Прежде здесь обитали сиа. Нет, до них земля обжита была, но и после пришли - и богов своих привели с собой. Одних сами придумали, другие их придумали, а сиа пришлось подвинуться: да ни куда-нибудь, а в измысленные ими дворцы и страны. Вот так станется и не заметишь, как в их обиталища попадешь. Попадешь - уже не выберешься. Ежели ты - человек.
Но и сиа спокойствие дается дорого: однажды встанет над ними вождем ребенок из илюдов, а потому есть среди сиа те, кто изнюхивают судьбы и петляют жизни.
В одну из зим каждая льдинка за пределом пела о скором приходе фаэр* (чародейка). Только родиться ей предстояло с кровью в жилах, от смертных отца и матери. И если пела о ней вода - значит, в доме этой семьи быть зеркалу. Так и есть: накануне только куплено, в ладонь размером, лицо бы ему женское в один обхват уместить. А значит, семья та держала дверь для гостей из-за пределов нараспашку. Как и многие другие. В эти двери проникали гонцы, унося с собой новорожденных, не успевших приникнуть к материнской груди младенцев. Страшна участь детской души, что осталась без защиты материнского нутра - эти дети гибли в переходе. Со стороны - будто смертью заснули, а знающий видит - сиа унесли. Только она и выжила. Имени ей не дали. В имени - сила. Зато кормилиц было, как у зайчонка под кустом - каждый раз грудь обнажала новая фаэр. Вот так и взрослела девочка не на молоке матери, да и хлеб, на какой бы закваске он ни был - тоже не илюды пекли. Может быть потому одно ухо у неё вытянулось и заострилось? Хотя и другое говорят: будто Король-за-Пределами послушанию свою пленницу учил.
А после ей поручили строить путаницу* (лабиринт) - и с того многое случилось, от чего сам Безымянный* (Король-за-Пределами) желал отгородиться.
Подобно тому, как пастырь в тумане, понукая, ведет свою отару, не предугадав и не предвидя впереди обрыв, так и плела девочка коридоры своей путаницы - вот и выперло лабиринт ни куда-нибудь, а прямиком на Охотничью Жатву, устраиваемую фаэр* Тиамарант, что Королю-за-Пределами разве что ни матерью, ни сестрой матери, ни дочерью, ни дочерью отца, ни дочерью его детей не была, столько в ней с ним родства.
Щурясь в прореженный солнечными лучами туман, воспитанница вышла из путаницы лишь наполовину - ведь, по наказам своих воспитателей, этому миру полностью она принадлежать неспособна. Осень же здесь была такая же, как и за-Пределами, разве что не растревожена гиканьем и гоном кавалькады. Всадница во главе казалась дико прекрасной: черновласа, прозрачнокожа, яркоочая, в легкой сорочке, пропитанной ягодной кровью, она на скаку громко пела осени гам*(хвалебную песнь). Хозяйка владений. Охотничьих владений...
Жители вне-Пределов про сиа знали многое и во много о сиа верили. Но главным утешением в годины войн, голода или мора для матерей оставался уговор на дитя. Стоило оставить своё дитя в оговоренном месте и сопроводить задабривающим подарком - и сиа унесут младенца себе - а там уж как сложится его судьба.
Вот и сейчас процессия остановилась посредь рощи около окаменевшего пня, на котором лежал сверток с уже начавшим синеть от холода младенцем и венок, матерски сплетенный из полосок разноцветной кожи. Одна из прислужниц фаэр спешилась, сначала поднесла своей госпоже венок, но та венок отвергла, тем не менее позволив служанке оставить украшение себе, поторопив сиа с ребенком. Вот и мальчик положен в переноску, притороченную к седлу, а пеленка - тонкое одеяло, впитавшее в себя материнскую любовь, выброшена. Тиамарант же вынула одну из многочисленных шпилек и, будто в доказательство скрепления уговора, оставила на столешнице пня. Сопровождавщие её расступились, встав по обе стороны. Конь вместе с ношей прошествовал вглубь рощи и оттуда начал свой разбег, словно вникуда, словно где-то рядом Переход* (врата меж Мирами) - и фаэр его совершено точно преодолеет...
