Аннотация: Главы: "Без церкви жить не могу...". Много тебе, Русь Святая, петь. Сочинение на заданную тему. Среди чистых ключей.
"Без церкви жить не могу..."
Семья Максима в начале его жизни не была близкой к Богу. Представители старшего поколения Трошиных и Андреевых после идеологической ломки своего сознания в ранний советский период не стали воинствующими атеистами, но уже жили в бытовом равнодушии к Церкви и ее обрядам, сохраняя в своих домах дыхание тихой религиозности.
В тамбовских деревнях православные крестики укрывались под бельем в фанерном чемодане. В Брянске тайно сберегалась родовая икона Спасителя, передававшаяся в семье из поколения в поколение. Но на свадьбе Юрия Трошина и Надежду Андрееву этой иконой не благословляли: мать Юрия, Александра Ильинична, икону еще раньше передала верующей соседке по заводскому бараку. Эту пожилую женщину звали Кира. Свое редкое имя она объясняла тем, что получила его по святцам в честь христианской святой из древней Сирии. Но и своим образом жизни соседка будто следовала примеру своей небесной покровительницы: затворилась в стенах барака и посвятила себя воспитанию внучки, растущей без родителей вне соблазнов окружающего мира.
Надя Андреева, пусть и крещенная когда-то в тамбовской деревне, порог церкви затем никогда не переступала. Уже в первое время совместной жизни она поняла, что в глубине своей деятельной натуры Юрий Павлович оказался ранимым человеком, испытывал душевное беспокойство и растерянность. Скрываемые чувства выражали его стихи "в стол":
Где расстоянья не измерены
И где дороги не очерчены,
Как будто что-то мной потеряно,
Как будто ночь легла на плечи мне...
Потом все случилось словно по Откровению Иоанна Богослова: Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему... (Откр. 3, 20).
В тот день Юрий Павлович сделал несколько записей песен Максима в звукостудии Олега Глазова, рабочий график которого выстраивался с учетом посещения Воскресенского храма в Брянске. Прерванный разговор продолжился по пути на вечернюю службу.
- Пойдем со мной в храм, - вдруг предложил Олег. - Ты увидишь человека, который мыслит, как мы. О сложных вещах говорит просто, ярко и проникновенно, чему нам надо учиться, слушая его проповеди.
Юрий Павлович непроизвольно последовал за своим собеседником в храм.
Проповедь иеромонаха Никиты (Заиграйкина) и последующее общение с ним развернули старшего Трошина в сторону Православной Церкви.
Сильное воздействие оказала сама личность монашествующего пастыря, человека твердых принципов и убеждений, строгого образа жизни без суетных поклонений земной власти, тонкого богослова с образованием Московской духовной академии, носителя чудесного дара исцеления душевных недугов. Церковь раскрылась для сыновей Юрия Павловича - десятилетнего Максима и двухлетнего Павлуши - с крещением. Каждому из них иеромонах Никита стал крестным и духовным отцом, нашел возможность, за первое лето показать семье Трошиных все православные храмы и монастыри Брянской области и наиболее значимые - в соседних регионах.
Архимандрит Никита (Заиграйкин).
Дача оказалась заброшенной, но вырос урожай иного рода. Семья Трошиных вошла в православную общину, принявшую от властей в 1991 году уже шестьдесят лет стоявший без прежних куполов брянский храм Тихвинской иконы Божией Матери, в котором прежде был архив. Этот переход был связан с назначением батюшки Никиты настоятелем этого храма.
Восстановительные работы от прихожан и первого священнослужителя храма потребовали многих трудов. С большой осторожностью разбирались стеллажи, высоченные, до самих сводов. В облаках пыли добровольные помощники отбивали от стен многослойную штукатурку.
Церковь Тихвинской иконы Божией Матери в Брянске.
Под тяжестью выносимого сора были сломаны не одни носилки.
Юрий Павлович и Максим первыми взялись за расчистку источника, вода из которого едва пробивалась наружу. Еще до революции оружейные инженеры "Брянского арсенала", пробурив артезианскую скважину на своем заводе, совершили богоугодное дело, наладив такой же подъем глубинной воды неподалеку, у северного склона Покровской горы, на котором закрепился Тихвинский храм. Источник затем разделил судьбу храма: был разрушен и забыт.
Трошины, утопая сапогами в холодной жидкой грязи, ломами освобождали водоносное жерло от слежавшихся до плотности камня песчаников, кирпичных остатков былой церковной ограды и наносного сора. Отец и сын страдали от астмы, но никто из прихода не слышал их стонов и жалоб.
В первый большой пост Юрий Павлович почувствовал себя человеком оздоровленным, отказался от медицинских препаратов. На мальчика эта работа также влияла благотворно. Между храмом, поврежденным временем не без разорительного натиска безбожной власти, и подростком, истачиваемым болезнью, воз- никли, казалось бы, взаимные обязательства: они будто стремились помочь друг другу в восстановлении утраченных прежде сил. Иногда Максим по каким-либо причинам пропускал поездки в Тихвинский храм, и тогда он искренне переживал случившееся до непритворных слез. Святой источник, над которым сейчас возвышается часовенка с изображением на одной из стен иконы Божией Матери "Живоносный источник", стал частью храмового комплекса, обретшего первоначальное великолепие.
