Исаков Николай Петрович : другие произведения.

7. Дуся

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Этот рассказ завершает книгу "Полночное солнце", написан в период уже второй чеченской войны. Центром событий оказалось горное село Шатой. Немало строк посвящено дикой свинке Дусе и другим животным, которые помогают бойцам федеральных сил быстрее привыкнуть к особенностям кавказской природы, устоям жизни местного населения. В свою очередь, шатойцы начинают видеть в российском отряде защиту для себя от тех, кто ходит по ближнему ущелью волчьими тропами.
  Дуся
  
   Жизнь диких и домашних животных в Чечне не во всем определялась природой. Ислам, поделивший их на чистых и нечистых, жестко регулировал отношения к ним мусульманского населения, порождая восхищение одними, равнодушие к другим, нетерпение к третьим с нескрываемым стремлением максимально сократить их пребывание на земле.
   Не стоило забираться высоко в небо на "вертушке", чтобы увидеть, как в пределах чеченской территории сосуществуют люди и звери. Для этого случая хватило бы внутреннего двора бывшей больницы в горном селении Шатое периода второй чеченской кампании.
   Двухэтажное здание было отдано под отряды для оперативной и силовой поддержки военной комендатуры. Большую часть помещений занимал Временный отдел внутренних дел, в котором насчитывалось более двухсот бойцов из сотрудников милиции. Следователь, как по месту службы в глубине России, так и в Чечне, оставался следователем. Инспектор по делам несовершеннолетних переключался с русских ребят на чеченских. Патрульные сержанты выходили уже на улицы горного поселка. Они командировались сюда на полгода до замены похожим отрядом.
  
   []
  
   В этой же больничной постройке, за кирпичной перегородкой, располагался ОМОН. Отдельно стояли кухня со столовой, неработающая котельная с насыпью давнего угля под засохшим, уже полностью без коры, деревом. Туалеты были вынесены из здания в дощатые самодельные конструкции, продуваемые сквозным ветром из близкого Аргунского ущелья.
   Небольшой корпус, где прежде размещалась больничная администрация, был отдан отделению ФСБ, собранному по России. Там люди жили автономно, без контактов, единого котла и повседневного общения с соседними службами.
   Двор был перерыт глубокими траншеями так, что по ним, без опасения попасть под пули, можно было быстро рассредоточиться по узловым точкам периметра для отражения вероятного нападения.
   Леса на склонах окружавших гор добавляли в кровь адреналин скрытыми угрозами и близким эхом стрельбы. Там тайными тропами передвигались бандгруппы, выслеживали их или укрывались в засадах "семисотчики", спецназовцы ГРУ, называемые по условному номеру своей команды и сравнимые в чем-то с охотниками за головами. Военным комендантом для местного населения объявлялись строгие запреты на походы в лес. Да и самих шатойцев без того пугали истории об односельчанах, время от времени пропадавших там без вести.
   Между тем основным топливом в зиму по-прежнему оставались дрова из граба. Дрова редкого качества: сгорают не скоро и без дыма, дают большой жар, оставляя долго тлеющие угли.
  
   В начале второго года со времени направления в Шатой русских милиционеров начальником Временного отдела был подполковник Булыга - назовем его так. Внешностью и внутренней природой он был человеком, который если бы не стал у себя в районе начальником милиции, то, наверняка, уже слыл бы крепким руководителем на селе. Здоровый, хозяйственный мужик, немногословный, когда не было нужды говорить красиво и долго. Конечно, при наличии у него кулачищ, которые между тем он никогда не пускал в ход. Здесь, в горах, ему доставляли явное удовольствие последствия своих решений, если они сберегали бойцов или завершались общей пользой.
   По этой причине он иногда пререкался с военным комендантом и однажды в таком шуме получил согласие на сделку с шатойцами.
   Суть ее была в том, что на заготовку дров силами своего вооруженного подразделения с охраной он теперь брал в лес и местных чеченцев, которые каждый раз прежде доставляли ему тушу дикого кабана, неизвестно где, кем и каким образом добытого. В каждом случае подполковника заверяли, что это животное, отверженное Всевышним, было застигнуто при набеге на их огороды.
  
