То, что знала Эстер из газет, было далеко не всё. Но, как всегда, она не задала Саше никаких вопросов.
...В тот день у него должна была начаться новая жизнь. С Малкой, молодой, нежной - родившей ему дочь. Он забрал их из больницы, где их маленькая родилась, чтобы отвезти в кибуц
1
, где Малка жила, и где они вместе должны жить вначале.
Там он когда-то с ней и познакомился. Привез его туда один из знакомых, Йонатан, ехавший туда навестить родственников. Саша приглашение принял с удовольствием: в кибуцах по-настоящему еще не был. Приглашена была и Эстер, но теща очередной раз была больна, и она не поехала.
Саша уже печатался к тому времени; стихи его на русском, иврите и английском кое-кому в кибуце были известны. Каким-то образом узнали, что он приехал, и его попросили почитать свои стихи в следующее утро. Был выходной день, суббота, и в клубе собралось довольно много желавших его послушать.
Слушали его стихи с большим вниманием, и он читал их одно за одним. Особенно внимательно, не отрывая от него взгляда, слушала тоненькая смуглая девушка в переднем ряду: судя по военной форме на ней, военнослужащая. Она почти сразу привлекла его внимание: слишком напоминала сестренку, Сонечку.
Потом, когда он выходил из клуба, она подошла к нему.
- Адонѝ [господин, сэр (иврит)], ты не дашь мне свой автограф? - она протянула ему блокнот.
- Дам, раз тебе хочется его иметь. Мне это приятно: ты первая, кто попросил его у меня. Поэтому давай напишу, и кому даю его, - почему-то хотелось узнать её имя.
- Отец из Америки, но его родители были из Галиции. А мама родилась, как я, в Эреце. Её родители из Йемена. А ты, адони, из России? Ты ведь читал стихи и на русском.
- Да, я оттуда: из Советского Союза. И зовут меня Александр, Саша. Так и называй меня "Саша", а не адони, ладно?
- Сашя, - она произнесла последний слог мягко. - А мне понравились твои стихи еще давно.
- Как давно? Я же оле хадаш
3
, приехал чуть меньше года назад.
- Но твои стихи печатали. Ты очень хороший поэт.
- Почему ты так считаешь?
- Твои стихи проникают в меня. И еще: они не похожи на стихи других наших поэтов, которых я люблю.
- Ну, до них мне очень далеко. Тем более что я пишу на иврите лишь несколько лет.
- Все равно, мне они очень нравятся. Правда.
- Рад слышать. Если хочешь, я их тебе еще почитаю. Или ты торопишься?
- Нет, мне возвращаться в свою часть только вечером.
И они гуляли несколько часов. Он на ходу читал ей свои стихи, а Малка внимательно слушала. Иногда она вставляла замечания, удивлявшие, насколько хорошо эта молодая девочка понимала его мысли: совсем как Эстер, о существовании которой он почему-то совсем забыл.
Вечером, когда они с приятелем возвращались в Хайфу, на шоссе, на которое они выехали с дороги, идущей от кибуца, увидел эту девушку снова. Она стояла в ожидании попутной машины и, завидев их, издали помахала им, чтобы остановились.
- Не прихватите меня? - попросила она.
- Куда тебе? - спросил приятель. Она назвала место расположения своей части.
- Не по пути: мы едем в Хайфу.
- Хорошо, Йони: я доеду с вами до Ашкелона, а там пересяду на другую попутку.
- Тогда садись.
Саша вышел, чтобы помочь ей, но, к его удивлению, она сама закинула в машину свой рюкзак, по виду не слишком легкий. Сняла с плеча автомат и села в машину на заднее сидение.
- Тебе приходится носить такой тяжелый рюкзак, Малка?
- Да, конечно: я же солдат. Но сейчас здесь больше вкусненького, что мне надавали с собой: везу подругам.
- Ты разве её знаешь? - спросил его Йонатан.
- Да, познакомились сегодня - после того, как я читал стихи. Слушай, Йони, а почему бы тебе не довезти Малку прямо до места? Ну, приедем в Хайфу немного позже.
- Хорошо: приедем в Хайфу немного позже. Скажи мне, Малка, тебе понравились его стихи?
- Еще бы! Так удачно, что ты привез его в наш кибуц как раз, когда я получила увольнение.
- А ты попроси хорошенько, и он опять почитает что-нибудь.
