Аннотация: " / ...-- Писали Сталину? -- первым делом спросил ласковый дядька. / -- Писали.., -- ответили парнишки. / -- Кто научил? / -- Никто. Сами придумали... Мы же читаем газеты и знаем, что Сталин любит детей... / "
Виталий ИСАЧЕНКО (Ильич)
ОДЕРЖИМЫЙ
-----------------------
Он, Александр Игнатьевич Леонович, был человеком судьбы хотя и уникальной, но далеко не радужной. Изрядно его жизнь помытарила. Однако ж, как сам признавался, жалеть не о чем: пусть не в роскоши, но по-людски до старости дошел...
Обычно он говорил с чувством, с толком, с расстановкой, избегая категоричных оценок и скоропалительных выводов. Правда, порой срывался на скороговорку, азартно посверкивая из-под подернутых инеем кустистых бровей по-детски искристыми живинками. Не кривя душой, отменным рассказчиком был седобородый художник-самоучка. Заслушаешься! На особку, если разговор заворачивал в историческое русло...
Ну, пора. Начинаю. Из глубин столетней давности. По любимому руслу Игнатьевича.
------------------------
ПРИШЕЛЬЦЫ
Из белорусских крестьян его корни. Из бедноты-голытьбы. "Не жили они, предки-то, - рассказывает, - а маялись да ревмя ревели. Подрастут сыновья: вроде и отделяться от родителей надо, а землицы взять негде. Отцовский-то клочок на всех не поделишь. Жили как в карикатуре, где крестьянин лаптем прикрыл свой надел, а другую ногу на весу держит, потому что поставить ее некуда. Когда в девятьсот шестом царское правительство во главе со Столыпиным начало реформу, малоземельный люд со всей России хлынул на широкие сибирские земли. Так их тогда и называли - широкими. Среди тех самоходов была и моя мама."
Александр Игнатьевич повествует о великом перемещении народа так, будто сам являлся его участником, хотя появиться на свет ему было суждено лишь двадцать лет спустя.
Сибирь поразила переселенцев невероятными перспективами. Земли "отрубали" сколь душе угодно. На обустройство выделялись долгосрочные ссуды. На них отстраивались, покупали скотину и земледельческий инвентарь. Иные самоходы брали взаем бешеные по тем временам деньжищи. Хватало даже и на срубы из красного леса. Предприимчивые же купцы "крутились" денно и ночно, доставляя материал из таежных татарских краев... А захочешь кровлю не дерновую либо дощатую, а из железа... Пожалуйста - заказывай. Привезут аж с Урала - со знаменитых демидовских заводов. Крой, мужик, крышу, гордись да похохатывай. Сотню лет простоит, никак не менее! Демидовы свою марку держат! Не прогадаешь!..
Словно грибы наросли по глухоманям деревни. Крепли хозяйства. Правда, кто профукал первую половину ссуды, больше ничего не получил. И одна ему дорога оставалась - в батраки. А кто вложил деньжата в дело с умом, тот и подъемные сполна казне вернул, и достатка достиг. Да такого, что оси тележные не дегтем смазывал, а натуральным салом.
"Моя мама, - пуская табачный дым в печную топку, рассказывает Игнатьевич, - со своим первым мужем обжились в Воздвиженке. Этой деревни уж давно нет. Еще в тридцатых годах в прах рассыпалась... В Гражданскую войну мать овдовела. С детишками малыми на руках осталась. Впоследствии к ней и прибился в работники мой отец. До того он уж половину Света обошел-объехал."
СУП ИЗ ПЕТУХА
Одиссея Игната Васильевича началась где-то чуть более чем за год до Первой мировой войны. Задумал парень жениться, а денег кот наплакал. Вот и отправился на заработки. Далеко. За океан - в Соединенные Штаты Америки. В ту пору среди белорусской молодежи подобное было в моде. Поробит иной за границами пару-тройку годков и... возвращается с бешеными деньжищами. И на покупку земли у польского пана хватает, и на строительство жилья, и на обзаведение животиной...
Игнат на чужой стороне, дабы сколотить капиталишко, и доменные печи возводил, и метро пробивал под морским заливом, и коров фермерских доил...