   []
  
   В апреле вместе с убитой кабанихой Булыга получил полосатую свинку. Она чуть ли не целиком вмещалась в его неимоверно широкую ладонь, смотрела большими выразительными глазами и мусолила все вокруг мокрым пятачком.
   - Возьмем на откорм, - сказал Булыга повару Михалычу, который прежде сетовал часто на немалые пищевые отходы в столовой. - Перед отъездом забьем на прощальный ужин.
   У стены котельной была сооружена клеть из реек. Свинка быстро перепахала под ней землю и, зарывшись в грязь, затихла. Она не реагировала на миску с едой из кухни и обращения любопытных милиционеров, набрасывавших к ней горсти молодой весенней травы для корма.
   Имя ей подобрал тот же Михалыч, не распространяясь о причине своего выбора. Так на дворе появилась Дуся.
   Дикая свинка не была здесь единственным животным.
   Квартировавшие в бывшей больнице Временный отдел, ОМОН, отделение ФСБ имели своих собак, прибившихся к ним после голодной уличной жизни. Каждая кормилась и спала у входа в приютившее ее подразделение, сопровождала по двору сотрудников, выходивших наружу по любому поводу. Была еще пара дворняг. Те днем отлеживались за дальней стеной котельной, а ночами вместе с прикормившими их часовыми добровольно несли караульную службу.
   В село, за пределы больничной территории, собаки не выходили. Такое поведение не казалось странным. Не было здесь пса, который не имел бы внешние признаки жестокого с ним обращения в довоенной жизни. Обрезанные уши и хвосты были одинаковым для собак увечьем. Как правило, это было делом рук маленьких чеченцев. В пять-шесть лет им родственники уже дарили настоящие кинжалы, первую боль от которых испытывали щенки, еще не способные укусить или даже напугать кого-либо своим лаем.
   Пожилые чеченцы хорошо знали Коран и не находили в священном для них тексте указаний и причин для истребления собак. Выходило, что дворняги В Чечне подвергались вредительству не соразмерно религиозным требованиям, а постольку, поскольку были те тварями слабыми с замесом многих кровей. В последующем такая ситуация переносилась некоторыми юными обладателями кинжалов на отношения в человеческой среде.
   Были дома, где, напротив, открыто содержали породистых собак. Борзых вывозили даже на республиканские выставки.
  
   []
  
   С появлением в горах большого скопления федеральных сил появился спрос на щенков кавказской овчарки. Фотоснимки милиционеров с милыми мордашками лохматых малышей, высовывавшихся из длиннополых форменных курток, оказывались в центре газетных репортажей о возвращении из чеченских командировок. Но через два-три месяца во всех случаях наступала трагическая развязка: айболиты российской глубинки оказывались неспособными спасти завезенных щенков, которые не могли приспособиться к местной пище, климату и иному образу жизни.
   Муки, принятые от детей Шатоя, закреплялись в генной памяти собак, прижившихся в месте дислокации милицейских подразделений, и порождали злобную ярость к чеченцам, стоило любому из них - другу или недругу федералов - пересечь линию КПП. Псы не были искусными физиономистами. Между тем они еще на дальних подступах распознавали чеченцев по сладкому запаху баранины, въедавшемуся в тех навечно и не перебиваемому иными ароматами, даже дорогим парфюмом, которым обильно поливал свой белый костюм на все погоды щеголеватый глава Шатоя, наезжавший временами сюда из Москвы.
   Вот эти безродные барбосы могли за ночь ни разу не тявкнуть, если не было повода. Чего не скажешь о двух немецких овчарках. Молодые породистые псы недавно поступили в военную комендатуру, расположенную по соседству, и были натасканы в специальном кинологическом центре на обнаружение мин и фугасов. Их инструкторы-саперы из солдат срочной службы также еще не были на войне, впрочем, как и в горах.
  
   []
  
   Голос, басистый лай, просыпался у овчарок с наступлением ночи. Они гавкали на каждую мышку, пробегавшую близко, на каждую козявку-лунохода.
   Но с рассветом, когда на закрепленный участок дороги по Аргунскому ущелью выходили наряды шатойской комендатуры для инженерной разведки, становилось ясно, какими беспомощными и бесполезными созданиями для своей службы были эти дрессированные собаки. Правда, не по своей песьей вине. Кинологи, ожидая взрывов и засад, боялись любого шороха. Их настроение тотчас передавалось овчаркам, и те, тонко скуля, жались к своим хозяевам, мешали их даже робкому продвижению вперед. Без разведки замирало все движение по ущелью.
   Кошмар с дорогой и ночным лаем прекратился, когда комендант Бондаренко в несколько приемов перевоспитал неопытных солдат и собак. Для этого полковник сам брал в руки щуп и, опережая всех на полста шагов, уверенно расковыривал каменистую землю в поиске зарядов.
  