У стен собора тем временем из-под земли были извлечены осколок церковного колокола царских времен и его язык из кованого черного металла. Находка была воспринята как знак свыше. Словно в Божественном плане по возрождению храма открылся очередной пункт, указывающий на необходимость позаботиться о звоннице для стройной четырехъярусной колокольни, воссозданной по старым фотографиям.
<dd>
Часовня над родником при Тихвинском храме.
Последовавшие затем события неким образом доказывали правоту такого предположения. Кто-то передал старинный колокол со следами попавшей в него пули. Еще три колокола дореволюционного литья прихожане принесли из пунктов приема лома цветмета, где они работали и до того момента всячески оберегали от переплавки эти говорящие символы Православной Церкви. При содействии церкви Воскресения Словущего в Даниловской слободе из Москвы были доставлены еще три колокола. Самый большой колокол, благовестник, был изготовлен на пожертвования верующих.
Каждое из приобретений устанавливалось на колокольне в разное время, не сразу. Но до той поры, когда здесь образовался целый ансамбль колоколов, его заменяла во время службы деревянная звонница из пяти колокольчиков.
Ее установил Серафим Николаевич Архангельский, благообразный прихожанин восьмидесяти шести лет, который вырос в семье потомственных священнослужителей и от них унаследовал свой внешний вид, осанку и манеры, но главным образом - непреоборимую веру в Бога. Его отец, протоиерей Николай Архангельский, был репрессирован после того, как в брянском селе Березовичи в феврале 1930 года воспротивились снятию колоколов с местного храма: люди, вооружившись вилами, долго держали круглосуточную оборону, били в набат при появлении экспедиций из райцентра.
Именно отец помог Серафиму освоить науку звонаря, а тому помощницами были пять его сестер. Одна из них, Капитолина Николаевна, также прихожанка Тихвинского храма, встала рядом с братом у деревянной звонницы и также искусно управляла колокольным звоном.
Для работы на верхних ярусах колокольни Архангельские подготовили Максима, передав ему не только технические навыки извлечения звуков, но и многолетние традиции русских звонарей. Колокольный звон всегда индивидуален, связан с характером и личными переживаниями звонарей. Мелодии Архангельских выражали радость по поводу восстановления из руин православных храмов, величие которых они видели прежде в своем детстве. Перезвоны у Максима были наполнены восторгом обретения им православной веры. В его колокольных интонациях угадывалось также восхищение человека из вросшего в землю заводского барака дивными ландшафтами, которые открывались взгляду с высоты звонницы. А это - задеснянские леса, уходящие до горизонта, от севера до юга, где по центру этой линии, на востоке, каждое утро выкатывается солнце и лучи озаряют самые дальние, заповедные до сего дня дебри. Такая Божественной красоты природа непременно должна была в свое время очаровать и киевского монаха Кукшу перед началом его священномученического пути: он мог причалить на лодке только у Покровской горы и подняться по ней, минуя место, которое позже займет Тихвинский храм, к поселению с княжеским двором.
В интернет-журнале о колоколах и звонах "Колокола" высказано суждение о том, что "самым выдающимся звонарем в Брянске был известный православный бард Максим Трошин". Благословение на создание звонницы в воскресной школе, а с ней - и на открытие здесь класса колокольного звона Трошины, Юрий Павлович и Максим, получили от батюшки Никиты. Настоятель храма передал им одновременно семь небольших зазвонных колоколов, чудесные мелодии которых "зазывают" прихожан на службу.
Стены школы не могли создать хороший акустический климат. Юрий Павлович задумался о породе дерева для звонницы. Им мог стать бук, что используется в музыкальной промышленности для гитар и балалаек. Материал же для этого уже имелся дома у Трошиных: Максим давно перерос свою корпусную кровать из бука, а младший сын, Павел, еще не дорос до нее.
И опять, как когда-то в истории с самодельной скрипкой, Надежде Михайловне были отданы заботы о чертежах.
Недавние буковые панели и бортики под ножовкой обрели новую форму, и улучшили звучание учебных колоколов в классе воскресной школы.
Максим Трошин с гуслями.
Олег Глазов однажды вместо похвальных слов Юрию Павловичу за то, что тот его гитаре за счет, казалось бы, небольшого конструктивного изменения придал желаемое звучание, скажет:
- Старик, я не знаю в Брянске музыкального мастера толковее тебя!
Без внимания настоятеля Тихвинского храма тогда не остались и другие дарования Максима. С благословения крестного и духовного отца тот стал регентом детского церковного хора, в той же школе при храме руководил вокальной группой, преподавал игру на гуслях.
Приход восстановленного Тихвинского храма уже скоро сочли самым большим в Брянской области.