- Сашя, пожалуйста!
Он не стал снова читать свои стихи: прочел перевод Жаботинского
6
"Ворона"
7
Эдгара По8
- Какой поэт! - сказала она, когда кончилось общее молчание и после того, как он кончил читать. И повторила: - Какой поэт!
- Ты любишь Эдгара По, Малка?
- Я не о нем. Зеэв Жаботинский - и поэт, и истинный наш вождь. И его ваш Бен-Гурион смел называть еврейским Гитлером! - бросила она в адрес Йонатана.
- Я понимаю, что память отца для тебя свята, но ведь только Мапай
9
во главе с Бен-Гурионом
10
оказались в состоянии создать Израиль, а не ревизионисты
11
и их Эцель
12
, - спокойно отпарировал тот. - Бен-Гурион сделал то, что Ленин в России. Он и считал Ленина самым великим человеком. Живи Ленин дольше, в Советском Союзе не произошли бы все ужасы, что творились при Сталине. Я думаю, Саша согласен, что это так.
- Отнюдь, - откликнулся Саша. - Дед моего друга, Сергея Гродова, мог бы подтвердить тебе другое: он был участником Октябрьской, или как вы называете, Ноябрьской революции. Только Бен-Гурион потопил "Альталену"
13
, а Ленин разогнал Учредительное собрание
14
из-за того, что большевики не смогли получить в нем большинства. Кстати: репрессии еще при нем начались - еще до Сталина.
- Быстро ты здесь поправел, - с явным неудовольствием отреагировал Йонатан. Зато Малка смотрела на него с восхищением.
- Успел уже кое в чем разобраться: туда не вся информация доходила. Я не спорю: случайно в истории мало что происходит - так что, наверно, то, что делали сионисты-социалисты, больше соответствовало реальным условиям здесь в то время.
- Естественно! Большинство олим [репатриантов], приезжая в Эрец, не имело каких-либо средств существования. Недаром же возникли кибуцы.
- В них куда больше социализма, чем в советских колхозах. Но почему-то существуют и мошавы.
- Кому как нравится: на то у нас и демократия.
- Тут я согласен. Будь мы с тобой, Йони, в Советском Союзе, такие разговоры смогли бы вести только где-нибудь у себя на кухне, и так, чтобы, упаси Б-г, никто посторонний не услышал. Иначе тюрьма наверняка!
- И все так живут: всю жизнь боятся? И ты тоже так жил? - спросила Малка.
- Нет, но мне из-за этого пришлось побыстрей уехать оттуда. Хорошо, что хоть удалось, - он замолчал, потому что не хотелось при этой девочке упоминать Эстер, объясняя, как.
Но она уже приехала. Взвалила на плечи рюкзак, повесила свой "Узи"
15
на плечо.
- Спасибо вам обоим за сегодняшний день. Тебе, Сашя, за твои чудесные стихи: счастлива была познакомиться с тобой. И тебе, Йони, за то, что привез его. Отдельно, за то, что довез меня. Счастливо вам добраться домой! - и она пошла к воротам военной части: тоненькая, в военной форме с засунутым под левый погон беретом, придерживая рукой висящий под мышкой автомат.
- Прелесть девочка, правда? - спросил Йонатан. Джип уже мчался на север, к Хайфе. - Не был бы женат, женился бы только на такой.
- Да, хороша - во многих отношениях. Я сразу обратил на неё внимание в клубе: очень уж похожа на мою сестренку, которая осталась там. Потом, как слушала мои стихи. Мы еще разговаривали с ней после клуба.
Послушай, но мне показалось, что вы не слишком сходитесь во взглядах.
- Это да. Мой дед еще был сторонником Поалей-Цион
16
, отец тоже. А она...
- Прости, меня заинтересовало твое упоминание о её отце.
- Он был активным членом Эцеля. При всем моем отрицательном отношении к ним, не могу не считать, что он был личностью героической. Ты слышал о взрыве в крепости в Акко, в результате которого удалось бежать содержащимся там англичанами членам Эцеля, Лехи
17
и Хаганы
18
?
- Я ездил туда: мне рассказали.
- Он был среди тех, кто участвовал в их освобождении. Но в сорок восьмом был рядом с Бегиным
19
на "Альталене" - и там погиб.
- Тогда понятно. Грустно, что евреи опять могли убивать евреев: снова та же история.