НО ЧТО ЖЕ ЭТО?!!!
Как раз перед тем, как конь оторвал от земли всего себя и вступил в краткий миг полета - фэар наловченным движением руки за ножку выдернула младенца из переноски и ударила им о со-Твердь Перехода. Младенец вскрикнул в последний раз и осыпался горсткой пепла по эту сторону, тогда как фаэр благополучно направилась в свой манор за-Пределами.
Если бы кто тогда мог засвидетельствовать невольную наблюдательницу Охоты - он бы рассказал нам, как один зрачок у неё раширился, залив собою весь глаз, а второй - сжался до прокола скатерти швейной иглой. Будучи везде поровну - она и мыслила и переживала наполовину как илюд (задыхаясь от гнева), наполовину как сиа (ярясь наказать гордячку). А потому она оставила путаница на произвол и отправилась в манор Гвиаредэрад, открытый всем настрежь, столь могущественной считала себя его хозяйка.
Девочка прошлась, никем не замечаемая, по личным покоям, заглянула в каждый угол дома и пристроев, отметив только дивную лиственную лютню, хранимую в пиршественной зале, и стон камня, зарытого глубоко позади дома. Она выкопала странный булыжник, будто застывший кусок мяса и жил с выпирающими зубами. И странно довервшись такой находке, она спрятала камень на себе. Лишь потом она попалась на глаза домоправителю, и тот, решивши, будто новая служка затерялась в счете комнат, отправил её на сеновал - самое место для тех, кто еще не вышколен и в порядках не знает толк.
"Имя её - ТИАМАРАНТАНТАЛЛЭ.
Она юна. Была.
Она чиста. Была.
Она добра. Была.
Она любима. Была.
Имя её - сердце моё.
А в сердце моём музыка. Была.
И тоска. По ней. И ярость. Ей.
Как имя моё? Где имя моё? Она скормила мне имя моё.
И увела к себе. Я молод был. И одарен.
Лют, что она бережет - моих рук.
Он скреплен любовью к ней в дни, когда мы были чисты.
Она рассекла мою судьбу. Она прогнала моё избавление.
А про молодость забыла. Молодость не думает о старости.
Когда я выстарел - она прогнала меня. И перестала знать.
Я хулил её на все лады, во всех краях - и она отсекла часть своего имени, связала из него путы и поймала меня.
Крови! Крови её я жажду теперь! Силы её имени!"
В следующие дни девочка отскребала котлы, чистила дорожки, стирала скатерти, носила перемены блюд, оттирала сажу и жирный чад с кухонных балок, а потом доверили ей подносить фаэр Тиамарант умывание и выстаивать с кувшином позади госпожи. И в каждый удобный случай старалась девочка подробней рассмотреть и запомнить лютню раззолоченной листвы.
Лишь однажды, в день краткой свободы*, Тиамарант усаживалась посредь залы, а её служанки рассаживались вкруг и внимали музицированию госпожи.
Иногда она сопровождала перебирание струн высказываниями о прежних временах, когда у Короля-за-Переделами еще было имя, а у неёеще не было разочарования. Совсем рядом сидела Миадл, в венке из разноцветных поясков: "Да чтоб ты на нём же и удавилась!" - памятуя о несчастном дитя, пожелала девочка - Тиамарант враз прервала игру и принюхалась, будто учуяв струйку гари, но тут же успокоилась (какого еще соперничества между служанками она не встречала за своё существование?). Будто дразня Миадл, фэар Тиамарант протянула лютню самой незаметной служке с наказом вернуть лютню на подставку. Улучшив момент, девочка подкинула в корпус разговорчивый зубатый камень - и тот сразу приник к днищу.
Весь о
чередной солнцеворот* (солнечный год) каждый занимался своим делом - кто носил с кухонь горячую воду до купальной лохани, а кто по-тихоньку разгрызал лютню по листику.