- Я уже без церкви жить не могу, - скажет однажды Максим как бы в объяснение своим одноклассникам, почему летние каникулы, эту золотую пору для веселого безделья, он проводил в церковных заботах. - Я выпекал просфорки, убирал в храме, подметал, прислуживал в алтаре, подменял отсутствующих хористов... Это стало моей естественной потребностью находиться в церкви. Это - место моих молитв. Я там духовно утвердился.
С образованием Брянской и Севской епархии его призвали в обретший статус кафедрального собора Воскресенский храм. Выполняя обязанности иподиакона, помогал архиепископу Мелхиседеку (Лебедеву) во время священнодействий.
Максим Трошин на крестном ходе.
Архипастырь был назначен на служение из Екатеринбурга, где незадолго до этого впервые совершил освящение креста на месте расстрела последнего российского императора, его семьи
и тем самым открыл вереницу памятных акций, с годами завершившихся канонизацией царственных страстотерпцев. Но не только этими обстоятельствами он был интересен Максиму. Глава епархии был ярким рассказчиком, говорил слогом выразительным и имевшим мудрое наполнение, какое могло быть у собеседника, достигшего вершин жизненного опыта и молитвенного труда.
Между тем Максим не терял своей духовной связи и с настоятелем Тихвинского храма, приходил к нему, когда появлялось время, свободное от концертных выступлений и службы в кафедральном соборе.
В Москве был еще один церковный приход, где с большой радостью встречали Максима. Эта православная община образовалась в сентябре 1989 года из участников инициативного движения за возрождение Храма Христа Спасителя.
Собрания общины проходили с большим представительством известных деятелей российской культуры и науки, архиереев Русской Православной Церкви. Вместе с тем реализации ее цели, грандиозной по духовному замыслу и материальному контуру, требовалась широкая поддержка населения. Во многих городах энтузиасты провели народный референдум.
Максим Трошин был активным участником этой акции в Брянске. С того времени его стали приглашать в Москву, где между первой молитвой, открывающей собрания общины, и последней находилось время для песен, по словам прихожан, ангельского звучания.
В одну из таких поездок вместе с Трошиными отправился Олег Глазов. Гости должны были выступить в Ленинке, государственной библиотеке напротив Кремля. Чтобы попасть в конференц-зал, следовало пройти через холл. А там было многолюдно.
- Стоят такие бородатые дядьки - священники в черных одеждах и миряне с бородищами не меньше, - вспоминает Олег. - И каждому Максим уже хорошо знаком: хлопают его по плечу, ласково треплют его волосы. Он в свою очередь, на ходу о чем-то говорит им, живо жестикулирует. Максим в этой среде не то чтобы узнаваем - он там свой. Это меня сразу поразило.
Конференц-зал мало чем отличался от привычного зрительного зала: колонны, сцена, занавес. Олег был, как он сказал, "на разогреве" у Максима. Сильно волновался, хотя и своим возрастом, и концертным опытом намного превосходил юного певца. Максим же пел спокойно и широко, с первой ноты зал оказался во власти его голоса. Слушатели, по своему виду - вековые дубы, сохраняли с достоинством безмятежные лица, а по ним катились слезы, исчезая в бородах.
- Голос Максима я, человек с музыкальным образованием, не назову примером абсолютного звучания, - Олег завершает свой рассказ. - Но в своей жизни не встречал другого певца с подобной способностью воздействовать на зал. Такая энергетика! Это нечто большее, чем певческое мастерство.
Переход Максима из детства к ранней юности совершился под попечением Православной Церкви. Здесь он нашел новые истоки своего творчества, обрел святых покровителей и наставников и сам раскрыл прежде таившиеся черты своего характера.
Настоятель Тихвинского храма архимандрит Никита отметил в юном прихожанине внутреннюю отвагу и абсолютную честность.
- Не по годам серьезный, он словно ощущал свою духовную миссию, был строг, требователен, с очень сильным чувством собственного достоинства и личностного самоощущения, - скажет священнослужитель после смерти Максима.
Удивительно, но в образе светло-русого мальчика с полотна русского художника Михаила Нестерова "Видение отроку Варфоломею" вдруг угадываются черты внешности Максима, родив- шегося почти через сто лет после завершения работы над картиной. По воспоминаниям самого художника, натуру для воссоздания образа святого отрока он искал долго и трудно, а нашел, идя по деревне, случайно: "Я замер, как перед видением. Я действительно нашел то, что грезилось мне...". Живописца привлекли болезненное, до прозрачности, лицо, большие, широко открытые, удивленные неведомым нам глаза, какой-то скорбный, горячечно дышащий рот...
Сопоставьте это описание со словами русского писателя Владимира Крупина уже о Максиме Трошине: "Лицо отрешенное, лишенное каких-либо земных привязанностей, оно уже само говорило, что он в Господе все время жил, все время живет в Боге...Эта молитвенность за Землю Русскую у него единственная любовь была. Он вдруг понял, осознал, что не только Брянщина его земля, но и вся Россия его земля... Он понимал, что молитва - самое сильное оружие в борьбе за Россию, та молитва, которую он выпевал всем сердцем. Так что нам надо учиться у Максима силе молитвы за Землю Русскую".
