Аннотация: "...Машина заглохла и встала как вкопанная........ Не промазал он ни по второй, ни по третьей, ни по двенадцатой. Столько их и осталось на той дороге..."
Виталий ИСАЧЕНКО (Ильич)
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ НЕ УБИТОГО
Когда я дорос до какой-никакой сообразительности, отец, уложив меня рядышком с собой в кровать, рассказывал на сон грядущий о неправильной (на тогдашний мой взгляд) войне. Таких вечеров было несколько, и всякий раз по одному и тому же сценарию. Практически слово в слово. "Раз одинаково, - делал вывод я, - значит взаправду"... Было интересно. Но смущало то, что не по-киношному - сплошь и рядом героическому, для врагов дюже губительному, а для советских бойцов практически не смертельно опасному.
В глубине души мне было горьковато. Оттого, что отец, повоевав, не заработал уймищу наград, а имел всего-то-навсего одну-одинешенькую боевую медаль. Правда, "За отвагу", но... Все равно казалось, что маловато... Игрался я медалькой, игрался, да и... потерял безвозвратно. Полагаю: в подполье через междосочную щель канула. Родитель почему-то по поводу пропажи даже и не ругнулся.
Я помню ту войну. Очень даже неплохо. По отцовским рассказам. Они для меня до скончания моего века нечто живое и драгоценное... Он умер, оставив мне в наследство обрывки своих воспоминаний. Есть желание оставить их и после себя. Менее всего - во имя славы, более всего - во торжество реализма. Итак, с его слов своим манером:
Тогда в армию призывали в семнадцать. К исполнению восемнадцати солдат уже оканчивал учебный курс, и... на фронт совершеннолетним...
В учебке тоже погибали. И у нас было... Один минометчик в суматохе мину вверх тормашками в ствол опустил. Та-ак(!) рвануло, что весь расчет перебило-искалечило. Не попали на войну ребята.
***
Когда ехали на передовую (летом сорок четвертого), я на остановке спрыгнул из кузова "Студебеккера" (грузовика американского). И погодись же встречный грузовик. Меж бортов зажало, и давай крутить и сдавливать. Будто пластилин между ладошек. Больно сделалось. Казалось, кости вот-вот с треском полопаются... Но... остался цел.
Ротный, лейтенант Бойко, посчитав, что я специально пытался покалечиться, чтобы увильнуть от фронта, здорово осерчал: "Если бы тебя помяло, никакого бы тебе медсанбата. Лично бы пристрелил! Учти, безо вся-якого(!) трибунала."
***
Под вечер заняли оборону. На ничейной полосе убитые. И наши, и ихние. Много...
На рассвете пополз за трофеями...
Вернулся с немецкой фляжкой и губной гармошкой. За самовольство получил от командира нагоняй и пинок под зад.
***
Попал под обстрел немецкого шестиствольного миномета, прозванного нашими "скрипачом". Мины легли россыпью вокруг. Взрывными волнами покидало из стороны в сторону. Как мячик.
Скатился в воронку. Отлежался. Цап за автомат, а его приклад в щепки расколот. На самом же ни царапины.
***
С самолетов иногда сбрасывались "свистульки". Так шутили немецкие летчики: напробивают дыр в железных бочках из-под горючего и сыпят их из бомболюков на наши позиции. И несется эта тара к земле с ди-иким(!) свистом. Аж мороз по коже от таковской "музыки".
***
Оборудовали артиллерийсты соседней с нами батареи ячейку (окопчик в форме яйца). Для своего командира расстарались... И то-олько(!) он туда шмыгнул, за ним мина. Тютелька в тютельку по центру лаза. Не пришлось и могилу для комбата копать... Вот такое новоселье.
***
Утром в атаку. Приказано оставить шинели в траншее. Понятно, чтобы бежать легче... Я не снял. Только поднялись, ожгло шею. Будто паяльником. Осколок (тонюсенькая жестинка) как бритвой пропорол ворот шинели, ворот гимнастерки и застрял. Выдернул его сам... Спасло сукно шинельное. А шрамик так и остался на всю жизнь.
***
Наткнулся на пулеметный расчет, в который по пути на фронт уговаривал перейти их командир взвода. Оба лежат мертвые.
***
В офицерском пайке, в отличие от солдатского, печенье. Наш лейтенант всегда угощал им бойцов. Мог бы и не делиться... Но, по-видимому, не из таких.
***
Немецкая пехота поднялась в атаку. До них еще далеко. Из автоматов не достать. Приказано открыть огонь только из винтовок и пулеметов. У меня автомат. Лежу - жду.
Рядом боец с дальнобойной трехлинейкой. Огня не открывает. Спрашиваю:
- Почему не стреляешь?
- Нельзя, - говорит, - Когда матушка на войну провожала, наказала: "Ни в кого не пуляй, иначе самого убьют".
Я выслушал и промолчал. Решил, что ненормальный или баптист.
***
Ночью сопровождал через лес командира связистов. Еще днем там были немецкие позиции.
Возвращался в одиночку. Немцы, разбежавшиеся после нашего наступления, перекликаются. Изредка похлопывают выстрелы.
На опушке встретился с лейтенантом. Обеими руками зажал обожженное лицо и матом орет да воет... Оказывается, какой-то бродячий немецкий вояка, столкнувшись с ним, выстрелил из ракетницы и... попал.
***
Шли по болоту. Несли с напарником на плечах противотанковое ружье. Я - впереди, он - сзади...