В девятьсот четырнадцатом дошла весть о начале войны между Россией и Германией. Американцы немедля объявили рабочим, что готовы доставить желающих сражаться на родину. Вскоре Леонович в числе добровольцев отплыл из Штатов на океанском лайнере...
Отвоевав три года, с началом революции примкнул к восставшим. В рядах Красной Армии дошел с боями до Дальнего Востока.
Когда в двадцать первом возвращался в родные белорусские края, поезд по причине крестьянского восстания (в трактовке советской истории - кулацко-эсеровский мятеж) застрял на станции Ишим (где-то посередке между Омском и Тюменью)... На перроне разговорился с переселенцем из белорусов. Обсказал ему свои мытарства в погоне за счастьем. Земляк, выслушав Игната, сагитировал его ехать не в нищую Белорусь, а совсем недалече - в деревню Воздвиженку. Растолковал словоохотливый мужик о землях широких да о жизни вольготной. Посулил приютить на первых порах в качестве работника. Потом же, мол, обживешься и своим хозяйством обзаведешься... Ударили по рукам.
Местные же парни на вечерках, покумекав, отсоветовали приезжему подаваться в батраки к тому мужику. Лучше, порешили, наниматься к вдовой Ксении Колончук: и сама она баба толковая, и хозяйство справное; что же касательно четверых детишек... Не беда, мол... Главное, намекнули, хозяйке приглянуться, а там... Может и в законные мужья возьмет.
Как распланировали парни, так на поверку и вышло. Стал Игнат главой семейства. Что интересно, он от Ксении-то в Белоруси проживал рукой подать - в соседней деревне. Встретились же за тысячи верст.
К двадцать седьмому году, в котором появился на свет Александр Игнатьевич, в результате кампании по коллективизации в некогда крепком хозяйстве из живности остался только петух. Его и сварили матери, дабы подкрепить ее после родов. В нищете увязала многодетная семья - надолго и всерьез. С каждым днем глубже и глубже. Сколько ни бился Игнат - все вхолостую. И на проходящей в полуверсте от Воздвиженки железной дороге трудился, и за всякую побочную работенку хватался, а желудки у домочадцев все одно - полупустые. Годами жили на овощах да дарах леса. Не брезговали ни яйцами, ни птенцами вороньими да сорочьими. Голод - не тетка! Когда со временем обзавелись коровешкой, куда с добром полегчало.
Где-то в тридцать шестом нагрянули в Воздвиженку налоговые инспекторы. Игнат, узнав об этом, со всех ног бросился домой (он значился в черном списке задолжавших за усадьбу). Встретившийся по пути сосед спросил:
- И куда, Игнат, сломя голову несешься?
- Корову прятать! - выпалил в отчаяньи мужик.
- Успокойся. Ее уже в лес увели. Спрятали, - обрадовал встречный.
Тогда за недоимки первым делом практиковалось реквизировать скотину... В тот раз многодетной семье сказочно повезло! Так кормилицу потом в лесу и скрывали, дабы на глаза инспекторские ненароком не попала.
Вдруг однажды неуплату погасил предприимчивый односельчанин, став полноправным владельцем избы Леоновичей... Вот и вся недолга... Худо жили, а стало совсем невыносимо... В одночасье всей оравой оказались под чужой крышей.
Погоревали, погоревали и, собрав нехитрый скарб, укатили под Караганду - город по тем временам хлебный. Устроившись рабочим на железную дорогу, глава семейства получил в качестве жилья землянку. Только отъелись, только повеселели, уж новая беда у порога - малярия! Чуть не до смерти она детишек затрясала. И хиной их родители отпаивали, и на уколы в город возили... Бес-полез-но! "Не климат... Климат не идет, - утверждали доктора. И всякий раз добавляли приговор: - У-ез-жайте!"
СТРЕЛКИ ПО КРУГУ...
Возвратились в Сибирь, где климат шел, да вот только жизнь не клеилась. Поселились в амбаре на полустанке Скакуново. Игнат на пекарню в дровосеки пристроился. В одиночку большой лучковой пилой валил и раскряжевывал лес. После школьных занятий на подмогу с острозубой двуручкой прибегали сыновья - Александр с Николаем. Попилят, поколют чурбаны, навыбирают комлевых завилистых поленцев и домой их тащат... Усядутся у печи, и давай из них ложки резать. Вечером к сыновьям и отец присоединялся. Ближе к полуночи прокипятят ложки, уложат их на печной жар и ждут, когда практически готовый товар с краев обуглится. Сносу не было березовым супохлебкам. Ходко шли на продажу, да только задешево.
