, инструктор отправил ее спать...
  - Это нехорошо рассказывать, миленький. Но тебе плохо, а я больше ничего не знаю.
  ...Ей нравилось. Было весело танцевать и участвовать в играх. Тем более что она нравилась - ее чаще, чем многих других девушек звали, и она этим гордилась.
  Довольно часто вызывали домой. Она садилась в кабину, которая везла ее под землей, но она не знала, куда и к кому. Это нравилось меньше - дома не было весело: только иногда ее заставляли одну танцевать или петь. И не всегда было приятно - они не умели хорошо, но она пила сладкий возбуждающий ликер, чтобы обязательно было приятно. Ее почти всегда отправляли обратно после того, как больше не хотели.
  Потом она стала сильно меняться - стала большой, и груди у нее стали большие - правда, меньше, чем сейчас - и бедра широкие. И ее очень многие стали звать и вызывать домой. Она очень привыкла и очень хорошо умела делать.
  Время от времени инструкторы занимались с ними, учили чему-то новому. И гимнастикой они продолжали заниматься, чтобы поддерживать фигуру, и спортивными играми, и ели специальную еду. Но потом она, все равно, стала очень полной: живот стал большой, и бедра, и груди, как сейчас. Но она - такая - еще многим нравилась; некоторым даже больше нравилось, что она такая полная.
  Но потом она стала нравиться меньше, потому что перестала быть молодой. Ее тогда перевели к мальчикам, которые должны стать гурио. Она жила с ними: объясняла им в первый раз и занималась. Они ее любили, потому что она ласковая и добрая.
  Но она не осталась с ними, потому что вернулась обратно: когда ее не было, многие ее пытались вызывать домой. Она поэтому вернулась и опять здесь живет.
  Она очень давно тут живет. Некоторые уезжают куда-то в другие места, - иногда возвращаются обратно, как она. Но которых уже больше не зовут, уезжают совсем. Никто не знает - куда: они больше не приезжают. Когда ее перестанут звать, она тоже куда-то уедет. Может быть, ее сделают опять инструктором мальчиков-гурио. А пока она живет здесь, и ее зовут.
  А когда ее не зовут, она сидит с подругами, они говорят или поют песни, для себя, какие сами хотят. Вместе им хорошо.
  Правда, бывает, что гурия больше не хочет - и ее уговаривают, и она снова идет, когда зовут. Потому что знает, если не будет идти, когда зовут, ей надо будет уехать, а она не хочет, привыкла здесь, она тут всех знает, уезжать боится. Но иногда бывает, совсем не хочет, даже бьет стекло и режет себя и кричит: "Не хочу больше!" Жалко тогда.
  Но есть у них и праздники, где бывают только гурии и гурио. Они могут звать друг друга, сами, кто кого хочет, и потому обязательно приятно, потому что гурио всегда умеет хорошо, и потому, что они могут друг с другом разговаривать.
  А еще весело, когда устраивают конкурсы самых красивых гурий и гурио, которые приезжают откуда-то с воспитателями. Или конкурсы тех, кто умеет очень хорошо или может очень хорошо, но совсем по-другому. Гурии тоже смотрят. Очень интересно...
  
  - Ты, может быть, поспишь, миленький?
  - Нет - рассказывай дальше.
  - Я ничего не знаю больше. Может быть, меня хочешь? Тоже нет? Спеть тебе?
  - Да. То, что для себя поете.
  Она пела мне какую-то протяжную песню.
  Я чем дальше тем больше не находил себе места. Рядом с нами, с нашей наукой, искусством, необъятными архивами, могучей промышленностью, почти сказочной хирургией и всем прочим - рядом с этим существовало то, чему сразу даже не мог найти названия. Какое же это зверство: взять живого человека и выдрессировать его для удовлетворения своих потребностей, которые мы и сами не считаем возвышенными, - превратить в сексуальный унитаз, и только в этом видеть смысл и оправдание его существованию среди нас! Лишить его права распоряжаться собой - превратить в вещь, в неодушевленного робота. Не помочь им, а усугубить их отставание в развитии.
  Почему? Зачем? Из-за того, что нам, интеллектуально полноценным, это упрощает существование? Но - разве интеллект оправдывает жестокость? Да и что он такое, наш интеллект? Что удалось открыть, совершить в наше время?
  Все по мелочи, ничего крупного: усовершенствуем, дорабатываем, вылизываем открытое до нас. Интеллектуальные пигмеи! Из всех наших потуг ничего не получится. И у меня самого - тоже!
  Меня мучило лихорадочное чувство необходимости немедленно найти выход из всего существующего и уверенность, что все пропадет, если я его не найду, и сразу же за ним ощущение полного бессилия, абсолютной неспособности что-то решить, сделать. Выхода никакого не было - только безысходность. Казалось, я один - и только я виноват во всем, виноват больше кого-либо. Мысль уйти совсем, разом от всего избавиться, возникавшая последнее время, появилась снова, и в этом виделся единственный возможный выход для меня. "Не хочу больше!" - кричало все во мне.
  В комнате светился только аквариум с рыбками. И я вдруг решился, ударил кулаком - с такой силой, что сразу разбил толстое стекло. Забились в луже красавицы-рыбки. Рука была сильно разбита и порезана. Не обращая на это внимания, я схватил большой осколок, но в тот же момент она вцепилась мне в руку, всей тяжестью повисла на ней.
  - Ой, миленький, ой, не надо!!! - кричала она.
  Пытаясь вырвать руку, я порезал ее осколком, но она все равно не отпускала. И когда я толкнул ее так, что она, отлетев, упала и сильно стукнулась головой, почувствовал, что уже больше ничего не смогу сделать. Посмотрев на окровавленную руку, отшвырнул стекло.
  Доплелся до ложа, упал. Меня трясло. Она подошла, села рядом, положила мою голову на свою грудь и, крепко обхватив ее окровавленными руками, долго плакала. Я с трудом дышал. Слышал иногда, как она, всхлипывая, бормочет: "Ой, миленький!", "Плохо как!", "Рыбок тоже жалко!". Так и просидели до самого утра. Руки у нее были все в жутких порезах.
  
  Ромашка [Ridero]
  
  Утром она уехала. А ко мне скоро приехал врач: должно быть, ей пришлось объяснить причину порезов. Он отправил меня в клинику. Это было срочно необходимо: выхода для себя я по-прежнему не видел, и самоубийство казалось мне неизбежным.
  ...Меня вылечили. Я снова хотел жить, работать. Вернулся к себе.
  Хотел увидеть ее, поблагодарить. Но когда ее вызвал, на экране появилось: "Ее больше у нас нет".
  Сумел связаться с их заведующей-сексологом, которую они называли воспитательницей. Она спокойнейше сказала мне, что Ромашка больше у них не живет, - но что мне незачем огорчаться: есть еще несколько таких же гурий. И все.
  Так ничего не смог узнать: перевели ли ее инструктором к молодым гурио, или, может быть, из-за обезобразивших ее порезов она стала профессионально непригодной - и, значит, была умерщвлена.
  Эта мысль долго преследовала меня. Но потом, постепенно - я забыл. Как будто это случилось вовсе не со мной. Не понимаю даже, как сейчас смог все так отчетливо вспомнить. Увидел, как этот скот, плантатор, обращается с рабынями, и... Вот так!
  
  Они молчали, пораженные рассказом. Лал сидел, не видя ничего перед собой, положив на стол сжатые кулаки. Губы у Эи дрожали.
  - Расстроил я вас. И пир испортил. Ну, ладно: больше сегодня об этом ни слова.
  - Нет, Дан, погоди, - поднялся Лал. - Помянем ее.
  Он поднял свой кубок:
  - Вечная ей память!
  Они встали и выпили молча.
  - Да, ты совершенно удивительный, Дан. Совершаешь величайший переворот в физике, а по пути получаешь доказательство социальной теоремы о подлинно человеческой сущности неполноценных. Тебе верит и рассказывает о себе гурия. Я - специально ими занимась - не мог узнать ничего подобного. Гурии молчали, а заведующие-сексологи отвечали, что этого не следует касаться.
  - Лал, прости - я больше не могу об этом говорить.
  Он ушел в рубку. Они продолжали сидеть у стола, не произнося ни единого слова и так и не притронувшись к еде. Из рубки доносились мрачные звуки начала Шестой симфонии Чайковского.
  ... Под утро Эя, так и не сумевшая заснуть, сменила Дана.
  - Лал спит?
  - Не уверена.
  - А ты - спала?
  - После твоего жуткого рассказа?
  - Лал понимал это уже давно.
  - А я как-то раньше об этом совсем не думала.
  - Не ты одна. Каждый из нас слишком погружен в свою работу, остальное мы почти не видим. Нужен такой, как Лал, видящий все сразу. И не способный быть равнодушным.
  - Для меня это пока так сложно.
  - Ничего: он не торопит нас.
  - Иди отдыхать, Дан.
  
  
  13
  
  Давая улечься впечатлению, Лал, действительно, два дня старательно избегал продолжения разговора. Только на третий спросил:
  - Продолжим?
  - Конечно.
  - Так! Теперь нашей главной темой будут неполноценные. Вы уже слышали немало о нянях и достаточно много о гуриях. Сегодня буду знакомить вас с донорами - группой, беседа о которой будет самой мрачной из всех, которые нам предстоят по теме о неполноценных.
  - Значит, сегодня будешь говорить обо мне? Во мне девяносто процентов неполноценного-донора.
  - Ничего подобного: полноценность определяется мозгом!
  - Конечно, Эя. Итак: доноры - неполноценные, составляющие биофонд для хирургического ремонта полноценных.
  Появление этой группы помимо причин социального выделения неполноценных было связано с одним из величайших научных открытий - преодолением иммунной несовместимости, обеспечившим возможность и эффективность трансплантаций органов одного человека другому.
  Еще на заре производства трансплантаций хирургам не всегда удавалось вовремя осуществлять операции из-за отсутствия необходимого органа. При пересадке сердца первыми донорами были люди, попавшие под тогдашние транспортные машины - автомобили. Об оптимальном подборе трансплантируемого органа не могло быть и речи.
  По этой причине и из-за сложности самой операции в то время трансплантация применялась только в критических случаях. Тем более, что до открытия циклоспорина эти операции давали лишь отсрочку от неминуемой смерти пациентов, так как трансплантированный орган отторгался через некоторое время - отмирал, рассасывался, после чего либо приходилось произвести повторную операцию, либо наступала смерть.
  Само донорство - явление достаточно старое. Первые доноры давали кровь для раненых на войне, - затем донорство крови стало широко распространенным. Эти доноры были почти исключительно добровольцами: сдача крови никоим образом не отражалась на их здоровье. Исключением, преступным, было лишь принудительное взятие крови во время II Мировой войны в ХХ веке - его производили германские нацисты: у военнопленных и даже у детей, иногда всю. Позже, чем донорство крови, появились донорство кожи, глаз, зубов и, довольно редкое, костного мозга - для спасения получивших лучевую болезнь.
  Источником внутренних органов являлись исключительно свежие трупы людей, хотя какой-то период после открытия циклоспорина существовал особый вид преступления: похищение, торговля и убийство людей, в том числе и детей, для получения органов для трансплантаций, с которым обществу пришлось вести жестокую войну.
  Постепенно освоение техники консервирования органов дало возможность создать необходимый трансплантационный фонд. С его помощью удавалось спасать уже всех кого можно.
  Но материал этого фонда не был достаточно хорош. Поэтому сочли допустимым и гуманным умерщвлять безнадежных идиотов, содержавшихся в специальных клиниках. Качество пересадок было улучшено. Кроме того, удалось улучшать здоровье весьма, правда, ограниченного количества людей, которым не угрожала смерть. Блестящие результаты подобных пересадок толкали на поиски возможности расширения их производства.
  Возможность широкого использования внутренних органов животных, вначале казавшееся невероятно заманчивым, не подтвердилась для большинства видов трансплантации. Перспективность же применения человеческих органов повышалась еще и тем, что увеличивалась продолжительность жизни людей, которым хирурги заменяли ряд изношенных органов. Этим способом удалось добиться результатов раньше, чем другими. И постепенно, начиная с единичных случаев, утверждаемых всемирным голосованием для спасения или продления жизни исключительно крупных ученых, двинулись к широкому использованию неполноценных в качестве доноров-смертников.
  Окончательно это явление утвердилось после первой удачной операции пересадки головы гения на тело неполноценного. Восторг по поводу этой сказочно сложной операции был настолько велик, что большинство людей весьма благосклонно отнеслись к словам хирургов, осуществивших ее. Вот что они завили. - Лал включил экран. Человек с погонами, атрибутом медиков, ставших после исчезновения войн главными защитниками человечества, говорил:
  - Наша эпоха крайне скудна крупными открытиями: мы страшно медленно движемся по пути научного прогресса. Все мы бьемся над поисками выхода из данной ситуации.
  К сожалению, ограниченные возможности организма ставят предел повышению интенсивности нашей работы. Усилия наиболее способной части человечества добиться успеха за счет беспощадного отношения к себе имеют следствием быстрое изнашивание организма и тяжелые заболевания различного рода.
  Все они, за исключением связанных с заболеванием мозга, радикально излечимы с помощью способа, обладающего почти стопроцентной надежностью. Но для этого приходится жертвовать наименее ценной частью человечества. Здоровье и связанная с ним продолжительность жизни полноценных ученых, являющихся двигателями прогресса, приобретаются за счет жизни малоспособных, неполноценных людей, которые используются как доноры-смертники.
  Если рассматривать это с точки зрения интересов человечества в целом - такой порядок правилен, справедлив. Неполноценные не растрачивают свое здоровье из-за полной неспособности к интенсивному интеллектуальному труду, а в других видах труда, которыми они способны заниматься, общество совершенно не нуждается. Находясь на содержании общества, они должны давать что-то взамен, чтобы не быть ненужной обузой.
  В нас тощее время складывается правильное разделение функций между людьми, базирующееся на их способностях. Я имею в виду установившийся способ воспроизводства человечества. Полноценные женщины имеют возможность целиком посвятить себя своей работе, интеллектуальному труду, благодаря тому, что не способные к нему женщины вынашивают, вскармливают и нянчат их детей. В этом проявляется проникновение в правильное понимание законов природы, совершенно очевидных.
  Но нам следует учиться мудрости у природы более последовательно. Если мы взглянем пристальней, то мы обнаружим, например, у муравьев - наиболее типичных общественных животных, как специфическая группа особей - самцы, выполнив свою функцию - гибнет, так как стала более не нужной своей большой семье, своему сообществу. Это явление - также следствие объективных законов природы, чья неизбежная и даже, как может показаться, жестокая необходимость способствует лучшему выживанию вида в целом.
  Человек - не муравей, но наивно думать, что он полностью порвал связь с природой. Убивая неполноценного, вклад которого в сумму общечеловеческого труда равен нулю, мы можем обеспечить здоровьем и долголетием полноценного, растратившего свое здоровье на себя и на неполноценного, пользующегося плодами этого труда. Человечество в целом как вид при этом выигрывает, притом весьма ощутимо. И в этом безусловная моральная оправданность использования части неполноценных в качестве доноров-смертников.
  Не будем ужасаться жестокой справедливости сделанного вывода: в настоящее время другого выхода не существует. Ведь получаем же мы необходимые нашему организму белки, убивая животных, хотя люди будущего, научившись производить полноценные синтетические белки, возможно, станут вегетарианцами. Возможно, что в будущем мы научимся и восстанавливать здоровье и продлевать жизнь людей другими способами.
  Но в настоящее время мы еще лишены этой возможности, и поэтому человечество сейчас не в праве отказываться от тех огромных выгод, которое дает использование доноров-неполноценных. Конечно, здесь имеются неприятные стороны, неизбежность которых необходимо понять, и примириться с ними, не заостряя на них внимание. Точно так же, как есть неприятные стороны, связанные с употреблением в пищу мяса животных.
  Правильная организация дела должна способствовать успеху. Я имею в виду, что донор не должен знать об ожидающей его участи, до момента использования находясь в наиболее благоприятных и удобных для него условиях, не противоречащих при этом, разумеется, его функциональному назначению.
  В настоящее время порядок использования доноров еще не удовлетворителен. Для полного эффекта необходимо непрерывное и планомерное комплектование донорского контингента, правильно подобранного и достаточного численно.
  Будущие результаты несомненны. От себя лично и от имени моих коллег ставлю этот вопрос на всемирное обсуждение и голосование. - Экран погас.
  - Эти слова упали, как семена на хорошо подготовленную почву. Готовые жертвовать собой, беспощадные к своему здоровью, люди были беспощадны и к другим. Создание постоянного контингента неполноценных-доноров сочли необходимым и своевременным шагом, исторически оправданной жертвой. Против голосовало ничтожно мало.
  
  - Общался ли ты с донорами сам?
  - Да. Но очень мало. Это закрытая группа, живущая в специальных зонах. С ними только врачи-тренеры, ведущие подготовительную работу. Специальное питание, четкий режим, система тренировок, в основном по системе хатха-йога, - весьма квалифицированное выращивание на этих плантациях человеческих организмов.
  А внешне - Аркадия. Безупречное здоровье и великолепнейшее физическое самочувствие, беззаботный покой и неизменно отличное настроение. Весьма вкусная пища - хотя и строго необходимого состава. Спортивные игры и зрелища, специальные фильмы, бани, пиры с музыкой и танцами.
  Их обслуживают специальные гурии и гурио: мужчин и женщин этой группы никогда не содержат вместе. Но частота встреч с гуриями каждого из них четко определена врачем-тренером. В необходимых случаях их чувственность подавляется медикаментозно; крайне, правда, редко - применяется кастрация.
  Они счастливы: довольны своим настоящим - а впереди их ждет переезд в другое место, где жить будет еще приятней, но это надо заслужить усердной тренировкой и точным исполнением всех указаний тренера. Эта мысль усиленно культивируется в их сознании, и они с нетерпением дожидаются "переезда".
  О том, что их ждет на самом деле, разумеется, абсолютно не подозревают. Если какой-нибудь из тренеров пытается рассказать им правду, его немедленно изолируют от них и, согласно клятве, данной им, без суда подвергают длительному бойкоту, а доноров, слушавших его, изолируют и используют в первую очередь. Несмотря на то, что - самое интересное! - доноры этим тренерам ни разу не поверили.
  - Как долго они живут?
  - Порядка тридцати лет, и, как правило, более двадцати. Их используют молодыми, но полностью сформировавшимися.
  - Их умерщвляют непосредственно перед операцией?
  - Совершенно не обязательно! Внутренние органы, помещенные в соответствующую среду, могут сохраняться очень долго: в хранилищах хирургического ремонтного фонда я видел множество сердец, продолжающих пульсировать. Притом, если перед каждой операцией умерщвлять донора, используя один, максимум несколько органов, их потребуется слишком много - это дополнительная немалая работа: слишком неэкономично. На самом деле происходит максимальное использование.
  Используются не только внутренние, но и внешние органы: конечности, уши, носы, глаза, скальпы, кожа, бюсты, фаллосы. Используются кости, надкостница, зубы, костный мозг. Неиспользованные мышцы и органы, не соответствующие требованиям хирургического ремонта, утилизируются как пища для животных и неполноценных или сырье для промышленной переработки. Ничего не пропадает!
  
  - Но за счет этого восстанавливается здоровье и удлиняется жизнь полноценных.
  - Да. Они умирают не для потехи, как римские гладиаторы, а ради пользы, которую могут приносить, только отдав свою жизнь - и лишь таким путем сделать факт своего появления на свет значимым и нужным. Вот то, что зримо лежит на поверхности; то, что известно всем - и каждому кажется естественным.
  - Но не тебе - ты с этим не согласен?
  - Абсолютно. Всех неполноценных лишили собственной воли: распоряжаются ими, как скотом - не интересуясь их желанием, не спрашивая их согласия. Воспользовавшись недостаточными способностями в детстве, их окончательно калечат соответствующим воспитанием, которое Дан как нельзя более правильно назвал дрессировкой.
  А эта группа, доноры? У них отнимают самое ценное - жизнь! Какие ни приводи доводы - это убийство. Убийство существ, родившихся людьми! И, главное, не такое уж нужное, как считают.
  - Позволь, разве без этого возможно обеспечить продолжительность жизни почти до двухсот лет?
  - Ну, во-первых, достигнутая продолжительность жизни - не исключительная заслуга хирургического ремонта. Она результат очень многого: мы дышим чистым воздухом, не загрязненным вредными примесями; едим здоровую, хорошо сбалансированную пищу; мы с самого детства уделяем много внимания физической культуре. Во-вторых, есть уже возможность в значительной степени отказаться от хирургического ремонта, чтобы жить столько же.
  - А, система непрерывного наблюдения!
  - Верно, Эя. В чем она состоит, знаешь?
  - Более или менее. Человек непрерывно наблюдается с помощью приборов, находящихся в его жилье, ложе и на одежде. Объем информации о всех процессах в его организме колоссально возрастает по сравнению с нынешним, получаемым как и в старину, при периодических врачебных осмотрах. Поток информации обрабатывается всеобщей диагностической киберсистемой. В результате вовремя выявляются малейшие изменения в организме и принимаются нужные меры: даются указания о необходимых изменениях режима питания, упражнений; если надо, назначаются лекарства, причем - самые легкие. В более серьезных случаях дается оповещение врачу.
  Результаты испытаний на подопытных неполноценных были поразительны. Но при этом даже такая ограниченная система была неимоверно сложной. А чтобы охватить постоянным наблюдением все человечество, нужно создать систему, по сложности многократно превосходящую систему управления промышленностью Земли. Память этой системы должна содержать всю сумму медицинских знаний, чтобы обеспечить диагностирование. В свою очередь, анализ поступающей информации должен обеспечить выход выводов по оптимальной коррекции здоровья и выявление каких-либо общих тенденций в состоянии организмов большинства или достаточно больших групп. Работа системы непрерывно контролируется медиками, чтобы избежать непрогнозируемого отрицательного эффекта. Система должна иметь самую высокую надежность и быть обеспечена дублированием для гарантии ее.
  - И что дальше? - спросил Дан.
  - Ничего. Трудоемкость создания такой системы неимоверно велика. Это было настолько очевидно, что вопрос о ее создании даже не стали предлагать для всемирного обсуждения.
  - Но она уже принципиально возможна, и следовательно, использование доноров уже нельзя считать оправданным? - снова спросил Дан.
  - Все зависит от того, как подойти к вопросу, - ответил Лал. - Хирургический ремонт - способ хорошо отработанный и не вызывающий сомнений в смысле результатов. И, главное, его использование несравненно дешевле, чем создание системы непрерывного наблюдения - СНН. Это и явилось, как сказала Эя, главным тормозом. Тем более что это совпало по времени с подготовкой первого полета гиперэкспресса, на которую были брошены все силы. Потом нашлись другие веские причины, чтобы снова отложить создание СНН уже после отлета Тупака.
  Причем, самое страшное заключается в том, что почти все находят использование доноров совершенно нормальным и не видят никакой сугубой причины отказа от него. Создание СНН не кажется остро необходимым. Проще и дешевле резать доноров! Люди еще не оттаяли: конец кризиса только начался. Все еще впереди.
  Но этот зверский способ ремонта людей должен исчезнуть. Обязательно! Ибо он противен истинно человеческой сущности, только глубокий общий упадок сделал возможным его появление.
  
  - Но вот тот хирург сравнивал необходимость умерщвления доноров с убоем животных для еды. Так где же грань человечности?
  Лал улыбнулся:
  - На этот вопрос мне уже приходилось отвечать - во время полемики с людоедами. Животные - не люди: они живут по законам борьбы за существование, жестоким с точки зрения человечности. Убивая отдельных животных для еды, получения кожи и меха, человек не преступает эти законы, направленные лишь на сохранение вида. Здесь - по-моему - все правильно.
  А люди - это люди: они существуют уже по другим законам: каждая человеческая жизнь имеет индивидуальную ценность.
  - Ты считаешь абсолютно недопустимым жертвовать неполноценной частью человечества даже ради общего прогресса только из-за негуманности этого?
  - Нет. Еще из-за возможных последствий принципа разделения людей на полноценных и неполноценных.
  Что отделяет неполноценных от остальных людей? Их неспособность к труду, недоступному и роботам. Именно это. То, что их можно заменить роботами. Что и делается.
  Но роботы становятся все совершенней. Рассуждая последовательно, мы в пределе придем к признанию полноценными исключительно гениев, количественно ничтожную часть человечества. Согласны?
  Но гениям, окруженным огромным количеством роботов, ни к чему так же огромное количество неполноценных, - и тех, кого нет возможности использовать должны просто убивать, чтобы избавиться от ненужной обузы.
  Это будет царство сверхсовершенных роботов, фактически заменивших людей, во главе с гениями - ничтожно малым количеством считающихся полноценными людей. Роботы вытеснят людей их собственными руками. Таков логически последовательный вывод из принципа разделения людей на полноценных и неполноценных, и в этом выводе - очевидная порочность этого принципа.
  - Почему не может увеличиться вероятность появления гениев?
  - Вполне допустимо - но это не меняет картину. Они, все равно, никогда не составят большинство человечества.
  - Да: жуткий вывод!
  - Вот и хорошо!
  - Почему?
  - Что может заставить задуматься.
  - Лал, а ты не сгущаешь краски?
  - Нет. Я только более контрастно рисую: чтобы было ясней. Ну, что: хватит на сегодня?
  - Да уж... - Они были страшно уставшие, побледневшие.
  "Надо будет сделать перерыв. Хоть на один день. Пусть уляжется," - подумал не менее уставший, но довольный Лал.
  
  
  14
  
  Но уже на следующий "день" Дан просит продолжать:
  - Лал, ты ничего не сказал о донорах для таких, как я, - он смотрел на свои руки.
  - О них немного можно добавить к тому, что я говорил о других донорах: к ним относится почти все, что к тем, только предъявляются самые высокие общие требования - ко всему организму в целом - плюс эстетические требования к телу. Соответственно, у них несколько иная подготовка. Они - исключительно потомки других доноров, результаты специальной селекции.
  - Потомственные неполноценные?
  - Да. Но о них мы поговорим позже.
  А сейчас я вас познакомлю с другой группой доноров, стоящих особняком от доноров для хирургического ремонта: назначение этой группы - поставлять мозг для биокибернетических систем. Судьба этих доноров - та же, что предыдущих. Взятый у них головной мозг является главной частью биокиберов - варианта киберсистем, когда сверхкомпактность является остро необходимым условием их работы.
  В простейших киберсистемах удается обойтись мозгом животных. Для более сложных систем, которые можно рассматривать как киборгов низшего порядка, используется мозг этих доноров. Пересаженный в биокибер, мозг непосредственно связан с датчиками и исполнительными органами системы, получающими в ответ на сигналы датчиков соответствующие команды. Действие мозга усилено обычными киберблоками, обеспечивающими огромную скорость переработки информации.
  Создание биокиберов - дело слишком сложное, исключающее возможность применения случайного материала. Пригоден только мозг, качества которого точно определены и максимально усилены специальной предварительной тренировкой. Этими данными могут быть память, быстрота реакции, внимательность к сугубо определенным явлениям, звуко- и цветовосприимчивость, способность к устному счету - и так далее. Эти доноры используются с более раннего возраста, нередко - в детском. По возможности используются и отдельные органы их тела, но без предъявления специальных требований в связи с этим к их тренировке.
   В отличие от биокиберов, настоящие киборги управляются мозгом полноценного, решившегося исключительно добровольно перед своей смертью на пересадку в киберсистему, где ему обеспечены условия длительного существования. В киборге мозг полностью сохраняет творческие возможности и индивидуальность - и главное, способность к принятию нетривиальных решений, на что не способны киберы. Зачастую это мозг очень крупного ученого. Такого, как Тупак.
  Киборги способны существовать в среде, недоступной человеку с обычным телом: до сих пор они были разведчиками Дальнего космоса; кроме того - они разведчики недр Земли и других планет и дна земных океанов. Имеют несравнимо большее в сравнении с обычными людьми количество ощущений, обеспечиваемых всевозможными датчиками, и могут жить до тысячи лет.
  Но киборги, в общем-то, явление исключительное. Казавшаяся когда-то заманчивой и весьма перспективной, киборгизация широко не распространилась: очень немногих привлекает длительное существование, начисто лишенное человеческих радостей, возможных только в телесной оболочке. Поэтому для биокиберов используют специальных доноров.
  Вот и все, что я хотел о них сказать.
  - Биокиберы, кроме их компактности, и более надежны, - добавила Эя. - При выходе из строя какого-то участка мозга его работу берут на себя клетки других участков.
  - Совершенно верно! Вопросы?
  - Пока нет.
  
  - Перехожу к следующей группе - подопытным.
  На них проводят окончательные испытания после проверки на животных новых лекарств, физиотерапевтических и других вновь применяемых видов лечения, действие создаваемой медицинской аппаратуры. На них же проводится отработка новых видов операций и стажировка хирургов. Проверяется различная новая пища, внедряемая в употребление, и синтетические продукты. Проверяется безопасность или степень токсичности различных сред, и отрабатываются правила безопасности. И многое другое.
  Жизнь их проходит под постоянным наблюдением и строго регламентирована в соответствии с программами испытаний. Опыты, производимые над ними, не всегда безболезненны. Их специально заражают разными болезнями. Часть их гибнет во время опытов, но остальных никогда специально не умерщвляют, так как продолжительность их жизни представляет интерес для исследований.
  В целом, их существование по сравнению с другими группами значительно беднее радостями. Для этой группы отбор зачастую ведется по наличию различных болезней и отклонений.
  - На них делали опыты по созданию ихтиандров - людей с вживленными жабрами. Экологи всерьез прорабатывали вопрос заселения ими верхнего слоя мирового океана. Но оказалось слишком много "но", и главное из них - то, что ихтиандры плохо переносят пребывание в космосе и поэтому не могут покидать Землю, что не дает им возможность делать по желанию все, что могут люди с обычным организмом. А в неполноценных ихтиандрах при наличии роботов нужды нет, - снова дополнила Эя.
  
  - Гурии вышли из этой группы. Их предшественники использовались для сексологических опытов. Эта работа в части ряда проблем велась в контакте с социологами, которыми и была впервые высказана мысль об упрощении организации сексуальной жизни при дефиците времени, используя неполноценных.
  Была проведена широкая проверка. В ней приняли участие представители всех возрастных групп полноценных. Исключительная простота организации контакта и связанная с ней экономия времени, а также буквально профессиональный уровень умения этих неполноценных вызвали огромное количество положительных отзывов.
  В результате - создали группу, предназначенную для удовлетворения сладострастия. В нее отбирали женщин и мужчин наиболее красивых, физически привлекательных, сексапильных. Какой-то поэт сравнил их с райскими девами ислама - гуриями, и постепенно это название стало привычным.
   В появлении гурий нашла свое завершение установившаяся абсолютная половая свобода полноценных. Проблемы исчезли. Совокупиться стало так же просто, как оправиться. То же элементарное удовлетворение естественной физической потребности. Гурии действительно служили сексуальным унитазом - Дан сказал как нельзя более точно. Человечество получило всегда готовых, безотказных наложниц и наложников, обслуживающих его - как когда-то проститутки и альфонсы. Гурий, естественно, невозможно сравнить с афинскими гетерами, услаждавшими мужчин не только телом, но и образованностью, тонким вкусом.
  - Прости, но проституция, кажется, была добровольной профессией?
  - Да, - если не считать, что альтернативой ей были тяжелый труд или нужда. Проституткам платили деньгами, позволявшими существовать материально. Гурии - взамен прямо получают право на существование.
  Просто, удобно! Вызвал, совокупился - и спи. Не требуется никакой взаимности. Бери, что нравится. Их покажут тебе на экране вместе с персональными цифровыми показателями. Хочешь, выбирай сам - или подбор на максимальное соответствие произведет компьютер, в который ты передашь из своего архива собственные данные.
  - Их же используют для полового образования молодежи.
  - Совершенно верно: для обучения технике совокупления.
  - Дефлорацию девушек всегда производят гурио.
  - И с их помощью берется материал для генофонда.
  - Вот, вот! Все о них. Особенно после рассказа Дана. Вопросы?
  - Продолжай, брат.
  
  - Осталась еще группа воспроизводства: роженицы, кормилицы и няни. Но прежде я хочу рассказать о потомственных неполноценных.
  Причина их появления: комплектование групп за счет отбраковки детей в большей части случаев не дает материал, оптимальный с точки зрения тех, кто его использует. Для устранения этого недостатка параллельно с отбраковкой стали использовать получение потомства неполноценных с наилучшими специфическими данными. Потомственные неполноценные не составляют отдельную группу, входят в группы своих родителей.
  Раньше всего они появились в донорских группах для покрытия дефицита определенных органов необходимого качества, недополученных за счет отбраковки. Затем - в ряде случаев их стали специально выводить для получения органов улучшенного качества. Появилась селекция неполноценных, мало отличающаяся от выведения племенных пород домашних животных.
  Есть специальные потомственные доноры даже с гипертрофированными качествами каких-то органов. Пересадка такого органа исключает трансплантацию нескольких органов, обеспечивая нормальное функционирование в условиях ослабленной деятельности не замененных органов. Зачастую такая гипертрофия происходит в ущерб организму донора в целом.
  Так называемые полные доноры, тело которых без головы целиком используется для обновления академиков, - как я уже говорил, исключительно потомственные доноры. Элита-рекорд по физическому здоровью и экстерьеру.
  В центре внимания очень многих находится селекция гурий, служащая для получения очень красивых экземпляров. Конкурсы красоты таких гурий весьма популярны. Эту селекцию именуют декоративной - она своеобразный вид искусства: создание живых скульптур. Полноценные иногда копируют их внешность с помощью пластических операций.
  Но и среди этих селекционеров есть такие, которые утрируют какие-то отдельные качества в ущерб организму и создают нежизнеспособные, быстро стареющие создания, обеспечивая себе кратковременный успех. Как в случае живого повторения Афродиты Милосской.
  Общий существенный недостаток этих всех без исключения творений - их принадлежность к неполноценным и связанная с этим умственная неразвитость. Как сказал поэт:
   Кто объяснит, что значит красота?
   Высока грудь, иль стройный гибкий стан,
   Или большие очи? Но порой
   Все это не зовем мы красотой.
   Уста без слов любить никто не мог.
   Взор без огня - без запаха цветок. [Лермонтов "Сашка"]
  Их очень мало используют по сравнению с обычными гуриями, чтобы дольше сохранить их красоту. Подобную гурию или гурио можно получить лишь по жребию.
  - Лал! Но ведь получается полное противоречие. Выходит, что гораздо лучше использовать потомственных неполноценных. Гарантированное наличие более высоких качеств: так сказать, лучший материал. Но вся эта система существует как способ использования людей, не способных к интеллектуальному труду, - а использование потомственных неполноценных, более качественных, снова делает этих людей никому не нужными, - перебила его Эя.
  - Именно так! Не думайте, что этого не понимают. Поэтому потомственные допускаются только как исключение и составляют ничтожную часть неполноценных.
  Давайте вернемся к тому предельному выводу из принципа деления людей на две неравноценные категории, который вы назвали жутким. То малое количество неполноценных, которое может быть необходимо кучке гениев, должно быть - по логике вещей - наивысшего качества. Значит, это должны быть исключительно потомственные неполноценные. Они не должны иметь с гениями уже никакой генетической связи, то есть параллельно должны существовать две совершенно замкнутые категории людей, две расы - точнее, два подвида; они должны состоять только из элиты потомства каждой этой группы. Остальные люди - отбракованные - должны уничтожаться. Так!
  - Неужели ты думаешь, что может дойти до этого?
  - Твердо верю, что нет. Не думаю, что всем нам, полноценным, не удастся вовремя понять, что эта тенденция имманентно заложена в существующей системе, и пока ничто, по сути, не противостоит возможности ее развития. И, снова, что биологические законы не могут быть господствующими в человеческом обществе.
  - Но ты говоришь загадками: не делаешь никаких выводов.
  - Терпение! Прежде, чем сделать выводы, я расскажу все, что считаю нужным.
  
