Позже вечером, после того, как все встречи были закончены, истории рассказаны, а планы обсуждены и расписаны на время вперед, мы оба перебрались из рабочего кабинета, который милорд привычно запер прямо у меня на глазах, в комнату, которую я пыталась обыскать ночью. Сейчас, когда я точно знала, что меня в ней ничего не интересует, то сидела в ней спокойно. В спальне я тоже была послушна, но внутреннее нетерпение нарастало, и я изо всех сил старалась измотать Ирдмана, чтобы он поскорее заснул. Уже после того, как он задремал, но не настолько глубоко, чтобы я могла уйти незамеченной, мне пришлось развлекать самую себя дальнейшими размышлениями о вынужденном моем любовнике. Забавно, но до этого времени я почти никогда не думала о характере милорда, не подвергала его тщательному анализу. А ведь этой участи не избегал ни один человек, так или иначе попадавший в поле моей деятельности. Похоже, я подсознательно старалась держать внутреннюю дистанцию, чтобы не быть растоптанной жестоким напором милорда. Меня всегда пугала его властность, жажда контроля. Даже не жажда, а страсть. Это ощущалось, когда мы были наедине. Возможно, со временем это пройдет, но сейчас я чувствовала, какое бешеное наслаждение получает Ирдман от осознания своей полной и безграничной власти надо мной. Его эмоции были так сильны, что ему не нужно было ничего говорить, все читалось в его лице и теле.
Впрочем, эти его чувства я хорошо понимала. У меня тоже была пара любовников, к которым я относилась, как к безмозглым куклам и самцам. Мне нравилось смотреть на них и тискать, но когда они пытались что-то сказать или проявить волю, меня это начинало безумно раздражать, и я порывала с ними. При этом у меня не было фактической власти над ними. Как далеко зашла бы я в своем отношении, будь они моими слугами, мне было страшно представить. А как далеко зайдет милорд? Эта мысль всерьез испугала меня, и я выскочила из кровати, не проверяя даже, уснул он или нет. Мне повезло, милорд не пошевелился, и я тихонько выскользнула из спальни.
Пройдя через комнату с очагом, я подошла к внутренней двери в кабинет. Она была заперта и никак не реагировала на мои постукивания и заклинания. Я отошла от нее и криво усмехнулась, давая понять, что она меня остановить не в силах. Даже не знаю, чье выражение лица я копировала в тот момент: мамы или папы.
Я нашла выход в главный коридор, и уже через него прошла к внешним дверям кабинета. Мне стоило лишь провести кончиками пальцев по панели двери, как демон-страж откликнулся, и на поверхности возникло его лицо. Он встретил меня выразительным молчанием.
-Впусти меня, - тихо попросила я. Он ответил мне щелчком замка. Я подумала, что пара заноз от шиповника - это не цена за такой легкий вход.
Я вошла в кабинет милорда, и дверь за мной закрылась. Я огляделась. Вещи милорда продолжали жить какой-то своей жизнью и в его отсутствие. Все напоминало о нем и излучало его энергию, но не впрямую, а будто скучая о нем. Я подошла к столу и начала перебирать ручки, карандаши, ножики для открывания писем, записные книжки, пепельницы, странные коробочки, корешки журналов, стопки бумаг и просто безделушки. Закончив со столом, я осуществила давнюю мечту и осмотрела бар. Как не странно, но он меня разочаровал, что не помешало мне, впрочем, достать оттуда бутылку коньяка. В конце концов, милорд сам приказал мне жить с ним.
Отхлебнув для храбрости, я взялась за панель рядом с баром. Мне пришлось над ней потрудиться, и я не один раз облилась потом, прежде чем та открылась. Меня поддерживало и вдохновляло понимание того, что я не могу просто плюнуть и уйти. Усталость и помраченное милордом сознание сослужили на этот раз хорошую службу, я работала вдохновенно, и интуиция не подвела меня. Я вскрыла сейф и при этом не подняла на ноги весь дом. Позволив себе слегка покопаться внутри, я выудила, наконец, ту самую тетрадку, затем, прикрыв дверцу сейфа, устроилась в кресле милорда и начала листать дневник, прихлебывая коньяк. Тетрадь была толстой и исписана почти до конца. Я понятия не имела, где находятся те записи, которые представляют для меня интерес, поэтому начала пролистывать ее с самого начала.