Если начистоту, отец в делянах не густо зарабатывал: семьдесят копеек с кубометра швырка*. При этаких-то расценках и с горя доброму мужику при всем желании нивкакую не запить, коли поллитровка водки три рубля с гаком стоила.
Однажды школьный учитель примерно так надоумил братьев Леоновичей: "Тяжело вам живется? Нелегко... Вот вы Сталину в Кремль и отправьте письмо. Читали же ведь в газетах, что он детей любит. Опишите свою житуху. Должен помочь."
Парнишкам идея понравилась. Ушел конверт в столицу. Только, похоже, не дошел до адресата. Уже повзрослев, братья засомневались в том, что товарищ Сталин читал их послание. Тогда же, вскорости после отправки, заявился к Леоновичам человек в полувоенной форме и увел пацанов. В так называемый сельский политотдел.
- Писали Сталину? - первым делом спросил ласковый дядька.
- Писали... - Вместе писали, - ответили парнишки.
- Кто научил?
- Никто. Сами придумали... Мы же читаем газеты и знаем, что Сталин любит детей.
- А может кто-то из взрослых надоумил?
- Не-е-ет... Мы сами.
Недолго допытывался приезжий. Поверил, надо полагать. Иначе бы наверняка подначившему учеников учителю не поздоровилось.Так вот, прихватив за компанию бухгалтершу, привел дядька письмописцев в магазин и показал "настоящий коммунизм"! На удивление и на радость неописуемую.
"Берите все, - сказал "человек от Сталина", - Все, что понравится. Бесплатно."
С ног до головы пацаны приоделись - и на лето, и для зимы. А щедрый дядька все не унимается - тетрадки, краски акварельные, карандаши навеливает.
С огромными узлами бежали домой братья. Да не бежали, а словно на крыльях летели!..
Грянула Великая Отечественная, заставившая потуже затянуть и так не ослабленные пояса. И забрал Игнат сына Шурку из школы - из пятого класса. Пошел тот по дворам сапожничать. "Может и неказисто получалось, - смеется Александр Игнатьевич, - но на качество, к удивлению, нареканий не поступало. Уже попозже я наловчился даже перешивать обувку под меньший размер."
В те годы мастеровая семья торговала и корытами, и граблями, и вилами, и тесаными из дикого камня жерновами. И еще много чем самодельным. Устраивал и обмен на продукты.
Как-то Александр снял со стены неисправные ходики. Покумекав над механизмом, вернул на место смещенное зубчатое колесико, зафиксировал его и... Пошли часы!
- Кто ваши ходики сремонтировал? - интересуется люд.
- Да Шурка мой, - отвечает Игнат, а у самого лицо от гордости за сына светится.
По-первости сомневались односельчане, но со временем все же понесли пацану хронометры неходячие. Тот же вечерок-другой помаракует, поковыряется в механизме и-и-и... запустит стрелки по кругу! Глядишь - опять кусок хлеба...
Однажды объявился бродячий бондарь. Со станции на станцию на товарняках переезжал: кому полусгнившую кадушку отреставрирует, кому новую смастерит. Отбоя от клиентов не было. Игнат пристроил к нему в подмастерье смышленого Шурку. Тот, помотавшись с умельцем, резво ухватил суть дела. Вскоре переступил порог с бочонком собственного изготовления. Посмотрел отец сквозь новодел на свет, а тот вовсю щелями блещет. "Ничего, - засмеялся батяня, - Пойдет в дело. Горох все одно не высыплется. Под него и приспособим. Полезная вещь!"
Спустя время арестовали бондаря. Как шпиона (то ли германского, то ли японского, то ли...). "Он ведь на всякий проходящий состав к окну пулей летел. Заслышит шум и тут же работу бросает, - вспоминает Александр Игнатьевич, - Пока хвостовой вагон не скроется, взгляд не оторвет. Я-то по малолетству считал, что из любопытства."
Когда старший брат Николай, как железнодорожник имевший бронь от призыва, все же добился отправки на фронт, Александр занял его место. Изрядно помотался он в качестве связиста по "железке". Где только ни строил, где только ни ремонтировал. Аж под Иркутск его заносило. Там он участвовал в монтаже диковинной по тем годам системы автоматического перевода путевых стрелок.