- Когда Тит
21
осаждал Иерусалим, три разные партии его защитников вели внутри него жестокую войну друг с другом.
- А что Старику, Бен-Гуриону, оставалось делать? Мы же хотим построить здесь настоящее общество без эксплуатации тех, кто трудится. Если бы эти, Эцель и Лехи, захватили власть, было бы это возможно?
- Тебе нужен социализм? Поезжай в Советский Союз и посмотри, как там живут трудящиеся.
- Но ведь Сталин...
- Его уже нет десять лет. Конечно, больше нет массовых репрессий, а остальное - почти не изменилось. Кое-что я на себе испытал: если хочешь, расскажу, пока едем.
И он стал рассказывать о том, как пытались организовать процесс над ним и его другом, защищавшим его от пьяного мерзавца-антисемита и едва не умершего от ножевых ран, нанесенных тем. О работнике КГБ, присутствовавшем на всех заседаниях суда и почти зримо дирижировавшим им.
... Дома Эстер встретила его. Поинтересовалась, как съездил; он сказал, что его заставили там читать свои стихи.
Спросил, в свою очередь, как теща.
- Как вчера: не лучше - и не хуже.
Потом она ушла спать, а он сел за письменный стол: в голове шевелились стихотворение, просилось на бумагу. Когда перечитал написанное, понял, что оно о ней, о Малке. Перед глазами продолжало стоять её лицо, и было желание, чтобы эта встреча не была последней.
2
Прошло три недели с того дня. Он ждал, когда, наконец, Йонатан опять предложит ему съездить в кибуц, где он её встретил - похожую на Соню девушку, которая слушала его стихи.
Наконец, не вытерпел - позвонил ему:
- Ты не собираешься навестить родственников?
- Я понял. Но не получится: есть кое-какие дела дома. Жаль, конечно: она как раз приедет. Но могу предложить тебе другой вариант, если ты водишь машину.
- Не скажу, что прекрасно, но могу.
- Беседер [хорошо, о'кей]! Машина мне не понадобится - бери и кати. Уверен, она тоже будет рада.
- Не знаю, как благодарить тебя, Йони.
- Подскажу: бутылка виски за тобой. Шучу: я же не пью. Как найти её там, знаешь? Тогда запоминай. - Йонатан не задавал лишних вопросов: знал достаточно, как он попал в Израиль.
В том числе и то, на каких условиях был заключен его брак с Эстер. Конечно, его могло бы интересовать, почему Саша продолжает с ней жить, но он не спрашивал: мало ли почему?
А на это была причина: по сути, у него не было здесь человека, более близкого, чем Эстер. К тому моменту,- как они приехали сюда, он уже знал, что только она так понимает его стихи, его мысли как Анна Павловна когда-то.
Чувствовал её поддержку, внимание. И редкую её деликатность. Еще с той неожиданной встречи с пьяной Надькой, сказавшей гадость в их адрес: она не спросила ничего - ни тогда, ни потом. Сразу понравилась его родителям, его друзьям: они были уверены, что там он не окажется совершенно один.
Так оно и случилось, и когда приехали, у него не было желания сразу расстаться с ней. Она, со своей стороны, не поднимала ни разу вопроса об этом.
Дядя её, Исаак, или, как его здесь называли, Ицхак, встретил их так, что они имели куда меньше проблем, чем многие вновь прибывшие. Материально хорошо обеспеченный, но совершенно одинокий, он был страшно рад приезду сестры и зятя и хотел, чтобы они жили с ним. Не против был, чтобы и племянница со своим мужем жили тоже у него, но для пятерых его квартира была тесновата, и он сумел найти для них небольшую неподалеку.
Приложил все силы, чтобы Эстер и он смогли в скором времени получить работу в газетном издательстве его клиента. В нем Саша занимал всё более прочное положение: как журналист. Там же начали печататься на газетных полосах отдельные его стихи на обоих языках.
Он писал их немало: новая страна, страна его мечты, будила множество чувств и мыслей. Первой, кому он показывал их, была, конечно, Эстер, которая помогала ему своими замечаниями. И не только: перепечатывала их на машинке, что он сам не умел, и вела переговоры с книжными издательствами относительно публикации их - это он умел еще хуже.
И, главное, её ненавязчивое присутствие позволяло сохранять необходимое душевное состояние. Конечно, оно, при его достаточно нервной натуре, не всегда было таким: далеко не всё ведь протекало гладко.