  
  15
  
  Лал начал следующую беседу словами:
  - Нам осталось теперь рассмотреть только группу воспроизводства, о которой нам немало сообщила Ева.
  Исторически - эта группа была первой. Я сейчас расскажу о ее возникновении, являющимся началом общего раскола человечества на две неравноправные категории. Истоки его - в процессе отмирания семьи как устойчивой самостоятельной общественной ячейки.
  В древности семья, основанная на взаимном влечении, или, как его называли, любви, или на каких-то других условиях, имела главной целью рождение и выращивание детей. Одновременно она являлась автономной хозяйственной единицей с общим бюджетом и, за редким исключением, общим имуществом.
  Основная забота о детях лежала на женщинах: матерях, бабках. В классовые эпохи женщины привилегированных классов перекладывали повседневный уход за детьми на нянь, - сначала подневольных, затем наемных. Образованием детей занимались специальные люди - педагоги.
  По мере развития общества оно стало все в большей степени брать на себя заботу о воспитании, а затем - и об уходе за детьми. Сначала школы и университеты, потом детские сады и ясли. Последние давали женщинам возможность при наличии детей продолжать работать, а не заниматься только уходом за ними и домашним хозяйством. Связь детей с родителями при этом нисколько не прерывалась.
  Нормой считалась семья, основанная целиком на чувстве взаимной любви. Не признавалась допустимой какая-либо интимная связь вне семьи. Однако, это был идеал - действительность далеко не всегда ему соответствовала: интимные связи вне семьи нередко имели место. И чувство могло пройти - семья распасться, что создавало крупные проблемы из-за общих детей.
  В отсутствие этих явлений семья являлась наилучшим социальным устройством для детей. Постоянное взаимное общение было основой близости детей и родителей в течение всей жизни. Дети, потерявшие родителей, назывались сиротами: их считали несчастными. Постепенное освобождение от повседневных забот лишь позволяло родителям уделять детям все большую часть свободного времени, не снимая с них значительной доли забот о воспитании и материальном обеспечении.
  Забота о детях не была обузой для родителей. Это было осуществление естественной потребности, - нелегкой, но радостной. Дом без детей считался пустым. Когда ребенок болел, кроме врача за ним ухаживали родители, бабушка, дед, братья и сестры.
  Родственна близость людей являлась неотъемлемым элементом жизни того времени. Вырастая и уже живя отдельно, дети продолжали поддерживать постоянный контакт со своими родителями, братьями и сестрами, интересовались их делами и помогали друг другу в нужный момент, навещали их и собирались вместе на семейные торжества. Родственные отношения, сохраняя элемент душевной теплоты в жизни, связывали поколения. Они существовали параллельно дружеским связям.
  Когда развитие производства и общественных отношений совершенно освободило людей от материальных забот, исчезли и материальные обязанности членов семьи по отношению друг к другу. Теперь их связывали только нематериальные стимулы. В этих условиях семья начала становиться все менее прочной.
  Проблемы, которые возникали вследствие этого, стали устранять, максимально освобождая родителей от заботы о детях, которую брало на себя общество, перепоручая ее педагогам. Люди все больше занимались интеллектуальным трудом, становящимся главным смыслом и интересом жизни, вытесняющим все другие интересы. И все меньше внимания уделяли детям.
  Но связь еще не была оборвана. Каждая женщина рожала не менее двух детей, которых растили в детских учреждениях. Родители навещали их там, продолжали проявлять к ним внимание, интересоваться их здоровьем и развитием, и проводить вместе еще какую-то часть свободного времени. Это было время приближения нашей эпохи упадка.
  После короткого периода, когда было сделано необычайно большое количество крупнейших, фундаментальных открытий, наступило длительное время без единого крупного открытия и со считанным количеством таких достижений, как удачное завершение длительной работы по производству пересадки головы на новое тело. Годы, казавшиеся невыносимыми из-за предыдущих великих успехов.
  Выход видели - в первую очередь - в интенсификации труда. И тут первым шагом явилось перераспределение между членами общества обязанностей, связанных с собственным воспроизводством. Чтобы не отрывать большую часть женщин от работы на то время, которые они тратили на вынашивание детей, воспользовались давно существовавшим способом: имплантацией оплодотворенной яйцеклетки, зиготы, другой женщине и вынашивание плода ею.
  Этот способ возник когда-то как мера помощи женщинам, которые желали иметь своего ребенка, но по каким-то физическим причинам не были способны на рождение его. Так как усыновить или удочерить чужого ребенка не всегда была возможность, им можно было помочь таким путем. По мере совершенствования медицины и повышения всеобщего здоровья имплантация зигот применялась все реже; можно сказать, почти исчезла.
  И тут о ней снова вспомнили. Поручить вынашивание и рождение детей наименее способным женщинам, а более способные пусть продолжают интенсивно трудиться! Это казалось прекрасной идеей.
  Все произошло поразительно быстро. Затрачивая на создание ребенка ничтожно мало времени, женщина, его генетическая мать, уже не могла ни привыкнуть, ни привязаться к младенцу, которого родила за нее другая. Все более поглощенные работой, родители, генетические, постепенно прекращают общение с детьми.
  Социологи оценивали произошедшие перемены весьма положительно. Во-первых, все дети стали получать исключительно квалифицированный уход. Во-вторых, их воспитанием занимаются только специалисты-педагоги: исключены все отрицательные стороны участия в воспитании родителей, далеко не всегда делавших все совершенно правильно. В-третьих, на детях никоим образом не отражаются взаимоотношения родителей, тем более что семья как таковая уже практически исчезла. В-четвертых, появилась возможность оптимально, с учетом требований генетики, используя необходимую информацию, переработку которой осуществляет суперкомпьютер, производить подбор генетических родителей.
  На фоне всеобщего напряжения, вызванного желанием вырваться из начавшейся полосы упадка, все это казалось просто прекрасным. "Человечество, наконец-то, слилось в единую семью!"
  Воцарилась абсолютная свобода в личной жизни, уже никак не связанной с рождением детей. Личная жизнь каждого больше никого не интересовала.
  Дети, которые уже не знали родителей, стали всеобщими - и ничьими. Родственные отношения и семья исчезли. Если бы не все это, появление социальной категории неполноценных было бы абсолютно невозможно.
  Даже при минимальном общении ни одна мать не допустила бы, чтобы с ее ребенком обращались, как с рабом или животным, каким бы он не был малоспособным. Родственные отношения надежно защищали когда-то малоспособных от превращения в неполноценных: они жили тогда среди остальных людей, выполняя посильную работу.
  Теперь, превратившись в сирот, они остались один на один с обществом, которое стало смотреть на них, как на ненужную обузу. Их единственной защитой могли быть только педагоги, большую часть которых удалось убедить в необходимости отбраковки, - а силы остальных были чересчур малы.
  Что делать с малоспособными? Уничтожать? Нет, конечно! Использовать - как используется абсолютно все, что только возможно, вплоть до трупов и экскрементов. Пусть исключительно они вынашивают, рожают, кормят грудью и нянчат детей. Это почетная миссия. Вот и прекрасно!
  А остальные? Что с ними делать? А что угодно! И сделали: одних стали выращивать до нужного состояния, чтобы потом зарезать и воспользоваться их органами; других использовать как подопытных животных - после кроликов, морских свинок и обезьян; третьих - довольно гнусным образом употреблять для удовлетворения похоти.
  - Но ведь была от этого какая-то польза?
  - К сожалению, да. Общая интенсивность труда была выше, чем в предыдущую эпоху - и это частично заслуга использования неполноценных.
  Но подобное оправдание имело и рабство. Благодаря ему перестали убивать пленных. И за счет труда рабов у свободных появилось время для занятий искусством, наукой и философией. И к тому же, одной интенсификацией труда нельзя было исправить создавшееся положение.
  Наша эпоха - прямое следствие предыдущей. В ту эпоху удалось совершить фундаментальные открытия, позволившие проникнуть в совершенно новую область строения материи, совершенно необычную - почти неприемлемую с точки зрения прочно укоренившихся взглядов и "здравого смысла". Область огромную, требующую массу времени и усилий, чтобы охватить все ее стороны, прочно освоить ее. Привыкнуть настолько, чтобы свободно мыслить ее категориями. Чтобы она устойчиво заняла свое место в практической деятельности людей.
  Мне кажется, что такие периоды будут неизбежно повторяться после каждой серии фундаментальных открытий, вторжения в совершенно новую, крупную область тайн природы. И, возможно, такие периоды будут становиться все длинней.
  Надо понять это, чтобы не пытаться ускорять научный прогресс существующим образом. Его вред намного превышает извлеченную из него пользу. Та дегуманизация общества, которая его создала, и которую затем он питал и укреплял, укоренилась настолько, что ее никто совершенно не замечает. Пора остановить ее, пока не поздно! Её необходимо искоренить, а для этого - уничтожить бесправие неполноценных. Тем более, что оно с точки зрения необходимости изживает себя.
  Вопросы? Опять нет? Да что с вами? Почему не спорите со мной?
  - Понимаешь: нам, действительно, трудно сейчас возразить что-нибудь против. Но выводы? Какие практические выводы, Лал?
  - Извлеките их из того, что я сказал вам сегодня: этого достаточно. Если еще не поняли - подумайте! Даю вам ровно неделю.
  
  Лал прочно замолк. На целых семь "дней". Постоянно дежурил в "ночные" часы и отсыпался "днем": специально оставлял их одних - пусть обсудят все без него. Не произносил ни слова, когда был вместе с ними, - курил или играл со щенком; он старательно не замечал их вопросительные взгляды.
  Но в четверг, отдыхая после бани, они оба насели на него.
  - Лал, может быть - хватит?
  - Я дал вам еще день.
  - Но мы уже устали спорить!
  - И не хотим ждать еще день!
  - Тогда давайте: что вы надумали?
  - Мы сошлись в главном: институт неполноценных подобен древнему рабству в самой мерзкой форме. Это первое.
  - Да, это так. Но не совсем. Они схожи только в бесправии рабов и нынешних неполноценных. Но в древности эксплуатировали труд рабов, а в труде неполноценных никто не нуждается - их используют почти так же, как домашний скот. Исключение из правила - только няни. Наибольшее сходство с рабами - у гурий. Вот так! Прошу простить: по-моему, я уже начинаю повторяться.
  - Неважно! Второе: институт неполноценных бесчеловечен - противен истинно человеческой сущности, - ибо тенденция, заложенная в нем, таит в себе величайшую опасность.
  - Пока вы слово в слово повторяете меняя.
  - Только я - потому что согласен с тобой целиком. А Эя...
  - Я - только допускаю возможность твоей правоты. Законы природы, действительно, кажутся зачастую довольно жестокими, если подходить к ним с меркой человеческой этики. Поэтому возможно и то, что ты не прав. Поэтому не могу решить окончательно. Но очень хочу тебе верить, и с эмоциональной точки зрения я на твоей стороне. Говори дальше, Дан!
  - Третье - принципиальный вывод: я считаю, Эя допускает, что существующее положение должно быть изменено. Все люди должны обрести человеческие права: в этом мы принимаем твои основные взгляды. Но главное - как это сделать? Ты не сообщил нам своих конструктивных выводов, а сами мы к единому мнению не пришли.
  - Ну, и как считает добиться цели каждый из вас?
  - Я: для этого надо рассказать всем о том, на что ты открыл глаза нам. И по возвращении готов принять в этом самое активное участие. Не буду из-за излишней скромности недооценивать свой авторитет - он должен помочь успеху пропаганды. К моменту нашего возвращения обстановка для нее должна стать более благоприятной, чем сейчас. Как ты думаешь, брат?
  - Ну, нет - меня не торопи! Говорите пока вы. Я хочу прежде знать, что вы сами думаете.
  - У меня все. Пусть теперь скажет Эя.
  - А мне кажется, что в первую очередь надо устранить условие, породившее их. Женщины сами должны рожать и растить детей. Тогда исчезнет отбраковка: ни одна мать не допустит ее в отношении своего ребенка.
  "В точку!!!"
  - Взамен увеличится еще больше потомство неполноценных, - сразу же возразил Дан. - И не начнут же женщины вдруг рожать!
  - Начнут: глядя на ту, которая первой сделает это.
  - Ну, сие весьма проблематично. Кто из женщин в настоящее время готов пойти на это? Никто, я думаю.
  - Такие есть! Ева мне говорила, что есть! И она сама - в первую очередь. Ты напрасно так скептически относишься к этому. Лал! Ну, скажи ты, наконец!
  - Эя права! Она женщина - и смогла понять главное быстрей тебя. Ты не удивляйся: ей помог инстинкт материнства - он куда сильней, чем мужской, отцовский. Значит, ты говорила с Евой?
  - Да. И довольно много. В тот день, когда вы летали на рыбалку.
  - Можешь что-то рассказать о вашей беседе?
  - Все. В ней не было ничего, о чем мне не хотелось бы говорить.
  - Скажи главное.
  - Она снова говорила, что женщины сами должны рожать детей. Что связь детей и родителей должна быть восстановлена, что без этого жизнь никак нельзя считать полноценной. Что это необходимо даже для женского здоровья: природа мстит за невыполнение их органами своих функций - заболевание раком матки и груди не такое уж редкое явление.
  Что немало ее коллег, с которыми она близка, с завистью смотрят на рожениц или тайком суют младенцам свою пустую грудь. Что они были бы счастливы сами родить и выкормить детей - но в настоящее время им это не дадут сделать. А если они попытаются, то слишком много авторитетных противников, которые будут в состоянии добиться их бойкота - и тогда детей у них отберут. Но она верит, что это, все-таки, неизбежно.
  Что сама она готова нарожать уйму детей, если бы мы ее взяли с собой. Захотела - зачем-то - дать мне специальный архив, в котором у нее собраны материалы и программы буквально по всему, что связано с детьми. Я не хотела ей отказать, сделала перезапись и обещала хоть сколько-нибудь с ним ознакомиться. Но пока еще ни разу в него не заглядывала.
  - Вы говорили об отбраковке? Она что-нибудь еще сказала тебе о ней?
  - Нет. Совсем.
  - Она и раньше тоже - никак не связывала между собой эти вопросы. Значит, в ее взглядах ничего не изменилось. И сделанный вывод принадлежит тебе самой.
  - Ты не считаешь, что мне его подсказал? Тем, что говорил прошлый раз.
  - Разве? - улыбнулся Лал.
  - А может быть, и тем, что свозил меня тогда к детям. Ева к этому, конечно, тоже причастна. Тем, что дала мне подержать на руках ребенка. Я представила, что снова прижимаю его к себе, - и вдруг поняла, что если бы знала, что это мой ребенок - скорей бы умерла, чем дала причинить ему зло. Вместе с твоими словами это привело меня к тому, что я сказала.
  - Что ж: все правильно! Возврат женщин к материнству я тоже считаю необходимым условием и главным средством уничтожения института неполноценных.
  - Позволь, Лал, - возразил Дан, - ты же знаешь, что контингент неполноценных ничего не стоит начать комплектовать без отбраковки - одними потомственными.
  - Не совсем так. Ты знаешь численное соотношение обеих категорий?
  - Нет, конечно. А что?
  - Примерно один неполноценный на десять полноценных. Это соотношение внушает мне сильное подозрение, что под отбраковку попадали и дети с временным отставанием в развитии. Почему? Почему нельзя было установить несколько низший уровень способностей для отбраковки? И дополнить необходимое количество потомственными?
  А вот почему: совершенно отсутствует стопроцентное наследование качеств своих родителей; потомки неполноценных - не обязательно неполноценные по своим способностям. Это - непреложная истина, которую генетики, безусловно, учитывают, всячески ограничивая число потомственных неполноценных.
  Никто не знает, какая доля потомков неполноценных была бы отбракована, если бы они росли в таких же яслях, садах и школах, как остальные. Сейчас их сразу обучают по примитивной программе, но при этом они в среднем не уступают в развитии отбракованным детям.
  Если количество потомственных резко увеличится - а этот процесс уже начался - то среди их потомков будет слишком много таких, правомерность отнесения которых к неполноценным по их умственным способностям можно будет оспаривать.
  - А что помешает тогда подбирать для спаривания самых тупых?
  - Это слишком ограничит возможность получения необходимых для использования качеств.
  - И все-таки? Если добьются, чтобы рождались только тупые дети?
  - Нет! Повторяю: ничего не выйдет. Такие будут мало способны к тренировкам и соблюдению режима. Это будет материал слишком низкого качества. Ну, как?
  - Сдаюсь! - Дан протянул Лалу руку.
  - Ну, зачем? Пропаганда тоже будет неимоверно важна: без нее люди не поймут истинное положение вещей; лишь она сделает ясными цели. И твой авторитет, старший мой брат, сыграет в этом огромную роль. Ну, все - хватит! Одеваться!
  
  Дан вел стол в этот "вечер".
  - Будем пить за тебя, Лал, - сказал он поднимая кубок с нектаром. - За светлый твой ум и чуткое сердце, разглядевшие то, что не замечал никто. За то, что ты нам раскрыл глаза и подсказал выход. Будь здоров и счастлив! Да свершатся твои мечты!
  Лал тоже поднял кубок:
  - Дорогие мои! Сегодня я особенно счастлив - оттого, что я сейчас не только рядом с вами: вы теперь разделяете мои мысли и веру. Давайте выпьем за возрождение социального равенства, за воплощение нашего идеала! - он чокнулся с ними. Они не чувствовали, насколько он напряжен.
  Говорить ли им остальное? Не рано ли?
  Нет. Лучше всего сказать сегодня. Но - не в данную минуту.
  - Как ты шел к этому? Расскажи! - Ему дали удобную возможность подготовить их к главному, и он поспешил ею воспользоваться.
  Это был длинный рассказ, потрясший их обоих.
  - Лал, поешь, - сказала Эя, когда он кончил. - А то ты умрешь с голоду. Мы-то хоть ели немного.
  - Ничего: я терпеливый.
  - Куда больше! Молчать столько лет - не сказать мне ни единого слова, - упрекнул его Дан.
  - Просто, не хотел тебе мешать делать главное: только оно могло сделать возможным изменить то, что мне удалось разглядеть. Но - если бы я знал о Ромашке!
  - Ну ладно! Что ж теперь. А ты поешь, - поешь, все-таки!
  Они молча стали есть, и ему не задавали вопросов, но по их нетерпеливым взглядам было понятно, что сегодняшний разговор еще не окончен.
  - Лал, брат, а ведь тебе было не легче, чем мне тогда, - задумчиво сказал Дан, когда Лал насытился и закурил. - Но почему ты молчал и потом?
  - Ты ждал прихода вести от Тупака. А потом у тебя уже не было сил на новые проблемы.
  - И ты берег меня. Но годы подготовки, все десять лет?
  - Разве можно было отвлекать от нее? Нет, конечно. Тоже нет!
  - Какие вы!!! Вы - оба!
  Они удивленно повернулись к ней.
  - Что ты, Эя?
  - Ну да! Оба! Открыть, додуматься до таких вещей! Мочь такое!
  И Лал решил: "Пора!"
  - Но ты можешь еще больше.
  - Я?! Скажешь тоже!
  - Сможешь! Не сомневайся.
  - Куда мне! Что - я смогу?
  - Хорошо! Послушай, Эя. И ты, Дан. Давайте поднимем кубки за то, что сможешь только ты, Эя. За чудо, которое ты должна сотворить: за то, чтобы ты родила ребенка!
  - Что?!! - разом воскликнули они оба.
  - Да! За это: без этого ничего не удастся! Ничто не действует убедительней личного примера! Это необходимо. Чтобы, вернувшись, показать людям ребенка рожденного и выращенного тобой. Чтобы люди могли поверить тебе - матери, у которой есть полное право сказать то, что они должны услышать. Потому что ты будешь знать, что говоришь, испытав и проверив все сама! Только тогда удастся убедить стать матерями такое количество женщин, которому уже нельзя будет помешать. Понимаешь?!
  Они никогда еще не видели его таким возбужденным, бледным.
  - Ведь мы предложим возврат к материнству совершенно другим людям, чем те, что было когда-то. Уже не может быть точного повторения того, что было тогда. "Нельзя дважды войти в тот же поток". И мы должны прежде проверить на современных людях. Чтобы говорить зная, а не предполагая a priori. И этими современными людьми можем быть только мы сами!
  - Лал! Ты понимаешь - что хочешь?! Стать матерью? Мне: даже не имеющей представление ни о чем по уходу за ребенком? Здесь: где мы отрезаны от Земли - при полной невозможности какой-либо помощи? На неведомой планете, где нас ждет огромная работа и неизвестные опасности?
  - Да! Потому что это нужно! Потому, что это возможно только здесь, где никто не может помешать, - а не на Земле, где это сейчас совершенно невозможно - и неизвестно, сколько еще времени будет невозможно. И поэтому это можешь только ты. И если ты это не сделаешь, то на Земле будет невозможно еще долго, очень долго!
  - Послушай, но ты понимаешь: что это значит? Ведь должен родиться человек!! Это же огромная ответственность.
  - Понимаю. И еще и труд, и беспокойство, - и даже страх за него. Но кроме того - огромная радость, какой ты даже не представляешь себе.
  - Я же не смогу даже! Не справлюсь.
  - Сможешь! Нужно только захотеть. Того, что дала тебе Ева, более чем достаточно, чтобы ты знала все, что и как делать. И, кроме того, многое взял с собой я. Ты - сможешь: ты ведь способная, умная, настойчивая. Я не комплименты говорю: у тебя действительно все это есть. И я знаю немало - я буду рядом. Решись!
  - Лал, это невозможно.
  - Но ты - должна! Должна! На Дане, тебе и мне лежит огромная ответственность. Перед всеми людьми! Дан своим открытием осуществил выход из кризиса, сделал возможным преодоление сверхдальних расстояний. Благодаря ему открыта Земля-2.
  Нет на Земле никого, чей авторитет, который зависит только от его вклада в прогресс, был бы сейчас выше. После покорения Земли-2 очень велик станет и наш с тобой авторитет.
  Новая планета, населенная людьми! Зачем еще раз повторять, что это значит? Ну да: ускорение прогресса! Но прогресса - чего? Общества, где несмотря на то, что состоит из людей высочайшего интеллекта, существуют дикие явления? Где интеллектуалы для сохранения собственного здоровья и удлинения жизни спокойно убивают других людей, менее способных, совершая, по сути дела, зверство, или используют их для удовлетворения похоти? Сколько можно повторять это?
  Я все объяснил вам; рассказал то, что сумел понять. И вы оба согласились со мной. Но только знать, и ничего не сделать - на это мы не имеем право. Только мы сейчас понимаем опасность возможности развития страшной тенденции, таящейся в обесчеловечивании неполноценных - мы и обязаны сделать все возможное пока не поздно.
  Вернуть обществу полное право называться человеческим в самом высоком смысле и одновременно увеличить сумму человеческого счастья, восстановив непрерывную связь поколений - это величайшая цель, для которой мы должны быть готовы на все!
  - Я боюсь, Лал.
  - Боишься? Ты? Не побоявшаяся отправиться сюда, первая женщина-астронавт? Дан! Скажи ты: ведь ты согласен со мной?
  - Только в необходимости, Лал. А в возможности - с Эей. И - потом - это для нас, все-таки, слишком неожиданно. Дай время подумать. И не торопи с ответом.
  - Хорошо: пусть будет так!
  - А теперь иди спать: ты слишком устал. Дежурить буду я.
  - Я с тобой, Дан, - присоединилась к нему Эя.
  
  Они ушли в рубку. Дан включил маршрутную голограмму: вторая половина линии траектории стала значительно длинней. Включил передний, затем задний обзор. Надобности в этом никакой не было: только чтобы оттянуть начало разговора.
  - А ведь он прав, Эя, - вдруг без всяких предисловий сказал Дан. - Это действительно наш - долг: провести на себе социологический эксперимент возврата связи детей и родителей. Без этого безусловно слишком трудно будет чего-нибудь добиться. То, что Лал сумел первым раскрыть, неизбежно должно было быть понято в будущем всеми. Только: когда? Он намного опередил наше время: предпосылки того, что хочет он, едва начинают зреть. Поэтому-то у него не было полных единомышленников на Земле. Наш Лал - гений. Добрый гений человечности. Я горжусь дружбой с ним.
  - Ты - с ним сейчас целиком заодно?
  - Да. Он замыслил огромное, прекрасное дело, - и большая честь быть его участником. Неужели ты, действительно, так боишься? Или есть и другая причина?
  - Нет - никакой другой причины. Я страшусь того, что не справлюсь - и только.
  - Мы будем рядом с тобой.
  - Вы этим тоже никогда не занимались.
  - Что ж: глаза боятся, руки делают. У нас ведь с собой все необходимые материалы.
  - И это огромная дополнительная нагрузка для нас там, на чужой планете, где, мы даже не знаем, что нас может ожидать.
  - Он тоже понимает это. Но все-таки, если - окажется возможным?
  - Не знаю, Дан. Не знаю.
  - Ты просто не хочешь?
  Она улыбнулась:
  - Не хочу? Ева дала мне подержать на руках ребенка. - Эя пристально посмотрела на Дана: - Не понимаешь? Он был такой маленький, теплый, и как-то удивительно пах. Я прижимала его к себе, мне было непонятно хорошо. Потом он вдруг улыбнулся, и я чуть не расплакалась. Ничего не могла понять. Но Ева сказала, что я смотрю на него так, как будто хочу дать ему свою грудь. И я почувствовала, что да: хочу.
  - Ну, так...
  - Но мы здраво должны отдавать себе отчет в наших реальных возможностях.
  - "Нет" сказать легче всего!
  - Что ж: не давши слова - крепись, а, давши - держись. Ты уже решил за себя, а я - нет. Не пытайся давить на меня, дайте оба мне подумать! Иди-ка ты к нему.
  - Он спит уже: устал невероятно.
  - Вряд ли. Все равно, оставь меня пока одну. И ложись потом. Я буду дежурить: мне не заснуть сегодня.
  ...Лал, действительно, не спал. Он сидел в салоне, бессильно опустив руки, с измученным лицом. Услыхав шаги, весь подобрался. Потом увидел, что Дан один, - снова сел в прежней позе.
  - Что-нибудь решили? - спросил он, не глядя на Дана.
  - Я - уже все. Ты задумал дело, не менее важное, чем освоение Земли-2. И я буду с тобой, как и сказал.
  - Спасибо, старший брат. А она?
  - Она - пока нет. Конечно, в ней все дело - мы-то родить не можем.
  - Она категорически против?
  - Нет: колеблется. Ее пугают неизвестность и опасения не справиться.
  - Опасения справедливые.
  - Да.
  - Нас действительно ждет неизвестность. Мы не знаем, сумеем ли мы высадиться и жить на планете. Не знаем всего, что нам придется делать, насколько будем заняты, будет ли у нас оставаться сколько-нибудь времени и сил.
  - Но все равно - это не менее важная задача.
  - Не менее, - и отказаться можно лишь в том исключительном случае, когда будет абсолютно невозможно. Только тогда! Мы должны ее убедить.
  - Не надо торопить ее: она может решиться?
  - Ты так думаешь?
  - Она повторила: "Ева дала мне подержать на руках ребенка".
  - Да?! - выражение лица Лала сразу переменилось: исчезла смертельная усталость, оно просветлело. - Я пойду спать, Дан.
  
  
  16
  
  Несколько дней Эя молчала, большую часть времени не выходя из своей каюты. Они напряженно ждали.
  Наконец, она сама предложила поговорить:
  - Послушайте то, что могу сказать. Я сейчас не в состоянии принять окончательное решение: я еще ничего не знаю. Прежде хочу изучить все, что необходимо, чтобы вырастить ребенка. Пусть Лал поможет мне, чтобы успеть за оставшуюся часть полета. Если пойму, что смогу все делать, и если потом, на планете, не будет непреодолимых препятствий, я постараюсь дать положительный ответ. Но до этого - окончательного ответа вам не дам. Только так!
  - Все правильно, сестра, - Лал протянул ей руку. - Когда мы начнем?
  - Сегодня же.
  ... Дополнительная подготовка, которой они все занялись, по плотности программы мало отличалась от предполетной. Вынашивание, акушерство, педиатрию, питание и уход за маленьким ребенком они изучали весьма подробно. Воспитание, обучение, питание, болезни и гигиену детей более старшего возраста - лишь в общих чертах: сразу это не понадобится.
  Информационное обеспечение, состоящее из материалов, данных Евой и взятых самим Лалом, было весьма мощным, включавшим буквально все, что имелось в этой области. Фильмы для педагогов и педиатров оказались не только ценным учебным пособием: вид детей, к которому все более привыкали Эя и Дан, и все чаще вызывавший их улыбку, Лал считал важнейшим средством воздействия на Эю.
  В архиве находился и огромный запас программ: изготовления детской пищи, одежды, игрушек, других необходимых предметов. В продовольственном запасе было все, что можно использовать для детского питания. Кроме того, большие надежды Лал возлагал на взятых с собой коз и кур. Фонд информации обеспечивал и возможность обслуживания ребенка кибер-диагностом. Был и взятый Лалом огромный запас детской литературы: книги, книгофильмы, фильмы. И вся необходимая учебная информация и программы - от ясель до университета.
  Эя была на редкость добросовестна: внимательно слушала, задавала Лалу уйму вопросов и потом долго еще сидела у экрана в своей каюте. Она сильно уставала вначале, но быстро втянулась, как-то сразу начав схватывать самое необходимое. К удивлению Лала, порой быстро находила существенную связь там, где он ее не видел. Через некоторое время даже понимала ряд вещей лучше его.
  - Ну, что ты хочешь? - объяснял он Дану, успехи которого, несмотря на не меньшее старание, были скромней. - Она женщина - это у нее в крови. К счастью, наша эпоха не была настолько долгой, чтобы уничтожить в них материнский инстинкт.
  По программе из архива они изготовили из резины большую, в натуральную величину, куклу: ее учились правильно держать, заворачивать, носить, купать. Слушали песни для детей, учились их петь.
  Лал был спокоен: мало вероятно, что она все-таки скажет "нет". Выражение ее глаз слишком красноречиво, когда она смотрит фильмы! Материнство ей, наверно, очень пойдет - на нее приятно смотреть, когда она возится с куклой: держит осторожно, нежно и крепко одновременно, как будто представляя ее живой.
  Так проходило время. Они рассчитывали успеть с подготовкой до того, как корабль придет к цели. Впрочем, Дан считал допустимым даже несколько отложить высадку: гиперперенос дал выигрыш во времени против расчета порядка трех месяцев. Тогда робот-разведчик, совершив облет планеты и высадку на ее поверхность, произведет достаточно полную разведку вместо проверочной, которая должна была только подтвердить, что на ней не произошли какие-либо неприятные изменения. Но этого, конечно, никому не хотелось: они с нетерпением ждали, когда смогут ступить на поверхность Земли-2.
  Вторая ветвь на маршрутной голограмме все удлинялась. Дни проходили за днями, наполненные напряженной учебой, полностью завладевшей их мыслями и интересами. Они отдыхали один день в неделю: традиционный четверг. Но даже в бане не оставляли ставших привычными тем. И художественный фильм, который они смотрели, отдыхая после нее на диванах, был обязательно о детях - старинный, конечно. То же было и за столом, за которым пировали вечером.
  
  
  17
  
  Корабль приближался к цели. Лал тоже: Эя успела сделать колоссальные успехи в подготовке. И немалые Дан.
  Но он уже стал меньше заниматься ею: приходилось вести непрерывное лучевое зондирование для определения точных координат корабля. Излучение шло к светилу Земли-2, и, отразившись, возвращался обратно. Зная частоту посланного и вернувшегося излучения и находя по ним с помощью эффекта Доплера скорость корабля, Дан по времени прохождения сигнала туда и обратно определял расстояние до звезды. Сигналы посылались часто, чтобы своевременно начать маневр перехода с радиального направления к звезде на эллиптическую орбиту вокруг нее, которая, как и у Солнца, должна была располагаться за пределами орбиты последней из планет системы.
  Маневр начали задолго: корабль приближался к намеченной орбите по мало искривленной, плавной траектории. Затрачивался минимум энергии, так как маневрирование осуществлялось лишь половиной тормозных двигателей. Почти не ощущались инерционные нагрузки.
  Но, конечно, и зондирование и маневрирование можно было целиком поручить киберу. Просто - Дан устал от подготовки; и Лал считал необходимым, чтобы он передохнул, занявшись привычной работой. Впрочем, на последнем этапе кибер все равно осуществил ввод экспресса на орбиту без участия людей.
  Звезда, к которой они летели, горела все ярче, резко выделясь среди других. Окончательное торможение тянулось довольно долго. Уже из всех включенным оставался только один двигатель, и он - непрерывно снижал мощность. Этому не виделось конца: периферийные планеты внесли ощутимые коррективы в траекторию и график подлета.
  Они вошли на орбиту как раз в день рождения Лала по главным бортовым часам. Замолк тормозной двигатель, и через три часа стартовали к каждой планете ракеты-разведчики. Основной, ушедший к Земле-2, должен был высадить на планету несколько автономных разведчиков-роботов.
  Теперь оставалось ждать прихода информации от них - не раньше, чем через две недели. Получив ее полностью, астронавты полетят к планете на большом крейсере со всем необходимым для высадки и первого этапа работы.
  