Брат милорда вел дневник нерегулярно и был склонен записывать туда самые яркие и невразумительные мысли. Мой взгляд невольно задерживался на записях, типа: я хотел бы взорвать все могилы прежних героев, так как они своей тяжестью тянут наш мир на дно. Такие фразы отвлекали и сбивали с толку. Я отхлебнула коньяка и постаралась сосредоточиться, но все равно постоянно повторяющиеся имена Ирдмана и Хильды вкупе с пафосными цитатами сильно замедляли чтение. Я не могла удержаться и читала все, что касалось милорда. В основном это были заметки о ссорах и конфликтах в семье. Если письма любовницам демонстрировали светлую сторону брата милорда, то дневнику он просто жаловался, впрочем, наравне с поэтическими экспериментами. Ирдман и Хильда задевали его сильнее остальных родственников, поэтому их имена повторялись в дневнике максимально часто. Не смотря на привязанность к Ирдману, его брата частенько раздражала та дистанция, которую держал милорд по отношению к своим родственникам. Брат милорда объяснял это тем, что Ирдман зазнался после того, как император признал его сыном. Хильда незадолго до замужества и смерти тоже отдалилась и стала предпочитать общество Ирдмана. Вообще, отношение брата милорда к сестре было довольно своеобразным. Даже в письмах, где он упоминал ее смерть лишь косвенно, чувствовались глубокие и сильные чувства, иначе я бы не обратила на них внимания. В дневнике же все было откровенно, впрочем, форму изложения брат милорда выбирал под час очень своеобразную, например:
И снова Хильда сказала мне, что брат умнее.
Я (заводясь). И чем же это он умнее? Уж не тем ли, что единственный не стал возражать против твоей помолвки?
Хильда (вздернув подбородок). Он понимает, как это важно для меня. А я важнее ваших глупых распрей. Разве ты сам не убеждал меня в этом?
Я (хмурясь и в который раз удивляясь способности женщин перевирать чужие слова). Конечно, важней... если бы не эта глупая твоя помолвка.
Хильда (самодовольно улыбаясь, будто слыша то, что ожидала услышать). Вот поэтому я и считаю, что Ирдман умнее вас всех вместе взятых. Он сын императора, поэтому не копается в мелких грязных скандальчиках, как вы все!
Я (чувствуя, как от гнева у меня немеют щеки). Это говорит не о том, что он умнее, а о его равнодушии. Ему плевать на тебя, поэтому он соглашается со всем. Да и при дворе своего папаши он поднаторел подлизываться к женщинам!
Хильда (сладко улыбаясь). А что в этом плохого, братик?
Я (внутренне кипя, но из уважения к сестре сбавляя тон). Во всем нужна мера. Если потакать всем твоим капризам, то ты очень скоро забудешь, что хорошо, а что плохо.
Хильда (снова о своем). Если Н. хорош для меня, то не плох и для вас!
Я (обреченно вздыхая). Ты уже не видишь, что правильно, а что - нет. Ты просто...
Дальше строчка обрывается. Я так и не поняла, был этот разговор в действительности, или происходил только в голове брата милорда. Вслед за ним стояла маловразумительная подпись: я так больше не могу, и чем дольше это тянется, тем яснее я понимаю, что не могу так больше. Мне надоело читать хронику семейных ссор, и я пролистала дневник немного вперед.
Видел этого урода из Дарга. Что ж, он как гравюра с изображением героя древности. Так же пафосен и пуст.
Что-то подсказало мне, что с этого места стоит читать все подряд.
Мне снилось, что очень холодно. Обжигающе холодный ветер дул прямо в лицо, выжимая слезы из глаз. Из-за этих слез я не видел ничего вокруг. Они стекали по моим щекам, и их тут же высушивал ветер, а может они просто замерзали. Потом, когда ветер стих, я перестал плакать и смог оглядеться. Я стоял в ледяной пещере. Вокруг меня дышал холодом зеленовато-синий лед. Я подошел к темному входу в пещеру и выглянул наружу. Мое лицо сразу же овеял теплый ветер. Я и кусок льда, на котором я находился, мы плыли по темному ночному морю. Я стоял на самом краю моей пещеры и жадно ловил теплые порывы ветра в тщетной попытке согреться.
Я заметил берег сразу. Он не приближался, а просто возник передо мной. Мы проплывали мимо изрезанного заливами, скалистого острова. Свет на нем возник также неожиданно, как и сам остров. Маленький огонек горел на одной из скал, к которым мы медленно, но все же подплывали. От нетерпения меня стало знобить сильнее.