- А ты выпей: папе это помогало, - предложила она, когда с ним это произошло в первый раз.
После нескольких рюмок ему, действительно, стало легче: всё уже не казалось таким мрачным. И было желание ответить ей лаской: он придвинулся к ней, обнял и поцеловал.
А потом появилось желание физической близости, и Эстер ощутила и не противилась этому. Она между ними продолжалась и после того дня, но носила спорадический характер: всё зависело от него - она никогда не проявляла инициативы.
Но, наверно, это не будет продолжаться вечно: когда-то он встретит женщину, которую полюбит настолько, чтобы захотеть создать с ней настоящую семью. Эстер не станет его удерживать. И, конечно, даже не изменит свое отношение к нему - останется его лучшим другом.
Дорога, как и прошлый раз, отняла несколько часов. Длинных невероятно: так хотелось уже увидеть эту девушку, услышать её голос, ощутить её присутствие и взгляд, обращенный к нему. Странно: похоже, ничего подобного он еще никогда не испытывал.
Да, когда-то, студентом, спешил тоже на утро после новогодней ночи к той, которая захотела, чтобы он поцеловал её. И в тот же день отдалась ему - он был горд этим: из-за своего малого роста, хилости до сих пор не было доступно то, чем хвастались другие.
Но быстро наступило разочарование: она не была предметом его мечты. А всё могло закончиться для него печально: женился бы из чувства долга на ней и потом имел ту же кошмарную семейную жизнь, как у кое-кого из его московских знакомых, оканчивавшаяся почти всегда разводом. Если бы не Женя с Юрой, вовремя раскрывшие ему глаза на то, что она представляет собой.
Но после того как расстался с ней, были другие: интеллигентные девушки - те, у кого он имел успех как поэт. А он уже понимал, что некоторые из них могут хотеть и другое, и достаточно часто так оно и оказывалось. Но близость с ними почти всегда была непродолжительна: первоначальная влюбленность уходила, не переходя в желание прочных отношений.
Втайне даже от самого его идеалом была Марина, и пока подобной он еще не встретил. А мама уже начала потихоньку пилить его: пора обзаводиться семьей - все твои близкие друзья давно женаты, у всех дети.
Но уже было не до этого: отношения с девушками всё меньше занимали место в его жизни, так же как и его работа в конструкторском бюро. Чтение книг, связанных с еврейской историей и литературой, быстро привело его к острому интересу сионизмом. Завязались знакомства с теми, кто ввел его в один из еврейских кружков.
Он стал читать там лекции, пользуясь своими знаниями, оказавшимися немалыми, и свои стихи, в которых преобладали темы еврейства и Израиля, и даже печатал их - под псевдонимом, конечно - в подпольном журнале. Это почти не оставляло времени на девушек: всё ограничивалось редкими случайными встречами с теми, с кем когда-то была у него интимная связь.
Потом вообще стало не до этого: кое-кого из их кружков стали вызывать в КГБ. Интересовались, среди прочего, неизвестным автором сионистских стихов.
Рано или поздно, его бы арестовали, если бы он не успел исчезнуть - якобы в Польшу. Унес его вовремя на своих широких крыльях внезапно появившийся ангел-хранитель - Эстер. Именно в таком качестве он любит ей - не как женщину.
3
Уже свернув с шоссе на дорогу к её кибуцу, он вдруг спохватился: что он знал о том, с кем она живет? Трудно было спросить об этом Йони? А теперь что: приедет - и что скажет? Здравствуйте, я ваша тетя: хочу почему-то видеть Малку. А почему, вы можете сказать?
Так ничего убедительного не придумав, подкатил к домику, наиболее похожему, по описанию Йони, на тот, где она могла находиться, приезжая во время своего увольнения. Постучал и стал ждать, продолжая лихорадочно думать, что он сейчас скажет.
Но дверь открыла она сама.
- Сашя! - глаза её засияли радостью.
- Шабат шалом
22
, Малка. Решил навестить тебя: Йони одолжил мне машину. Съездим куда-нибудь?
- Наверно, не стоит: скоро совсем стемнеет, а места здесь не самые безопасные - граница с Газой слишком недалеко. Не будем напрасно рисковать. Охотно поеду с тобой куда-нибудь, но завтра.
- Неужели ты и вправду боишься? Насколько знаю, после Синайской кампании "федаюн"
23
больше не может осуществлять террористические акты.