  Стол в салоне был накрыт по поводу двойного торжества.
  - Будь счастлив, наш Лал! Пусть исполнятся твои желания и свершатся твои прекрасные замыслы, дорогой брат! - произнес поздравление Дан. - Пусть твоя нога первой ступит на планету, к которой мы стремимся!
  - Прости, старший брат, - но эта честь по праву принадлежит только тебе, давшему возможность очутиться здесь.
  - Хватит с меня чести. Ты - первый ступишь на планету!
  - Но я заслужил ее не больше Эи!
  - Пусть это будет и моим подарком, - хотя считаю, что я право ступить на планету первой ничем не заслужила.
  - Спасибо вам обоим. Я поднимаю кубок за вас, самых дорогих и близких мне, и за этот прекрасный день, который мне дано пережить с вами!
  Чувства рвались наружу, - они не могли и не желали сдерживать их. Случай был такой, что Дан боролся с желанием украсить стол вином. Но они и так чувствовали себя хмельными от радости. Единственное, что их огорчало - невозможность полюбоваться в телескоп Землей-2, укрывшейся за светилом.
  - Земля-2! А как мы ее будем называть?
  - Давайте пока - просто: Земля!
  - И будем говорить: приземление, заземление, земледелие.
  - И: география, геология, геофизика!
  - Верно! И светило - Солнцем!
  - И спутник - Луной!
  - Но ведь их три: один побольше, другой поменьше, и третий - совсем маленький.
  - Все равно: будем называть их лунами!
  - Будем!
  Торжественно звучал их хор в сопровождении мощных аккордов оркестриона.
  А потом Дан спросил:
  - Лал, ты сегодня нам что-нибудь расскажешь?
  - О чем?
  - О прошлом. Ты ведь знаешь много такого, что напрасно позабыто. Так ведь, а?
  - Мы и так об этом много говорили.
  - О главном. А ты расскажи о чем-то другом - может быть, не очень значительном, но, по-своему, интересном и прекрасном. Покопайся в памяти. Ну же, Лал!
  - Ладно! - Лал на мгновение задумался. - Вот вам: вы, конечно же, хорошо знаете, кем был Паганини?
  - Ты задаешь смешной вопрос. Великим композитором: кто этого не знает!
  - А что он был и не менее великим музыкантом, исполнителем исключительно собственных произведений и виртуозом, равного которому среди современников не было - тоже знаете?
  - Ну, конечно же!
  - А на каком инструменте он играл?
  - Опять! На скрипке - деревянном инструменте с четырьмя струнами, по которым водили натертым канифолью пучком конских волос, туго натянутым на держатель - смычком.
  - Вы знаете, как она выглядит?
  - Еще бы!
  - А как она звучит?
  - Да. В оркестрионе ведь есть скрипичный регистр.
  - А исполнение на настоящей скрипке приходилось слышать?
  - Разве звучание скрипичного регистра - не то же самое, что звучание скрипки?
  - Не совсем. Оно не хуже, не беднее и не менее выразительно, но - все же - не то же самое.
  - Почему?
  - Этого я не знаю. Когда удалось создать звучание почти всех существовавших инструментов в одном оркестрионе, это никого не смущало. Ведь появление оркестриона совершило настоящую революцию. Потому что, при необычном богатстве и выразительности звучания, он обладал такой простой техникой игры на нем, исключающей необходимость многолетнего, требующего огромного труда обучения, что сделал доступным занятие музыкой любому и каждому.
  Но скрипка в отличие от всех других инструментов не поддавалась буквальному отображению звуками специального регистра оркестриона. Чтобы создать настоящее скрипичное исполнение, надо было играть только на скрипке.
  Но это был труднейший инструмент, требовавший безупречного владения техническими навыками, добытого ежедневными многочасовыми упражнениями, начатыми в детстве и не прекращавшимися всю жизнь. Она, скрипка, не терпела посредственной игры.
  Поэтому людей больше устроило похожее звучание скрипичного регистра оркестриона. И скрипачи, настоящие, в чьих руках этот инструмент звучал только после затраты неимоверного труда, совершенно исчезли.
  - Но Паганини достиг такого совершенства в игре на скрипке, занимаясь день и ночь с раннего детства, что в зрелом возрасте упражнения ему уже совсем не требовались: он совершенно свободно владел инструментом. Я читал об этом еще в юности. И тогда же слышал записи исполнения старинных скрипачей. Но это было так давно: я уже почти ничего не помню. У тебя - есть настоящие скрипичные записи?
  - А как же!
  И зазвучали мелодии: Паганини, Мендельсон, Чайковский, Бах, Сен-Санс. Они слушали как зачарованные.
  - Невероятно! Как сумели забыть настоящую скрипку? - сказал совершенно потрясенный Дан. - Это, действительно, не скрипичный регистр. А он - совсем не скрипка. Как она поет! Как живая. Как тепло, как трогательно!
  - Играли великие виртуозы своего времени. Они отдавали скрипке всю жизнь.
  - Я им завидую!
  Лал улыбнулся. Он включил еще одну вещь - "Чаконну" Баха , исполняемую в фильме: скрипач играл с закрытыми глазами. Когда экран погас, Лал протянул Дану какой-то продолговатый футляр:
  - Это тебе.
  - Что это? - Дан раскрыл футляр: - Скрипка! Настоящая?
  - Настоящая.
  - Откуда она?
  - Подарил ее очень давно один из профессоров, считавший меня своим лучшим студентом. А ему дал его учитель; а тому - кажется - его учитель. Она самая настоящая: на ней когда-то играли. Но - ни я, ни мой профессор. Это самая обыкновенная скрипка, - не из тех, которые до сих пор бережно хранят. Но, все же - настоящая. Ее только покрыли специальным защитным лаком, а то бы она давно рассыпалась.
  - Спасибо тебе! - Дан поднял скрипку к плечу, провел смычком. Раздался довольно противный скрежет: Эя прыснула.
  - М-да! - Дан смущенно улыбнулся. - И все-таки, мне хочется научиться играть на ней.
  - У меня есть учебное пособие: там какая-то новая система, изобретение запоздалого любителя, сильно облегчающая обучение. Но и ей уже никто не желал воспользоваться - оркестрион победил всех. Есть и запас струн, и канифоль.
  - Я попробую.
  - У тебя должно получиться. Только нужно время.
  - Ничего! Для меня занятия музыкой были долго почти единственным отдыхом.
  - Его может почти не быть, когда... - Лал не договорил.
  - Там видно будет. Может быть, удастся. Так: с завтрашнего дня до прихода первой информации объявляю каникулы. Полный отдых. Есть возражения?
  - Нет. Считаю, что с программой подготовки мы справились.
  - Тогда идите отдыхать!
  - Дан, а может быть, посидим еще? Эя, милая, спой что-нибудь, а? Пожалуйста!
  И Эя запела - "Ave Maria" Шуберта : она знала, как он любил ее. И следом "Ave Maria" Баха-Гунно. Она пела как никогда, и Лал еле сдерживал слезы. Эта тема слишком волновала его, и по исполнению Эи он чувствовал, что она становится близка и ей.
  Потом, чтобы сделать Лалу приятное, Эя стала петь детские песни, которым научилась за последнее время. Она пела их одну за другой, глядя, как расцветает радостью его лицо.
  - Еще, Эя, еще, родная! - просил он, целуя ей руки.
  Спи, моя радость, усни!
   В доме погасли огни...
  - запела она. Он жадно ловил эти слова, эти звуки. Как надежду. И веру.
  
  Они полностью отдыхали, зная, что после прихода информации начнется напряженнейшая работа. Будет достаточно неожиданного, и все равно, надо будет успеть быстро со всем ознакомиться, чтобы не затягивать высадку.
  
  
  
  Часть III
  
  НАЧАЛО НАЧАЛ
  
  
  18
  
  Информация от разведчиков начала поступать. Собственно, практический интерес пока представляли сведения только о Земле-2 и здешнем Малом космосе. В целом, данные были обнадеживающими: в пределах нормы безопасности их кораблей радиационные потоки светила; отнюдь не чрезмерная плотность двух астероидных поясов, хотя они при большей плотности тоже не представляли серьезное препятствие - достаточно было бы вывести экспресс на орбиту под углом к плоскости планетных.
  Более неприятными, хоть и не неожиданными, были данные о температуре на поверхности Земли-2. Цифры даже чуть превышали средние величины, определенные Тупаком. Там господствовал жаркий климат - несомненное следствие углекислотной атмосферы, удерживающей тепло от рассеяния в космос. Вторичным следствием было отсутствие снега и льда, огромная площадь водной поверхности и высокая влажность воздуха, усиливающая еще более теплоизоляционные свойства атмосферы.
  Причин откладывать высадку не было. Оставалось сделать немного, и сборы были недолги: почти все, что требовалось сразу после высадки, погружено еще на Земле в крейсер, который должен был их доставить с экспресса на планету. Там оборудование для первого оксигенизатора и первой электростанции, пленка для защитных шатров первых лесов и специальная пленка для использования лучистой энергии светила, машины геологической разведки, парк мощных строительно-монтажных машин-роботов разных типов, материалы; большое количество семян и спор, саженцы, удобрения, стимуляторы роста; многолетний запас продовольствия и огромное количество батарей. Жилой блок с комнатами-каютами, садом-салоном, тренировочным залом, баней, бассейном переносится на крейсер: он должен стать их жильем на планете. Они берут с собой полную копию всей информации блоков памяти экспресса. Почти всех коз и кур.
  И конечно, щенка, который успел превратиться в молоденького сен-бернара. Он откликался на кличку Пес и спал в каюте Лала, который занимался его обучением и приучал к скафандру.
  ...Выведенный наружу из экспресса, крейсер мягко оттолкнулся от него и, отойдя на достаточное расстояние, ушел на аннигиляционной тяге к Земле-2. Снова сорок пять "дней" пути.
  Принимали информацию, ретранслируемую с экспресса; изучали, анализировали ее. Составлялась наметка геологической карты; намечали, куда уйдут машины для проведения разведки следующей очереди. Пока первые результаты неплохие: наличие железной, медной, алюминиевых руд; обнаружены хром, молибден, магний, сера. Но не найден уран: его поисками придется заниматься сразу же. Для начала хватит имеющихся запасов энергии; потом ее должна дать термоядерная станция, работающая на водороде, - но без урана сложно организовать добычу руд и их переработку, предусмотренные программой-максимум. Ведь накопление готовых материалов даст огромный выигрыш во времени в будущем, когда начнется заселение планеты.
  Совершенно нет, конечно, органического сырья: каменного угля, нефти, газа. Синтез необходимых органических соединений придется, сколько возможно, вести одновременно с оксигенизацией. Это потребует дополнительно больших затрат энергии.
  Площадь суши довольно мала. В дальнейшем она станет больше, когда часть воды разместится в виде льда и снега у полюсов и на вершинах гор, и уровень океана понизится. Но это нескоро: климат не станет холодней, пока планета укрыта углекислотным чехлом.
  Оксигенизаторам, которые надо будет как можно скорей пустить в дело, хватит работы до их отлета обратно на Землю. Со временем они получат мощного помощника - растительность. Она довершит их работу, сделает стабильным состав нижнего слоя атмосферы, даст органическое сырье, начнет создавать слой плодородной почвы.
  Огромная задача. Остальными планетами займутся уже те, кто прилетит после них. Но информация и об этих планетах представляет колоссальный интерес.
  За работой и "вечерними" рассказами Лала время проходило незаметно. Светило становилось все больше и ярче. Земля-2 была хорошо видна в телескоп.
  
  
  19
  
  Теперь уже ее можно видеть без всякого телескопа. Они жадно смотрели на Землю-2 через толстые стекла иллюминатора, до этого укрытого мощным щитом. Вблизи она была как настоящая Земля. Крейсер совершал облет.
  Приготовили два космических катера, погрузили оборудование для высадки-разведки: скафандры, малые вездеходы, надувные лодки, платформы-многоноги, пристяжные вертолеты, роботы.
  Летели Дан и Лал. Эя оставалась ждать на орбите. Компанию ей составлял Пес.
  Мужчины должны произвести последнюю разведку перед высадкой и попытаться разыскать пещеру, в которой можно было бы смонтировать оксигенизатор. Возле такой пещеры они установят радиомаяк, чтобы посадить крейсер как можно ближе к ней.
  Наступал торжественный момент. Мужчины обняли напоследок Эю, потом друг друга: мало ли что могло случиться - из-за этого они и летели на двух отдельных катерах. И вот, оттолкнувшись с двух сторон крейсера, катера прошли немного параллельным курсом и, включив двигатели, начали уходить по пологой кривой к планете.
  ...Они уменьшались - стали невидимыми. Лучше бы она сама полетела вместо одного из них! Их надо беречь: это великие умы. Она еще лишь девчонка; ей просто каким-то чудом повезло, что оказалась с ними.
  А получается наоборот: они летят на разведку - берегут ее. Потому что ждут от нее то, на что она так до сих пор и смогла бесповоротно решиться. Несмотря на усердие, с которым занималась, учась науке материнства. Вчера она молча приняла две ампулы - с их спермой. Но это все еще страшно! А сейчас еще и тревога за них, к которой, правда, примешивается и легкая зависть.
  
  Они в это время уже снизились настолько, что вошли в верхние слои атмосферы. Пора было включать тормозные двигатели, чтобы не раскалить поверхность ракет.
  Крылья, которыми катера были оперены наподобие самолетов, поддерживали их на пониженной скорости и позволили, пробив густой слой облаков, снизиться так, чтобы увидеть поверхность: океан, моря, горы, равнины, озера, реки.
  - Дан! По-моему локатор нащупал пещеру, - услышал Дан. - Чуть право по курсу.
  - Похоже.
  - Проверим? Я засек координаты, можно сажать. Жду команду, капитан.
  - Добро!
  Ракеты уперлись на бьющие из двигателей струи и мягко опустились опорами на поверхность. Лал зафиксировал время.
  - Лал! Со счастливым прибытием! Что на твоих приборах?
  - Полный порядок: противопоказаний для выхода не имею.
  - Хорошо! Приготовься к выходу!
  - К выходу готов!
  - Начинай шлюзование.
  - Начал. Шлюзование закончил!
  - Не торопись!
  - Не могу!
  - Тогда иди. Выход!
  Из открывшегося люка внизу катера начала опускаться площадка, на ней стоял Лал, придерживаясь за поручень. Чуть не дойдя до "земли", площадка остановилась. Лал спрыгнул и сделал несколько шагов. Затем опустился на колени и, опершись руками, прижался к "земле" шлемом.
  Следом спустился Дан. Он тоже - встал на колени, жадно коснулся "земли" перчатками.
  
  Они находились возле огромного озера. Берег с их стороны был низкий и плоский, поверх крупного зернистого песка валялось множество камней. На противоположном берегу - горы, в которых виднелось что-то похожее на пещеру. Надо переплыть озеро, чтобы добраться до отверстия в горе: Дан собрался спустить вездеход.
  - Давай лучше надуем лодочки. Поплывем на веслах - как на Земле.
  - Как тогда? Давай!
  - Рыбы, жалко, нет. Такое озеро пропадает, а?
  - Ишь, чего сразу захотел!
  Они плывут на маленьких надувных лодочках, в десяти метрах друг от друга: Лал впереди справа, слева сзади - Дан. Легкие электрические винты-моторы подняты. Астронавты медленно гребут, и не хочется торопиться. Лучи "солнца" на короткий момент прорвались в отверстие между плотными облаками, озарили все вокруг, и на мгновение местность перестала казаться мрачной. Все мысленно представилось таким, каким должно было стать: они почувствовали красоту ландшафта, увидели прозрачную чистоту озера.
  Оба испытывали наслаждение от медленного движения по воде, от мерных взмахов весел. И небо, пусть пасмурное, начинавшее темнеть - здесь наступал вечер - было небом, рассеивающим свет, а не черной ямой космоса.
  Еще большую радость они испытали, обнаружив, что перед ними, действительно, вход в пещеру. Собрав лодки и включив фонари на шлемах своих скафандров, они двинулись вглубь. Лал, которому приходилось бывать в пещерах, счел, что им сказочно повезло, когда, пройдя с полкилометра по извилистым узким коридорам, они обнаружили целый ряд огромных гротов. Залы, в которые они попадали, не уступали по красоте пещерам в Пиренеях, исследованным Кастере: великолепные сталактиты, сталагмиты, колонны; белоснежные кристаллы гипса, подобные цветам и веткам.
  Потом путь им преградило большое озеро прозрачной, почти невидимой воды. Снова надули лодки и двинулись дальше под высокими сводами. Опять коридор, по которому с трудом удалось проплыть, и лодки очутились в другом, еще большем гроте.
  - Неплохое озеро, - сказал Дан. - Если еще и достаточна прочность свода, будем ставить оксигенизатор здесь.
  - Давай пройдем еще немного.
  - Только далеко забираться не будем.
  Лодки неожиданно ткнулись в берег. Их вытащили из воды и оставили, не сдувая. Но вскоре коридор, идущий дальше, оказался заполненным глиной до самого потолка, и они повернули назад.
  - Надо послать робота: пусть проверит везде прочность свода, - сказал уже в лодке Дан. - Если она достаточна, можем сажать крейсер здесь.
  - Жаль трогать эту пещеру. Искусственно такую красоту не создашь, - возразил Лал.
  - Оксигенизатор не будет работать вечно. По окончанию работы его можно демонтировать. Пещера приобретет прежний вид.
  - Вряд ли. Оставить здесь все, как есть, не удастся, да и оксигенизатор наверняка захотят сохранить как исторический памятник. Я бы предпочел здесь поселиться, раз жилой блок пока нельзя установить на поверхности.
  - Что поделаешь! Не кислородная атмосфера, сжигающая метеориты раньше, чем долетят до поверхности: нужна крепкая крыша. Но если поселимся здесь, пещеру для оксигенизатора придется поискать в другой части планеты. Не жить же рядом с этим ураганным устройством!
  - Хорошо бы найти сразу и пещеру для энергостанции!
  - Если уж очень повезет. Специально искать сейчас не будем. В первую очередь - оксигенизатор.
  Они выбрались наружу. Скоро должен был начаться ранний рассвет, над озером стоял туман, и когда они плыли, начинало казаться, что надо быстрей - надо спешить на заветное место, не опоздать к началу клева. Они стряхивали с себя это наваждение. Сильный верховой ветер разогнал облака; видны были крупные, яркие звезды. Одна их звезд, быстро двигаясь, прочертила небо: крейсер!
  Добравшись до берега, они подкрепились и поспали по очереди. Двигаться дальше решили сразу же после сеанса связи с Эей.
  
  Снова уселись в катера, подняли их ввысь - и тогда увидели "солнце": чистое, яркое, молодое.
  Пещер на этой планете было немало, и локатор уже на первом витке зафиксировал несколько объектов, которые могли оказаться входами. Астронавты выбрали один из них - примерно в десяти тысячах километров от первой пещеры.
  Вход был в узком мрачном ущелье. Почти сразу за ним находился небольшой грот, единственной возможностью проникнуть из которого дальше был путь глубоко вниз, через пропасть-колодец. Они спустились по нему на глубину двести метров с помощью лебедки, встроенной в следовавший за ними робот.
  Дальше двигались на шагающей платформе-многоноге по горизонтальным и наклонным коридорам вдоль подземной реки. Местами коридоры переходили в огромных размеров залы; потом снова суживались, оставаясь, однако, достаточно широкими, так что почти до конца они смогли двигаться на многоноге. Лишь под конец им пришлось слезть и пойти пешком.
  Остаток пути был недолог. Только пять раз пригнувшись и один раз вступив в поток, прошли в невероятно огромный зал с глубоким озером, куда с высоты, по-видимому, очень большой, низвергался водопад. Свод почти не был виден.
  С какой все же высоты падает вода? Для выяснения они надули водородом небольшой шар и запустили вверх. Потолочный колодец, куда он ушел, был достаточно длинен: тонкая леска, к которой был прикреплен шар, непрерывно сматывалась, раскручивая катушку со счетчиком. Размотав около четырех километров, они заподозрили, что шар уже находится вне пещеры, - остановили катушку и пошли обратно.
  - Ну, эту-то пещеру тебе не жалко?
  - В ней нет ничего особенного.
  - Ну, не скажи! Неказиста, но для оксигенизатора - о такой даже мечтать невозможно было. Входной колодец, горизонталь и выходная труба. Да еще вода сверху - не говоря уже о размерах озера.
  - Интересно, на какой высоте выход трубы?
  - Может, удастся увидеть шар: не хотелось бы снова возвращаться - сигнал на такую глубину не дойдет.
  - Будем надеяться, что он уже вне трубы - нам ведь пока везет.
  - Еще бы! Две такие пещеры. Надо будет позже выяснить, куда уходит поток.
  - Может быть, пойдем вдоль него?
  - Нет: мне не терпится найти выход трубы и осмотреть там окрестность. Местное время, знаешь, какое уже?
  - Ого, действительно! Двинемся-ка быстрей.
  Но из ущелья у входа шар виден не был. Начало смеркаться. Торопясь, они уселись в седла вертолетов, застегнули ремни на поясе и груди и взлетели.
  И только с высоты увидели шар, ярко освещенный последними лучами, и под ним большое озеро среди гор. Они летели на максимальной скорости, но когда подлетели, удалось лишь разглядеть, что висит он на высоте около полукилометра над зеркалом озера и несколько ручейков, стекающих с гор к озеру.
  
  
  20
  
  Было обидно возвращаться к катерам, не осмотрев все подробно. Вместо того, чтобы включив фонари на шлемах, попробовать с высоты найти выход трубы, и ограничившись этим, улететь, решили переночевать на террасе, расположенной на склоне горы несколько ниже той, где находилось озеро, и утром возобновить осмотр. Лететь к вездеходу, оставленному в ущелье, к тому же, казалось рискованным, да еще и порядком устали.
  И они с наслаждением растянулись на камнях, сбросив с себя вертолеты. Пососали жиденькую питательную пасту из наконечников, выходящих в шлем. Поочередно соснули.
  Потом с нетерпением ждали рассвет, чтобы продолжить поиски. Дан, включив фонарь поярче, осматривал террасу. Почти отвесные склоны с трех сторон, обрыв на краю четвертой. Влажные камни.
  - Лал! Ты на Земле когда-нибудь ночевал в горах?
  - Приходилось.
  - Я - только пару раз. Кроме нашего домика.
  - Я побольше. А тихо как! Но в случае чего - надо сразу пускать вертолет в сторону от горы.
  - Может быть камнепад?
  - Не похоже. Не вижу следов. Но - все-таки!
  - Найдем выход трубы, осмотрим тут как следует - и можно сажать крейсер.
  - Я думаю, выход под скалой слева. Она явно нависает над водой.
  - Меня еще интересует, что питает озеро?
  - По-моему, ночной конденсат с гор: ручейки текут оттуда. Давай немного разомнемся.
  Они дошли до обрыва.
  - Как ее потом назовут? - задумчиво спросил Лал.
  - Кто знает. Интересней, когда ее удастся заселить. Пока она выглядит довольно угрюмо.
  - Небо, смотри, проясняется.
  Засверкали звезды, горы причудливо осветились сразу светом двух лун. Удалось увидеть, как яркая звездочка снова прочертила небо. Эя! Но обменяться сигналами невозможно без аппаратов связи на катерах.
  - О чем она сейчас там думает?
  - Наверно, беспокоится, что долго нет сигнала от нас.
  - Обменяемся утром.
  - Может быть, немного завидует нам. Дан, как ты думаешь - она уже решилась?
  - Трудно понять. Была так усердна.
  - Тем не менее: решилась ли она окончательно?
  - Должна, я считаю.
  - Но когда?
  - Торопишься?
  - Тебя это удивляет? Не знаю почему, последнее время мое привычное терпение изменяет мне. Так хочется увидеть, как она будет держать на руках своего ребенка.
  - Нашего.
  - Нашего, м-да... Дан! Я, знаешь, что хотел тебя спросить?
  - Что?
  - Будешь ли ты задавать себе вопрос - чей он: твой или мой?
  - Да какая разница?
  - Понимаешь, существовало понятие - голос крови: когда ты знаешь, что ты - а не кто другой - отец ребенка. Вдруг это будет беспокоить тебя?
  - Не думаю.
  - Ты разве можешь ручаться?
  - Откуда я могу знать? Но даже если и будет, так что? Разве я не способен владеть собой?
  - Не знаю, будет ли от этого лучше. Понимаешь: ребенок должен иметь определенного отца. И им должен быть ты.
  - Почему я - не ты?!
  - Я поставил эту цель.
  - Что ты предлагаешь?
  - Чтобы близость между Эей и мной прекратилась.
  - Но ты же живой человек. Двадцать лет без женской ласки?
  - Для меня это не столь важно: главное цель! Вытерплю. А нет... Существовали же когда-то резиновые куклы.
  - Это уж слишком неожиданно. Я совершенно не готов что-либо ответить. Давай поговорим о чем-то другом.
  - Но ты подумай об этом, ладно?
  - Да. - И они надолго замолчали.
  Лал прервал тишину:
  - Дан, знаешь, я до сих пор не могу отделаться от впечатления твоего рассказа - о той гурии, Ромашке. Какой потрясающий материал!
  - Материал? Не понимаю.
  - Да: для книги.
  - О ней?
  - Не только: о нашей эпохе. Большой роман. Он начал у меня складываться, когда я вел беседы с вами. Ты разрешишь использовать твою историю?
  - Конечно.
  - Гурия, неполноценная, окровавленными, изрезанными руками держит на своей груди голову спасенного ею человека, чье открытие перевернет мир, и плачет от жалости к нему. Не думая, что, может быть, сама настолько обезображена, что уже больше не годится для своего дела - и тогда больше жить ей не придется. Ей жалко "миленького"! Пусть прочтут, пусть знают: неполноценные - люди!
  - Твоя книга будет кстати: само же это не исчезнет. Кому-то всегда будет казаться удобным: нам еще предстоит очень нелегкая борьба. Ее необходимо успеть написать здесь.
  - Она будет очень велика по объему.
  - Все равно, успеешь. Мы включим ее в свою программу - как и рождение ребенка. Только...
  - Сменить имена?
  - Да - желательно.
  - Я назову тебя другим древним именем.
  - Разве у меня древнее имя?
  - Да: библейское. Дан был одним из двенадцати сынов патриарха Иакова, внука Авраама. У Иакова было две жены: Лия и Рахиль. Он любил Рахиль, но в отличие от не любимой им Лии она долго не могла родить. И тогда Рахиль дала мужу свою рабыню Валлу, и та родила Дана, который считался сыном не ее, а Рахили. Богатырь Самсон был его потомком.
  - Вот оно что!
  Они снова замолчали, и опять Лал нарушил молчание:
  - А знаешь, Дан: сейчас, когда я оглядываюсь назад, начинаю все больше приходить к выводу, что наша эпоха, все-таки, не была только плохой. Ведь когда-то надо было навести порядок, довести все до нужного уровня. Без этого же трудно в дальнейшем ждать быстрых результатов даже от крупных открытий.
  - Мне это уже тоже приходило в голову. Взять хотя бы то, что такую экспедицию удалось подготовить всего за десять лет. Без полнейшей отлаженности всех звеньев, законченности, совершенства всех без исключения элементов: нет, ничего бы так быстро не получилось.
  - Были ли особые причины воспринимать задержку научного прогресса как глубочайшую трагедию? Не одно ли тщеславие поколений, не желавших в строе памятников в Мемориале уступить предкам, вызвало эту всеобщую депрессию? Прогресс, прогресс, научный прогресс - любой ценой: как всеобщая жизненная цель - явно понятая недостаточно правильно. И как результат - возврат к дичайшему подобию рабства.
  - Пиши свою книгу - чтобы поняли все.
  - Начну сразу - как только можно будет. А вы мне поможете: я буду читать вам готовые отрывки. Смотри-ка: падающая звезда!
  - Здесь это может оказаться не таким уж безопасным зрелищем. Ты разве не обратил внимания на следы падения метеоритов?
  - Их не так уж много, и к тому же, видно, старые. Похоже, падали не очень часто.
  - Все-таки: пристегивай вертолет. Если что, сразу поднимемся.
  
  Они быстро застегнули замки. Уже готовы были оторваться от "земли", но вдруг увидели: на небе появилась еще одна светящаяся точка, медленно двигавшаяся прямо навстречу первой.
  Эя!!! Неужели болид столкнется с крейсером?! Они напряженно следили, не помня больше ни о чем, не замечая, что схватили друг друга за руки, до боли сжав их.
  Может быть, опасность мнимая! Может быть! Совершенно не обязательно, что траектории крейсера и болида пересекаются. Глубина пространства не ощутима: они могут проходить далеко друг от друга. Может быть!
  А вдруг - нет? Если... Тогда автопилот сам должен произвести маневр. Но не начинает...
  Нет, начал: крейсер круто сворачивает в сторону. Как там Эя? Перегрузка сейчас большая!
  Они облегченно вздохнули. Столкновение не произошло! Оба были настолько рады и одновременно обессилены, что на короткое время прекратили наблюдение за небом.
  ...Они одновременно подняли головы оттого, что начинало светлеть. Это был не рассвет: еще слишком рано. Метеорит! Он светил уже не отраженным светом "солнца": войдя в верхние слои атмосферы и раскалившись от трения, ярко светясь, летел к поверхности.
  Почти мгновенно они поняли, что он движется прямо к ним: упадет где-то вблизи. Будет взрыв, землетрясение, камнепад. Надо немедленно подняться в воздух - как можно выше!
  Но было поздно. Сильный встречный поток воздуха прижал их к камням. Пытаясь оторваться во что бы то ни стало, они форсировали мощность электродвигателей до предела, сверх предела. Но взлететь, все равно, не удавалось. Путь отступления исчез.
  Озарив все вокруг багровым светом, пролетел прямо над ними огромный болид и исчез за гребнем хребта. Раздался страшный грохот, горы содрогнулись. Он упал, видимо, недалеко, в нескольких километрах от них.
  Исчез ураганный ветер, но взлететь не удалось. По-видимому, были сожжены моторы. Они спешно отстегивали уже бесполезные вертолеты.
  Стоял невероятный грохот, проникавший через шлемы, как будто что-то катилось неудержимо с горы.
  Звуки всплеска, и с верхней террасы, где было озеро, обрушился водопад. На нижней террасе он превратился в бурлящий поток, волочивший камни. Пытаясь освободиться от вертолетов, астронавты не успели убежать, попали в него. Их потащило к обрыву.
  По пути Дан ухитрился уцепиться за какой-то большой камень, не поддававшийся потоку, и вытянул руку, за которую ухватился Лал. Они бешено боролись с потоком. Дан мертвой хваткой держался за какой-то выступ камня, стараясь устоять, пытаясь помочь Лалу.
  Но ничего не получалось. Поток усилился, и Лала медленно потащило, несмотря на то, что Дан весь налился кровью от напряжения, чувствуя, как рука начинает соскальзывать.
  И вдруг Лал резко толкнул его и сразу же отпустил руку. Дан, отлетев и упав на колени, всем телом уперся в камень, обхватил его обеими руками.
  - Лал! Лал!!!
  - Да-ан! Не забудь... А-а-а!!! - это было последнее, что раздалось в наушниках.
  Гибель Лала [Ridero]
  Поток бурлил, пытался оторвать его от камня, смыть. Лишь сверхпрочный скафандр-панцырь спасал от ударов камней и песка.
   И все же, он не удержался до конца. Пальцы уже не слушались. Его оторвало и поволокло - медленно, потому что поток уже ослабевал. "Неужели: все?" - подумал он.
  Ему снова удалось за что-то зацепиться чуть ли не в пяти метрах от обрыва и чудом вскарабкаться на огромный валун, который покачивался от напора воды, но не сдвигался с места. Совершенно обессиленный, он потерял сознание.
  
  
  21
  
  Дан очнулся.
  Поток исчез, оставив груды камней и песка. Начинало светать.
  "Жив", - с удивлением понял он. И тут же обожгло: "Лал!"
  - Лал! Лал! Отзовись! - закричал он. В наушниках не одного звука.
  - Лал! Брат! - продолжал кричать он.
  Нет ответа. И не будет, понял он с ужасом. Слишком мало шансов уцелеть, свалившись с потоком в пропасть. Да еще когда сверху вместе с водой летят камни. Скафандр уже не мог спасти.
  И все-таки! Он не мог поверить в гибель Лала.
  Если бы оказаться у катера! Попытаться с помощью приборов найти Лала: может быть, он - все-таки - жив. Еще жив! Надо немедленно добраться до катеров.
  Но вертолетов нигде не было видно. Должно быть, их смыло водой. Да у них же, все равно, сгорели моторы. Значит, придется спускаться по крутому, почти отвесному склону горы. Робот с лебедкой, оставшийся внизу, сюда не заберется. Хотя бы что-то, что у обычных скалолазов!
  Не дожидаясь, когда достаточно рассветет, Дан начал спускаться. По ничтожнейшим трещинам, куда с трудом удавалось сунуть носок сапога, цепляясь чуть ли не кончиками пальцев, бесконечное количество раз рискуя сорваться, порой соскальзывая на более пологих склонах, в течение долгих трех часов совершал он свой спуск. Выручила специальная подготовка астронавта - умению обходиться почти без всяких средств. Еще - помог допинг. А еще больше - гнал страх: опоздать, не успеть использовать малейшие возможности спасти Лала, если он еще - все-таки - жив.
  Тяжелый панцирь скафандра прочен, очень. Может быть, Лал засыпан, замыт. Но скафандр выдержит тяжесть, а кислорода хватит на много суток. Если только! Если его не раздавило глыбами. Да и падение с такой высоты... Но может быть, вода создала подушку, смягчившую падение.
  Ладно, нечего думать! Вколоть еще допинг и добежать до вездехода. И скорей в катер: поднять его и с высоты прощупать все локатором!
  Вездеходы у входа в пещеру, в ущелье. Один перевернут, то ли воздушной волной, то ли вырвавшейся из пещеры водой. Возле него груда намытого песка, которого здесь не было.
  Дан залез в вездеход, и он сразу сорвался с места. Добравшись до катера и, наконец-то, поднявшись ввысь, долго и упорно обшаривал локатором горы, реку, место ее впадения в море.
  Ничего! Он возвращался и снова дотошно все обшаривал. Просто не мог поверить, что погиб Лал - никак не мог! Но лихорадочные поиски не дали ничего.
  Плохо! Ох, как плохо! Значит, самое невероятное произошло. Что он скажет Эе? Что? Он отвечал на ее вызовы только мгновенными сигналами, молчал - но сколько это может продолжаться?
  Наконец Дан с отчаянием понял, что все: уже больше ничего нельзя сделать. Сориентировавшись на крейсер по радиоволне, включил автопилот. Сил больше почти не оставалось.
  Никак, ну никак не верилось, что Лал погиб! Что Лала больше нет! Лала, брата! Мудрого, доброго, неповторимого. Не пожелал воспользоваться последней возможностью, чтобы не увлечь за собой его, Дана! "Да-ан! Не забудь... А-а-а!!!" Он закрыл глаза: совсем уже не было сил, руки как будто налиты свинцом.
  