   []
  
   Во Временном отделе жила также Кис-Кис, черная кошка с белым пятном на груди и белыми носочками на лапах. Она имела с десяток других имен и на каждое отзывалась.
   Вовнутрь здания Кис-Кис заходила с наступлением темноты, когда жилые комнаты наполнялись людьми и те перед сном если чем занимались, то всякими приятными ей вещами: гладили, кормили и играли с ней. С рассветом, незадолго до того, как ее начинали шпынять после общего подъема, она выбиралась на улицу через подвал.
   У входа ее ждал Мухтар, и каждое утро, с весны до глубокой осени, они вдвоем разыгрывали одну и ту же сцену. Дождавшись, когда во дворе появлялись бойцы, щурившиеся спросонья в первых солнечных лучах, кошка срывалась с места. Собака с лаем пускалась за ней. Кис-Кис вскарабкивалась на сухое дерево над кучей угля и растягивалась на большой ветке. В этот момент она выглядела царственно: если бы не белая отметина на шерсти, уместным было сравнение с тропической пантерой.
   Коран угрожал адом мусульманам за жестокость к кошкам, впрочем, одинаково почитаемым в других религиях. В семьях шатойцев хранили предание о любимой кошке пророка Мухаммеда.
   Минут через пять Кис-Кис, прощально осмотрев двор, спускалась с дерева под лай Мухтара. Изящный удар ее лапы по собачьей морде означал прекращение мнимой вражды. Неспешно, будто ведя между собой философские беседы, кошка с собакой возвращались на прежнее место у Временного отдела.
   Появление Дуси не вызвало беспокойства ни собак, ни кошки. Без движения и писка свинка пролежала до темноты. За это время собаки успели ее обнюхать, просовывая носы, насколько могли, в дыры между рейками. Кис-Кис же легко просочилась в клеть и, замурлыкав, потерлась о жесткую шерстку нового объекта общего внимания.
   Ночью Дуся ожила. Она съела всю траву, которую нащипали для нее бойцы. Не с первой попытки, но все же протащила свое тело наружу, тут же свалилась в траншею и там, разрывая натоптанную землю, стала добывать себя корешки и всяких жучков.
  
   С того происшествия Дуся подчинилась законам природы и повела себя, как и подобает диким свиньям, приручаемым людьми. Она давала бойцам возможность почесать себя, наваливаясь бочком на стены клети. Радовалась, взбрыкивая задними копытцами, скошенной траве. Она вначале зарывалась в пахучие охапки, а потом разметывала их по сторонам на быстром бегу по кругу, когда хвостик с кисточкой выпрямлялся параллельно земле. Вволю кувыркалась Дуся в свежих стружках и опилках, оставшихся после возведения гостевого туалета для инспектировавших полковников и генералов.
   Светло-коричневый окрас, как и черные продольные полоски на спине, продержались до июля, а потом свинка покрылась серой шерстью. К тому времени она заметно подросла и набрала вес. Клеть сменилась на загон. Но и его ограждение едва сдерживало атаки лесной чушки в два пуда. Однажды и оно пало.
   Новые заслоны не было необходимости сооружать после того, как Дуся своим вольным поведением доказала, что от кухни она, как хороший солдат, далеко не отойдет. Дикая свинья пометила свою территорию, совпавшую с периметром двора, закрепила свою вонь на обглоданных кустах и деревьях. У нее появились любимые тропы, которые не пересекали открытые места. Любую траншею Дуся бесстрашно и быстро преодолевала по доске для перехода на другую сторону. Она оборудовала себе лежку, выстлав листвой разрытую землю, а также место для купания в грязи, куда в жаркую погоду бойцы выплескивали несколько ведер воды. Там или вблизи кухни за едой Дуся проводила дневное время после своих активных ночных вылазок по двору в силу природных инстинктов какой-никакой, а лесной добытчицы.
   На каждом этапе ее перемещений, от восхода до заката, у Дуси были свои спутники. Собаки привыкли спать у поросячьей лежки в кустах, где всегда было сухо и куда в жару не доставали солнечные лучи. Кошка ждала свинью у рытвины с грязью. Кис-Кис в неизменной стойке с недоумением наблюдала, как Дуся ворочается там, похрюкивая от удовольствия. Иногда кошка приближалась к краю ямки, видимо, в попытке узнать, в чем ее привлекательность, но, едва коснувшись грязи, быстро одергивала лапу, судорожно отряхивала ее и вылизывала.
   На всем пути сопровождал Дусю только белый кролик, который когда-то, видимо, потерявшись в чеченских подворьях, пролез к свинье через ограждение и там прижился в малой, но достаточной для него толике, переключив на себя внимание и заботы Временного отдела.
  