Максим Трошин
А в своем зеленом бараке Трошины вновь обрели икону Спасителя, ту, что в недавнем безбожном прошлом была ими отдана соседке. Едва повзрослев, ее внучка, преодолевая на своем пути все препятствия к земным наслаждениям, отправила Киру в дом престарелых, где та уже через неделю скончалась от сильного потрясения. Внучка вернула Надежде Михайловне икону со словами: "Грех был бы выбросить".
Много тебе, Русь Святая, петь
В репертуаре Максима Трошина не могли не появиться песнопения иеромонаха Романа: у обоих - похожая готовность служить святому Отечеству, с рождения - одна и та же Брянская земля, которую некогда оросила кровь священномученика Кукши.
...В любую погоду восторгаешься Рябчевском, разбросанным по берегу между Десной и дорогой на Брянск. Непривычно огромный для церквей этих мест купольный барабан Свято-Митрофановского храма на вершине холма будто удерживает село в воздухе.
Вид на Свято-Митрофановский храм в Рябчевске.
Зная, что в Рябчевске родился иеромонах Роман (в миру Александр Матюшин), не удивляешься, что из этого дивного уголка русской природы он устремился к христианскому подвижничеству, гармонично сочетая аскетизм земной жизни с безмерностью поэтического дара. Уже на малой родине обозначилась проекция движения от сельского быта к духовным высотам, о чем иеромонах Роман напишет позже:
Село Рябчевск! Отечество без звона!
Что помнится за столько лет и верст?
Дым самосада, запах самогона
И небеса в больших лампадах звезд...
В восемнадцать лет Александр Матюшин поступил на филологический факультет Калмыцкого государственного университета. О конфликтах и последующем согласии с миром можно догадаться по частой смене им рабочих занятий, закончившейся решением в двадцать шесть лет уйти в Вильнюсский Свято-Духов монастырь. Вскоре он стал послушником Псково-Печерского монастыря, принял монашеский постриг, служил на приходах.
Иеромонах Роман (Матюшин).
К тому времени, когда зазвонил колокол восстановленного храма в Рябчевске, сорокалетний иеромонах Роман уже провел первый год монашеского затворничества среди озер и болот у большого псковского села Серёдка. Здесь и вопрос: чему "серёдка"? Ведь отсюда только и начинаются российские просторы на восток.
У той же западной границы, но в Брянске, рос Максим Трошин. С приходом его в церковь духовные песнопения стали преобладать в концертном репертуаре. Настоятель Тихвинского храма иеромонах, а ныне архимандрит Никита, в лице которого Максим приобрел крестного отца и духовника, стал ему и музыкальным наставником, не замещая в этой роли Юрия Павловича.
Как-то священнослужитель передал своему подопечному магнитофонную катушку с ранними произведениями иеромонаха Романа.
Песнопение "Сон мне приснился" сразу же впечатлило Максима тайными знаками, говорившими о предстоящих больших бедах для Отечества и предназначении русского монашества нести тяжкий крест:
Виделась в черном
Моя Родина...
Иеромонах Роман во всеуслышание выражая тревогу, не мог предупредить прибывающий кошмар из-за еще неопределенности его контуров и лица:
...Где-то под сердцем
Шевелится крик.
Сон был провидческим: через пятнадцать лет будет танковый расстрел российского Дома Советов, а затем, через год, - и танковый поход на Грозный.
Танки у Белого дома в Москве. Октябрь 1993 года.
Максим уже был тогда в возрасте, позволявшем ему не только сострадать этим трагическим событиям, но и сообразно своим физическим и духовным силам деятельно сопротивляться умерщвлению России, когда привнесенная извне всепроникающая чума уже поразила накопленное веками - государственную казну, науку, образование, авторитет семьи, мощь оружия, культуру. Церковь в этих условиях не только оберегала от порчи миропонимание православных людей и патриотов России, но и формировала тип активного поведения на исторических примерах преодоления смуты.
Однажды юное сердце поразили строки из песнопения иеромонаха Романа "Отложим попечение":
...Разве ты была убита, О, моя Святая Русь?
С нынешних позиций, когда мы уже знаем, чем завершилась полная трагизма история российского государства тех лет, можно говорить о безусловно оптимистическом заряде и риторичности этого вопроса. Но тогда этот вопрос из песни, подобные по своей сути вопросы других песен иеромонаха Романа имели самую высокую ноту тревоги.
Россия, стремившаяся сохранить себя в пору разора, реально могла разделить судьбу Югославии, во всяком случае, в Чечне уже готовились собрать злой урожай Косова поля. Cмутное время для государства - это ведь не сумерки перед ночью с неминуемым рассветом...
Надо ли было спрашивать Максиму благословение на исполнение песнопений иеромонаха Романа? Ведь было известно, что сам автор к этому относился с полным благодушием. Известны его слова: "Важно, чтобы исполнители сами понимали, о чем поют. Тогда и автор, и исполнитель делают Божье дело".
Но начинающий служитель Тихвинского храма настоятельно искал встречи с иеромонахом Романом. В свою очередь и псковский затворник, как могло показаться, ожидал появления брянского подростка на пороге монашеского скита.