А как-то по зиме парень встретил на тормозной площадке хвостового вагона в образе девушки-кондуктора свою пожизненную любовь, разнаряженную в тулуп да ватные штаны, в валенки-бахилы да шапку-ушанку. Из-под далекого Воронежа сквозь бомбежки и обстрелы через блокадный Ленинград занесла Веру война в Сибирь сиротинушкой...
ВИРАЖИ
В сорок седьмом, когда "жить стало лучше, жить стало веселей", в Скакуново на корню вымокла картошка. Но, конечно же, не только это стало толчком к очередной перемене места жительства. Родители уже давненько подумывали попытать счастья на родине - в Белой Руси. Уехали с ними и Александр с Верой.
В райкоме комсомола, куда парень явился для постановки на учет, предложили идти на работу в органы: ты, мол, под оккупацией не был; значит, подозрения на предмет сотрудничества с фашистами отпадают напрочь.Таких, дескать, в милиции с руками отрывают... И отправился сибиряк по комсомольской путевке в уголовный розыск.
Обстановка, надо сказать, в приграничной зоне в те времена была аховой: и бывшие полицаи по лесам шастали, и банды уголовников население терроризировали, и парашютисты-лазутчики в ночных небесах зависали... Последние вербовались закордонными спецслужбами главным образом из в прошлом фашистских пособников и советских военнопленных, волею судеб оказавшихся в западных оккупационных зонах. Обучив в разведшколах, агентов, как правило, забрасывали в места их довоенного проживания, дабы они без расспросов населения и блужданий могли быстро добраться до ближайшего вокзала и уехать вглубь страны.
"Наши же внедренные в иностранные спецслужбы агенты, - вспоминает Александр Игнатьевич, - в радиошифровках сообщали о местах и датах забросок... В ночь перед операцией по деревням разъезжались "слухачи". Заслышав самолетный гул, они по телефонам сообщали в штаб о направлении полета. Так на слух по цепочке и вели воздушного нарушителя. Местом десантирования парашютистов считался район, где самолет ложился на обратный курс. После взятия в кольцо территории поступала команда на прочесывание."
Дабы выловить "импортную рыбешку", многокилометровыми неводами шли цепи из людей и служебных собак... Лазутчики, по словам Игнатьевича, как правило, сдавались без сопротивления. Их же парашюты среди местного населения шли нарасхват. После каждой операции стар и млад спешил в поля да леса. Будто по-крупному выигравшим в лотерею считался тот, кому подфартило набрести на брошенный парашют. Стропы - на веревки, чистейшего шелка купол - на бельишко всей семье на долгие годы. Материал-то добротнейший: носить - не сносить!
Нарушали границу и американские самолеты-разведчики. Безнаказанно. И ночью, и средь бела дня. На запредельных для советских ястребков высотах.
"Однажды, - с некоторым волнением вспоминает герой сего повествования, - наш, сбросив для облегчения пару дополнительных топливных баков, догнал снизившегося У-2... Я на лошадь и... Туда, где они упали. Сразу и не сообразил, что бы это могло быть... Подскакал, глянул: ну вылитые ракеты - и по форме, и по оперению. Принюхался к закупоренной резиной горловине... Керосин... Наш же тем временем привел "Ушку" на аэродром, принудил к посадке, а та буквально с бетонки резко взмыла ввысь. Ястребок на форсаже за ней, и тут отказал двигатель - не выдержал перегрузки... Самолет врезался в землю... Летчик погиб. Американец же ушел за кордон. Вот так-то..."
В редкие часы досуга брал сыщик Леонович кисти и писал пейзажи. Надо сказать, с малолетства он недурно рисовал и ваял из глины. На удивление окружающим.
"ПАДАЛИ"
ЗВЕЗДОЧКИ...
Десятилетие минуло с переезда в Белоруссию. К тому времени родители вернулись обратно - в сибирское Скакуново (отцу не пошел европейский климат - климат его детства). К тому времени у молодых уже были пара сыночков да столько же дочек... И выхлопотал глава семейства перевод по службе в райцентр Голышманово (считаные километры от своей родины). Собрались без долгой канители и... в путь...
