Аннотация: "...Он дважды пытался вступить в одну и ту же, но под разными вывесками, партию -- в ВКП(б) и в КПСС..."
Виталий ИСАЧЕНКО (Ильич)
ВОЕННО-ТЫЛОВОЙ РОМАН
(2004г.)
1. Тая
Тем сорок первым летом века двадцатого она (Тая Садовщикова из сибирской деревни Садовщиково) оканчивала среднюю школу. И совпади же сие индивидуально знаменательное событие с эпохальным - крахом мира в стране Советов, о чем 22 июня известили радиорепродукторы.
Народ штормило от осознания того, что еще поздним вечером самое дружественное государство на рассвете вероломно вторгло свои армады сквозь границу! Негодовали и... самозабвенно верили, что мощнейшая на планете армия остановит агрессора на рубежах и, расколошматив его в пух и прах, со скоростью быстроходного танка достигнет Берлина, где и шельма-Гитлер будет выловлен и пытан, а затем этапирован в Москву и, безо всяческого сомнения, торжественно расстрелян либо даже повешен на Красной площади. До триумфа, казалось, рукой подать! А что мудреного(?), коли в молниеносно-победоносных кинокартинах "наших" в подавляющем большинстве ни штык, ни пуля не берут, а "ихние" замертво валятся и валятся снопами!.. Старые вояки, безусловно, так не мыслили, да и матери со слезами на глазах кручинились... Молодежь же... Массово томилась жаждой угодить на поля сражений до должного вот-вот свершиться разгрома фашистских полчищ!
Ее одноклассники ушли все... Кроме одного, забракованного по зрению... Тая тоже не осталась в стороне: накануне столковавшись с девчатами-одноклассницами, без тени сомнений настрочила заявление на добровольное вступление в ряды Красной Армии.
Похвалив за коллективный патриотический порыв, военкоматовские приняли рукописные листы ото всех без исключения и... И велели ожидать: как только, мол, пробьет ваш час, так сразу же вышлем повестки...
Тая с нетерпением ждала того заветного часа. Месяц томилась, другой, третий... Время ото времени напоминала об обещанном вышестоящему начальству (как незаурядная грамотейка-то она была определена в организованный при сельсовете так называемый военный стол)...
Отец был призван, старший брат сражался, а ее час все не пробивал и не пробивал. До ряби в глазах корпела над листами бумажными, оформляя дела на кандидатов в красноармейцы, корректируя списки военнообязанных...
Однажды, первой военной осенью, для постановки на временный учет порог военстола переступил молодехонький танкист-лейтенантик, прибывший на родину для поправки здоровья после ранения... Разговорились. Приглянулся бравый фронтовик, с коим, хотя и проживали на рассстоянии "от деревни до деревни", вроде бы никогда и не встречались... И чернявая столоначальница явно пришлась парню по душе, о чем и он незамедлительно дал знать...
Вплоть до полного выздоровления лейтенант служил при военкомате. Встречались. Были серьезные намерения на жизнь совместную.
Пролетели счастливые денечки, и поправившийся танкист убыл на фронт - довоевывать... Летом 42-го на него - Якова Прохоровича Хабарова - пришло похоронное извещение... Образно говоря, на полуслове первого абзаца оборвался любовный роман...
К тому скорбному часу Таисья уже покинула родные пенаты: сдав канцелярию с рук на руки, убыла в дислоцировавшийся под Новосибирском полк связи. Для обучения. С перспективой попасть на фронт затянувшейся войны...
Но, к нешуточному огорчению, превратности судьбы забросили ее в глубокий тыл - в освобожденный от оккупации Воронеж, где и при штабе авиации военного округа дослужила до Дня Победы.
Сколь ни уговаривал "батька"-генерал, на свехсрочную службу так и не осталась. Пусть и телеграфистка не бестолковая, пусть и в плане нарушений армейской дисциплины не из приметных... Ну и что с того?.. Довольно! Война окончена - домой, домой, домой!.. А по поводу дисциплины... Это еще как взглянуть: и в набегах на генеральский огород участвовала, и-и-и... даже "под пистолетом" из увольнения в часть доставлялась:
- Однажды мы с девчатами, - с улыбкой вспоминает Тисья Васильевна, - одному встречному старшине-замухрышке не откозыряли согласно уставу. Разобиделся. Раздухарился. Мы тоже в долгу не остались. Поскандалили. Он хвать за пистолет и... на нас его направляет...
Так и привел под прицелом в часть.
- И что, без оружия никак бы вас не доставить? - удивляюсь ретивости старшины.
