"Свое детство я помню смутно. Только отдельные фрагменты всплывают из памяти, словно только что очнулся от страшного сна. Совсем не помню детскую кроватку, в которой провел первые годы своей жизни, но помню игрушки, висящие над ней. Особенно крепко держится в моей памяти образ того большого и блестящего шара. Он был очень гладкий, а с двух сторон выпирали тоненькие трубочки, если дернуть хотя бы одну из них, то шар глухо, но громко звенел. Хорошо помню такую сцену: я сильно ударяю рукой по шару, почему-то становится очень больно, из руки сочится светлая кровь. Дальше провал. Вот заходит отец, снимает шар и уносит навсегда. С этого места помню только те фрагменты, которые связаны с Мари. В комнату входит отец, следом за ним идет какая-то странная девушка. Лицо ее запомнилось мне на всю жизнь. Она была очень молода и красива, ни одной морщинки не было на ее лице. Очень красива и... неприятна. Лицо ее вызывало одновременно восхищение и... отвращение. Она была одета в светлое и очень легкое платье. Отец подошел к моей кроватке и сказал: "Это твоя новая няня Мари, она всегда будет с тобой, проси у нее все, что хочешь, она для тебя все сделает". Он разворачивается и быстрым шагом уходит. Я плачу. Я не хочу, чтобы Мари всегда была со мной. Я ее очень боюсь. Она улыбается мне, но улыбается сдержанно, не широко. Несмотря на улыбку, кожа на ее лице остается идеально гладкой, а глаза блестят. Мне кажется, что она плачет. Плачет вместе со мной. И улыбается. Улыбается и плачет. И я начинаю улыбаться вместе с ней. И я улыбаюсь и плачу. Издалека раздается громкий голос отца, и Мари уходит. Уходит неестественно легкой походкой. Слишком плавно и легко. Мне становится страшно, и я плачу еще сильнее. Мари не оборачивается. Дальше вспоминается отрывками. Вот Мари стоит, низко склонившись над моей кроваткой и шепчет тихим, но очень внятным шепотом: "Пора кушать". У нее очень красивый и приятный голос, но я отстраняюсь и плачу, я вижу ее лицо, страшное, неприятное лицо, я не могу к нему привыкнуть. Вот входит отец и смотрит на меня непонимающим взглядом. "Ты привыкнешь к ней... привыкнешь", - говорит он. Затем нежно проводит рукой по гладкой и бледной щеке Мари, разворачивается и уходит. Его тяжелые шаги слышны по всему дому. Мари ходит совсем по-другому. В следующем воспоминании я уже сам умею ходить. Правда получается у меня неважно. Твердые ремни протезов натирают ноги. Каждый шаг дается мне с трудом. Мари стоит в стороне и уныло хвалит меня, по-прежнему нешироко улыбаясь. Я уже привык к ней. Привык к отсутствию морщин на ее лице, привык к бледной коже, привык к неизменному длинному белому платью, скрывающему ее ноги. Не мог привыкнуть только к ее неестественно плавной походке. Широкое платье целиком закрывало ее ноги, и мне казалось, что она летит очень низко над землей как призрак. Дальше помню отрывок из диалога с отцом. "А я смогу когда-нибудь ходить так же, как Мари", - спросил я. "Тебе не нужно так", - ответил отец.
Вот Мари рассказывает мне сказку. Я слушаю как ее мягкий и красивый голос разливается по комнате. Я начинаю засыпать, но пересилив сон я поднимаю голову с подушки и спрашиваю Мари: "Ты меня любишь?". "Конечно. Я тебя очень люблю", - отвечает она. Я бросаюсь ей на шею и обнимаю. Заходит отец, огорченно смотрит на меня, говорит: "Не нужно так", зовет с собой Мари, и они оба уходят. Дальше вспоминается совсем маленькими кусочками: Вот Мари причесывает меня, вот Мари готовит мне еду, вот Мари обнимает меня... Бесконечную череду этих отрывков белой пеленой перекрывает самое сильное воспоминание о Мари... и самое последнее. В соседней комнате слышится грохот. Я бегу туда. Мари лежит на полу. Платье задралось, и стали видны ее ноги. Точнее некое подобие ног. Скорее это похоже на роликовые коньки, прикрепленные к двум металлическим прутьям. Ее голова... она разломилась на две части..., оборванная кожа лица свисает лоскутами. Я в ужасе бросаюсь в другую комнату, падаю на кровать и плачу... Входит отец. Лицо его спокойно. Он подходит и обнимает меня. Говорит куда-то в пустоту: "Да... механика стопы подвела, подшипник наверно... или сервомотор сгорел...".".
* * *
Евгений Михайлович задумался, подписал в правом нижнем углу "14 февраля 2234 года", сохранил документ и выключил компьютер.
- Нола, протезы подай, - сказал он.
- Вы куда-то уходите? - спросила Нола, протягивая протезы.
- Да.
- Если вас будут спрашивать...
- Скажите, что я на заводе робототехники.
Нола развернулась и покатила на кухню. Раздался негромкий металлический шелест.
- Да... подшипники стопы нужно заменить, - сказал Евгений Михайлович вслух.