К шестьдесят третьему он ходил уже в капитанах - в звании в районном масштабе солидном (в те-то времена редко "падали" звездочки на погоны)... Работал в должности старшего следователя. Как говорится, вовсю карьера перла в гору... Однако... Загубил он ее - карьеру-то. Собственноручно. Напрочь. В том далеком шестьдесят третьем...
Вздумал правду искать: настрочил обличительное письмо в высший эшелон власти - в ЦК КПСС. Обрисовал в нем долю простонародную... Задал и каверзный вопрос: "Что это, мол, за справедливость, если сдобную булку, не говоря уж о другом дефиците, человек может без блата купить лишь на районной партконференции при условии, что он ее делегат или направленный для охраны милиционер?"... Опустил капитан конверт в почтово-багажный вагон проходящего поезда (дабы подстраховаться от перехвата) и стал ждать реакции кремлевских соратников по партии...
И дождался... Когда вызвали "на ковер" райкомовский да обвинили в хамстве и недисциплинированности, когда после "пропесочки" предложили покаяться, понял, что "попал в яблочко"... И не изобразил "повинную голову, кою меч не сечет"; а наоборот - попытался отстаивать свою правоту... И двинулась на челобитчика номенклатурная махина, дабы подмять и отутюжить... Чтобы впредь ни ему (ежель выдюжит), ни другим неповадно было...
Областное руководство МВД предложило опальному капитану в качестве места негласной ссылки побережье Северного Ледовитого океана (оттуда, мол, до Москвы вряд ли допишется). Он отказался... Подыскали вакансию (даже с повышением по службе) поближе - в Ханты-Мансийске. Поехал, добрался и... разочаровался... Будущие сослуживцы как ошпаренные от него шарахались, а под жилье был предложен угол в необитаемом бараке-развалюхе. С незапамятных времен в нем заключенных содержали. Не устроил Игнатьевича этакий вариант.
И отправился милицейский капитан к капитану пароходному: до дома-то надо добираться, а "в кармане блоха на аркане".
- Возьми без билета, - попросил речника.
- Отчего бы и не взять? - рад-радешенек тот, - Тебя-то мне и не хватало. У меня на борту около полусотни освободившихся уголовников. Если забузят, будешь их успокаивать... Вот только не забоишься ли?
- Добро! - обрадовался проситель.
Ударил пароход по воде лопастями, раскрутил колеса... Отчалили... А на душе от пустопорожней поездки тоска зеленая, да и в желудке... абсолютный вакуум. Впереди же дорога неблизкая... Тут-то и подвернулся бывший подследственный. Узнали друг друга, покалякали. Знакомец пригласил в свою компанию, Игнатьевич не отказался. Доплыв до Тобольска в обществе хлебосольных экс-зэков, пересел на быстроходную "Ракету" - опять же не без их финансовой поддержки...
После возвращения в Голышманово попытался уволиться со службы по собственному желанию... Ан не тут-то было... Как разъяснили "непутевому", органы - не проходной двор: захотел - пришел, расхотел - ушел. К отставке-то существовало всего пара поводов: первый - уважительный - по состоянию здоровья, второй - неуважительный - по служебному несоответствию. Сошлись на последнем варианте.
Инспектор, прибывший из областного УВД для комплектования компромата, первым делом упрекнул опального: "Натворил делов. Не мог обратиться куда надо? Рассказал бы о своей нужде... Думаешь, не поняли бы? Отоваривался бы сейчас потихоньку и в ус не дул. А ты сразу в ЦК писать!.."
САМИ С УСАМИ
Уволили капитана, автоматически отчислен он был и из заочников Высшей школы милиции. "Ее потом вместо меня мой внук окончил. Тоже Александр и тоже Леонович," - смеется дед.
Тогда же не особо было до веселья. Правда, и печалился недолго. Вскоре устроился в автоколонну маляром-художником. Оформлял наглядную агитацию, красил грузовики и автобусы, трафаретил на кузовах госномера... Что уж шибко горевать? Были бы руки, а работа всегда найдется. Но... Ох уж этот случай! Опять крутой биографический поворот... В ту пору райцентр лихорадило от перебоев электроэнергии. И как-то, поразмыслив, Игнатьевич приступил к электрификации отдельно взятого жилья. Отыскав в утильных залежах "Вторчермета" три бросовых бензиновых двигателя "ЗИД", раскидал их до винтика и собрал из кучи металла один, объединив его с автомобильным генератором. Для удобства же транспортировки оснастил агрегат колесиками. Получилась передвижная мини-электростанция. На радость домочадцам, на удивление остальным!