- Но еще до неё они успели убить мою мать: взорвали автобус, в котором она ехала. После этого я не могу верить ни одному арабу, - она перестала улыбаться.
- Скорей всего, ты права. Почему-то слишком многие уже забыли, кровь скольких миллионов евреев на совести наших "кузенов". Ведь когда Гитлер начал уничтожать евреев, они могли бы найти здесь убежище, если бы не угроза восстания арабов.
- Да, ты прав: забыли. И... - Малка вдруг улыбнулась: - Прости, но и я совсем забыла - пригласить тебя зайти: мы же можем продолжить разговор в моей комнате.
Первое, на что там он обратил внимание, были книги на стеллаже. Главным образом на иврите, небольшая часть на английском. Мебель самая простая: стол, несколько стульев, узкая деревянная кровать, небольшой платяной шкаф.
Малка почти сразу вышла из комнаты, и он стал рассматривать книги. Вернулась она с горячим чайником и тарелкой, на которой лежали питы и кусок овечьего сыра.
- Первым делом гостя надо накормить, - сказала она, ставя принесенное на стол. - Прости, но это всё, что я смогла достать у соседей, а ты, наверно, здорово голоден. Если тебе этого не будет достаточно, я схожу в другой дом: столовая уже закрыта.
- Не беспокойся: я прихватил с собой кое-что. Сейчас принесу: оставил в машине. - Кое-чего было, надо сказать, не так уж мало: Эстер не спросила его, куда он едет, но приготовила ему с собой достаточно, чтобы он не остался голодным при любых обстоятельствах. Он выложил это на стол.
Стали пить чай. Малка вначале отказывалась что-либо съесть, но он уговорил её: видел, что бутерброды с колбасой явно соблазняют её.
Она молчала, давая ему спокойно утолить голод, но видно было, что ей не терпится начать разговор. Он начал его первый.
- Скажи, ты, наверно помнишь сколько-нибудь войну за независимость? - честно говоря, он сомневался в этом: она, наверно, родилась незадолго до этого.
Так оно и оказалось:
- Плохо: я была еще совсем маленькой - мне было всего четыре года. Помню только, что жила тогда с бабушкой, маминой матерью: мама тоже воевала. А отца я видела совсем редко.
- Героические люди твои родители. Если бы не такие, как они, имели бы мы собственное государство? А оно ведь нам ой как нужно.
- Конечно: бабушка рассказывала, как обращались с ними арабы в Йемене. Не считали за людей - издевались и убивали. Даже не представляю, как можно так жить.
- Я, к сожалению, испытывал это на себе там, откуда уехал. Еще с детства: в любое время в школе и на улице можно было ждать, что тебя обзовут "жидом" или набросятся на тебя.
- Русские такие же, как арабы?
- Слишком многие - но не все: у меня были там и очень близкие русские друзья, готовые рисковать собой ради нас. Ты знаешь, что происходило в Советском Союзе незадолго перед смертью Сталина? - и он стал ей рассказывать о тех страшных годах.
Про увольнения с работы, убийство Михоэлса, арест и расстрел лучших еврейских поэтов и писателей. О том, как его отца вызывали и говорили: "У вас в отделе засорение кадров", после чего увольняли из него работников-евреев. И, наконец, про страшный пятьдесят третий год, когда арестовали крупнейших врачей-евреев, и после этого они узнали о готовящемся выселении всех евреев. Как их русские друзья хотели прятать их.
- Ты знаешь, я совсем неверующий, но когда мы обсуждали это, моя бабушка, сказала, что мы не должны бояться: Б-г не допустит. Скоро Пурим, сказала она, и Гаман подохнет. И, правда: умер Сталин, и врачей выпустили.
- Да, наверно, в таких случаях веришь, что Он, все-таки, есть, хоть ты и не религиозный. Я только не люблю датишников
24
: многие из них не признают Израиль.
И он стал ей рассказывать про это, начав с того страшного дня, когда он убил Ваську Фомина, спасая от удара его ножа своего лучшего друга Женю Вайсмана. Пришлось рассказать про многое и о многих. Про то, как потом его и Женю, чудом выжившего после ножевых ранений, привлекли к суду по обвинению в нападении на Фомина.