Когда мы подплыли очень близко к скале, я разглядел силуэт девушки с фонарем. Она стояла неподвижно, и фонарь освещал только складки на ее юбке. Я стал кричать ей, чтобы она подняла фонарь выше, тогда я смогу прыгнуть к ней. Но она, будто не слыша меня, бросила фонарь в мою пещеру. На секунду я увидел ее лицо, и тут же понял, что знаю ее, но кто она такая, я так и не смог вспомнить. Я знал, что она была из числа моих прежних увлечений, и понял неожиданно, что именно ее я и любил на самом деле. Вот только я никак не мог вспомнить, кто же она. Я начал кричать ей, чтобы она назвала свое имя, но проснулся от собственных криков. Мне было очень холодно.
Весь вчерашний день, борясь с жаром и лихорадкой, я пытался понять, кто же эта женщина. Ничего не вышло. Если бы только фонарь осветил ее лицо хоть на пару мгновений дольше.
Сегодня мне немного лучше, но руки все еще трясутся.
Я читала этот сон и пыталась понять, имеет ли он отношение к леди Хильде. Дочитав и придя к выводу, что не имеет, я раздраженно отпила из бутылки. Мне хотелось поскорее найти нужный отрывок. Я бегло просмотрела еще пару страниц и натолкнулась на имя Игнацио. Пришлось ненадолго отложить дневник и попить коньяка. Когда напряжение внутри спало, я снова взяла тетрадку и стала медленно читать.
Зашел к Игнацио. В последнее время его почти невозможно нигде застать. Он сильно похудел. На него даже стало неприятно смотреть. Я попытался заинтересовать его новостями, но не сумел. Он оставался ко всему равнодушен.
Тогда я просто предложил выпить. Он согласился, но вскоре снова взялся за свою трубку, а я продолжал пить вино. Поняв, что политика его не интересует, я снова, как обычно, стал жаловаться на семью. Эту тему он поддержал более охотно, хотя я заметил, что он отвечает мне заученными фразами. Видимо, я частенько однообразен в своих жалобах. Конечно, слушать одно и то же от одного и того же человека - это утомительно, и я бы охотно пересказывал все кому-нибудь другому, кто еще не слышал моих историй, но никто не умеет слушать меня, как Игнацио. Не понимаю, за что Хильда его так невзлюбила. Он даже сейчас не позволяет себе в ее адрес резких высказываний. Я бы на его месте вел себя более зло, если бы мне также показали на дверь, как поступила с Игнацио Хильда.
Потом он обкурился до того, что начал убеждать меня в том, что у сестры есть право на выбор. Я не спорил с ним, думая про себя, что у каждого из нас есть право на выбор, но, делая этот выбор, надо не забывать об интересах семьи. Нельзя жить, будто ты существуешь сам по себе и сам для себя.
А этот Нилус из Дарга именно таков. Грустно, что он научил этому и Хильду, также грустно, что та оказалась прилежной ученицей. Это мы тоже обсудили с Игнацио и пришли к выводу, чтоничем, кроме как помрачением рассудка это объяснить нельзя. Вчера она была наша Хильда, а сегодня - незнакомая и неприятная женщина, бросающаяся направо и налево смутными оскорблениями, и полностью игнорирующая тот факт, что ее любовник убил ее дядю.
Это трудно терпеть. К тому же мне грустно смотреть на Игнацио. Он даже не пытается бороться, а все дальше и дальше уходит в мир грез. Неужели какой-то другой мужчина мог изменить сестру настолько, что ей теперь совершенно безразличны прежние привязанности?
Все же я надеюсь, что это просто злое заклятие ублюдка из Дарга, и Хильда вскоре справится с ним и вернется в семью и к прежней жизни,но для этого надо избавиться от того, кто наложил на нее это заклятие. Я сказал об этом Игнацио, чем вызвал у него приступ истерического смеха. Меня мало что может напугать, но вид обезумевшего друга заставил меня болезненно вздрогнуть.
Я тоже болезненно вздрогнула, потому что ярко вспомнила лицо синьора Игнацио в ту нашу встречу. Но тогда в нем уже не было безумия, а просто опустошающий надрыв. Я представила себе, что синьор Игнацио испытал в последние дни перед смертью, и мне пришлось усилием воли подавить волну боли и безнадежности. Я снова приложилась к бутылке, решив про себя побыстрей закончить чтение и пойти спать. Похоже, что после этой ночи прежней я уже не буду. Надо будет как можно пафосней занести эту мысль в собственный дневник.
Хильда вышла замуж. Я не пошел на свадьбу, а Ирдман пошел. Но и он не выдержал дольше одного дня. Когда он приехал к дяде, то был мрачный и желчный. Я не думал, что даже его проймет. Он сказал, что Игнацио тоже не было, впрочем, по его словам, Хильда о нем и не спрашивала.