  Он не мог потом вспомнить ничего: ни как катер набирал высоту, ни как летел, ни как подруливал к крейсеру. Ощутимо помнил только толчок при стыковке, от которого он словно очнулся.
  Перебрался в шлюзовую камеру. Форсировал продувку, потому что - в иллюминаторе прижатое бледное лицо Эи, в наушниках вопрос:
  - Дан! Почему ты - один?
  Он открыл герметичную дверь камеры. Пес чуть не сбил его с ног, ворвался внутрь, судорожно обнюхал камеру, его - и жутко, тоскливо завыл.
  Дан снял шлем.
  - Где Лал? Почему он остался там? - Эя испуганно смотрела на него. - Дан!
  - Нет Лала. Больше нет. Погиб! - с трудом выдавил из себя, прохрипел он.
  - О-о! Лал!!! Нянечка, нянечка-а!
  Дан вдруг почувствовал, что совершенно не может двигаться. Начал валиться, и упал бы, если бы Эя не подхватила. Помогла выбраться из шлюзовой, усадила. Сняла с него скафандр, впрыснула лекарства, и все молчала, пока он не начал приходить в себя. Тогда села рядом.
  - Как же это, Дан?
  - Метеорит. Мы были в горах. Он упал, близко. Обломки скал обрушились в озеро выше нас. Вода перехлестнула через край и пошла на нас. Она смыла его. В пропасть.
  - Почему ты не шел на связь, когда я звала?
  - Я искал. Долго, много раз. Я не верил. Я не мог сказать, что нет его.
  Заплетающимся от последействия допинга языком он рассказал, как они высадились, нашли одну, потом вторую пещеру, про ночевку в горах, про страх за нее, когда увидели идущий на нее болид, и радость, когда он прошел мимо.
  - В полутора километрах. Перед этим я долго ждала связи с вами и нечаянно задремала: меня разбудили сигнал и Пес. Еле успела усесться, маневр прошел с большой перегрузкой: он летел с огромной скоростью. - Страх с того момента у нее так и не прошел.
  Рассказ о самой катастрофе, о спуске и поисках снова отнял у него все силы. Кое-как с помощью робота ей удалось поместить его на ложе кибер-диагноста. С ним, к счастью, страшного ничего не произошло: только действие сильного перенапряжения и большой дозы допинга. Она включила элетросон, ввела иглу в вену, чтобы подпитать его глюкозой. Он должен спать ровно двадцать часов.
  Оставив его одного, Эя пошла в каюту Лала, где заперла Пса, чтобы не слышать его дикий вой.
  - Нет нашего Лала, Песик!
  Пес снова завыл, повернув к ней голову. Эя протянула к нему руку - было страшно, хотелось прикоснуться к чему-то живому, но он оскалился, злобно зарычал. Она оставила его в покое.
  Вот так! Кончилось! Удивительно благополучный, даже без каких-либо мелких происшествий, полет сюда. Когда все еще впереди, окутанное ожиданием, мечтами и романтикой. Теперь это позади.
  Страшное начало! Нет Лала! И не будет. Ни его самого, ни его улыбки, ни удивительных рассказов. Трудно им будет без него. Кто ждал, что это случится сразу? Как расплата за первые шаги по этой планете, которую она сейчас ненавидит.
  Нет Лала! Нет его! И пусто все и никому не нужно. И Пес так воет.
  - Прекрати, слышишь? Сейчас же прекрати выть!
  Она выскочила из каюты, захлопнула дверь. Упала в кресло, давясь рыданием.
  
  
  22
  
  Положенные двадцать часов беспробудно спал Дан. С тяжелой от слез и мыслей головой, Эя периодически заходила проведать его.
  Почти все время его сна она провела в рулевой рубке возле приборов, Локатор молчал. Пронеслись еще два метеора, но небольшие, и далеко от крейсера. Там же в рубке она на короткое время забылась тяжелой дремой.
  Наконец, она выключила электросон. Дан проснулся. Чувствовал он себя благодаря долгому сну достаточно удовлетворительно и сразу же занялся изучением показаний локатора.
  - Пока нормально. Будем сажать крейсер.
  "Зачем?" - чуть было не закричала Эя.
  - Место посадки у второй пещеры. Она достаточно глубока и вряд ли пострадала. Там приступим к монтажу оксигенизатора. Надо будет только найти отверстие трубы.
  - Ну, а если ее нет, второй пещеры? Будешь монтировать в первой?
  - Нет. Буду искать другую. Лал не хотел ее трогать.
  - И поплатился за это жизнью.
  - Что ты хочешь этим сказать?
  - Ты вправду - хочешь произвести сейчас высадку? Туда? Сейчас - когда только что погиб Лал? И у тебя есть желание это делать?
  - Да. Я должен это сделать. Мы должны.
  - Лал...
  - Ничто не дается даром.
  - Но...
  - Молчи! Молчи и слушай. Нам доверили это, послав сюда. Первыми. Мы обязаны сделать порученное нам. Даже если живым останется лишь один из нас. Я тоже мог погибнуть там - и тогда все должна была бы сделать ты одна. Это может случиться и потом: гарантии ни в чьем бессмертии у нас нет. Мы здесь одни, никто не может заменить тебя. Поэтому раскисать - я тебе не позволю!
  - Ты... ты не так понял меня!
  - Да? Ладно.
  - Дан! - ей, действительно, было стыдно своей слабости.
  "Еще необстрелянная", вспомнил он старинное выражение; было жалко ее в эту минуту - хотелось приласкать, успокоить. "Нет: пусть справится с собой сейчас сама - нельзя иначе".
  Они уселись у пульта в кресла, пристегнулись. Заработали тормозные и рулевые двигатели. Крейсер начал пологий спуск.
  ...Несколько витков для ориентации по сигналам двух радиомаяков у входов обеих пещер, и автопилот сажает крейсер точно, в двух километрах от Второй пещеры.
  Пора выходить. Скафандры-панцыри на них, в которых всегда производилась посадка - нерушимое правило с самых первых дней космонавтики. Особенно сейчас.
  Шлюзование. Спуск. И взявшись за руки, они идут по планете.
  
  Легкие облака, и ярко сияет светило. Залитое светом, все кажется приветливым, готовым дружелюбно принять пришельцев.
  Впечатление портит только перевернутый вездеход. Теперь уже с Эей Дан спускается в колодец. В пещере следы внезапно хлынувшего сильного потока: груды песка, камней, глины. Порой трудно пройти: коридор доверху забит наносами - приходится с помощью робота расчищать проход. Продвигаются очень медленно. Дан локатором прощупывает своды: хоть он и опасался, они целы, трещин нет - гора устояла перед ударом метеорита.
  Оставленного им с Лалом в последнем гроте робота нет: смыт потоком. Дан наполняет водородом новый шар: он поднимается беспрепятственно. Стравив связь на прежнюю длину, Дан с Эей идут обратно.
  ...Нужно найти выход трубы. Дан сел в седло вертолета, пристегнул ремни.
  - Никуда не уходи. Жди здесь!
  - Разреши мне лететь с тобой!
  - Нет! - ответил он тоном, исключавшим возражения и вопросы. Ей ни к чему видеть его лицо, когда он будет пролетать там, над тем местом. Где погиб Лал.
  Он сразу набрал высоту. Видно озеро, сильно заваленное глыбами. Виден висящий шар.
   Отверстие трубы, действительно, под скалой, нависающей над водой, чудом уцелевшей при падении глыб. Главное из того, что они хотели тогда узнать, из-за чего остались в горах.
  Отверстие достаточно большое - прекрасное дополнение к остальным данным пещеры. Лал был бы доволен! Пора обратно.
  Нет, эту террасу ему не миновать. Невозможно! Она сейчас выглядит вполне мирно. Вот и камень, за который он цеплялся, стараясь удержаться с Лалом. Место Смерти.
  Ах, Лал, Лал! Брат! Друг, ближе которого у него не было и, должно быть, никогда уже не будет. Редкий и удивительный, скромный и гениальный. Все! Погиб, исчез, не будет никогда!
  "Дан! Не забудь...!" Что? То, наверно, что он, к счастью успел раскрыть им. Погибая, думал только о том. Что уже не придется осуществить самому. И теперь это должны сделать они. Это их долг: перед ним и перед людьми. Они должны не дать умереть его великим идеям, донести их до всех. И будущие поколения будут с благодарностью вспоминать Лала. Так будет!
  Он дождался, пока совсем высохнут слезы: в скафандре их не утрешь. Последний раз оглянулся и взмыл в воздух.
  
  
  23
  
  Со следующего дня началась работа. В пещеру был спущен робот с локатором, который, медленно двигаясь, произвел сплошную съемку с "прощупыванием" свода, дна и стен. Затем заработал компьютер, куда ввели данные съемки; он выдавал предварительные варианты компоновки и организации монтажа оксигенератора.
  Дан и Эя обсуждали их, спорили. Хотелось запустить оксигенизатор в кратчайший срок, но одновременно нельзя было допустить выброс в воздух частиц углерода: нужно было использовать его для синтеза органических веществ. Если не полностью, то в максимально возможной степени, - остальное собирать и хранить для использования в будущем.
  Наконец окончательное решение принято, компьютер запущен на выработку рабочей программы. Параллельно производятся подготовительные работы. Вниз спускаются проходческие, монтажно-строительные, сборочные и универсальные роботы. Затем строительные материалы и элементы, первые агрегаты оксигенизатора и синтезатора. Вертолеты-краны расчищают верхнее озеро: раскалывают глыбы, вытаскивают их, уносят - емкость озера будет восстановлена.
  ... К началу монтажа они успели основательно устать: Дан не давал пощады ни себе, ни Эе. Они должны работать - как можно интенсивней, сжав зубы: только это спасет их, поможет пережить горе. Иначе невозможно.
  Порой Эя чувствовало, что совершенно изнемогает: такая интенсивность даже ей, при всей ее работоспособности и трудолюбии, была непривычна. К тому же, Дан обращался с ней довольно сурово, не давая спуска ни в чем. И не допускал физической близости.
  В конце концов, Эя даже разозлилась, но от этого ей почему-то стало легче: она победила страх, справилась с собой. И тогда, в какой-то момент, поняла, что он все делал нарочно. Чтобы помочь ей. Горечь утраты осталась, но уже не отнимала ни сил, ни веры. Дан делал вид, что ничего не замечает, но его отношение к ней стало мягче.
  
  Монтаж оксигенизатора идет своим ходом, управляемый компьютером с заложенной в него программой. Работа роботов не требовала их участия - они занялись решением других вопросов.
  В первую очередь - естественная пещера для энергостанции. Обязательно на очень большой глубине. Но поиски так и не дали результатов. Пришлось от них отказаться. Начали проходку искусственной пещеры.
  Постепенно удалось разгрузить крейсер. Основным хранилищем сделали большую часть залов Первой пещеры, для чего пришлось расчистить, а кое-где и расширить коридоры. В ней был размещен и жилой блок. Они облегченно вздохнули, отправив крейсер на околопланетную орбиту: там, имея возможность мгновенно маневрировать в пространстве, он был куда в большей безопасности, чем на "Земле".
  В день, когда его отправили, они не работали: Дан объявил праздник. Вечером они по традиции уселись за стол - но чувствовали себя странно. Отвыкли - у них давно не было праздников. С самой гибели Лала. И слишком не хватало за столом его.
  Стол накрыт на три человека, как будто он жив, как будто просто опаздывает к столу, задерживается у себя в каюте. Дан откупоривает бутылку. Это вино, настоящее. Он наполняет кубки: свой и Эи, наливает на донышко в кубок Лала.
  - Выпьем, Эя! Сразу за все: за высадку, за начало дела, за светлую память нашего Лала. Брата нашего, друга. Нашего учителя.
  Он жадно пьет - залпом, весь кубок. Прекрасное вино: легкое, терпкое, кисловатое. Его всегда пьют маленькими глоточками, медленно потягивают, смакуя вкус. Но нет сил на это: слишком устал, и так и не зажила рана от страшной потери. Невероятно устал - и потому вино бьет в голову, почти мгновенно расслабляет. Говорить не хочется. Незачем бередить рану, а ни о чем другом они сейчас говорить не смогут.
  Дан сидит, бессильно опустив руки. Эя рядом. Тоже молчит, отставив кубок, из которого отпила всего один глоток. Она тоже устала, устала безмерно.
  Он кладет ей руку на плечо, и она перестает сдерживаться: плачет, уткнувшись лицом ему в грудь. Он не пытается успокаивать ее. Выплачется, - станет легче. Прижимает к себе рукой, касаясь ее волос лицом.
  - Ну, полно: хватит, - говорит он, почувствовав, что она начинает успокаиваться.
  - Извини. Я сейчас. Не бу-уду больше, - еще слабо всхлипывая, говорит она. - Стыдно. Слабая я. Раскисла.
  - Нет. Ты молодец: справилась. Мы просто очень устали. Надо расслабиться. Теперь можно. Выпей вина.
  - Да: я очень, очень устала. И мне казалось, что ты презираешь меня.
  - Это не так.
  - Ты был таким суровым.
  - Тебе надо было справиться с собой. Самой. Нам неоткуда ждать здесь помощи. И если и со мной что-нибудь случится...
  - Не надо!
  - А кто знает? Тогда тебе должно хватить собственных сил, чтобы справиться одной. Ты должна быть готова ко всему, быть внутренне сильной. Понимаешь?
  - Я буду, Дан. Постараюсь.
  - Я уверен, что да: она у тебя есть - собственная внутренняя сила.
  - Ты думаешь?
  - Вижу: справилась - значит, есть. Я больше не боюсь за тебя.
  - А себя все еще презираю за свою слабость тогда.
  - Это тебе и помогло. Не вини себя слишком: ведь ты, по сути, еще и не жила по-настоящему. Не было у тебя ни неразрешимых проблем, ни кризисов, ни драм. Ты не имела случая проверить себя на деле.
  - Да. Я училась, потом готовилась к полету сюда. И все. А рядом ты и Лал.
  - Трудности и опасности - допускала довольно отвлеченно, но до конца в них где-то в глубине сознания - не верила. Тем более что полет происходил удивительно гладко.
  - Да, да. Так. Пожалуй. И потом сразу!
  - Сразу, и ты оказалась недостаточно к этому подготовленной.
  - А ты? Лал?
  - Мы все представляли четко. Такие дела, как наше, редко обходились без жертв. Но кого до нас это останавливало?
  -Я...
  - Ты растерялась тогда - но потом сама же сумела побороть себя. Значит все нормально - успокойся!
  Они снова долго молчали, продолжая неподвижно сидеть, прижавшись друг к другу.
  ...Потом, когда они лежали рядом после близости, принесшей облегчение обоим, он хотел спросить ее о главном - о том, чего ждал и не дождался Лал. Но увидел, что она начинает засыпать, и не решился потревожить.
  
  
  24
  
  Стало легче - и в отношении друг к другу, и в работе. Они приступили к закладке опытных посадок. Для начала - сравнительно небольшой участок, около десяти гектаров, на противоположном от входа в Первую пещеру берегу озера, рядом с местом его с Лалом первой посадки на планету.
  Машины-роботы установили нужное количество мачт и надувные купола из специальной пленки, ограничивающей спектр проходящих внутрь лучей. Укладывались трубопроводы системы подземного питания корней. Расстилалась светочувствительная пленка, чтобы за счет поглощения "солнечного" света обеспечить энергией оксигенизатор лесоплантации, ее насосную станцию и установку приготовления питательно-стимулирующих растворов. Были замочены и проверялись на всхожесть семена; но для первых посадок предназначались не они, а взятые с Земли саженцы. Сновали, двигались машины-роботы.
  А потом началась посадка. В строгом порядке, обеспечивающем контроль за каждым деревом. Этой работой заправляла Эя.
  Под высокими прозрачными куполами из "земли" торчали саженцы, которые должны стать первой рощей на планете: тоненькие, голые. Приживутся ли, зазеленеют? Оправдают ли надежды? Ждать надо, терпеливо ждать! Ничего пока не известно - никто еще не сажал леса на других планетах.
  ...Саженцы долго не проявляли никаких признаков того, что оживают. Казалось, холод космоса добрался до них в спецкамеры корабля и проморозил намертво. Но приборы, зорко и непрерывно следившие за каждым из них, говорили, что это не так. Просто, не сразу проходило действие обработки, позволившей сохранить их. Деконсерватор медленно, но верно проникал во все сосуды, клетки. Терпение - и еще раз терпение! Все пока идет нормально, и если ничего особого не случится, они распустятся, зазеленеют. Тогда насаждение лесов, озеленение планеты станет основным занятием пришельцев.
  
  Деревья пробуждались. На нескольких топольках набухли почки.
  И вот: первый листочек. Маленький, ярко зеленый, нежный, блестящий, липкий. Пахнет как!
  Они осторожно приближали к нему носы, нюхали, ахали. И никак не могли отойти от него. Первая победа: листочек тополя!
  " Ты молодой листок тополя весной!" Эя улыбается - счастливо, легко: впервые за долгое время. Почти год прошел.
  Они уже успели ко многому привыкнуть: к планете, которую даже в мыслях называли Землей, ее голым ландшафтам, своей пещере. К небу, исключительно редко не закрытому облаками, и слишком частым дождям; к трем лунам, двигающимся по небу в считанные ясные ночи.
  Привыкли, примирились с тем, что с ними нет Лала: это пришло не сразу - и что в их существовании было весьма мало радости.
  Но в тот день смех впервые прозвучал за их столом, и Дан уселся за оркестрион. Было близко еще одно радостное событие - пуск оксигенизатора: менее чем через неделю. Они чувствовали себя полными надежд.
  И в тот день Дан рискнул спросить:
  - Не пора ли нам сотворить ребенка, Эя?
  И сразу все опять стало тягостно напряженным, лицо Эи нахмурилось:
  - Зачем ты возвращаешься к этому?
  - Почему ты так говоришь?
  - Лала больше нет. Я готова была сделать это для него. А мертвым нужна только память о них - и больше ничего.
  - А его идеи? То, что он говорил? Оно тоже умерло вместе с ним? Ты так думаешь, да? В таком случае ты ошибаешься: пока жив я - и для меня живо все, что он сказал! Его идеи - величайшие идеи: Лал, наш учитель - добрый гений человечества, в котором как в фокусе линзы сошлось все, созданное человеческой мыслью, чтобы родить мечту о возрождении справедливости и счастья.
  - Мы просто слишком любили нашего Лала - поэтому верили во все, что считал правильным он. Не знаю, Дан, но я не раз снова думала о том, что он говорил. Слишком много сомнений. Главное: уверен ли ты, что будущая жизнь неполноценных, какой ее хотел сделать Лал, будет счастливей нынешней, когда они, не понимая своего положения, не чувствуют себя ущемленными по сравнению с другими?
  - Уверен, что она будет более достойной человеческих существ. И понимаю, что у человечества нет другого выхода. К чему мы двигаемся? К полной дегуманизации.
  - Можно ли это утверждать так категорически?
  - Да! То, что происходит на Земле, ужасно! Чем мы лучше рабовладельцев? Намного ли отстали в бесчеловечности от римлян с их высочайшими строительным и инженерным искусством, правом, науками, поэзией - и гладиаторскими боями?
  Она продолжала держать голову опущенной вниз.
  - Это наш долг: пойми! Он погиб, не успев сделать задуманное - но живы мы: ты и я, самые близкие ему люди. Если есть в тебе сомнения, то пока просто поверь - уже не ему, а мне: я прожил очень долгую жизнь, я понимаю, что он прав, наш Лал. Он был величайшим мыслителем, превзошедшим всех своих современников и прозорливостью и величием души: он первый восстал против вновь проникшего неравноправия людей. И мы должны - нет, обязаны сделать задуманное им за него, если не хотим предать его. Именно, предать! Слышишь, Эя?! - он почти кричал, сжав кулаки. И ненавидел ее в эту минуту.
   Но она только подняла голову и спокойно покачала ее:
  - Нет, Дан. Это страшная планета, и гибель все время подстерегает нас. Здесь страшно давать жизнь ребенку. Разве мало жертвы, которую мы принесли за появление на ней?
  - Эя...
  - Как в древней легенде, которую он рассказывал: грозные боги неведомого мира потребовали от путников кровавой человеческой жертвы и, получив ее, умилостивились и дали им успех и удачу. - Она - не кричала: говорила тихо, ровным голосом.
  Дан с отчаянием чувствовал, что ее не убедишь. И ушел к себе.
  
  Эя отлично понимала, что он ее не оставит в покое. Всю жизнь ради науки он не щадил себя - сейчас не пощадит и ее, раз считает это необходимым: он будет добиваться своего.
  Ей будет очень трудно: сегодня она одержала верх, но дальше... Ведь это Дан, самый великий ученый Земли - также и для нее. И не только это: он самый близкий и дорогой ей человек. Единственный: Лала нет больше. Лал и Дан - ближе их никого не было никогда для нее; она готова была для них на что угодно. Но ребенок, здесь?
  Конечно, метеоритная опасность не настолько велика. Метеорит, погубивший Лала, почти уникален: следов падения подобных - единицы. Здесь - не Луна, начисто лишенная атмосферы: газовая оболочка, в которой из-за отсутствия свободного кислорода не сгорают метеориты, тем не менее успевает значительно погасить их скорость. Космическая пыль и мелкие метеориты практически не опасны, более крупные - слишком редки. Они почти избавились от страха перед ними: не одевают скафандры-панцыри - считают, что достаточно легких, из мягкой пленки.
  Но - все равно - где-то еще жив страх вообще, сохранившийся с момента гибели Лала. И ребенок здесь? Что еще тут может произойти - неизвестное, непонятное, неотвратимое? Они не имеют права дать появиться ребенку на свет, чтобы подвергнуть его стольким опасностям! Здесь - не Земля!
  Но на Земле сейчас такое - абсолютно невозможно: это ясно и ей. Поэтому Лал и не видел другого выхода.
  И все-таки, это безумие: Дан должен понять. Каждый из них вправе рисковать - но только собой и товарищем, взрослыми - но не ребенком: маленьким, беспомощным, беззащитным.
  Как тот, которого ей дала подержать Ева. Если бы это было возможно на Земле! И мига не думала бы. Но здесь - в чужом, враждебном мире. После страшной гибели Лала.
  Как ей отстоять свою правоту? Дан - не Лал: он не будет, не сможет, как тот, столько же времени молчать.
  ...Проходя к себе, Эя увидела, что дверь каюты Дана закрыта неплотно. Оттуда доносились негромкие скрипучие звуки.
  Эя остановилась, вслушиваясь. "Скрипка", вдруг догадалась она, "скрипка Лала". Дан не прикасался к ней до сих пор: не было времени, и не оставалось сил, ни физических, ни душевных. А сегодня он взял ее в руки; взял как знак того, что ничего не забыл, остался верен.
  Отрывистые, робкие звуки - как вызов ей, отрекшейся. Эя тихонько прошла к каюте Лала, где на подстилке спал Пес. Она наклонилась погладить его; он резко мотнул головой, почувствовав ее руку, вскочил и встал, враждебно, как ей казалось, глядя на нее.
  Она ушла в свою каюту. Отрывистые звуки скрипки будто царапали сердце. Лицо ее было смертельно бледным; молча лежала, до крови закусив губу.
  Скрипка умолкла.
  - Эя! - послышался его тихий зов. Она не откликнулась, хотя прекрасно слышала через оставленную не притворенной дверь. Он не повторил зова; должно быть, просто хотел проверить, не спит ли она. Эя слышала его шаги: они удалялись - он шел не к ней.
  Тишина - мертвая, напряженная, бессонная. С воспаленными глазами, с горящей головой.
  И вдруг каскад звуков обрушился на нее. Дан играл в салоне Apassionata. Звуки навалились на нее: они обвиняли, безжалостно били, требовали. "Отбрось сомнения и страх - и ради великой цели сверши трудный подвиг!" Умерший много веков назад Бетховен звал, и звал недавно погибший Лал - их голосами говорил Дан.
  Музыка оборвалась внезапно.
  - Нашел! - услышала Эя.
  Снова прозвучали шаги Дана. Все стихло.
  Совершенно обессиленная, она незаметно уснула, провалилась в небытие.
  
  
  
  25
  
  Эя спала недолго. Проснувшись, увидела на экране: "Записка". Она спешно включила воспроизведение.
   " Я улетел ко Второй пещере. Жду там.
   Очень прошу тебя до встречи со мной посмотреть пьесу Ибсена "Бранд".
   Не торопись.
   Дан"
  Ее неприятно кольнуло, что написано буквами, а не записью его лица и голоса.
  Ну, хорошо! Причин отказаться выполнить эту его просьбу нет.
  Она не спешила: сделала зарядку, приняла душ, поплавала в бассейне, позавтракала вместе с Псом. Надев скафандр, отправилась через озеро к посадкам.
  Распустилась еще одна почка. Она втянула носом горьковатый аромат. Было на редкость безоблачно: "солнце" светило вовсю, согревало, ласкало кожу. Под прозрачным куполом дышалось легко: было достаточно кислорода, выделяемого интенсивно работавшим оксигенизатором - пленки, ярко освещенные, подавали к нему много энергии. Эя минут пять посидела на "солнышке", чуть даже не задремала. Потом, вздохнув, надела шлем, застегнула скафандр и направилась обратно.
  ...Она уселась в кресло, включила стереоустановку и сделала вызов. Погас свет в салоне.
  Генрик Ибсен, "Бранд". Пьеса, которая входила в учебную программу лицея. Она ее помнила очень смутно. Основная мысль пьесы ей показалась тогда сама собой разумеющейся, большинство ситуаций - совершенно непонятными. Сейчас она смотрела ее другим глазами.
  Священник глухой горной деревушки, сурово и неумолимо требовательный: к себе, окружающим, собственной матери. Ради выполнения долга жертвует он ребенком и женой. Собственным примером ему удается увлечь за собой людей. Но противостоящий ему Фогт, олицетворение пошлой житейской мудрости, ложью о "миллионном вале трески" добивается, что люди оставляют Бранда. Под конец с ним только сумасшедшая Герд, они вместе гибнут в снежной лавине.
   Она смотрела долго: Эта пьеса когда-то шла в театре за два вечера. Сделала лишь короткий перерыв, чтобы немного подкрепиться.
  "Все - или ничего!" требует Бранд от всех. Из-за этого становится он престом, священником, деревенской церкви. Отказывает в посещении умирающей матери, желающей во искупление грехов пожертвовать лишь часть имущества - не все. Отказывается уехать, чтобы спасти сына, больного от нехватки солнца в мрачном ущелье: "Разве престом не был я?"
  Нет, нет - он не слепой фанатик: его вера, его стремление видеть людей совершенными, цельными, прекрасными заставляют его идти на эти страшные мучения, когда теряет он самых дорогих людей.
  Умирает сын, умирает жена. И он не смог победить. Но его больше страшило другое - отсутствие стремления к высокому, прекрасному: "Не то - что не могли, а то - что не хотели!" Непрерывный путь к идеалу - вот смысл жизни.
  Но еще в большей степени Эю волнует образ Агнес - жены Бранда. Юная, счастливая, она, встретив Бранда, покоренная его духовной силой, убежденностью, оставляет своего жениха, будущее с которым было ясным, без тревог. Она рядом с Брандом в глухой деревушке среди темных мрачных гор.
  Рожденному ею ребенку не хватает солнца, он чахнет. Надо уехать, чтобы спасти его. Бранд согласен, - они уже готовы в дорогу, она выходит из дома с закутанным ребенком на руках. Но крик сумасшедшей Герд "Прест сбежал!" сразу останавливает Бранда - он не в праве бросить свой приход. И Агнес остается - она должна быть там, где и он.
  И умирает их ребенок. Печально перебирает Агнес вещи своего потерянного сына: шапочку, пальтишко. В их засыпанный снегом дом заходит цыганка с полуголым ребенком и, увидев детскую одежду, выпрашивает ее. Агнес отдает вещи, дорогие как память о ее ребенке. Но хоть что-нибудь хочет оставить она себе на память. А цыганка просит, и Бранд говорит: "Все - или ничего!" И Агнес отдает последнее - без остатка. Уходит цыганка, унося вещи с собой. Покой и просветление овладевают Агнес, но силы покидают ее. Бранд остается один.
  Эя как будто впервые смотрела пьесу: такой, какой она стала благодаря Лалу, мысли и чувства героев драмы были понятны. Они были близки тому, что думал и желал Дан, оставшийся верным всему, чему учил Лал. Дан, который всегда отдавал все без остатка: здоровье, силы - сотворивший чудо, пройдя через муки.
  А она? Достойна ли быть рядом с ним? Он стоял перед ней в темноте: "Смотри на Агнес. Сравни и примерь ее к себе. Равняйся по ней. Великие дела требуют не меньших жертв. Уклоняться недостойно. Нельзя ждать, чтобы сделала другая, когда сделать должна ты. Я понимаю, и Лал понимал всю опасность и ответственность. Но нет другой возможности, и ты должна совершить этот трудный подвиг. Мы ждем его от тебя!"
  "Ты должна!", "Уклоняться недостойно", "Мы ждем!", "Трудный подвиг". Лихорадочно билась мысль, сопротивляясь из последних сил. Напряженно боролась с Даном, с Брандом, с Агнес, с самой собой. Наконец, измученная, с мокрым лицом, Эя заснула.
  
  Это был прекрасный сон. Она была на Земле, стояла босая на опушке леса, среди густой высокой травы. Недавно прошел теплый летний дождик. Свежий запах земли и зелени, чистой, яркой, в сверкающих каплях. Небо очищается, и впереди, за огромным лугом, за рекой вдали - радуга в вышине. Надо идти туда.
  Эя проснулась, тихо улыбаясь, спокойная и счастливая. Она все еще видела радугу. А потом вдруг вспомнила вчерашнее, и снова завертелись мысли, но в клубок их, не желая исчезнуть, вплеталась радуга.
  Радуга. Радуга. Само слово чем-то тревожило, что-то будило - давнее, смутное, почти начисто забытое. И внезапно вспомнила: "Радуга", повесть о войне. Второй мировой. Она прочитала ее еще в гимназии, вне программы.
  ...Украинское село, захваченное немецкими войсками. Комендант допрашивает женщину: она партизанка, на нее донесли. Зачем она пришла в село? Ждет ребенка; пришла, чтобы родить его в теплой хате. Коменданту нужны сведения о партизанах, но она ничего не говорит. На страшном морозе, раздетую, беременную, гоняет ее по снегу немецкий солдат с винтовкой. И люди из темных окон хат следят, бессильные помочь ей.
  И одна из них не выдерживает, посылает сынишку, и тот тихонько ползет по снегу к сараю, где заперта партизанка. "Тетка Олена, я вам хлеба принес!" Но тут же выстрел: солдат убивает мальчика. Теперь уже мать ползет тайком, чтобы забрать его тело, брошенное солдатами.
  И вот он лежит - сын ее, она и остальные дети стоят рядом, в последний раз смотрят на него. "Убили Мишку", говорит маленькая сестренка. "Фашист убил", добавляет брат. Им приходится похоронить его тут же, в хате, вырыв могилу в земляном полу и тщательно разровняв землю, чтобы скрыть следы.
  А партизанка прямо в холодном сарае рожает, и фашистские солдаты смотрят и ржут. Она снимает с себя из последнего, что ей оставили, чтобы завернуть ребенка.
  Ее снова приводят к коменданту. Она теперь мать, должна думать о ребенке, должна сказать ему все, иначе... Но ни слова не слышит он - и тогда стреляет в лицо только что родившегося ребенка. С трупиком его на руках идет она в свой последний путь - к реке, где солдат отбирает у нее тельце ребенка и кидает его в прорубь. Потом комендант стреляет в нее. Радуга висела в тот зимний день над селом...
  Да: пожертвовали даже детьми, но не уступили, не предали - и потому в конце концов победили. Страшную вещь - фашизм. Это уже была не фантазия, не аллегория - сама жизнь, которая часто страшней любой выдумки. И действовали простые люди, никогда не считавшие себя героями. Но не меньше от того были их муки и горе, величие их. Жертвовали детьми, самым дорогим - надо было. Надо!
  Надо было тогда, надо и сейчас. Жуткая аналогия тогда и сейчас. Есть сходство, пусть невероятно отдаленное, между тем и другим. Неполноценные народы, неполноценные расы - эти понятия существовали у фашистов, хотя они включали в них всех неарийцев, вне зависимости от умственных способностей, наличие которых у них просто не признавали. Главное, что допускалось правомерная возможность обращаться с ними, как с не людьми. В этом суть!
  И если это так, то, действительно, Лал был целиком прав. Следовательно, этого не должно быть.
  И, значит, надо! Надо - несмотря ни на что. На то, что может быть страшно. Даже гораздо страшней, чем можно представить. Надо! И откладывать незачем.
  
  Эя надевает скафандр. Одевает Пса. Катер взмывает в небо и устремляется ко Второй пещере.
  На подлете она вызвала Дана. Он на площадке чуть ниже озера. Ждет ее.
  Посадив катер, пристегнула вертолеты себе и Псу. Ведя вертолет Пса по радио, поднимается высоко, летит к озеру. Вот оно, уже полностью очищенное от глыб, мерцающее. Площадка под ним, и маленькое серебристое пятно. Дан.
  Он неподвижно, опустив голову, сидит у какого-то огромного камня.
  - Здесь мы были в его последний миг, - без всякого предисловия говорит он, глядя на ее тень. И не поднимает голову, не глядит в лицо, как будто боится прочесть в нем окончательный отказ.
  Она садится на камень рядом. Пес покорно ложится у его ног.
  - Я вцепился в этот камень. Одной рукой. Непонятно, каким образом. Снова попробовал недавно - ничего не получается. Он держался за меня, потом рука у меня заскользила, он толкнул меня и отпустил мою руку, за которую держался, и я вцепился в камень обеими руками. Его сразу смыл поток, он не сумел ни за что зацепиться: у него было меньше сил, чем у меня - мое тело намного моложе. Я успел позвать его. "Дан! Не забудь... А-а-а!!!" И все! Его, должно быть ударило глыбой. Или в этот момент он летел вниз, в пропасть. Здесь все это произошло. - Он замолчал, продолжая избегать ее взгляда.
  Она взяла его за руку. Он поднял голову, взглянул ей прямо в глаза. По ее спокойному виду, по улыбке понял, что она с ним - совсем и окончательно.
  - Спасибо, - еле слышно произнес он. - Спасибо, что я не ошибся.
  - Не надо, родной мой! Все будет как надо. Будет ребенок - а понадобится, то не один.
  - Спасибо, девочка! - он привлек ее к себе. - Страх меня мучил. Что не удастся сдержать обещание, которое дал памяти Лала в себе. Что не выполню свой долг перед ним. Спасибо.
  