Иеромонах Роман много позже говорил так: "Необходимо было привлечь к православию людей, которые хоть и не считают себя атеистами, но от церкви далеки... Свои же духоборцы еще не успели вырасти. Сказывались многие годы запрета на проповедь. А нужно было биться за духовную целостность Отечества".
Между Брянском и скитом Ветрово на псковских озерах - более чем тысяча километров. Юрий Павлович и Максим добирались железной дорогой до Пскова. Затем до деревни Боровик пылили автобусом, который выходил на маршрут раз в неделю по пятницам. А там - на лодке по быстрому течению речки Лочкина, своими частыми изгибами создающей сложный рисунок, который человеку, впервые плывущему по ней, оставляет в голове всего одну мысль, емкую, как слова молитвы: спаси и сохрани!
Когда Максим запел перед иеромонахом Романом, тот попросил прикрыть форточку в своем строгом жилище:
- А то ведь птица всполошится. Раньше времени на юг поднимется, - лицо монаха в темном, свободном подряснике, казалось непроницаемым, но несерьезность замечания выдавал его озорной и одновременно пытливый взгляд. Хозяин скита, скорее, в тот момент был озабочен не судьбой диких гусей и уток. Так, иносказательным образом, могла быть оценена манера исполнения юного певца. Но в такой форме иеромонах Роман мог и предупредить гостей о своем желании сохранить тихую, уже устоявшуюся гармонию в отношениях Творца и человека в природе прибрежной полосы.
Душевное и сердечное единство хозяина скита и Трошиных обозначилось сразу. Теплоты добавил рассказ Юрия Павловича о жизни в Рябчевске, где брянские гости побывали перед отъездом на псковские озера. Но ни слова о том, как они там до крови сдирали пальцы, соскабливая срамные надписи со стен сельского храма. Возвращение к молитвам шло трудно даже на родине человека святых дел.
После полученного благословения Максим Трошин, на тот момент звонарь Тихвинского храма, стал как бы голосом вскоре онемевшего и потерявшего слух на несколько лет иеромонаха Романа, живым воплощением образа ожидаемого в России бунтаря и собирателя православных сил из его песнопения "Колокольный звон".
...Твой черед настал,
Молодой звонарь.
Пробуди простор,
Посильней ударь.
- Господи, помилуй!
С музыкой такой
Хоть иди на смерть!
Много ли тебе,
Русь Святая, петь?
В семейном архиве Трошиных хранятся два ежегодника с записями Юрия Павловича о концертных выступлениях Максима, где непременно исполнялись песнопения иеромонаха Романа. Вот пример активного духовного натиска! Было представлено свыше сотни программ на разных площадках - на стройках, в заводских цехах и управлениях, парках, во Дворцах культуры и сельских клубах, в творческих объединениях, на митингах, в церковных приходах, милицейских ведомствах, колониях для осужденных.
Однажды Максим дал концерт в первой Брянской городской детской больнице. Организаторы собрали в зал маленьких пациентов, вероятно, предполагая, что репертуар песен исполнителя не выйдет за пределы интересов его подросткового возраста. Уже на следующий день Максиму в этих же стенах пришлось повторять свое выступление для врачей и персонала, пораженных пением, новизной и дерзкими своей правдой словами:
Без Бога нация - толпа,
Объединенная пороком,
Или слепа, или глупа,
Иль что еще страшней - жестока.
И пусть на трон взойдет любой,
Глаголющий высоким слогом.
Толпа останется толпой,
Пока не обратится к Богу!
Максим Трошин это стихотворение иеромонаха Романа читал на каждом концерте, не подбирая ему мелодию, как не подбирают малиновые перезвоны набатному колоколу.
Второго января 1995 года затворник псковского скита Ветрово оставил на листе слова неутешительного пророчества:
...Что впереди? Смятение, разруха?
Иль Божий гнев обыдет стороной?
Но вижу я - и ужасаюсь духом:
Несётся Бледный Всадник надо мной.
Который Ангел протрубил вселенней?
Какая Чаша пролилась на нас?
Как известно, всадник на бледном коне, один из четырех всадников, предвестников конца света в Откровении Иоанна Богослова, олицетворяет Смерть. Россия испила горькую чашу с Чеченской войны. Не были обнесены ею и Трошины. В том же январе астма убила Юрия Павловича. Пяти месяцев не прошло, как трагически погиб Максим, за тринадцать дней до своего семнадцатилетия.