Яркие лампочки-двенадцативольтовки заметили и из райкома партии. Вызвали самодельщика в высокий кабинет и повели с ним разговор "как коммунисты с коммунистом":
- У тебя дома всегда светло?
- Да.
- Сделай, чтобы у всех так было.
- ???!
- Пойдешь в начальники комхоза?
Чуть задумался Игнатьевич, пощипал себя за черный как смоль ус и... согласился: отчего бы и не попробовать? Как говорится, попытка - не пытка.
Сегодня - маляр, завтра - начальник... О какой вышел выкрутас!.. И закружилась го-ло-ву-шка бе-до-вая! Но не от должности, а от вида электростанции, на которой к тому времени вышел из строя последний из четырех тепловозных двигателей! Попробуй-ка отладить их с "никаким" техническим образованием! Им-то, махинам многогоршковым, малютка "ЗИД" и в подметки не годится. Однако...
Первым делом отправился в Тюмень - в тепловозное депо, где и сошелся "на короткой ноге" с мастером по локомотивному хозяйству. У него и выпытал секреты наладки дизелей, разжился "сухариками" да регулировочным индикатором. Вторым делом вылетел с персональным водителем в Москву, откуда на такси добрались до столицы отечественного тепловозостроения - Коломны.
На огромном заводе, где трамваи по территории ходили, отыскал новоиспеченный начальник ведавшее отпуском продукции солидное должностное лицо. Выложил ему на стол заявку на запчасти, обрисовал мрачное житье-бытье голышмановское. Тому же... Хоть бы хны:
- Две воздуходувки? Не сейчас. У нас магаданцы и то по полгода ждут, - отшил запчастей повелитель.
- Ну и на том спасибо, что наотрез не отказали, - поблагодарил Игнатьевич, - Хоть обнадежили... Да, у нас в Сибири без гостинцев не принято. Так что примите. От всей души, - с этими словами пристроил на стол сверток и... за дверь... Стоит на лестничной площадке, покуривает... Чуть погодя несется со всех ног девчушка-секретарша и тараторит впопыхах: "Дяденька с усами!.. Дяденька с усами!.. Просят вас! Обратно!"
Словно по мановению волшебной палочки получил голышмановец турбинки-воздуходувки. И не мудрено: как-никак в презентованном свертке отборных ондатровых шкурок аж на пару шапок-ушанок. Не подмажешь - не поедешь... Ди-а-лек-тика, однако ж...
Назавтра после доставки турбин спозаранку принялись их устанавливать. Ближе к обеду первый дизель дал разгон генератору. И пошел ток!
Вскоре работа электростанции стабилизировалась. Надолго...
Спустя время дотянулась до Голышманово своими проводами так называемая государственная ЛЭП... С закрытием электростанции у комхозовского начальника интерес к руководящей работе значительно поугас... Да и к тому времени он буквально "горел" совсем иным: телевизионные вышки-ретрансляторы вскружили ему голову. Да-да, как ни покажется на первый взгляд странным, именно они. Первую-то, в райцентре, устанавливали при непосредственном участии возглавляемого Александром Игнатьевичем хозяйства. Насмотрелся он тогда на работу заезжих монтажников и... Воспылал душой азартной!
Когда замаячила перспектива заняться заманчивым делом, махнул рукой на номенклатурное кресло и подался в художники-оформители. Посчитал, что так будет удобнее выкраивать время для возведения стальных высоток.
ВЫСОТА
Не особо-то радовали голышмановцев первые телеприемники. Радиосигнал по пути издалече настолько ослабевал, что на экранах то с шипением "снег шел", то картинка уподоблялась зеркальным отражениям из "Комнаты смеха", а то и вовсе - ни зги не видать. Требовалось сооружение промежуточного ретранслятора. Но на это не имелось ни проекта, ни сметы, ни средств, ни материалов, ни потенциальной организации-подрядчика... Абсолютный ноль!!! И решилось районное руководство на чистой воды авантюру. Благо, был на примете человек, готовый охотно взяться за рисковое начинание.