  Все было готово. На следующий день должна была начаться проверка - и затем выведение монтажных роботов. Следом шел пробный пуск на малой мощности. Если все пройдет благополучно, отправят отсюда роботов и произведут рабочий запуск.
  Пока все шло гладко. Проспав ночь, они утром быстро провели проверку всего комплекса и системы его управления. На контрольном пульте ни разу не загорелось табло "Нарушение" - приборы не обнаружили их.
  Один за одним из входного отверстия Второй пещеры шли машины-роботы, уползая, двигаясь самоходом к месту ожидания конца пробного пуска.
  Он тоже прошел без каких-либо неожиданностей. Слабый поток воздуха выходил из выходной трубы, и газоанализатор зафиксировал почти полное отсутствие в нем углекислого газа: вместе с азотом шел кислород с ничтожной примесью азотных окислов. Летающий робот доставил наполненные оксигенизированным воздухом колбы. В одну из них была вделана металлическая спираль, которая, раскалившись, быстро сгорела, как только ее подключили к батарее.
  Началась эвакуация роботов. Вертолеты поднимали площадки с ними, уносили туда, где проходческие машины заканчивали шахту под энергостанцию. За это время на входной трубе установили мощный фильтр-отражатель твердых частиц.
  ...И вот все закончено. Сами они в космических катерах. Набрав высоту, Дан посылает на "землю", в центр киберсистемы управления оксигенизатора сигнал включения.
  Начало работы они не видят: катера быстро уходят прочь, двигаясь вокруг планеты. Но сделав виток, увидели пыльные вихри несущегося к пещере воздуха и восходящий поток, пробивший дыру почти правильной формы в толстом облачном одеяле.
  - Ура, Эя!!!
  - Ура!!!
  Они сажают катера у Первой пещеры, быстро выходят, радостные, возбужденные; бросаются друг к другу, обнимаются, смеются.
  - Устроим праздник, Эя! Сейчас, немедленно. Попаримся, и за стол.
  - Будешь мне играть сегодня?
  - Буду. А ты петь, хорошо? Пошли!
  - Давай сначала погуляем. По лесу.
  Чудесней стал "лес". Чуть ли не с десяток листочков, и набухшие почки на других деревьях. Сосенки и елочки готовятся выпустить хвою.
  Дома тоже: два растения с раскрывшимися цветами. Их поставили среди блюд, когда после бани, свежие, отдохнувшие, в яркой праздничной одежде, уселись за стол.
  К такому торжеству полагалось вино - но его не было на столе, и когда Эя спросила об этом Дана, он ответил:
  - Не надо сегодня, - он смотрел ей в глаза.
   Она поняла, и сердце у нее забилось.
  
  
  26
  
  Они ждали. Эя ловила на себе вопросительные взгляды Дана, которые он бросал - осторожно, чтобы она не заметила. Кибер-диагност пока ничего не показывал. Необходимую информацию и программы они ввели в него, взяв из архива, прихваченного Лалом: если в них что-то не так, то сами они подкорректировать их не смогут. Придется подождать, и незачем волноваться: еще рано.
  ...Кибер установил беременность в день, когда распустилась лиственница. Возле нее и нашел Эю Дан, вернувшись со строительства энергостанции. По дороге пролетел над оксигенизатором: не утерпел, хотя мог увидеть дома, на экране.
  Она поднялась навстречу ему, обняла и прижалась лицом.
  - Дан! - сказала тихонько.
  - Что, скажи. Да?
  - Да!!!
  В их жизнь входило что-то очень большое, значительное. Ожидание его стало важней всего: оксигенизации, озеленения, энергетики, разведки недр, изучения планеты.
  Вновь усиленно изучалось и обсуждалось все, что требовалось уметь и иметь, особенно в первое время. Дан еще раз убедился, как много Эя знает и помнит до мельчайших подробностей.
  Крейсер доставил на "Землю" вместе со вторым оксигенизатором, запасом продовольствия и батарей большое количество продуктов и материалов, из которых машина по прихваченным Лалом программам начала изготавливать все необходимое для новорожденного.
  Дан установил неусыпную опеку над Эей: мягко, но неумолимо заставлял ее соблюдать режим и диету. Старался, чтобы ее питание как можно больше состояло из свежих, не консервированных продуктов: поил козьим молоком, кормил мясом козлят-самцов, яйцами, почти полностью отказавшись от этого сам.
  В свободное время он много играл ей: только радостное, нежное. Она слушала, сидя рядом, и вязала на спицах детские вещички - шапочки, кофточки: Дан считал, что вязание ей сейчас невероятно полезно - очень укрепляет нервы. Да она и не жаловалась на них, чувствовала себя прекрасно: у нее был молодой, крепкий организм - следствие постоянных физических упражнений.
  Но порой какая-то необъяснимая тревога овладевала ею. Она не была сильной, но появлялась ночью, когда Эя просыпалась - одна в своей каюте. Однажды она не выдержала, сделала радиовызов - Дан сразу пришел к ней. Она боялась, что он строго отчитает ее за такую слабость, но он ее приласкал. Она успокоилась и уснула быстро, держа его за руку. Он просидел возле нее до утра: проснувшись, она обрадовалась, сразу увидев его рядом с собой. И тогда они стали спать вместе, и она чувствовала себя спокойней оттого, что он всегда возле нее.
  Хорошо шли все остальные дела. Нормально работал оксигенизатор, полным ходом шли монтаж термоядерной энергостанции и проходка шахт под второй оксигенизатор. Машины-геологоразведчики, ползая по планете, прощупывали ультразвуком недра: составлялась подробная геологическая карта.
  Деревья начинали зеленеть одно за другим, и они стали вести закладку лесов из проросших семян. Сооружение прозрачных куполов не составляло проблемы: пока хватало и мачт и пленки. Но сам процесс посадки требовал непрерывного внимания.
  Они по много часов проводили на плантациях или у экранов компьютеров. Подготавливали новые партии семян деревьев. Отрабатывали решения по добыче руд, по строительству металлургических заводов и завода синтетической пленки: нужно было еще много мачт и куполов.
  Работа спорилась. Они сами удивлялись необыкновенному подъему всех сил, пришедшему на смену их прежнему настроению. Но не только этому: еще многому - в себе самих. Совершенно новым сторонам, вдруг раскрывшимся для них в этой слишком необычной ситуации. Например, тому, как Дан относится к тому, что фигура ее теряла форму - исчезла талия и стал торчать живот: Эя видела, что он даже с какой-то гордостью смотрит на него - теплый, вздутый, помогая подогнать бандаж. И с какой радостью смотрит на увеличивающуюся, набухающую грудь.
  И главное - какие-то новые оттенки в их отношении друг к другу: нечто большее, чем былая дружеская привязанность и страстное физическое влечение.
  
  Тогда же начало постепенно появляться желание поближе познакомиться с планетой. Вся их деятельность здесь до сих пор носила сугубо утилитарный характер: поиск наиболее удобных мест для производства каких-либо работ, обследование и последующее посещение только их. Остальное они видели лишь на экранах.
  - Давай немного попутешествуем, - первой предложила Эя.
  - Да, но...
  - Что: но?
  - Работа...
  - Все уже идет своим ходом и без нас. Можно пока ограничиться одним контролем - это же всего один час в день. Остальное время мы целиком свободны. Ну что мы с тобой до сих пор видели? Объекты работ и то, что мелькало внизу во врем полетов? Пора хоть что-то увидеть вблизи, дотронуться и постоять, не торопясь уйти.
  Эя, конечно, была права, но Дан слишком боялся за нее. Дай ему волю, он совсем не выпускал бы ее из пещеры. И так каждый раз заставляет ее одевать скафандр-панцырь, без конца переделывая его, подгоняя под меняющуюся, полнеющую фигуру, а сам идет рядом в легком, пленочном. Она всегда сопротивлялась, но он относительно этого был неумолим.
  В остальном у нее в последнее время появилась какая-то власть над ним. Он даже позволял ей покапризничать. Правда, она это делала не всерьез - просто интересно было понаблюдать его в такие моменты: бесконечное терпение, чуть ли не абсолютная покорность. Именно: чуть ли! Если ему кажется, что ей грозит хоть малейшая опасность, с ним становится ужасно трудно.
  - Я же буду в панцыре, - сказала она.
  - Хитренькая!
  Но к ее удивлению, Дан упирался недолго. Видно, понимал, что попутешествовать им давно не мешает.
  Они долго обсуждали, куда полететь. Просматривали записи съемок роботов-разведчиков. Большинство мест поражали однообразием. Особенно равнины, хорошо знакомые: пока все леса закладывались на них. И в первую очередь решили посетить одну из горных областей в низких широтах: там целая цепь озер среди скал какой-то странной формы.
  Назавтра, потратив не более получаса на ознакомление со сводками хода работ, они катером добрались туда. Прежде чем вылезти из катера, Дан снова подробно перечислил Эе, с видом паиньки терпеливо слушавшей его, все необходимые правила предосторожности. Он предусмотрел максимум мер: передвигаться они будут в закрытом вездеходе, связанным тросами с аэрокаром, летящим над ними, который в любой момент может поднять вездеход и подтянуть к себе.
  ...Здесь стояла ночь. К счастью, в облаках были разрывы, через которые светила одна из лун. Создаваемая ею на поверхности озера дорожка мерцала крупной рябью и уходила куда-то далеко-далеко среди цепи остроконечных скал. Мир был удивительно синий: и вода, и бесчисленные скалы, и даже "луна".
  Вездеход медленно плыл; казалось, озеру нет конца. Они то двигались по узким протокам, то снова попадали на широкий плес.
   Облака начали смыкаться. Когда совсем стемнело, Дан остановил вездеход и включил все прожекторы.
  - Дождемся рассвета. - Он достал еду.
  - Я совсем еще не хочу!
  - Ему надо.
  - Ох! - Но покорно выпила козье молоко. Потом он заставил ее лечь отдыхать и сел рядом.
  - Похоже на земное - и в то же время совсем иначе. Да? - спросила она негромко.
  - Ты о цвете? Да: удивительная синева!
  - Это из-за концентрации углекислоты?
  - Непонятно. Может быть.
  - Или что-то еще.
  - Да.
  - А на Земле такое бывает?
  - Даже не слышал никогда.
  - Я тоже.
  Они замолчали, так как вдруг остро почувствовали, как хочется быть им сейчас на Земле - родной, привычной. Больше двух лет уже, как они покинули ее.
  Но облака вновь разошлись, свет "луны" разорвал темноту, залил все вокруг опять дивной синевой и мерцанием бликов. И тоска исчезла, они сразу успокоились.
  Но длилось это недолго; облака снова сомкнулись, уже до самого рассвета, который они встретили в непроглядном тумане.
  "Долго ли он будет стоять?" с досадой думал Дан. " Не пришлось бы улететь, больше ничего не увидев".
  Эя дремала. Он сел у локатора, начал обшаривать берега, чтобы хоть чем-то занять себя. Скалы, скалы, скалы.
  И вдруг он увидел лес. Нет, не может быть! Нет: лес! Правда, странный какой-то.
  Он стал крутить регулятор, резкость увеличилась. Нет, конечно, это не лес. Скалы. Только вытянутые вверх, острые. Как зубья. Сказочного дракона. И дальние ряды их, действительно, напоминают огромные старые ели.
  Дан не стал будить Эю. На самой малой скорости повел вездеход в ту сторону.
  "Солнце", видимо, взошло: пробившись сквозь облака, с помощью ветра расправилось с туманом. Становилось все ясней, и за поворотом, у высокой скалы вся картина разом предстала перед ним.
  - Эя, вставай! Смотри!
  Она вскинула голову; сжала веки, прогоняя сон, зевнула. Потом открыла глаза, и сон сразу исчез: она застыла, пораженная, уперевшись ладонями в прозрачную переднюю стенку колпака вездехода.
  Низко стояли плотные темные облака, застилая небо над головой, и лишь вдали было чисто. Оттуда били яркие, отчетливо видимые лучи "солнца". Виднелась только часть его, и оно казалось огромным.
  Торчали скалы невиданной формы. Целый лес скал. Впереди, сбоку, вблизи, вдали. Через них текла вода, образу каскады, то невысокие и очень широкие, то узкие - значительно выше.
  Скалы очень разные. Дальние в основном темные; несколько скал впереди их, освещенные "солнцем", ярко сверкают. Одни скалы - как чудовищные зубья; другие - перевернутые гигантские сосульки; третьи торчат прямо из воды ровными рядами, как трубы старинных органов. Четвертые...
  - Ели, Дан! Заколдованный лес! - Он молча улыбнулся ей в ответ.
  Пятые - как таинственные башни неведомых цивилизаций.
  Но самым поразительным снова были краски. Глубоко синие тени, нежные светлоголубые блики, серо-бирюзовые облака; бесконечные переходы лилового, сиреневого. Чистая холодная гамма, никогда дотоле не виданная.
  Они не могли оторваться. Когда "солнце" скрылось за облаками, решили дожидаться его на плоской вершине высокой скалы, с которой должен быть лучший обзор всей панорамы, чем с качающегося на воде вездехода.
  Они надели скафандры. Дан тоже был в панцыре: Эя с благодарностью отметила это про себя. По выдвижному трапу перешли на скалу.
  Ждать пришлось довольно долго. Но они не спешили. Почти не разговаривали; каждый сидел, погруженный в собственные мысли, слушая через звукоприемники шум водопадов.
  Не хотелось никуда уходить. Эя чувствовала, что планета перестает быть чужой: она увидела, узнала ее красоту. Будет любить в ней не только будущую Землю-2. Теперь это - их планета. Она прикасалась к камням, действительно сине-голубым, каких она никогда не видела на Земле.
  "Солнце" опять прорвалось, зажгло волшебную гамму красок. Они смотрели, жадно впитывая видение в себя - почти не дыша, боясь потерять хоть секунду.
  И "солнце", действительно, вскоре скрылось. Облака становились все темней. Ждать дальше было бесполезно. Даже опасно: могла, как обычно, начаться гроза.
  С сожалением они покинули скалу. Аэрокар подтянул вездеход к себе и быстро унес к катеру.
  Возвращались из края Лазоревых скал полные чувств, омытые впечатлениями, понявшие что-то очень важное для себя. И когда на следующий день Эя, наконец, согласилась пойти с Даном в дальние залы Первой пещеры, где сталактиты, сталагмиты, колонны, где цветы и ветки из белых сверкающих кристаллов гипса, она уже не сомневалась в правоте Лала, не желавшего тронуть то прекрасное, что он здесь увидел - пытавшегося избежать такой жертвы. Даже ради оксигенизатора.
  
  
  27
  
  Они сидели у компьютеров, занимаясь каждый своей работой. Эя позвала:
  - Дан!
  - Сейчас! Подожди.
  - Не могу. Скорей!
  Он испуганно вскочил:
  - Что с тобой?
  - Фу, я тебя напугала. Нет, не бойся - ничего. Дай-ка руку! - она взяла ее положила себе на живот.
  Дан очень осторожно касался его: ему давно хотелось этого, но ужасно боялся, не причинит ли это вред, и никогда не осмеливался. И вдруг что-то мягко толкнуло в руку, и через короткое время еще раз.
  Он продолжал держать руку на ее животе, смотрел на нее - чувствовал, что никогда в жизни не испытывал такой нежности, как сейчас к ней. И не зная, что делать, что сказать, неожиданно ушел.
  Через неплотно прикрытую дверь до нее донеслись вымученные скрипучие звуки. Она улыбнулась: он теперь всегда в минуты очень сильного волнения берется за скрипку.
  ...К тому времени, когда она должна была родить, распустилось последнее из деревьев первой посадки, у которых набухли почки. Лишь небольшое количество деревьев не перенесло консервацию, не пробудилось, и робот вырыл их. Остальные покрылись листвой или хвоей и под действием стимуляторов начали быстро расти. Они ходили туда гулять ежедневно.
  
   У него было наготове все: аппараты, инструменты, кислород, кровь, медикаменты. Эя проделала еще раз психотерапевтические упражнения.
  Схватки начались на следующий день, ближе к вечеру. Она лежала на специальном ложе кибер-диагноста. Дан в стерильном белом комбинезоне сидел рядом, подбадривал ее.
  Но потом схватки прекратились. Наступила ночь. Дан напился настоя лимонника.
  Они возобновились к полночи.
  - Кричи, - говорил он, - тебе будет легче: кричи. - А она еще и через силу улыбалась, когда могла; кусала губы, терпела, стараясь не кричать.
  Потом началось. И вот Дан держит на руках что-то маленькое, красное, в слизи. Мальчик, как и определил раньше кибер. Сын!
  Младенец громко кричит. Значит: все в порядке! Дан быстро обрезает пуповину, обрабатывает ее. Обмывает ребенка и кладет в камеру - сразу начинает работать кибер-диагност.
  А пока Дан бросается к Эе. Молодец: у нее великолепное здоровье. Все прошло как надо. Два небольших разрыва, ну совсем малюсеньких. Он быстро сшивает их.
  - Дан! Какой он! Покажи!
  - Подожди! Тебя надо как следует обработать.
  - Вытри пот с лица, оно у тебя совсем мокрое.
  - Подожди, Эя. Успею еще.
  Кибер уже выдал данные на экран: вес, рост, - все прочее. Все великолепно.
  - Дан! Ну, покажи!
  Завернув младенца, Дан подносит его к Эе. Она еще очень слабая, может только повернуть голову.
  - Рыжий!
  - Как ты!
  Он потом не заснул, сидел всю ночь. Заснула Эя. Спал малыш. Дан бросал на него взгляды: он чувствовал, что этот неимоверно крошечный человечек заполнил собой все. Рыжий - как Эя. "В мать!" - Дан улыбнулся.
  Пока все хорошо: кибер молчит. А он устал прилично, в основном от напряжения: не делает ли что-нибудь не так?
  - Дан! - Эя проснулась и шепотом звала его.
  Он подошел, склонился над ней:
  - Ну, как ты?
  - Ничего уже. Ты не спишь?
  - Нет.
  - Стережешь?
  - Стерегу.
  - Он - спит?
  - Спит, - Дан неожиданно даже для самого себя горделиво улыбнулся. - Все хорошо, мама Эя. Ты у нас молодец. Спасибо за сына.
  - Ты тоже, отец Дан: по-видимому, ты блестящий акушер.
  - Ты так думаешь?
  - Ты устал, я вижу.
  - Ничего, потом посплю.
  - Дан, а я есть хочу. Очень!
  - Замечательно! - он берется за браслет, посылая заказ, и вскоре робот привез еду.
  Дан с ложки кормит ее крепким бульоном, настоящим куриным, для которого была зарезана одна из куриц. Для такого случая нужно, тем более что кур у них теперь более сорока и столько же цыплят, да еще яйца лежат в инкубаторе. Эя ест с удовольствием: видно, что здорово проголодалась. После бульона он кормит ее куриным мясом. Есть ей надо больше: за двоих. Наевшись, Эя снова засыпает.
  Он сидит рядом. Странно чувствовать одновременно какой-то глубокий покой и необычайное волнение. Самое время взять скрипку в руки. Но он боится уйти. Продолжает вахту и все время поглядывает на ребенка, прислушивается к его дыханию.
  Потом ребенок заплакал, разбудив сразу Эю. Дан с помощью робота сменил подстилку, но сын продолжал кричать.
  - Я покормлю его, - сказала Эя.
  - Еще рано.
  - Ничего: можно!
  Она обмыла грудь. Дан, напряженный весь, осторожно, почти не дыша, подал ей сына. Малыш ткнулся носиком в грудь Эи, потом сразу схватил сосок, начал жадно сосать.
  Теперь Эя могла хорошенько рассмотреть его. Какой он еще некрасивый: личико красное, сморщенное; глаза с какой-то мутной голубой поволокой. А сосет он энергично!
  Было необычайно хорошо, и она чувствовала, как растет нежность к этому еще незнакомому и непривычному существу.
  
  
  
  
  Часть IV
  
  ВОЗВРАЩЕНИЕ
  
  
  28
  
  Бездна космоса. Тьма. Черная. Беспредельная. Чья глубина лишь усилена сиянием мириад миров и звезд, невероятно ярких. Как нигде. Ни на Земле, ни на Земле-2. Ни на любой другой планете, где свет заэкранирован, размыт пеленой атмосферы.
  Они далеки. В бесконечности, движение в которой способны заметить лишь чуткие приборы по эффекту Допплера.
  Плачет скрипка. Поет под смычком и перебегающими пальцами. Сейчас, когда лишь она одна разговаривает с тобой, стало ясно, почему тогда так и не удалось точно воспроизвести ее звучание соответствующим регистром оркестриона: люди разучились плакать. Гордые своими успехами, уверенные в могуществе сил своего разума, они не знали ни тоски, ни слез. Потому скрипка и была тогда забыта. Почти совсем. И потом, в последнюю эпоху, когда тоска и разочарование были знакомы уж слишком многим, о ней все равно не вспомнили.
  Возвращение [Ridero]
  Лал вспомнил. Первым после невероятно долгого перерыва почувствовал глубину звучания этого инструмента, прекрасного, как почти исчезнувшая любовь. Он просто не успел понять причину неудачи ее воспроизведения на оркестрионе.
  Да: не успел! Потому что он был единственным, кто мог понимать - все. Даже то, что осталось неподвластным всемогущей математике.
  "Не забудь..." Нет! То, что он хотел, сделано.
  ... Кажущаяся бесконечность расстояния до Земли - ничто по сравнению с длительностью времени, ощущаемому в масштабе одиночества. Никаких звуков, кроме скрипки и собственного голоса.
  Когда-то, давно-давно, там, на Земле, Он, как и многие, любил уединться. Чтобы ничто не отвлекало, чтобы никто не мешал думать о главном. Но потом Он слишком отвык быть долго одному: появился Лал, затем Они, и в Них - все дело.
  Когда совсем невмоготу, когда кажется, что больше не выдержать, что тоска сломит его, Он одевает скафандр и идет к Ним, в дальний отсек жилого блока корабля.
  Откидывает и сразу же закрывает толстые двери. Он идет и волнуется, сердце бешенно колотится, и пот покрывает ладони и лицо. Свет ручного фонаря освещает ему дорогу.
  И наконец, последняя дверь. Под толстыми прозрачными колпаками лежат Они: Мама, Сын, Дочь и крошечный Малыш. В состоянии анабиоза.
  Другого выхода у них не оказалось. Он на целый год остался один, заключенный в безмолвие. Только эти редкие приходы к Ним, - единственная отдушина. И Он жадно смотрит на дорогие ему лица.
  Мама. Как стосковался Он по ней: по звуку ее голоса, теплу ее тела, ласке ее прикосновения.
  Сын, предмет Его гордости и уважения. Первый человек, родившийся на новой планете и уверенней всех чувствовавший себя на ней. Достаточно взрослый в свои шестнадцать лет, успевший стать настоящим помощником Ему и Маме.
  Дочь с двумя пушистыми длинными косами, так не похожая лицом ни на него, ни на Маму; любившая подолгу сидеть у Него на коленх, разговарива с Ним.
  Малыш родился совсем недавно, в Космосе. Предмет общей радости и общих тревог.
  Он сидит долго, неотрывно глядя на Них.
  На каждое посещение нужно расходовать энергию, которую приходится предельно экономить; для них теперь это самое дорогое на гиперэкспрессе. Иначе Им незачем было бы находиться в анабиозе, и Он не был бы сейчас один. Поэтому Его посещения так редки.
  Но только они помогают Ему держаться, поддерживают силы.
  ...Бросив последний взгляд, Он возвращается в рубку, где проводит все время.
  
  Энергии в обрез, и поэтому Он не может работать: нельзя включать компьютеры. Кроме основного пилот-компьютера, ведущего экспресс и следящего за Космосом.
  Даже нельзя читать или смотреть фильмы. Остается только скрипка да бесконечные мысли. Разговоры, которые он ведет сам с собой или с воображаемым собеседником. Чаще всего - с Лалом.
  Он мысленно заговорил с Лалом в тот момент, когда, измученный одиночеством, вдруг понял тайну звучания скрипки. И почти сразу явственно увидел Лала.
  Тот появился откуда-то издалека, где росли огромные старые деревья с высокими толстыми стволами. В серебристо-сером комбинезоне, с телеобъективом на лбу, он катил к Нему на роликовых ботинках-самоходах. Совершенно такой же, как в первый день, когда они вдруг обрели друг друга.
  Звуки концерта Мендельсона превратились в каскад вопросов, обращенных к Лалу, который стоял напротив Него и, улыбаясь, с полным пониманием смотрел в глаза, готовый ответить.
   Вдруг Он почувствовал ужас. Усилием воли отогнал видение, которое сразу исчезло. Тогда он успокоился: значит, появление Лала не являлось результатом болезненного отклонения психики, и бояться незачем.
  Он не пытался теперь ничего делать, когда Лал снова явственно появлялся перед ним. Чаще всего откуда-то издалека, где сразу вырастали деревья. И вступал в диалог с Ним или слушал Его рассказ.
  В Его воображении они поменялись местами: Лал представлялся Ему не только более мудрым, но - почему-то - и старше Его. Попрежнему слышалось обращение Лала - "старший брат", но самому все время хотелось называть его "учитель".
  
  
  29
  Рождение Сына совершенно перевернуло их жизнь.
  Первое время они оба находились в страшном напряжении, боясь что-либо сделать не так. Помощи и руководства ждать было не от кого: они без конца сверялись с материалами, которыми снабдили Ева и Лал.
  Дел и хлопот была уйма. Полных программ для робота-няни не существовало; его приходилось непрерывно обучать на собственных действиях, следя за которыми, он сам составлял и корректировал программу. Но они вначале не доверяли ему, стараясь как можно больше делать сами.
  Неожиданно у них оказался кроме робота еще один помощник : Пес. Он необычайно волновался, когда ему в первый раз показали младенца, пытался обнюхать; близко его тогда не подпустили. Все же он завилял хвостом и спокойно улегся на пол у двери.
  Еще раз он сделал попытку то ли обнюхать, то ли облизать Сына, воспользоывавшись их отсутствием, но робот не подпустил его и засигналил. Пса наказали, и больше попыток он не делал, держался от ребенка на достаточном расстоянии, но обязательно смотрел за ним и за роботом в их отсутствие и, если ему что-то не нравилось, вскакивал или даже бежал за ними и начинал тянуть к маленькому, уцепившись зубами за одежду.
  Постепенно они начали чувствовать себя несколько уверенней. У Мамы вообще все получалось довольно ловко: Он только диву давался - и вместе с роботом подражал ей.
   Он очень любил смотреть, как она кормит Сына грудью. Всегда сами вместе купали его. И ночью по очереди вставали посмотреть, как он спит, хотя в этом не было нужды: рядом с ним находился робот.
  К счастью, Сын развивался нормально, без каких-либо отклонений, которые сразу бы зафиксировал кибер-диагност. И был довольно спокойным.
  Все, связанное с ним было настолько непривычным и удивительным, что первый год после его появления показался им необыкновенно длинным. Каждый день приносил что-то новое. Они подмечали все, до мелочей.
  - Смотри, как он зевает!
  - Как он держит головку!
  - Улыбается! Смотри скорей: он улыбается!
  Он узнает их! Он тянется ручками! Он научился сидеть! Он ползает! У него прорезался зубик! Он встает, держась за стенку манежа! Он пошел!!!
  События невероятно важные, замечательные. Радость, которая с лихвой компенсировала все труды и тревоги, давала силы и уверенность. Все, что было до сих пор, стало уже мало важным. И казалось, сами они стали совершенно другими...
  - Ну конечно! - сказал Лал.
  - Ты знаешь, мы уже не представляли, как можно без этого жить.
  - Я так и думал. Видишь, Ева оказалась права.
  - Прости, мой брат, но было так хорошо, что мы даже почти перестали грустить о Тебе.
  - И прекрасно!
  - Мы назвали его Лалом.
  
  Конечно, они не переставали заниматься работой. Хватало сил на все.
  Запустили еще один оксигенизатор: кислород прибывал в атмосферу. Продолжали закладку лесов.
  Мама произвела посадку плодовых деревьев - уже не только в порядке эксперимента: хотела, чтобы ребенок мог есть настоящие свежие фрукты. Потом разбила огродик на гидропонике. Они были невелики: и сад, и огород, так как здесь не было насекомых, опыляющих цветы - этим занимались немногочисленные роботы, такие, как те, что работали на внеземных плантациях Малого космоса в окрестностях Солнца.
  А Он интенсивно продолжал разведку полезных ископаемых, подготавливал пуски заводов по выплавке металлов и изготовлению мачт и защитной пленки для лесов: запасы их, взятые с Землм, подходили к концу.
  Как и раньше, не все получалось так, как хотелось: были и неудачи, и ошибки. Но они забывались, когда Он и Мама возвращались домой, и ребенок протягивал к ним руки.
  "Солнце" порой светило через разрывы в облаках, когда они оба или по очереди гуляли с Сыном в "лесу" за озером: он лежал в своей коляске, которая могла герметически закрываться, и улыбался. "Солнышко"!
  - Тебе нравится, сынок?
  Должно быть! И Псу, который всегда принимал участие в этих прогулках, - тоже.
  
  Постепенно Сын начал уверенней ходить ножками, и его стали на прогулках спускать на землю. Вначале он цеплялся за руку или за шею Пса. Потом быстро стал ходить, не держась ни за что.
  И, наконец, заговорил. Это было чудесное время. Он смешно коверкал слова, неповторимо смешно...
  - И какое слово он произнес первым, старший брат?
  - Сам!
  ...Он, действительно был невероятно самостоятельный: быстро научился орудовать ложкой, садиться на горошок, а потом и одеваться. И, главное, всегда находил себе дело, не шумел и не мешал. Любимым его занятием было что-то строить из ярких пластмассовых элементов - за этим его спокойно можно было оставить одного под присмотром робота-няньки и Пса.
  Это было очень уж кстати: наступил период, когда вопросы, требующие немедленного решения, которое не могло быть выдано компьютерами, возникали один за одним.
  Поначалу они старались отлучаться из дому по очереди, но вскоре, убедившись, что его можно оставлять одного, все чаще отсутствовали оба. Робот своевременно кормил его и укладывал спать, Пес следил за ним и принимал участие в его играх. Так что какое-то время Сын видел Его и Маму довольно мало. Он не капризничал, хотя и видно было, что он скучает по общению с ними.
  Реванш он брал в субботу, единственный их выходной день в тот период. Они просыпались поздно и не торопились вставать. Кроватка его с самого начала находилась в их спальне: он просыпался раньше и ждал. Увидев, что они, наконец, уже не спят, он подавал голос:
  - Я к вам, можно? - знал, что сегодня отказа не будет. Слезал с кроватки и, прошлепав босыми ножками по полу, забирался к ним.
  Он ложился в середку между ними и начинал задавать свои вопросы. Многие из них вызывали их смех. Ему быстро надоедало лежать, и он забирался на кого-нибудь верхом, требуя, чтобы его подбрасывали: ему это страшно нравилось - он громко смеялся и ни капельки не боялся.
  Потом Мама сама умывала его, а Он заказывал роботу завтрак. Сын сидел с ними за столом на высоком стуле. Завтракали не торопясь; разговаривали, старась не касаться работы. После завтрака они отправлялись в баню, а Сын и Пес ждали их, чтобы отправиться, облачившись в скафандры, в "лес" за озеро.
  Деревья окрепли и быстро набирали рост: избыток углекислоты и оптимальная часть спектра светила, пропускаемая защитной пленкой, творили чудеса. Ребенок прекрасно чувствовал себя здесь: все было знакомо, и за деревьями можно было прятаться.
  Изредка пригревало "солнышко", и тогда было совсем чудесно, и не хотелось никуда уходить. Сын вместо обеда выпивал козье молоко, и они оставались до тех пор, пока глаза у малыша не начинали слипаться. Тогда Он брал его на руки и нес в лодку.
  После сна и полдника Сын просил показать "картинки", как он называл детские фильмы, и забирался к кому-нибудь на колени. Но фильмы занимали его недолго: он слишком любил двигаться. Опять просился в "лес" - и, если можно было, они снова плыли туда.
  Укладывали его в субботу рано: он успевал к вечеру устать, а им хотелось посидеть за столом. Перед сном они купали его. Сами, конечно, - без робота. Сын жмурился от удовольствия, сидя в теплой воде, и играл пеной.
  Им было необыкновенно покойно и хорошо в эти минуты: вид голого детского тельца, которое становилось все более упругим, пробуждало непонятно щемящее чувство, что лучше этого больше ничего быть не может.
  Он быстро засыпал. Переодевшись, садились за стол. Отдавали должное праздничной еде: блюдам из свежего мяса и овощей с огорода. Потом он садился за оркестрион и много, долго играл: то, что хотел, и что просила Она. Иногда Она пела.
  Обнимая Ее, Он засыпал под звук тихого посапывания Сына, чувствуя, что жизнь его полна как никогда.
  
  Обучением Сына они занялись в полной мере, как раз когда объем неотложных дел чуть уменьшился. До сих пор оно сводилось к показу фильмов и разговорам, которые он с нетерпением ждал. Слушал и удивительно быстро запоминал. Знал названия всех деревьев в "лесу", еще не достигнув трех лет.
  Пора было приступать к систематическому обучению по начальной программе. Здесь начались трудности, связанные с его наклонностями.
  Так, он раньше выучил цыфры, чем буквы. Цыфры удобные: они вместо точек, которые надо считать. А буквы? Можно просто слушать запись. И он заупрямился. Пришлось побиться, чтобы объяснить ему практическую необходимость букв. Но поняв, он быстро выучил их.
  В нем очень рано проявился практический склад, определивший направленность интересов. Он любил делать что-нибудь сам; с удовольствием смотрел, как делают они, и старался помогать, если ему разрешали. То, что надо делать, давалось ему легко, на лету.
  Маме он помогал во многих мелочах, когда она возилась в "лесу" и на огороде, - и довольно толково. Не отрываясь смотрел, как Он работает на компьютере, терпеливо ожидая разрешения сесть на колени. И молчал, понимая, что нельзя мешать.
  К их огорчению, он проявлял слишком малый интерес к стихам и сказкам. И к рассказам и фильмам, в которых не было ничего о том, что и как делается. Зато когда Он рискнул показать ему технологический фильм из программы гимназии, Сын смотрел не дыша, с открытым ртом.
  Обладая кое-каким слухом, он не особенно любил разучивать и петь детские песни. Пусть лучше Мама пустит его к козлятам или цыплятам.
  - Типично инженерный склад, - решил Он.
  - Пожалуй! - согласилась Мама.
  