- Да како-ое(!) там, - смеется собеседница, - Сообразил, по-видимому, что мы все равно попытаемся сбежать. Вот и нагнал жути.
- И каким же образом были наказаны? - развиваю тему.
- Тремя часами дополнительной строевой подготовки.
- Тяжко пришлось? - приправляю слова толикой сочувствия.
- Совсем наоборот, - беззаботно продолжает Таисья Васильевна, - Дядька-то (мы тогда всех, кому за сорок, так называли)... Так вот, дядька тот, которого назначили проводить с нами занятия, оказался на удивление добродушным. Привел нас в сад и объявил: "Ляхгайте, дывчины, и отсыпайтесь. Выспитесь - пойдем к хгенералу. Но шоб об моем помиловании никому ни звука!"
Вдруг смутившись, Таисья Васильевна (некогда гвардии сержант) обмолвилась:
- А стоит ли обо мне писать?.. На фронтах не бывала. Тыловичка. Орденов не удостоилась. Ранений нет, если не считать падения с третьего этажа полуразрушенного дома, после которого месяц на госпитальной койке отвалялась. Сорвалась, когда насчет топлива для печки-буржуйки промышляла...
Не имею серьезных заслуг. А вот на биографию моего Яши - покойного Якова Прохоровича - можно бы обратить внимание. Думается, заслужил он этого. Только одни его страдания чего стоят!..
2. Яша
Яша... Это тот самый лейтенант - первая любовь Таисьи Васильевны. Не погиб он, оказывается, тогда - в лихом сорок втором. Обманкой обернулась похоронка. В плен угодил танкист. В бою был взят...
Без малого три длиннющих года за колючей проволокой. Прошел через вереницу больших и малых концлагерей, где было не то что не сладко, а и круглосуточно несовместимо с жизнью!
Шестикратно его выводили на расстрел. Как оказывалось на поверку, на имитацию сего ликвидационного мероприятия... Охоча была охрана до душещипательных потех... Выстроят пленных вдоль стены, возьмут автоматы на изготовку, передернут затворы и... Пошмаляют веерами поверх голов, после чего еще до-о-олго со смеху покатываются. Иногда Якову думалось: мол, вас бы, гадов, так же!.. А когда и не думалось... Всяко-разно бывало...
Лагерь, в узниках коего состоял на тот момент Яков, отбили у нацистов союзники-американцы. Приодели доходяг, подкормили, после чего передали в распоряжение советского командования.
Казалось бы, вот она - волюшка вольная!.. Ан не тут-то было: для полного счастья предстояло еще и "отфильтроваться" через контрразведывательное сито. Делишки некоторых, замеченных даже в малейших контактах с лагерной администрацией, резко "запахли керосином"(!): как бы из германской неволи прямиком не угодить в неволю советскую! Смершевцы-то не из простофиль набирались (так раскрутят-откаруселят!)... Мама, не горюй!.. Да и свидетелей военнопленного образа жизни у всякого полным-полно. Попробуй тут, если рыльце в пушку, отвертеться...
Много лет спустя Таисья Васильевна отыскала в архивных недрах личное дело своего возлюбленного, в коем сохранилась и фильтрационная документалистика. Вот некоторые выдержки из объяснительной записки:
"...Участвовал в боях в июле и августе 1941-го под Смоленском, в мае-июне 1942-го - у Старой Руссы, где и попал в плен...
...На переправе к переднему краю застряли колонны подкрепления.. По сгрудившимся машинам противник открыл усиленный артогонь... Чтобы отвлечь внимание противника, мой взвод был брошен в атаку. Пехота нас не поддержала...
Пройдя деревню вперед, на пути обратно внутри обороны противника мой танк был подбит, а затем и сожжен...
После приблизительно полуторачасового сопротивления экипажа из стрелкового оружия я был ранен. В плену оказался в бессознательном состоянии..."
Далее в объясниловке автобиография невольничьего периода, содержащая в череде прочего список экс-узников, которые могли бы дать свидетельские показания на предмет поведения в плену его - лейтенанта Хабарова Я. П.
К осени победного 45-го он был окончательно отфильтрован-перефильтрован. Ввиду отсутствия криминала получил добро на возвращение в родное село Голышманово, где по нему уже давненько были справлены поминки.
3. Тая плюс Яша
Она встретила его в доме своего дядюшки, куда он "заскочил на огонек". Взглянула на вошедшего и обомлела: ну вылитый Яков(!!!), коего давнехонько уж нет в живых...
Когда вдруг охватившая немота прошла, робко пробормотала:
- Господи, скажите - кто-о э-это?
- Дак Яша же Хабаров, - отвечают.