В марте по зимнику ушла на север колонна из лесовозов, автокрана, вездехода... Где бульдозером, а где и лопатами пробились сквозь сугробы к лежащей на боку буровой вышке, к тому времени отслужившей свой век и ожидавшей отправки в последний путь - на переплавку. Но сжалилась судьба над двадцатитонной махиной, уготовав пенсионерке роль телеэфирную. Разобрали старую и вывезли на юг Тюменьщины, вручив буровикам квитанцию за сдачу металлолома в их зачет.
По завершению экспедиции возглавлявший ее Леонович прибыл с докладом в райком партии. Выслушали его, похвалили и пожелали: удачи,.. вся надежда, мол, только на тебя!
И засел конструктор-самоучка за чертежи: оплошай - и завалит ураган вышку... Если без жертв - конфуз, если с ними - трагедия... А кто крайний?.. Он - на сторонний взгляд - авантюрист, возомнивший о себе невесть что...
Самой тяжелой была ночь перед подъемом. Уехала скомплектованная из местных пожарных бригада. Сгущались сумерки, воцарялась сонная тишина... А ему, оставшемуся один на один с лежавшей на земле уже собранной вышкой, становилось все беспокойней и беспокойней...
Сквозь предрассветные сумерки донесся еле уловимый тракторный гул... Они!!! Снятые с корчевки четыре "сотки" - самые мощные по тем временам тягачи... Пока приползли, на несколько рядов перепроверил вышку и подъемные механизмы.
Ко всеобщему ликованию, она встала без сучка и задиринки! Вот только с антенной заковыка вышла: Игнатьевичу пришлось самолично попотеть на верхотуре, дабы втиснуть ее в крепеж, приваренный с, казалось бы, несущественной размерной погрешностью.
Слух об удачном эксперименте быстро облетел соседние районы. И потянулись к дому Леоновичей просители. Да не какие попадя, а сплошь из номенклатурного разряда. Дабы завлечь доку по телевышкам, "златые горы" сулили. Он же, одержимый интересом к увлекательному делу, не кобенился и не набивал себе цену. Оперативно проходили переговоры.
После сдачи объектов иные из партийно-хозяйственных функционеров моментально охладевали к некогда превозносимому ими же спецу: мол, сделал дело - гуляй смело... И, случалось, гулял он, пешедралом да на попутках добираясь до дома, проклиная ловкачей за оказывающееся на поверку "мягким" "твердое" слово коммуниста. Однако ж, врезались в память образы и имена тех, кто ни на йоту не нарушил договоров, заключавшихся, как правило, в устной форме и без свидетелей.
Вышки же, надо отметить, получались на славу! Иные ж буровые, подгоняя под параметры связистов, приходилось наращивать по собственным проектам... Ну чем не творчество?!
НЕ "ЛЫКОМ ШИТ"
Спал бум вышкостроения, и жить стало скучновато. Правда, без дела не сидел. Работал в промкомбинате наладчиком оборудования. Станки из строя выходили редко, в чем, несомненно, его заслуга... Свободного времени хоть отбавляй... Тогда и приноровился отливать из мраморной крошки надгробия (и по сей день их не считано на окрестных погостах). Не оставлял и давнишнее увлечение таксидермией - изготовлением чучел животных, пополняя ими фонды районного краеведческого музея. Когда накатывало вдохновение, брал в руки кисти и палитру... Что еще?.. И масса наглядной агитации, и мемориальные доски, и ряд памятников погибшим в боях землякам, пара фонтанов в райцентре и... И он. Памятник великому российскому хирургу Н. И. Пирогову.
К началу работы над монументом Игнатьевич уже изрядно поднатаскался в ваянии. Еще будучи начальником комхоза, при всяком удобном случае забегал к скульпторам в мастерские областного Художественного фонда. Иные шли на общение с провинциалом-самоучкой, другие же отмахивались от "деревенщины" как от назойливой мухи.
Однажды (уж забыто в каком году) закручинился один из ваятелей. Надо было ему к мемориальной доске отлить барельеф Героя Советского Союза. Срочно - кровь из носу! Очередь же на литейном заводе продвигалась крайне медленно. Тут и подвернулся "деревенщина". Выслушав горемыку, брякнул: "Плевое дело. Отолью, но только из полимеров." Вроде и сомнительное предложение, но... куда деваться? Согласился скульптор: а вдруг да и (чем только черт не шутит) получится...