Иеромонах Роман и Максим Трошин невольно указывают путь один к другому для тех, кто в интернет-пространстве ищет духовные просторы. Вот запись Владимира Селицкого: "Иеромонах Роман (Матюшин) - это удивительный феномен. Есть некая связь между ним и Максимом Трошиным. Чистота горних миров у обоих". Или пишет женщина по имени Людмила: "Мне очень жаль, что я слишком поздно открыла для себя иеромонаха Романа. Три дня назад я случайно натолкнулась на песни Максима Трошина, подростка с трагической судьбой. Кроме ангельского голоса этого ребенка меня поразили слова песен. Прожил 16 лет, а какой след оставил на Земле! Какие у него замечательные песни! Какая у мальчишки боль за Россию, за Русь!!! Просто по коже мороз от слов его песен! Я прочла, что автор текста некоторых песен Максима - иеромонах Роман. Тогда я захотела узнать, кто это. То, что я о нем прочла, потрясло меня до глубины души... Мир наполнен жестокостью! Еще неделю назад у меня в душе было опустошение от всего этого, от всего, что творится вокруг. От бессилия что-то изменить. И вот сегодня мир для меня стал светлее от сознания того, что есть еще на Руси чистые и светлые люди. Я сама пишу стихи, и очень хочу видеть нашу Россию, нашу Русь, счастливой. Господи, как же я этого хочу!"
Вот так в единстве имен и творчества иеромонаха Романа и Максима Трошина, двух православных подвижников, рождаются новые певцы. И на вопрос иеромонаха Романа "Много ли тебе, Русь Святая, петь?" они отзовутся: "Много тебе, Русь Святая, петь!"
Сочинение на заданную тему
Представление о Максиме Трошине дают не только его песни. Известны многие его рассуждения на концертных выступлениях, например о преобладании грустных мотивов в русских песнях, оскудении душевных сил с упрощением условий земной жизни, о православии и патриотизме. Подобные, казалось бы, не по возрасту зрелые размышления можно найти в одном из школьных сочинений Максима.
Надо заметить, что с седьмого класса Максим по состоянию здоровья был переведен на домашнее обучение. Но реально эта форма отношений со школой предоставляла свободу в посещении уроков, которые ему были интересны. Одновременно появлялось время для занятий вне школы. Максиму раз в месяц, иногда чаще, надо было выезжать в Москву. Там он на короткое время включался педагогом по классическому и хоровому вокалу Майей Пушкиной, специалистом с мировым именем и редчайшим знатоком православной музыки со своим местом на семейном древе тех самых Пушкиных, в работу творческой мастерской музыкального театра вокально-хоровой культуры "Славянский лик".
Максим Трошин на партизанской стоянке у Круглого озера под Брянском.
Вместе с тем, даже при некотором отдалении от школы, для Максима контрольные, промежуточные и итоговые аттестации, сочинения, проводимые в классе, были обязательны.
В восьмом классе русская литература открывалась Александром Пушкиным, а затем учебный план подвигал юные умы к изучению творчества Лермонтова. Молодой офицер, поэзия которого и по сей день поражает своей природой, мощной и порой мистической, облекался в одежды певца Родины и свободы. Соответственно, на уроках преобладали эти две темы. Много времени уделялось мотивам вольной кавказской природы и символическим образам узничества в лирике поэта трагической судьбы. Последняя тема раскрывалась при изучении поэмы "Мцыри". Домашнее сочинение должно было выявить уровень усвоения учебного материала.
Надежда Михайловна, мать Максима, сейчас уже и не скажет, как звали учительницу литературы. Та, напуганная недавними событиями октября 1993 года в Москве, уже, как говорят, сидела на чемоданах в ожидании последних документов для выезда в одну из западных стран. Вероятно, для того чтобы не заморачиваться последующей проверкой тетрадей, потенциальная эмигрантка изложила под запись примерную структуру сочинения "В чем видел Мцыри смысл жизни". Вот так, без вопросительного знака в названии. Монастырь в этой методической подсказке был обозначен местом неволи. Категоричность учителя не была единственной причиной, которая в ответ вызвала некую бунтарскую тональность сочинения ученика. Максим остро судил о мироощущениях Мцыри с позиции своего возраста, поскольку был чуть ли не сверстником героя поэмы, и собственного опыта отношений с Православной Церковью.
Брянским подростком уже были хожены дороги в монастыри - с паломниками или на кратковременное послушание, чтобы за несколько дней молитвенно укрепить свои духовные и физические силы.
Надежда Михайловна вспоминает, что домашнее сочинение ее старший сын написал не в одночасье. Максим делился своими суждениями с отцом Юрием Павловичем, просил благословения у своего крестного отца и духовного наставника, настоятеля Тихвинского храма архимандрита Никиты.
Уже в начале сочинения Максим высказывает мнение о том, что поэма "Мцыри" написана отнюдь не для осуждения монастырской жизни. В православных монастырях идет трудная и высокая духовная работа. Их сравнение с тюрьмой и пленом - лишь поэтические условности. Как пишет Максим, люди в монастыри идут сами и вольны в любой момент уйти. Не сразу и не каждого постригают в монахи.
Примером такого побуждения в школьном сочинении несколькими строками изложено житие знаменитого оптинского старца Макария, с именем которого связаны первые издания святоотеческих трудов и собирание на их идеях лучших духовных и интеллектуальных сил России середины ХIХ века. А некогда этот старец был человеком иного сословия. Молодой дворянин с прекрасным образованием, талантом скрипача отправился на богомолье в Площанскую Богородицкую пустынь, один из брянских монастырей, находившийся в нескольких десятках верст от его имения, и принял решение остаться там. Средства от продажи родовой усадьбы и земли были потрачены на храмовое строительство.