   []
  
   Здесь большей частью служили молодые сотрудники, собранные по небольшим районным отделам милиции. Парни были рождены и воспитывались в деревнях и селах, где уход за домашними животными был связан не только с ежедневным трудом, но наполнялся встречными эмоциями и другой тонкой материей взаимоотношений. Дальнейшие пути по жизни этих ребят не многим отличались один от другого, как грунтовые дороги к городу: армия, женитьба на местных девушках, которые дождались своих женихов, переезды в районные столицы в поисках работы, съемное жилье. Для получения диплома, ведущего к офицерскому званию с соответствовавшим ему достойным денежным содержанием, само собой допускалось только заочное обучение, в основном, на юридических факультетах платных вузов в близких по расстоянию областных центрах.
   Без финансовой поддержки родителей, доживавших на селе, сложно было обойтись. Затраты исчислялись просто: на год обучения - теленок или две свиньи, каждая на семестр. Такие жертвоприношения были болезненными во всех отношениях.
   Если бы на территории подразделения вдруг оказалась корова, то в этой милицейской среде она могла бы стать священной, как у индусов. Но и дикая свинья здесь наделялась статусом не менее почитаемого животного. Ее чистили, поливали из ведер и даже мыли шампунем, меняли подстилку.
   Люди научились разбираться в издаваемых Дусей звуках, отличать сигналы об опасности от ее просьб о помощи и еде, настойчивых требований поиграть с ней. В свою очередь, дикая свинья со временем стала по-разному реагировать на бойцов, кто к ней приближался. Будто заранее знала, с чем каждый пришел. К одним была равнодушна, к другим ласкалась. Третьи вызывали у нее агрессию, и когда это происходило, можно было наблюдать, как кабаниха, готовая к отпору, ощетинивалась и устрашающе повизгивала.
  
   Однажды под утро в Шатой зашла группа боевиков. Бандиты штурмовали отдел чеченской милиции на другом краю села. А с тем, чтобы федеральные силы не смогли выдвинуться на помощь, шквал огня на них обрушили моментально проснувшиеся ячейки бандитского подполья и комендантская рота, набранная из чеченцев-призывников и контрактников. Дуся не пряталась от пуль, спокойно перерывала землю перед траншеями, своим поведением изгоняя из бойцов лишние страхи.
   Один боец все же съехал тогда с катушек. Две ночи подряд он не давал спать своим сослуживцам, стаскивал их с настилов, оборудованных для сна, кричал о "чехах", готовых резать головы. На третью ночь его связали, вынесли на час во двор и облили водой. Дуся тогда уподобилась шаману: топталась, хрюкая, рядом, облизывала лицо парню с явными признаками подступавшего психического заболевания, согревала его своей тушей. Человек, который вырос в городе и африканских зверей в цирках, зоопарках видел чаще, чем коров и свиней, беспробудно проспал день, а затем снова обрел разум и бесстрашие.
   Приступ паники у Дуси все же однажды случился. Она подлезла под ограждение из колючей проволоки и целенаправленно прошла метров тридцать к краю, отвесно обрывавшейся вниз горы с Шатоем на ее вершине. Там в гнезде канюков, горных ястребов, скоро должны были появиться птенцы. Дуся унюхала яйца лучше любой собаки.
   Она была существом любопытным и на тот момент еще и голодным. Какое чувство тогда взяло верх?
   В силу своей анатомии, не позволявшей ей смотреть в небо, она не заметила пикировавших на нее двух черных птиц. Канюки запустили в дикую свинью когти и клювами пытались разорвать ее.
  
   []
  
   Резко вскрикивали птицы, визжала Дуся, при отступлении к тому же запутавшаяся в "колючке". Свинья верещала на такой высокой ноте, что могла бы заглушить даже низко летевший боевой самолет.
   Вызволенную из когтей канюков и колючего ограждения Дусю мазали йодом и зеленкой, давали обезболивающие и успокоительные препараты, средства от сердечной боли, в общем, лечили лекарствами, способами и в дозах, что обычно были применимы к человеку. Затем при кашле и жаре она также успешно поглощала таблетки из полевой аптечки. Уровень заботы о ней на время ее болезней возрастал кратно.
   Кто-то с блокпоста на выезде из поселка, куда местные чеченцы иногда подходили поторговаться с омоновцами, принес еще неспелую тыкву. Этот овощ стал любимой едой дикой свиньи.
   Когда подошла очередь зрелым арбузам, во дворе бывшей больницы с утра до вечера уже звучала одна и та же песня с часто повторявшейся пьянящей строкой:"Домой! Поpа домой!" Если песня звучала не из магнитофона, а в кругу бойцов под гитару в местах, недоступных командирскому глазу, то на эти звуки приходила Дуся, похрюкивание которой удивительным образом ровно ложилось на музыкальный ритм.
  