Вскоре опять Игнатьевич по делам служебным в областном центре. Ну и, как и обещал, с чугунными опилками да смолами полимерными в Худфонд мимоходом... Замесил раствор, залил его в гипсовую форму, вставил с изнанки болты крепежные, и все дела... Когда отливка затвердела, на глазах у изумленной публики долбанул формой об пол. Гипс вдребезги, а барельеф поблескивает! От заводского не отличишь - чугуняка и чугуняка! Знатная вышла имитация!
С того часа выручивший скульптора "деревенщина" прослыл толковым. И принимали его в мастерских радушно, и любопытство его удовлетворяли. Так что, как ни крути, а к началу работы над Пироговым Игнатьевич был далеко-о-о "не лыком шит".
Завезена издалече качественная глина, деревянный каркас-скелет под модель сколочен, а натуры для головы хирурга не находилось. Была фотография, но лепить с нее вовсе не хотелось. Не всерьез как-то. Хотя бы захудалый бюстик под руку подвернулся... Увы - все тщетно... И-и-и... О чудо! Как-то в парикмахерской взгляд Игнатьевича буквально впивается в лицо районного ветврача!
"Обомлел я, честно говоря, - смеется старый художник, - Наш-то Балтрушайтис - ну вылитый Пирогов с фотографии! Даже бакенбарды при нем... Подхожу, разъясняю что к чему и спрашиваю:
- Не согласитесь ли попозировать?
- Отчего бы и нет? - отвечает, - Пожалуйста. В любое время.
После этих слов у меня как камень с души..."
Со временем модель будущей скульптуры в натуральную величину была вылеплена. Когда глина основательно высохла, ваятель приступил к изготовлению формы. Пядь за пядью снимал слепки с массива. Как заправский хирург гипсовал тело: кропотливо и предельно расчетливо, дабы ни в коей мере не исказить при отливке оригинал... Собрав форму, заполнил ее с предоставленными для подмоги рабочими добротным бетоном, предварительно напичкав полость стальной арматурой.
Осенью восемьдесят третьего состоялось торжественное открытие памятника. И по сей день в больничном сквере посиживает за чтением книги запечатленный в скульптуре Пирогов...
Спустя три года пригласил Игнатьевича в свой кабинет замполит райотдела внутренних дел. Поинтересовался: вы, мол, как старый чекист, не взялись ли бы создать мемориал в память о погибших милиционерах с памятником Дзержинскому?.. Ваятель за дело взялся охотно, завершив работу в сжатые сроки.
Через пару лет с подобным предложением обратилось милицейское руководство Нижневартовска... С прикомандированным в подмастерья милиционером изготовили блоки, из которых впоследствии был и собран "Железный Феликс"... Северяне не поскупились, отблагодарив приличной по тем временам суммой и именными наручными часами.
С распадом Союза низвергли с Лубянской площади монумент первого председателя ВЧК... Чуть позже того события Игнатьевичу назначил аудиенцию преемник милицейского замполита, организовавшего в свое время возведение мемориала. Следующим образом он обрисовал щекотливую ситуацию: "Решено сносить памятник. Лучше разобрать самому... Иначе трактором сдернут... Вдребезги... Приступать немедленно. Времени в обрез."
Приступать немедленно... А как(?), коли душа противится и руки не поднимаются!.. Замполит же, уловив настроение, успокаивает... Нечего, дескать, переживать. Определим, мол, скульптуру на хранение в отделовский гараж. А там... Авось, когда-нибудь и вновь понадобится.
Одним из тяжелейших моментов в жизни Игнатьевича был тот, когда под стрелой подъемного крана накидывал на шею изваяния петлю из ременной стропы. Будто на живого человека...
Р. S. Самую малость не дотянул он до своего восьмидесятилетия. Резко сдал после кончины сына Павла. Вскоре за ним и ушел в мир иной...
И так, и этак пытался я втиснуть его образ в одно-единственное слово. Как ни пыжился, все невпопад. Но однажды... О-дер-жи-мый! Тот, кто, горы сдвигая, в коленях не подламывается... А что, разве не подходит?.. По-моему, в самый раз... Он.