- С самого начала Аким предупредил меня, что суд над нами КГБ сделает процессом евреев, первыми напавших и потом убивших русского. Поэтому я ни в коем случае не должен был говорить правду: что не он его застрелил - я его убил стальной трубой. А я не хотел: ведь мне пришлось это сделать - я спасал друга. Так почему я должен был врать, понимаешь?
- Да, - она не заметила, как положила свою руку на его.
- На суде я увидел работника КГБ: он присутствовал на каждом его заседании. Напустил на нас свою свору: отчима Нади, их осведомителя, а потом бывшую заместительницу директора школы, в которой мы учились.
Она говорила, какие мы с Женей хулиганы и драчуны были еще в школе, хотя на самом деле Женя вступился за меня, когда ко мне пристал антисемит. "Жид, где ваши воюют: в Ташкенте?", кричал мне. Был старше и не один, а я только с Ежом: он хоть был и покрепче меня, но драться совсем не умел. А Женя тому двинул ногой по заду, а потом, хоть и меньше его, надавал как следует и зуб вышиб.
- Молодец!
- Заместительница директора школы его к себе вызвала и велела родителей в школу привести. А их у него не было: погибли оба под Сталинградом. Мы тете Жени рассказали, как было, и она, когда пришла в школу, сказала, что Женя поступил правильно - что она гордится им. С той поры никто в его присутствии не смел меня и Ежа оскорбить или ударить.
- А в его отсутствие?
- Лезли: если видели, что могут справиться, или сразу несколько на одного - тогда они храбрые. Ну, и доставалось, как ни отбивался. А Женю они обходили стороной - даже здоровались.
- Наверно, и с арабами точно так же следует поступать, а не пытаться задабривать их. Почему они не должны платить налоги, а пользоваться всем?
- Конечно. И Жаботинский говорил о том же: что добром с ними не договориться. Так на чем я остановился?
- На том, что эта помощница директора школы сказала на суде, что вы хулиганили в школе.
- Ну, да, - и он снова вернулся к суду над ними: Женей, им и, фактически, Акимом Ивановичем. О том, как много тогда зависело от показаний Зины, на которую всячески пытался давить отчим. Как потом мать Зины и Игоря тоже отказалась подтвердить слова своего мужа - и почему. Про выступления Корунко - блестящего адвоката, защищавшего их бесплатно.
И все-таки, несмотря ни на что, ему дали пять лет условно, из которых после апелляции, поданной Корунко, три так и оставили. Это значило, что если он совершит что-то, ему прибавят этот срок к новому. Кроме того, за ним числилась судимость.
А Акима уволили из милиции - советской полиции: лишили тем самым высокого оклада и хорошей пенсии на старости. Фактически пожертвовал этим, чтобы спасти от тюрьмы его, чье стихотворение "Наши старшие братья" носил всегда с собой.
Хороший человек: все его очень уважали. Помогал он многим: Женю после восьмого класса устроил на завод - это ему очень пригодилось в будущем; Игоря спас от заключения в детскую колонию. Всем им троим - ему, Жене и Ежу - дал рекомендации в комсомол, коммунистический союз молодежи.
- Ты был коммунистом?
- Нет. В коммунистической партии я не был. А комсомол... Понимаешь, мы почти все в нем состояли - кроме тех, кто сидел за что-нибудь.
Да и в партии... Приходилось вступать: мой отец до сих пор в ней состоит - предложили, когда начальником отдела стал. Отец Ежа тоже. Только Женин отец был коммунистом по-настоящему: участвовал в гражданской войне.
Рассказал, и что было потом: про участие в сионистских кружках, о печатании своих стихов в нелегальном журнале. Про то, как КГБ взяло на заметку его стихи, и над ним нависла серьезная опасность: могли устроить громкий политический процесс сиониста - убийцы русского.
Члены его кружка обратились за помощью к еврейской женщине, чья семья бежал когда-то из Польши: польским евреям разрешили туда вернуться. Она согласилась заключить с ним фиктивный брак и вывезти его из Советского Союза в Польшу и оттуда уже сюда.
- И ты развелся с ней, когда сюда приехал? - на этот вопрос Малки он ответил спокойно:
- Нет еще. Понимаешь, она прекрасный человек: мы стали с ней хорошими друзьями. Много помогает мне во всем, что может. И мы оба считаем, что пока ни у меня, ни у неё нет настоящей семьи, мы можем жить вместе - так нам удобней во многих отношениях.
- Вам, наверно, виднее. Сашя, но там, получается, жить просто страшно.