Брат был так зол, что сказал мне, насколько не опечалило нашу сестру мое отсутствие. Свою гневную тираду мой брат закончил словами, что и он мог не тратить свое драгоценное время на столь глупую церемонию.
Я записываю все это в качестве напоминания о том, как не надо поступать с родственниками. А также чтобы не забыть сладкий момент бешенства моего брата.
Я ухмыльнулась, мысленно поблагодарив автора дневника за предупреждение. Как же надо было довести милорда, чтобы он начал срывать свою злость на окружающих? В нормальном состоянии Ирдман себе этого никогда не позволяет.
Что ж, дядя оказался прав, ответив мне на мои упреки, мол, он не торопится с местью, что на ловца и зверь бежит. От себя же могу добавить, что людей, играющих с темными проклятиями, рано или поздно настигает расплата. Кто из нас ближе к правде?
Наверное, я, потому что не люблю все усложнять. Театральность - не путь к постижению вещей, а мой дядя уж очень к ней склонен. Он из всего стремится сделать пьесу в старинном духе, при том еще и не самого хорошего вкуса. Ну почему было просто не зарубить Нилуса, как только тот переступил границу его владений? Зачем было устраивать весь этот спектакль с ложными клятвами и племянниками? Из-за этого в тот день мне хотелось прибить не только Нилуса, но и собственного дядю за то, что тот тянет с делом и портит мне нервы.
Разумеется, дяде было мало одной только смерти Нилуса, ему нужно было моральное удовлетворение. Чем дольше ждешь мести, тем кровавее хочется ее обставить, - это я хорошо понимаю, но не могу сказать, что мне близок такой взгляд на вещи. Возможно, я более прямой человек.
Странно, я совершенно не помню, как выглядела Хильда в тот день.
Мне пришлось ждать, пока дядя натешится. Естественно, как и положено в героических пьесах, Нилус обнажил меч, когда оба его племянника были уже мертвы. Поступок героичный, но совершенно бессмысленный. Я понимаю, когда в старых глупых пьесах убивают таких мальчиков, но там это делается для пущего драматического эффекта. И главный герой смотрит на это и молча страдает, потом срывается и крушит всех врагов. Но Змей, это же пьеса! В жизни так не делают! Если бы на моих глазах кто-то пытался задушить Ирдмана, я бы вцепился обидчику зубами в глотку. При отсутствии меча, конечно.
В результате получилось, что смерть обоих мальчиков была совершенно бессмысленна, если не считать, конечно, радость дядюшки по этому поводу. Но ему и так весело живется. Итак, я снова делаю вывод, что Нилусу были безразличны его племянники, а значит и само понятие "семья". Сестре повезло, что она совсем недолго пробыла замужем за этим человеком. Счастья бы он ей не принес.
А тогда мне просто хотелось как можно быстрее стереть Нилуса с лица земли. Не знаю, как я выдержал и не кинулся на него раньше срока. Кажется, чтобы охладить эмоции я поглядывал на кислую морду Ирдмана. Видит Змей, выражение лица этого человека способно загасить самый пылкий энтузиазм.
Я снова отвлекся, странно.
Самого боя я почти не помню. Помню только, как время от времени Нилуса заслоняли от меня головорезы дяди, и тогда я своими воплями разгонял их. Еще я помню, что весь мой меч был в крови. И руки тоже. И одежда.
Однако. Я оторвалась от дневника, почувствовав, что у меня затекла шея. Сменив позу и хлебнув коньяка, я посидела несколько минут, раздумывая над прочитанным. Судя по тексту, Нилуса убил брат Хильды. Или все же это было коллективное деяние? Дневник оставлял многое недосказанным. Если предположить, что леди Хильда хотела знать, ее ли брат убил ее мужа, то смерть навсегда лишила его возможности высказаться на эту тему более подробно. Но можно посмотреть на эту проблему и с другой стороны. Не является ли скорая гибель брата милорда подтверждением, что именно он и нанес Нилусу самые тяжелые раны? Я поймала себя на том, что в моей голове зазвучал голос брата милорда, который сказал мне, что мои рассуждения лишены самой простейшей логики и отдают моим театральным детством. Мол, что еще можно ждать от дочери актрисы, сошедшей с ума? Я захотела ответить ему в том же духе, но взяла себя в руки и вернулась к дневнику. Зачем переходить на личности?
В ушах звенела кровь. Я не слышал, что говорят вокруг меня. Я не помню, как дошел до своей комнаты. Или кто меня до нее довел. Помню только, что когда я рухнул на кровать, кровь в моих ушах все еще звенела.
Хильда вернулась в семью. Она не хотела, но ей пришлось...
-Это что? Все? - возмущенно спросила я у дневника вслух.