  
  30
  
  К четырем годам характер у Сына начал портиться: он становился раздражительным и упрямым и, в то же время, скучным, вялым. Часто, включая экран, когда оставляли его одного, они видели, что он, вместо того чтобы играть, неподвижно сидит на полу, обняв руками колени и положив на них голову. И молчит. О чем он думал? Что с ним?
  Он как-то задал Ему вопрос:
  - Тата, почему в картинках много людей?
  - Потому, что так на самом деле.
  - Нет! Людей трое: я, мама и ты. А Пес - не человек, и Нянька - тоже.
  - Нет, сынок: людей очень много.
  - Разве есть еще люди на свете? Не только в картинках?
  Стараясь не перевозбудить его, они стали рассказывать ему понемногу о людях, о Земле.
  Однажды они увидели на экране, как он отгонял от себя Пса и няньку.
  - Ты, Пес, говорить не умеешь, а ты, Нянечка, не живая - потому что вы не люди. А на Земле есть еще люди, и маленькие тоже - дети, как я, и они друг с другом разговаривают и играют. Вот! А вы не можете. Ну вас!
  Пес вильнул хвостом с виноватым видом, а робот откатился в угол.
  Стало ясно, что ему не хватает общения с другими детьми: прошел возраст, когда ребенок может играеть один.
  И они решили, что нужен еще ребенок.
  
  Вновь началось ожидание, вновь он видел, как наливалась, полнела фигура Мамы, снова подгонял ей бандаж и скафандр.
  И вот он держит на руках еще одно крошечное существо: девочку.
  ...Когда Сыну сказали, что у него теперь есть маленькая сестренка, он очень удивился:
  - Ее же не было!
  - Тебя тоже раньше не было.
  - Да? А откуда она взялась?
  - Из маминого живота.
  - Она вылезла?
  - Ну да.
  - А почему не вместе со мной? Или я не был у мамы в животе?
  - Был тоже. Только раньше.
  - А она какая?
  - Хочешь посмотреть?
  - Хочу, конечно.
  Увидев ее, он снова страшно удивился:
  - Ой, какая маленькая! Как же она будет играть со мной?
  - Ей надо будет вначале подрасти.
  - А говорить она может?
  - Нет, что ты! Она потом научится.
  - А как?
  - Мы ее научим.
  - И я?
  - Конечно! Она твоя сестра, младшая, а ты - ее брат, старший. Ты будешь помогать нам заботиться о ней. Ладно?
  Значит, ему надо будет что-то делать: это его весьма устраивало.
  - Буду, буду!
  ...Скучать Сын перестал - у него теперь была уйма занятий: смотреть, как Сестра спит, зевает; бежать к ней, когда она начинает плакать.
  Потом она начала подрастать и с каждым днем становиться все забавней. Брат помогал ей учиться ходить, поднимал, когда она падала; играл с ней.
  Но все же она была очень маленькой и еще не могла стать его товарищем. К тому же он иногда чувствовал себя обиженным: он больше не пользовался исключительным вниманием Мамы и Его. По сути, он сам еще был маленьким.
  До того дня.
  
  Когда Он подумал об этом дне, Лал снова возник в нем.
  - Мама пообещала ему самое первое яблоко, которое созреет в саду. Плодовые деревья долго не распускались, а потом не плодоносили: саженцы плохо перенесли космическую консервацию. Наконец, одна из яблонь дала завязи. Радости Сына не было предела:
  - Я скоро съем первое яблоко!
  ...Оно казалось самым красивым среди остальных, еще совсем зеленых. Мама сделала анализ, подтвердивший его съедобность.
  Мы приплыли втроем из "леса", где находился сад. Когда сняли скафандры, Сын убежал за Сестренкой и Псом, чтобы они увидели яблоко перед тем, как он съест его.
  Мама вымыла яблоко, положила его на стол. Оно и нам казалось замечательным. Крупное, красное. И пахло чудесно.
  Сын вбежал в комнату, за ним влетел Пес. Дочка споткнулась у двери, встала на четвереньки. А он схватил яблоко, показывая им.
  - Вот какое!
  Потом он поднес яблоко к лицу, чтобы еще раз полюбоваться им перед тем, как съесть.
  - Дай! Мне! - вдруг сказала Дочка: она уцепилась одной рукой за его штаны, другую тянула к яблоку.
  Он не ожидал этого, с удивлением смотрел на нее. Потом повернулся к нам. В его вопросительном взгляде было недоумение: ведь яблоко было ему обещано давно, когда Сестры у него еще не было.
  Но мы молчали: что-то удерживало нас от того, чтобы вмешаться. Я только чувствовал, что сердце у меня бешенно колотится; Мама была страшно бледная.
  - Ну! Дай! Мне! Хочу! - она сморщила носик, готовая разреветься.
  - На! На! - поспешно сказал он, опустившись на колени, и поднес ей яблоко ко рту. Она с трудом прокусила кожицу.
  - Ешь! Ешь, маленька. Нянь, дай ножик. Надо срезать кожу.
  - Отрежь половину. Ей хватит.
  - Не, пусть все. Нравится?
   Она закивала.
  - Потом вырастут еще яблочки. Видела, сколько их на дереве?
  Она кивала, рот у нее был набит. Он резал яблоко на кусочки и давал ей. Только когда она съела все, он стал пробовать счищенную кожуру.
  - Вкусно! И вы тоже попробуйте - берите же!
  - Ешь сам, сынок!
  - Да что вы: я же не маленький.
  Как он сумел сам, без подсказки, так поступить? Мы об этом никогда ничего не говорили. Зачем? Ведь в наше время это не требуется: всем всего хватает. Сами мы никогда в жизни не сталкивались с подобными ситуациями и не могли подозревать о возможности их существования.
  - Но он видел - как вы относитесь друг к другу.
  - Ты так думаешь?
  - Да - поверь!
  - Видимо, Ты прав.
  - Вы его похвалили?
  - Нет: не сказали ничего. Мама и говорить не могла: разволновалась, слезы на глазах.
  - Это важно для всех: для Них, для Вас - и тех, кто на Земле.
  - Я думал об этом. Мы , действительно можем стать много лучше, сами растя наших детей.
  - И счастливей.
  - Да. Это был один из самых лучших наших дней.
  
  
  31
  
  Дочь во многом отличалась от Брата. Это было существо более живое, шаловливое, более ласковое, но одновременно более капризное и обидчивое. Если бы не Сын, с ней было бы намного трудней, чем с ним. Но с того дня, почувствовав себя большим, он начал по-настоящему опекать ее. Порой, когда она переставала их слушаться, Сын вмешивался, и его она слушалась бесприкословно.
  В ней было многое, чего ему не хватало: была очень музыкальной, любила стихи, сказки, плясала к их общему удовольствию. Зато была несколько ленива и лишь из подражания Брату старалась делать что-то полезное.
  Благодаря опеке Сына над Сестрой Он и Мама могла надолго отлучаться оба. Вдвоем Дети не скучали. Периодически включая экран, можно было видеть, как Они играют, и поговорить с Ними.
  Сын делал большие успехи и, кроме того, многое осваивал сверх программы, наблюдая за тем, как и что делают Он и Мама, задавая им вопросы. Больше всего его интересовали машины, особенно роботы. Тут не обходилось без курьезов. Так однажды, он отключил питание у няньки, - это случилось в их отсутствие, поэтому ему влетело.
  - А если нужно было что-то?
  - Отец, - так он стал зввать Его с того дня, как отдал Сестре свое яблоко, - но я ведь и сам смогу сделать все, что надо. Я же сумею.
  - Он все умеет, - с серьезным видом подтвердила Дочка, стоя рядом с ним. - Он сколько раз сам сажал меня а-а.
  - Зачем ты это сделал?
  - Нянька мешала играть. И еще - я просто хотел попробовать.
  Другой раз он выкинул фокус посерьезней: вернувшись, они не застали его дома. Дочка играла одна.
  Непонятно было, куда он девался: включая экран, они видели его занимающимся перед компьютером и старались не отвлекать. Но возле компьютера его не было.
  - Где Брат? - спросили они Дочку.
  - А-а-а он где-то тут! - заторопилась она.
  - Где тут?
  - Тут, тут. Да!
   Они почувствовали неладное. Обшарили все жилье: не решил ли пошутить, не спрятался ли? Нет, нигде его не было. У него уже был свой радиобраслет, но на вызовы он не отвечал.
  Только через полчаса он откликнулся, а еще через пятнадцать минут в шлюзовую камеру прошагал шестиногий робот, на котором он сидел, одетый в скафандр-панцырь, вместе с Псом. Где он был сразу стало понятно, когда он вышел из шлюзовой с великолепной блестящей "веткой" из белоснежных лепестков кристаллического гипса.
  - Ты почему ушел?
  - Я хотел посмотреть грот Лала и принести ей гипсовый цветок.
  - Ты понимаешь, что одному тебе это делать опасно?
  - Почему?
  - Ты еще мал.
  - Но я же сделал все, что надо. На мне был панцырь.
  - Мы не на Земле.
  - Ну и что? Это же наша планета.
  - Но ты обманул нас. И заставил Сестру сказать неправду.
  - Он мне не велел. Я сама. Он сказал, что скоро вернется, что Вы ничего не будете знать, - снова вступилась за Брата Дочка.
  Они подробно расспросили его. Пришлось ему рассказать: и как он сумел отключить входную блокировку, и как подключил к передатчику видеозапись того, как он занимается. Отправляясь в глубь пещеры, он, действительно, сделал все необходимое. Буквально как взрослый. Он был молодец, хоть и провинился.
  Пришлось Ему с ним серьезно побеседовать. Сын обещал, что больше один отлучаться не будет, пока ему не разрешат. но было видно, что он не находил ничего особенного, тем более - опасного, в своей вылазке.
  
  
  32
  
  Следующий год принес им неожиданное, страшное испытание.
  Очередной крейсер с запасом продовольствия вместо того, чтобы во-время придти на Землю-2, сбился с курса и, пройдя мимо планеты, ушел в пространство Малого космоса. Это была серьезная неприятность.
  Если он ляжет на "гелиоцентрическую" орбиту, то рано или поздно его удастся с помощью радиоуправлени посадить. А если крейсер движется по разомкнутой траектории - или даже по эллиптической, но со слишком большим эксцентриситетом?
  Они были встревожены. Главное, что предыдущий крейсер согласно данной ему команды доставил большее чем обычно количество оборудования за счет меньшего объема продовольствия. Они рискнули пойти на это, так как до сих пор с крейсерами ничего не случалось.
  Из-за этого запасы продовольствия были невелики. Можно еще рассчитывать на огород и, в какой-то мере, на коз и кур, корм для которых в основном еще доставлялся с Экспресса.
  Срочно была послана радиокоманда на немедленную отправку второго крейсера с указанием увеличить вдвое количество продовольствия и фуража, а также включить в состав груза хлореллу, которая могла обеспечить питанием Их и животных в крайнем случае. Конечно, двойной запас продовольствия создавал дополнительные проблемы по его хранению: в Космосе сохранность его обеспечивалась куда лучше. Но выбирать не приходилось: ситуация требовала создания более надежной страховки. Груз второго крейсера был сформирован, крейсер двинулся к Земле-2, и Он непрерывно следил за его движением.
  И вдруг, примерно на середине пути, было обнаружено отклонение от его расчетной траектории. Крейсер начал быстро сближаться с одной из планет с очень большой массой, состоявшей в основном из водорода и гелия. Как Юпитер в Солнечной системе.
  Попытки изменить направление его движения с помощью радоуправления ничего не дали: он догонял "Юпитер". Затем, вплотную подойдя к нему, был втянут в глубь планеты. Связь оборвалась. Даже если крейсер и остался цел, то, все равно, стал для Них совершенно недоступен.
  Это уже была катастрофа. Запасы продовольствия и корма к тому времени уже значительно уменьшились. Осталось всего несколько кур и коз: остальных уже съели или забили, чтобы они не околели.
  
  Последнюю неделю перед катастрофой Он почти не отходил от пульта космической связи, занятый попытками выправить курс крейсера. Ел, когда придется. Почти всегда один. Мама сама подавала ему еду. Они почти не разговаривали: все было и так понятно. Она выглядела не лучше его: бледная, осунувшаяся.
  Что теперь делать? Вызывать третий, последний, крейсер? До его прихода все же как-нибудь протянули бы. Но где гарантия, что он долетит? Ясно, что отклонение курсов крейсеров не являяется случайным - два раза подряд. Видимо, неизбежно самому лететь на гиперэкспресс.
  Это не менее рисковано, чем вызов последнего крейсера. Лететь придется на космическом катере - не помешают ли те же причины, что не дали придти крейсерам? Каковы они? Если понять, то можно будет хоть что-то предусмотреть.
  Что наиболее вероятно? Не аппарат ли Экспресса: вызванные им искажения пространства? Что подскажет анализ движения не дошедших крейсеров? Он задал компьютеру проанализировать обе траектории.
  Время, время! А у Них его все меньше. Продовольствия едва хватит, даже если лететь немедленно. И он решил ограничиться первыми результатами расчета. Сказал об этом Маме.
  - Может быть, лучше подождать, Отец? Пошлем через полгода катер с автопилотом: проверим, сохранились ли причины отклонений кораблей? Пока есть сколько-то продовольствия. Можем заложить плантации, которые обеспечат и нас, и животных.
  - На оставшемся продовольствии нам до первого урожая, все равно, не продержаться. Даже при максимальном использовании стимуляторов роста.
  - Один продержится.
  - А остальные?
  - Остальным оно в это время не потребуется.
  - Ты что предлагаешь: анабиоз?!
  - А если ты не вернешься?
  - Только тогда. Ты же знаешь!
  - Знаю.
  Это могло быть лишь крайней мерой, когда положение является абсолютно безвыходным Анабиоз так и не удалось освоить настолько, чтобы безопасно и уверенно пользоваться им: каждый раз грозил неожиданностями. Он не оправдал надежд, которые возлагали на него как на одно из главных средств осуществления полетов в Дальний космос: туда стали уходить лишь киборги.
  - Животных придется заколоть всех.
  - Одну козу оставим: я буду кормить ее ветками. Продержится как-нибудь на них.
  - Пожалуй.
  - И несколько яиц: потом снова разведем кур.
  - И... И еще одно...
  - Что?
  - Пса тоже кормить нечем.
  - Да.
  - Как сказать об этом Сыну?
  - Может быть, не говорить ему вообще?
  - Ты думаешь, его можно будет обмануть? Но - как сказать?
  Как? Сказать, что Пса нечем кормить, что поэтому его придется умертвить. Пса, который не отходил от него с самого его рождения. Которого он любил почти так же, как Сестренку и Их.
  Широко раскрытыми от ужаса глазами смотрел на него Сын, когда он ему сказал об этом. Не мог поверить, что нельзя иначе. Потом понял и опустил голову. Казалось, он онемел от горя. Первого в своей жизни.
  Что Он говорил Сыну? Что Они прилетели сюда, чтобы решить величайшую задачу: сделать пригодной для жизни эту планету - все люди на Земле ждут, что Они справятся с ней. Для этого Они обязаны выжить - любой ценой. Напомнил о Лале, который погиб на этой планете, и чье имя дали ему, Сыну.
  Сын не отвечал, попрежнему не поднимая головы. Долго молчал. Потом сказал:
  - Возьми меня с собой. - И Он с Мамой не смогли отказать ему.
  Пса накормили последний раз. Долго прощались с ним, а он вилял хвостом и преданно смотрел Им в глаза. Потом Детей отправили спать.
  Сыну не сказали, что в полете они будут есть и консервы из мяса Пса.
  
  Полет, против ожидания, прошел совершенно благополучно. Как-будто и не было вовсе того, что он боялся обнаружить. Подлет к гиперэкспрессу провел по обычной программе, не вводя никаких поправок.
  Медленно приближалась многокилометрова громада гиперэкспресса с включенными по команде сигнальными огнями, на которую неотрывно смотрел Сын. Впечатление от первого путешествия в космосе немного притупили его горе.
  Введя катер в приемный отсек, Он вышел из него один. Первым делом провел контрольную проверку - приборы показали полное отсутствие опасных отклонений.
  Лишь в записях Он обнаружил непонятное возбуждение гипераппарата экспресса. Оно произошло трижды, с равными интервалами - каждый чуть больше земного месяца. Первый и последний из них совпали с отлетами не пришедших к ним крейсеров.
  Он вернулся за Сыном.
  - Кажется, все в порядке. - Дал сразу еду ему и команду на комплектование груза по введенной им программе, после чего отправил сообщение Маме.
  Мысль о Ней и Дочери заставляла Его торопиться. Погрузив в крейсер продовольствие, хлореллу, семена, батареи и небольшое количество оборудования, Они сразу же улетели обратно.
  Так Сын совершил свой первый космический плет и испытал первое в жизни горе. В восемь лет.
  
  
  33
  
  Произошедшее заставило Их не откладыва принять меры предосторожности: используя гидропонику, разбили плантации. Из оставшихся десяти яиц вывелись лишь два цыпленка, из которых один был петушок. Но и единственная курочка дала возможность получить яйца, развести стайку. С помощью консервированной спермы дала приплод коза. Они обезопасили себя от голода.
  Но единственный крейсер все же приходилось посылать на Экспресс за оставшимся оборудованием. Вначале волновались, придет ли обратно, но все обходилось, и постепенно Они успокоились.
  Работали оксигенизаторы, и воздух планеты содержал уже заметное количество кислорода. Работали энергостанции, рудники, заводы; строились под "землей" новые. Добывались руды, накапливались металлы. Делались мачты, вырабатывалась пленка. Планета все больше покрывалась лесами.
  И росли Дети. Попрежнему - удивительно разные. Может быть, Дочь была намного моложе. Ласковая, веселая, со звонким голосом, - общая любимица; возможно, чуть избалованная. Ее иинтересовали рассказы и фильмы фильмы о Земле.
  Сын - спокойный, серьезный, малоразговорчивый. Он все так же любил возиться, делать что-то. Мог управлять многими машинами, составлять программы средней сложности. Мечтал о том моменте, когда ему разрешат самостотельно повести космический катер.
  Он вытянулся и окреп. Любил спорт и движение. Поражали полное бесстрашие и какая-то особая, не свойственная остальным уверенность, с какой он чувствовал себя, ходил по этой планете.
  Все-таки, родной для Них была Земля. Только там Они чувствовали себя до конца уверенно. Здесь же какая-то тревога, неуверенность как тень сопровождала Их существование. Лишь в пещере, в своем жилье под мощным каменным сводом и прочным колпаком чувствовали Они себя достаточно спокойно.
  И только для Сына планета не была чужой. Не зная страха, прыгал он с обрыва в озеро, нырял глубоко, и когда голова его появлялась над водой, лицо сияло удовольствием. Мама боялась за него, но Он не считал возможным останавливать Сына, гордясь его смелостью, поощряя его.
  
  Кислорода в атмосфере наконец стало столько, что метеориты уже не долетали до поверхности - полностью сгорали. Лишь один упал не сгорев - был слишком велик.
  На беду, Он как раз находился вблизи от места падения. Он полетел туда катером: хотел осмотреть заинтересовавшее Его место - край песчаной пустыни, ограниченной горной грядой.
  Воздушным вихрем Его опрокинуло на спину, Он съехал куда-то вниз, во впадину, и был глубоко засыпан оседавшим песком, поднятым воздушной волной. К счастью, Он был в жестком панцыре, который всегда надевал, отправлясь на разведку один.
  Он попытался выбраться, но тонкий песок не позволял сколько-нибудь продвинуться кверху. Необходимо было за что-нибудь зацепиться, - но где ближе всего стенка впадины? Перевернулся примерно на сто восемьдесят градусов: скорей всего, она у Него со стороны спины - по ней Он съехал. Стал медленно продвигаться вперед, извиваясь как червь.
  Наконец нащупал твердую стенку. Долго шарил рукой, пока не удалось зацепиться пальцами за какой-то выступ - Он начал как-то ползти вверх. Потом нащупал еще один еле ощутимый выступ.
  Он поднимался - страшно медленно, затрачивая неимоверно много усилий. Несколько раз рука соскальзывала.
  И вдруг стало легче. Беспросветная тьма прорвалась: верхняя часть шлема с шишаком-антенной вышла из песка. Сил больше не было. Откуда-то сверху на Него стекала струйка песка, грозя погрести его снова.
  Последним усилием воли Он успел включить радиосигнал о помощи. Катер должен быть цел - он достаточно далеко: сюда Он добирался пристяжным вертолетом. Сигнал, отразившись от скал дойдет до него и, усиленный, через один из спутников связи дойдет к Ним.
  Это было последнее, что он помнил: силы оставили Его.
  ...Сколько Он пробыл без сознания, неизвестно - но, видимо, долго. Очнулся от того, что что-то стучало по шлему. Было темно: Он, должно быть, был засыпан сверху либо снова опустился.
  Стук в шлем прекратился. Дышать было очень трудно, не было никаких сил. Он не думал ни о чем, не испытывал страха: ничего, кроме какого-то полного безразличия.
  Сверху доносилось шуршание песка. И вдруг в глаза ударил яркий свет фонаря на голове темной фигуры в скафандре. Он снова стал впадать в забытье.
  Очнулся уже в катере. Без шлема. Прежде чем открыть глаза, жадно сделал несколько глубоких вздохов. Над Ним, склонившись, стоял Сын.
  - Где Мама? - наконец сумел произнести Он.
  - Дома. Что случилось, Отец?
  - Метеорит. Близко отсюда, - Он с трудом ворочал пересохшим языком.
  - У тебя болит что-нибудь?
  - Нет, кажется. Дышать только трудно было.
  Сын помог Ему сесть и стал копаться в Его скафандре.
  - Регенерационный патрон не в порядке. Тебя сильно швырнуло?
  - Не помню даже. А почему здесь ты?
  - Я первый принял сигнал. Их дома не было: улетели на фруктовую плантацию. Раньше, чем через два часа Мама сюда бы не поспела. Ну я и не стал ждать ее, - он стал подробно рассказывать.
  Он вообще не сообщил Маме - быстро надел панцырь и улетел на втором катере, оставшимся у пещеры. Подлетая сюда, нащупал с высоты Его катер и произвел посадку.
  - Катер был пуст. Прикрепил вертолет, поднялся повыше и стал шарить ручным локатором. Долго: я не думал, что ты так далеко от катера. Наконец, нащупал что-то похожее, полетел туда.
  Было темно, почти ничего не видно. Мой фонарь освещал только склон горы, и я сел на него. Привязал канат к большому камню, стал спускаться вниз: туда указывал локатор. Там был сплошной песок. Я послал на катер команду, чтобы прилетел аэрокар с лебедкой и инструментом, но ждать не стал: попробовал, держась за канат, отгрести песок от маленькой воронки. Я тыкал в песок длинным щупом, пока не наткнулся на тебя. Ты был не глубоко - я откопал тебя быстро и привязал к концу каната на котором висел. Аэрокар как раз прилетел - лебедкой поднял нас и перенес сюда. Вот и все!
  - Ты уже связался с Мамой?
  - Нет. Она еще не знает.
  Он не знал, что и делать: поблагодарить за во-время оказанную помощь - или отругать? За что? Самовольный полет в катере - не шутка, конечно, но он сделал все как нельзя лучше, и за это его можно только похвалить.
  - Ладно, поговорим дома, - только и сказал Он.
  Что сейчас думает Мама? Отложив поиски упавшего метеорита, поднял катер; второй полетел следом, ведомый по радио.
  Дурнота прошла. Он говорил с Сыном о метеорите. Катера шли над облаками; в небе сияли сразу две луны: самая большая и самая маленькая.
  ...Во время полета Он, так и не решив, говорить ли о том, что с ним произошло, отделался радиограммой: "Летим домой".
  Он не успел дома и рта раскрыть, - Мама, возбужденна до неузнаваемости, непохожая на себя, крича и плача, налетела на Сына:
  - Как ты посмел!
  И вдруг сделала то, что никто никогда не ожидал: влепила Сыну пощечину.
  Сын вспыхнул от обиды; Он хотел объяснить ей все, но вдруг Мальчик сам произнес:
  - Мама! Мамочка! Прости: я больше не буду. - И глянул на Него: Он понял, что не надо ничего ни говорить, ни объяснять.
  Мама расплакалась, а Сын обнял ее и стал успокаивать.
  ...Они так ничего и не сказали Маме, что с Ним тогда произошло. Но с того дня Он в полную меру почувствовал к Сыну уважение, которое зародилось еще тогда, когда он отдал Сестренке свое первое яблоко.
  
  Сын заметно взрослел. Помощь его в делах становилась все ощутимей, утратив первоначальный характер преимущественно воспитательного средства. Он и Мама все больше обсуждали дела в его присутствии; давали ему возможность, если хотел, высказать собственное мнение.
  Он глубоко вникал во все, что было сделано, делается и должно быть сделано на планете. Летал с Ним и Мамой, а изредка и один во все уголки планеты, посетил все объекты. Многое из того, что касалось природы планеты и ее отдельных частей, он помнил даже лучше, чем Он и Мама.
  Ему стали поручать решение все более трудных практических задач, и он выказал способность самостоятельно справляться с ними.
  Дочка старалась тянуться за Братом, хотя ей было далеко до него в этом отношении, и не только из-за одной только разницы в возрасте. Но Брат ей полностью передал уход за животными и плантациями: в этих делах почти ничего не менялось - с работой справлялись машины-роботы, и нужно было лишь вести наблюдения под руководством Мамы. Но это занятие пробудило в ней интерес к биологии.
  Большую часть времени она поэтому проводила с Мамой, Сын - с Ним.
  
  34
  
  Кислорода в воздухе планеты стало хватать для ночного дыхания растений, - начали снимать защитную пленку. Их пребывание на планете подходило к концу.
  Крейсер теперь уже нес груз преимущественно на экспресс - батареи с запасом энергии - и возвращался с остатками семян для облесения остатков поверхности планеты и восстановления лесов: после снятия пленки произошло два грандиозных пожара от молний, с которыми едва справились, после чего прекратили демонтаж металлических мачт - установили на них молниеотводы.
  ...Еще через два года Они впервые рискнули снять скафандры. Дышать было можно. Но трудно - углекислоты было еще многовато.
  Впрочем, в Их программу и не входило доведение состава атмосферы почти до такого же, как на Земле: пока планета не заселена, избыток углекислоты способствовал росту деревьев. И обеспечивал их питание до того времени, когда здесь появятся источники поддержания углекислоты: люди и животные. Должно было хватить ее и хлорелле, которая будет запущена в моря уже перед самым отлетом с планеты, чтобы к следующему прилету обеспечить возможность заселения их рыбой.
  Отлет планировался через год, но события заставили Их поторопиться. Началось с того, что вдруг снова отклонился от курса и ушел в пространство крейсер, последний: с гипераппаратом Экспресса опять что-то происходило.
  Потеря последнего крейсера еще не являлось полной катастрофой: ведь Они уже добирались до Экспресса катером, и Он был уверен, что снова сумеет долететь до него вместе со всеми. Предварительно нужно будет послать один из катеров на разведку - с автопилотом.
  Но архивы с данными планеты, колбы с воздухом каждого года пребывания, образцы пород, растений, выращенные на планете - все придется оставить. Не удастся взять с собой ни привычный жилой блок - лишить себя большинства удобств. И самое главное, последнюю крупную партию батарей, которые в в Дальнем космосе могут оказаться весьма не лишними.
  Неожиданно в Ближнем космосе был зафиксирован какой-то движущийся подобно комете объект: он оказался первым из крейсеров, не дошедших до Земли-2.
  Попытки вывести его на траекторию подлета к планете с помощью радиоуправления ничего не давали, - и тогда Он с Сыном полетел на перехват. Их катер был до отказа нагружен батареями и "топливом" для аннигилятора крейсера, за ним с точно таким же грузом следовал еще один, ведомый по радио.
  Кресер оказался в полной сохранности, так же как и весь груз. Только целиком был израсходован весь запас энергии, отчего и не действовало его управление.
  Привезенная Ими энергия оживила крейсер. Заработали двигатели, пилот-компьютер, и его благополучно посадили.
  Это была почти невероятная удача. Вид крейсера, гиганта рядом с катерами, манил в путь, и Они решили не откладывать.
  
  И началась подготовка - к отлету. С того, что после стольких лет, совершив гигантскую работу, замолкли оксигенизаторы. Потом временно были отключены заводы - энергостанции целиком работали на зарядку батарей.
  А они прощались с планетой - посещали последний раз места, которые больше всего хотелось сохранить в памяти, снимали последние фильмы. Среди них был и Край лазоревых скал. Краски, глубина которых открыла Планету для Мамы перед самым появлением Сына, почему-то поблекли: возможно, сказывались изменения атмосферы.
  ...В крейсер осталось погрузить только жилой блок. В последний вечер - перед тем, как демонтировать его и вывезти из пещеры, Они устроили прощальный пир.
  Дети уже выросли и привыкли сидеть вместе с ними за столом в субботние вечера. Как всегда, Он много играл Им на оркестрионе и скрипке.
  Как Они слушали! Даже Сын, который раньше был равнодушен к музыке. В последнее время с ним происходили сильные перемены: пробудилась любовь к прекрасному, стали нравиться стихи и музыка, волновать книги и фильмы. Особенно, как замечал Он, те, в которых играла Лейли: только ее, казалось, видел он тогда, во время просмотра их.
  В тот вечер противоположные чувства владели Ими. Сын, пожалуй, грустил перед расставанием с Планетой, которую Они покидали. Но остальных больше радовала возможность увидеть Землю.
  Позже Он и Мама отправили детей спать, сами остались в салоне. Мама казалась Ему особенно красивой в тот вечер, хотя была бледна и, похоже, как-то насторожена.
  Мама! К тому времени Он совершенно отвык называть Ее иначе, даже мысленно; почти забыл ее земное имя - Эя. Так же, как свое - привыкнув, что Его всегда называют Отцом. Сына тоже не называли по имени, у Дочери его даже не было. Их было здесь всего четверо.
  Он тихо играл какую-то импровизацию, а Мама продолжала молчать, время от времени поднимая голову и глядя на Него, как-будто собираясь и в последний момент не решаясь о чем-то заговорить с Ним.
  Он сам нарушил молчание:
  - Сын заметно меняется.
  - Начинается пора его расцвета, - отозвалась Мама. - Он стал мечтательней и более восприимчив к красоте. Вид женщины начинает волновать его.
  Но казалось, что Она думала о чем-то другом. Он вновь углубился в импровизацию.
  - Отец! - окликнула Она.
  - Да?
  - Послушай! Я хочу тебе сказать кое о чем.
  - Я слушаю.
  - Отец, родной: я беременна.
  - Что?!
  - Кибер показал: неделю назад. Наверно, средство уже не годилось. Совсем некстати, раз мы собрались лететь. Но это не задержит отлет.
  - Ты уже - что-то делала?
  - Нет еще. Мне казалось, что я должна вначале сказать тебе. - Она теперь была бледна до предела. Он сел рядом.
  Да, некстати: полет с его перегрузками при разгоне и торможении, разворотах и маневре. Но Он чувствовал, что значит для Него как и для Мамы - убить зародившуюся жизнь, избавиться от ребенка. Их ребенка.
  - Теперь ты знаешь. Не будем откладывать. Я сделаю что нужно. Сейчас.
  - Нет! - почти закаричал Он.
  - Что - нет?
  - Я поведу крейсер так, что с тобой ничего не случится. Пусть он родится!
  - Скорость крейсера придется снизить чуть ли не втрое.
  - У нас полно энергии.
  - Мы не знаем, что нас ждет в Большом космосе.
  - А мы знали, что нас ждало здесь? Ведь ты и тогда боялась. Ну, представь, что я тогда не сумел бы убедить тебя, и у нас не было бы сейчас Детей. А? Ни Сына, ни Дочки.
  - Здесь обжитая планета. Не Космос.
  - Который мы совершенно благополучно преодолели, после чего потеряли сразу здесь Лала.
  - И все же...
  - Не делай это. Прошу тебя, Мама. Я хочу, чтобы Он был.
  Она молчала, и Он напряженно ждал. И когда, наконец, Она сказала:
  - Хорошо: пусть Он будет, - Они обнялись и долго сидели молча.
  
  Крейсер был набит до отказа. Погружены архивы с гигантским объемом бесценной информации, бесчисленное количество образцов: минералов, растений. Животные - по паре тех и других: остальных не рискнули оставить на планете без надзора. Их мясо вместе с овощами и фруктами - запас свежих продуктов на первое время полета. Установили в крейсер жилой блок. Но львиную долю груза составляли энергетические батареи. Грузоподъемность крейсера была использована до последнего грамма.
  Они последний раз облетели планету катером, на малой высоте. Последний раз прошли по саду и лесу возле озера.
  Последний раз сходили в пещеру, уже пустую, где прожили семнадцать лет. Оставили в ней свои изображения и записи. На случай посещения Земли-2 инопланетянами. Или на случай собственной гибели. У входа поставили яркий разноцветный обелиск и радиомаяк с непрерывным питанием от солнечных батарей.
  Провели контрольную проверку оставляемых действующими объектов: энергостанций и рудометаллургических комплексов.
  Присели, чтобы провести в раздумьи последние минуты. Прямо на "землю", касаясь ее руками. Грело "солнце". Было куда более грустно, чем Они ожидали: когда встали и пошли к крейсеру, ноги не хотели отрываться от "земли".
  И вот - все закрыто, задраено, загерметизировано. Они улеглись в кресла в рубке, перед пультом.
  Включена система запуска. Все! Старт!
  