- Но его же не-ет в живы-ых! Погиб ведь!..
- Враки, - смеется обличьем вылитый Яков. А голос-то тот же - знакомый до душевного трепета.
- Не мо-ожет бы-ыть! - с недоверием выдавливает Тая.
- Может-может, - убеждает парень, - Еще ка-ак(!) может. Чудом ль, не чудом ль, но выжил. Всем смертям назло!..
"Ну и все, - вспоминает Таисья Васильевна, - Больше он от меня ни на шаг не отставал...
Отправилась однажды в райцентр за покупками. Новый год, так сказать, на носу, а в избе шаром покати...
Уже немного оставалось пути, и тут от обгоняющего обоза Яков.., и сразу же с вопросом:
- Паспорт с собой?
- Да, - молвлю, нащупав документ в кармане, - С собой. А зачем спрашиваешь?
- Дело серьезное имеется, - говорит, - Раз уж нас угораздило очутиться вместе в райцентре с паспортами, айда в ЗАГС!.. Мою женитьбу и твое замужество оформим...
Я, откровенно говоря, от этакой скоропалительности опешила, но... Не долго думая, дала согласие. Зашли, подали завление и тут же расписались... Так и 26-го декабря сорок пятого мы стали мужем и женой..."
Возвращались молодожены пешедралом сквозь буран. "Это было нашим многокилометровым свадебным путешествием, - задумчиво улыбается Таисья Васильевна, - Помнится, будто и вовсе не притомились..."
Когда дотопали до села Голышманово, где проживал новобрачный, она напроход к себе - в Садовщиково. Он ей:
- Идем ко мне. Ты ж теперь моя законная жена!
- Нет-нет-нет, - тараторит, а сама знай себе улепетывает.
Погнался было новобрачный за своей новоиспеченной "половиной"... Но, как показалось, вскоре отстал. Показалось, потому как все-таки Яша тайком сопроводил до дому.
Она же(!): чем короче остаток пути, тем на душе тревожней! Порог переступила ни жива, ни мертва(!).. И не обмануло предчувствие: на-а(!) тебе, Тая, в день бракосочетания письмо из Риги - от Гриши(!), с которым подружились еще в учебке под Новосибирском. Последнее из долгой переписки послание, в коем: "...В январе у меня отпуск... Выезжаю за тобой... Жди..."
Завыла лихоматно от этакого событийного оборота уже не гришина суженая, а яшина узаконенная супруга!
Неделю на полатях в слезах горючих отстрадала! Было жутко мельком в зеркальце взглянуть! А как посмотреть в глаза Гри-иши(?!!!), который в предстоящем месяце нагрянет! А как с ним объясняться?! Разве отыщешь для этого подходящие слова?!.. Гри-иша-Гриша! За что тебе такая подлость?!..
И сестры с мамой не подскажут(!!!) - знай себе ревьмя ревут за компанию! Яша же заявится, усядется на лавку, нанервничается да и, запахнув подарочный с тестева плеча полушубок, горемычно согбенным за порог не солоно хлебавши. И все молчком (за исключением "здравствуйте" и "до свиданья")...
Однажды молодожен объявил (словно топором обрубил): "Все! Полно рыдать-то! Гриша не приедет! Я на его адрес отправил телеграмму: замужняя, мол, ты! Будем жить!"...
Жили-были да добра наживали... Впрочем, какое по тем временам добро-то? Одно название: то она ему исподнего из ветхих простыней вручную нашьет, то он ей взамен стоптанных армейских кирзачей особо дефицитные резиновые сапожки преподнесет.
Учительствовали. Сами заочно учились. Растили дочерей.
Изрядно помотавшись по деревням да селам, в конце концов обосновались в райцентре, где ему было доверено директорствовать в самой крупной (за первым номером) школе...
Он беззаветно отдавался любимой работе. Был авторитетен и среди педагогов, и среди учащихся, да и вышестоящее руководство имело о нем отнюдь не низкое мнение... Все бы в лад, но... проклятущее эхо войны(!!!), денно и ночно изматывавшее нервы и терзавшее душу...
4. Эхо
Он на протяжении ряда послевоенных лет был вынужден являться в органы внутренних дел (на отметку... как бывший военнопленный). Он стыдился бюрократической процедуры, скрывая сей прискорбный факт от окружающих. Даже и от супруги... Лишь когда отметка была упразднена, признался, добавив, что теперь жить ему станет намно-ого(!!!) легче.
В 51-ом получил искавшую его без малого десятилетие медаль "За Отвагу"(!!!) И пуще прежнего поблекло в самосознании клеймо неблагонадежности.