В сочинении Максима упомянута также другая брянская обитель, Свенский монастырь.
Свенский Успенский мужской монастырь в поселке Супонево Брянской области.
Одну из прелестей другого мира, восхитившего Мцыри во время побега из монастыря, Лермонтов представил в ярком описании сада в горном ущелье. Максим замечает, что монастырские сады были обязательны при монастырях и выглядели не менее прекрасно. Свенский монастырь некогда до революции окружал пышный фруктовый сад, в котором произрастали виноград, орех, груши, яблоки, вишни, а также парковые деревья, кедры и каштаны.
Максим с горечью продолжает: "...Монахов расстреляли, монастырь разграбили и взорвали. А сад цветет". Сад спасал людей в округе в голодные послереволюционные времена, годы фашистской оккупации. Едва ли не столетние яблони плодоносят и сейчас, после смерти Максима. Монастырь же восстановил свое великолепие, осязаемым и духовным знаком которого явился поднявшийся на месте руин Успенский собор.
В своем сочинении Максим, не без юношеской прямоты, заявляет: он не может Мцыри представить монахом! Не тот язык повествования героем своей истории. Ведь исповедальная речь человека, прожившего в монастыре столько лет, должна нести в себе иные слова, не из культуры светских салонов. Яростное восхищение Мцыри свободой и великолепием природы неплотно скрывает слабость его духа, явную уязвимость перед соблазнами, которые особо испытывает послушник перед монашеским постригом. Сбежал, потому что не выдержал испытания. Поддался искушению дьявола. И, как в каждом случае грехопадения, известном со страниц мировой литературы, все получает губительное завершение.
Школьный курс русской литературы о творчестве Михаила Лермонтова не включал изучение, даже самостоятельное, поэмы "Демон". Между тем без нее крайне сложно было для восьмиклассников найти ответы на главные вопросы из "Мцыри". А ведь два произведения задумывались и писались одновременно, долго, закончены в 1839 году и в одном месте - на Кавказе, дополняют и объясняют друг друга, содержат похожие символы: горы, монастыри, восхитительные сады как фон искушения. В поэме "Мцыри" изображен безымянный злой дух, спускающийся по ступеням скал в горную бездну. Во второй поэме это уже гордый дух с презрительным взглядом на мир как Божие творение, абсолют зла. Имя ему Демон.
В христианстве демон - синоним слова "бес". Лермонтов называет Демона лукавым, вскрывая его дьявольскую суть. В одном случае, когда тот отвернул жениха молодой княжны от православной святыни и тем самым подвел его к гибели, в другом, когда терзал соблазнами юную красавицу перед ее уходом в монастырь.
Мцыри стал также жертвой бесовской пагубы. Об этом и сказал в своем сочинении Максим Трошин. "А разве сверстников не уводят современные искушения в сторону? - спрашивает Максим. - Какой дорогой мы идем? Всего две дороги перед человеком: дорога зла, широкая и ровная, и дорога добра, всегда узкая и ухабистая".
Максиму была чужда и для его возраста далека тема влияния демонизма на жизнь и творчество Михаила Лермонтова. Рукой подростка явно водила интуиция, основанная на знании основ православной веры и личном опыте.
Оценка за сочинение была отличной - последний привет эмигрантки. Тетрадку то возвращали из школы, то снова ее просили назад, чтобы продемонстрировать на педагогических семинарах, как ученики осваивают новые ценности после распада Советского Союза. Но вопросы, которые волновали Максима в работе над сочинением, существовали веками - со времени рождения Христа.
Среди чистых ключей
Одно яркое сравнение наиболее часто встречается на форумах в интернете, когда в центре обсуждения оказывается все творчество Максима Трошина или даже одна его песня. Алексей Староверов пишет: "Максим - это родничок чистой, святой, живительной воды для русского народа". Для Надежды Семёновой голос юноши есть "чистый-пречистый родник, не тронутый ни зверем, ни человеком".
Максим Трошин представляет собой настолько многомерное явление, что и сегодня не все грани его дарования видимы. Так и мы, стоя у обнаруженного на своем пути родника, не знаем о его природе - с каких глубин бьет, какие водоемы наполняет, болота или моря?
Творчество - насыщенная ключами территория. Многими источниками, к которым припадают в утолении духовной жажды, богата Москва. Рано или поздно Максим должен был появиться там.
С первых шагов Максима по московской земле рядом с ним оказался Николай Детков. Профессиональный режиссер, он не ограничивался стенами театра и нередко организовывал свои представления под открытым небом, вовлекая большое число участников, превращая самих зрителей в героев. Николая Деткова называли режиссером праздников.