  
  
  
  35
  
  Земля-2 занимала большую часть экрана, и Они жадно смотрели, как она постепенно удалялась. Их Планета - безжизненная, когда Они прилетели сюда, покрытая зелеными лесами теперь. С воздухом, которым, хоть и с трудом, можно было дышать. На которой Ему и Маме удалось и пережить столько необычного. Они переделали не только Планету - самих себя.
  Грустней всех был Сын: не отрывался от экрана ни на мгновение, не видел ничего больше. К счастью Планета удалялась не слишком быстро.
  Потом это вызвало у него недоумение:
  - Когда начнется настоящий разгон, Отец?
  - Ускорение не будет увеличиваться.
  - Почему? Ведь тогда придется лететь до Экспресса почти три месяца.
  - Да. Но большое ускорение вредно для Мамы: нас скоро будет пятеро.
  - Да?! - радостно отозвался Сын. Новость эта сразу обрадовала Детей - Они даже перестали грустить.
  
  До Экспресса долетели благополучно. На подлете Он принял все необходимые меры предосторожности: причиной отклонений от курса последнего крейсера несомненно опять явилось неизвестно чем вызванное возбуждение гипераппарата.
  Пространство вблизи Экспресса снова встретило Их отсутствием каких-либо следов этого. Но они были - в записях на Экспрессе. На этот раз их было много, но интервалы между ними не были равны. Он отложил их изучение на время дальнейшего полета.
  Включил аннигиляционные двигатели, И Экспресс, медленно произведя ориентационный маневр, ушел с "гелиоцентрической" орбиты в Большой космос. Все шло нормально: Мама чувствовала себя хорошо.
  ...Они приступили к изучению записей, связанных с непонятным возбуждекнием гипераппарата. Почти сразу удалось обнаружить, что длительность каждого возбуждения была строго одинаковой каждый раз, и строго равны большая часть интервалов между ними. Остальные интервалы все время уменьшались, оставаясь, однако, значительно больше тех, что были равны.
  Построив график, Они ахнули. Возбуждения шли нарастающими группами, и интервалы времени между первыми возбуждениями каждой соседней пары групп были, также, строго равны. Но главное, поразительное - количество возбуждений в каждой группах, начиная с первой: 2, 3, 5, 7, 11, 13, 17, 19, 23, 29, 31, 37, 41! Простые числа! Число групп - 13: тоже простое число! Гипераппарат родился от простых чисел, и теперь вруг сам начинает выдавать их.
  Но загадка явления стала еще поразительней после того, как Сын, первым, обнаружил в записях, что возбуждения гипераппарата не сопровождались увеличением расхода энергии. Значит, это не было самовозбужденими - они вызывались извне! Но откуда?
  - Не спаособно ли гиперпространство само вызывать их?
  - Едва ли. До сих пор ничего подобного не наблюдалось. Ни Тупаком, ни нами, когда он вращался вокруг Солнца.
  - А вдруг это сделали какие-то сказочные существа? - спросила Дочь. Она еще верила в сказки - не всерьез, конечно.
  - Может быть, и не сказочные, - задумчиво произнес Сын. - Отец, что если это сигналы каких-ито разумных существ?
  - К сожалению, я слабо верю в такую возможность, - ответил Он. Не хотелось делать столь крайние выводы: сколько раз уже исследования загадочных космических явлений убеждали в том, что принимавшееся за сигналы внеземных цивилизаций находило другое естественное объяснение. Это выработало осторожность, которую Он целиком разделял. Связь с Другими Цивилизациями казалась делом очень далекого будущего. Когда Их уже давно на свете не будет.
  - Не надо торопиться.
  
  Он не бросился на исследование причин возбуждения - отложил до прилета на Землю. Пока главным было другое: рос живот у Мамы. Они все находились в радостном ожидании. Мама была окружена всеобщим вниманием; ее полностью освободили от вахт - их несли одни мужчины: Он и Сын.
  Но и Мама не бездельничала: за время полета Ему и Ей необходимо было устранить недочеты образования Детей, связанные со специфическими условиями Их жизни на Планете - как следует подготовить Их к встрече с Землей. Там, при непосредственном знакомстве, многое может оказаться непонятным и, даже, чуждым.
  И им вновь подробно все рассказывали о ней.
  - Как же они живут без родителей? - это слишком удивляло их - пожалуй, даже пугало.
  Он и Мама отвечали, объясняли, - только теперь Им самим трудно было представить нормальную жизнь без детей, без каждодневного общения с ними. Оттолкнувшись от этого вопроса, Они рассказали Детям о многом.
  О существующем устройстве общества, об исторических условиях, его создавших. О том, как растят и воспитывают детей.
  Но кроме того, что у детей на Земле нет отцов и мам, ничто не вызывало Их удивление. Все, что Они рассказывали, Дети воспринимали как должное, в том числе и существование неполноценных.
  Тогда им стали, как Лал когда-то, рассказывать об истории предыдущих эпох: о всех общественных строях, существовавших раньше. А потом вернулись к современной эпохе.
  ...- Мы попытались идти Твоим путем, - сказал Он Лалу, которого видел очень отчетливо. Лал кивнул...
  Но Дети еще не могли делать выводы: Земля была так далеко, и многое на ней так и осталось им непонятным. Вероятно, другие мысли больше волновали их.
  - Отец, а может быть, это, все-таки, были сигналы Тех? - вдруг неожиданно спросил Сын, который, казалось, внимательно слушал Его.
   И Детям дали передышку: боялись стресса - впереди был гиперперенос.
  ...Потом родился Малыш и стал центром всего. Первый человек, появившийся на свет в межзвездном пространстве.
  Сын сказал Сестре:
  - Ты тоже была такая: я помню.
   А та почти не отходила от Малыша. Даже загадка возбуждений потускнела, ушла для Них на второй план. Эспрес летел, покрывая миллиарды километров, а Малыш рос. К моменту, когда Они должны были совершить гиперперенос, ему уже было три месяца - он начал улыбаться.
  
  В камере были установлены четыре кресла и специальное ложе для Малыша.
  До входа в гиперперенос оставалось всего три часа, когда снова были зафиксированы самовозбуждения гипераппарата. Они опять шли группами: 2, 3, 5, 7, 11, 13, 17, 19, 23, 29, 31, 37, 41, 43, 47, 53, 59, 61, 67. Девятнадцать групп.
  - Отец, это Сигналы! Мы должны ответить! - закричал Сын.
  Он колебался. До начала гиперпереноса слишком мало времени. И нет никакой уверенности, что это действительно Сигналы. Но Сын настаивал:
  - Отец! Хотя бы самый короткий ответ! Ведь мы можем упустить возможность вывхода на Контакт! Отец! - почти молил он.
  Эта уверенность Сына начала передаваться Ему. И Он сдался. Включил в ответ возбуждения гипераппарата - группами, точно повторяющими только что зафиксированные: 2, 3, 5, 7, 11, 13, 17, 19, 23, 29, 31, 37, 41, 43, 47, 53, 59, 61, 67. Ответный сигнал, первая попытка установления Контакта через гиперпространство.
  - Еще раз, Отец! - попросил Сын.
  Он покачал головой:
  - На это уходит много энергии. Подождем.
  Но ничего больше не происходило. Они ждали, напряженно всматриваясь в приборы пульта до самого момента, когда надо было входить в камеру.
  ...Они уже лежали в креслах, прижатые надувшейся пленкой, плотно облегающей потерявшую чувствительность кожу, следя по приборам, как гипераппарат набирает возбуждение, подходя к состоянию начала переноса. И вдруг, в самые последние моменты, у грани старта, на программное возбуждение гипераппарата стали накладываться другие, идущие группами: 2, 3, 5, 7, 11.
  - Сигналы! Сигналы! - услышал Он в наушниках: кричали и Сын, и Мама, и Дочь. - Скорей!!! - И Он успел подать голосом команду в систему гипераппарата: рабочее возбуждение было выключено.
  В гиперпространство пошел ответный сигнал, повторяющий пришедший: 2, 3, 5, 7, 11.
  Почти сразу пришел ответ: 13, 17, 19, 23, 29. Он повторил его.
  И тут же снова пришло: 31, 37, 41, 43, 47. Он снова ответил таким же сигналом.
  Но следующий сигнал опять был: 2, 3, 5, 7, 11, и когда Он ответил таким же, повторился без изменений. Как-будто Ему предлагали ответить чем-то другим.
  Смутная догадка мелькнула в мозгу. И почти не веря, что она верна, Он ответил: 13, 17, 19, 23, 29.
  И сразу пришло: 31, 37, 41, 43, 47. Понятно: наращивание! Ответил: 53, 59, 61, 67, 71. И снова сигнал: 73, 79, 83, 89, 97. Ответ: 101, 103, 107, 109, 113. Значит, Он правильно понял Тех!
  И на следующий сигнал: 113, 109, 107, 103, 101 - с полной уверенностью ответил: 97, 89, 83, 79, 73.
  Сигнал: 71, 67, 61, 59, 53 - ответ: 47, 43, 41, 37, 31.
  29, 23, 19, 17 - 13, 11, 7.
  5, 3 - 2!
  Малейшие сомнения исчезли: это был Диалог - примитивный опознавательный диалог. Проверка возможности понимания друг друга. Начало Контакта!
  Вновь начавшиеся возбуждени не походили на предыдущие: это уже не были группы абсолютно одинаковых дискретных возбуждений. Теперь они шли почти непрерывно, со сранительно небольшим количеством пауз, и сопровождались такой же непрерывной модуляцией частоты и амплитуды. Понять их уже было невозможно. Но компьютер записывал это Послание, и Они доставят его на Землю.
  Как только прекратился прием, Он скомандовал включение передачи ответного Послания Земного Человечества. Компьютер спешно переводил его с языка передачи лазерным лучом на язык возбуждений гипераппарата. Послание Земного Человечества ушло в гиперпространство, к Тем.
  Теперь можно было начать гиперперенос. Прошло более двух часов после прохода первоначальной расчетной точки, и все это время компьютер-пилот просчитывал необходимые поправки.
  Гипераппарат снова включен на рабочее возбуждение. Стартовые часы опять отсчитывают оставшиеся секунды: "...пять, четыре, три, две, одна. Старт!" В глазах потемнело.
  
  
  36
  
  Первым же делом, как только вернулось сознание, Он посмотрел на бортовые часы: гиперперенос длился 72 часа 17 минут. Необычайно много - почти на пределе трехсигмового вероятного отклонения от среднего расчетного времени. Что еще может это значить?
  Но тут перед глазами повился выпачканный нечистотами Сын и быстро снял с Него шлем. Его всего скрутило - сильней, чем тогда. Когда, наконец, снова сумел поднять голову, увидел, что Сын уже держит на руках Малыша, который, казалось, чувствовал себя как обычно. Дочь возилась с еще скрюченной Мамой.
  Дети с помощью роботов помогли им выйти из загаженной камеры, добраться до бани. Смыли с себя нечистоты, напились горячего настоя лимонника. Прошли осмотр кибер-диагноста.
  С Детьми все было нормально. Малыш вскоре подал голос, и Дочь стала его кормить из бутылочки: он вышел из переноса невероятно легко - ни рвоты, ни поноса. А Он и Мама хуже, чем в первый раз.
  Как только смог, Он отправился в рубку, оставив Маму на попечении Сына - Его встревожило чересчур большое время переноса.
  Опасения подтвердились. Сразу же. Они находились далеко от расчетной точки выхода из переноса, с отклонением от нее, равным как и времени почти трем сигма . Был сильно смещен, на 174 градуса, курс экспресса относительно направления к Солнцу.
  Видимо что-то произошло с пространством от возбуждений гипераппарата до переноса. Приборы, с помощью которых компьютер вел корректировку, были не в состоянии это замечать. Теперь при обычном разгоне экспресса до Солнечной системы можно будет добраться лишь через десять с лишним лет.
  Но, включив контрольные показатели, обнаружил, что положение на самом деле еще хуже. Гораздо хуже: произошел совершенно непредвиденный, катастрофичечски огромный расход энергии на перенос. Кроме того, передачу в гиперпространство Они тоже вели, не считась с расходом энергии. Позабыв обо всем, боясь только упустить возможность выхода на Контакт. Слишком великая цель и слишком великое событие, чтобы в этот момент не позабыть обо всем на свете.
  Что же делать теперь? В первую очередь, развернуть корабль и, погасив скорость, разогнать его в сторону Солнца. Это - в любом случае.
  Он вызвал их в рубку. Дети бросились смотреть маршрутную голограмму.
  - Отец, мы движемся в обратную сторону? - сразу спросил Сын.
  - Да. Нужно разворачивать корабль. Ложитесь в кресла. - Он включил рулевые двигатели.
  Встав сразу же после окончания разворота, Сын подошел к Нему.
  - Отец, как точно прошел перенос?
  - Не очень.
  - Сколько?
  - 2,87 сигма.
  Сын присвистнул:
  - Сколько же теперь лететь до Земли?
  - Пока не волнуйся: что-нибудь придумаем.
  - Конечно! - после такой немыслимой удачи, как выход на Контакт, Сын был полон уверенности и оптимизма.
  - А почему мы должны тормозить? - спросила Дочь, когда он включил обратную тягу корабля.
  - Наш курс сместило почти на 180 градусов, - нужно остановить его и разогнаться в обратную сторону, - вместо Него ответил Сын.
  - Но можно же по кривой: например, по полуокружности. Без торможения.
  - На это уйдет времени и энергии в 1,57 раза больше. Ясно? В пи пополам раз. Элементарно! Смотри. - Сын схватил световой карандаш и начал рисовать схему.
  Мама воспользовалась тем, что Дети заняты разговором:
  - Дела не совсем в порядке?
  Он кивнул.
  - Потом. Я хочу обсчитать кое-что. Ужинайте без меня.
  - Тогда Дети поймут, что что-то не так.
  - Ты права.
  
  После ужина Он сразу же вернулся в рубку и сел за компьютер. Быстро сделал первые расчеты. Скверное положение: сразу столько неблагоприятных факторов при диком дефиците энергетического ресурса.
  Торможение съест не слишком много ее: и после рождения Малыша Он не увеличивал ускорение. Но - новый разгон: лететь на той же скорости, что теперь - уже невозможно. Не говоря просто о самой длительности полета, это опять энергия - необходима для того, чтобы обеспечить Их существование: энергия для регенерации воздуха и воды, отопления, работы многочисленных приборов. Чтобы уложиться, нужно максимально разогнать Экспресс - снова энергия, которой нет. А затем торможение при подлете к Солнечной Системе.
  На корабле немало такого, без чего можно обойтись, что можно превратить в энергию как "топливо" для аннигилятора. Начал просматривать инвентарный перечень, отбирая, чем можно пожертвовать. В список включил даже крейсер и все катера, кроме одного - на самый крайний случай. Подсчитал общую массу, умножил на квадрат скорости света и КПД аннигилятора. Сравнил с нужным количеством энергии.
  Не хватает. Здорово не хватает! Снова начал просматривать инвентарный перечень. Включил в список все, что было возможно: лишние компьютеры; блоки памяти с записями, которые имелись на Земле, с учебными программами для Детей; переборки жилого блока, оркестрион; всех животных и фураж; одежду сверх сугубо необходимого минимума - и даже часть продовольствия. Но и этого недостаточно. Что же еще?
  Работу прервало появление Мамы с Малышом. Она приложила его к груди, начала кормить, поэтому Он не стал Ей ничего говорить. Молчал, глядя, как сосет Малыш - продолжал думать.
  Мама вопросительно посмотрела на Него. Он отрицательно покачал головой:
  - Потом. Когда покормишь. Разговор длинный. Дети легли?
  - Да. Спят уже.
  Она унесла Малыша и вернулась к Нему.
  - Что?
  Он показал цыфры энергоресурса, общие результаты обсчета, и, видя, как Она сразу же побледнела смертельно, тут же стал говорить, как думает выйти из положения.
  - И сколько еще недостает? - Они несколько раз проверили инвентарный список, но удалось еще наскрести не много.
  Думали и искали, снова перебирали варианты, считали. Но выход найти не могли. Что, ну что еще можно сунуть в аннигилятор?
  Элементы гипераппарата? Составлявшие основную массу Экспресса, - теперь они были лишь мертвой инерционной массой, требующей львиной доли энергии, которая должна быть сейчас затрачена на разгон. Даже если решиться пожертвовать этим чудом, стоившим столько трудов и лишений и давшим такое могущество над Пространством - они абсолютно недоступны для Них: сделаны из сверхпрочных материалов, их невозможно разрезать.
  Выход, казалось, был найден, когда Они вроде совсем зашли в тупик.
  - Мама, А если...?!
  - Что? Ну, ну!
  - Если исключить торможение при подходе?
  - Проскочить Солнечную систему? И потом?
  - Да нет же! Нас ведь ждут; они непрерывно следят за Большим космосом: наш сигнал будет навернка принят - мы сможем сообщить, чтобы нас встретили с "топливом" для торможения.
  - Им придется выйти в Большой космос.
  - Не слишком далеко. На крейсерах возможно. Смельчаки найдутся. А теперь смотри. - Он изъял из баланса энергию на торможение при подходе, - теперь ее общая потребность стала меньше почти вдвое.
  И все же не хватало - еще не хватало, хоть и не сравнимо с тем, что раньше. Но сколько Они больше не бились, дефицит оставался.
  И опять пришла догадка, мелькнула мысль - но она была такой страшной, что Он тут же попытался отогнать ее. Но не успел - потому что Мама сама произнесла то, что Он пытался скрыть от себя:
  - Анабиоз!
  - Нет!
  - Да! Другого выхода нет. Ты же знаешь. Давай считать.
  Она и Дети будут находиться в анабиозе, Он останется один на бессменной вахте. Снизится расход продовольствия, что давало дополнительно ощутимую массу, которая пойдет в аннигилятор, снизятся и затраты энергии на жизнеобеспечение: расход ее в анабиокамерах невелик.
  Но сразу и так не сошлось. Если только Он осуществит разгон с максимальным ускорением, которое способен перенести...
  Сходится! Почти на пределе - с ничтожнейшим запасом на непредвиденное.
  Они устали невероятно.
  Итак, выход один - анабиоз! Само это слово внушало страх. Когда оно произносилось, вслух или мысленно, вставало перед Ним лицо одного из немногочисленных близких Его друзей, талантливейшего астрофизика, надеявшегося с помощью анабиоза дождаться ушедшего в Дальний космос киборга, не теряя напрасно годы своей жизни, чтобы их хватило на завершение начатой им интереснейшей работы. И не проснулся - не вышел из анабиоза, когда вернулся киборг, подтвердивший все его предположения. Работу пытались завершить его ученики, ни один из которых не был ему равен.
  - Но другого выхода нет, Отец. Ты это знаешь. И я тоже.
  - Давай еще подумаем!
  - Бесполезно. Только это.
  И хоть все в Нем продолжало сопротивляться, Он уже знал, что Это неминуемо и что даже отложить надолго Они тоже не могут.
  
  Они так и не сомкнули глаз. "Утром", за завтраком оба молчали.
  Поговорили с Сыном; потом, втроем, с Дочерью. О возможных последствиях говорить Детям не стали - те доверчиво соглашались со всем: привыкли во всем Им верить. Подготовка и опробование анабиокамеры на животных не отняло и 24 часов.
  Последний общий ужин. На прощание Он много играл Им на оркестрионе. Они приготовились к долгой разлуке. Один Малыш ничего еще не понимал: спокойно сосал грудь Мамы, улыбался Им.
  Его первого поместили в камеру, ввели в состоние анабиоза. Усыпили Дочь. Затем Сына, который, обняв Их перед тем, как лечь, широко улыбнулся и сказал:
  - Ну, до встречи!
  Он и Мама остались одни. Незабываемые последние часы, Ее слова и последнее тепло физической близости, которой Она старалась облегчить Ему предстоящую разлуку.
  ...И вот Он совсем один.
  Но тогда, в самом начале, Ему было некогда грустить. Забравшись в камеру гиперпереноса и погрузившись в стимулирующий раствор, Он вел торможение, а после - разгон Экспресса в сторону Солнца. Раствор давал возможность переносить большие перегрузки, - Он максимально форсировал тягу. И лишь когда чувствовал, что уже совсем невмоготу, делал короткий перерыв. Затем снова лез в камеру и погружался в раствор, опять форсировал тягу, наращивал ускорение, пока перегрузка не достигала предела, за который выйти Он уже не мог.
  Нетерпение владело Им: чем больше ускорение, тем быстрей будет достигнута максимальна скорость, - тем скорей Он долетит. Тем раньше закончится разлука с Ними!
  В чреве аннигилятора, в двух километрах от экипажной части, исчезало все, что тащили к приемному люку транспортера роботы, которых самих ждало то же уже в конце разгона.
  Набирая чудовищную скорость, звездолет летел к Солнцу.
  
  
  37
  
  Он только что вернулся со свидания с Ними. Начал было что-то играть, но вскоре задумался, опустил скрипку.
  Лал появился, возник в Нем, спросил:
  - Что дальше?
  - Уже все. Разогнал и лечу. Играю на скрипке и говорю с Тобой. Хожу к Ним.
  - Ты думаешь о Будущем?
  - Мало пока.
  - Пора.
  - Наверно, Ты прав.
  - Помнишь, что предстоит тебе на Земле?
  - Помню: все, что Ты сказал.
  - Одного этого будет недостаточно. Думаешь ты о том, что многое окажется очень сложным?
  - А разве нам было просто отстаивать теорию гиперструктур?
  - Верно! Но тебе зададут и вопросы, оставшиеся не решенными мной.
  - Пусть! Я буду, наверняка, не один: со мной пойдут те, кто воспримет как долгожданные Твои идеи. Они помогут развить и осуществить их. Таких будет все больше.
  - Ты полон веры.
  - Ты перед смертью сказал: "Дан! Не забудь!". И я не забыл.
  - Я знаю.
  - Мы вышли на Контакт. Я не хочу, чтобы Те увидели в нас зверей.
  - Меня беспокоит, сумеешь ли ты ответить на самый трудный вопрос, который тебе обзательно зададут?
  - Какой?
  - Что делать с не способными к интеллектуальному труду?
  - Дать возможность выполнять посильную для них работу. Не унижающую их человеческое достоинство. И не дающую сводить их на уровень домашних животных.
  - А для тех, кто уже стал неполноценными?
  - Обучить их различным видам несложного труда.
  - А не станут они сопротивляться этому? Как бы то ни было, они привыкли к своему образу жизни. Ты помнишь: доноры ни разу не поверили тем, кто пытался сказать им правду об их участи. Они ведут беззаботную жизнь и гордятся своим великолепным здоровьем. А гурии своей красотой и профессиональным умением.
  - Не просто.
  - Не просто.
  - И не все сразу, наверно, получится.
  - Наверняка: слишком многое не удастся заранее предусмотреть.
  - Но начинать - пора!
  - Пора.
  - Как жаль, что Тебя нет больше.
  - Я же теперь в тебе.
  - Да.
  - Не бойся. Ни борьбы, ни сомнений. Ищи и думай. Слушай и собирай по крупицам из того, что скажут люди. Те, кто пойдет с тобой. Те, кто будут против тебя. Те, кто будут посередине. В себе и в них находи истину. Верь и не отступай. Как всю предыдущую жизнь.
  - Она была нелегкой.
  - Я знаю: ты дорого за все платил.
  - Ведь другой возможности не было.
  - И не будет!
  - И пусть!
  Голоса мешались, путались: Он уже не мог отличить, когда говорит сам, а когда Лал в Нем.
  
  Земля ждет Их. Они возвращаются с вестью - о том, что превратили Планету в пригодную для заселения . Все готово: атмосфера ее насыщена кислородом, поверхность покрыта густыми зелеными лесами - уже можно дышать и жить. Пора строить еще корабли, на которых отправятся туда первые постоянные поселенцы ее, взяв с собой в блоках памяти всю сумму человеческих знаний. Семена множества растений и животных, которыми заселят сушу, моря и воздух.
  Еще одну весть несут Они Земле. Неожиданную. Долгожданную. Вступление в Контакт: в блоках памяти запись послания Тех. Бесценная. Которую Они сохранят любой ценой. Весть эта наполнит людей еще большей гордостью и сознанием значимости их времени, эпохи и поколения.
  Старая эпоха теперь рухнет. Окончательно. И с ней ее страшное порождение - бесчеловечное разделение людей на не равноценные категории. Ибо Они несут людям еще один великий дар - идеи Лала. Они будут совершенно неожиданными для подавляющего большинства. Слишком для многих - совершенно нежелательными. И в условиях решения новых великих задач, связанных с теми двумя вестями, - даже неуместными, мешающими, вредными. Предстоит борьба - тяжелая, упорная, сложная. Потребуется много сил. И - не меньше - терпения.
  Но Его хватит - Он знал себя. Он не отступит: осуществление идей Лала - задача неотложная. Именно сейчас. Когда человечество должно заселить еще одну планету и установить постоянный контакт с Теми. Сейчас-то и может повториться ситуация, породившая то, что считали тяжелейшим долгим упадком прогресса науки.
  ХХ век был веком научного взрыва. Новые теории относительности и квантовая механика, прорыв в микромир открыли дорогу в совершенно неизведанное. Как открытие огромного неведомого материка: мало было высадиться на его берег - чтобы выйти на другой его берег и двигаться дальше, надо было пройти его. Насквозь. Мало того: освоить. А для этого - полностью изучить его.
  Явления, с которыми тогда столкнулись, слишком плохо согласовывались с прежними представлениями, казавшимися очевидными, с помощью которых их пытались понять и объяснить. Теории создавались и рушились, приходилось вновь возвращаться назад, пересматривать чуть ли не самые фундаментальные понятия. И тогда казалось, что они топчутся на месте, не делая ни шага вперед.
  Великие открытия физики позволили действительно овладеть биологией, бывшей до того преимущественно описательной. Биофизика стала на долгое время главной из основных наук. Но ее проблемы как физики систем, состоящих из огромного количества элементов с многочисленными связями, создавали неимоверные трудности даже вычислительного характера. Требовалось время. Движение в основном пошло постепенными мелкими шажками.
  Но именно тогда удалось до конца одолеть иммунную несовместимость. И сразу использовать это как исходный фактор отделения неполноценных.
  (А вот искусственную жизнь создать так и не удалось. Спотыкались на какой-то крайней грани - когда, казалось, успех уже не вызывал сомнений. Может быть, и здесь секрет тоже - где-то на гиперструктурном уровне? А что?)
  Так было. Но теперь... Они сейчас вновь проникли в огромную неизведанную область, где снова многие предыдущие понятия кажутся бессильными, и на овладение которой опять потребуются напряжение всех сил и неизвестно сколько времени медленного продвижения вперед. После первых успехов - долгие неудачи и уныние: тогда повторится предыдущая ситуация.
  Неужели пытаясь выйти из каждого такого кризиса, человечество глубже и глубже будет дегуманизироваться, дичать? Да: если уже сейчас, после первого кризиса, не осознает совершенно отчетливо недопустимость для себя превращения хоть какой-то части людей в бесправных скотов. И не уничтожит это немедленно. Лишь память о нем должна храниться и передаваться из поколения в поколение, чтобу не дать такому больше никогда повториться.
  Сейчас, безотлагательно, должно быть это совершено, - даже если Контакт с Теми позволит избежать кажущегося кризиса, он не исключен позже, уже на более высоком уровне. Третий Их дар Земле - самый важный сейчас!
  Путь осуществления его - рождение детей всеми женщинами, жизнь вместе с ними, повседневная забота о них. Любовь к ним. К каждому.
  И другая любовь - огромное, прекрасное чувство, достойное высокоразвитых людей - снова займет свое законное место. Сделает людей - всех - счастливей. И прекрасней.
  Он знает это. На чужой, страшной планете, где погиб Лал, Он прожил самые счастливые годы своей жизни. Он возвращается, поняв необычайно важные вещи. Мама, Сын, Дочь, Малыш - Они будут вместе с Ним, и в Их существовании рядом Он будет черпать силы. И еще - в памяти о Лале. Человеке, лучше которого не было в эту эпоху на Земле.
  Возбуждение переполнло Его, переливаясь через край звуками скрипки.
  
  Одиночество становилось все мучительней. Нервы были напряжены до крайности.
  Он строго следил за собой: отгонял, напрягая волю, навязчивые мысли. Даже перестал разговаривать с Лалом, так как его воображаемое появление становилось похожим на устойчивую галлюцинацию.
  Так прошло еще несколько месяцев. Солнце приближалось; Он отправил в его сторону сигнал с просьбой о посылке навстречу Им крейсеров с "топливом" для подлетного торможения и стал ждать ответного сигнала. Если тот не придет во-время, Он повторит сигнал.
   В сверхневероятном случае, если Их обнаружат слишком поздно и не успеют доставить "топливо", незаторможенный экспресс пройдет мимо Солнечной системы и снова уйдет в Дальний космос - кораблям с Земли придется его догонять(не могут же они его не заметить в последний момент, при проходе мимо Системы, когда он даст последний сигнал, для которого в аннигилятор будет отправлена скрипка), но это им удастся не скоро: экспресс летел с огромной скоростью. И тогда хватит ли энергии, чтобы дожить до встречи?
  Старательно отгоняя мрачные мысли и нетерпение, Он ждал ответного лазерного сигнала. И тот пришел пришел таки! Земля ждала - корабли с "топливом" встретят Их. Просили сообщить, что случилось, но, экономя энергию, Он не ответил.
  Силы Его были на исходе: Он это остро чувствовал. Лишь надежда на скорый прилет и конец разлуки с Ними поддерживали Его.
  Все время, кроме редких коротких свиданий с Ними, Он находился в рубке. Там же ел и спал. Спал беспокойно, с бесконечными сновидениями, какими-то очень яркими, и в них Он встречался с Ними и Лалом. Проснувшись, не чувствовал себя отдохнувшим. Потом, сидя в кресле перед пультом, Он нередко впадал в дрему, но и она была наполнена яркими грезами и видениями.
  ...И сейчас, откинувшись в кресле, Он закрыл глаза, задремал.
  Пришедшее видение было ярким как никогда. Планеты, звезды и галактики с бешенной скоростью неслись через Него, огромного и бесплотного.Виден был пылающий экспресс и сидящие рядом с Ним то Они, то вдруг Лал и Эя, и Ему даже в голову не приходило называть ее Мамой. Они тоже были огромны, бесплотны и прозрачны, и видны со всех сторон: и снаружи и изнутри. И потом пространство, сбившись складками, заполнило рот, и Он ощущал его верхним нёбом.
  Затем возник бесконечный пук осей - прямых, криволинейных и спиральных, исходящий из мировой точки пространства-времени, где находился Он. Каждая ось со своим законом и метрикой, со своей непрерывно вибрирующей интенсивно яркой цветовой гаммой.
  Корабль и спутники Его множились бесчисленными повторениями, несущимися к центру и от центра бесконечного ежа осей. И длилась вечность без надежды - и было полное, абсолютное безразличие ко всему.
  Но вечность оборвалась: повторения, уменьшаясь, сошлись в центре и слились в единое. Пространство, распрямляясь, освободило рот; мириады небесных тел вновь понеслись через Его бесплотное тело, и потом оно и стенки корабля стали терять прозрачность...
  Сон оборвался. Он на мгновение открыл глаза и с удивлением увидел - на бортовых часах стрелка сдвинулась всего на пять минут. Видение ярко и отчетливо, во всех подробностх и деталях, стояло перед глазами. Непонятно почему, была уверенность, что все это Он действительно когда-то видел. Мучительно старался вспомнить , когда - и не мог. Но уверенность не проходила, и Он еще не раз напрягал воспаленный мозг, пытаясь вспомнить.
  
  
  38
  
  Пришел сигнал с Минервы: первый крейсер вышел на встречу с частью "топлива", которое Ему требовалось. Снова просили подробно сообщить, что случилось. Он не ответил. Не было сил даже радоваться.
  Чтобы похлестнуть себя, Он отправился к Ним. Тем более что мучало какое-то непонятное предчувствие.
   На беду, оно подтвердилось. Там, в анабиокамере, Он обнаружил сразу, что дело не ладно. Два прибора показывали совсем не то, что Он совсем недавно, меньше часа назад видел на экране пульта. Сверхнадежные приборы - вышли из строя? Срочно заменить их!
  Но контрольная проверка показала, что дело не в приборах. Оставлять Их в анабиокамере до устранения причины было слишком рискованно. Необходимо временно вывести из состония анабиоза: другого выхода не было, нужно сделать это не откладывая.
  И Он стал подготавливать анабиокамеру к их выведению, при этом где-то в тайниках сознания испытывая радость, что хоть на время прервется Его разлука с Ними. Но ее перебивала отчетливая, сильная тревога, вечный страх перед анабиозом.
   Глаза напряженно следили за приборами анабиокамеры и кибер-диагноста, капли холодного пота покрывали лоб. Под колпаком лежала Мама: час, который требовался для выведения, показался вечностью.
  Когда Она начала дышать глубже, и Он понял, что Мама теперь просто спит, сил почти не оставалось. Подняв колпак, он прислонился лбом к Ее руке. Она проснулась, открыла глаза. Другая рука Ее коснулась Его волос.
  Он поднял голову, увидел удивление, страх в Ее глазах, как-будто Она не узнала Его. И почти сразу же их выражение изменилось: видимо, Она вспомнила все.
  - Отец! Родной мой, хороший! - Она приподнялась и, обхватив руками Его голову, прижала ее к груди. Привычное, родное тепло проникало в Него, обессиленного, и несло успокоение.
  Голова Его кружилась, мысли путались; на мгновение показалось, что время сместилось: голову Его прижимает к груди окровавленными руками Ромашка - гурия, пария великого Человечества. И пришло глубокое внутреннее понимание великой значимости того, что двигало ею - доброты: того, что дает возможность поддержать человека в минуту его слабости, помочь преодолеть ее и вновь обрести силы, чтобы идти дальше. Ему - остаться жить: создать теорию гиперструктур, совершить полет в Дальний космос, освоить Землю-2, стать отцом своих Детей.
  Он весь дрожал, и Мама крепче и крепче прижимала Его к себе. Желание пробудилось в Нем и передалось Ей. И краткий миг острого счастья близости был как глоток воздуха - принес каплю успокоения, притупил нестерпимое напряжение.
  Вдвоем они занялись выведением Сына. Вновь долгие минуты тревожного ожидания, которые, к счастью, кончились благополучно. За ним пришла очередь Дочери. Дети приходили в себя как после обычного сна, с полным отсутствием ощущения времени, проведенными в бессознании.
  Оставался один Малыш. Вчетвером они следили за его выведением. Все шло так же, как с остальными. Но только до того момента, когда анабиоз должен был перейти в обыкновенный сон - дыхание не появлялось. Кибер-диагност показывал что-то совершенно непонятное.
  Спешно пробовать стали все средства, которые должны были помочь - но безрезультатно. Напряженно ожидали, что все-таки появится дыхание, пульс: час, два; к диагносту подключили часть блоков пилот-компьютера, энергии не жалели. И ждали, ждали. Но диагност неуклонно показывал полное исчезновение последних признаков жизни, - они были бессильны что-либо сделать.
  - Малыш! О-о-о! Малыш!!! - не выдержала, закричала Дочь. И тогда до них дошло, что Малыш больше никогда не откроет глаза.
  Они не сразу решились выключить выведение, хотя и не верили уже ни в какое чудо. Малыш - крохотный, любимый всеми, их сама большая радость - лежал бледный и какой-то необыкновенно красивый. Они склонились над ним, потрясенные, онемевшие от горя, и смотрели, смотрели.
  Стояла тишина. Лишь изредка она прерывалась сдавленным рыданием Дочери. Губы Сына были крепко сжаты, но из глаз против воли катились слезы. Мама до крови искусала губы. Один Отец, казалось, больше ничего не видел, как-будто последние остатки сил наконец покинули его.
  Ему казалось, что он задыхается, а в воспаленном мозгу кружится бешенный вихрь. Все несется куда-то, появляется и исчезает. Как в том сне. И вдруг, как озарение, появляется абсолютно ненужная мысль: сон был воспоминанием виденного при гиперпереносе. И полная уверенность в этом. Именно сейчас, когда навсегда ушел Малыш. Первый родившийся в межзвездном пространстве. Маленький, родной. С прядкой темных волос на жутко белом лбу.
  Здесь же, в Пространстве, смерть нашла его. Никогда не пройдет он своими ножками по зеленой траве. Никогда. Никогда.
  - Малыш! Малыш! - Дочь больше не сдерживалась, билась, захлебываясь, в рыдании.
  Мама выключила анабиокамеру. Берегла энергию: помнила, почему оказались они в анабиозе.
  Он будет лежать под колпаком, Малыш: смесь инертных газов сохранит его до прилета на Землю.
  - Малыш! Малыш!
  