- Да. Но мы как-то жили: было и хорошее. Я расскажу тебе потом.
- Не сейчас?
- А ты знаешь, сколько уже времени? Три часа ночи: спать не пора?
- Ой, правда! Как долго мы говорили. Ты ложись на мою кровать.
- А ты?
- Пойду к знакомой - там переночую.
- Слишком поздно: зачем тревожить? Ты спи здесь, а я в машине.
- Давай наоборот.
- Спасибо, но не надо.
- Тогда хоть возьми одеяло.
- Это не откажусь. Спокойной ночи, Малка.
- Спокойной ночи, Сашя.
... Он откинул спинки передних сидений и улегся, укрывшись принесенным одеялом. Небо над ним было усыпано яркими звездами.
"Надо спать", подумал он. Закрыл глаза, и сразу загорелись другие звезды - внимательно смотревшие на него глаза Малки, когда он рассказывал ей о пережитых им событиях. Впервые: Эстер многое успела узнать не от него. А Малке почему-то хотелось рассказать обо всем. С какой жадностью она слушала! Её лицо продолжало стоять перед его глазами.
"Это она: та, которую я искал", подумал он. С этой мыслью и заснул.
4
Открыл глаза - и сразу увидел её: она смотрела на него и улыбалась.
- Доброе утро, Сашя. Прости, что разбудила тебя: ты, наверно, еще хочешь спать.
- Доброе утро, Малка. Хорошо, что разбудила: машина в моем полном распоряжении - можем куда-нибудь поехать. Хочешь?
- Еще бы: погода замечательная! В Ерушалаим: я давно там не была. Пойдем в столовую: быстро поедим - и покатим. Потом ты сможешь отвезти меня в часть?
- Ну, конечно. Но сюда возвращаться не будем: надень форму и положи всё в машину.
...Она сразу напомнила ему об обещании рассказать о том, что было там кроме того страшного, что он рассказал ей вчера.
- Ты сказал, что было и хорошее.
- Много хорошего тоже - несмотря ни на что.
В первую очередь, друзья: Женя и Еж еще со школы, а потом Юра Листов и Игорь. Еще были "младшенькие", неразлучная пара: братишка Ежа Антоша и его собственная сестренка Сонечка.
- Ты похожа на неё очень.
- Правда?
Еще был дед Ежа, участник многих событий, произошедших в России: много рассказывал, как на самом деле было - совсем не так, как описывали в книгах и учебниках. Была удивительная Анна Павловна, давшая им очень много: владение тремя иностранными языками, знакомство с книгами, которые находились под запретом. Привившая им любовь к классической музыке, водившая их в музеи.
- Как поэт я слишком многим обязан ей. Если бы не она, совершенно не знал бы многих замечательных поэтов. И никто так не понимал мои стихи, как она: я ей первой и читал их.
Рассказывал про дружные походы в кино, театры, музеи, еще и на каток и на лыжные вылазки за город. Потом решил рассказать ей про Женю, но вовремя остановился. Про то, как тот потерял родителей, как скрывал от Беллы Соломоновны похоронное извещение на брата, и даже как героически умерла она вскоре после освобождения евреев-врачей, сегодня лучше не рассказывать. Хватит и того, что она узнала от него вчера. Небо чистое, солнце сияет, и настроение у неё прекрасное - нельзя его портить.
Лучше о романтической истории Жени и Марины. О "девичнике-мальчишнике" накануне их свадьбы: о театрализованном "венчании", в котором он играл роль некоего жреца - "прекрасного, справедливого, мудрого". Или о том, как женился на Людочке Еж, и какую конспиративную деятельность они тогда развели, пока не пришли в один из вечеров к Жене и обнаружили своих мам довольно "тепленькими" и непонятно чему смеющимися. Это была та еще сцена: Малку её описание обязательно развеселит.
Они стояли молча на окраинной горе и смотрели на священный город своих предков. Дома карабкались вверх по многочисленным горам, разделенным узкими долинами. Среди домов выделялись церкви и мечети. Самая большая из них, со сверкающим золотым куполом, на том месте, где стояли Первый и Второй храмы: на Храмовой горе недоступного для евреев Старого города. Там уже не Израиль - Иордания: колючая проволока отделяет его от еврейской части Иерусалима.
- Когда-то евреи приходили молиться к Западной стене - Стене плача, - сказала Малка. - Я не религиозная, но, все равно, обидно.