Засвистели пули. Приклад ружья вдруг плюхнулся в топь. Подумалось, что он его выронил. Оборачиваюсь, а напарник лежит и дергается. Я ему: "Чего зазапинался? Вставай"... Молчит и головы не подымает...
В глаз ему пуля вошла. Наповал.
***
Затишье. Сидим в окопах. Немец изредка постреливает. На ничейке наш раненый. Кричит: "Ребя-я-ята! Ребя-ята, помоги-и-ите!"
Один из наших пополз на выручку. Добрался удачно. Приподнялся над раненым и тут же навалился на него уже мертвым. Половину головы ему пулеметной очередью снесло.
Следующим пополз я. Оставив в траншее вещмешок. Немец меня сразу же заметил. Засвистели пули. Сзади кричат: "Прижмись! Прижима-айся!! Башку-у не подыма-ай, жо-опу не выпя-я-ячива-ай!!!"
Добрался. Стащил с бойца убитого. Сделал перевязку. Тот умоляет: "Браток, вынеси. Я многих спасал." Прикинул я: мужик грузный - не дотащить под обстрелом. Оставил ему фляжку с водой, пообещал, что скоро наша атака. Вернулся благополучно.
Через несколько часов противника выбили с позиций. Выжил ли тот раненый, нет ли... Не знаю. Может и стоило попробовать его выволочь?
***
Видел убитую немку. Молодая, красивая, волосы белые. Китель в грязнющие лохмотья, все кишки наружу. Страшно. Отвоевалась...
Чуть дальше ихние мертвые солдаты. Двое. Какой-то шутник ширинки порасстегивал и их мужицкие хозяйства на посмешище наружу выложил. Зачем издеваться над покойниками?!
***
Шли долго. На обочинах там и сям бинокли, новехонькие пистолеты, портсигары, другие вещицы... Подымать строго-настрого запрещено. Опасно: потянешь какую-нибудь находку и... через прицепленную к ней проволочку выдернешь предохранительную чеку из замаскированной тут же противопехотной мины. И все - амба(!) - и тебе, и ближайшим к тебе.
***
Противник отступает. Мы переброшены в прорыв. Не понять, где свои, а где чужие... В этой суматохе посылают нас с сержантом (расчет ПэТээРа - противотанкового ружья) вперед. С нами пара автоматчиков...
Прошли прилично, залегли на верный выстрел от какой-то дороги. Автоматчики прикрыли с флангов...
Слышим: мотор урчит. Грузовик порожний ползет по дороге. Когда поравнялся с нами, сержант ударил из ПэТээРа по двигателю. Машина заглохла и встала как вкопанная...
Не промазал он ни по второй, ни по третьей, ни по двенадцатой. Столько их и осталось на той дороге. Шоферы ползают, головами крутят, горланят, откуда одиночные выстрелы - понять не могут...
Отстрелявшись, собрались мы обратно. Давай искать автоматчиков, а они как в воду канули. Пропали. Пошли к своим без них...
Оказывается, узнав о вылазке, прибывший на передовую высокий начальник устроил разнос и приказал немедленно отозвать группу. Опасался, что в плен попадем и выдадим все о своей свежей на этом участке фронта воинской части...
Посыльные предупредили автоматчиков об отходе, те и ушли. А о нас с сержантом будто и забыли.
За подбитые автомашины он получил орден Красной Звезды, я - медаль "За отвагу".
***
Шли колонной по большаку. Налетели самолеты. По команде "Воздух!" основная масса рванула к лесу. Я прикинул, что далековато - не успеть добежать. Самолеты-то уже пикируют... Один из наших стоит посреди дороги и базлает в панике будто сумасшедший. Я его в канаву с ног сбил, сам же бухнулся на бугор.
Основной удар летчики нанесли по бегущей к лесу толпе. Многие наши тогда полегли. Мне осколок от бомбы помял саперную лопатку. А тому паникеру угодило в живот. Не повезло ему. Думаю, не выжил.
***
Подняли в разведку боем. Под городом Опочка Псковской области было. Мы в атаку, немец по нам бьет, а наши пушкари его огневые точки засекают. Тогда и меня тяжело ранило.
Помнится, лежали на соломе в душном сарае. Пи-ить(!) хотелось невмоготу. А санитары не позволяют: мол, при ранениях в живот разрешается только губы смочить...
Пять операций под общим наркозом потом перенес. Еле выкарабкался...
Весной сорок четвертого отцу исполнилось восемнадцать, а летом он стал инвалидом... Последствия ранения долго давали о себе знать. Но в конце-концов организм переборол и победил.
Отец никогда не выказывал ненависти к неизвестному вражескому стрелку, уложившему его на операционный стол. Более того, говаривал: "А в чем разница между нами и немцами? Мы - люди, они - люди. Никто никого не хуже-лучше."
Он ни разу не заикнулся об собственноручно убитых врагах. И я никогда об этом не спрашивал, опасаясь узнать, что ни единого. Возможно, так оно и было.
По мере взросления мое осмысление его устных мемуаров претерпевало кардинальные изменения, в итоге чего его война стала для меня как бы своей и самой из самых правдишной.
Иногда он говаривал: "Я живу, а ребята давным-давно сгнили". Интонация произнесения наводила на мысль, что ему отчасти стыдно перед миллионами павших за свой "вынутый из барабана Фортуны лотерейный билет с надписью "Жизнь!". Перед ними, коим выпали "пустые бумажки".