Они, Николай Детков и Юрий Павлович Трошин, были ровесниками, имели опыт режиссуры и журналистской работы, писали картины. Были остры на язык, при своем повседневном скромном образе жизни, похожей манере негромкого общения совершали отчаянные поступки: у Юрия Павловича такими были выход из КПСС еще в "доперестроечные" времена, смена редакции газеты на кочегарку; у Николая Деткова - громкое вторжение в редакцию "Московского комсомольца" с последующим содержанием в следственном изоляторе, а еще позже, на переломе веков, - стояние живым щитом на мостах Белграда в ожидании американских бомбежек, которые рвали югославскую столицу на части.
- Сто пятьдесят суток за мои сто пятьдесят грехов, - после освобождения из Бутырок он будет часто прикрываться этой шутливой фразой, словно щитом укрываясь от вопросов журналистов. Недавний узник не хотел ореола мученика. По-христиански тихо он мог принять и самое суровое наказание, было бы за что.
Быстрому сближению содействовало и бережное отношение к Максиму. У Юрия Павловича это было понятным отцовским чувством. Его же новый московский товарищ на творческих маршрутах будто простер свои руки над головой Максима, обозначая готовность защитить от любой невзгоды этот чудесный росток, который появился на иссыхающей российской почве, затоптанной митингами, а также очередями в магазины за трудным хлебом или в западные посольства за сладким пряником. Николай Детков, как он затем признавался, пережил удивление: "Откуда такая глубина и сердечность у подростка, который с взрослыми был не только равным собеседником, но и зачастую наставником и безусловно водителем для своих сверстников?"
Николай Детков не мог адресовать себе этот вопрос. Можно предположить, что он уже знал ответ и потому сразу принял Максима близко к сердцу. В своем стихотворном обращении к Господу Николай Детков когда-то сетовал:
...Нет постоянства наших слов,
Меняют они значение.
Не понимаем переводчиков Слова Твоего.
Для века нашего
Туманны их изречения. Боже! Молю о переводчике!
И теперь он искал в Максиме приметы такого переводчика с трепетной надеждой, что его слова услышаны.
Николай Детков взял на себя роль своеобразного проводника при продвижении Трошиных по концертным площадкам, организации встреч с людьми творческими, а также известными лидерами патриотических движений. В этом ему, помимо личного авторитета в этих кругах, помогали его полномочия как художественного руководителя и ведущего радиостанции "Отечество, память и ты", режиссера бюро пропаганды Союза писателей России.
В то время, когда произошла встреча с Трошиными, он свою работу приближал к первозначению слова "действо", когда оно, это слово, обозначало вид театральных, сценических постановок с обязательным наполнением их духовным содержанием. Ярким примером подобных усилий стала помощь Николая Деткова российской певице Татьяне Петровой в реализации ее благородного замысла ежегодно проводить благотворительные "Монастырские вечера" в Свято-Даниловом монастыре. Николай Алексеевич познакомил с ней юного гостя. Выступления Татьяны Петровой и Максима Трошина в одних и тех же концертных программах затем звучали в гармонии между собой.
В память о таких встречах Татьяна Юрьевна в день Благовещения Пресвятой Богородицы оставит Юрию Павловичу и Максиму свою фотографию с пожеланиями: "Здоровья и сил во благо и во спасение России-матушки!" И добавит еще одну строку, искреннюю и сердечную: "А я всегда рада, когда вижу вас!"
Протоиерей Артемий Владимиров, писатель и проповедник, так скажет об особенности воздействия на него творчества юного брянского дарования: "Когда слушаешь песни Максима Трошина, невольно руку кладешь на собственное сердце". По ощущению священнослужителя, в те часы возникает молитвенное теплое чувство, согревавшее как самого барда, так и слушателей.
Максима с радостью встречали в среде русских писателей, прорицавших нелегкие времена без обращения России к земле и вере. Это были родники правды, яркие выразители народного чаяния о справедливости и жизни по совести. Максим пел в Центральном доме Российской армии на встрече еженедельника "Литературная Россия" со своими читателями. Его песни сердечно приветствовали также читатели журналов "Наш современник", "Москва" и газет "Советская Россия", "День".
Максим Трошин выступает на литературном вечере в Колонном зале Дома Союзов в Москве.
Сохранилась фотография с литературного вечера авторов "Роман-газеты" в июне 1992 года в Колонном зале Дома Союзов. Максим поет на сцене. Мы не слышим его голос. Но всмотритесь в лица российских просветителей. В них отразилось впечатление от песни - работа для ума и сердца. Не рядом, но все же в одном ряду сидят главный редактор "Роман-газеты" Валерий Ганичев, в прошлом ведущий функционер комсомольской печати СССР, и главный редактор журнала "Москва" Леонид Бородин, который в лагерях за антисоветскую пропаганду провел в общей сложности одиннадцать лет.
Леонид Иванович только что завершил роман, название которого "Божеполье" олицетворяет собой Россию. Только через год произведение будет опубликовано и читателей зацепит своей точностью в описании того времени фраза дочери главного героя, которого перестроечный хаос выдавил из руководящего кресла и который от избытка появившегося вдруг свободного времени собирается проведать почти забытую им родную деревню: "Папа собирается в народ, как в глубокий рейд по тылам противника". И эта строка о пропасти между властью и народом окажется созвучной первой авторской песне Максима "Афганистан":