Знаешь, оружия, которое оставалось на "Альталене", когда она приплыла в Тель-Авив, хватило бы, чтобы отстоять город целиком. А её потопили, и только благодаря тому, что Бегин запретил Эцелю в Тель-Авиве в ответ атаковать стрелявшие по "Альталене" части ЦАХАЛ, не разгорелась гражданская война в только что появившемся Израиле. Он-то понимал, что арабы, двигавшиеся на нас, тогда уничтожат наше государство. А Бен-Гурион - тот не побоялся!
- Твой отец погиб в тот день, я понимаю.
- Раньше: еще в Кфар-Виткин.
- Расскажи мне, где тут что: ты, наверно, хорошо знаешь Ерушалаим. Я был здесь всего один раз, и не было времени для достаточного ознакомления. - Это было не совсем так, но хотелось отвлечь её от печальных воспоминаний.
- Да, нас, когда я училась в школе, много раз привозили сюда. Вон там, видишь? - показала она налево, где к стене Старого города примыкала еще одна, - Это цитадель - дворец-крепость, построенная еще Иродом. Башня над ней - минарет, построенный при султане Сулеймане, но мы зовем её Мигдал Давид (Башня Давида). А вон там, немного правей - видишь, где тот вот собор - это она: гора Сион.
- Прошлый раз мне её совсем не показывали. А она не такая высокая.
- Но это наш символ - и арабы не смогли захватить её. А низина, идущая от неё на восток - это долина Гинном.
"От названия её "геенна огненная"", вспомнил он.
- Вот та долина, после Гиннома - Кидронская. А гора справа от неё - Масличная. Там кладбище, где для религиозного еврея быть похороненным страшно почетно.
Неожиданно он разглядел там то, что было слишком знакомо - что сразу напомнило оставленную им страну: белую церковь с золотыми луковицами куполов.
В Москве в детстве он проходил мимо таких же, не испытывая ничего, кроме какого-то внутреннего отторжения: это было чужое. Ставшее враждебным после того, как несколько раз ему задали вопрос: "А за что вы, жидовская морда, нашего Христа распяли?".
К тому же те, кто ходили туда, казались темными, малокультурными людьми: и вообще, не только ходят в церковь, но вообще верят в Б-га только старые, отсталые люди. Если даже они не православные, а евреи: как его бабушка. В школе именно так им говорили.
Он и ребята долго не могли понять, как может висеть икона у Анны Павловны: уж её-то темной и отсталой меньше, чем кого-либо, можно было назвать. Потом, с возрастом, уже стал смотреть на многое иначе, но религия так и осталась чуждой ему.
Но сейчас почему-то именно эта церковь показалась чем-то своим.
- А вот это она: Храмовая гора, - продолжала показывать Малка. - Она же гора Мория. Здесь, как написано в Торе, праотец наш Авраам должен был принести в жертву сына своего Ицхака.
А мусульмане считают, что с камня, на котором лежал Ицхак, вознесся их пророк Мухаммед: над ним они построили вот ту большую мечеть с золотым куполом. Она так и называется: Наскальный купол, или мечеть Омара. Еще мечеть, что поменьше, это мечеть Аль-Акса: арабы особо почитают её.
А когда-то там стояли храмы наших предков: Первый, построенный Шломо hа-Мелех [царем Соломоном], и Второй - вернувшимися из вавилонского пленения.
- А ты, я смотрю, хорошо знаешь нашу историю.
- Конечно. А ты разве нет?
- Читал. Только не Тору, а христианскую Библию: мне Дед её давал.
- Но ты читал только то, что они называют Ветхий завет - это наш Танах.
- Грешным делом, прочитал из любопытства и Новый тоже. Но я и другое читал: о буддизме, индуизме, конфуцианстве - и даже о даосизме. А Коран - нет.
- Ого: сколько всего прочел!
- Да и ты, похоже, немало.
- Да, я любила читать еще с детства. Это благодаря моей учительнице: мама не много читала, бабушка - только молитвенник и Тору.
- Ты её сама читала?
- Конечно. Я весь Танах читала: его любому еврею необходимо знать. Разве тебе не нравятся "Когелет" [ Екклесиаст (Проповедник)] и " Шир hаширим" [Песнь песней] ? Я даже кое-что наизусть помню.
- Как они могут не нравиться? Почитай мне, пожалуйста.