Однако, душа все-таки ныла и ныла... Если на экране кинозала мелькали кадры концлагерных хроник либо тематически подобные тому эпизоды художественных фильмов, он, судорожно напрягшись, опускал голову... И тогда Тая брала его под руку, и настойчиво шептала: "Пойдем(!) Пошли, Яшенька, домой(!).. Кино-то - так себе..." И они медленно направлялись к выходу...
Он отличался общительностью, но иногда вдруг резко замыкался и становился, образно выражаясь, чернее тучи... По-видимому, накатывало то - концлагерное, кое нивкакую невозможно было вытравить из памяти...
Он дважды пытался вступить в одну и ту же, но под разными вывесками, партию - в ВКП(б) и в КПСС. Но оба раза процедура обрывалась на кандидатском этапе: первая попытка - пленом, вторая... О том речь впереди...
В 68-ом бюро райкома не утвердило его кандидатом в члены КПСС, мотивируя решение необходимостью перепроверить биографию... После того заседания он сутками напролет не мог ни спать, ни есть. На поверку-то оказалось, что "клеймо изгоя" и спустя десятилетия не улету-у-училось(!!!), несмотря на то, что в далеком сорок пятом со знаком плюс прошел проверку-"фильтровку"...
Говаривали, что на том заседании бюро отсутствовал главный - первый секретарь райкома партии, находившийся в очередном отпуске. Судачили, будто, приступив к исполнению служебных обязанностей, прослышал о так называемом "деле Хабарова" и... Задал перестраховщикам знатную взбучку, персонально перевернув отказное решение на обратное...
Яков же Прохорович, поставленный в известность о необходимости явиться в райком для получения кандидатского удостоверения, не пошел...
А столь ли важен для него был сам факт пребывания в коммунистических рядах?.. Может доселе опальный просто-напросто жаждал убедиться(?!), что его "грех" окончательно списан со счетов(!!!), что от казалось бы несмываемого "позорного пятна"... ни следочка, ни крапинки!!! Но... убедился в обратном...
Кандидатский партбилет ему все-таки вручили, но не торжественно в райкомовских стенах, а буднично на рабочем месте - в его директорском кабинете... Сию будто выклянченную "индульгенцию" он... был... вынужден... принять. Иначе никак... Иначе - хуже прежнего... Прийдя домой, Яков Прохорович опустился на стул и удрученно застыл...
Спустя же менее полугода с того "знаменательного" события его сразил инсульт. В школьном коридоре. Наповал. И смолкло алчное эхо войны, растерзавшее душу в лохмотья. На сорок девятом жизненном году отзвучало...
5. Без него
Она уже давным-давнехонько не Тая, а Таисья Васильевна. Пенсионерка-учительница.
После кончины любимого так и ни с кем не связала свою судьбу.
Довершив становление обеих дочерей, дождалась внучек.
Потомки агитируют маму-бабушку на переезд в украинский Николаев, где прочно осели на жительство... Она крепко сомневается, объясняясь: "Если погостить, куда ни шло... Если вы ко мне, великолепно!.. Но чтобы к вам отсюда насовсем!.. Не смогу. Да и Яков Прохорович здесь... лежит. Как же я его покину?.."
Она навеличивает его по имени-отчеству. По-моему, по сложившейся со школы привычке: он - директор, она - учительница. Не обратишься же к нему по-домашнему на людях.
Первого сентября она наведывается в школу, после чего непременно идет к нему на могилу. Попроведовать... И каково ж ей было(?!), когда однажды взору предстало поруганное надгробие!!!.. Казалось бы, и похищенного-то всего ничего - граммульки цветного металла (барельеф-изображение покойного супруга)... А ка-ак(!!!) от этого на сердце тяжко...
Она - любительница пообщаться (и со взрослыми, и с детишками). Старается не хандрить.
Она печет так называемые "фирменные"(!) пирожки.
Она частенько ловила себя на том, что даже на уроках машинально отстукивала то каблучком, то зажатым меж пальцев подручным предметом точки-тире (морзянку - азбуку радистов - свою азбуку). Азбуку далекой войны...
Р.S. К полувековому юбилею со Дня Победы вышла в свет книга "Память", посвященная фронтовикам-тюменцам. И он - Хабаров Яков Прохорович - занял в ней нишу. Как погибший 6-го июня 1942-го. Его (согласно похоронным спискам) не стало под Старой Руссой...
Но он выжил - наперекор судьбе и фронтовой канцелярии, принявшей за факт мнение однополчан, посчитавших, что с прекращением перестрелки там (в занятой врагом деревне) его сердце остановилось...