   []
  
   Дусе было высказано много наставлений, как ей жить дальше без них.
   Повар Михалыч, с подачи которого дикая свинья получила свое имя, потрепал ее за уши, чмокнул в мокрый пятак, и мечтательной фразой завершил расставание:
   - Прощай, Дуся, и здравствуй, Евдокия!
   Смена подполковника Булыги убыла. На Дусю были обращены заботы новых бойцов, также еще не растерявших сердечную и душевную красоту своей прошлой деревенской жизни.
   Свинья уже не носилась по двору с крейсерской скоростью, редко копалась в земле. У нее явно выработалось чувство времени, поскольку ее передвижения стали рациональны. К одному и тому же часу она подходила к кухне на кормежку, к дежурной части - для последующего сопровождения караульных по постам.
   Новым начальником Временного отдела стал полковник Кружелев, бывший армейский офицер, который попал некогда под сокращение и был переводом оформлен в милицию. Такой же рослый и крупный, как Булыга, но совсем иного внутреннего склада человек. Разговор с подчиненным составом часто сводился к раздаче резких команд и к заслушиванию докладов об их исполнении.
   Отдушиной для него были встречи с офицерами в расположении мотострелкового полка в шести километрах трудного пути в горы, нависавшие над Шатоем с другого берега Аргуна. Там он отдыхал после парилки в разговорах об армейской службе.
   Как-то Кружелев даже заночевал в полку. Это могло стоить ему должности, поскольку утром, еще до его возвращения в свое подразделение, туда прилетел генерал из группировки федеральных сил в Чечне. Как говорили люди наблюдательные, медвежья шкура, вслед за тем отвезенная в Ханкалу, якобы спасла ситуацию.
   Дусю полковник оставил набирать вес к новогоднему столу и больше интереса к ней не проявлял. Если он ходил по территории, то чаще всего в сопровождении оружейника Шилова, скорее даже оруженосца, который, помимо заботы о табельном арсенале, в большей мере использовался своим начальником для мелких поручений.
  
   Однажды Кружелева облаяла дворняжка, видимо, спутав его с чеченцем по запаху баранины, которой накануне угощали мотострелки из верхнего поселка.
   Полковник пнул собаку. Та не увернулась, отлетела с визгом, но прежде все же цапнула за ногу своего обидчика.
   - Убей эту тварь! - приказал Кружелев оружейнику. - Но тихо, сам знаешь, как.
   Шилов вернулся в дежурную часть, из шкафа для оружия достал насадку для бесшумной стрельбы и почти в упор расстрелял первую попавшуюся ему на глаза собаку, поскольку не запомнил ту, которая укусила Кружелева.
   Это был самый неудачный выстрел Шилова. Нет, он не промахнулся. Цель была поражена. Но жертвой оказалась иная тварь, и что еще печальнее - любимый пес фээсбэшников.
   И до того не ладившие с соседями из милиции, те посчитали нужным ответить даже не по древнему правилу соразмерного отмщения "око за око", но с превышением его, когда мишенью была избрана не собака, а заботливо опекаемая ОМОНом и Временным отделом общая любимица Дуся.
   Снайперские "бесшумки" в отделении ФСБ были классом выше, приборы ночного видения - покруче. Момент для выстрела был найден, когда дикая свинья по доске переходила дальнюю траншею.
   Утром Дусю хватились не сразу. Кружелев распорядился разделать тушу и мясо пустить в пищу. Мало кто из бойцов пришел тогда в столовую.
   Разборки с ФСБ не состоялись. Там могли намекнуть на то, что в округе не хватит медведей, шкурами которых можно было бы прикрыть командирские прорехи.
  
   После гибели Дуси все пошло вкривь и вкось. По злой случайности два бойца Временного отдела в патруле на улицах Шатоя истекли кровью после взрыва самодельного фугаса, а вскоре колонна по зимней дороге домой едва не вымерзла из-за сломавшегося транспорта. Никто не ставил Кружелеву это в вину.
   Но всеми было замечено, что еще до этих событий собаки и кошка вдруг исчезли со двора.
  
   Чечня, 2001-2002 гг.
  
  Фотоиллюстрации для СИ использованы из открытых сетевых источников. В печатном издании книги приводятся фотоснимки из архива автора.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"