  Они не стали заниматься выяснением причин неполадок в анабиокамере: ни о каком повторном введении в анабиоз не могло быть и речи. Ни в коем случае: даже в том, в котором находились.
   Ситуация была совершенно критической: запас еды был рассчитан лишь на одного человека. Не было ни хлореллы, ни необходимых солей. И, главное, энергии. Ее было совсем в обрез. А расход на регенерацию кислорода и воды возрастал.
  Впереди маячила смерть от голода, жажды и удушья. И спасти их уже не успеют. Чтобы сделать это, необходимо доставить им продовольствие и энергию самое позднее через два месяца - на целый месяц раньше, чем шедший навстречу крейсер. Задача сверхтрудная, на самой грани возможного. И так выход в Большой космос на такое расстояние на крейсерах - предприятие невероятно трудное и опасное. А теперь и этого уже мало. И если почти невозможное не будет совершено, до Земли дойдут лишь записи и их трупы.
  И к Солнцу пошел сигнал: "SOS! SOS! SOS! Ускорьте встречу на месяц. Нужны продовольствие и энергия. Просим сделать невозможное.!"
  Им ответили: "Ждите. Сделаем все". Как - не сообщали. Но раз обещали - сделают. Погибнуть не дадут.
  
  Все их пространство составляла рубка, закрытая герметически: так удавалось экономить энергию на отопление. Почти все время проводили, лежа в креслах, стараясь меньше двигаться, чтобы легче переносить голод - их рацион нельзя было назвать даже скудным.
  К этому добавлялась общая подавленность: смерть Малыша не шла из головы. И в рубке, тускло освещенной табло приборов, стояла гнетущая тишина.
  Чтобы отвлечь Детей, Отец пробовал говорить с ними о Земле, но видя, что его слова сейчас не доходят до них, вскоре прекратил свои попытки. Лишь с тревогой смотрел, как с каждым днем бледнеют и худеют их лица. Душу холодил страх, что они не вынесут голода, и кусок не шел ему в горло.
  Вахту несли по очереди он, Мама и Сын: Дочь еще была для них мала. Тот, кто не дежурил, старался спать. Отец пользовался этим: неоднократно вместо того, чтобы съесть свою порцию, прибавлял ее, вначале, к порциям Детей - потом стал сберегать ее для них.
  - А ты ел? - спрашивала у него Мама, принимая вахту.
  - Да, - отвечал он и, чтобы избежать дальнейших вопросов, закрывал глаза. Притворялся спящим, хотя голод не давал заснуть. И через полуприкрытые веки видел, что Мама со своей порцией делает то же, что и он.
  Она тоже знала. Оба ничего друг другу не говорили. И Сыну тоже: тайком, как ему казалось, от них, он подсовывал часть своей порции Сестре.
  - Бери, - говорил он ей шепотом.
  - А ты?
  - Не хочу больше.
  Поверить она не могла, но есть мучительно хотелось. Брала.
  ...Никто не спал в долгожданные моменты включения локатора, когда все с надеждой впивались взглядом в экран. Он долго показывал лишь неподвижные звезды, среди которых в скрещении линий визира все ярче горело Солнце.
  Дважды пришли сигналы: "Ждите. Иду. Держитесь!".
  И наконец, на экране появилась еще одна точка - вначале еле-еле различимая. Она быстро двигалась - к ним: летела помощь. Скоро можно будет досыта покормить Детей.
  Точка на экране становилась все более видной. Локатор показывал, что скорость ее приближения стала уменьшаться: идущий к ним корабль начал торможение, чтобы к моменту встречи с ними выравнять свою скорость с их. Скорей, скорей бы! Продовольствие скоро кончится, а в аннигилятор будут брошены и кибер-диагност, и кресла.
  И когда встреча была уже близка, они с удивлением увидели на экране локатора, что спешивший к ним корабль был всего лишь космическим катером. В Большом-то космосе! Просто невозможно. Но катер был - значит, невозможное сделано.
  Они напрягли последние остатки сил.
  
  
  39
  
  Космос требует от человека многого: смелости и выносливости; хладнокровия, чтобы не растеряться при встрече с опасностью; быстроты реакции и находчивого ума, чтобы найти выход из любого положения. Чтобы стать настоящим, профессиональным, космонавтом, надо прежде долго учиться и тренироваться. И пройти многократную проверку, после которой остаются только самые надежные.
  Но лишь лучшие из лучших, люди с совсем исключительными данными могут стать космическими спасателями. Когда где-то в Космосе происходит - кто-то гибнет и успевает подать сигнал "SOS!", они летят на помощь. Им всегда приходится спешить, чтобы поспеть, и они летят, преодолевая огромные перегрузки, недоступные обычным космонавтам. И часто приходится совершать такое, что кажется невозможным.
  Когда станция космического дозора на Минерве приняла сигнал с возвращающегося гиперэкспресса, ушедшего много лет тому назад к Земле-2, все - Земля и Малый космос, ожидающие его были встревожены. В предельно короткое время был загружен и отправлен навстречу самый крупный из космических крейсеров - для доставки первой части "топлива", о котором просили астронавты чтобы начать торможение на подлете. Количества "топлива" было достаточно, чтобы во-время начать уменьшение скорости звездолета, не дожидаясь других крейсеров, отправлявшихся позже.
  Вся команда крейсера была скомплектована из космических спасателей: задача была необычайно трудной. Нужно было выйти в Большой космос и лететь, ориентируясь лишь по отраженной от гиперэкспресса волне, так как с него не посылались сигналы.
  Крейсер летел навсречу экспрессу, непрерывно наращивая скорость, и должен был в точно указанное время встретить его. Но в пути был принят еще один, экстренный, сигнал оттуда: просили продовольствие и энергию. Срочно. Там понимали, насколько трудно лететь еще быстрей: "Просим сделать невозможное!". Значит, положение их было безвыходным.
  То, что просили астронавты, действительно было невозможно - но не для самого молодого из членов экипажа крейсера, которого тем ни менее Земля и весь Малый космос считали лучшим из когда-либо существовавших космических спасателей. О его подвигах ходили легенды: он, казалось, для того и появился на свет, чтобы совершать уже совсем невозможное. Лететь он должен был на большом катере. Один.
  Катер до отказа загрузил "топливом" и батареями. И продовольствием, оставив себе лишь необходимый минимум.
  
  Такого полета еще не было в практике ни одного космического спасателя. Такие перегрузки, даже полностью погрузившись в стимулирующий раствор, был способен выдержать лишь он один. Он буквально не вылезал из него - спешил. Надо спасать тех, кто просит о помощи. Спасать любой ценой: так гласит Первая Заповедь космических спасателей. Даже ценой собственной жизни или полной потери здоровья, когда приходится насовсем распрощаться с Космосом. Он был готов к этому всегда.
  Тем более, сейчас: люди, которым он должен помочь - самые великие герои Земли. Он лично знал их: видел один раз - в детстве, даже разговаривал с Капитаном и просил взять его с собой. А Капитан тогда обещал рекомендовать его для следующего полета в Дальний космос, если он будет учиться так, что станет знать все, что необходимо астронавту. Учиться бесконечно долго, как ему тогда казалось. Но он пообещал.
  - Ли, - говорила ему мама Ева (он до сих пор называет ее так, когда видится с ней, прилетая на Землю, и во время редких, но регулрных связей из Малого космоса), - Ли, ты должен учиться - хорошо учиться. Слышишь? Тебе необходимо много заниматься. Ты же обещал это самому Дану. Или не быть тебе астронавтом. - Она была тогда его школьной учительницей.
  Ему было трудно: учеба давалась плохо. Раньше он и не очень старался: думал, что все равно все сумеет, потому что он очень сильный - сильнее других в группе.
  Мама Ева заставляла его много работать. А сколько возилась с ним, занимаясь дополнительно! Он не знал, почему она так делала - истинную причину. Сейчас - так же, как тогда. Не знал, сколько лет над ним висела опасность быть отбракованным, стать неполноценным. При его физических данных - скорей всего донором: вскоре пойти под нож. Не знал, что только после его перевода в гимназию она, наконец, успокоилась. Знал только, что она всю жизнь продолжала регулярно видеться с ним, все врем интересовалась его учебой и жизнью, радовалась каждому его успеху и неустанно напоминала об обещании, данном им Капитану. И не было на свете человека более близкого ему, чем мама Ева. Даже в Космосе, где дружба крепко спаивает людей.
  Прилетая на Землю, он сразу же спешил к ней и, пока был там, старался быть с ней как можно больше времени. Она угощала его блюдами, программы приготовления которых сама тщательно подбирала, зная, что он любит, и они казались ему необыкновенно вкусными. Вместе ходили в театры и музеи, летали на экскурсии. Они сидели рядом на пирах в ресторане: она - гордая им, одетым в форму космического спасателя с эмблемой Малого космоса на красных погонах. Порой прямо там загорался на его радиобраслете вызов, и им приходилось расставаться: он отправлялся в Космос.
  Всегда скучал по ней там. С нетерпением ждал каждого очередного сеанса связи. Рассказывал о ней своим друзьям, которых у него там было множество. И угощал их, с гордостью говоря: "Попробуй: страшно вкусно - мне эту программу дала мама Ева".
   В его успехах желание заслужить ее одобрение играло куда большую роль, чем данное в детстве Капитану обещание. Но он не забыл о нем - и мог надеяться, что выполнил. Не блистая способностями, он упорным трудом добился многого.
  В Космосе он нашел себя: его природные данные давали ему возможность делать многое, недоступное другим. Трудности подготовки космических спасателей, программа которой была сложной и долгой, не остановили его: благодаря усилим мамы Евы он еще в детстве (своевременно!) сдвинулся с мертвой точки неумения и нежелания все изучить. Он одолел и космогацию и медицину, в одиночку уверенно водил корабли и делал сложные хирургические операции. Главное - поспеть во-время. И рисковать собой было делом обычным, а не исключением. Об этом он никогда не говорил маме Еве; а она - о том, что знает это и непрерывно волнуется за него.
  А было и такое, несколько раз, когда он был бессилен помочь: было уже поздно или... Или невозможно ничего сделать. А ему, все равно, казалось, что виноват - он. И упорно работал над собой, вырабатывая беспредельную, казалось, выносливость. Искал, мучался. В результате сумел выполнить несколько спасательных операций, какие до того считались абсолютно невозможными.
  К тому же, доказал, что дело не в одних его необычных физических данных, что того же могут достичь и другие, придерживась его системы физической и психологической тренировки - подготовив несколько спасателей, которые вместе с ним стали считаться лучшими в Малом космосе. За эту свою систему он и получил степень доктора. На том не остановился: продолжал искать, пробуя все на себе.
  Популярности его в кругу космонавтов кроме этого способствовали его душевные качества: доброта и острое чувство справедливости. С ним тянуло поделиться самым сокровенным: он умел слушать. Его присутствие всегда действовало благотворно: поэтому его радостно встречали везде.
  - Это у него с детства, - говорила Ева его друзьям-космонавтам, с которыми он ее всегда старался познакомить.
  От них она узнавала многое из того, о чем Ли ей никогда не рассказывал: об опасностях, связанных с выполненными им заданиями; о его странном стремлениии опробования новых элементов на себе, совершенно не используя подопытных неполноценных. Даже когда это связано с риском. Она не удивлялась: тут была доля влияния ее слов, как бы вскользь изредка сказанных ему.
  Но были вещи, о которых ей не говорили и его друзья. Она не знала о том, как у него на глазах погибли двое его друзей - спасателей. О том, как на одной из внешних, за орбитой Минервы, космической станций группа, в результате аварии оставшаяся без продовольствия и с ничтожным количеством энергии - чтобы продержаться до его прилета, вынуждена была бросить жребий, по которому один из них был умерщвлен и съеден остальными. Случай исключительно страшный, хотя все понимали, что иначе не выжил бы ни один из них. Но оставшиеся в живых не смогли потом оправиться: все они ушли из Космоса, не общались и не встречались друг с другом; почти все заплатили тяжелыми психическими расстройствами. Двое покончили жизнь самоубийством, но и остальные - были конченными людьми.
  Такова была самая мрачная сторона Космоса, которую знал Ли. И не только он. В этих условиях доброе слово и внимание, дружеская улыбка и взаимная забота были лучшим средством, поддерживающим людей.
  
  Малый космос насыщен радиомаяками, позволяющими легко ориентироваться в нем при полетах. Они повсюду: на планетах и их спутниках - на каких только возможно. И на сотнях искусственных спутниках, движущимся по гелиоцентрическим орбитам. Часть их являетсяч межпланетными станциями, на которых, меняясь, непрерывно живут и работают. Еще одна часть - спасательные станции: потерпевших аварию там ждут запасы энергии, продовольствия, воды и мощная установка связи. На них можно дождаться прилета спасателей или произвести ремонт своего корабля.
  В Большом космосе, за орбитой Минервы, ничего этого нет: ориентирами, как древним мореплавателям в океане, служат лишь звезды. По ним и по отраженному от звездолета периодическому сигналу локатора вел Ли свой катер.
  Он выжал из него и из себя то, что до сих пор еще никогда не удавалось. Расстояние между гигантским гиперэкспрессом и катером, разогнанным уже в сторону Солнца почти до скорости межзвездного корабля, все медленней сокращалось, пока они не оказались рядом. Тогда, отключив основные двигатели, Ли с помощью рулевых ввел катер в приемный отсек звездолета.
  ...Он прилетел в обещанный срок. Не опоздал ли? Никто не отвечал на его сигналы.
  Однако приемная дверь в шлюзовую растворилась перед ним, и он въехал туда на тележке, груженной средствами первой помощи, продовольствием, водой и батареями. Шлюзовая работала, но света в ней не было. Ли водил своим фонарем, пытаясь что-то разглядеть, как можно скорей понять, что произошло.
  Потом он двигался по длинному коридору, из него попал в блок, который никак не походил на жилой. Все было голо: ни мебели, ни растений. Не было даже почти всех дверей и переборок. Царили темнота и холод.
  Дверь рубки медленно, как бы через силу, откинулась перед ним и не закрылась, когда он вошел. В рубке было чуть теплей, но так же темно.
  Луч фонаря выхватил пульт, на котором не светился ни один прибор, и потом только наткнулся на людей, лежащих на полу, тесно прижавшись друг к другу. Один из лежавших был укрыт комбинезонами, двое других почти без одежды, лишь в каких-то обрывках в виде набедренных повязок. Все трое в полуобморочном состоянии.
  - Дверь... Холод... - услышал Ли. Еще один, у самого пульта, полусидел, прислонясь к нему затылком, - губы его, чуть шевелясь, издали эти еле слышные звуки. Ли бросился, закрыл дверь.
  Он снял шлем и сразу почувствовал, как тяжело дышать: воздух был спертый и пах ужасно. Быстро подключив батареи, Ли включил регенератор и отопитель. Говоривший - седой старик, в котором спасатель все же признал Дана, с жадностью вздохнул, почувствовав свежий воздух. Ли включил освещение.
  - Помоги им! - прошептал Дан.
  Ли усилил подачу кислорода. Подвел свой кибер-диагност и приступил к оказанию первой помощи.
  Было и так видно, чем вызвано тяжелое состояние астронавтов: длительное голодание - тела как обтянутые кожей скелеты; жажда - в кружке рядом с лежащими чуть-чуть несвежей воды, на донышке; удушье, холод - 281 кельвин [8 градусов Цельсия]. Но живы: успел! Он напоил их, ввел в вены иглы капельниц - подпитать глюкозой с витаминами. Усилил обогрев.
  Потом подошел к Дану, напоил, поставил капельницу и уложил его рядом с остальными. Он делал все это быстро, ловко, без всякого лишнего движения. Снова обрадовался: диагност показывал, что непосредственной угрозы их жизни все же нет.
  Кроме Дана и Эи - еще двое, подростки.
  - А Лал? Где?
  Дан приоткрыл глаза:
  - Нет. Давно. Погиб. Там, - его клонило в сон.
  Остальные уже спали. Ли не стал их больше тревожить. Только укрыл одеждой, привезенной с катера.
  Он включил систему управления. Загорелись приборы. На экране локатора - Солнце, яркой звездой в скрещении визирных линий, и вблизи от него, еле заметной точкой - крейсер.
  Туда и ушло первое сообщение Ли: "Прибыл во-время. Пока все нормально". Он выпил настоя лимонника и устроился на вахту.
  
  Они спали и спали. Ли будил их, чтобы напоить бульоном и соком, и они снова засыпали. Сам он спал урывками.
  Только на шестой "день" Дан не заснул сразу после еды. Не отрываясь смотрел он на Ли. Этот геркулес, появившийся как раз во-время, что-то напоминал ему.
  - Можешь говорить, сеньор? - спросил его Ли.
  Дан кивнул и спросил сам:
  - Как твое имя?
  - Ли, капитан.
  "Капитан!" Слабая улыбка мелькнула на губах Дана:
  - Ученик Евы?
  - Да, капитан.
  - Ты стал космонавтом?
  - Космическим спасателем.
  - Сколько тебе лет сейчас?
  - Тридцать два.
  "Тогда ему было шесть. Значит на Земле прошло двадцать шесть лет; по нашему времени - двадцть два. Релятивистская разница - четыре года", по привычке подсчитал Дан.
  - Что на Земле?
  - Ждут вас. С великой вестью.
  - Земля-2 пригодна для заселения - свое дело мы сделали.
  - Множество людей мечтает отправиться туда. Я тоже.
  - Буду рекомендовать тебя: я помню свое обещание. И ты это заслужил.
  - Я делал свое дело.
  - Ты сделал невозможное. Я рад, что ты стал таким. Слушай еще новость, не менее важную: мы вышли на Контакт.
  - Что?!
  Дан очень кратко рассказал, как это было. Ли слушал затаив дыхание.
  - Ради этого стоило - не жалеть ничего. Не только всего запаса энергии - даже жизни! - сказал он, когда Дан умолк.
  - Жизни, говоришь? - и Дан помрачнел.
  Ли расстроился: непонятно, чем он вдруг огорчил Капитана. Вопросов больше не задавал - боялся. Впрочем, Дан скоро заснул.
  А вопросы вертелись на языке у Ли: как погиб Лал, как появились эти дети? Как и для многих, дети были его тайной слабостью: мама Ева часто водила его к ним.
  ...На следующий "день" кроме Дана бодрствовала какое-то время и Эя.
  - Нашего спасител зовут Ли, Мама. Помнишь? Ученик Евы.
  - Евы?
  - Да, Мама.
  - Она... будет довольна, - сказала Эя. Она была очень слаба - говорила через силу.
  - Мама Ева много говорила мне о вас.
  - Она будет... довольна, - повторила Эя. - Вот! - она показала на спящих детей. - Я сама... родила их. Они... считали..., что... это очень... важно.
  - Кто?
  - Лал... и Ева. Она... дала мне... необходимые... записи.
  - Чего?
  - Связанного... с их... рождением и... уходом.
  - Тебе трудно говорить, сеньора: не надо больше.
  ...- Капитан, ты сможешь поговорить со мной? - спросил Ли Дана, когда Эя, явно утомленная разговором, заснула.
  - Обязательно: мне слишком много надо рассказать тебе.. Как только буду в силах. Не сейчас - прости
  
  40
  
  Ли помог Дану сесть поудобней в единственное кресло, взятое с катера. Дан был еще слаб, но сам предложил поговорить.
  - Не бойся: я смогу. Спрашивай.
  - Капитан, почему мама Ева хотела, чтобы там у вас родились дети?
  - Разве она тебе ни о чем подобном не говорила?
  - Кажется, нет. Или очень мало. Я даже не помню. Но хотел бы понять.
  - Если хочешь - поймешь. Разговор будет долгий. Но времени у нас достаточно. Но вначале я хочу узнать, отбраковывают ли еще детей?
  - Да.
  - Много?
  - Не знаю.
  - Жаль: ведь Ева боролась против отбраковки.
  - И сейчас - тоже. Но я мало что знаю: я мало времени провожу на Земле. - Ли был озадачен: оказывается, он не знал многих, видимо очень важных вещей, которые мог знать.
  - Так слушай.
  Дан говорил - Ли слушал. Внимательно, как всегда. Напряженный, как при высоких перегрузках; совершенно ошеломленный.
  Дану еще трудно было говорить помногу. И пока он отдыхал, Ли обдумывал услышанное. Но отдохнув, Дан возвращался к своему рассказу. Он как-будто вел Ли со ступеньки на ступеньку, преодолевая его обычное для всех слабое знание социальной истории, незнание и безразличие ко многому, что не связано с главным - работой. А чтобы дать Ли передышку, рассказывал о Земле-2.
  Вскоре к ним парисоединились Эя и Сын.
  ...- А как ты сам относишьс к неполноценным?
  - Я не имею с ними дела.
  - Но опыты в космосе проводят на них.
  - Да: подопытные неполноценные у нас есть. Только они. Космические спасатели тоже экспериментируют на них. Но я этого не делаю.
  - Почему?
  - Я и на животных не люблю экспериментировать. Им ведь больно. А на людях совсем не могу.
  - Тебе это внушила Ева?
  - Не знаю. Может быть. Не помню, чтобы она мне об этом говорила. По-моему, ей важней всего было, чтобы успешно учился. Особенно в самом начале.
  - Потому что боялась.
  - Чего?
  - Над тобой висела страшная опасность. Слишком реальная: ты учился плохо, очень.
  - Я... мог стать неполноценным? Значит - мама Ева тогда спасла меня?
  - Она и ее единомышленники спасли многих.
  - Но меня же - она!
  ...Рассказ Дана и Эи потряс его. С самого начала. Впечатление от него и дальше не проходило, не ослабевало. Было трудно. Как полет в Большом космосе. Даже намного трудней: предыдущая подготовка, учеба не давали надежных, привычных ориентиров.
  Главным аргументом, подействовавшим на него, была бесчеловечность в отношении неполноценных. Безжалостность к животным - и та была ему отвратительна. А к людям... Ему казалось непонятным, как он это не понимал до сих пор.
  - Разве только ты?
  Да, да: в том-то и дело, что не только он. Почти все.
  - Мы когда-то тоже это не понимали.
  - А мама Ева?
  - Даже она. Хотя и боролась против отбраковки - потому что жалела своих питомцев. Но она самой первой подсказала самый верный способ уничтожения социального неравенства.
  - Кому?
  - Лалу.
  - Мама Ева? Что подсказала она ему?
  - Вот оно, - Эя показала на Сына и Дочь.
  - Мы? - удивились они.
  - Да!
  ...- Значит, как я понял, человечество отклонилось от курса. Надо снова лечь на него, - Ли выражался в привычных для себя терминах космонавта. - Для начала: произвести торможение.
  - Торможение уже началось. Твоя мама Ева имеет к нему самое прямое отношение. Но все до конца разглядел и понял первым Лал.
  - Лал был настоящим спасателем.
  - Почему?
  - Подоспел во-время!
  
  Веру в справедливость их слов в немалой степени подкрепляло общение с ними. Быстро привыкли друг к другу: они к нему, он - к ним. Привязался. Как это может космонавт, привыкший высоко ценить теплоту человеческого отношения. И тоже стал своим для них. Не только потому, что спас их и продолжал самоотверженно возиться с ними.
  Ему было слишком хорошо возле них. Как с мамой Евой. Особенно когда девочка сидела у него на коленях.
  Они еще не оправились от перенесенных лишений. Еще очень худы и слабы физически. Даже не могут есть фрукты, привезенные им, - их приходится превращать в пюре или сок. Но они уже могут двигаться, могут говорить сколько хотят. Но никогда почему-то не улыбаются. В общем-то, пока это нормально; но лучше, чтобы улыбались.
  Он попытался как-то раз развеселить девочкуу, воспользовавшись, что она попросила что-нибудь рассказать.
  - Что?
  - Сказку. Маленькая, я их любила.
  Сказок он ни одной не помнил, но решил не отступать.
  - А легенду? - предложил он.
  - Давай, - вяло согласилась она.
  - На прекрасной зеленой планете жили-были люди, - начал Ли: неплохо! Он рассказывал, сочиняя на ходу. Как появился среди людей ученый, сделавший великое открытие: с помощью его можно было преодолеть огромные расстояни быстрей света. Как построили корабль, ущедший к звездам, где была обнаружена планета, подобная их. Про то, как отправились на новую планету ученый со своим другом и подругой. О гибели друга и оставленном им секрете счастья - детях, которых они должны сами родить и вырастить. И вот появились первые дети, родившиеся на другой планете.
  Как засадив планету лесами и насытив ее атмосферу кислородом, ученый, его подруга и их дети улетели домой, а в пути вступили в Контакт с другими разумными существами, потратив на это почти всю энергию, и чуть не погибли.
  - Но их ждали на родной планете. Космический дозор принял их сигнал о помощи, и спасатели, посланные им навстречу, успели во-время.
  - И потом?
  - Они вернулись домой, на родную планету, и принесли людям великие вести.
  - Они вернулись...
  Да: не очень-то похоже на легенду. Коротко, слишком. И слова, фразы какие-то топорные: не получилось. Только первая фраза ничего. М-да! Но девочка, к его удивлению, слушала внимательно, сидя напротив, - только почему-то не глядела на него.
  - Я не очень-то могу рассказывать легенды, да?
  Она повернула к нему голову, и выражение ее глаз испугало его.
  - Просто, это страшная легенда - ты не всю ее знаешь: вот как!
  - Не надо, Сестра! - сказал юноша.
  - Надо. Слушай! Когда они улетели на Землю, у них в космосе родился Малыш. Маленький-маленький, с крошечными пальчиками. И все радовались, глядя на него и беря его на руки. Когда корабль подошел к точке старта переноса, ему было уже три месяца, и он умел улыбаться.
  Тогда-то произошло настоящее сказочное чудо: приняли сигнал Тех и вступили с ними в Контакт. А после гиперпереноса обнаружили, что почти вся энергия израсходована.
  Чтобы добраться до Земли, все кроме Отца погрузились в анабиоз и пробыли в нем больше года; но не успели добраться туда, где их должны были встретить, как отказали приборы анабиокамеры, и Отец начал срочно выводить их из анабиоза. Но Малыш не вышел из него. Малыш! О-о-о! Малыш! Родненький мой! - закричала она, забилась в рыданиях. Брат бросился к ней, прижал к себе.
  "Что я наделал!" - с ужасом думал Ли. - "Вот почему они так мало говорили о том, что с ними произошло. Да как же это?" Он посмотрел на Дана, будто моля о прощении - за свою невольную вину. Дан, казалось, окаменел.
  - Капитан! - тихо сказал Ли. - Я не знал, Капитан.
  - Да, да! - как-будто издалека отозвался Дан. - Ты должен все знать: я покажу.
  - Отец, не надо! - попыталась остановить его Эя.
  - Надо! - как Дочь произнес он. - Пойдем, пойдем со мной.
  Они прошли через весь жилой блок - голый, разоренный, страшный. По длинному коридору дошли до дальнего конца его, где Ли еще ни разу не был.
  Там находилась анабиокамера, и в ней, под единственным не брошенным в аннигилятор колпаком - крошечная неподвижная фигурка. Темная прядка волос на белом-белом лобике. Ребенок спит сном, от которого не пробуждаются.
  Потрясенный, подавленный увиденным, Ли долго смотрел на ребенка. Ком стоял в горле. Он боялся поднять голову, вновь взглнуть на Дана. Тот молчал, казалось, забыв о присутствии Ли.
  - Прости меня, Малыш! - наконец еле слышно произнес Дан.
  - Капитан! Прости. Я не хотел.
  Дан поднял голову:
  - Тебе я могу это сказать. Там, на Земле, нас считают героями - а мне сейчас хочется кричать и выть.
  - Ваше горе - и мое горе, Капитан.
  Но Дан не слышал. Положив руки на колпак, он опустил на них голову и застыл так.
  Появилась Эя, и Ли поспешил уйти. В рубке Дочь все еще билась в рыданиях, и Брат даже не пытался ее сдерживать; у него самого лицо было мокрым.
  Слезы текли из глаз и у Ли, и он не стыдился их.
  
  - Как я мог! Маленький мой!
  - Не надо. Отец, родной, ну не надо же! - Мама крепко сжала его.
  - Что я упустил? Почему это произошло? - Она в первый раз видела его в таком отчаянии.
  - Сделано было все, абсолютно все! Говорю тебе это - я знаю!
  - Нет! Если бы все - он бы не умер!
  - Камера работала нормально - отказали только приборы. Иначе ни один из нас не вышел бы из анабиоза.
  - Я что-то не учел!
  - Ты не мог учесть. Так же, как и невероятный перерасход энергии. Мы слишком не все еще знаем о гиперпространстве.
  - Будь оно проклято - это гиперпространство! И я - что открыл его!
  - Перестань! - закричала она. - Перестань сейчас же!!! Ты - не имеешь право так раскисать! Кто поверит тебе, что собственные дети - счастье? Кто? Если увидят тебя таким - сломленным, бессильным! - Но ничего не действовало на него: он не слышал ее - только глухо мычал от боли.
  И Маме пришлось ждать, когда он чуть-чуть успокоится, чтобы снова заговорить с ним. В этот раз быть сильной досталось ей.
  
  Ли знал: лишь время поможет им справиться - никакие попытки с его стороны ничего не дадут. Обстановка была тягостной, и он с нетерпением ждал встречи с крейсером. Тогда они начнут торможение и передадут предварительный отчет на Минерву. И наконец-то смогут как следует вымыться - в ванне.
  Крейсер был отчетливо виден на экране локатора. Ли хотел устроить сеанс связи с ним, но ему не дали: это требовало затрат энергии.
  - А если что-то случится?
  Ему был понятен их страх, и он не стал настаивать.
  
  41
  
  Земля ждала. Вслед за первым крейсером в Большой космос давно ушли и остальные, с "топливом" для торможения. Но кроме сообщения с головного крейсера, что для оказания экстренной помощи астронавтам энергией и продовольствием к ним полетел на космическом катере космическеий спасатель N1 Ли, который благополучно добрался до гиперэкспресса, никаких известий больше не поступало. Правда, спасатели сообщали об ориентационных сигналах со звездолета.
  Приходилось ждать. Ожидание было напряженным: опасались худшего. Все личные приемники были запрограммированы на включение в случае любой передачи, касающиейся экспресса. Казалось, планета вслушивалась, затаив дыхание, отмеря время расстоянием между гиперэкспрессом и крейсером, регулярно посылавшим свои сообщения. И накануне их встречи почти никто не спал.
   Пришедшее, наконец, сообщение с гиперэкспресса обрушилось как лавина: углекислый газ атмосферы новой планеты замещен кислородом, и поверхность покрыта лесами. Дальше - ошеломляюще: Они вышли на Контакт! Через гиперпространство. Записано послание Тех, и передано Послание Земли.
  Горели все экраны. Слушали все.
  Сообщение было предельно коротким. Огромное расстояние и отсутствие ретрансляторов в Большом космосе не давали пока возможности увидеть астронавтов на экране.
  Земля бурлила. Людское море вылилось из жилищ. Как в день прихода сигнала Тупака. На обеих сторонах планеты: дневной и ночной, залитой светом бесчисленных источников.
  
  Сеанс прямой связи с Землей был проведен, только когда астронавты были доставлены крейсером на Минерву. На проскочившем из-за огромной скорости Солнечную систему гиперэкспрессе осталась команда космонавтов, чтобы завершить его торможение и вернуть обратно, на гелиоцентрическую орбиту.
  Наконец-то их увидели. Дан и Эя - седые, изможденные; комбинезоны висят мешками. И рядом с ними дети: юноша и девочка. А Лала нет: знали, что он погиб. Как? За ними космические спасатели: герой космоса Ли и другие.
  - Люди Земли, приветствуем вас! - заговорил Дан. - Мы рады сообщить, что смогли выполнить то, ради чего улетели. Воздухом новой планеты уже можно дышать, поверхность ее покрыта лесами, и она ждет тех, кто заселит ее.
  При возвращении на Землю произошел выход на Контакт с внеземной цивилизацией, которая передавала сигналы через гиперпространство, воспринимавшимисяя гипераппаратом экспресса. Мы доставили запись полученного послания Тех. Предстоит расшифровать ее.
  Нас отправилось на Землю-2 трое, вернулось четверо. Лал погиб на второй день высадки на нее, - трудно переоценить потерю его для Земли.
  На Земле-2 у нас родились дети: сын и дочь. На обратном пути в космосе родился еще один ребенок, мальчик, который там же, в космосе, умер: не вышел из анабиоза, к которому мы вынуждены были прибегнуть.
  С нетерпением ждем момента, когда мы снова ступим на Землю.
  
  Все говорили только об астронавтах. Правда, только о том, что было связано с предстящим заселением Земли-2, и их выходе на Контакт.
  Появление детей было неожиданным, но слишком многие не придали этому никакого значения. Других оно насторожило. Третьих - малочисленных и разобщенных - обрадовало.
  
  
Оценка: 7.44*6  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"